Текст книги "Росс Полдарк (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Думаете, он может причинить Джинни вред?
– Кто ж знает, – ответила миссис Заки. – Если что и учинит, то в суд его не потащат и к ответу не призовут. Но для матери он – сплошная головная боль, дорогуша, ну вы понимаете.
Рубен Клеммоу заметил, что теперь наблюдают за ним. Он тупо уставился на двоих людей в дверях соседнего коттеджа, повернулся и вошел к себе домой, захлопнув дверь за спиной.
Вернулась Джинни с тремя детьми. Росс посмотрел на девушку с возрастающим интересом. Она была аккуратной и ухоженной, прелестное создание. Замечательные карие глаза, бледная кожа с немногочисленными веснушками на носу, густые каштановые волосы – у нее будет полно обожателей среди молодых людей по всей округе. Неудивительно, что она воротит нос от Рубена, которому почти сорок, и к тому же он слаб на голову.
– Если Рубен будет причинять неприятности, – сказал Росс, – дайте мне знать, я приду и поговорю с ним.
– Спасибочки, сэр. Мы перед вами в долгу. Может, если вы с ним поговорите, он образумится.
***
По дороге домой Росс проехал мимо подъёмника Уил-Грейс, той шахты, что принесла состояние его отцу, и куда оно всё в результате и вернулось. Шахта находилась на холме, на противоположной от Уил-Мейден стороне долины. Примитивная добыча велась уже несколько столетий, а рудник был известен под именем рудник Треворджи. Джошуа воспользовался прежними разработками и назвал предприятие именем жены. Росс подумал, что мог бы этим заняться. Всё лучше, чем слоняться без дела.
На следующий день он надел одежду, в которой ходил на шахту отец, и уже собирался выехать из дома, сопровождаемый бормотанием Пруди относительно гнилых досок и смрадной атмосферы, когда увидел скачущего по долине всадника и понял, что это Фрэнсис.
Он ехал на прекрасной чалой лошади, одетый по последней моде: в темно-желтых бриджах, желтом жилете и зауженном в талии сюртуке из темно-коричневого бархата с высоким воротником.
Фрэнсис осадил коня прямо перед Россом, лошадь встала на дыбы.
– Эй, Руфус, тише, мальчик! Что ж, Росс. – Он спешился, дружелюбно улыбаясь, – тише, мальчик! Ну, и что это? Собираешься отдать дань Грамблеру?
– Нет. Думаю обследовать Грейс.
– Эту старую шлюху? – Фрэнсис удивленно поднял брови. – Уж не надеешься ли ты вновь ее запустить?
– Даже от шлюх есть польза. Я обследую всё, что у меня есть, неважно, имеет оно стоимость или нет.
– Весьма разумно, – Фрэнсис слегка покраснел, – может, обождешь часок?
– Пойдем со мной, – предложил Росс. – Но, возможно, тебе больше не интересно подобное приключение, в этой-то одежде.
– Конечно, пойду, – коротко ответил Фрэнсис, покраснев еще сильнее. – Дай мне старую одежду твоего отца.
– Не нужно. Пойду в другой день.
– Мы сможем поговорить по пути, – Фрэнсис передал коня Джуду, который только что вернулся с поля, – это представляет для меня интерес.
Они вошли в дом, и Росс порылся среди вещей отца, которые Пэйнтеры не успели продать. Когда подходящие вещи нашлись, Фрэнсис снял свою красивую одежду и надел их.
Они вышли из дома, и, чтобы преодолеть напряженность, Росс заставил себя говорить о своих приключениях в Америке, куда его послали зеленым прапорщиком всего лишь через месяц нахождения с полком в Ирландии. О тех беспокойных первых трех месяцах под командованием лорда Корнваллиса, когда и произошли почти все бои, которыми ограничилось его участие в войне; о плавании в Портсмурт и внезапном нападении французов, когда они пересекали реку Джеймс; о преследовании Лафайета; мушкетной пуле в лодыжке и своем переводе в Нью-Йорк, что в результате позволило ему избежать осады Йорктауна; об ударе штыком в лицо во время небольшой перестрелки, когда условия предварительного мирного соглашения уже были подписаны.
Они добрались до шахты и подъемных механизмов. Какое-то время Росс рассматривал высокие заросли дрока, затем вернулся к кузену, который всматривался в шахту.
– Насколько глубоко она залегает? – спросил Фрэнсис.
– Полагаю, не более тридцати саженей, и большая часть затоплена, но я слышал, как отец говорил, что большая часть старого рудника Треворджи сама осушилась в процессе работы.
– На Грамблере мы начали разрабатывать штрек на восьмидесяти саженях, и выглядит многообещающе. Когда в последний раз пользовались этой лестницей?
– Лет десять назад, полагаю. Прикрой меня от ветра.
Сильный ветер задувал свечи. Прикрывая их шляпами, они начали спускаться по лестнице. Фрэнсис хотел было пойти первым, но Росс его остановил.
– Погоди. Я сначала ее опробую.
Первая дюжина ступеней выглядела довольно прочной, и Фрэнсис тоже начал спускаться. Ствол шахты оказался довольно широким, с прибитой к стене лестницей, поддерживаемой через определенные интервалы деревянными площадками. Некоторые насосные шестерни всё еще оставались на местах, но дальше вниз поотваливались. Когда они спустились ниже уровня, куда проникал дневной свет, в нос им ударил запах затхлости и застоявшейся воды.
Первого уровня они достигли без происшествий. В дымном колеблющемся свете прикрепленной к шляпе свечи Росс всмотрелся в узкую дыру туннеля и решил попробовать спуститься на следующий уровень. Он крикнул об этом Фрэнсису, и они стали спускаться дальше. Фрэнсис случайно столкнул камень, тот громыхнул об следующую площадку и с мягким плеском булькнул в невидимой воде внизу.
Теперь ступеньки стали коварными. Несколько отсутствовали разом, а затем одна обрушилась, как только Росс перенес на неё свой вес. Его нога провалилась на следующую ступеньку, которая оказалась прочной.
– Если я когда-нибудь открою шахту, – крикнул он вверх, его голос эхом отразился в замкнутом пространстве, – то в основной шахте поставлю железные лестницы.
– В лучшие времена мы намеревались сделать это на Грамблере. Так погиб отец Бартла.
Ноги Росса погрузились в воду. Он наклонил голову, чтобы вглядеться в темную, маслянистую воду, преграждавшую путь. Уровень воды за последние месяцы упал, поскольку стены вокруг покрывала зеленая тина. Из его рта вырывался пар, сливаясь с дымком от свечи. Рядом с ним, примерно на два фута погруженный в воду, открывался вход на второй уровень. Эта была самая нижняя часть старого рудника Треворджи.
Он сделал еще пару шагов вниз, пока вода не поднялась выше колен, а потом сошел с лестницы, ступив в туннель.
– Фу! Ну и вонь! – донеслось со стороны Фрэнсиса. – Интересно, сколько сюда выкинули нежеланных младенцев.
– Думаю, что этот уровень идет на восток под долиной, в направлении Мингуза, – отозвался Росс.
Он двинулся в туннель. Всплеск за спиной возвестил о том, что Фрэнсис тоже сошел с лестницы и последовал за ним.
По стенам сочилась буро-зеленая вода, а в некоторых местах потолок нависал так низко, что приходилось сгибаться. Воздух был промозглым и вонючим, и пару раз свечи заморгали, как будто вот-вот погаснут. Фрэнсис нагнал кузена, когда туннель расширился до пещеры. Росс всмотрелся в ту стену, где начали добычу.
– Посмотри сюда, – указал Росс. – Смотри, это полоска олова между пиритом. Они неправильно выбрали уровень. Мы знаем, насколько большими разрывы между пластами были на Грамблере.
Фрэнсис намочил палец в воде и потер породу, где показались слабые темные вкрапления олова.
– А что потом? Ты еще не видел наших смет на Грамблере, с тех пор как вернулся? Прибыль – всего лишь жалкая иллюзия, прыгающая не на ту сторону гроссбуха.
– На Грамблере вы слишком сильно углубились. Подъемные механизмы обходились в целое состояние еще когда я уезжал.
– Они не просто жгут уголь. Они пожирают его, как осел пожирает клубнику. Хрум – и они орут "ещёёё".
– А здесь будет достаточно и небольшого подъемника. На этом уровне можно работать даже без откачки.
– Не забывай, сейчас осень.
Росс повернулся и уставился на черную, грязную воду, поднявшуюся выше колен, потом снова посмотрел на потолок. Фрэнсис прав. Они смогли забраться так далеко только благодаря малому количеству осадков летом. Вода сейчас прибывала. Через несколько дней, возможно, даже часов, станет невозможно вернуться назад.
– Росс, – позвал кузен. – Ты слышал ведь, что на следующей неделе я намерен жениться?
Росс прекратил своё исследование стен и выпрямился. Он был примерно на три дюйма выше двоюродного брата.
– Верити мне сказала.
– Хм. Она также сказала, что ты не хочешь присутствовать на свадьбе.
– О... не так многословно. Но то да сё... Мой дом – как разграбленный Карфаген. Кроме того, я никогда не любил церемонии. Давай пройдем еще немного. Интересно, возможно ли осушить все эти старые разработки с помощью штольни в сторону низины за Марасанвосом.
Через пару секунд Фрэнсис последовал за своим кузеном.
Мерцающий, колеблющийся свет двух свечей разрезал тьму то здесь, то там, рисуя смутные, преследующие их тени и странные, гротескные отражения на бутылочного цвета воде.
Вскоре тоннель сузился и принял яйцевидную форму около четырех футов и шести дюймов высотой и не более трех футов в поперечнике в самой широкой части. На самом деле, он был пробит достаточно большим, чтобы мог пройти человек с тачкой и склонив голову. Вода доходила почти до самой широкой части яйца, а стены отполировало трением давно позабытых локтей.
Фрэнсис начал чувствовать нехватку воздуха, необходимость распрямить согнутую спину, вес тысяч тонн породы над головой.
– Ты, разумеется, должен прийти на свадьбу, – сказал он, повышая голос. Его свеча зашипела, когда на неё упала капля воды. – Мы сильно огорчимся, если ты не придешь.
– Чепуха. В округе скоро устанут об этом болтать.
– Ты чертовски обидчив сегодня. Это наше общее желание, чтобы ты пришел. Моё и...
– Элизабет?
– Она особенно просила, чтобы ты пришел.
Росс пытался переварить услышанное.
– Очень хорошо. В котором часу?
– В полдень. Джордж Уорлегган будет моим шафером.
– Джордж Уорлегган?
– Да. Я знаю, что ты...
– Видишь, местность немного поднимается. Мы сейчас поворачиваем к северу.
– Мы не намерены устраивать большую свадьбу, – сказал Фрэнсис. – Только наши семьи и парочка друзей. Кузен Уильям-Альфред совершит обряд, а мистер Оджерс ему поможет. Росс, я хотел объяснить...
– Здесь воздух становится лучше, – мрачно произнес Росс, огибая неудобный угол узкого туннеля и вызвав лавину камней, с плеском шлепнувшихся в воду.
Они поднялись на несколько футов, вода почти пропала. Впереди мелькнул проблеск света. Всё еще поднимаясь, они достигли вентиляционной шахты – одного из многочисленных колодцев, пробитых вниз, чтобы сделать условия работы хотя бы сносными. Как и ствол основной шахты, она шла глубже и была полна воды, – всего в нескольких футах от них ее пересекал узкий деревянный мостик.
Но лестницы не было.
Они всмотрелись наверх – в небольшой кружок дневного света над головой.
– Где мы? – спросил Росс. – Должно быть, рядом с дорогой к Рин-Уоллас.
– Или на краю песчаных холмов. Послушай, Росс, я хотел бы объяснить. Когда я впервые повстречал Элизабет прошлой весной, у меня и в мыслях не было становиться между вами. Это случилось, как удар с небес. И она, и я...
– Какого черта! – Росс повернулся, его лицо было возбужденным и пугающим. – Разве не достаточно...
И таково было выражение его лица, что Фрэнсис сделал шаг назад к деревянному мостику, пересекающему ствол шахты, мостик как сухое печенье рассыпался на куски, и Фрэнсис свалился в воду.
Это произошло так быстро, что ничего нельзя было поделать. Росс подумал: "Фрэнсис не умеет плавать".
В полутьме Росс как-то спустился к поверхности: рука, светлые волосы и шляпа виднелись на поверхности воды – одежда еще поддерживала его на плаву, пока не пропиталась водой. Росс упал на живот, перегнулся над краем, почти потеряв равновесие – не достать. Отчаянное лицо, вязкая вода... Росс схватил кусок прогнившего мостика, размахнулся и большим железным гвоздем зацепился за плечо сюртука кузена, подтянул, и сюртук порвался, рука ухватилась за конец доски, и Росс снова потянул, и, прежде чем деревяшка сломалась, их пальцы встретились.
Лёжа на скользком каменном полу, Росс напряг мышцы и вытащил кузена.
Какое-то время они сидели молча. Фрэнсис часто дышал и отплевывал тухлую воду.
– О Господи! По какой причине ты так разъярился? – гневно спросил он.
– О Господи, почему ты не научился плавать! – парировал Росс.
Они снова замолчали. Вырвавшееся напряжение повисло в воздухе, словно ядовитый газ, имя которому подобрать было нельзя, а игнорировать опасно.
Пока они так сидели, Фрэнсис бросал на кузена косые взгляды. В тот первый вечер по возвращении Росса он ожидал и понимал разочарование и негодование Росса. Но в своей непринужденной, беззаботной манере и не предполагал о степени бушующих эмоций за осунувшимся лицом кузена. Теперь он это знал.
Он также чувствовал, что это падение – не единственная опасность, в которой он очутился... в которой, возможно, он всё еще находился.
Оба потеряли свои свечи и не взяли запасных. Фрэнсис взглянул на пятно света высоко над головой. Жаль, что тут нет лестницы. Обратное путешествие по тому же пути, как они сюда пришли, на ощупь и в темноте – неприятное дельце...
Через минуту он отжал сюртук и начал путь обратно. Росс последовал за ним с отчасти мрачным, а отчасти ироничным выражением лица. Инцидент, возможно, и передал Фрэнсису степень обиды кузена, но Росс чувствовал, что также и показал его собственные барьеры.
Это событие многое показало ему самому.
Глава четвертая
На предшествующей свадьбе неделе Росс покидал поместье лишь однажды, чтобы посетить церковь в Соле.
Джошуа пожелал, чтобы его похоронили в одной могиле с женой, так что смотреть было особо не на что.
Священной памяти Грейс-Марии: любимой жене Джошуа Полдарка, которая ушла из жизни 9 мая 1770 года в возрасте тридцати лет. Quidquid Amor Jussit, Non Est Contemnere Tutum [3]3
Не стоит презирать веления Амура (лат.) – цитата из Овидия.
[Закрыть].
А внизу Чарльз велел вырезать: и Джошуа Полдарк из Нампары, графство Корнуолл, эсквайр, умерший 11 марта 1783 в возрасте пятидесяти девяти лет.
Другое изменение заключалось в том, что посаженные Джошуа кусты выкорчевали, и могила немного заросла травой. Рядом на небольшом надгробии значилось: Клод-Энтони Полдарк, умер 9 января 1771 года, на шестом году жизни.
Четыре дня спустя Росс вернулся в церковь, чтобы похоронить надежды, которыми тешил себя более двух лет.
Всё это время в глубине души он был убежден, что свадьба не состоится. В это было также трудно поверить, как если бы кто-нибудь сказал ему, что он умрёт.
Церковь Сола стояла в полумиле от одноименной деревни, в начале ведущей в неё дороги. Сегодня главный алтарь украшали золотистые хризантемы, а четверо музыкантов пиликали на скрипках и виолончелях псалмы. Присутствовало двадцать гостей. Росс сидел ближе к алтарю на одной из высоких и столь удобных для сна скамеек, смотрел на две коленопреклоненные фигуры и слушал монотонный голос Уильяма-Альфреда, скрепляющего и юридические, и духовные узы.
Вскоре, даже, казалось, слишком скоро для столь важного события, они снова вышли на церковный двор, где собралось около четырех десятков жителей Сола, Тренвита и Грамблера, стоявших на почтительном расстоянии и вразнобой выкрикивающих жидкие приветствия, когда жених и невеста появились в дверях.
Стоял погожий ноябрьский день – местами голубое небо, временами проглядывало солнце, а свежий ветер неспешно толкал серо-белые громады облаков. Фата Элизабет из старомодного кружева обволакивала её фигуру, придавая призрачный и бесплотный вид. Она казалась маленьким облачком, сбившимся с пути и затерявшемся среди людей. Вскоре они сели в экипаж, который загрохотали по ухабистой дороге, а за ними верхом потянулась остальная часть свадебной процессии.
Элизабет и ее родители выехали из Кенвина в семейном экипаже семьи Чайновет. Они ехали по узким переулкам с разбитым колеями, трясясь и покачиваясь, поднимая за собой клубы серой пыли, которая оседала на людях, явившихся на них поглазеть. Появление такого транспортного средства в этих бедных краях было событием первостепенной важности. Верхом или с упряжкой мулов – вот все привычные способы передвижения. Весть же об их прибытии разнеслась быстрее, чем большие колеса в железной оправе могли довезти сам экипаж. Оловянных дел мастера, работавшие у ближайшего ручья, земледельцы и их жены, поденщики с ферм, отдыхающие шахтеры, бродяги из четырех приходов пришли посмотреть, как экипаж будет проезжать мимо. Псы лаяли, мулы кричали, голые дети с криками бежали за каретой в клубах поднявшейся пыли.
Когда кортеж доехал до ведущей к дому аллеи, кучер пустил лошадей неспешной рысью. Стоящий сзади Бартл протрубил в рожок, и они красиво подъехали к парадному входу Тренвит-хауса под выкрики всадников, сопровождающих карету по бокам.
В доме был приготовлен банкет, затмивший своим размахом все доселе виданные празднества. Тут присутствовали все, встретившие Росса в вечер его приезда. Миссис Чайновет, столь же милая, как ручная орлица; доктор Чоук и его хорошенькая, но глупенькая жена; Чарльз, вырядившийся по случаю торжества в новый пышный парик, тёмный бархатный сюртук с кружевными манжетами и красную жилетку. Верити почти не сидела за столом, снуя туда и обратно, чтобы убедиться, что всё идет надлежащим образом. Её аккуратно начесанные волосы порядком растрепались после полудня. Кузен Уилльям-Альфред, тощий, бледный и неподступный, придавал празднеству определенную торжественность и строгость. Его жена Дороти отсутствовала, сославшись на свою привычную отговорку – беременность. Тетушка Агата, которая занимала привычное место в конце стола, облачилась в старомодное бархатное платье с кринолином из китового уса и кружевной чепец на пыльном парике.
Кроме тех, кто встретил Росса тем вечером, здесь присутствовал Хеншоу, дородный молодой человек с лазоревыми глазами, который, несмотря на свои маленькие руки и ноги, передвигался весьма проворно для человека подобной комплекции. Миссис Хеншоу чувствовала себя здесь не в своей тарелке и в промежутках между вымученными попытками изящно пригубить яства бросала на гостей смущенные взгляды. А вот её муж, который с восьми лет работал в шахте и не умел ни читать, ни писать, чувствовал себя своим в любом обществе, и вскоре уже вовсю ковырял десертной вилкой в зубах.
Напротив них, стараясь не замечать сие непотребство, сидела миссис Тиг, вдова дальнего родственника с небольшим поместьем возле Сент-Агнесс; за столом также сидели через одну её пять незамужних дочерей – Фейт, Хоуп, Пейшенс, Джоан и Рут.
Рядом с ней находился капитан Блейми, которого Росс прежде не встречал. Спокойный, видный мужчина лет сорока, капитан пакетбота на линии Фалмут-Лиссабон. За весь длинный ужин Росс заметил, что моряк заговорил лишь дважды, и только с Верити, поблагодарив её за угощение. Спиртного он не пил.
Другой священник не оказал кузену Уильяму-Альфреду помощи в придании этому дню торжественности. Преподобному мистеру Оджерсу, высушенному маленькому человечку, была вверена в попечение деревня Сол вкупе с Грамблером и по этому случаю его попечитель, священник, живущий в Пезансе, платил ему сорок фунтов стерлингов в год. На эту сумму Оджерс содержал жену, корову и десять детей. Теперь же, одетый в позеленевший от постоянного ношения сюртук и выцветшей парик из конского волоса, он занял место за столом и постоянно тянул руку с грязной каймой под обгрызенными ногтями за следующим блюдом, пока его узкие челюсти работали, уничтожая еще стоявшее перед ним. Было что-то кроличье в его быстрых вороватых движениях: грызть, грызть, грызть, пока никто не спугнул.
Венчало компанию семейство Николаса Уорлеггана: отец, мать и сын.
Они единственные представляли нуворишей графства. Отец старшего Уорлеггана был деревенским кузнецом, начавшим потихоньку плавить олово. Его сын Николас переехал в Труро и открыл плавильню. На этих корнях и зиждилось их благосостояние. Мистер Николас Уорлегган обладал тяжелой верхней губой, глазами цвета базальта и огромными ручищами, всё еще отмеченными следами его давней профессии. Двадцать пять лет назад он женился на Мэри Лэшбрук из Эджкумба, и первый плод этого союза присутствовал сегодня в виде Джорджа Уорлеггана – имя, приобретающее известность в горнодобывающих и банковских кругах, и уже давшее о себе знать там, где отец его ничем не отметился.
Лицо у Джорджа было крупным, как и все черты лица: резко очерченный ястребиный нос, пронзительные карие глаза, которые он использовал чаще, чем шею, чтобы рассмотреть, что находится сбоку. Эту особенность в Уорлегане подметил Опи [4]4
Джон Опи (1761-1807) – английский живописец. Родился в семье плотника в Сент-Агнесс, в Корнуолле.
[Закрыть], нарисовавший в этом году его портрет.
Когда наконец с едой было покончено, большой стол сдвинули в сторону, и усталые гости уселись в кружок, чтобы посмотреть на петушиные бои.
Верити с Фрэнсисом попытались возразить, что подобные развлечения непристойны, но Чарльз резко их оборвал. Ему редко выдавался случай провести бой у себя дома. В основном ему приходилось ехать в Труро или Редрат, довольно утомительное занятие, к которому он становился всё менее расположен. Кроме того, Николас Уорлегган привел Красную Перчатку, бойцового петуха с репутацией, и хотел выставить его против любого желающего. К тому же бойцовые петухи Чарльза потеряют хватку, если им не давать отведать свежего мяса.
Слуга Уорлегганов принес Красную Перчатку и еще одну птицу. Мгновением спустя вернулся доктор Чоук с парочкой своих любимцев. Вслед за ним появился Бартл с тремя петухами Чарльза.
Росс смущенно оглядывался по сторонам в поисках Элизабет. Он знал, что она ненавидит петушиные бои. И действительно, она ускользнула в угол зала и сидела на диване возле лестницы, попивая вместе с Верити чай. Кузен Уильям-Альфред, который не одобрял азартные игры из религиозных соображений, удалился в другой угол возле лестницы, где на треногом аналое из красного дерева лежала Библия. Сверху же хмуро глядели семейные портреты. Росс услышал, как кузен обсуждает с преподобным Оджерсом плачевное состояние церкви в Соле.
Лицо Элизабет покрылось легким румянцем, когда к ней подошел Росс.
– Скажи, Росс, – произнесла Верити, – разве она не мила в свадебном платье? И разве не шло всё прекрасно до этой минуты? Ох уже эти мужчины со своими петушиными боями! Так нет, еда им не мила, если не увидят, как льется кровь в их глупых забавах. Не желаешь чаю?
Росс, поблагодарив, отказался.
– Прекрасный пир. Но сейчас после него меня лишь тянет в сон.
– Что ж, мне нужно идти, найти миссис Табб, надо еще о многом позаботиться. Половина гостей остается на ночь.
Верити оставила их и на мгновение прислушалась к спорам по поводу места, которое следовало освободить. В предвкушении развлечения гости довольно быстро оправились от сонливости, вызванной обильной едой. Наступил решающий момент.
– Ты тоже остаешься? – спросил Росс.
– Только сегодня. Завтра мы уезжаем в Фалмут на две недели.
Он опустил глаза и наблюдал, как она смотрит на другую сторону комнаты. Ее белокурые волосы были коротко уложены на затылке, уши открыты, и у каждого висела единственная прядь. Всё остальное было завито, собрано на голове и сколото небольшим украшением в виде одного ряда жемчужин. Платье с пышными рукавами из тончайшего кружева закрывало шею.
Росс искал этой встречи, а теперь не знал, что сказать. Так часто бывало в те дни, когда они только что познакомились. Ее хрупкая красота часто сковывала ему язык, пока он наконец-то не узнал Элизабет по-настоящему.
– Росс, – сказала она, – должно быть, тебе интересно, почему я хотела, чтобы ты сегодня пришел. Но мы не виделись, поэтому мне показалось, что следует с тобой поговорить.
Она прервалась на мгновенье, прикусив губу, и Росс наблюдал, как она побледнела и снова залилась румянцем.
– Сегодня мой день. Я очень хочу быть счастливой и желаю всем вокруг того же. Нет времени всё объяснять, вероятно, я всё равно не смогла бы объяснить, даже если бы оно было. Но я хочу, чтобы ты попытался простить меня за все несчастье, что я могла тебе принести.
– Не за что прощать, – сказал Росс, – не было никаких формальных обязательств.
Она взглянула мимоходом в его серые глаза, в которых, казалось, виднелся намек на негодование.
– Ты знаешь, что дело не в этом...
Первый петушиный бой закончился, и зрители уже хлопали и кричали, а побежденную птицу, роняющую перья и кровь, унесли с арены.
– Да что же это, будто и вовсе не было драки, – заявил Чарльз Полдарк. – Пфф! Вот уж редко мне приходилось видеть, чтобы пять гиней зарабатывали так быстро.
– Да, – сказал доктор Чоук, чья птица победила одного из петухов Уорлегганов. – Парацельс недооценил противника. Фатальная ошибка.
– Быстленько! – заговорила Полли Чоук, поглаживая голову победителя, которого держал лакей. – Победитель выглядел вовсе не таким зловещим, пока не взыглал его нлав. Все знают, как я такое люблю!
– Он поранился, мэм, – заметил лакей. – Вы испачкаете перчатки.
– Что ж, тепель я смогу позволить себе купить новую палу! – ответила Полли.
Раздался смех, хотя ее муж нахмурил брови, отметив тем самым бестактность.
– Всё равно, это плохое представление, – настаивал Чарльз. – Многие цыплята могли бы устроить лучшее. Мой Герцог проглотил бы любого из них, а ему и двух лет нет!
– Давайте-ка взглянем на вашего Герцога, – вежливо произнес мистер Уорлегган. – Возможно, вы захотите свести его с Красной Перчаткой.
– С кем? С чем? – спросила тетушка Агата, смахнув слюну с подбородка. – Это будет такой позор, такой позор.
– По крайней мере, увидим, голубая ли у него кровь, – заявил мистер Уорлегган.
– Королевская битва? – спросил Чарльз. – Я не против. Каков вес вашей птицы?
– Ровно четыре фунта.
– Значит, они друг другу подходят! Герцог весит три и тринадцать унций. Пусть их принесут, и поглядим.
Двух птиц вытащили и сравнили. Красная Перчатка выглядел мелким для своего веса – злобное создание, покрытое шрамами, закаленное в двадцати сражениях. Герцог был молодой птицей, дравшейся лишь однажды или дважды, и то лишь с местными.
– А ставки? – спросил Джордж Уорлегган.
– Как пожелаете, – взглянул Чарльз на своего гостя.
– Сто гиней? – предложил Уорлегган.
На мгновение воцарилась тишина.
– ...И целый ряд колонн, поддерживающих крышу, – сказал мистер Оджерс, – ...скрепленных вместе лишь железными прутьями и зажимами, которые постоянно нужно укреплять. Восточные и западные стены практически шатаются.
– Да-да, я так и представлял, – прокричал Чарльз. – Ставьте в поединок.
Подготовка началась с большим вниманием к деталям, чем обычно. Каковы бы ни были привычные ставки Николаса Уорлеггана, не в обычае местных сквайров с финансовым положением как у мистера Полдарка было ставить так много.
– ...Ты знаешь, что дело не в этом, – повторила Элизабет шепотом. – Между нами всё было ясно. Но мы были так молоды...
– Не понимаю, – сказал Росс, – чем поможет твое объяснение. Сегодня всё решилось...
– Элизабет, – произнесла внезапно появившаяся поблизости миссис Чайновет, – ты должна помнить, что это твой день, и присоединиться к обществу, а не отделяться в подобной манере.
– Благодарю, мама. Но ты же знаешь, у меня нет к этому душа не лежит. Уверена, что меня не хватятся, пока всё не закончится.
Миссис Чайновет распрямила спину, и их глаза встретились. Но она почувствовала решительность в тихом голосе дочери и не настаивала, а взглянула на Росса и холодно ему улыбнулась.
– Росс, я знаю, что вы выказываете интерес к такого рода развлечениями. Возможно, вы просветите меня относительно разных тонкостей.
Росс улыбнулся в ответ.
– Я убежден, мэм, что ни в одной схватке нет таких тонкостей, в которых я мог бы предложить вам дельный совет.
Миссис Чайновет окинула его пронзительным взглядом и отвернулась.
– Пришлю к тебе Фрэнсиса, Элизабет, – сказала она и удалилась.
Перед началом поединка повисла тишина.
– И более того, – сказал мистер Оджерс, – хуже всего состояние церковного двора. Там столько могил, что едва ли найдешь клочок земли, чтобы не наткнуться на гниющие кости, черепа или скелет. Даже лопату страшно воткнуть.
– Как ты посмел заявить такое моей матери! – воскликнула Элизабет.
– Честность всегда оскорбительна? – ответил Росс. – Мне жаль.
Внезапный шепоток дал понять, что поединок начался. С первых же секунд Красная Перчатка завладел преимуществом. Его глазки блестели, он налетел три или четыре раза, наметив цель и оставив после себя кровь, при этом точно зная, когда отступить, прежде чем другая птица сможет воспользоваться собственными шпорами. Герцог привык к подобным играм, но другого класса.
Поединок затянулся, и наблюдатели смотрели с возрастающим оживлением. Чарльз и Агата возглавили хор ободрительных и разочарованных выкриков. Герцог лежал под Красной Перчаткой, перья его трепетали, но он чудесным образом избежал смертельного удара, снова поднялся и вступил в драку. Наконец, они разделились, чтобы вновь сцепиться, с опущенными головами и лишившись перьев на шеях. Даже Красная Перчатка устал, а Герцог находился в плачевном состоянии. Перчатка его почти доконал, но так и не прикончил.
– Заберите его! – завопила тетушка Агата. – Чарльз, забери его! У нас есть победитель. Не позволяй, чтобы его покалечили в первой же схватке!
Чарльз в нерешительности пощипывал верхнюю губу. Еще до того, как он успел принять решение, петухи вновь сошлись. И вдруг, совершенно неожиданно для всех, инициатива перешла к Герцогу. Казалось, триумфальная юность вселила в него новые силы. Красная Перчатка, которого застали врасплох, был повержен.
Джордж Уорлегган вцепился в отцовскую руку, уронив табакерку.
– Прекратите поединок! – резко воскликнул он. – Шпоры уже в голове Перчатки.
Он заметил это первым, а теперь и все остальные увидели, что Герцог с оставшимися силами и долей везения выиграл схватку. Даже если бы Уорлегган не вмешался, Красная Перчатка больше не мог драться. Он катался по земле в отчаянной и слабой попытке сбросить другую птицу.
Мистер Уорлегган жестом остановил лакея, нагнулся за табакеркой и спрятал ее.
– Пусть продолжают, – заявил он. – Мне не нужны пенсионеры.
– У нас есть победитель! – раскудахталась тетушка Агата. – Точно, у нас победитель, несомненно. Что ж, разве поединок не окончен? Эта птица выдохлась. Да благословит нас Господь, но как по мне, так она выглядит дохлой. Почему они не остановились?
– Я выпишу чек на сотню гиней, – обратился Уорлегган к Чарльзу ровным тоном, который никого не обманул. – И если вы пожелаете продать вашу птицу, то предложите ее сперва мне. Уверен, из нее выйдет толк.
– Это был удачный удар, – ответил Чарльз, его широкое раскрасневшееся лицо сияло от пота и радости. – На редкость удачный удар. Мало когда я видел лучший поединок с более удивительным концом. Ваша Перчатка – боевая птица.
