Текст книги "Мертвая тишина"

Автор книги: Ульяна Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Добрый вечер, госпожа Марианна.

– Добрый, – быстро осмотрелась вокруг, – наверняка, охрана сейчас увидит это в камерах. Черт. Как же не хотелось разборок именно сегодня. Именно в то время, когда мои личные проблемы вышли на передний план.

– Я вижу, вас можно поздравить с мистическим воскрешением вашего мужа?

– Я бы обошлась и без поздравлений.

– Вы напрасно осматриваетесь по сторонам. Все камеры выключены, а ваша охрана под действием транквилизатора похрапывает на своих местах. Я хочу, чтобы вы поехали со мной. И вы поедете.

Теперь я видела, что их здесь больше десяти, и все они держат меня на прицеле. Если я хотя бы дернусь, то превращусь в решето, и, наверняка, в их стволах деревянные пули.

– Садитесь в машину, Марианна. У меня мало времени. И не забудьте выключить ваш сотовый.

ГЛАВА 11

Я пролистывал одну страницу за другой, не веря собственным глазам. Казалось настолько диким, настолько неправильным читать строчки, написанные твоей рукой и в то же время совершенно не тобой.

«Малыш»…так я её называл. Я решил, что именно Марианне предназначалось это обращение, раз она сама дала мне…мой собственный дневник. Что оказалось не просто странным, а вообще заставило совершенно по-другому взглянуть на того Ника, по которому она клялась мне умирать от тоски.

Сказала так, послав к дьяволу с приставаниями, а я психанул и к шлюхам поехал в «Мадам Поузи». Выбрал сразу нескольких темноволосых вампирш и трахал их весь день напролёт до потери пульса. А, точнее, пока не надоело. Не стало тошнить от запаха этих дряней, от их волос не того оттенка и не той мягкости, от стонов, слишком громких и пошлых. Слышал их, а у самого в голове её тихие стоны в кабинете. Чёрт бы её подрал! Лучше бы, сучка такая, либо сразу отказала, либо уже позволила взять то, на что мысленно облизывался с самой первой минуты, как возле бара увидел. Нет же! Притягивает к себе, позволяет попробовать, но не сильно, так, чтобы только язык раздразнить вкусом своим изысканным, таким непохожим на остальные, и тут же отталкивает. Словно вызов кидает.

А это и был вызов, и понимает она или нет, какие последствия её ждут, меня теперь мало волновало. Я должен был её получить и точка! Понять, чем же так зацепила того Ника, что он перестал мной быть. И она ли стала причиной.

И даже если бы напрямую отказала в моих правах, я понимал, что не могу позволить. Не могу, мать вашу, позволить себе и ей не узнать, каково это смотреть, как от наслаждения разбивается на осколки пьяная поволока сиреневого взгляда.

Я уже видел, как он умеет затягиваться кружевом страсти, и это было самое потрясающее, что я видел до сих пор. Из того, что я помню, конечно. Это заставляло каждую клетку взвиваться в неописуемом восторге от упоения собственной властью над её потрясающим телом. Я уже грёбаные несколько недель словно пацан мучился от неудовлетворенного желания. Яйца болели так, что казалось, прикоснётся к ним – и я сдохну от похоти. Вот только чертовка лишь дразнила, подпуская достаточно близко, чтобы сводить с ума, но недостаточно для получения разрядки. Не знаю, каким был тот Николас Мокану, которого она знает, но Зверь всегда играет только по своим правилам. Даже если изначально его поставить в положение отыгрывающегося.

И я решил, что сделаю так, что она сама придёт ко мне. Решила хранить эфемерную верность своему мужу, пусть хранит. В любой другой ситуации я бы гордился тем, что моя жена настолько мне преданна. В любой другой, кроме этой, когда она решила, что секс со мной – это измена мне же. А, впрочем, так даже становилось интереснее. Потому что противостоял мне достойный соперник, которого я практически не знал.

И помочь мне в этом должен был именно дневник. Я его читал, запершись в комнате борделя. Признание в любви толщиной в целую тетрадь. Не знаю, что видела Марианна, читая эти строки, меня они приводили в ступор.

Решение рассказать всё о себе, обнажиться догола, до костей. Я не прочёл и половины, но уже понимал, в какое болото она втянула меня прежнего, и в какое продолжала тянуть нынешнего.

Как мог он рассказать ей о том, что я запретил себе даже вспоминать? Как мог рискнуть собственной безопасностью настолько, чтобы оставить письменные доказательства своей слабости? Ответ напрашивался один – этот долбаный дневник стал прощальным письмом Мокану. И самое главное – для него было нечто страшнее, чем просто сдохнуть. Первой мыслью было, что ублюдок явно хотел оправдать себя в глазах Марианны.

Но чем дальше я погружался в собственные воспоминания, иногда вздрагивая от той жестокой искренности, с которой он вскрывал их перед ней, тем больше видел не желание оправдаться, а стремление раскрыть себя настоящего. Так, будто он сомневался, что она знает его именно таким. Будто у неё были причины сомневаться в нём.

«– Если не будет как раньше никогда?

– Значит…и этого не будет. Не со мной. Потому что тогда какая разница с кем…верно?»

Верно. Дьявольски верно. И как бы ни приводила в ярость эта ситуация, как бы ни хотелось наплевать на её мнение…я знал, что прояви большую настойчивость, получил бы её прямо там…но тогда вкус победы потерял бы свою остроту, смешанный с разочарованием. И поэтому я наутро отправил ей букет белых роз с запиской. Отправил, потому что не захотел отдавать его сам. Только не после этих шлюх, запах которых она обязательно почувствовала бы. Всё же другие женщины, тем более продажные, – не лучший метод соблазнения собственной жены.

Но до того, как я узнал в дневнике о её любимых цветах, я раз десять прерывался, чтобы осознать, чтобы принять для себя тот факт, что когда-то был готов открыться ей полностью. До такой степени, чтобы даже рассказать об Анне.

«Ее звали Анна…

Она была похожа на Марианну. Как две капли воды. Теперь я это понимаю так же отчетливо, как если бы они стояли рядом. Обе. Просто время стерло лицо Анны из моей памяти…но не стерло воспоминания из моего сердца. Когда потом, через много лет, я впервые увидел Марианну…наверное, тогда я осознал, что это ОНА. Единственная. Сердце ее, душа ее. Потому что только ОНА могла и умела меня ТАК любить».

Серьёзно, Мокану? Ты вот так запросто написал одной женщине, да, ведь именно ей ты посвятил свой дневник, о другой? О той единственной, которую любил…Больше – о той единственной, которая любила тебя. Которая смогла полюбить тебя. Ты явно был не в себе…Или был настолько самоуверен, чтобы решить, что имеешь право открыть свою тайну. Да, тайну. Мою тайну. Потому что всё, что было связано с Анной, было слишком больно, чтобы позволить узнать об этому кому-то еще.

Что же связывало тебя со второй? Как сильно ты доверял ей? Чёрт, когда ты научился вообще доверять кому-либо настолько? Я читал текст и не знал, то ли смеяться, то ли злиться. Чувствовал только, что однозначно с радостью выбил бы мозги тому Нику, который осмелился написать это. Анна это и есть Марианна? Чёрта с два! Я не видел более разных женщин, чем они. Какими глазами ты смотрел на свою жену, Мокану? Что в этом заблуждении? Тоска по женщине и ребенку, которых ты потерял пять сотен лет назад? Или всё же жизнь с тобой не могла не оставить отпечатка на чистой ауре Марианны, превратив её в эту сильную, в чём-то даже жестокую женщину? Вспомнил о том, что рассказывал Зорич о ней. О том, с каким хладнокровием она отдавала приказы на работе, как скептически, но без истерики отнеслась к смерти служанки в своем доме. Грёбаный ад, что ты сделал с ней, Мокану, что настолько изменил её?

«Правда, Анне я достался еще человеком, порочным, развратным, грубым, но все же человеком. Она не узнала Зверя. Ей я дал все то хорошее, что я мог и хотел дать женщине. Долгими веками я проклинал Бога за то, что он отнял ее у меня, столкнул в пропасть, отобрал веру и свет в моем сердце. Оставив только ненасытного Зверя, который сам нашел свой адский путь в этом мире. Я не верю в случайности, я получил то, чего заслуживал – свой персональный ад на земле, но я побывал в раю. Дважды. Ничтожно мало, но побывал».

Значит, Марианна видела нечто другое…А, впрочем, кто бы сомневался. Нельзя притворяться кем-то другим годы напролёт. Даже сквозь намертво пришитые маски периодически будет выглядывать истинное лицо. В моём случае – оскал.

Не знаю, почему, но я несколько раз перечитал страницы, в которых говорилось об Анне. Мне казалось, что там написано неправильно. Не так. Что тогда всё было куда ярче, куда сильнее, куда больнее. Ты писал этот дневник менее пятнадцати лет назад, Мокану, почему же твои эмоции о ней такие скудные? Почему меня от тех воспоминаний всё ещё потряхивает так, что кажется, этих двух бутылок виски, стоящих на столе, ничтожно мало, чтобы притупить ощущения…Или у тебя был свой способ сделать это? Своя причина, заставившая начертить картины из прошлого с участием той, чьё имя ты запрещал себе произносить даже во сне, помня, какие страдания оно может принести?

И окунался в историю своей же жизни, рассказанную не мной, которая мелькала калейдоскопом картинок перед глазами. И каждая из них отдавалась глубоко внутри дикой болью. Гораздо большей, чем та, которая проступала сквозь строки тетради. Будто он любил её...меньше.

Записи о Владе и Самуиле…Почему я решил, что если прочту их здесь, то стану понимать себя лучше? Почему решил вообще тратить время на это занятие? Какая на хрен разница, каким я был лишь пару месяцев назад, если у меня есть всё, к чему я стремился всю свою грёбаную жизнь?

Всё просто: я скрупулезно пытаюсь собрать по частям образ того Мокану, который всего этого добился. Мне интересно, до жути интересно, каким его всё же приняли они…все они, и смогу ли такого его принять я.

И он настолько оказался мной, что каждая следующая страница давалась с ещё большим трудом. Я откладывал в сторону дневник и прикладывался к бутылке с янтарной жидкостью, чтобы разделить с тем Ником то вселенское смятение, с которым он вливался в семью. Растерянность, когда он вдруг понял, что вообще означает этот термин…семья. Ту боль, которую причиняло чувство вины и осознание своей ничтожности перед ними. Оно ведь было с тобой так долго, Мокану, что мне трудно поверить, что ты смог победить его, почувствовать себя не просто достойным, но равным.

Всё же забавно наблюдать за собой со стороны. Как просматривать старые видеозаписи с собственного дня рождения много лет спустя. Только в моём случае отсутствие видеоряда обеспечивало максимальную честность. Никаких натянутых улыбок, только агония объёмом в десятки записей.

И снова, и снова задавать себе вопрос, почему он настолько честен с ней. Дьявол! Как вообще можно вот так, безоговорочно, доверять женщине? Он искренен не только в вопросах своего прошлого, но и в своих эмоциях по отношению к ней.

«Ты помнишь, как я увидел тебя впервые?»

Дошёл до этих строк и напрягся, отставляя бутылку в сторону. Я хочу вспомнить, Мокану. Я. Расскажи мне, почему для тебя это имело такое значение, что ты потратил своё чертово время на то, чтобы описать свою встречу с ней? И, может быть, тогда я пойму, с какого хрена у меня вдруг начало покалывать кончики пальцев, которыми я касаюсь этих букв.

«Дальше, ты прочтешь мои записи, где я уже не обращаюсь к тебе, малыш. Я расскажу со стороны. Я просто раскроюсь перед тобой. Весь. Мои мысли, мои чувства, мои эмоции. Возможно, они тебя шокируют, возможно ты не поймешь меня. Я просто хочу, чтобы ты знала.»

И мы окунаемся с ним на пару в его мысли, чувства и эмоции. И именно здесь, на этой странице я вижу, что нас не двое, нас трое. Последние слова слегка смазаны, и я знаю, чьими слезами. Дьявол! Что творилось между вами, что один решил вскрыть собственную душу без анестезии, а вторая оплакивала труп этой самой души?

Приводила в ярость мысль, что она не собирается рассказывать мне это сама. Обходит стороной многие вопросы, которые я задаю. Да, довольно деликатно и умело, отвлекая моё внимание, иногда чисто по-женски соблазняя, иногда пряча взгляд и выпрашивая себе еще немного времени. Я ведь спрашивал. Просил, словно наркоман, дать ещё кусочек прошлого, но она ответила, что я ещё не готов.

– А, может, ты позволишь мне самому решить, к чему я готов, а к чему нет? Никогда, Марианна, – я подхожу к ней, сжимая ладони в кулаки, чтобы не схватить её за плечи и не встряхнуть, – не принимай вместо меня решений.

А она отвернулась в сторону и, сжав тонкими пальчиками, подоконник, сказала, глядя в окно:

– Я не знаю, Ник…Может, ты и прав…Может, это я не готова рассказывать тебе нынешнему.

– Что мне нынешнему? Я не изменюсь, понимаешь? Не будет прежнего Николаса. Бл**ь, я даже не знаю, существовал ли он на самом деле! А что, если он – фантазия? Вымышленный образ твоего измученного горем сознания? Что если он и вполовину не был так хорош, как ты о нём думаешь?

Марианна вдруг засмеялась, и я вздрогнул от той боли, что зазвучала в её смехе.

– Он никогда не был хорошим, Ник. Кто знает, – она повернулась ко мне и погладила теплой ладонью по щеке, – возможно, ты и вполовину не так плох, каким был он.

Сжал её ладонь, не позволяя убрать от своего лица, и прорычал, склонившись над ней.

– Тогда какого демона? Почему, Марианна?

И снова грустная улыбка, и она облизывает пересохшие губы, а я стискиваю зубы, глядя на маленький розовый язычок, пытаясь сдержать острое возбуждение, взорвавшееся в венах.

– Потому что я люблю его. Понимаешь? Только поэтому. Я хочу вернуть его. Себе. Своим детям…Я хочу вернуть его тебе.

Шагнуть к ней, заставляя прислониться спиной к окну, запрещая себе думать о дурманящем аромате ванили…Её запах. И только её.

– А если я этого не хочу? Что если мне ОН не нужен?

Она судорожно сглатывает и закрывает глаза, а я словно завороженный смотрю, как подрагивают её ресницы. Старается сдержать слёзы, а мне хочется увидеть их. Хочется пошатнуть её уверенность, увидеть слабость.

Открывает глаза, а в них решимость. Холодная, жестокая. Осторожно отталкивает меня ладонями и обходит, направляясь к шкафу. Достала что-то из ящика и повернулась ко мне, сжимая в руках чёрную тетрадь

– Не лишай себя права выбора, Ник, – подошла ко мне и протянула тетрадь, автоматически взял её, бросив недоумённый взгляд на Марианну, – Прочитай и только потом прими решение. И когда ты придёшь ко мне со своим выбором…

Она не договорила, но я понял её. Когда я приду к ней со своим выбором, настанет её очередь выбирать.

Я всё ещё сидел в борделе с своей тетрадкой на коленях, когда почувствовал, что хочу услышать её голос. Игнорировал это желание до тех пор, пока не перестал понимать смысла прочитанного, пока это долбаное наваждение не превратилось в адскую потребность.

С этого момента началось моё заражение тем вирусом, от которого корчился её Ник. Нет, ни о какой любви, конечно, и речи быть не могло. Тот, кто неспособен любить, не испытает этого чувства, даже прочитав тысячи книг или просмотрев сотни фильмов. Я умел только желать, я признавал только похоть и извращённо хотел показать все грани этой похоти ей. И вся проблема как раз была в том, что ей и только ей.

Штамм Марианны Мокану уже прочно проникал в кровь, заражая едкой зависимостью. Возможно, она исчезнет, как только я её получу. И я должен сделать всё, чтобы уничтожить этот яд, не позволить добраться до сердца. Передо мной был дневник того, кем я не хотел становиться. Она сломала его. Я должен был сломать её. И как бы ни распирало от желания копаться всё глубже в своём же прошлом, я начинал чувствовать то, чего не ожидал. То, что оказалось неожиданным ударом под дых, сходу. Я захотел получить её. Назло ему…себе. Не просто трахнуть и забыть на следующий день. Больше. Я хотел получить, чтобы доказать себе нынешнему, что больше не подсяду на этот наркотик. Что смогу жить холодной головой…без дневников и зависимости. В конце концов, лучшие браки – браки по расчёту.

***

Я в очередной раз звонил на телефон Марианны и матерился, снова и снова попадая на голосовую почту. Набрал Зорича, с которым расстался лишь пару часов назад, и подумал, что, если он в курсе о том, где моя жена, попросту убью на хрен обоих. Сначала его у нее на глазах, а потом и её.

– Да, господин

– Здравствуй, Сер, – запнулся, подумав о том, что не хочу, не хочу, мать его, спрашивать у чужого мужика о своей жене! Но с другой стороны, молчание Марианны не просто настораживало, оно начинало беспокоить. И это беспокойство раздражало.

– Господин?

Кажется, я слишком долго молчал, что оказалось удивительным даже для сверхделикатного ищейки.

– Я не могу дозвониться до Марианны вот уже несколько часов. Ты знаешь, какие планы были у твоей госпожи?

На том конце провода замолчали, а потом, откашлявшись, Зорич осторожно произнёс:

– Нет, Николас,– да, я всё же позволил этому ублюдку так меня называть, – я не в курсе, но я сейчас позвоню Валаску.

– Подожди, Зорич. Он сам на проводе.

Не отключая Сера, ответил на звонок главы европейских ищеек, чувствуя, как сжалось в желудке предчувствие беды.

– Слушаю.

– Господин Мокану, здравствуйте.

– Ближе к делу, Валаску.

– Господин, только что поступил звонок от Охотников.

Предчувствие беды вихрем пронеслось по всем внутренностям, скручивая их, вызывая желание вцепиться в горло ищейки, выдерживавшего подозрительную паузу, и я рявкнул, сжимая в руках телефон. Включил конференц-связь.

– Говори, чёрт тебя раздери!

– Глава Охотников сообщил, что у них сейчас находится ваша жена.

– Твою мать! – Впервые слышу столько злости в голосе Зорича. Сам стиснул челюсти, ожидая дальнейшей информации.

– Помимо этого, у смертных есть доказательства ваших убийств, которые они грозятся предоставить нейтралам.

– Так пусть, мать их, предоставляют!

– В наших интересах, чтобы этого всё же не произошло.

Я это знал и без твоей подсказки, придурок.

– Что они хотят? И какого чёрта моя жена делает у них?

А в висках пульсацией: если эта идиотка сама пошла к Охотникам, я сверну ей шею. Сначала привяжу к кровати и буду трахать сутками напролёт, а потом просто убью эту дурочку.

– Они схватили её на стоянке возле офиса. Вырубили охранников и, угрожая оружием, увезли госпожу Мокану, не забыв прихватить записи с видеонаблюдения.

– Чтобы мы не спохватились раньше времени, – бесстрастный голос взявшего себя в руки Зорича.

– Именно. А теперь они предлагают обмен, господин. Её на вас.

– Значит, она не дала им то, что они хотели, – я рассмеялся, чувствуя в то же время и злость. Моя маленькая сумасбродная жена заставила пойти на попятную Охотников и раскрыть себя.

– Они выдвигают какие-либо еще требования?

– Нет, только одно условие: Марианну на вас. Пока что даже скрывают своё местонахождение.

– Госпожу, – поправил его автоматически, лихорадочно думая о том, как подобраться к этим тварям.

– Госпожу…Господин, – Валаску замолчал, и я напрягся, ожидая еще одной порции дерьма, – мы пытались пробить местонахождение госпожи по джи пи эс…Конечно, маловероятно, но сигнал показывает окраину Лондона.

– Пришли мне адрес, Шейн. Я выдвигаюсь туда.

– Господин, – снова Зорич, – позвольте мне поехать с вами. Я знаю главу охотников Александра, которого вы…не помните.

– Останешься с Валаску, Сер. Когда позвонят люди, тяните время. Как угодно. Любыми способами тяните время. И со мной на связи. Постоянно. Поняли?

– Да, господин.

Отключил звонок, и тут же открыл сообщение Шейна с адресом. Ещё одним приятным бонусом полученного мной «боевого ранения» с использованием хрустального меча оказалась телепортация. Да, теперь я мог перенестись куда угодно одной только силой своей мысли. Нужно было только представить себе это место. По тем фотографиям, которые скинул Валаску, это была какая-то пустынная местность, вполне возможно, там находился штаб Охотников.

Но когда я переместился туда, то не нашёл ничего подобного, только выключенный телефон Марианны, валявшийся в груде какого-то производственного мусора.

Я двигался короткими перемещениями вперед, дошёл до леса и закрыл глаза, пытаясь уловить присутствие большого количества людей. Но тщетно. Только дикие животные, стремительно понесшиеся в глубь леса, как только почувствовали меня.

Мать вашу! Со злости кулаком по стволу дерева, глядя, как оно разлетается в щепки. Так же, как разлеталось в щепки моё спокойствие. Закрыл глаза, успокаиваясь и собираясь с мыслями. Если только они попробуют тронуть её пальцем…Да, эти ублюдки были смертными, но они были чертовски хорошо обученными к борьбе с вампирами смертными. Убивать нелюдей было их религией, которой они поклонялись с энтузиазмом монастырской шлюхи, тайно поклоняющейся члену. Не скрывая своей ненависти к нам, но и не позволяя ей одержать верх до поры до времени.

Набрал Зорича и процедил сквозь зубы, засовывая в рот сигарету и поднося зажигалку, чтобы прикурить.

– Её здесь нет. Ублюдки намеренно сбросили телефон в другом месте.

Запнулся, когда зажигалка вдруг мигнула ярким красным светом. Впервые с тех пор, когда я достал её из кармана одной из своих курток.

– Мы пробуем дозвониться до Охотников. Пока телефон Александра выключен.

Щёлкнул зажигалкой, но она больше не светилась, а когда я собрался убрать её в карман, снова замигала красным, теперь уже беспрерывно.

– Что за чёрт?!

– Господин?

– Что с моей зажигалкой?

– Ваша зажигалка? – Неподдельное изумление в голосе. Да, Зорич, я сам себя психом ощущаю, думая в такой момент о грёбаной зажигалке, превратившейся в какую-то специальную световую сигнализацию. И тут же всё исчезло.

– Да, мать твою! Она только что мигала словно светомузыка!

– В своё время госпожа просила меня кое о чём…Как я мог забыть!

– О чём? – Почему меня так раздражает мысль о том, что она могла просить его о чём бы то ни было?

– Господин, это сигнал от Мари…Госпожи. Вам нужно вернуться в Лондон, чтобы мы определили, откуда он исходит.

– Зорич, о чём тебя просила моя жена?

– Она просила сделать своеобразные парные «маячки» для себя и для вас. Попав в беду, каждый из вас может отправить сигнал бедствия другому с джи пи эс данными. Её «маячок» был вставлен в серьги. Ваш – в зажигалку. Как только она касается серёг, «маяк» отправляет сигнал вам.

К тому времени, как Валаску на пару с Зоричем вскрыли мою зажигалку и назвали точные координаты места нахождения моей жены, я уже знал, что сделаю с подонками, так необдуманно похитившими её. Хотя, нет, они действовали достаточно обдуманно и взвешенно. Вот только, видимо, думали, что смогут договориться…или же обманчиво рассчитывали на мой страх перед нейтралами. Но только не после этого сигнала от Марианны. Ублюдки не знали меня, но меня знала Марианна. Знала достаточно и меня нынешнего, чтобы понимать, ни одну тварь я не оставлю в живых. И всё же попросила о помощи, осознанно подписав каждому из них приговор.

Телепортировался в какой – то грязной подворотне с обшарпанными стенами, источавшими такую резкую вонь, что едва не закашлялся. Они были напротив: в разрушенном здании огромной скотобойни, по периметру которого вышагивали Охотники со стволами. Наверняка, в них деревянные пули. У каждого третьего смертного – собака. Это чтобы животное учуяло нечисть. Усмехнулся, поймав взгляд одного из доберманов. Он отчаянно залаял, дёрнувшись в мою сторону и натянув поводок, и я спрятался за стеной, наблюдая за ними в зеркало раздолбанной в хлам машины, стоявшей перед собой. Охотники остановились, столпившись возле псины и вскидывая вверх руки с пистолетами.

Ну-ну. Посмотрим, кто из вас решится перейти узкую автомобильную дорогу, отделяющую их от меня. Напрягся, вслушиваясь

– Расходись, мужики. Ложная тревога. Уйми пса, Джеки, по ходу, кошку драную увидел, всю охрану на уши поставил.

– Да, ладно. Ты же знаешь, он просто так не залает. Что-то нечисто здесь.

– Конечно, нечисто. Мы на бывшей скотобойне в самом мерзком районе пригорода. Всё, расслабься. А я пойду послушаю, как девчонку допрашивают. Красивая сучка. Как и все эти твари…

Ублюдок громко рассмеялся, и я выглянул из своего укрытия, снова ловя взгляд собаки. Но в этот раз она не подняла шум, а остановилась, словно вкопанная, ожидая моей команды.

– Не зарывайся, Логан. Это тебе не девчонка, а королева их местного клана. У неё отец – король Братства, а муж – Мокану! Нам её даже пальцем тронуть не дадут.

Он замолчал, оглядываясь по сторонам.

–Да и плевать на отца и мужа! Где муж её был, когда мы его драгоценную жену взяли. Пыфф…Королева. Как миленькая в машину села, дрожа от страха. Не люблю я эти трупы ходячие, но эту сучку бы я сначала трахнул и только потом убил.

Собака отвернулась от меня и мягко шагнула к говорившему, вскинув морду кверху.

– Не обольщайся, парень. Она тебе яйца одним движением вырвать может. И ты даже свой кол в неё вставить не успеешь.

– Если заливать ей в это время в горло вербу…

Доберман рванул вперед, запрыгнув на эту тварь, и с отвратительным хрустом сомкнул клыки на его горле.

«Хороший мальчик! Рви их всех, малыш!»

В это же время сразу несколько собак так же набросились на своих хозяев, начался полный переполох с криками боли, звериным рычанием и громкими выстрелами. К воротам начали выбегать изнутри смертные, паля по обезумевшим животным. А я телепортировался внутрь здания. Я мог бы зайти туда, не скрываясь, заставить дрожать их от страха и падать на колени передо мной. Я мог бы заставить их перестрелять друг друга. Но я не мог контролировать одновременно разум такого количества людей, а, значит, не мог рисковать Марианной. Да, и мне стало мало просто смотреть, как эти мрази дохнут, теперь я хотел уничтожать их сам.

Остановился, прислушиваясь к своим ощущениям, и тут же зверь внутри довольно зарычал, резко подавшись вперед. Запахи потных тел и крови смертных перебивали тонкий аромат ванили, исходивший от Марианны, но он всё же учуял его и довольно оскалился, предвкушая представление.

– Вы не можете не понимать последствий своего отказа, Марианна.

Тихий, но уверенный голос принадлежал седому мужчине около пятидесяти пяти лет, сжимавшему в руке пистолет, направленный на Марианну. Подонок! Сдержал рычание, рвавшееся из груди, и спрятался за одной из стен. Я же знал, что её взяли в заложники. Знал, что ей могли угрожать…Но вид наставленной на нее пушки, едва не сорвал весь контроль.

– Вы всё ещё не потеряли надежду уговорить меня, Александр? Почему? Боитесь, что будете отвечать перед моим мужем в случае, если придется перейти от уговоров к угрозам?

Усмехнулся и в то же время решил серьезно поговорить с ней после того, как вытащу отсюда. Моя смелая, дерзкая девочка. Но всё же смелость не всегда хорошо, тем более для женщины, окружённой вооружёнными мужчинами.

– Не стоит дерзить мне. Вы бы лучше подумали о том, что будет с вашими детьми. Какое будущее их ожидает после того, как их отца Нейтралы осудят на смертную казнь за совершённые преступления, а мать посадят за сокрытие и уничтожение улик?

– Мой муж не совершал ничего из того, что вы, Александр, хотите ему приписать. Вы бы побеспокоились о том, что может ждать Охотников, и в частности, их главу, за подобную клевету и вред деловой репутации нашей семьи.

– Вы напрасно надеетесь на помощь отца, Марианна. Стоит нам запустить жернова этой машины, и даже королю со всем его влиянием не удастся спасти вас от неминуемого наказания.

– Так что же вас останавливает? – Марианна усмехнулась, складывая руки на груди, – Почему вместо того, чтобы дать этому делу ход, вы теряете время со мной тут? Вы же понимаете, как рискуете? Я вижу, понимаете. Вы бросаете обеспокоенные взгляды на часы, зная, как каждая минута приближает вас к смерти.

– Мы не объявляли войну всему Братству, Марианна. Политика вашего отца вполне устраивает наш Орден. Нас интересует только монстр, убивший огромное количество людей за несколько недель. Отдайте его нам, и мы оставим в покое вашу семью. Отдайте нам это чудовище, в которое превратился ваш муж, и живите дальше своей жизнью.

Марианна замолчала, и я внутренне сжался, услышав её мелодичный смех.

– Ни-ког-да.

Всего одно слово.

По слогам.

Спусковой крючок.

Тот самый сигнал для зверя. Возможно, ему следовало услышать эту решимость в её голосе. Возможно, он даже был благодарен ничтожным смертным за возможность услышать её.

Очутиться позади Марианны и улыбнуться, услышав её вскрик удивления. Она не могла почувствовать мой запах, казалось вербой здесь пропиталась каждая стена. Телепортироваться с ней к машине, возле которой я спрятался и остановиться, услышав её истерическое:

– Нет, Ник. Нет, любимый!

Вцепилась в мою руку, не позволяя переместиться.

– Тебя накажут. Не трогай их. Это не простые смертные!

А мне плевать, кто они, малыш! Плевать, понимаешь ты? Когда я шёл сюда, я был зол за то, что посмели тронуть МОЁ! За то, что покусились на МОЁ! Но когда я увидел стволы, направленные на тебя…Когда понял, что, если замешкаюсь хотя бы на мгновение, они выстрелят в тебя, я испугался, малыш…Понимаешь? Я, чёрт бы тебя побрал, испугался впервые за кого-то другого! И эти твари должны кровью смыть мой страх.

Притянул её к себе, впиваясь в губы, сминая их жадно своими, стискивая пальцами мягкое податливое тело. Вкусная. Такая вкусная. Она стонет, зарываясь длинными пальцами в мои волосы, и я опрокидываю её на капот машины и отстраняюсь, с улыбкой глядя, на задернутые сиреневым дымом возбуждения глаза, на приоткрытые пухлые губы, на бурно вздымающуюся грудь.

– Никто не смеет трогать МОЮ женщину. – склонившись над ней, ударяя со злости кулаками по выцветшему металлу, – Никто и никогда!

Марианна закричала от досады, а я телепортировался в то же помещение, в котором ее держали. Жалкие ничтожества с дикими криками бегали по зданию, понимая, что теперь тут не было сдерживающего меня фактора.

Я убил их всех. Пару десятков ублюдков, сбившихся в кучу там, где я забрал её у них из-под носа. Пара десятков смертных, корчившихся в агонии. Их крики разносились далеко за стены скотобойни. Я хотел, чтобы она тоже слышала их. Вакханалия страха и боли, разбавленная слепыми выстрелами в никуда. Я ослепил почти всех их, кроме главаря, заставляя смотреть, как они решетят друг друга пулями, как бросаются на своих же словно звери. Я заставил слушать его их мольбы и наслаждался его животным страхом, сожалением и разочарованием. Жалкие людишки. Обретя оружие, они позабыли, насколько ничтожны рядом с нами. Позабыли, что стоит нам захотеть…стоит опустить занавес маскарада, и сотни хищников вырвутся на свободу.

Обездвиженный главарь сидел на стуле, глядя, как я разрываю одного за другим, выпуская кишки, и полной грудью вдыхая запах их крови и смерти. Несколько недель воздержания обернулись самым настоящим кровавым пиршеством.