Текст книги "Время нас подождёт (СИ)"

Автор книги: Ульяна Орлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Правда там гоняют ещё так… Семь потов сойдёт, пока пробежка утром, вдоль моря…

Вдоль моря! Везёт человеку!

Оказалось, что у него есть старший брат, Антон, и учится он в Москве. А не приехал – потому что экзамен поставили на тридцать первое.

А когда разговор зашёл про ювенальную юстицию, про то, как хотят принять законы, по которым опека может забрать детей даже за то, что их шлёпнули или зарплата у родителей маленькая, и что они стараются помогать таким семьям, – я понял одну простую вещь. Чем были схожи друзья Кирилла из «Колыбельной для брата» и герои Жюль Верна.

Они не могли пройти мимо чужой беды.

Я рассказал Славке мою жизнь. Сам не знаю почему, я даже Юре не рассказывал, ни своему другу Кольке, а незнакомому мальчишке – почему-то сразу открылся. Рассказал ему про детский дом, про свои скитания по этим заведениям, про Гвоздя с Перцем, про полицию, куда нас водили из-за них, точнее – из-за их воровства… А он молчал, слушал и смотрел так, словно хотел помочь мне и не знал как. Сказал:

– Хорошо, что это все кончилось…

– Да, – выдохнул я. – Теперь они вряд ли меня будут искать, район-то другой.

– Тебе нравится жить у Юры?

– Ага. Возвращаться не хочется.

– Это понятно…

– Я даже не хочу, чтоб он уезжал.

– Он вернётся. А там будет лето – попроси, чтоб он взял тебя с собой.

– Идея! Думаешь, можно?

– А почему нет?

В общем, полночи проболтали мы с ним, и теперь я уютно позёвывал в хорошо прогретой машине. Мотор ровно гудел, и мне казалось, то он поёт какую-то новогоднюю задумчивую песню; хлопья залепляли стекло, и дворники без остановки двигались туда-сюда. Я смотрел в мокрое запотевшее окошко, и всё вспоминал вчерашних ребят, и как же мне хотелось снова оказаться в той весёлой компании и не уезжать из этого города! И в то же время хорошо было оттого, что мы возвращаемся домой.

Внезапно вспомнил и вчерашний разговор на снежной аллейке и – загрустил. Вернулась ко мне вчерашняя тревога, захотелось обо всём расспросить Юру, а с чего начать я не знал. Помолчал, собираясь с духом, и, поглядывая на Юру, нерешительно спросил:

– Юр… А ты когда за того человека ночью заступался, то боялся?

– Какого человека, Миш?

– Ну, когда в тебя стреляли потом.

– Боялся не успеть, – хмуро сказал Юра. – А кто тебе всё это рассказал?

– Да никто мне ничего не рассказывал, я сам услышал. Славка с Ильёй вчера говорили, вот я и услышал… Юр, а ты потом как, говорил в полиции про этого бандита?

– Не успел… – Юра глянул на меня в зеркало пристально и чуть виновато, – Сперва не хотел рассказывать, а потом его уже нашли без меня.

– А он где сейчас? – спросил я и почувствовал, как у меня почему-то замирает сердце.

– Был в тюрьме, сейчас не знаю.

– А ты его не боишься?

– Нет.

Дальше начался настоящий буран: снег пошёл совсем стеной, на дороге была каша. Я заметил, что Юре нелегко стало вести машину – наш «жигулёнок» плохо слушался, и временами мотор начинал взрёвывать, как бык в чистом поле, а Юра начинал хмуриться. Вернее, он не хмурился, а чуть напрягал брови и сжимал губы, так что их краешки становились прямыми. Я молчал, решив ему не мешать, и только когда дорога стала немного свободнее, а буран поутих – задал вопрос, который волновал меня не меньше всех остальных.

– Юр, а если бы пришлось, то как… Как ты думаешь? Ладно, когда в школе перед учителями, а когда вот так – знаешь, что он бандит, и если ты не скажешь – то может ещё другим людям навредить, то как тогда быть?

– Я думаю, Миш, что по совести.

Глава 21.

Возвращение домой.

Всё-таки как же здорово путешествовать в автомобиле! Обратно мы возвращались дольше, чем в гости к Денису, а мне хотелось, чтоб дорога подольше не кончалась. Скорость, мокрая дорога, заснеженный лес – где высокие деревья подтянутые, стройные, наряженные в белые одежды, а сугробы – гладкие, нетронутые. Мчится эта дорога, вьётся тоненькой змейкой среди белых полей, а впереди, на горизонте земля сливается с небом, и расстилаются перед тобою бескрайние дали. А машина гудит и поёт нехитрую песню дороги, и эхом отзывается эта песня внутри меня.

Где-то в середине пути Юра глянул на меня и предложтл:

– Что-то я устал маленько. Сейчас бы чаю горячего, ты как?

– Я – за, только где его взять? Надя нам только блинов положила.

– О! Блины – это здорово! Там впереди есть хорошее кафе, там и перекусим.

И мы остановились на заправочной станции, где в туалетах были автоматические краны, которые сами включались и такие сушилки, куда суешь руки, и они высушиваются за несколько секунд; а в кафе варили очень вкусный горячий шоколад. Мы (точнее, я, потому как Юра взял себе чай) пили его вместе с блинчиками. Вкусно, хорошо, но мне хотелось поскорее сесть в машину и ехать дальше, а вот Юрка не торопился, и к тому же ему начали названивать какие-то люди и поздравлять с наступающим Новым годом. Один звонок, другой, третий, – я не выдержал и проворчал:

– Новый год, Новый год, а у нас ёлка не наряжена.

– Успеем нарядить, – отмахнулся было он, но, поймав мой взгляд, примирительно сказал. – Ну ладно-ладно, едем!

И мы продолжили наш путь.

К счастью, пока мы отдыхали в кафе, метель почти утихла, дорога впереди была свободной, и ехать стало легче. А мне было неспокойно – ведь через две недели Юра уедет, и я останусь один с Наташей, да дело даже не в этом…

– Юра… Ты это… не сердись на меня за телефон, что я его украл…

– Я не сержусь. Ты ж его вернул… А так я рад, что мы встретились.

И правда, а я и не подумал даже… Я завозился.

– Юр… А что за вопрос ты мне хотел тогда задать?

– Когда?

– Ну…когда я тебе сказал, чтоб ты сдал меня в детский дом.

– А… Ой! Миш, – Юра обернулся ко мне. – Ты меня прости! Я тогда растерялся и не знал, что тебе сказать. Наплел какой-то чепухи…

От удивления, я не сразу нашёлся, что ответить. Он ещё передо мной извиняется, да так легко и спокойно, будто я его не обижал. Я шмыгнул носом и виновато повторил:

– А что за вопрос-то?

– Правду ты сказал или нет.

– Нет! – выдохнул я и почувствовал, будто перешагнул через глубокую яму. Пробормотал… – Это я сдуру.

– Бывает… Только вот как понять, когда тебе верить?

Я надулся. Поглядел на заляпанное снегом боковое стекло. Помолчал, потом вздохнул:

– Я думал, что ты мне веришь.

– Верю.

– И что я просто стоял с ребятами, а не курил – тоже веришь?

Юра обернулся. Я увидел его глаза – тёмные, серьёзные, внимательные. Обычно они смеются, сейчас – молчали.

«Я и сам тогда запутался!» – сказал я его глазам.

«И меня запутал… Ох, Мишка ты Мишка!»

«Но сейчас я тебе не вру! Веришь?!»

– Да.

– Я правда стоял просто так! Ты их не слушай, это меня потом сторож поймал, и подумал что я… А я просто медальон искал, обронил его там…

– А что за медальон?

Я снял с себя металлической овал, протянул Юре.

– Вот такой. Это… от родителей.

Он бережно взял его у меня.

– Аккуратный рисунок… А внутри там что?

– Не знаю, Юр. Он не открывается…Я как ни пробовал…

– Ясно. Миш, ты на капроновую веревку повесь, она не порвётся.

Я кивнул, но потом понял, что он меня не видит, проглотил осевший в горле комок, взял медальон и выдавил:

– Угу.

Несколько минут мы ехали молча, и я все вглядывался в белое небо – не появится ли в них кусочек синевы? – потом спросил:

– Почему Денис стал лётчиком – испытателем?

– Почему-почему, захотел. Сколько я его помню – без неба он своей жизни не мыслил.

– А долго он учился?

– Долго.

– А это опасная профессия?

– Ну, как сказать, – откликнулся Юра. – Довольно опасная.

– Тогда почему? Почему он не боится? Он ведь рискует своей жизнью! У него дом, жена… Если он разобьётся?

– Миш… Если – не если… Помнишь историю про богача? Он ни на чем не летал, а потерял все в один миг… Как правило, в любом деле есть свои трудности и опасности. И каждый человек обычно внимателен к ним, потому что они напрямую связаны с его жизнью и здоровьем. Но, фокусируясь на них, он может не заметить других, так сказать, подводных камней. И рискует на них налететь и погибнуть, каким бы делом он не занимался.

– Как рискует?

– Очень просто. Сделал зло – свалился в болото. Обиделся, напакостил кому-нибудь – уже тонешь, барахтаешься, да только глубже погружаешься в трясину.

– Ну, это не страшно. Вылезти ж можно!

– Из болота-то? Ну-ну…

– Вытащит кто-нибудь! Друзья, родные… Бог!

– Бог, Мишка, протягивает руку всегда. Остаётся только схватить её покрепче и не выпускать… А это возможно только когда поймёшь, что тонешь, то есть, что был неправ, и – раскаешься…

– Всего-то! – удивился я.

– Знаешь, как это иногда нелегко? Во-первых, ты можешь не заметить сразу, где ты оказался и что натворил. Потому что занят решением насущных проблем. А во-вторых, бывает, гордость не даёт. Ты сам-то можешь себе признаться, что был неправ?

Я покачал головой. Себе – да. А вот ещё кому-нибудь…

Человек не хочет признать, что он неправ. С друзьями поссорился, Бог ему руку протягивает, а он её не берёт, будто говорит Ему: я и сам справлюсь, продолжая тонуть…

Меня накрыло холодным ужасом. Я словно представил себя там, в глубокой трясине, и зябко передёрнул плечами… И что же, эта гордость, сильнее меня?

– Юр… А если его, то есть человека, за шкирку вытащить? Если он не видит этой Руки?

– Хм… Почему бы и нет? Но с другой стороны он ведь может не понять и при случае снова там оказаться. А так, конечно, Богу возможно всё. Он ему подсказывает, разных людей посылает… Да и сам человек своими поступками обрекает себя на разные болезни, которые потом как бы намекают на то, что он не туда зашёл… – Юра откинулся в кресло и задумался ненадолго. – Ну вот, к примеру, ест он шоколад пачками и зарабатывает себе панкреатит. Болит поджелудочная…

– Чего болит?

– Орган такой, в животе находится, отвечает за переваривание еды. Так вот, болит она, а он всё равно сладкое трескает. Потом, когда уже сил терпеть нет, идет к врачу, а тот ему: мол, нельзя шоколаду больше, вообще никак нельзя. А тот продолжает, в итоге – сахарный диабет, больница… Ему кажется, что он несправедливо болеет – за что? – а если подумать, кто его заставлял шоколад лопать?

– Никто… – откликнулся я.

– Ну вот… Но ведь даже после больницы силком ведь не заставишь его не есть этот шоколад. Только когда он сам захочет! Так и с поступками разными… Хорошо, если человек в конце концов сообразит, что что-то не так делает. А если нет? Что будет потом, когда земная жизнь закончится?

– Хорошо, живешь ты по совести. А в тебя стреляют. И что, не обидно? Не больно?!

Юрка ничего не сказал – мы выехали на многополосную дорогу, где хоть и было одностороннее движение, но некоторые машины проносились зигзагом, как офицеры в шахматах, обгоняя сразу через две полосы и по несколько машин. Они летали просто, и мне стало страшно, когда я это увидел: чуть притормози – врежутся! Но Юра даже и бровью не повёл: едет себе и едет, на меня в зеркало поглядывает.

– Миш, и больно, и обидно. Сначала и ненадолго. Потом прошло… В жизни есть место бою и поражению. Он хотел меня убить физически, но духовно это сделать невозможно! Сбился ритм жизни, зато появилось время всё рассмотреть, подумать… Увидеть, что рядом есть друзья. Ты не представляешь, как я был рад, что живу. Обычно мы это не замечаем…

– Всё равно грустно в больнице лежать, – сказал я.

– Ну… есть немного, зато я отдыхал от учёбы и высыпался…Как-то было совсем трудно – и тогда я вспомнил Христа. Помнишь, мы читали про то, как Его распяли?.. Ну вот… Я подумал тогда, что Ему было намного больнее, чем мне, а Он терпел! И ведь, в конечном счете, Он победил. Победил смерть, Воскрес!.. И я решил, что потерплю, раз так. Всё можно вытерпеть, когда на душе спокойно, а остальное – это временно. – И Юрка улыбнулся, хорошо так, и у меня отлегло от сердца от этой улыбки.

– Юр, почему ты мне раньше этого не рассказывал?

Он пожал плечами.

– Зачем?

… Мы подъезжали к дому. И попали в пробку. Машины толпились, сигналили, толкались и никто не хотел пропускать друг друга. Фыркали грузовики, медленно и безнадёжно отталкивался от остановки автобус. А над полем, над серыми домиками вдали светило огромное жёлтое солнышко. Оно серебрило снег, отражалось в высоких окнах, освещало небо – синее, глубокое в самом верху над рыжими облаками. Тонкие снежинки медленно кружились в воздухе, присаживаясь к нам на стекло, и можно было разглядеть их хрупкий ювелирный узор, каждую веточку и крошечные солнечные искорки. И я загрустил – оттого, что мы приедем сейчас, и окончится наше путешествие, быть может, последнее перед Юриным отъездом; будут тянуться долгие январь и февраль – холодные, снежные, и даже март – такой солнечный со своей звонкой капелью меня не радовал – потому что будет он длинным, с контрольными и ожиданием… Что впереди?!

Что меня ждёт?

Зато когда наступит апрель – вернётся Юра, а там и до лета – рукой подать! А оно будет длинным, и тёплым…

– Юр, ты возьмёшь меня в следующий раз с собой? Лето ведь будет, учёбы нет…

– Куда?

– В плаванье!

– Ммм… Хороший вопрос. Посмотрим, как получится.

– Ты постарайся, ладно?

– Ага… Миш, – он оглянулся и подмигнул мне, – ты чего приуныл? Не вешай нос! Слышишь?..

Глава 22.

Новый Год.

Зря я не хотел возвращаться. Дома хорошо.

…Когда мы приехали, Юра с Наташей ушли в магазин, а я принялся бродить по комнатам. Порассматривал магнитики на холодильнике – у нас их целое море! И все разные, и один другого красивее, и все из разных городов и стран. Какие-то привозил Юра, какие-то дарили его друзья, какие-то остались из его детства… Мне больше нравились магнитики в форме животных – как, например, две рыбы из Израиля – рыбы как рыбы, простые, и за счет того, что они простые и аккуратные – хочется их подержать в руках и повнимательнее рассмотреть – вдруг здесь какая-то загадка? Не бывает всё так просто! Или, например, города, башни, поля… белые горы в Швейцарии, магнит в форме часов по краям которых – переплетения замысловатого узора…

Можно долго их разглядывать и каждый раз находить что-нибудь новое, или придумывать разные истории. Но мне стало скучно одному, и я принялся бродить по комнатам…

И внезапно понял, что в доме стоит непривычная тишина!

Повёл плечами, огляделся, не понимая, что не так и почему меня смущает эта тишина, и – похолодел.

Кота не было.

Несмотря на весь свой шкодливый характер, Мурзик был домосед. На улицу не выходил, снега не знал. Может, он ненароком выбежал за дверь? Но зачем? Никто его не обижал…

Куда он подевался?!

Облазив всю квартиру и порядком устав, я вдруг услышал чуть слышное попискивание и поскрябывание, доносившееся откуда-то со стороны шкафа, который стоял в большой комнате. У меня мурашки по спине пробежали! Подошёл, присел: точно, скреблись изнутри… Писк, похожий на обиженное мяуканье…

Так вот, достал я ключи, отворил нижнюю дверцу, и вывалился на меня испуганный, взъерошенный, недовольный серый комок, и – исчез в комнате. Я только и успел растерянно посмотреть вслед.

Как он там оказался?.. Замки на сумках и дверцы он открывать умеет… Наверное, шкаф был приоткрыт, ночью он туда забрался, а потом Наташа заботливо прикрыла дверцу. Может, он там отсыпался после ночной «охоты», не подозревая, что его закрыли, а когда проснулся – ой-ой-ой…. Забыли все про кота! Бедняга…Ух, надо бы посмотреть, что он там натворил, пока сидел…

Внутри нижний шкафчик оказался довольно вместительный. На четвереньках я заглянул внутрь, и увидел…

Я у Кольки один раз видел, как он доставал из шкафа фотографии мне показывать. Они тоже лежали внизу, – неужели все их так хранят?!

Так вот, помимо двух фотоальбомов я обнаружил подшивки журналов, несколько газет, и две коробки: одна большая, деревянная, сделанная в форме старинного сундука – ну точно как в фильмах, а вторая – почтовая, потрёпанная, старенькая и небольшая…

Понятное дело, что больше фотоальбомов меня заинтересовали коробки. И в первую очередь та, что сделана в виде сундука. Повозившись с застёжкой, я осторожно приоткрыл её и ахнул: ёлочные игрушки! Завёрнутые в газеты, блестящие, стеклянные, прикрытые мишурой и гирляндами… Крохотный домик с белыми окошками, красной трубой, засыпанный снегом – ладный такой, хрупкий, уютный! Шары – прозрачные с мишурой внутри, с нанесёнными тонкой пылью снежинками, с бело-жёлтой тройкой лошадей, просто зелёные, синие, белые… Снегурка – золотистая, важная, маленькая… Сосульки – так дивно закрученные, с одной стороны прозрачные, будто лёд, с другой – серебряные… Шишки, с белым снегом, шершавые, с крохотными искорками-блёстками… Некоторые были похожи на те, что висели на ёлке у Дениса.

Я бережно брал то одну, то другую игрушки и разглядывал, затаив дыхание. Было в них что-то такое очень знакомое, тёплое, словно они были мои, словно я вешал их на ёлку у себя дома! Некоторые я видел впервые: у нас в детдоме, конечно, наряжали ёлки, но игрушки были пластмассовые, хоть встречались красивые… А эти – необыкновенные!

Неужели мы будем наряжать ёлку?! Будем, Юра обещал, что они её принесут! И это ведь первая моя ёлка дома…

Внутри у меня ёкнуло от этой мысли, я испугался, спрятал игрушки и потянулся за второй коробкой.

И её содержимое восхитило меня не меньше, чем первое!

Компас и непонятную штуку из двух конусов с выпуклыми стёклами я заметил не сразу, а вот кораблики в маленьких прозрачных бутылках… Что за диво?!

Это ж как надо постараться, чтоб его – такой большой, парусный, такой ладный, красивый – засунуть туда, не поломав?

Тоненькие мачты, а такелаж – ниточки – целый, ровненький… Такому бы по морю плыть, а не в бутылке сидеть, да ещё и внутри коробки!

Подержав в руках гладкий корпус бутылки и бережно повертев его, я так же, чуть дыша, опустил их в коробку, убрал её в шкаф и очень плотно закрыл дверцу…

Эти кораблики не давали мне покоя. Вечером я спросил у Юры:

– Юр… А как так кораблики в бутылки засовывают?! Даже если их уже внутри собирать, это ж как наловчиться надо!

Юра хитро посмотрел на меня:

– А чего это вдруг они тебя заинтересовали?

– М-м-м…Ну, заинтересовали…

Пришлось поведать ему про Мурзика, шкаф и свои находки.

– Тащи сюда! – велел Юра.

Надо ли меня просить дважды?! Да я целый день не мог успокоиться, вспоминая эти кораблики! Даже когда ёлку наряжал и бережно вешал на колючие ветки те самые игрушки…

– Да… – вздохнул он, улыбаясь чему-то далёкому и понятному только ему, когда я распахнул перед ним синюю коробку. – Это первые, которые у меня получились… Хотя, тут ошибок…

– Ты их сам делал?! Ничё себе!..

Юра покосился на меня и ничего не ответил.

– Почему они у тебя в коробке? – кивнул я на парусники.

– Потому что кот на них охотился. Вот и пришлось спрятать.

– Бессовестный! Юр, давай поставим, а? Я буду их сторожить… Я вертолёт рядом поставлю, и он близко не подойдёт!

Забыл сказать, что кот испугался вертолёта. Как только эта чудная машина, шелестя тонкими лопастями, тронулась с места, – Мурзика ветром сдуло в бабушкину комнату. Он отсиживался в ней до тех пор, пока в аккумуляторе не кончилась зарядка… Теперь вот осторожно косится в его сторону и не решается подойти поближе. Наверняка думает: «Что за птица такая у нас дома появилась?»

– А много у тебя их было? Он что, все переломал?!

– Да нет! – засмеялся Юра. – Славка отнёс их в детскую больницу, раздарил ребятам.

– А-а-а… И не жалко было отдавать?

– Жалко было, когда Мурзик их с полок сбрасывал по ночам и по полу катал. Так хоть ребята порадуются… Эти два только не смог отдать, оставил на память.

– Отпустить бы их поплавать! – вырвалось у меня.

– Это да… – тихонько согласился Юра. – Знаешь, Мишка, были и такие, которые я отпускал… Мы с Денисом. Весной, на нашей речке. Это потом я научился собирать такие, в бутылках…

– А сейчас собираешь?

– Когда?

Мы помолчали. Потом я нерешительно спросил:

– А покажешь, как они делаются?

– Конечно…

– А это что? – я кивнул на штуку со стёклами.

– Это бинокль. Ты никогда не видел разве?… Возьми, подойди к окошку… Так, теперь посмотри в него…

– Ого! – ахнул я и чуть не выронил бинокль.

Окна соседнего дома стали совсем рядом – только руку протяни! В тех, что горел свет было видно, какие занавески, в каких горшках стоят цветы, и даже как подмигивает гирляндами ёлка на втором этаже… А если на луну в него посмотреть?

– Хочешь, забирай! – сказал Юра.

… Подглядывал в окна Новогодний вечер. Мокрый и прохладный воздух тянулся из форточки: погода была плюсовая, снег таял, будто на улице середина марта, а не начало января… В комнате пахло свежей хвоёй: в углу напротив компьютерного стола красовалась именинницей ёлка. Гирлянды отражались сотнями маленьких огоньков на старинных стеклянных игрушках; а я смотрел на них и представлял, как два мальчика украшают ёлку, как вешают на неё стеклянные домики, как шлёпается на пол не подхваченный вовремя стеклянный шарик…

– Тихо ты! – сердится старший.

– Я тихо… – виновато отвечает младший и нехотя идёт за веником…

Юра рассказывал, что каждый год – разбивалось по игрушке, так уж получалось по неосторожности. Но и новые покупали и дарили, а сейчас они – память. Их в руки приятно взять.

Салатики на столе, лимонад, тихие разговоры. Наташа смеётся, бабушка достала фотоальбом, по компьютеру на тихой громкости мелькает фильм «Один дома». Кот мурчит довольно – досталось ему сегодня рыбки.

– Юр, – сказал я. – Гитары не хватает…

– Да… И Славки, – отозвался Юра.

И я согласился про себя.

Но всё было впереди. Когда наступило Рождество.

Глава 23.

…И Рождество.

К Рождеству все дорожки замело чистым снегом. Кружилась метель, на улице было морозно и сказочно, в доме – всё пахло праздником. У нас и так-то порядок, а тут Наташа прибралась так, что квартиру не узнать. Украсила окна белыми фигурками ёлок, вертепов, ангелочков и колокольчиков, вырезанными из бумаги, на стол постелила белую скатерть, и вообще всё сияло так, что боязно было трогать. Я болтался из угла в угол, не зная, чем заняться – празднично было, хотелось делать всё и сразу; сходил покатался с Колькой на снегокате (Наташа и Юра подарили мне снегокат, свой, настоящий!), потом потискал кота, взялся помогать бабушке на кухне… Почти всё сделал удачно: нарезал хлеба и колбасы для салатов, приготовил тарелки и стаканчики, нечаянно опрокинул миску с бисквитным тестом и – растерялся.

Юрина мама не стала меня ругать. Сказала, что сама уберёт, а меня позовёт, когда будет смазывать кремом пирожные.

Наташа ушла на фотосъемку – её попросили сделать несколько Рождественских снимков для какого-то журнала. Юра тоже куда-то собирался.

– Куда? – заглянул я к нему в комнату.

– Надо кое-каких знакомых поздравить.

– Ты один пойдёшь?

Он покачал головой.

– Вот ты скажи, день Рождение у Бога, а мы друг другу подарки дарим, почему?

Юрка на секунду задумался.

– Такой обычай. Как бы, даря подарки близким, мы дарим их Христу.

– Но ведь Ему ничего не нужно, раз Он – Бог! У Него и так всё есть!

– Это точно! – улыбнулся Юра. – А вот у людей – не всё!

– Но почему им?

– А чтоб Его порадовать! Христос учил помогать друг другу…

Я нахмурился:

– Тогда надо помогать тем, кто нуждается.

Сказал и – отвернулся к окну. Я почему-то вдруг вспомнил малышей из младшей группы – их только перевели к нам из дома ребёнка – большеглазых, лопоухих, глупеньких и очень доверчивых… Они лепились друг к другу, как будто испугавшись чего-то… Одна воспитательница была у нас уж больно громкая и крикливая, хоть и не злая, – так они ёжились от её окликов, а когда однажды в нам заглянула семейная пара – как они старались быть хорошими! Верили, что их усыновят – не то, что мы…

Они и не знают, что такое Рождество. Никто им про него не рассказывал. Подарки подарят, поздравят и всё…

Вот вспомнил детский дом – а ведь сто лет о нём не думал…

Это пока они – малыши. А через три – четыре года станут нами. И гонять их будет уже не Перец, не его друзья, а те, кого они гоняли и били. И я… если бы там остался…

Если бы я там остался – то гонял бы их?!

А последующие ребята… будут гонять младшеньких – тех, кто сейчас ещё только-только попал в дом ребёнка…

Как эстафетная палочка.

Как её выбросить? И кто это сделает?!

Я обернулся – и увидел рядом Юру, он тоже смотрел в окно.

– Чего ты стоишь? – спросил я. – Ты же хотел идти.

– Ты чего расстроился?

Я рассказал ему про тех малышей. И добавил:

– Подарки дарят всегда, конфеты. Конечно, их все любят. Но праздника у них нет.

– Славку бы сюда, – задумчиво проговорил Юра. – Они ставили какой-то спектакль… Рождественский, показывали его в больнице. Но это было в прошлом году, а сейчас – не знаю… Сможет ли он собрать своих ребят? И потом, договариваться надо было с директором…

– Ты ведь смог из-за меня договориться, – буркнул я. – Чем они хуже меня? Чем хуже твоих знакомых и близких, которых ты поздравляешь?

Он наклонил голову, закусил губу, раздумывая о чём-то.

– Ничем они не хуже, Миша…

– Юр… Знаешь, я вот всё думаю…А вот Бог, Он когда-нибудь улыбается?

Юра быстро глянул на меня – мелькнули в глазах огоньки.

– Наверное, когда такие малыши смеются, – вздохнул он.

Поздно ночью они с Наташей ушли на службу в храм. Я спал и проснулся от Наташкиного хихиканья в коридоре, когда они вернулись. И чуть было не рассердился на них – за то, что меня не разбудили…

– Почему ты меня с собой не взял?!

– Спи! Завтра пойдём, если проснёшься вовремя…

Конечно, я проснулся.

В храме праздник! Внутри всё было одето в белое серебро, блестели начищенные подсвечники, пахло еловыми веточками и ладаном, свечным воском и маслом от лампадок. Всё сияло и радовалось, торжественно и сильно пел хор, крестились люди… Я стоял возле той иконы, которая так загадочно называлась, «Достойно Есть», и Она смотрела на меня ласково и чуточку грустно, Она словно бы радовалась и грустила одновременно, и, глядя в Её глаза, я вспоминал прочитанные в детской Библии рассказы о том, как Она и Иосиф искали ночлег и – не могли найти, как пришлось остановиться в маленькой пещерке для скота, где наверняка было темно и холодно! Как маленького Христа положили в ясельки, куда обычно клали еду для быков и лошадей; и как пришли Его поздравить простые пастухи… Как спасались потом от злого царя…

Я знал, что Она – Богородица. Мама Бога.

Но мне почему-то казалось, что Она и моя мама. Ну хоть немножко… Хоть самую капельку! Потому что никто и никогда не смотрел на меня так. Тревожно, ласково, да так, будто я Ей – родной…

Как бы мне хотелось, чтобы у меня была мама!

Как бы мне хотелось…

А если бы Она, Богородица, была бы моей Мамой, хоть немножко, то каким бы я оказался сыном?.. Ой-йо… Да уж.

Я смотрел в Её глаза и спрашивал. И было так легко и радостно, как если бы Она приняла меня вот таким, каким я был, со всеми моими переживаниями и вопросами…

И на весь храм гремели слова из большой золотой книги – Евангелия, о которых говорил Славка – о том, как Ирод врал, что хочет поклониться, а на самом деле хочет Его убить. Её Сына. Её малыша.

Почему-то я вспомнил Наташкиного малыша, и подумал: «А если бы мы жили тогда?»

Подумал – и испугался.

«Нелегко Тебе пришлось, да?» – спросил я у Богородицы.

А Её взгляд был такой добрый, что мне захотелось заплакать – то ли от радости, то ли от неведомой тихой печали, то ли от жалости к маленькому Христу, то ли от счастья, что Он – рядом…

«Я никому не позволю обижать Тебя…» – прошептал я Богородице, сам не знаю почему.

«У Тебя сегодня праздник! У Твоего Малыша, вот счастье, что Он родился!»

– С Нами Бог! – говорил батюшка после Евангелия. – И тогда, и сейчас – Он с нами.

Выходит, время одинаковое – что тогда, что сейчас? Оно что, остановилось?!… И Он с нами, а я у Него на празднике. А что я подарю Ему?

Найти бы такой чудный подарок, чтобы Он улыбнулся! Может, в ту ночь, в Рождество, Он плакал в маленькой пещерке от холода, или Его мама – устала от долгих путешествий… Как Её утешить, порадовать? Что могу сделать я, обычный мальчишка, который и тем, кто рядом, помочь толком не может?! Вон, даже тесто разлил и собрать не смог, что тут говорить… Что я могу сделать для Бога?

Волхвы ему принесли дорогие подарки, которые говорят, сохранились и по сей день.

Но у меня нет денег на дорогие подарки… Да и зачем они Ему?

А пастухи? Что подарили Ему пастухи?! Ведь они были бедными. Однако, Ангелы их позвали на праздник, первыми позвали…

… Я не заметил, как настало время нам уходить. Когда мы вышли из храма на снежную улицу, я спросил у Юры:

– Что Ему подарить?

– Кому?

– Богу. Пришёл на праздник, и без подарка.

– Сердце, – просто сказал Юра. – Подари Ему своё сердце. Любовь.

Мы медленно спустились по лестнице, я разбрасывал ногами снежную пыль. Они, эти пылинки, сверкали на солнышке, словно россыпи крошечных зеркал. Похоже на снегопад, только эти серебряные пылинки падали так медленно, что казалось, они порхают в воздухе, не опускаясь на синеватые сугробы. Деревья были покрыты тоненьким инеем, и каждая веточка отчётливо вырисовывалась в голубом небе, где едва заметными набросками просвечивались белые мазки облаков.

– Мне Его жалко, Юр. В пещере холодно и неуютно… И обидно, что я не могу помочь. Что для Него – моё сердце!

– Твоё сердце для Него – дом. Прибери его, сделай уютным, тёплым…

– Разве Бог может жить в моём сердце?! Да ладно!

– Конечно, может!… – Юра замолчал и лишь через несколько долгих шагов по скрипучему снегу, произнёс. – Как-то в одной хорошей книге я прочитал, что в каждом сердце – живёт Христос. И в каждом – может поселиться Ирод… И всё зависит от нас – сможем ли мы защитить маленького Христа от злого царя?!

– Да ну… Ни за что не подумал бы… Слушай, Юр! – оживился я. – Словно время остановилось, или мы как бы вернулись в прошлое…

– Миш… А ведь ты прав. Время, выходит, такое же. И всё происходит сейчас. И каждый раз мы встречаем живого Христа.

– Где встречаем-то? Я Его не вижу.

– Не видишь!… Ты много чего не видишь, да и я – тоже. Скажем, своих родителей ты не видишь, но это же не значит, что их нет…

Мне вдруг стало так пусто внутри, словно я падаю с горы. Иногда мне снились такие сны, и в конце я всегда просыпался, но ощущение жутковатого полёта осталось до сих пор.

Я посмотрел на него и почти заплакал. Но в последний миг – сдержался. Просто закусил губу и промолчал. А он смотрел на снег. На белую тропинку под ногами, где много было следов, и среди них – наши, следы от моих ботинок легко можно было разглядеть – они маленькие и выходили за границу тропинки.

Я вдруг вспомнил осень, сырые листья под ногами, эту же тропинку… Кажется, мы даже стояли на том же месте, и я в любую секунду мог сорваться и убежать, страх был как натянутая пружина, готовая рвануть обратно… Куда?

Сейчас мне не хотелось убегать. И идти – тоже. Грустно стало. И словно натянутая пружинка – чувство, будто я вот-вот что-то потеряю.