Текст книги "Время нас подождёт (СИ)"

Автор книги: Ульяна Орлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Оказалось, что можно. Батюшка мне тогда сказал, что во время исповеди Бог каждый раз человека прощает, если он от всего сердца кается, и жизнь можно сначала начинать. С чистого листа. «Только ведь отца-то уже нет… – возразил я, – что мне теперь делать?!» – «Да с чего ты взял, что его нет?! У Бога все живы!» – «Как…»

– Как… Ой, Юра, это когда люди умирают – они только на Земле умирают, а душа у них не умирает, да?

– Откуда ты знаешь, Миша?

– А, это к нам как-то батюшка приходил и рассказывал…

– Ну, молодец ты, запомнил.

– А что с того?

– Что?

– Ну, я не знаю, вправду ли это…

– Поживёшь – увидишь.

– Не, я вот думаю, что у человека есть душа. Это как блок питания, без неё человек не живёт. Бывает же, что в коме человек, вот где его душа?

– Не знаю… Быть может, на небе, у Бога, а может и наоборот… В темноте, в аду… Наверное, все зависит от его жизни здесь, на Земле. А откуда у тебя такие познания, Мишка?

Я пожал плечами. Да все это знают!

– Ты расскажи, что дальше было?

– А дальше… Было после исповеди у меня такое чувство, будто с меня сполз снежный ком. Радостно так стало! Легко… Как будто в детстве – долго плакал, а потом мама умыла, приласкала, и все плохое позади… Потом я причащался в первый раз, и целый день ходил, как именинник. И стал молиться за Олега с отцом… Чтобы им Там было хорошо… Эта молитва в любом молитвослове есть, называется за усопших.

– Это кто такие?

– Это те, кого называют умершими, в православии говорят «усопшими». Значит, уснувшими.

– Выходит, они проснутся?

– Да.

– Когда?!

Но тут подошёл наш автобус, и мы быстренько туда забрались. Народу вскоре стало много, и мы молчали.

А мне очень захотелось ещё поговорить с Юрой. И побывать в храме. Только как ему об этом сказать?

… Вот откуда этот страх, что засмеются над тобой, не поймут, подумают что-нибудь про тебя? Юра, он ведь ещё ни разу ни упрекнул, не обидел меня… Даже не ругался. А все равно страшно попросить – вдруг не поймёт? Или решит что я маленький, и вообще.

Не могу я перешагнуть через себя. И через трещинку между нами.

Глава 8.

Вопросы и ответы.

Ночью выпал снег. Он начал идти ещё вечером, и все думали, что он растает, превратиться в лужи, и снова будет тёплая осень. А он шёл всю ночь, мелькали возле фонаря белые мушки, кружились, мчались, танцевали под неслышную песню… И светлее от этого было в комнате, и в окошко сочился такой чистый, свежий, чуть-чуть морозный воздух, что я даже постоял у окна, вдыхая это новое чудо. А хлопья-мухи кружились и сыпались, и мне было так хорошо, оттого, что вот он я, дома, и что рядом у меня тёплая постель с белым одеялом, и кот урчит, и что не иду я где-то там в темноте под белыми мухами… И не надо ни от кого прятаться, и утром не будет шума и болтовни, а снова разбудит меня Юра, и мы будем пить чай…

Я глубоко вздохнул. Осторожно, бережно: как хочется, чтобы это было всегда, этот мой маленький мирок – мой дом и Юра, и Наташа, и добрая бабушка за стенкой…

Хорошо…

А снег всё кружился, белым потоком, и даже травы не было видно, будто упало на землю белое покрывало.

Я тихонько выбрался из комнаты, чуть не наступив на мяукнувшего Мурзика. За дверью в кухне чуть похрапывала Юрина мама, а из большой комнаты доносился смех и голоса Юры с Наташей. Что-то они там очень громко обсуждали. Полуночники. Ладно, сбегаю в туалет быстренько и пойду дальше спать, а то завтра, то есть сегодня уже – в школу… Зато потом – воскресенье! Ура!

Я люблю, когда люди вот так смеются – звонко и по-доброму, это значит, что всё у них хорошо…

Выбравшись из ванной, я собрался было так же неслышно проскользнуть в комнату, как вдруг услышал задорный Наташин голосок:

– А как мы его назовём?

Кого?!

Я чуть остановился в недоумении.

– Так ты же ещё не знаешь, кто там… – тихо отозвался Юра.

– А ну и что? Ну, допустим, если мальчишка?

Где «там»? Какой мальчишка? Мне расхотелось спать и стало интересно, но за дверью кто-то скрипнул стулом, будто встал, и я прошёл в комнату и лёг в постель. Забыв даже про одеяло. Быстро и упруго прыгнул мне на пузо кот. Я стал его гладить и думать.

Кого они хотят назвать? Где «там»? И что за мальчишка?!

Ой… Ну я и глупый! Они нормальные муж и жена, любят друг друга, и когда-нибудь у них будет ребёнок. Точно! Как я сразу не догадался!

Что здесь удивительного?

Я успокоился, повозился. А Мурзик завёлся, как холодильник.

… Только вот… Когда-нибудь – это нескоро. Это – где-то в будущем, а оно, как известно, закрыто. Ну кто им не даёт помечтать? Пусть себе мечтают. Нормальные люди… Общаются.

… Не, Михась, что-то тут не так. А вдруг я им надоел, раз они уже мечтают о своём ребёнке? Маленький – он свой, его потискать можно, понянчить, и вопросов он глупых задавать не будет, и папа для него будет папой… И вообще – он свой, конечно, свой, самый близкий… Вот я даже Юру назвать не могу папой, потому что не могу я понять, принять его как папу, не родной он ведь… А тут я, а когда ребёнок свой, он роднее…

Вдруг я им надоел уже?!

Я перевернулся на другой бок.

Не, с чего я взял, что я им надоел? Почему надоел-то сразу? Я ж вроде ничего такого не делаю, слушаюсь, за компьютером долго не сижу, уроки делаю, посуду мою…

Просто не было ещё такого случая, чтоб вот мы поссорились. Повода не было, а вдруг он будет? И что, я надоем тогда?.. А если… Если…

Если я вдруг двоек нахватаюсь или что-то не так сделаю, то что ж, они меня не простят? Да простят, наверное…

Только почему они уже про другого ребёнка думают? Разве им меня мало?

… В комнату вошёл Юра, я притворился, что сплю. Он укрыл меня одеялом, задвинул шторы и вышел.

А за окном всё кружились белые мушки.

Суббота прошла быстро и незаметно. А в воскресение мы пошли в храм.

Думайте, я напросился? Просто я услышал, как утром Юра куда-то собирается, а когда открыл глаза и высунулся в коридор – увидел его уже одетым. Брюки, рубашка…

– Ты куда? – спрашиваю.

– В храм, – просто ответил он. – Доброе утро!

Я не успел поразмыслить, доброе оно или нет, потому что решил идти с ним.

– Я – с тобой!

Он не удивился.

– Тогда быстрее одевайся!

Надо ли меня упрашивать?! Свитер, джинсы… Ой, они грязные… Рядом оказалась Наташа, она, оказывается, тоже была одета, да нарядно так – в сером платьице с красивой цепочкой, стройненькая, аккуратная.

– Миша, спрячь их в стиральную машинку! Пожалуйста, я тебя прошу…

Она была такая милая, добрая, что я решил послушаться. Сунул джинсы на полку и надел другие, чёрные, новые. Успел выпить чаю, и мы пошли в храм.

На улице снежно, морозно, темно, но не так беспросветно как ночью – небо уже синее, словно в лёгкой дымке. Скоро рассветёт. Свежий снег скрипит под ботинками, а машины брызгаются, проезжая по чёрным лужам на мокрой дороге, и все одна другой краше. Веточки у деревьев белые, и тесновато стало на улице из-за них, и красиво тоже – всё белое, нарядное, весёлое! Воскресенье, выходной, я иду рядом с Юрой, а Наташа что-то ему рассказывает – ох и болтушка она!

Храм тоже белый, нарядный. На голубых куполах звездочки присыпаны снегом, кресты золотые – как большие звёзды. Под крышей воркуют голуби. Ступеньки дворник чистит от снега, люди заходят в большие высокие двери.

Мы тоже поднялись по этим высоким ступенькам…

И – оказались в сияющем Царстве.

Не буду рассказывать, как проходила служба. Я мало что понял. Только когда выходил перед большими воротами человек в красивых золотых одеждах и что-то говорил, хор пел «Господи помилуй» – я шептал про себя эти слова. Потом вышел батюшка с большой золотой книгой, и стал её читать, и в храме всё стихло, и лишь свечки неподвижно горели – таяли в этой тишине…

Он читал на другом языке, значения некоторых слов я не знал, но общий смысл был такой: как один богач увидел, что у него большой урожай пшеницы и решил сломать старые житницы, и построить новые. Собрал все и сказал себе, что теперь он может есть, пить и веселиться. Но Бог сказал ему: «безумный! В ту ночь душу твою возьмут у тебя, кому достанется, что ты заготовил?»

Я не успел поразмыслить над словами этой истории, потому как хор снова стал петь, и я немного огляделся и увидел рядом с собой глаза, добрые такие, ласковые, спокойные глаза, немножко печальные и внимательные… Они смотрели на меня, только на меня! Словно говорили мне что-то, просили меня, ждали… Словно… Не, так не бывает.

Я вдруг почувствовал, что на меня смотрит моя мама.

Заморгал.

Они смотрели. На меня смотрела Женщина, Она держала на руках маленького Ребёнка, и Он тоже смотрел на меня, так, будто спрашивал и говорил мне что-то… Что?

А Она молчала и успокаивала меня, и даже будто радовалась вместе со мною…

«Они не оставят меня?» – спросил я у Неё. А Она смотрела так ласково, будто удивляясь – разве могут они меня оставить?

«Где моя мама, Ты знаешь?»…

«Помоги мне её найти…»

Потом я увидел, что рядом с Женщиной – Ангелы, а над Ней – Бог. И светлая птица, и венцы золотые у Мамы и Её Сына…

А в храме, между тем, хор снова пел «Господи помилуй», и все крестились и кланялись. А у меня было такое чувство, будто я дома и был здесь всегда, только ушёл ненадолго и вот – вернулся.

– Миша, пойдём…

– Что?!

– Тише… Идём…

Мне не хотелось уходить, но я посмотрел ещё раз в Её глаза, и тихонько пошёл следом за Юрой. На улице было пусто, и шёл снег.

– Зачем мы ушли? – спросил я.

Юра посмотрел на меня тёмными улыбчивыми глазами. Они смеялись, они радовались, и светились в них добрые искорки.

– Зачем? – повторил я.

– А ты не устал?

– Немножко… Стоять с непривычки тяжело. А уходить – не хочется, – вздохнул я.

– В храме лавочки все заняты… – озадаченно сказал Юра. – Можно посидеть здесь и подойти к концу службы, а можно пойти домой, как хочешь.

– Давай тут посидим! – сразу откликнулся я. – Тем более, что Наташа же осталась. Подождём её.

Несколько лавочек стояло вдоль дорожек и две – рядом с храмом. Юра ладонью отряхнул снег, присел. Я уселся рядом.

– Замерзнешь – скажи! – предупредил он.

Я кивнул и прислушался к доносившемуся пению. В храме в это время начали петь такую нежную, спокойную, грустную, торжественную молитву, что у меня затрепетало сердце.

– Юра, что сейчас поют?

– Херувимскую песнь.

«А почему она такая?» – подумал я, но спросить не решился. Юра поглядел на меня и поинтересовался:

– Тебе хоть слышно было, что батюшка читал?

– Слышно, только половину непонятно… – вздохнул я. – Вроде и язык наш, а вроде и нет, слова другие, каких не встречается…

– Это церковнославянский язык, – объяснил Юра. – Язык, на котором говорили наши предки… Просто тебе поначалу непонятно, а потом привыкнешь.

– А что такое житницы?

– Это такие амбары для хранения пшеницы.

– Зачем ему столько? – я пожал плечами. – Ясно ведь, что он один столько не съест.

– Это тебе ясно, – улыбнулся Юра. – А ему хотелось ничего не делать, а только есть и отдыхать.

– Это, наверное, здорово, только он же помер, да? Зря старался, – откликнулся я. – С собой амбары не возьмёшь… Да и ничего не возьмешь, наверное!

– Почему это ничего? – удивился Юра. – Хорошее с собой можно взять. Душевные качества. Доброту, милосердие, щедрость. То, из чего душа состоит. То, что не поддаётся воздействию времени.

– Ха! – недоверчиво усмехнулся я. – Как это все в себя собрать-то?

– Ну как… – Юра быстро посмотрел на меня. – Для этого как раз придется потратить много физических сил – может, терпеть какие-то лишения, иногда – забывать о себе, трудиться. Все наоборот, не как у богача. Тратить физические силы для того, чтобы собирать душевные.

Тут уж задумался я.

– Так уж и не знаешь, когда умрешь. Живешь себе и живешь, что-то делаешь. А в любой миг жизнь может оборваться и то дело, которое ты делал, останется незавершенным…

– Но душа – она вечная, – возразил Юра. – Бывает, человек тратит время на что-нибудь пустое, как этот богач. Живет так, будто жизнь – это черновик, который можно переписать! А она вдруг – заканчивается… И кроме жалости к нему больше и нет ничего. А бывает, что человек однажды встретился с Богом и открыл для себя, что есть нечто большее, чем физические богатства. И старается жить так, чтобы каждое мгновение, каждое слово было таким, чтобы оно могло войти в вечность. Старается жить для Бога. Тогда даже если оно вдруг оборвётся – не страшно…

Юра поднялся с лавочки.

– Миш, холодно сидеть, давай-ка вставай.

– Ага, – я встал. – Человек встречает Бога? Это как так?

– Ну… – не сразу ответил Юра задумчиво, – По-разному бывает. Часто Крещение – это Встреча с Богом, первое с Ним знакомство… Может ты и раньше молился своими словами, просил, но это как бы сказать… Издалека… Как с незнакомым Кем-то. А тут раз – и ты приблизился к Нему и вдруг почувствовал, увидел, что вы рядом – Бог и ты, и что Он слышит тебя, понимает… Словно появилась между вами первая ниточка – связь. Встреча произошла.

Глава 9.

«…Любовь никогда не перестаёт».

– … И как же он хочет жить для Бога?

– Как… Вот человек познакомился с Богом, пока чуть-чуть, но ему хочется с Ним дружить. Он ещё не знает Бога до конца, он только начинает открывать Его для себя как Удивительную Личность, Создателя, как Друга, Которого хотелось бы иметь. И начинается – общение. Как ты думаешь, что в дружбе самое главное? Для тебя?

Мне стало немножко грустно от этого вопроса: да как мне хотелось иметь настоящего друга! Колька – славный мальчишка, но мы только начали с ним дружить, и я боюсь, а вдруг у нас не получится, мы поссоримся?!

Или он меня предаст?

Я ответил больше себе, чем Юре.

– По-моему, в дружбе главное – верность.

Юра молчал, водя кончиком ботинка по нетронутому снегу. В храме тем временем пели уже все люди, потому что до нас доносилось не очень слаженное эхо, но пели всё равно хорошо. А над храмом облака порвались в клочки, над ними просвечивалось синее небо, а края их были оранжево-розовыми от невидимого солнца. Красиво.

Я не прав? Ну, Юра, предложи тогда другой ответ. А Юра посмотрел на меня и сказал:

– Вот ты и ответил на свой вопрос.

Я решил промолчать. Но внутри бродили ещё вопросы, мешающие мне успокоиться.

– Юра, а как быть верным Богу? Это же все равно какое-то… одностороннее общение, мы же Его не видим.

– Да с чего ты взял, что одностороннее? Есть молитва, есть Таинства. Это живое общение с Богом.

– Но Бог ведь мне не отвечает!

– Да почему же?!

– Ну, как… А что отвечает разве?

– Тебе, может, и не отвечает. А верным Ему, их называют христианами, отвечает. Делами. И люди тоже стараются делами дружить с Ним и общаться, не только молитвой и Таинствами, а ещё и делами.

– Какими делами?

– Ох, Мишка, надо тебе к батюшке. Он тебе лучше всё объяснит. Да не мотай ты головой, я же не тащу тебя никуда…. Непростые у тебя вопросы, а я ведь мало что знаю… Ладно, на последний отвечу.

– Так отвечай! Какими делами?

Что он, не знает, что ли? А ещё в храм ходит, и в детстве ходил. А я, как я пойду к батюшке?! Да ни за что в жизни не решусь! Какой-то мальчишка, да ещё с такими вопросами… Да он засмеётся надо мной…

Но мне хотелось узнать. Я не мог уйти отсюда, не узнав ответа. Потому что… Вот хотите верьте, хотите нет – но Она так смотрела на меня в храме, успокаивала, как мама, что не мог я уйти просто так, ничего не узнав.

– Прежде всего – любовью друг к другу и ко всем, кто рядом.

– Как это – друг к другу?!

Я совсем не понимал слово «любовь». Любовь – она далёкая, незнакомая, это вот как Юра и Наташа, видно – что они любят друг друга. Это как в фильме – когда они целуют друг друга, им хорошо вместе. А у меня, к примеру, какая любовь? Где она, эта любовь, что за чувство за такое? Христиане любят друг друга. Как?

Что это – любовь?

Я знаю грусть, обиду, знаю радость (она бывает реже, но ярче всего остального), знаю, когда больно, смешно, когда скучно, любопытно, непонятно, когда весело, когда страшно… Но вот любовь…

– Она же для взрослых… Юра! Как христиане любят друг друга? Как это – любить?!

– Интересные вопросы ты задаешь, – покачал головой Юра. – Знаешь, я прям точно тебе сказать не смогу, я ведь сам ещё не знаю толком, как нужно любить. Расскажу лишь один пример, который в свое время меня поразил… Как-то в больнице, в отделении реанимации, довелось мне увидеть одну семейную пару… – Юра говорил неторопливо и тихо, подбирая слова, глядя в сероватую даль, которая тянулась за дорогой, – Это были очень старенькие бабушка и дедушка. Дедушка заболел так, что не мог разговаривать и ходить. Только глаза, его большие детские умные глаза отвечали ей, что он её слышит и понимает. А она – была с ним рядом всё время. Понимаешь, каждый миг, и ночью – я слышал её прерывающийся ласковый шёпот, и днём – когда он спал, она пыталась поспать, или с тревогой смотрела на него. Она ухаживала за ним, кормила его, читала ему книги… Потом оказалось, что у неё больное сердце, и каждая секунда такой жизни давалась ей с трудом. А прожили они вместе не много ни мало – пятьдесят лет…

– Ого! – шёпотом удивился я. – А дальше?

– А дальше… – Юра замолчал и через силу произнёс. – Дедушка умер. А она осталась, живёт до сих пор… Она очень по нему скучает. И она знала, что его уже не вылечишь, когда он только заболел – ему было очень трудно, он, бывало, сердился, а она – терпела и любила его. Понимаешь, она любила! Не за красоту или ещё за какие-то дела, она любила его своими делами. А то чувство, которое двигало ей, оно называется любовь.

… Дома Юра открыл передо мной книгу. Небольшую, но тяжёлую, с глянцевыми страницами, в синей обложке, на которой изображена была Женщина, Которая склонилась над Младенцем, лежащим в маленьких ясельках в каком-то небольшом сарайчике… Под бревенчатой крышей была паутина, на высоком стоге сена сидели два голубя, рядом с ясельками на каменном полу стояла овечка, а с другой стороны – ослик. За маленьким зарешеченным окошком в синем небе просвечивали звезды. За Женщиной стоял пожилой мужчина, справа подходили к яслям два человека – молодой юноша и старичок с палочкой. Все смотрели на Младенца, а Она была похожа на Ту, Которая смотрела на меня с иконы… Внизу под картиной желтыми фигурными буквами было написано «Детская Библия».

Пока он искал нужную страничку, я заметил, что в книге очень много удивительных картинок. На одной я даже остановил его:

– Постой! А это – Кто?

На картине был Человек в длинной белой одежде, рядом с ним – дети. Одного ребёнка Он держал на руках, что-то рассказывая остальным. И смотрел Он так по-доброму, так ласково, и ребята так весело смеялись, что мне тоже захотелось оказаться рядом с Ним.

– Это – Христос.

– Бог?

– Да. Его Сын.

Лето, горы вдалеке, маленькие белые домики…

– Когда это было?

– Больше двух тысяч лет назад, в Израиле, это страна на юге.

А потом Юра показал мне те слова. Они тоже были на отдельной картине – желтом свитке, под большим словом Любовь.

– Две тысячи лет назад этот человек однажды встретил Христа. И с тех пор всю оставшуюся жизнь старался служить Ему. Так вот, он, апостол Павел, написал несколько посланий к разным народам, в которых излагал учение о Христе, о Церкви, о браке… Много интересного там можно найти, ну вот, и есть такие слова про любовь.

«…Любовь долготерпит,

милосердствует,

любовь не завидует,

любовь не превозносится,

не гордится,

не бесчинствует,

не ищет своего,

не раздражается,

не мыслит зла,

не радуется неправде, а сорадуется истине,

все покрывает,

всему верит,

всего надеется,

все переносит,

Любовь никогда не перестает…

Теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше». [1]1
  – 1-е послание святого апостола Павла к Коринфянам 13: 4—13.


[Закрыть]

…Наташа меня, кажется, звала уже в третий раз, а я всё сидел над книгой, упираясь локтями в стол, и прогонял пяткой кота, который своим урчанием мешал мне думать. «Любовь никогда не перестаёт…»

Никогда.

Никогда не заканчивается – ни в потоп, ни в голод, ни когда ты что-то натворил… Она многого не делает, а что же тогда? Будто уступает место другому человеку…

И выходит, что любовь можно продолжить в вечности! Если ты любил здесь, на земле…

Значит, та бабушка ждёт, что они встретятся там. Её любовь, как ниточка соединяет их, ту жизнь, будущую и теперешнюю…

Лучше я помолчу и ещё подумаю, потому что… Иногда лучше прочесть, чем сказать.

А ещё я вспомнил, как вышла из храма довольная Наташа – лёгкая, сияющая, будто летняя бабочка на чистом белом снегу.

– Наташа, а что за картина была там, где мы стояли?

– Мишка, это не картина, это икона Богородицы. Называется «Достойно есть».

После ужина Наташа села за ноутбук обрабатывать фотографии, бабушка мыла посуду, Юра разместился за моим столом и что-то делал в компьютере, а я, накрывшись одеялом, смотрел картинки в Библии. Тикали часики на тумбочке, за окошком кружились в темноте белые снежинки, в комнате было тепло, и Мурзик гонял по ковру какой-то старый мячик. А я вдруг сказал Юре то, что меня больше всего тревожило с тех пор, как Юрка спросил меня про дружбу, когда мы стояли у храма:

– Юра… А если поссоришься… Если с другом – плохо. А вот если вдруг – с Богом? – это я уже прошептал. Потому что мне стало совсем страшно.

Юра перестал печатать, обернулся, посмотрел на меня. Встал, присел на краешек моей постели. Осторожно положил руку на мою лопатку – как раз там, где у меня больше всего почему-то болело после очень старых драк с Перцем.

– Это, Миша, и называется – «грех».

У меня пробежали мурашки по спине.

– А… как тогда быть?

Юра ответил не сразу, тихо так, грустно почему-то.

– Когда ты обижаешься на кого-то – ты не хочешь его видеть. Прячешь глаза, отворачиваешься… Так и у человека, когда он совершает грех, ссорится с Богом. Обижает Его – то есть творит поступок против совести, против Его заповедей, против всех законов их дружбы… Он прячет глаза, а ему кажется, что это Бог отвернулся от него, и он обижается на Бога… А внутри ведь – всё хочет мириться!.. А Бог его ждёт, потому что любит его.

– Бог не обижается?

– Бог это Любовь.

«А любовь никогда не перестаёт. Получается, что Бог никогда не перестанет любить нас? И… меня?»

– И вот тут всё зависит от человека. Хочет ли он сохранить дружбу? Дальше дружить и общаться с Богом? Для этого нужно совсем немного – всего лишь переступить через себя, и сказать «прости», но как бывает это трудно сделать!

Да, а ведь я не умею просить прощения… Это нелегко, потому что надо признаться себе, что ты виноват, и потом сказать это вслух! А иначе – как извиняться, если не чувствуешь себя виноватым?! Это значит, себя обманывать…

А просить прощения у Самого Бога?!

Ого!

Но для того, чтобы вновь с Ним дружить… А смог бы я?

А смогу – если захочу с Ним дружить?.. Дружить с Богом!

– … Юра… Попросить прощение – это и есть исповедь?

– Да.

Глава 10.

Трещинка.

Что толку бояться? Зачем бояться, если мы ни отчего не застрахованы?! Это случилось.

Нет, не с Колькой, не с мальчишками в классе, не с кем-то там незнакомым… Я поссорился с Юрой.

Внутри поссорился. А раз так – то чего бояться дальше? Можно сказать, что и снаружи – тоже. Не сегодня так завтра разразится гром.

Я узнал, что у Наташи будет малыш. И не когда-нибудь в далёком будущем, а скоро. Через каких-то полгода, ну ладно, чуть позже. Что я, совсем глупый, чтоб не догадаться? Она перестала нормально есть всё, кроме солёных огурцов и бутербродов со шпротами.

По утрам – тоже.

А ещё стала сидеть на сайтах про младенцев. Даже фотоаппарат забросила.

И Юра стал с ней ласковый, и кот теперь постоянно поближе к её пузу пристраивается. Нужно быть совсем далёким и невнимательным, чтоб не догадаться.

И этот разговор ночью…

Правда, в отношении ко мне это никак не изменилось. Разве что бабушка ещё добрее ко мне стала. Хотя – куда уж добрее? Молчаливее сносить мою внезапную грубость?!

Но я знаю, что это только пока – не изменилось. А потом изменится.

Мне было неловко смотреть в глаза Наташе. Я понимаю, что она не виновата ни в чем, и тот карапуз в её животе – тем более, но я… Мне-то что делать?

Юрка будет уходить в плавание, а она будет с ним нянчиться, с ребёнком, в смысле. А я буду мешаться.

Что? Помогать?

Как?!

Вот такой варёный ходил я недели две. Мне всё больше думалось, что сдадут они меня обратно. Ну зачем, зачем я им сдался, когда у них будет свой, маленький, хорошенький, розовощёкий младенец?!

Мне он таким и представлялся – как с рекламы подгузников. Весёлый, толстенький, с большими щечками, почти лысый и совсем неплачущий. Хорошенький.

Только я-то какое к нему имею отношение?!

Я старался быть ещё серьезнее и внимательнее. Но чем больше я старался, тем больше выходило наоборот! Пару раз я даже что-то сказал резкое Наташе. Юры дома не было. А мне от этого стало так пакостно, что я прогнал с дивана любимого Мурзика. И уткнулся в какую-то книжку…

А с Юрой я уже поссорился. Я мысленно прокручивал тысячу раз наш диалог: вот он наконец говорит мне, что у них будет малыш, вот что-то ещё хочет сказать, а я… Я одеваюсь – молча и иду к двери, и только у порога бросаю: «Не хочу быть помехой. Спасибо за всё». И ухожу. Куда? Не знаю. В детдом… Не знаю. А Юра, он, конечно, бросится за мной и будет меня уговаривать, но – бесполезно.

Или не бросится?

Мне почему-то очень хотелось, чтобы он пошёл следом и уговаривал меня…

Каждый раз я замиранием сердца представлял этот диалог и отодвигал его…

Только чтоб они не сами отвели меня туда! Это… это такое… Когда на тебя все смотрят сочувствующе, а Перец обязательно будет издеваться, будто я самый невыносимый в мире человек, раз меня вернули!

Но Юра почему-то ничего не говорил. И вообще, вел себя так, как ни в чём не бывало. Почти так.

Пока не наступил четверг.

На больших переменках мы иногда выходим с ребятами на улицу. Особенно, если снег мокрый и можно побросаться снежками. Охранник, конечно, ворчит, ну да что там! Не запрещено же в правилах, да и не прогуливаем мы. Минут пятнадцать передохнём и вернёмся, даже учиться потом легче, на свежую голову! Так вот, на одной из таких переменок, мы с мальчишками выкатились в заснеженный и мокрый двор.

У нас класс как бы делится на две компании. Нет, три – если с девчонками. А если только парней считать, то две: одна поспокойнее, «интеллектуалы», так сказать, а другая – «хулиганы», не так, чтоб прям злые бандюки, а просто ребята, которые «забивают» на часть школьных правил. Мы с Колькой больше принадлежим к «интеллектуалам», потому что с ними интереснее, потому что они щедро делятся правильными заданиями на переменках, потому что набор слов у них как-то побогаче и поспокойнее, чем у «хулиганов», да по многим причинам! Но сегодня я оказался во второй компании – наши что-то затеяли в классе, а мне очень хотелось на улицу, проветриться. Если очень подумать, почему я с ними пошёл, то можно сказать вот что. Эта компания чем-то отдалённо напоминало компанию Перца, и мне хотелось, чтоб меня там признавали. Потому что… Глупо, конечно, но это как бы немножко победитель… Да и с той поры, как я мысленно поссорился с Юрой – меня иногда тянуло в хулиганистую компанию. Их выходки отражали моё настроение. А оно стало неважным.

Ещё сегодня не пришёл на уроки Колька – вот третья причина, почему я оказался там.

Был у этих ребят такой обычай – курить за школой. Надо сказать, что у нас на территории школы это делать запрещёно. Так вот, вывалились они на улицу, я – с ними, отошли в незаметный глазу угол, который они облюбовали, затянулись и стали обсуждать свои дела. Мне тоже предложили.

– Будешь? – спросил меня Володя Крюков, белобрысый, низенький, с глянцевыми щеками и прозрачными зелёными глазами, командир «хулиганов».

Я замотал головой.

– Чё, от родителей влетит?

Я промолчал, за меня ответили другие.

– Да не, ему не влетит, у него отец нормальный.

Эти ребята, как и все остальные не знали, что я усыновлённый. Об этом знал только Колька, но он никому не говорил, как я и просил…

– Просто не хочу, вот и всё, – ответил я. Почему я обязан оправдываться?

– А кто у тебя папа? – снова спросил Володя.

– Моряк, – буркнул я. – Штурман.

– Тю… – захлопал он глазами. – Врёшь! Сейчас штурманы вообще не нужны – такие навигаторы делают!

– Да ладно тебе, не нужны, а если навигатор сломается! Да и на навигаторах кто сидит? – заспорили парни. Они ничего в этом не понимали, и каждый выдвигал свою гипотезу, а я стоял и молчал.

Потом разговор плавно перешёл на математику, обсуждение учителей и как лучше прогулять контрольную… Потом стали выяснять – на какой фильм пойдут в кино… А мне стало совсем скучно. Я здесь чужой. Они болтали про какого-то только им известного Тёмыча, у которого на той неделе был день рождения, про очередную бродилку-стрелялку на суперновом дорогущем планшете, которого у меня нет и не будет… Фразы они щедро сдабривали такими словами, какими ругался Перец, когда со своими дружками меня лупил. От этого делалось ещё тоскливее.

А ещё тягостно было на сердце оттого, что я не вступился за Юру и промолчал. Согласился, выходит с ними, что профессия у него бесполезная? Нет, я так не считал! Выходит, струсил?

Попытался успокоить себя, что это я просто решил не спорить – не получилось. Будто я отказался от него при всех – вот какое было у меня чувство. Будто предал его, что ли…

Но я не подавал виду. Просто стал думать, куда же подевался Колька, и когда ему лучше позвонить? Или зайти после школы?

Потом из-за угла показался наш сторож, Семён Степанович, и мы рванули в класс.

Вот и всё, ничего особенного, если бы не мой медальон. В классе я увидел, что его нет. Точнее, не нащупал под рубашкой.

Все уроки извёлся – лишь бы никто не поднял его! Как мне его найти?! Это же… последняя память о родителях! Это же… Итак плохо, ещё и медальон этот…

Решил посмотреть на том месте, где мы стояли. Может, он упал, когда мы убегали от сторожа?! Зацепился за майку, и цепочка порвалась, бывает же…

Перед глазами так и стоял аккуратный серебряный овал с тоненькой узорной чеканкой. Мне всегда казалось, что его носила моя мама.

Понятное дело, что я не мог так уйти. И после уроков, с замирающим сердцем, отправился его искать. Дошёл до угла, присел на корточки, стал голыми руками разгребать липкий снег и окурки… Сидел долго и чуть не плакал… Уже потом, нечаянно бросив взгляд в сторону, увидел его в сторонке у железной лестницы, где стоял я с мальчишками… Взял в ладони – холодный, увесистый, маленький овал… Цепочка оборвалась, так и есть, ну да я дома его повешу на веревочку! Сжал покрепче и хотел было его убрать во внутренний карман, как вдруг меня окликнул резкий голос:

– Вот я тебя и поймал!

Потом чья-то ладонь сжала моё плечо, а я сжался сам.

Глава 11.

Ссора.

Нет, это был не Перец, не Гвоздь, не одноклассники, а наш сторож Степан Семёнович. Он давно уже точил зуб на курильщиков, а тут ему попался я. Среди свежих бычков. Я даже не стал сопротивляться от неожиданности.