Текст книги "Верховные правители"

Автор книги: Уильям Вулфолк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Френк Кенни заключил сделку с этой группой. Он гарантировал защиту от полиции и безопасность всем нынешним лидерам, обещал покончить с бессмысленным соперничеством, стоившим денег и крови. Он сказал, что лучшая часть черной молодежи, самая честолюбивая и стремящаяся к успеху, получит новые возможности. Он также согласился с тем, что со временем вся городская преступность окажется под контролем черных. За эти ценные уступки он попросил черных в течение некоторого периода времени, не превышающего пятнадцать лет, признавать верховную власть одного из главных лидеров Синдиката.

После уговоров Джон Дитрих согласился встретиться с черными боссами для принятия соглашения. Он держался с нескрываемым сарказмом. Обладая незаурядными актерскими способностями, он говорил о "ниггерах" с их акцентом и насмешливо предсказывал, что они все научатся называть его "Массой". Он отправился со своими помощниками на встречу в нью-орлеанский отель, находясь в прекрасном настроении. Во время совещания Дитрих выбросился из окна с двенадцатого этажа. Ходили слухи, что ему помогли сделать это. Вскоре его приближенные договорились с тремя оставшимися членами высшего совета Синдиката, и сотрудничество с Бланкеншипом началось.

Эта история была неизвестна большинству людей, собравшихся на ранчо Бланкеншипа под Амарильо. Им было ни к чему знать о ней. Они интересовались лишь приближением к финальному этапу, который позволит осуществить их цель. Генри Бланкеншипа слушали, не перебивая, почти два часа; его доклад осветил основные детали. Когда Бланкеншип закончил, первым захлопал Джонатан Финкан. Это было важным симптомом. Восьмидесятитрехлетний Финкан имел более чем полувековой опыт тайного общения с верхним эшелоном государственной власти. Его любимым регионом была Южная Америка, он финансировал многочисленные революции и перевороты на этом несчастном континенте, всегда защищая разнообразные собственные деловые интересы.

Когла аплодисменты стихли, Бланкеншип сказал, что охотно ответит на любые вопросы. Когда он занялся этим, вошедший в комнату молодой человек доложил о прибытии ещё одного гостя.

– Гиффорд? – с искренним удивлением произнес Бланкеншип. – Я не вижу причин для его присутствия здесь. А вы, Майер?

– Ни малейших, – сказал Майер Осборн.

Молодой человек показал визитную карточку.

– Он сказал, что приехал по какому-то юридическому вопросу.

– Вчера мы узнали о подозрительном субъекте, управляющем бензоколонкой в нескольких милях отсюда. Я полагаю, что действующий поблизости агент мистера Гиффорда сообщил о необычной активности, и мистер Гиффорд прибыл для личной проверки.

– Как мне поступить? – почтительно спросил молодой человек.

Тихий голос Бланкеншипа выражал ироничную терпимость.

– Мы не хотим укреплять убежденность мистера Гиффорда в том, что имеет место заговор в верхах. Но мы не приглашали его, поэтому вы не обязаны быть чрезмерно вежливым.

– Я понял, сэр.

Молодой человек ушел, и вскоре совещание закончилось. До этого момента Харри МакКаффри не раскрывал рта, он был слишком взволнован, чтобы слушать или выступать самому. Он мог лишь мысленно воскрешать самый ужасный момент своей жизни. Он не мог представить себе Тину мертвой, смириться с её кончиной. Во всех выражениях соболезнования, которые он выслушал перед совещанием, не было и намека на извинение, раскаяние.

Теперь он решил, что пришло время заговорить. Когда люди начали расходиться, он попросил Генри Бланкеншипа уделить ему несколько минут.

– Конечно, – Бланкеншип с любопытством посмотрел на МакКаффри.

Когда они остались наедине, Генри опустился в кресло возле книжных полок и указал на второе кресло, стоящее по другую сторону от резного дубового стола.

– Что вас беспокоит?

– Смерть Тины не была несчастным случаем.

Брови Бланкеншипа слегка сдвинулись.

– Я вас не понимаю, Харри.

– Вскрытие показало, что она случайно утонула в ванне. Но меня нельзя обмануть.

Что-то сдавило грудь МакКаффри.

– Мо Харгис явился ко мне и фактически сказал, что будет лучше, если она умрет.

– Почему он так сказал?

– Он считал, что есть проблема с безопасностью. Я обещал ему, что Тина не причинит вреда. Но его это не убедило.

– Почему вы уверены, что все произошло именно так?

– Я знаю, о чем говорю!

Его глаза гневно сверкнули.

– Я заявляю официально. Я не оставлю смерть моей жены без последствий.

– Вы упомянули какую-то проблему с безопасностью.

В комнате воцарилась тишина; МакКаффри решил, что Бланкеншип действительно не в курсе. Генри всегда старался избегать лишней вовлеченности. Если определенные шаги становились необходимыми, он предпочитал не знать о них. С другой стороны, скрывать всю правду неразумно, потому что рано или поздно Бланкеншип все равно узнает её.

– Этому человеку, Гиффорду, стало известно, что у Тины были проблемы. Он отправился к ней в Грэнжвилл. Мо Харгис пронюхал об этом и испугался. Он пришел ко мне.

Харри старался сдержать свой гнев.

– Я сказал ему: руки прочь! Дал ясно понять, что не потерплю, если с моей женой что-то произойдет.

– Вы не знаете точно, что её смерть была неслучайной.

Перед глазами МакКаффри появилось белое лицо Тины, лежащей на столе в морге.

– Я не могу доказать это в суде, но мне это и не нужно. Я хочу поговорить с вами только об одном. Что будет сделано? Я не успокоюсь, пока что-то не будет сделано. Вы всегда могли рассчитывать на мою лояльность, но этому настанет конец, если вы не поддержите меня!

Ни один мускул не дрогнул на лице Генри Бланкеншипа.

– Вы знаете, что я пережил, – быстро добавил МакКаффри. – Вы знали Тину. По-моему, я прошу не слишком много.

Бланкеншип скрестил руки и вздохнул.

– Что вы имеете в виду, Харри?

– Глупо указывать пальцем. Я не знаю, с чего начать. Но вы умеете говорить с ними лучше, чем я. Вас они выслушают.

– Чего вы хотите? – терпеливо спросил Бланкеншип.

– Женщина, которая была с Тиной, когда она утонула. Я знаю её имя. Ясмин. Она – индуска. Я хочу расплаты. Кровь за кровь.

– Вы не знаете, что она причастна.

– Причастна. И это не все. Мне нужен второй человек. Все началось с него. Если бы не он, Тина была бы сейчас жива.

– Гиффорд? Он не пытался причинить вред Тине.

– Такова моя цена, на меньшее я не соглашусь.

– Вы взволнованы, – мягко сказал Бланкеншип. – Мой совет – забудьте об этом.

– Я знаю, что он связан с губернатором, но можно избежать шумихи. Несчастный случай на дороге. Шаг с тротуара, наезд.

– Я действительно не понимаю. Это не игра. Мы не дети.

Харри сознавал, что не может обосновать свои требования, что говорит, как глупец.

– Это не слишком большая плата за то, что сделали с Тиной.

За окном ночь опускалась на пустыню. В темноте светились лишь огоньки близлежащих зданий.

Бланкеншип надолго замолчал.

Наконец он произнес:

– Тина была прелестной, очаровательной женщиной. Я любил её. Как бы все ни случилось, её смерть стала трагедией.

Его глаза, увеличенные очками, встретились с глазами МакКаффри.

– Но ваша просьба неразумна. Я не уверен, что смогу заставить кого-то понять ваши чувства.

– Вы должны. Никто другой не сумеет сделать это.

– Вы не пересмотрите свое решение?

– Только не это. Посмотрите моими глазами.

– Я стараюсь. Это нелегко, Харри.

В прошлом МакКаффри отступал при менее явных предостережениях. Сейчас он потерял чутье и резко, бестактно заявил:

– Говорить надо с Фрэнком Кенни. Вы сделаете это?

Бланкеншип задумался. Потом медленно ответил:

– Хорошо. Я обещаю вам поговорить с Фрэнком.

Где-то начали бить часы.

За всю жизнь сильнее всего Генри Бланкеншипа потрясло событие, происшедшее, когда ему было двенадцать лет.

Вскоре после Второй Мировой войны его отец стал фактически главой созданного им маленького городка с названием Атиум и населением в восемнадцать тысяч человек. Сначала это было барачное поселение для ковбоев, к которому добавили бар, бордель и несколько лавок; их владельцы построили дома для своих семей. Джордж Бланкеншип правил также на большой территории, равной по размерам мелкому штату. Некоторые поселенцы пытались заявить о своих правах на земли, но они прожили недолго. Один человек был распят на стене своей бревенчатой хижины, другой сгорел, посевы третьего вытоптало стадо скота. Джордж Бланкеншип не позволял никому селиться на его земле без приглашения.

Также он не разрешал высказывать в своем доме мысли, отличные от его собственных. Это жилище напоминало дворец своими размерами и причудливостью – эти качества возмещали недостаток вкуса. Трехэтажный дом, возвышавшийся над плоской равниной, обладал дерзким величием. Та же надменность проявлялась в узколобом баптизме, насаждаемом Джорджем Бланкеншипом в своей колонии. Он неодобрительно относился к игре в карты, танцам и театру. Его жестким религиозным убеждениям удавалось сосуществовать с финансовой беспринципностью и похотливостью. Будучи весьма сексуальным мужчиной, он считал своим долгом использовать собственные природные способности во благо женской половины человечества. Ни одна хорошенькая служанка, горничная или повариха, работавшая в доме, не могла пожаловаться на пренебрежение со стороны хозяина.

Двенадцатилетний Генри узнал об этом, отправившись однажды днем к ручью; он увидел на маленькой лужайке отца, обнимавшего Клару, помощницу экономки. Голос отца удивил Генри. Он звучал, как голос ребенка.

– Ты одета.

Генри лежал на земле, опираясь на локоть и покусывая длинную травинку. Он увидел, как Клара расстегнула верхнюю пуговицу своей блузки. Ее высокие груди гордо обнажились. Отец обхватил губами твердый, торчащий сосок. Клара прижала к себе его голову; её бедра, прикрытые широкой юбкой, раздвинулись, нижняя часть тела начала слегка покачиваться.

Молодой Генри ощутил шевеление в паху. Испытывая сильное возбуждение, он не издавал ни единого звука. Он схватил рукой свой член и кончил в тот момент, когда Клара застонала.

Поздно вечером, когда ему полагалось спать, он встал, надел халат поверх пижамы и направился в крыло, где жили слуги, в комнату Клары. Он постучал в дверь; удивленная Клара открыла её. Девушка была в ночной рубашке и жакете, прикрывавшем плечи, но глубокая ложбинка между великолепных грудей оставалась обнаженной. Генри отчетливо помнил, как они выглядели днем, и это дало ему смелость заявить о своем желании.

Она уставилась на него.

– Возвращайся в свою комнату, пока родители не узнали о твоих помыслах.

– Я видел тебя сегодня с моим отцом. Видел все, что произошло.

Клара быстро бросила взгляд вдоль короткого коридора и жестом приказала Генри зайти. Ее комната была просторной, но скромно обставленной; штора закрывала единственное окно. На кровати с латунными стойками лежало откинутое покрывало лимонного цвета, под которым находилась белая простыня. Слегка смятая подушка сохраняла след от головы – стук в дверь поднял Клару с постели.

– О чем ты говоришь? Я ещё ни разу в жизни не сталкивалась с такой наглостью, – сказала она.

Генри улыбнулся ей; он ещё мало знал о жизни, но в его улыбке были мудрость и искушенность. Он рассказал ей обо всем, что видел на лужайке. Выбор деталей был столь убедительным, что краска залила щеки Клары.

– Постыдись, – сказала она наконец. – В твоем-то возрасте. Твой отец знает?

– Я бы не стал говорить ему или матери.

Он направила взгляд на угол комнаты, невольная улыбка тронула края её рта.

– Я действительно тебе нравлюсь, да?

– Я считаю, что ты очень красивая.

Его прямота застигла её врасплох, от удовольствия на её щеках появились ямочки.

– Ты хорошенький. Ты не похож на твоего отца. Внешне. Но ты действительно хорошенький.

Она откинула голову назад и засмеялась. У неё была сильная, мускулистая шея. Девушка опустилась на кровать.

– Хочешь посидеть у меня на коленях, господин Генри?

Тесный контакт возбуждал его. Он вспомнил, что делал отец. Она не отодвинула свой полный бюст.

– Осторожно, – сказала она. – Не кусай так сильно.

Но её рука крепко прижимала его рот к красной торчащей пуговке, лицо Клары выражало радостное одобрение.

Через несколько минут её дыхание стало тяжелым, бедра начали двигаться, как днем, когда она была с его отцом. Генри слегка вздрогнул, когда она прикоснулась к нему. Спустя мгновение она усмехнулась.

– Господин Генри, ты, кажется, не готов.

Его терзала боль в паху.

– Ты можешь что-то сделать? – спросил он.

Она облизала языком полные губы.

– Возможно. Однако ты обучаешься весьма стремительно.

Он не знал точно, что она намерена сделать; он сидел с опущенными до колен пижамными штанами; она встала на колени у края кровати. Ее плечи были белыми, округлыми, нежными, с тонкими синими прожилками.

– Я не вижу, с чем тут можно поработать, – сказала она.

Ее ладони крутили маленький отросток. Она играла им, пока инструмент не отвердел, затем приблизила свое лицо к его паху. Взяла в рот член Генри. Мальчик едва не взорвался от нетерпеливой страсти.

Она быстро встала, задрала ночную рубашку; Генри откинулся на кровать. Она села на него. Его твердое мужское естество проникло во влажную щель. Клара слегка приподнялась, удерживая Генри внутри себя, потом снова погрузила его в теплую бездну...

– Что здесь происходит? Что вы делаете? – спросил отец.

Это событие стало самым большим потрясением в жизни молодого Генри Бланкеншипа.

Разгневанный отец, на волосатом теле которого был халат, стоял у порога. Его изумление и ярость нарастали, пока лицо не превратилось в единое багровое пятно.

Клара слезла с Генри и откатилась в сторону, закрыв лицо руками и плача. Отец шагнул вперед. Клара успела прийти в себя и вовремя убежать. Отец проводил её непристойной бранью.

– Собирай вещи, шлюха. Распутница!

И тут перед глазами молодого Генри появилась темная пелена. Он боролся с ней. Вместе со зрением пропали все другие чувства. Он попытался встать, но рухнул вперед. Это был его первый эпилептический припадок.

Было решено, что ввиду болезни Генри не будет учиться в колледже. В ранней юности он был близок только со своей матерью. Слишком рано лишившись общения со сверстниками, он жил в мире собственных фантазий. Вел двойное существование – одно было мрачным, тайным, полным самопостижения, другое вынуждало его быть невольным гостем в шумном, многолюдном отцовском мире. В эти годы полностью развилась его тяга к уединению, он проводил много времени в лесу, на охоте. Дома, когда к нему обращались незнакомые люди, он заикался, краснел, находил предлог для ухода. К двадцати годам он превратился в печального замкнутого человека. Именно тогда Джордж решил вовлечь его в бизнес. В этом сложном мире Генри нашел не только призвание, но и страсть.

Отец бросил его в новое окружение с той же безжалостностью, с какой он бросил когда-то своего шестилетнего сына в озеро, желая узнать, сможет ли он поплыть. Генри поплыл. Он овладевал премудростями бизнеса с такой настойчивостью, что быстро восполнил все пробелы. Он учился вести бухгалтерские книги, осваивал технику заключения сделок и ведения переговоров. Он прекрасно освоился в водовороте дел, кипевшем вокруг "Бланкеншип Энтерпрайзис". Скоро стало ясно, что Генри обладал редкими талантами: мощным воображением, сочетавшимся с большим интеллектом, способностью строить грандиозные планы и с невероятной энергией бороться за их осуществление. В бизнесе он был бесстрашным, иногда дерзким; его напор сметал все препятствия. Немногие конкуренты могли противостоять ему. Еще до своего тридцатилетия он стал признанным лидером, фигурой почти мифической. Джозеф Эндрью говорил с восхищением: "Мой внук похож на меня в молодости. Из нынешнего поколения только он один смог бы вести дела с гигантами той эпохи." Джордж с гордостью отвечал: "У моего сына нет достойных соперников. Он состязается сам с собой – и один Бог ведает, куда это приведет его."

Джордж овдовел – Эми тихо прекратила свою вялую борьбу за жизнь, испустив дух в шумной комнате. Приближаясь к своему семидесятилетию, Джордж оставался энергичным человеком, упрямо отказывавшимся прислушиваться к намекам на то, что ему пора сбавить обороты. В один уик-энд он отправился на берег океана с молодой женой человека, сидевшего в тюрьме за растрату банковских средств. После изнурительных дневных радений в коттедже он пошел с женщиной к воде, чтобы поплавать. Джордж ужасно гордился своей физической выносливостью. Он принял вызов своей спутницы, и они поплыли к буйку, находившемуся в полумиле от берега. Через несколько часов океан выбросил его тело на пляж, и молодой Генри стал единоличным хозяином семейного состояния.

Тридцатилетний Генри, полностью вступив в права наследования, начал энергично приобретать собственность. Среди его покупок была крупная кинокомпания, позволявшая ему выбирать любовниц из числа самых красивых женщин Голливуда. Однажды утром, во время совещания на студии, пока его сотрудники обсуждали объединение с другой киностудией, Генри рассеянно посмотрел в окно. Беседа мало интересовала Бланкеншипа, потому что он уже принял решение и лишь вежливо ждал, когда придет время объявить его. Самая восхитительная девушка из всех, каких он видел, подъехала к воротам студии на белом "мазерати". Генри подозвал одного из своих помощников, чтобы спросить у него, кто эта незнакомка. Прозвучал безжалостный ответ: она не работала на студии, а была новой женой одного из наиболее популярных актеров, мужественного героя вестернов. Молодая женщина, которую звали Кей, была безумно влюблена в своего мужа.

Генри кивнул и оставил эту тему, но девушка поразила его с первого взгляда. Желание овладеть ею заставило его сердце биться чаще. На следующий день он захотел узнать не только о девушке, но и о её муже. Ему были нужны факты, отсутствовавшие в студийных биографиях и пресс-релизах. Раздобыть их не составило большого труда; Генри давно осознал ценность агентств по сбору информации. Он владел крупнейшей в стране фирмой по оценке платежеспособности. В ходе тщательного изучения финансового положения человека агенты проникали в его личную жизнь и вводили в компьютеры информацию, считавшуюся секретной. При этом люди Бланкеншипа использовали также весьма необычный источник: популярный фотожурнал. Его первоклассный детективный отдел породил ряд крупных скандалов, связанных с именами члена Верховного суда, бывшего сенатора, делового партнера бывшего спикера конгресса. Поскольку Бланкеншип контролировал этот журнал, ему было достаточно позвонить издателю, чтобы репортеры получили задание покопаться в жизни кинозвезды. Через несколько недель Бланкеншип получил всю имеющуюся в наличии информацию. Биография звезды была вымышленной. Актер не работал на ранчо и не учился ездить верхом у того же седого ковбоя, который посадил в седло Джона Уэйна. Он не воевал во Вьетнаме и не вел патруль по склонам Гамбургер-хилл. Но эти сведения Генри счел бесполезными; они не могли повлиять на чувства молодой жены. Влюбленные женщины слишком охотно прощают своим избранникам такой обман.

Один факт привлек внимание Генри. Актер питал необычную любовь к быстроходным машинам – белый "мазерати" принадлежал ему – и собирался принять участие в автогонках, пока студия не запретила ему делать это в период действия контракта. Генри исключил этот пункт из нового контракта, заслужив благодарность кинозвезды и его согласие на более длительное сотрудничество при менее выгодных условиях. Долгосрочный контракт, к сожалению, оказался бесполезным для компании, потому что через несколько месяцев на гонках в "Лагуна Хиллз" автомобиль, преследовавший на вираже машину актера, внезапно ударил её и выбросил через бетонный отбойник. Его похоронили в закрытом гробу. На похоронах собралась вся кинематографическая колония. Генри Бланкеншип, редко появлявшийся на людях, сопровождал скорбящую вдову.

Их роман начался тайно и продолжался год, пока они не поженились. Его страсть граничила с безумием. В отсутствие жены воспоминания о ней напоминали аромат духов, запах чувственности, заставлявший его мускулы сладостно трепетать. Не будь её прежний муж мертв, Генри воскресил бы его ради удовольствия убить снова. Он мучил себя, представляя Кей в постели с этим человеком. Он никогда не признавался себе в том, что некоторая сдержанность в их отношениях могла объясняться тем, что Кей была по-прежнему влюблена в своего первого мужа. Ее отчужденность усиливала его маниакальное желание полностью обладать ею. Он был отшельником в пещере, охранявшим редкое сокровище: только он имел право наслаждаться его красотой, прикасаться к нему.

Однажды, рано вернувшись домой с деловой встречи (покинув её в спешке ради общества Кей), он застал её в постели с шофером. Он попытался убить этого человека, бросившись на него, но из-за случившегося приступа потерял сознание. Когда он очнулся, Кей и шофера уже не было. Генри едва не сошел с ума, пока он не нашел её. Он предпринял одну сентиментальную попытку вернуть её с помощью телефонного звонка, но она в конце концов просто рассмеялась. Она сказала ему, что давно подозревала его в причастности к гибели её мужа, единственного человека, которого она действительно любила. Она признала, что с того времени у неё было много мужчин. Она бросила шофера, но сейчас, во время их разговора, в соседней комнате её ждал другой мужчина. Она предложила своему любовнику послушать через отводную трубку несвязное бормотание Генри.

Эта жестокость, несомненно, спасла ей жизнь. Неизвестный свидетель представлял постоянную опасность, потому что из уст Генри неосмотрительно вырвалась угроза. Спустя некоторое время он понял, что уничтожать её нет необходимости. Она сама уничтожала себя. Она постарела за несколько лет; жизнь оставила на её внешности безжалостные следы. Она переехала на виллу в прибрежный мексиканский город, где её потребности удовлетворяли пляжные мальчики. С ярким макияжем, крашеными волосами и потерявшей упругость кожей она напоминала ведьму. У неё не было друзей, и она часто говорила о самоубийстве.

В целом Генри обрел удовлетворение...

Поздним вечером на ранчо под Амарильо светились огни; этот островок казался форпостом цивилизации, сдерживающим натиск варваров всего мира. Генри Бланкеншип в одиночестве обдумывал свою беседу с МакКаффри. Вот уж от кого он меньше всего ждал неприятностей. Но Генри не испытывал чрезмерного удивления. Он был знаком с иррациональной силой чувства, называемого любовью.

– Сколько мне, по твоему, лет, а? – спросила девушка.

Фрэнк Кенни сидел на дальнем от неё конце дивана. Он был в роскошном смокинге и держал в руке бокал с дорогим виски. Они находились одни. Слуга был отпущен; Фрэнк хотел, чтобы вечер прошел приятно, непринужденно, без спешки. Такой ритм подходил ему наилучшим образом. В конце концов, ему исполнилось пятьдесят шесть лет.

– Восемнадцать? – спросил он.

Она улыбнулась, внимательно глядя на него.

– Даже не тепло, – сказала девушка. – Или ты просто хочешь почувствовать себя старым.

Ее комплименты были слишком явными, но Фрэнк не осуждал её за это. Слушая оживленную глупую болтовню, он отмечал совершенство маленьких белых зубов и нежность подвижного розового язычка. Он понимал, почему Бабушка сочла её деликатесом, способным удовлетворить его угасающий сексуальный аппетит. Бабушка шестым чувством угадывала проблему – застенчивость, мазохизм, извращенность или, как в его случае, отсутствие интереса. После тюрьмы он стал другим человеком. Обрел утонченность вкуса, тягу к одиночеству, отвращение к панибратству. Он не запрещал себе сознательно гомосексуальные контакты, но научился воздерживаться от них.

Девушка выпила остатки шампанского из бокала, выпрямив свою тонкую шею. Когда она опустила бокал, её глаза уже были подернуты пеленой. Спокойно, интригующе поглядев на Фрэнка, она подмигнула ему. Да, есть надежда. Он никогда не получал удовольствия от сексуального общения с женщиной, которая ему не нравилась. Немногие женщины давали ему время, необходимое для возникновения симпатии. Это было частью новой морали, которую он искренне осуждал. Гораздо приятнее хотеть одну женщину и заниматься любовью только с ней. Вероятно, так Харри МакКаффри относился к Тине, хотя она, при всех своих светских манерах и высокомерии актрисы, была в некотором смысле шлюхой. Он предпочитал женщин типа его двух старших сестер. Порядочных, целомудренных, глубоких. Повзрослев, они стали напоминать ему могучих кобылиц, мчавшихся по дороге голова к голове, презрительно отвергавших всякие сексуальные домогательства. Они могли осчастливить любого мужчину, но так и не вышли замуж. Они посвятили себя воспитанию младшего брата, зарабатывали стиркой белья средства на его учебу в колледже.

Закончив колледж, он стал протеже известного криминального адвоката Матта Урго. Кенни был симпатичным, образованным, внушающим доверие молодым человеком; он с легкостью вращался в любых кругах – среди гангстеров, политиков, банкиров, профсоюзных боссов; он стал связующим звеном между верхним и нижним мирами.

Он получил свой первый серьезный шанс, когда Винсент Папаньо попал на крючок ФБР. Папаньо тратил огромные средства на подкуп окружных прокуроров, судей, полицейских, обеспечивая безопасность своих друзей и строгость закона к своим врагам. Однако в один из периодов бурной деятельности ФБР составило стовосьмидесятистраничный доклад о том, кто кого содержит. Документ был передан в комиссию по защите законности для изучения перед опубликованием. Через неделю в офисе комиссии прогремел взрыв.

Человек по фамилии Брайдл остановил свой автомобиль через дорогу от этого здания, когда из него выбежали двое мужчин. Спустя минуту прогремел взрыв, повредивший автомобиль Брайдла. Он описал внешность этих людей. После ареста у обоих тест на нитраты оказался положительным, и они отказались сообщить о своей деятельности в тот вечер при включенном детекторе лжи.

Папаньо отправился к Матту Урго, который сказал, что эти двое, похоже, будут осуждены. Полиция располагала свидетелем, а ФБР приняло все меры по защите Брайдла, его жены и детей. В то время Матт Урго медленно умирал от лейкемии, и болезнь затуманила его видение ситуации. Фрэнк Кенни поглядел на дело более оптимистично и заверил Винсента Папаньо в том, что оно будет улажено к его удовлетворению.

Когда два человека предстали перед судом, начались задержки. Шесть месяцев Брайдл, его жена и дети находились под охраной ФБР, но им постоянно угрожали по телефону посреди ночи. Брайдл работал в фирме, которая внезапно перестала получать товары вовремя. Когда они все же поступали, то оказывались испорченными. Босс узнал, что проблемы кончатся, если он уволит Брайдла, и в конце концов сделал это. Даже ФБР не удивилось, когда Брайдл отказался на суде от своих прежних показаний. Обвиняемые были оправданы.

Этот эпизод убедил Папаньо в том, что молодой Фрэнк Кенни – полезный человек. Он укрепился в таком мнении, когда отчаянные закулисные усилия Кенни привели к сокращению многостраничного доклада ФБР до короткой записки, опубликованной государственной комиссией по защите законности.

Со временем Кенни стал самым близким помощником Папаньо. Он помог итальянцу расширить его чикагские владения, присоединив к ним столь удаленные города, как Канзас-сити, Даллас, Денвер и Лас-Вегас. Он вел длительную и жестокую борьбу с могущественными восточными организациями, в результате которой Папаньо превратился в "босса всех боссов". Частично из-за того, что организация непомерно разрослась, частично из благодарности, Папаньо сделал Кенни главой восточного сектора и предоставил ему почти полную свободу действий.

Вскоре Кенни понадобилась поддержка Папаньо в деле создания настоящего преступного синдиката с высшим руководящим органом для проведения единой политики и разрешения споров. Папаньо, человек дальновидный, поставил только одно условие: каждый босс получит неограниченные права на своей территории, и ни один преступный бизнес не будет процветать там без его согласия.

Кенни обладал организаторским гением. Постепенно шестеренки Синдиката начали крутиться, хотя их вращение тормозилось старыми элементами – главным образом мафией с её довольно наивным принципом разбиения на семьи.

Согласно своему правилу, Кенни выступил против неё в подходящий момент. Важными источниками доходов для плохо организованных семей мафии являлись игорный бизнес, проституция и наркотики. Эти ручейки постепенно мелели. В большинстве штатов азартные игры были легализованы, кое-где узаконили проституцию, и отвращение общественности к наркотикам, вызванное горьким вьетнамским уроком, сделало этот бизнес слишком рискованным. Фрэнк Кенни начал борьбу с мафией, когда она сама начала разваливаться.

Кампания Кенни была мастерской. Он заручился активной поддержкой таких организаций, как Американский легион, патриотические общества, юношеские клубы, агентства по охране законности и главное – СИАП – Союза италоамериканских патриотов, созданного исключительно в этих целях.

Вскоре начались аресты мафиози; вместо освобождения или условных приговоров они получали сроки или высылались из страны как нежелательные элементы. Запугивание, насилие и убийства, традиционные методы мафии, теперь использовались против них. Дезорганизованные и рассеянные, подвергаемые арестам почти за любое правонарушение, они не могли противостоять Синдикату, обладавшему сильными связями с законом и государством.

Немногие сопротивляющиеся мафиози получали предупреждение – им обычно служило убийство подручного, которое ясно говорило о том, что сам босс не избежал бы казни в случае принятия такого решения. Если предупреждение игнорировалось, босса постигала судьба Сальваторе Гразии ("Скалы") – лидера текстильного рэкета. Гразия упрямо отказывался сложить свои полномочия. Поскольку его проблемы обострялись, он стал чаще отдыхать на Лонг-Айленде, в Монтоке – живописном месте с отвесными скалами на берегу океана. Однажды утром его останки обнаружили у подножия утеса. Смерть в результате несчастного случая.

Вскоре после гибели Гразии его дочь Анджела попросила о встрече с Фрэнком Кенни. Она была красивой и умной девушкой, выпускницей Пемброука, и мало знала о преступной карьере отца. Она надеялась, что Фрэнк Кенни окажется в силах спасти её мать от депортации. Сальваторе "Скала" родился в Италии, женился там и переехал в Соединенные Штаты, но при этом пренебрег важным шагом – переменой гражданства. После смерти Сальваторе было так много публикаций о его сомнительном прошлом, что власти приняли запоздалое решение о высылке жены.

Анджела, тщательно оберегаемая родителями от фактов жизни, оказалась вполне способной сопротивляться им при необходимости. Она наняла адвоката, который отправил её к местному политику, а тот посоветовал обратиться к Фрэнку Кенни. Она оказалась весьма красноречивой защитницей своей матери. В последний момент Фрэнк добился решения суда, по которому депортация откладывалась на время, необходимое для получения гражданства. Спустя два месяца он женился на Анджеле. Новый Орлеан ещё не видел такой пышной свадьбы. На ней присутствовала верхушка Синдиката и многие знаменитости. Был зафрахтован круизный корабль; проводы потрясали своей грандиозностью. Королевская чета вряд ли удостоилась бы больших почестей. У входа на причал газетчиков и фотографов останавливали грузчики с такелажными крюками у пояса. Улыбающиеся поставщики продуктов выкатили на пирс огромные корзинки с вином и деликатесами. Несмотря на протесты капитана, желавшего отплыть до начала отлива, на причале состоялся пир с шампанским, икрой и устрицами.