Текст книги "Джокер"
Автор книги: Ульяна Соболева
Соавторы: Вероника Орлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Не могу жить без его "Доброе утро, девочка". Я не могу спать без его "Спокойной ночи"... И я умру, если он не напишет мне "До завтра, Харли". Я люблю его. Я ТАК люблю его, что мне от этого чувства больно дышать. Я никогда раньше не думала, что любовь она... она бестелесная, она безликая, она безголосая и глухая. Она просто абсолютная, если душа разрывается от тоски и одержимости по человеку, которого никогда не видела и не слышала.
И я сейчас могла прикоснуться к своей собственной душе пальцами, меня раздирало на части от предвкушения.
Я боялась... Я так боялась, что он передумает, что сыграет в новую игру, ускользнет. Я писала ему всю дорогу. И по мере того, как такси приближалось, я уже не выдерживала напряжения.
Прочла его последнее сообщение, и щеки мгновенно вспыхнули, я сжала колени, закатывая глаза от изнеможения. Боже! Одно предложение...и я готова. Я уже у точки невозврата. И я не знаю, КАК он это делает со мной.
Бросила взгляд на таксиста и просунула руку под подол платья, поддевая резинку трусиков. Смотри на дорогу, придурок. Потянула вниз, улыбаясь таксисту дурацкой улыбкой. Каблук запутался в резинке.
– Мы почти приехали.
Чееерт! Дернула трусики, и шелк порвался.
– У вас что-то упало?
– Нет. Все нормально.
Он явно решил, что краснею я от его взгляда, и самодовольно усмехался. Скомкала трусики в ладони и достала повязку. Когда такси остановилось, то мне сообщили, что за проезд уже оплачено.
Боже, мне казалось мое сердце разорвется от волнения. Таксист не уезжал. Он почему-то смотрел на меня, а я ведь должна завязать глаза.
Плевать. Пусть смотрит. Я выдохнула и завязала глаза тонким шифоновым черным шарфиком, сложенным в длину несколько раз.
Теперь сердце билось у меня в висках, и я ждала... тяжело дыша и судорожно сжимая пальцы.
Мы бросили уже вторую машину прямо у обочины. Мне казалось, что я задыхаюсь. Три часа гонки без перерыва. Вначале в минивэне, потом через лесопосадку, пока не прибежали к маленькому «Вольво» и снова лесом. Сердце бешено колотилось в горле. Нет, я не устала, но я вымоталась морально. Я оглядывалась, меня колотило от понимания, что нас не просто преследуют, а ищут так, как никогда и никого не искали, что наши шансы ничтожно малы. Сколько у нас времени? Час? Два? Максимум сутки, но нас догонят. Глупо надеяться, что будет иначе и что Дэн сможет противостоять отряду ищеек с моим мужем во главе. Особенно ему. Мы бросили вызов Зверю, швырнули перчатку в лицо, и он не только его принял, а идет по нашему следу в дикой злобе и ярости. Выскочив из Вольво я замерла. Мне казалось, что это никогда не закончится.
– У нас нет времени, давайте, быстрее. Наша фора ничтожная и граница будет открыта не более получаса. Мы опаздываем. Как только включится лазерное заграждение у нас не останется ни малейшего шанса.
Дэн протянул мне руку, и мы рванули через трассу в противоположную сторону от города. Мы не успели. Я поняла это когда Дэн несколько раз посмотрел на часы и вцепился себе в волосы.
– Опоздали? – спросила я и затаила дыхание.
Он кивнул и резко выдохнул. Потом посмотрел на меня.
– Ничего страшного. Я предвидел что это может случится. Мы остановимся в гостинице. Я уже забронировал номер, на случай если сегодня не успеем пересечь границу. Идемте. Долго оставаться на открытой местности нельзя. В воздухе вертолеты. Нас засекут.
***
Я перепрыгивала через коряги, не отставая от Дэна. Меня подкашивало от слабости. Где–то внутри возникало чувство, что я совершаю ошибку, оно возрастало и утихало, возрождалось, опаляя сознание и меркло. Внутри подтачивала тоска, ощущение необратимости, всего что происходило, ощущение полного отторжения от НЕГО. Я сжигала мосты. Сознательно. Сжигала себя вместе с этими обломками. Понимала, что еще долго буду оплакивать нашу любовь и задыхаться без него, но это конец. Я должна справиться и начать жить сначала...только какой ценой? Мне было страшно. Нет, я не боялась Ника, точнее я понимала, что меня ждет, когда он нас настигнет. Не "если", а именно "когда", потому что он догонит. Я в этом не сомневалась. Единственное на что я надеялась, что мы можем успеть достичь Границы и тогда в Асфентусе отец вступится за меня и за Дэна. Но если у Марианны Вороновой еще и были шансы остаться в живых, то он шел на верную смерть. Ник убьет его. Не задумываясь дважды. Впрочем, скорей всего и меня тоже. Это не просто побег. Это побег с мужчиной. Он сделает свои выводы и сделает их обязательно, он увидит в этом иной смысл. Я слишком хорошо его знала. "Подозревает в измене тот, кто сам способен на великое предательство"...когда–то я прочла эту фразу в книге, и она врезалась мне в мозги. Ник разделается с нами с особой жестокостью. Для него мы будем не только беглецами, а прежде всего предателями...если даже не любовниками. В этот момент я почувствовала мстительное удовольствие...впервые за всю свою жизнь. Пусть поймет, как это больно...один раз. Поймет, как было больно мне. Если только для него это по–прежнему имеет значение, если ... имеет значение...А может он вообще нас не ищет. Зачем я ему?
От этой мысли стало так холодно внутри и меня это дико напугало. Неужели я все еще хочу, чтоб искал и догнал? Какая же я жалкая. Я тряпка. У меня нет гордости.
– Почему...мы бежим обратно?
– Мы не бежим обратно, мы запутываем следы. Нас не будут искать именно здесь, точнее вначале не будут, в любом случае они разделятся. Вы устали?
– Немного, – я выдохнула, стараясь не отставать.
– Мы сделаем привал в овраге и передохнем. До отеля еще двадцать километров. Для нас – это час беспрерывного бега. Отдохнете и пойдем дальше по темноте. Я думаю, они уже близко.
– Может они нас не ищут вовсе, Дэн.
Он рассмеялся.
– Ищут, еще как ищут. Уже подняли в воздух вертолеты и дали команду всем постам полиции. Дышат нам в затылок. Он не отпустит вас так просто. Поверьте, я знаю, что говорю.
Я споткнулась, и Дэн подхватил меня под локоть, не давая упасть. И снова гонка, деревья мелькали перед глазами, как черные полоски.
– Мы прыгаем вниз, – не успела подготовиться, и Дэн схватив меня за руку, устремился вниз. Я зажмурилась, но приземлилась на ноги, мы вместе присели на корточки и осмотрелись.
Овраг изгибался полукругом, здесь все утопало в снегу и черные стволы елей слились в общую массу, отбрасывая причудливые тени на снегу.
Одновременно поднялись и я почистила брюки, и свитер от снега. Пошла за Дэном. Вскоре мы уже сидели на стволе поваленной сухой ели и опустошали пакетики с кровью. Меня слегка знобило, но не от холода...в душе царил полный хаос. От осознания, что я наделала, до полной прострации безразличия ко всему. Повернулась к Дэну – он сидел с совершенно бесстрастным выражением лица.
– Тебе не страшно?
Парень пожал плечами и закопал пустой пакет под снег, протянул руку за моим и сделал с ним то же самое.
– Страшно. Не боятся только идиоты или безумцы.
Повернулся ко мне и светлые глаза сверкнули в полумраке:
– За вас страшно.
Я вытерла уголок рта тыльной стороной ладони:
– За себя переживай, у меня есть все шансы остаться в живых, а у тебя нет.
Прозвучало неубедительно, а он усмехнулся и вдруг протянул руку и вытер мне подбородок. Я вздрогнула. От неожиданности. Ко мне никогда не прикасались чужие мужчины. Это было не неприятно, но как–то странно, словно я делаю что–то запретное, что–то чего совсем делать нельзя.
– Я знал на что иду.
Я почувствовала себя неловко, слишком откровенный взгляд. Нет, не наглый, а именно обнаженный, когда все эмоции, как на ладони – от восхищения, до странной грусти.
– Ты давно работаешь в нашем доме? Точнее у Ника?
Дэн устремил взгляд вдаль.
– С того момента, как меня обратили. Пять лет и три месяца.
Значит все это время я его просто не замечала. Что ж я вообще никого кроме мужа (бывшего мужа, одернула себя) не замечала.
– Вы особенная Марианна. Может я не древний вампир, да и в человеческой сущности прожил не так уж много лет, но я еще никогда не встречал таких женщин, как вы.
Я смутилась, впервые перед другим мужчиной. Его комплименты звучали искренне, естественно и я покраснела. В этот момент он снял куртку и набросил мне на плечи.
– Таких как вы не бывает.
– Каких таких? – закуталась в куртку и посмотрела на парня.
– Красивых, верных и самоотверженных. Безумно красивых. На вас больно смотреть.
Я поморщилась и мгновенно сменила тему.
– Откуда ты родом?
– Из Лондона, там моя родина.
– Кто тебя обратил?
– Ищейки. Так они пополняют свои ряды. Я военный. Мы несли вахту на заброшенной базе с секретным оружием. Осматривали местность. Если вы читали тогда местные газеты, может вы помните, как исчезли без вести пятеро офицеров. Это были мы.
– Вас не должны были обращать такими способом! – я резко посмотрела на Дэна и увидела, как он усмехнулся, – Это незаконно!
– Вы правда думаете, что все в нашем Братстве законы соблюдают? Особенно когда Европейскому Братству не хватало ищеек?
Я отвернулась, нет я так не думала, но я никогда не вмешивалась в политику настолько. Я не хотела этого знать. Не хотела знать, что Ник нарушает закон, не хотела вообще знать, какими методами он добивается беспрекословного подчинения, хотя и догадывалась.
– А твоя семья? У тебя есть семья?
– Да, моя мама. Она живет в Лондоне и все еще ждет, когда найдут ее единственного без вести пропавшего сына.
Дэн стиснул челюсти, и я снова отвела взгляд.
– Значит ты работаешь на моего мужа уже давно и все это время ты был в нашем доме?
– Да…Все это время я был в вашем доме. Вначале охранял главные ворота.
– Зачем ты сделал это? Зачем помог мне сбежать?
Дэн вдруг резко повернулся ко мне.
– А вы не догадываетесь? Знаете, я помню, как увидел вас впервые. Вы приехали вместе с мужем, на вас было голубое платье и ваши волосы были заплетены в косу. Я тогда подумал, что ни разу в своей жизни не видел кого–то красивее вас. Потом, каждый день я смотрел на вас. Я запомнил ваше неизменное расписание и каждая моя вахта всегда совпадала по времени с вашей прогулкой с детьми. Вы играли в мяч, бросали его через ограду и удивлялись кто вам возвращает его, если там сзади никого нет. В тот день на вас было белое платье с красными маками и в волосах цветы, которые принес вам сын… По вечерам вы стояли на веранде и смотрели на небо, вы могли стоять там часами, а я мог часами смотреть на вас…
Я покраснела, это было признание. Неожиданное, откровенное и совершенно безумное. Наверное, он уверен, что не выживет, раз говорит мне все это. Только так можно объяснить эту смелость или дерзость, но самое странное я не почувствовала отторжения от его слов, какая–то часть меня ликовала. Слышать, что настолько нравишься мужчине, знать, что он готов рискнуть жизнью. Это непередаваемо.
– Я хочу, чтобы вы снова улыбались…я хочу, чтобы вы были счастливы. Я больше не смогу слышать, как вы плачете из–за него. Вы достойны чтобы вас любили. Вас одну. Вы достойны, быть единственной.
Его слова больно кольнули, значит все знают, что у Ника я никогда единственной не была. Какая же я жалкая. Я одна не видела очевидного. Закрыла лицо руками, потому что в горле застрял комок... Слепая, преданная, безумно влюбленная идиотка. Бесхребетная дура, которой помыкали много лет подряд и изменяли ей на каждом шагу – вот кто я. Вот почему со мной так обращаются, я тупое животное, которое можно пинать, бросать, изменять. Я же все прощу, все стерплю...за унизительную ласку...за лживые слова любви...за ночи в моей постели...После кого–то.
– Ты охранял только дом? Или сопровождал моего мужа тоже?
Дэн бросил взгляд на часы.
– Нам пора. Следующий привал только в гостинице. Вы отдохнули немного?
– Скажи мне Дэн, ты часто выезжал с ним? Или охранял только наш дом?
– Выезжал, – Дэн поднялся с бревна.
– Это были только деловые поездки?
– Идемте, нам пора.
– Ответь – только деловые?
Дэн посмотрел на меня и тут же отвел взгляд.
– Не только.
– Их было много да? Очень много? Всегда разные или одна и та же? Скажи мне, Дэн. Отвечай. Их было много?
Не знаю, что я хотела услышать, понимая, что меня взорвет от любого ответа, но я должна была это слышать сейчас. Сейчас это имело огромное значение для меня. Чтобы не сожалеть, чтобы стало так больно, до ломоты во всем теле, чтобы боль разъела сожаление и тоску, но он не ответил, а я зажмурилась, чувствуя, как кружится голова и меня начинает беспощадно тошнить. Этот парень…он не должен вот так рисковать и умереть от рук Ника, он заслуживает лучшей участи, чем быть растерзанным. Я должна дальше идти сама. Возможно, у меня даже получится, поднялась с бревна, потом вдруг посмотрела на него и сказала:
– Ты можешь оставить меня и идти дальше один. Он будет искать меня. Точнее, меня первую. У тебя будут все шансы спастись. Оставь мне пистолет и иди.
Дэн прищурился, слегка покусывая внутреннюю сторону щеки.
– Вы правда считаете меня трусом? Вы думаете, что я сбегу и брошу вас? После всего что я вам сказал?
Я отвела взгляд и тяжело вздохнула.
– А пистолет зачем?
Не ответила и пошла вперед, спрятав руки в карманы.
– Кого вы хотите убить из этого пистолета? Нас преследуют по меньшей мере около тридцати ищеек. В кого вы будете стрелять? Этот пистолет бесполезен, как любое другое оружие.
Я пошла быстрее, а потом побежала, услышала, как он бежит рядом.
– В себя, да? И вы правда считаете, что я вас оставлю?
Я резко повернула к нему голову.
– Ты обещал мне, что сделаешь это сам, помнишь?
Он болезненно поморщился.
– Нам не придется. У нас все получится. Видите, вдалеке огни? Мы уже близко. В отеле проведем день, а вечером снова в путь. Вы не знаете меня, Марианна. Вы даже понятия не имеете, что вы значите для меня. Я не позволю вам в себя стрелять я вообще не позволю, чтобы ОН вас догнал и вернул обратно.
Он взял меня за руку и потянул за собой.
21 ГЛАВА. Мира
Старший следователь следственного комитета Кирилл Алексеевич Трефилов тяжело выдохнул и залпом опрокинул в себя остатки остывшего чая. Отложил в сторону кружку с надписью: «Самому НАХОДЧИВОМУ следователю», подаренную ему помощником пару лет назад на «23» февраля, и грузно опустился в новенькое кресло, которое, кстати, оказалось ужасно неудобным по сравнению с его любимым креслом, прослужившим ему не один год и безжалостно отправленным на склад во время отпуска своего хозяина. Надо сказать, сюрприз в виде ремонта кабинета, да и всего этажа, Трефилову очень сильно не понравился. Его нервировали эти нежно-голубые стены и блестящая темная мебель. Он барабанил длинными пальцами по отполированному до скрипа столу и тихо матерился, понимая всё же, что злость эта далеко не на вышестоящее начальство, самовольно распорядившееся его кабинетом, и не на помощника Круглова, безнадежно опаздывавшего сегодня, а на самого себя. За то, что ухватить не может мысль, которая бродит в голове, словно тот самый понурый ёжик в тумане, и тонким голосом заунывно взывает к его вниманию.
Перед ним кучей лежали десятки фотографий с мест происшествий. На всех них трупы, расчлененные части тела и замаранные кровью стены, двери и автомобили.
Кирилл Алексеевич вдруг подорвался и начал складывать фотографии в хронологическом порядке, стараясь не рассматривать искорёженные органы и изрезанные лица. Парадокс, он вполне спокойно относился к убийствам, его не тошнило от запаха крови и вида отрезанных голов, рук и ног. Однажды он даже расследовал дело по факту убийства молодой беременной женщины, живот которой был вспорот, а плод вынут из него и вложен в руки погибшей. Тогда рвало и Игоря, и местного участкового, и молодого судмедэксперта, а сам Трефилов продолжал спокойно рассматривать несчастную с не рожденным ребенком в поисках вещдоков.
Но вот фотографии…Трефилов к своим сорока пяти годам ненавидел снимки застывшей смерти. Ему казалось, что она смотрит на него потухшими глазами потерпевших, бесстрастно снятых экспертами. Словно задаёт ему очередную шараду, и с каждым разом ему всё тяжелее разгадывать ее. Чертовы психопаты, кромсающие людей, словно скот, с каждым годом всё изощрённее и безжалостнее. Теперь просто убивать и насиловать уже не так интересно. Сволочи, насмотревшись голливудских фильмов, всё чаще предпочитают оставлять послания полиции. Местный психолог назвал это своеобразным разговором убийц с мёртвыми или со своим прошлым, но Кирилл Алексеевич не верил ему. Уж он – то точно знал, что эти нелюди хотят вести диалог с ним, а не с трупами.
Грёбаная всемирная паутина…Начитаются, насмотрятся херни всякой и идут людей убивать. Трефилов в свое время сутки в себя прийти не мог после первого своего убийства при исполнении. И ведь кого он пристрелил? Грабителя, зарезавшего ножом дедка-инвалида ради военных наград и приставившего лезвие к шее его внучки. А всё же совесть давила, сжимала изнутри тисками железными. Он глаза бешеные, обдолбанные того парня молодого долго еще во сне видел. А эти уроды не просто на курок нажимают, а с невероятным садистским удовольствием вырезают внутренние органы, зашивают рты и носы, отрубают гениталии и головы.
Общество конченых, больных мразей без права на жизнь. Трефилов с радостью бы казнил каждого из них. Просто нажимал бы на кнопку и смотрел, как корчатся в конвульсиях, поджариваясь на электрическом стуле. А на экране перед каждым из них фотографии ни в чём неповинных людей, которых они жизни лишили. Какие на хрен принудительные меры медицинского характера?! Каждого на стул и в землю закопать. И без креста! Чтобы даже мать не знала, где это отродье Ада упокоилось.
– Здорово! Кир, я в школу к малому заходил, вставили мне там по полной, – Игорь начал извиняться с порога и тут же заткнулся, поняв, что старший углублен в бурную мыслительную деятельность.
Кинул сумку на край стола и остановился по правую руку от Трефилова, склонившего набок голову и молча рассматривавшего снимки.
– Он убил сначала водителя «скорой» Голубева, потом Шестакова.
– Да, он будто намеренно показывает, что эти две смерти связаны между собой, – Игорь отодвинул ближайший стул и сел на него, взяв со стола фотографию подвешенного к дереву мужчину. И если бы не вырезанные у него на обоих запястьях часы, то Голубева точно назвали бы самоубийцей: некогда шофёр «скорой помощи» пропил и семью, и квартиру, и работу. Переселился жить в деревню в обветшалый отчий дом, во дворе которого и было обнаружено его тело.
– Какие новости из больницы?
Трефилов тяжело посмотрел на Круглова, и тот едва не поёжился. Знает мужика уже года три, а всё так же тушуется под его взглядом умных зеленых глаз из-под широких насупленных бровей.
– Пока особо никаких. Изъял из архива личные дела Шестакова и Голубева. Действительно работали вместе какой-то период времени. Были в одной бригаде. При этом особую дружбу не водили. Либо о ней неизвестно жене Шестакова, работавшей в той же больнице медсестрой. К друг другу в гости не ходили, если и пили вместе, то обычно всем персоналом на праздниках.
– Нужно вызовы смотреть. Куда ездили и к кому. Когда.
– Эта информация тоже…изъята. Осталось только, – Игорь бросил грустный взгляд в сторону своей черной прямоугольной сумки с длинной ручкой, – изучить ее досконально.
Трефилов удовлетворенно кивнул и снова погрузился в свои мысли. Круглов всегда поражался тому, как старшему удавалось распутывать самые странные и тяжелые дела. Тот по привычке даже не смотрел фотографии, и Круглов догадывался, что следователь просто запоминал трупы, их расположение и окружающую обстановку места происшествия еще во время выезда. Это одновременно восхищало и пугало мужчину.
Протянул руку и взял фотографию блондинки с зашитым ртом. Стена позади нее была испещрена надписями, нанесенными кровью.
– Другой город, другой способ убийства…Женщина. Все остальные – мужики. Почему ты думаешь, что есть что-то общее между делом, навязанным нам сверху, и «нашими» трупами?
– Я так не думаю, – коротко и безапелляционно, а сам смотрит так, будто сейчас руку отрубит, если Круглов не положит фото обратно. Мужчина догадался, что нарушил какой-то своеобразный трефиловский порядок, и тут же аккуратно вернул снимок на место.
– Я так не думаю, – Трефилов смягчился, возвращаясь в реальность, – Но она…Понимаешь, не было следов изнасилования, не было насильственных действий сексуального характера. Молодую девку, приехавшую в деревню к бабке, просто так убили едва не в первый вечер? И убили как? Жестоко! Издевались над ней часами.
– Мог быть просто маньяк заезжий, гастролёр. Перекрывался после серии преступлений. Или, наоборот, только-только начал свою «профессиональную» деятельность, тварь! Хотя нет…Слишком всё «чисто» сделано.
– Правильно. Мог быть. Как и Шестакова. Маньяк заезжий.
– Как и Голубева. Как и Брылёва, наркошу того, которому вены вскрыли по всему телу и засыпали всего коксом. Как и его дружка, Наумова.
– Как и Голубева. Как и Брылёва. И Наумова…Маньяк заезжий. Грёбаный заезжий маньяк-меломан?
Круглов вскинул голову и почувствовал, как мурашки пробежали по телу. Только что Трефилов дал понять, что обладает некоторой информацией. А тот скупо улыбнулся одними уголками губ и кивнул на самый крайний снимок. Игорь пододвинул его к себе кончиками пальцев.
– Музыкальный диск, небрежно брошенный в самом углу подвала. А это, – Трефилов с азартом бросил прямо перед помощником другое фото, – из «Предела». И тоже диск музыкальный. Голубев «повесился», видимо, слушая это, – еще одна фотография, на которой крупным планом самый обычный диск CD-R. – А вот мелодия смерти Брылёва и Наумова, товарищ помощник следователя.
– И под какую музыку нынче людей потрошат, Кирилл Алексеевич? – Круглов стиснул челюсти, он терпеть не мог таких вот психопатов, загадывающих идиотские ребусы следствию.
– Под разную, Игорь Иванович. Под разную. Но, что примечательно, на каждом из этих дисков записана только одна песня. Всегда разная, но одна.
– Прослушал их?
– Ни хрена ничего непонятно. То ли Чистова была девушкой меломана…
– Джокера.
– Что?
– «Джокер» ему подходит больше, – Круглов ткнул пальцем на небольшое изображение разукрашенного лица известного персонажа комиксов, нанесенное на каждый диск.
– Хорошо. Девушкой Джокера, изменившей ему…но тогда причем тут бригада «скорой помощи», мать вашу?! Причем тут торчки? Какая между ними связь?
– Если она вообще есть!
Трефилов резко поднял один из снимков, вглядываясь в него, и Круглов нехотя потянулся за своей сумкой, в душе матеря больных уродов, присваивавших себе права самого Господа Бога.
***
– Ты, мать твою, не Господь Бог решать, кому жить, а кому умереть! Хватит убийств, Джокер! Достаточно! Не нажрался еще ими? Кому и чего ты доказать хочешь, ты сам-то знаешь?
– Харе орать, Адам. Поздно ты опомнился. Сколько убийств спустя, сам-то помнишь?
– Вот я тебе и говорю, Кость, достаточно! Хватит. Ты, бл**ь, ты наказал мразей, убивших…их, наказал. Ты, грёбаный псих, даже «скоряков» наказал! Я молчу про «попутные жертвы». Так их ты окрестил про себя? Людей…Личностей. Со своими интересами, со своими мыслями и характером, с людьми, которых они любили и которые любили их, ты называешь «попутными жертвами». Хватит уже! Нет больше виноватых.
Адам скривился, ударив кулаком по столу рядом с оравшим голосами «Оксидерики» ноутбуком.
«По темным коридорам,
Ослепнув в своей доле,
Ты шел, не зная страха,
Враги познали боль.
А в голове лишь мысли
О мести и расплате,
Покойся с миром, нечисть!
ты выбрал свою роль».
© Оксидерика – Отступники
– Есть. Есть, Адам, будь ты проклят! Есть, – я вцепился пальцами в край стола, стараясь держать ситуацию под контролем, но Адам сжался непроизвольно, зная, что может последовать после этой вспышки моей злости.
Однако, упрямый кретин, продолжал.
– Хорошо. Я не отрицаю. Мы вынесли ему приговор вместе. Вдвоем. – Чертыхнулся и поправился, – Втроем. Так пришей этого пид***а и всё. Что мы там ему придумали, ты помнишь? Покончи с ним и закрой на хрен двери в Преисподнюю, которую ты устраиваешь. Харли тебе достала самые крутые доказательства, которые его жизнь превратят в настоящий Ад. Используй их. Опозорь его. Уничтожь, как депутата, как адвоката. А потом убей. И всё. Закрой эту страницу.
– Помню ли я, Адам? Да, я каждый вечер закрываю глаза и представляю, что сделаю с ним. Эта мразь содрогался, увидев трупы тех нариков. Он еще позавидует им, Гордеев.
– Отлично! Что там у тебя за дела на завтра? Снова чай с лимоном на кухне и онлайн-мастурбация? Может, втиснешь в свое плотное расписание обнародование плотских утех господина Белозерова? И пока он будет дрожать от бессилия и прятаться от гнева своего грозного папочки и репортеров, ты придумаешь, как к нему подобраться. Убийц твоей семьи больше нет. Как и тех, кто косвенно виновен в смерти твоей сестры. Костя…ты поквитаешься с адвокатом, безжалостно слившим тебя на суде. Твоя справедливость восторжествует в полной мере.
«Сердце отбивает ритм
Воин внешне, раб внутри
Не смиряясь, но борясь,
ы идёшь, в душе смеясь».
© Оксидерика – Отступники
Наивный. После всего, что произошло. После всего, что он знает обо мне. Всего, в чем он участвовал наравне со мной, Адам продолжал лелеять надежду на нечто лучшее, чем я мог ему предложить.
– В моем расписании на завтра как раз между онлайн-мастурбацией и чаем с лимоном есть одно маааааленькое дело, друг, – Адам громко застонал и ударился затылком о стену. – Василий Забродов.
– Нет…
– Да, Адам. Козёл, солгавший на суде только потому что я пару раз начистил морду его ботанику-сыночку.
– Он не врал. Костя, он, бл**ь, не врал. Ты и был таким агрессивным, каким он рассказывал.
– Люди ошибочно полагают, что ложь – это тьма, а правда – свет. Но любую правду можно преподнести так, что она заполнит мраком всё вокруг. Из-за него…из-за той лживой суки я должен был всё еще сидеть в тюрьме! Твари, зарезавшие мою семью, должны были жить и дальше дышать, смеяться и трахаться, накачиваться наркотиками и алкоголем, а я должен был гнить сначала в психушке, а потом в тюрьме. ЗА ТО, ЧЕГО Я, МАТЬ ТВОЮ, НЕ ДЕЛАЛ!
– Ты отомстил. Ты им всем отомстил. Остался один Белозёров. Не трогай свидетелей. Ты по горло в чужой крови, Костя. Еще немного, и ты захлебнешься ею. Мирослава…она не при чём. Вообще.
– Успокойся. Нет больше Мирославы твоей, – я резко вскинул руки, предупреждая любые действия, – И, да, твоё задание отменяется.
– Что значит, отменяется. – Он резко встал и подошёл к окну, открыл его, глубоко вдыхая ночной воздух с привкусом дождя, барабанившего в окна.
– Удар нанесем только по брату ее и отцу. Ты сам говорил, что его здоровье в последнее время ухудшилось. Сделаем подарок нашей милой Принцессе.
– Ты совсем рехнулся, Джокер? Какой подарок? Убить ее отца? Думаешь, ей нужно это наследство? Ты, чёртов кретин, до сих пор не понял, какой она человек?
Всё я понимал. И куда лучше него. Я знал, какая она, уже не только по перепискам. Не только по жарким смскам в два часа ночи и трогательным сообщениям в семь утра. Я чувствовал, какая она, той ночью в отеле. Ощущал пальцами, губами, кожей своей. Чувствовал искренность ее, чувствовал любовь…чёрт ее раздери! Любовь в каждом ее выдохе и прикосновении. И она не просто давала ее. Нет. Она заражала меня ею. Воздушно-капельным, бл**ь, путем. Никакого инкубационного периода. Моментальная вспышка после первого же тактильного контакта. И я ни одного доктора не знаю, способного мне помочь выкарабкаться из этой агонии, которая охватывает внутренности, когда думаю о ней. О том, что сейчас испытывает она. Ненависть. Определенно ненависть. И это самое большее, на что я мог рассчитывать сейчас.
– Зато ты, я смотрю, уверен, что знаешь её? Насколько близко, Гордеев? Успел посочувствовать ей за эти дни? Пожалеть бедную богатую девочку, брошенную интернет-негодяем?
– С каких пор тебя это начало волновать? Когда ты решил поменять план и бросить Миру, Джокер? До того, как трахнул в номере гостиницы, даже не позволив увидеть твое лицо? Или всё же после? Как какую-то шлюху…
Не дал ему договорить, резким ударом прямо в челюсть, чтобы заткнулся. Потому что о ней нельзя так говорить. Только не о ней. Слишком чистая, чтобы ее можно было марать словами. Даже ему.
– Еще раз, тварь, ты посмеешь назвать ее так…
– И что ты сделаешь? Убьёшь меня? – Он расхохотался, откинув голову назад, из его носа текла кровь, а он ржал, как псих, вытирая ее рукой. А потом резко замолчал и начал раскачиваться с пятки на носок.
– Не убьёшь. И мы оба это знаем. Даже ради неё. А я вот тебе зад надеру, если мне опять придется видеть тень, в которую Мира превратилась из-за тебя.
– Подсел на нее, Гордеев? Слишком уж беспокоишься.
– Даже если и так, – он улыбнулся, посмотрев куда-то в окно, и тут же перевел взгляд на меня, – то какое твое дело? Ты отказался от неё. Сам.
– Ни хрена подобного. Ты завтра же увольняешься с работы. Ты сам сказал, нам достаточно того материала, который у нас имеется. Игра подходит к завершению, Гордеев.
– Плевать! Ты поигрался со своей Принцессой. А я не буду играть.
– Это иллюзия, Адам. Ты ведь знаешь, каким будет наш с тобой финал.
– Вот именно! – Он резко подался вперед к моему лицу, – Я хочу насладиться каждым мгновением той жизни, которую мне отмерил один чокнутый придурок!
Он развернулся, подхватив куртку с дивана и собираясь выйти из комнаты.
– Адам…Только попробуй приблизиться к ней ближе, чем на метр.
– И что ты сделаешь? Ты же так ратуешь за справедливость, Костя. Ты просто кинул девку, воспользовавшись ею. Кинул грязно и трусливо. Не попрощавшись. Я ее успокою. Я ей подарю то, чего ты не дашь никому и никогда!
– Только попробуй, Гордеев. И моё гребаное чувство справедливости деликатно отвернется, пока я из тебя кишки доставать буду. Она моя.
– Ты весьма оригинально дал ей это понять при последней встрече. – Он усмехнулся и понизил голос, – Любовь это не про тебя. Не придумывай себе того, чего нет. Смерть, боль, месть, ярость…Это то, чем ты живешь. Ты дышишь только благодаря им. Если бы не эти «ферменты» ты бы сдох еще там, в гребаной психушке. И тебе никогда не разбавить свой «кислород» долбаной любовью. Такие, как ты, не умеют любить.
– А ты умеешь, Гордеев?
Он вдруг рассмеялся и резко смолк.
– Умел. До тебя я многое умел, Кость. – Распахнул дверь и остановился на пороге, не оборачиваясь. – Но я еще помню, каково это – уметь кого-то любить.
Он ушел, будто растворившись в темноте комнаты, а я уткнулся в собственные ладони, думая над его словами. Возможно, он был прав. Но мне было насрать на его слова. На его чувства сейчас. Если даже она и будет с кем-то другим, то только не с ним. Чёрта с два я буду смотреть, как он трогает мою женщину. Ревность дикой кошкой вонзилась когтями в районе груди, распоров мясо вплоть до сердца. Дышать стало тяжело, и я склонился к столу, судорожно вдыхая открытым ртом воздух, хотя мне казалось, что это яд высшей концентрации, слишком резкий, парализующий. Когда нет возможности двигаться, ты всё чувствуешь, но не можешь даже пошевелиться. Рука дернулась к смартфону, но я удержался, сжав ее в кулаке.
