Текст книги "Джокер"
Автор книги: Ульяна Соболева
Соавторы: Вероника Орлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Владимир Романович Шестаков любил изредка расслабляться не совсем традиционным способом. Подарили как-то мужики ему на юбилей абонемент в один клуб, оказывавший определенного вида услуги, Шестаков тогда долго смеялся вместе с ними, а с утра на трезвую голову понял, что глупость это всё. Никогда не зайдет он в дебри эти. Стыдно даже произнести было эту аббревиатуру – БДСМ. Срам для любого нормального мужчины. Решил передарить кому-нибудь, якобы в шутку, но слишком долго тянул с этим, и когда подошло окончание срока действия абонемента, всё же потянул его какой-то черт туда.
Не позвонил заранее, не записался –представить не мог, как о чем-то подобном вообще разговаривать можно. Когда заходил в ничем не примечательное снаружи здание с бежевой дверью, даже как-то успокоился. Администратором оказалась улыбчивая девушка в офисном костюме, которая поняла запинающегося Шестакова и, оглядев его странным взглядом, пригласила пройти за ней в цокольный этаж.
Тогда уважаемый доктор едва дара речи не лишился – настолько отличались два этажа. Здесь внутри царила палитра красных и черных оттенков, много бархата и странные приспособления, висевшие на стенах: какие-то черные маски с пустыми глазницами, нечто вроде кляпа в виде шарика. Шестаков даже порно такое не смотрел, а тут шел за стройной девушкой, покачивавшей соблазнительными бёдрами, и чувствовал, как пот катится градом по спине.
Именно там он познакомился с Инессой, которая открыла ему заново его самого. Правда, она запрещала его звать себя по имени – только Госпожой. Женщина была настолько красива в обтягивающем корсете, открывавшем большую голую грудь с торчавшими кверху сосками, что Шестаков потерял дар речи. Только слушал её голос, изредка кивая и выполняя её приказы, как в каком-то полусне. Гораздо позже обнаружил себя связанным и на четвереньках, задница горела от плетки, но он самозабвенно вылизывал Госпожу, все ниже прогибаясь и постанывая от удовольствия, которое волнами пробегало по позвоночнику от каждого удара. В тот раз он впервые получил настолько мощный оргазм, даже не войдя в женщину.
Уехал оттуда с чувством полного удовлетворения…и омерзения к самому себе. Так как настоящему мужчине точно нельзя было кончать от такого унижения. Пришел домой, оттрахал жену на кухне, но скинуть с себя ощущения брезгливости так и не смог. Ненавидел себя и Инессу, друзей, подаривших гребаный сертификат, целый месяц. Злился на детей по поводу и без, срывался на пациентах и медсестрах. А через месяц снова оказался стоящим на коленях перед Инессой с кляпом во рту и связанными за спиной руками.
Жена обнаружила его наклонности, наткнувшись на переписку на одном из форумов. Была глубоко шокирована, кричала и ругалась, устроила истерику, а потом, забрав детей, уехала из дома. Сколько ни старался с ней Владимир поговорить, попросить прощения – тщетно.
А так как Лариса работала в одной с ним больнице медсестрой, то плюнул он на всё и оформился работать на «скорой». Больше года они не жили вместе, но он упорно навещал детей у тещи и звонил ей каждые выходные. Правда, тоже без особого успеха. Пока однажды не вернулся домой и не обнаружил жену со стеком в руках и в обтягивающем кожаном костюме. Простила его Лариска, а он о подобном и мечтать уже к тому времени не смел. Со временем снова вернулся в хирургию, опять же по настоянию жены. Правда, вынес из работы на «скорой» много воспоминаний для себя, которые вдруг налетали неожиданно и не всегда в подходящее время. Как сейчас, когда стоял на светофоре, и взгляд зацепился за рекламную растяжку местной кондитерской с улыбающейся девочкой. В бумажном праздничном колпаке. Чёртов колпак. Мужчина невольно вздрогнул, почувствовав мгновенное оцепенение. Такое с ним происходило нечасто. Всё же врач – это профессия, которая не прощает состояния паники. Шестаков был отличным врачом, потомственным хирургом. Благо, хватило ума вернуться в хирургию после пары лет работы на экипаже.
Чего только он не перевидал в годы этой работы. Казалось бы, работников хирургического отделения сложно удивить, но всё же «неотложка» требовала куда более стойкой психики. В белых стенах больницы и пациенты, и родственники ведут себя иначе, чем в собственных квартирах или в общественных местах. Здесь они чувствуют себя куда увереннее, на своей территории могут и оскорбить фельдшера, и угрожать ему, и даже избить. Шестаков любил травить байки о тех годах своей жизни. И как убегал от наркоманов в ломке, скрутивших его и требовавших «дозу»; и как дрался с озверевшим отцом ребенка, потому что тот требовал вколоть малышу с небольшой температурой жаропонижающее; и как бабушка одна звонила каждый день в одно и то же время и ждала его с накрытым столом.
Но бывали и такие истории, о которых Шестаков не то, что рассказывать не любил, он запрещал себе вспоминать о них. Вот только память, сука редкостная, любила поиздеваться над ним. Как сейчас, когда этот плакат проклятый увидел. На секунду лишь глаза прикрыл, а перед ними девочка мёртвая, истекшая кровью в точно таком же колпаке. Конечно, он не чувствовал своей вины за ее смерть, в тот день, он как вчера помнил, застряла их машина в пробке – такое случалось каждый день. «Скорую помощь» водители, торопившиеся по своим делам, давно перестали пропускать на дорогах. Вот такой банальной была причина смерти маленькой девочки, а не множественные ножевые ранения, указанные в заключении эксперта. Но, тем не менее, он иногда видел её вот так, неожиданно. Словно память играла с ним в какую-то одной ей известную игру, своеобразная проверка на стойкость.
Загорелся зеленый, и тут же зазвонил сотовый, возвращая водителя в реальный мир. Жена. Поставил телефон на вибрацию, не имея никакого желания говорить с ней сейчас. Иногда ему ее становилось отчаянно мало, да и сама жена порой не выказывала особого желания проводить сессии, как раньше. Быстрый секс раз в неделю перестал удовлетворять Шестакова, и он часами мог зависать в интернете на определенных сайтах. Ничего крамольного – просто виртуальное общение с полунамеками, от которых у него каменел член и текли слюни. Или же вполне откровенное описание секса, которое он раз за разом перечитывал, закрывшись в комнате темной ночью и мастурбируя. Всё зависело от стиля, который выберет Госпожа.
А совсем недавно Владимир познакомился с женщиной, которая занимала все его мысли на протяжении двадцати с лишним дней. Думал о ней днём, заходя на свой аккаунт на сайте с рабочего компьютера, и поздно ночью с телефона, запершись в ванной. Она настолько крепко схватила его за яйца, что он купил путёвку на юг для жены и младшей дочери только для того, чтобы беспрепятственно ездить на встречи с ней. Децима…Странное имя для Темы, но Владимир был хорошим сабмиссивом и не задавал вопросов даже в онлайн – переписке. Даже когда увидел, как она переименовала свой аккаунт. Морта. Теперь стало понятнее: его Госпожа брала для себя имена древнеримских богинь судьбы. Первая отмеряла нитью, сколько осталось человеку жить, вторая цинично перерезала эту самую нить.
Задумался и очнулся, когда джип едва не занесло на дороге, но успел выровнять руль. Еще немного, и он будет на месте назначения.
В «Пределе» он уже бывал. И не раз. Нравился ему именно этот клуб. Он здесь появлялся по вечерам, когда жена находилась на вечерней смене. Притом так, чтобы вернуться к полуночи домой. Здание, выстроенное в готическом стиле, напоминало древний вампирский замок. Все нижние обязаны были переступить порог клуба только на четвереньках, в ошейнике и с металлическим поводком. Если ты был без пары, то тебя встречала работница персонала, одетая в кожу и с плеткой в руках, и на поводке вела либо в зал, где ты занимал место в нише для Нижних, либо же в ВИП – комнаты, одну из которых Децима, он по привычке называл ее про себя первым именем, сегодня заказала. Да, именно она, а не Владимир, определил место и время встречи, заявив, что будет ждать его уже в комнате.
Владимир улыбнулся Каролине, стоявшей возле двери и поигрывавшей стеком в руках, и тут же опустился на колени, расстегивая воротник рубашки и открывая ее взгляду кожаный ошейник. Девушка молча взяла протянутую им цепь и, закрепив к ошейнику, повела его наверх. Они прошли пешком два этажа, поднимаясь к самому чердаку – так показалось мужчине.
Путь к комнате показался ему невероятно долгим, но предвкушение от встречи с Госпожой перекрывало раздражение от ожидания. Позади осталась последняя ступень, и Каролина нажала кнопку в стене, обитой чёрной тканью с выступающими из нее металлическими шипами. Отступила на несколько шагов назад и, элегантно развернувшись на высоких каблуках, вышла из комнаты, закрыв за собой тяжелые двойные двери.
Владимир Романович вздрогнул, когда неожиданно из всех колонок, висевших под потолком, раздалась музыка, совершенно чуждая этому месту.
«Сорок тысяч лет в
гостях у сказки
Звёзды подарили мне
на счастье
Силу океана, сердце
мертвеца, да.
Там я разучился
плакать, мама,
Но реву, когда
из-за тумана
Видят паруса
мёртвые глаза
урагана».
© «Агата Кристи» – «Ураган»
Почему – то стало жутко от слов этой песни. В молодости Шестаков был поклонником «Агаты Кристи», но в данной обстановке именно эта композиция показалась ему какой-то зловещей.
Владимир Романович прождал еще с минуты, но дверь впереди него оставалась закрытой, и никто не появился. Тогда он продолжил дорогу так же на четвереньках. Металлическая цепь, словно издеваясь, отстукивала аккорды песни.
«Дорога в ад,
па-па-ра-па,
Дорога в ад.
Пой ветер нам, гори
душа,
Па-ра-па па-ра-па».
© «Агата Кристи» – «Ураган»
Подполз к двери, и та бесшумно открылась, впустив его в абсолютную темноту.
Композиция пошла по второму кругу, где-то сбоку щелкнул выключатель, и мужчина зажмурился от яркого света, ослепившего глаза. Потом он увидел прямо перед собой гильотину, в комнате никого не было, и Нижний позволил себе улыбнуться. Ему нравился именно этот девайс, хотя, конечно, никогда и никому не говорил об этом. Право выбора Верхние давали только раз – на согласие встречи с ними в реальности. И всё. Всё остальное зависело не от него. Но сейчас, глядя на конструкцию в середине комнаты, он был доволен. Игра с собственным сознанием, проверка своих инстинктов и чувств. Когда тебе приходится полностью довериться тому, кто находится за твоей спиной. Ты не можешь его видеть. Иногда ты даже не слышишь его голоса. Смесь страха, ожидания и благоговения к тому, кто может сотворить с тобой что угодно. Сейчас он рисковал. Без приказа Госпожи он не имел права сдвинуться с места, но Децима написала ему вчера, что на сессии ему будет предоставлен выбор – тот самый. И сейчас он понял, что она имела в виду.
Шестаков подполз к гильотине и медленно встал на ноги, оглянулся, но не заметив никого, начал раздеваться, складывая одежду аккуратно на полу. По-прежнему молча, просунул голову и руки в специальные отверстия. На руках тут же защелкнулись своеобразные кандалы, и мужчина напрягся в ожидании.
Сбоку открылась дверь и послышались уверенные шаги. Нижний сначала, не понял, что его насторожило, что заставило словно подобраться, он списал это на волнение от встречи с женщиной, о которой грезил всё последнее время, а, точнее, о том, какие удовольствия она ему могла доставить.
И только когда с пронзительным свистом на спину опустилась плеть, он закричал, хотя не имел права на голос. Закричал, потому что это не был удар Доминанта, не был удар женщины. Это не походило даже на жест наказания за провинности. Это был акт холодной ярости, ненависти, вспоровший ему кожу на спину. Это был чисто мужской удар.
Музыка стала тише, а потом Шестаков понял, как может звучать ужас. Когда музыка теряется где-то на заднем фоне, превращаясь в эхо твоего собственного страха. Ты уже не разбираешь слов, не слышишь нот. Пытаешься уловить хотя бы звук, хотя бы подсказку…но тщетно. Потому что погрузился в тишину. В ту самую, от которой стынет кровь и сворачивается в венах холодными шариками ртути.
– Децима? – Сглотнул ком, застрявший в горле и казавшийся нашпигованным иголками, расцарапавшими всю гортань.
Абсолютно голый, прикованный за руки, лишенный возможности шевельнуться, оглянуться назад, он вздрогнул от мужского голоса, от звука которого зашевелились волосы на затылке.
– Морта – одна из трёх богинь судьбы. Знаешь, что она делает?
– Где Децима? – дрожа от холода, который колотил всё тело, который замораживал все внутренности. И тут же закричал от очередного удара плетью.
– Что делает Морта?
– Пере…перерезает нить жизни человека…Кто вы? – глядя расширенными от страха глазами на вставшего перед ним высокого мужчину в длинном черном плаще и капюшоне, скрывавшем его лицо.
Незнакомец пожал плечами и обошел вокруг Шестакова, остановился с правой стороны и, склонив голову, рассматривал его часы.
– Чего вы хотите? – Одними губами, шепотом. Кожа на спине горела, он даже не был уверен, что не истекает сейчас кровью, но сейчас даже эта боль уступала ужасу, который он испытывал перед абсолютным спокойствием мужчины, по-хозяйски расстегнувшего его часы и кинувшего их на кучу одежды.
– Поиграть.
Ответил так просто, что Шестаков вздрогнул. А потом мужчина произвел какие-то манипуляции с гильотиной – Шестаков не мог видеть всего, и Владимир Романович снова закричал. Его запястий и шеи коснулась нечто холодное и острое, распороло кожу от быстрого движения, и он повторно заорал, ощутив струйки крови, побежавшие по рукам и шее вниз. Дёрнулся в чертовой гильотине, но без толку – был плотно прикован.
А уже через секунду Владимир Романович Шестаков очутился в самом настоящем Аду. Только в этой Преисподней не было котлов, но его персональному Дьяволу не нужна была кипящая вода, чтобы заставить извиваться и хрипеть от боли с кляпом во рту. Под вопли «Агаты Кристи», отскакивавшие от мягких стен, обитых поролоном и предназначенных для того, чтобы впитывать звуки. Но эти чертовы слова отскакивали от них, словно резиновые мячики, проникая под кожу несчастного, истекавшего кровью, слезами и слюнями, беззвучно оравшего от дикой боли, очагами вспыхивавшей то на спине, то на руках, то на груди.
«На последней дозе воздуха и сна, сна.
Поцелуй меня, я умираю,
Только очень осторожно, мама,
Не смотри в глаза, мёртвые глаза урагана».
© «Агата Кристи» – «Ураган»
А он бы душу продал кому угодно и за любую цену, чтобы увидеть глаза своего мучителя, спокойно и методично срезавшего с него кожу на запястье, лоскут за лоскутом. Ему казалось, что эта гребаная боль срослась с ним, стала его частью. Садист молча и аккуратно, быстрыми, отточенными движениями кромсал его на ошметки, а он орал, но его крик пропадал внутри него же. Терялся, застревал в его горле. И это было куда страшнее и больнее, чем физические страдания.
А потом, словно гром среди ясного неба, спокойный голос, перекрывавший даже музыку.
– Итак. Пять минут. Один вопрос. Один верный ответ. Три попытки. На кону – твоя жизнь.
Щёлкнул пальцем где-то выше затылка Шестакова, и тот похолодел от ужаса.
– Кивни, если согласен. Если нет – твоя голова всё равно окажется на полу.
Шестаков закрыл глаза, не в силах унять дрожь, проклиная долбаного маньяка. Он ждал одной только возможности – задать вопрос. Спросить, почему? С какого хрена это происходит с ним?
Очень медленно кивнул, молясь Богу, в которого никогда до сих пор не верил, чтобы не коснуться лезвия, которого, казалось, чувствовал кожей.
Парень усмехнулся одними губами, будто и не ожидал иного ответа.
– Игра началась.
***
Кто знает, что видят те, кто умирает…Что чувствуют они, понимая за доли секунды, что это конец…Ощущают ли пресловутое дыхание смерти, делая свой последний вздох? Владимир Романович Шестаков не просто чуял его, он им пропах весь. Он чувствовал, как эта вонь вырывается из его рта. Он хватал воздух ослабевшими ладонями, пытаясь отогнать старую суку с косой подальше. Он не был идиотом, он понимал, что живым не выберется отсюда. Только не тогда, когда увидел лицо парня. Нет, не лицо. Оно ему ничего не сказало. Такое же, как у сотен тысяч людей, которых он встречал в своей жизни. Надежду в нем убили те самые мертвые глаза. Не просто пустые или задернутые поволокой жизненного опыта, а именно мертвые. Шестаков не знал, но готов был поклясться, что кто-то в свое время «убил» их. Иначе не качал бы тот так спокойно головой, иногда бросая взгляд на свои часы. Он никуда не торопился и не торопил, а словно получал удовольствие, отсчитывая последние минуты жизни своей жертвы.
Минуты…Минуты…Шестаков дернулся, правильный ответ застрял в горле, а запястья снова обожгло вспышкой боли, и ужасная догадка озарила сознание. Он знал, что вырезал у него на обеих руках этот псих.
– Время…Время, – он шептал пересохшими губами, слишком обессилевший, чтобы говорить громко, но ему казалось, что тот его не слышит. И тогда он закричал так громко, насколько ему позволяли последние силы.
– Время…Я не убивал…Оно убило. – посмотрел прямо в абсолютную пустыню его взгляда, на дне которой полыхали темным огнем песчаные дюны, и добавил, уронив голову, – Её.
Мужчина удовлетворенно улыбнулся. Несомненно, он ждал, что его узнают, иначе всё это не имело смысла.
Он лишь снова пожал плечами и подошел близко, так близко к Шестакову, что у того выступили очередные слезы на глазах. В пустыне погас последний костер – палач принял решение и потерял интерес.
– Пять минут уже прошли. Ты опоздал, доктор. Снова.
***
Кирилл Алексеевич скривился, разглядывая обмякший в гильотине труп, не рухнувший на пол, только благодаря кандалам, удерживавшим его за руки. В этот момент прорвавшаяся в комнату женщина с криками, что она – владелица клуба, завизжала и упала в обморок, и следователь недовольно махнул рукой.
– Грёбаные шлюхи, как мужиков стегать плетьми – это они крутые, и едва ли не яйцами железными между ног трясут, а как кровь увидят, так сразу валятся без чувств. Уберите ее, парни.
– Н-да, – его помощник многозначительно посмотрел на забрызганный кровью пол и опустился на корточки перед отрубленной головой, валявшейся возле его ног.
Брезгливо ткнул ее пальцем в перчатке.
Сам следователь рассматривал в этот момент своеобразные часы, вырезанные на обеих запястьях у трупа.
– Полдевятого…хм…а тут нет.
– Что? – Игорь вскинулся, и следователь обернулся к нему, дождался, пока тот подойдет. – На одной руке у него время полдевятого. А на второй тридцать пять минут девятого. Видишь? Ублюдок аккуратно каждую цифру вырезал.
Круглов достал фотоаппарат и сделал снимок. Конечно, эксперты тоже сделают это, но помощник знак, что Кирилл Алексеевич не хотел ждать. Ему нужно было время, чтобы успеть схватить мысль, возникшую сейчас в этой пропахшей смертью комнате. Мысль о том, что нужно, просто необходимо пересмотреть материалы дел, которые он вел вот уже несколько месяцев.
– Нужно поднять дела по области за последние полгода.
– Да, нет..., – Игорь отрицательно качал головой, – да ну на фиг, Кирилл.
– А я задницей чую, что это все одно дело, Игорь. Остаешься допрашивать здешний персонал, а я в комитет. Ты заканчивай и пулей ко мне. Я тебе голову на отсечение даю, – кивнул в сторону отрубленной части тела убитого и как-то зло усмехнулся, – это не осечка заигравшегося любителя «пожёстче». Мужичка явно наказали за что-то. И, если это не заказ жены или партнёра по бизнесу, то я даже догадываюсь, в какую папку мы вложим его последние фотографии.
16 ГЛАВА. Джокер
В первый день своего заточения я кричала, меня била истерика, швыряла посуду, стучала в двери, разбивала окна с витыми решетками. Я не верила никому из них. В тот момент не верила, что меня здесь заперли по ЕГО приказу. Я требовала выпустить, умоляла, обещала деньги, почести. Я унизительно заглядывала в глаза охранников и просто молила сделать хоть один звонок к НЕМУ. Чтобы он забрал меня, приехал и нашел меня. Как это было всегда. Но мне просто сухо отвечали "не велено". Я кидалась на них с кулаками, я орала, но ко мне относились еще учтивей, чем в моем собственном доме. Слуги боялись на меня смотреть, а охрана стойко вынесла сутки моих криков и истерик. Мне неизменно приносили попить, поесть, мою порцию крови в пакете и выполнялась любая прихоть. Все. Кроме выйти за периметр или позвонить и воспользоваться интернетом. В этом проклятом доме не было ни одного телефона или компьютера. Я была уверенна, что меня похитили, хотя и видела все те же знакомые лица охранников. Но это они же и подстроили. Конечно они. Ник заплатит за меня и заберет отсюда. Когда найдет – они все сдохнут. Все до единого. Каждый из них. Я была в этом уверена. Наивная глупая дурочка. Я все еще верила в него. Разве он не сказал мне верить? Разве не просил об этом? Он бы не обманул.
Я была отрезана от внешнего мира. В этот дом не просачивалась никакая информация. Лучше бы и не просачивалась. Наверное, если бы я оставалась в неведении я бы не сошла с ума, как сейчас.
Только все тайное всегда становится явным, да и не было это тайной ни для кого, кроме меня. Сходя с ума от скуки я часто смотрела в окно, на роскошный сад, на высокие заборы. В этот раз наконец–то на территорию въехал автомобиль. Я узнала номера. Это тоже охрана из нашего дома. Видимо они менялись через несколько суток. Все кроме Дэна, которого я почти не видела. Разве что из окна, по ночам, когда он обходил территорию. Меня взбудоражили новые лица, я тихо прокралась по лестнице вниз, в крыло для обслуги, затаив дыхание, на носочках. Услышала их голоса и затаилась.
– Ну и...что происходит в княжеском особняке?
– Ты не поверишь. Полный переворот. Готовимся принять новую Хозяйку.
Я судорожно сглотнула.
– Да ну. Не болтай.
– Ты что не знаешь последние новости? Мокану развелся с НЕЙ.
– Охренеть!
– Да. Развелся и уже готовится к свадьбе с Изабеллой. Из дома вывезли все вещи бывшей Госпожи. Все на свалку. Вывезли даже расчески и зеркала. Полностью сменили мебель в спальне. Шикарно. Мне нравится.
Я еще не верила...мне все еще казалось, что они говорят не обо мне. Только все тело заледенело, от лихорадки зуб на зуб не попадал.
– А мне ее жалко...Скотина ты. Нашел, чему восхищаться. Госпожа слова плохого нам не сказала. А кто знает, что новая выкинет.
– А какая нахер разница. Новая, старая. Мне все рано. Одного не пойму, что он стережет ее как зеницу ока. Развелся и выгнал бы на все четыре стороны. И нам бы спокойнее было.
– Не знаю. Это не нашего ума дело. Нам платят, чтобы мы ее охраняли и чтоб ни один волос с ее головы не упал. Вот и будем делать нашу работу. Не то Мокану наши головы поотрывает.
– Тебе легко говорить. Ты сейчас уедешь. А я может на свадьбе хочу погулять.
– А как их дети? Они вернулись из Лондона?
– Нет. Но я слышал, что он и детей у нее отобрал. Она вообще теперь полный ноль и вне закона.
– Врешь!
– Клянусь. Я лично слышал его разговор с Зоричем. Лично. Он отдавал указания насчет детей и сказал, что теперь никто, кроме него, не имеет на них прав, даже его БЫВШАЯ жена. Северный и Европейский кланы объединились, и дальше начнется война с Вороновым. Это конец Черных Львов и начало новой истории. Мы в правильном месте и у правильного Хозяина, друг! За это надо выпить.
Послышался смех, а я медленно сползла по стенке. Мне казалось, что с меня содрали кожу живьем, что каждый мой нерв оголился, и по нему пустили электрической ток. Наверное, такую же боль испытывает умирающий под пытками. Осознание иногда приходит медленно, а иногда оно вспарывает нервы, мгновенно убивая все внутри, взрывая душу. Когда ты летишь в глубокую черную дыру...и, да, я сверну шею там на дне...сама...в одиночестве...никем не услышанная...забытая...и ...нелюбимая. Ненужная. Жалкая. Каждое ЕГО обещание было ложью, грязной, наглой, продуманной ложью. Все игра, а я песчинка в этой игре.
Я не помню, сколько дней прошло после того, как я это услышала. Помню, что с того момента и хожу по коридорам, держась за стены, и мне кажется, что мое тело превратилось в пепел, а душа корчится в адских муках, и они никогда не закончатся, никогда не прекратятся. Это агония. Это нескончаемая агония, когда боль может унять только смерть. Все вымерло внутри. Я онемела. Я хотела кричать и не могла. Ни слова. Даже каждый вздох давался с трудом. Предательство убивает быстрее кинжала. ЕГО предательство превратило меня в полутруп...оболочку, внутри которой кроме отчаяния ничего не осталось... Первая любовь совершенно безжалостна, а когда эта любовь становится единственной на всю жизнь, то она пожирает все существо. Он причинял мне боль с самого начала. Каждую секунду наших отношений. Иногда с отсрочкой в пару лет, но ненадолго. Зверь внутри него не мог обходиться без страданий…моих страданий.
Я зашла в одну из комнат и остановилась глядя в пустоту.
"Я буду любить тебя вечно..."
"Девочка моя...я больше никогда не причиню тебе боль"
"Я никогда не откажусь от тебя и от наших детей"
"Если мы упадем, то только вместе, и я буду снизу".
Я истерически расхохоталась, и мой смех эхом разнесся по дому. Мне стало жутко от собственного ничтожества. Жутко от того, что у меня больше ничего нет. ОН отнял все. Оторвал с мясом и сплясал на моих костях. Я подошла к окну и распахнула его настежь, вглядываясь в черное небо без звезд. Схватилась за решетку руками и сильно сжала. Внутри застыл вопль. Дикий крик, который разрывал мою грудную клетку, но я не могла заплакать и произнести ни звука. ОН приговорил меня...избавился от меня...он меня похоронил заживо...Меня просто больше нет. А была ли я когда–то? Ник...что ты сделал со мной??? Почему ты просто не пришел и не убил меня лично? Почему ты вырвал мне сердце и душу и оставил истекать кровью и медленно корчиться от боли? За что ты так со мной? За что? Ты ведь мог просто меня отпустить...И не смотря ни на что, я понимала, что продолжаю любить его...унизительно и жалко любить того, кто выстрелил мне в спину... Калейдоскопом все, что произошло...кровавым калейдоскопом. Все сложилось в чудовищный, уродливый пазл. Сначала оторвал от отца и от семьи, потом от себя...теперь отобрал детей и свободу...все продумано и намеренно...шаг за шагом...словно метал в меня кинжалы, и каждый попадал прямо в сердце...Господи, оно все еще бьется? Оно бьется, проклятое...ненавижу...ненавижу за то, что оно все еще вздрагивает от мысли о нем. Когда оно застынет? Когда оно перестанет взрывной волной раздирать меня части от каждого воспоминания?...
***
В камине вспыхнул огонь, и я резко обернулась. Медленно подошла и затуманенным взглядом смотрела, как языки пламени лижут поленья. Как хорошо поленьям. Он сгорят, и от них ничего не останется. Я тоже хочу сгореть...
Я вдруг поняла, что больше не могу терпеть эту боль. Иногда есть тот предел, когда жить намного страшнее и мучительнее, чем умирать. Я быстрым шагом пошла в свою комнату, решительно распахнула дверцы шкафа и лихорадочно принялась рыться в своих вещах. Где же оно? Где оно? Должно быть здесь. Я точно помню. Никто бы не нашел. Я вывернула все наружу, свалила все вещи в кучу на полу пока не нашла бархатную коробочку с украшениями, подаренную Фэй. Я достала маленькое колечко и оно несколько раз выпало из дрожащих пальцев. Я слышала стук своего сердца и дыхание, вырывающееся со свистом из легких. Сняла сережку и подцепила камушек на кольце. Взгляд заворожено застыл на маленьких белых кристаллах. Яд. Сильнейший. Одна крошка убивает мгновенно. Когда–то Фэй подарила мне этот маленький подарок. Мощное оружие в любой ситуации, кристаллик мгновенно растворится в жидкости и убьет всех, кто сделает хотя бы глоток. Убьет бессмертных. Я повернулась к столику – графин с водой и бокал. Медленно подошла, налила воды и высыпала все содержимое. На мгновение стало страшно. До дикости, страшно и жутко...но лишь на мгновение.
"Я все–таки свободна, Мокану. Я не твоя вещь. Ты никогда не будешь решать, жить мне или умирать, и я не спрошу у тебя разрешения, в какой момент мне покинуть тебя навсегда. Это и есть мой выбор. Я все же ухожу от тебя...".
В это момент я снова истерически рассмеялась, а потом решительно поднесла стакан к губам...
За одну секунду перед глазами промелькнуло много картинок, целый калейдоскоп, и ни капли сожаления ни о чем. Я поднесла стакан к губам и в этот момент он разлетелся на осколки. Жидкость разлилась мне на руки разъедая кожу, а я даже не почувствовала боли, медленно повернулась и увидела Дэнэ, опускающего пистолет.
– Зачем? – Я не узнала собственный голос – ЗАЧЕМ? – Заорала так громко, что задрожали стекла, и я бросилась на него с кулаками. Я била его по груди, пачкая своей кровью, а он стоял, как изваяние, не прикасаясь ко мне даже пальцем. У меня началась истерика, я не плакала, я просто сражалась с ним, как с ветряными мельницами, пока ноги не подогнулись, и охранник не подхватил меня, чтобы я не упала.
– Вы должны жить, Марианна..., – тихо сказал он, а я с ненавистью посмотрела ему в лицо.
– Жить??? Ты называешь это жизнью? Он приказал следить за мной! Ты, как собака, выполняешь приказы! Жить? Я не живу, я подыхаю каждый день снова и снова.
Я падала, а он продолжал удерживать меня за талию, довольно крепко, пытаясь перехватить мою руку, израненную до мяса. Боже, кому я кричу? С кем говорю? Это же его церберы, когда он прикажет им меня разорвать – они разорвут, не задумываясь.
– Нет, не поэтому, – подхватил меня на руки и понес к постели...Я слышала его слова как в тумане, теперь меня било крупной дрожью, а сердце захлебывалось от разочарования и отчаянной беспомощности. Собственного бессилия против Монстра по имени Николас Мокану.
Дэн уложил меня на покрывало и, вытащив свою рубашку из штанов, быстро оторвал от нее полоску ткани. Хотел приложить к моей руке, но я отшатнулась от него, как от прокаженного.
– Не прикасайся ко мне. Ты...ты мог сделать вид, что не заметил, что не увидел. Мог...но своя шкура дороже. Ты знаешь, что меня ждет в этом доме! Не можешь не знать! Вечное заточение!
Он смотрел на меня, а я не могла видеть это взгляд. Эту жалость к себе. Господи! Это невыносимо! Я действительно жалкая!
– Вам принесут пакет крови, и рана затянется.
Мне было наплевать, я свернулась калачиком на постели и закрыла глаза. Пусть не затягивается. Потому что я не чувствовала боль, изнутри меня драло на части. Дэн снова взял меня за руку, а я закрыла глаза. Пусть делает, что хочет. Мне все равно.
Охранник перевязал мою руку и осторожно положил на мягкое покрывало. Меня продолжало трясти. Он ушел, и я стиснула челюсти. Внутри постепенно образовывалась пустота, засасывающая воронка, какое–то тупое равнодушие ко всему.
