Текст книги "Дурочка (СИ)"
Автор книги: Ульяна Островская
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)
Кого успел, того и поднял, остальных похоронили. Говорили, что он из крепости какой-то пограничной, и ему всякие раны и ушибы доводилось видеть.
Дядька-мастеровой Дунечке достался в возрасте, за пятьдесят точно. И рука левая плохо сгибалась. Но топором владел достойно, даже отец Афанасий на этого мастера заглядывался. После подворья Дунечки и нашего дома священник ожидал дядьку к себе. Церковь не пострадала, а вот хозяйственные постройки требовали крепких рук, а лучше и не одного мастера, а сразу двоих-троих. Поэтому Отец Афанасий уступал свою очередь, чтобы работники пришли к нему уже никуда не торопясь.
– Ну, что молчишь, Дуня? Ест, что ли, много? Но церковь раздавала пайки военных. Не брала?
– Тетечка Мари, все взяла, выбрала и свою долю, и на работника. Пожрать-то он горазд, конечно… но мне уже семнадцать полных, в доме одна, а он все же мушшина видный… что потом мой батюшка скажет, как приедет-то? Выдерет?
– Видный? – задумалась тетя.
– Видный, – подтвердила я сдуру. – И здоровый такой. Только ругаться горазд.
– А ты откуда знаешь? Подглядывала? Бесстыжая! Я ночей не сплю, все думаю, как тебя воспитывать, а ты как была Сонькой, так и осталась!
Все, тетя завелась. Это надолго.
Объяснять, что подглядывать нет смысла, все равно он к нам потом приходит по очереди. Как-то раз стирала во дворе, а он воды попросил. Налила в ковш да подала. Взял и вылил себе на голову. Он еще лил, а я уже тетины вещи развешивала. Воды не жалко, но и дел домашних много.
– Ладно, Дуня. Отправляй к нам, так и быть. Завтра.
***
Познакомились с дядькой этим на следующий день, ближе к обеду. Он там все доделал, потом пришел отец Афанасий, проверил, что отремонтировано, сделал нужную запись и ушел. А дядька назвал свое имя:
– Григорий.
– Мари и Софи, – благосклонно кивнула тетя.
– Твою ж мать, – чуть не выронил он из рук здоровенный мешок с инструментами, – откуда такие цацы?
– Не смейте ругаться в моем доме, – взвизгнула тетя.
– Хорошо. В доме не буду.
Пока тетя изображала, что приходит в себя, я уже сбегала на чердак, еще раз все проверила, а потом и показала Григорию, где его место ночевки. Там и стол у нас, и сундук с разным добром, и одеяла с запасом. Тетя позаботилась, когда раздавали в церкви неимущим. Я ничего не хотела брать, у нас и свое сохранилось, но она взрослая, ей виднее.
А священник тогда и шепнул:
– Мария, не жадничай.
Вроде никого рядом не было, а все, прилипло и не отодрать.
***
Вчера Григорий осмотрел, как он сказал, «фронт работ». И утром, за завтраком, нам объяснял, что и в каком порядке он начнет восстанавливать.
Тетя тут же возмутилась:
– Ах, мы такие слабые, а вы, Григорий, норовите самую трудную работу бросить на нас!
Дядька и ухом не повел, вдруг обратился ко мне:
– Что молчишь, хозяйка?
– Это как? – я удивилась. – Мне нет семнадцати, а в пятнадцать только маги считаются совершеннолетними. Я же не маг вам какой-нибудь.
– Отец Афанасий сообщил, что дом принадлежал твоим родителям, ты наследница, а приживалкам слова никто не давал.
Тетя стала сползать со стула, я подскочила, чтобы ей помочь усесться. У нее очень толстенькие ноги, и ходить тяжело, и просто встать. Поэтому сидеть приходится ровно.
Я разозлилась:
– Знаете, Григорий! Кроме нас с тетей никого из родни не осталось. Неужели вы думаете, что можно бросить не совсем здорового человека? Потерявшего близких. Потерявшего дом. Потерявшего память. Мы сами разберемся, кто из нас хозяйка. У тетя есть занятие, которому она отдается всем сердцем – мое воспитание. И это очень хорошо. А мне хватает уборки, стирки и готовки. Я еще читать учусь, отец Афанасий буквы показывает, когда время находит!
– Ты что, неграмотная?
– Я тоже все забыла. Как дурочка. Мы с тетей тяжко болели, нас целитель настоящий смотрел. Глупая я, да, но человек.
– Интересная вы парочка…
***
С утра тетя закричала по привычке:
– Сонька! Где ты опять болтаешься?!
О Господи! Мне не трудно ей помочь встать, но Григория ведь испугает.
И точно. Прибежал в исподнем с топором в руках:
– Что? Кто?
Эх… дольше объяснялась. Вроде как шутка такая домашняя.
– Я б за такие шуточки ХРЕН на рыло натянул!
Да громко так сказал. Пришлось опять к тете бежать.
***
Готовила я с удовольствием.
Потихоньку выясняла, что любит Григорий, да и наблюдала. Тихо удивляясь, что у них с тетей схожие вкусы в еде. Я запросто могу хлебом и куском рыбы или курятины пообедать. А им обязательно надо, чтобы на столе в обед была похлебка, к ней бы сухарики, а потом уж кусок рыбы, к примеру. И лучше ягодный напиток, а не чай. Утром – каша, а вечером варю нам по паре яиц, а Григорию три. Слава Богу, куры выжили. Умные они у нас, запрыгнули на насесты и отсиделись в половодье.
Приготовила им ужин, выставила на стол и собралась в церковь. И буквы еще покажет отец Афанасий, а я помогу ему с уборкой.
– Подожди, Соня. Ты к священнику?
– Ну да.
– Так буквы и я знаю. И цифры.
– Не, спасибо. Цифры я сразу запомнила, и букв немного осталось. И ему помочь чем найдется.
– А тебе могу про звезды рассказать!
От хитрый какой Григорий! Это он, по-моему, не хочет с тетей наедине оставаться. Видать, тяжело ему не ругаться, а тетя даже священника сумеет до греха довести. Ну, так иной раз отец Афанасий бормочет.
Ничего, потерпят и тетя, и Григорий. Да ему осталось четыре дня у нас работать. Так-то он мне понравился. Мне бы такого отца…
Он мрачный иногда, и что-то бурчит про себя, как будто с кем-то ругается. Ну, раз в доме нельзя. А сам и курятник уже поправил. И хлев. Можно опять корову завести, наша телочка, говорят, утонула. В баньке окна сделал, да удачно так, Федот сказал, что у нас маленькие были. А тут два больших, и стекло откуда-то принес, вставил. Осталось с огородом помочь, и саженцы высадить деревьев. Григорий решил, что оставит их напоследок, как сладкое. Смешной такой. А сами саженцы заберет из тех домов, где никого не осталось. Отец Афанасий сказал, что можно и даже нужно. И около церкви планируют сад развести для всех желающих.
А тетка при Григории жадничает меньше, я заметила. Морщится, но разрешает соседям взять то одно, то другое. Теперь все к нам норовят забежать, когда мы втроем ужинаем.
***
В этот последний день пребывания Григория я проснулась рано. Убралась, приготовила к обеду особенные блюда, сняла с веревки его одежду, аккуратно сложила и побежала в церковь. Отца Афанасия не оказалась, где-то по делам, видать. Без него не стала хозяйничать и спокойно пошла домой.
Дорогу от церкви уже поправили, поваленные деревья убрали, так что идти в удовольствие. Я и шла неспешно, помахивая каким-то прутиком.
Как вдруг услышала и хохот, явно мужской, и визг чей-то, и шлепки, как будто половики хлопают. Необычно. Я побежала к дому. А из новых ворот навстречу мне выскакивает Григорий, хохочет и ругается:
– А ХРЕН тебе, Машка-жадина!
Следом выпрыгнула тетя. Лицо красное, вспотевшее, волосы прилипли ко лбу, дорогая шляпка, как у благородных, сбилась набок. И в домашнем халате!
Я столбом застыла.
В руках у тети самое большое наше полотенце, мокрое. Она им старается Григория шлепнуть.
А он убегает и дразнится.
Вот точно бесстыжий.
Как ребенок невоспитанный.
– Машка жадина-говядина. Зачем ей голова? Шляпку дворянскую носить!
Шлеп! Промах.
Григорий перепрыгнул через канаву и показал язык.
Шлеп! Опять мимо.
Причем он хитрый. Убегает недалеко, вроде легко его поймать.
– Сонька! Окружай его! Хватай!
Интересная у меня тетя. Как я одна могу окружить взрослого дядьку?
– Ага, ХРЕН вам меня поймать – с удовольствием выругался Григорий. Он же не в доме.
И добавил тоже громко:
– Смешная какая Машка. Давно я так не смеялся.
Тетя захрюкала неразборчиво, отдельные слова у нее не получались, и прыгнула через канаву к нам. Григорий вдруг подхватил меня за плечи и под коленками и тоже прыгнул, только навстречу, на ее старое место.
– Соня, ты такая же легкая, как моя Санька!
И тут он застыл, как будто его заколдовали.
Я встала на ноги и услышала женский голос:
– Ну, наконец-то! Узнал!
Я покрутила головой – а никого нет! Только мы с замершим Григорием на одной стороне канавы, а тетя, грозящая кулачком и что-то выкрикивавшая, на другой.
Вообще нет никого! Может, я не память потеряла, а ум последний. И теперь буду дурочкой с голосами в голове.
– Не будешь, – сообщил голос.
– Спасибо тебе, Господи! – обрадовалась я.
– На здоровье. Но я не Господи, а помощник магистра на пересылке. Ты меня просто не знаешь.
– Вот оно что… подождите… а, вы та, за которой наш страшн… старший магистр бегает, да?
– Как это бегает?
– Так говорят, когда нравятся!
– Гм… Надежда, слушай меня внимательно. Я разобралась с пультом. вернула тебя в твой первый, а теперь он же и последний мир. Постепенно вспомнишь все, что учила. Больше мы не встретимся, здесь тебе пятнадцать. Ты мне подарила надежду, и хоть недолго, но я была счастлива. Желаю тебе всего самого прекрасного, никогда не сдавайся, ты умница и талантливый маг.
– Это вы устроили оползни?
– Нет! Прежде всего – не навреди живущим. Но деда нашла и в твое поселение надоумила отправиться. Будь счастлива!
– Спасибо! И вам счастья и всего самого важного для вас!
Голос исчез.
У меня отчаянно закружилась голова.
Оказывается, я так и стояла, держась за работника Григория, а то бы точно свалилась.
Потому что вспомнила.
Моих наставниц Марфу и Аишу из диспансера.
Пересылки и учебу.
Саньку во втором моем мире.
Лексу в третьем.
А я никого никогда не увижу.
Тогда зачем все это?
Для кого?
И что теперь?
Я отскочила от работника, повернулась и пошла, шлепая по грязной воде канавы.
Не зная куда.
В никуда.
Ни к кому.
Очнулась от Голоса:
– Надежда… а правда, что он за мной… бегал? Я нравилась магистру?
– Да, так говорили студенты. Со стороны всегда виднее.
– Это так… вот Григорий и твоя тетя… сразу видно, что они действительно понравились друг другу… И что мне делать? Я ушла от него.
– Вы мне сказали – никогда не сдавайся.
Голос всхлипнул и пропал.
А я поняла, что меня поддерживает твердая мужская рука.
– И что это было? Два раза?
Я подняла глаза на настырного работника… и чуть с ума не сошла уже окончательно.
Передо мной стоял Санькин дед.
Григорий.
Вернулась память, и я его сразу узнала.
Он изменился.
В заповеднике дед, прежде всего, был воином. Суровым, но бесконечно заботливым.
Образованным и знающим.
А здесь увидела пожилого человека, явно хорошо пившего. Хулиганистого и задиристого. Наверное, любившего хоть в кабаках отвести душу и почесать кулаки. При этом равнодушного к изменениям в своей жизни. Объявили набор работников – он и поехал. Все равно куда.
– Деда… ты сейчас не поверишь, но я Санька…
А он меня схватил за горло.
– Сволочь мелкая! Как ты узнала?!
Я прошептала, не шевелясь:
– Деда… я же маг. Мне вернули память. Только что. Ты сам все слышал. Потому что за руку меня держал.
– У Саньки глаза голубые! Были! Волосы русые! Были!
Я прикрыла глаза и поменяла цвет радужки. На пересылке все учили изменения внешности, даже парни.
– Так лучше? – прохрипела ему.
Он замер. Но руки расслабил. Мне не хотелось делать ему больно. Освободиться не просто, все же подготовленный воин, но смогла бы.
– Я же маг, деда. Мою… душу успели перенести. Маги. Взрослые. Очень сильные. Сами ушли в другой мир. Помнишь, мы с тобой учили звезды? Миров очень-очень много. Но меня вернули сюда. И попрощались.
И тут подскочила тетя и врезала полотенцем ему по голове:
– Ах ты! Какого ХВОРОСТА ты делаешь?
Он прищурился и осмотрел тетю с ног до головы. Медленно. Кивнул.
– Догоняй, если решишься. Легко не будет.
Ухватил меня за руку, и мы побежали вдоль улицы.
Но тетю я успела осмотреть.
Вылечим. Долго, непросто. Не меньше недели. Но можно.
А пулю у него рядом с локтевым суставом вытащу вечером.
– Деда, – негромко спросила я, – пулю почему не убрал?
– Нельзя. По пуле могут найти.
– А… поняла.
Я даже по сторонам не смотрела, у деда своя игра с тетей, и не мне им мешать. Удивило, что Голос не оборвал связь. Если остановиться, я бы смогла с ней связаться, что вопреки всем правилам.
А так хотелось узнать, как наставницы, все ли в порядке. Как моя семья перенесла известие о моей гибели.
Улицы змеились передо нами, но дед вдруг затормозил перед ларьком:
– Мороженое будешь? Ты любила. Раньше.
– Буду! И тетя будет.
– Ладно.
Купил три стаканчика и помахал тете, выходившей из переулка. Показал, что мороженка ей, показал продавцу тетю, а мы не спеша пошли. Так, чтобы она видела, куда идем.
– Надюша, я забыла отключиться! – известил меня радостный Голос. – магистр сразу увидел и так на меня орал. Как раньше орал! С любовью! Про наставниц не знаю, они еще ползунки, но живы-здоровы. Родители решили остаться в Тобольске. А отправил огонек монах. И заболел.
– Заболел?
– Сильно заболел. Некрасиво. Магистр долго смотрел записи и его наказал. Все, прощай, Надежда!
И связь пропала.
Но мне стало гораздо легче.
Я доела мороженное и подняла глаза на деда.
– Пойдем, – просто сказал он.
И мы пошли.
«Ваше благородие…»
– вспомнилась мне песня.
А дед подхватил!
Надо же, что значит талант поэта. И время, и расстояние не помеха.
«Ваше благородие, госпожа победа,
Значит, моя песенка до конца не спета.
Перестаньте, черти, клясться на крови...»
Довольно далеко от нас шла тетя … шла и шла себе… мало ли куда.
Мы переглянулись с дедом, я остановилась.
Но он круто свернул направо и еще раз… и только тут чуть замедлил шаги, прислушиваясь.
Да, она шла за нами.
Ну… по-разному семьи создаются.
