Текст книги "Солдаты"

Автор книги: Уильям P. Форстен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Бантаги были деморализованы, они исчезали в этом бушующем шторме восстания.

– Держаться вместе! – проорал своим подчиненным Ганс. – Не затеряться в этом! Захватить ворота и держаться там!

Он направил линию вперед, медленно продвигаясь, сохраняя напор, холодно и логично осознавая, что если он может толкнуть чинов назад, сохраняя их вместе, паника захватит их, и они набросятся на своих врагов. Земля была скользкой от крови, близко шагать было невозможно из-за массы тел. Его линия солдат, наконец, разделилась на две части, между насыпью вдоль стены и нижним доком, чины сотнями кишели на крутом склоне, разделяя две группы.

Когда у него получилось, он посмотрел вниз на корабли справа от него. Большинство из них горели, один из них пылал словно плавильная печь, бантаги объятые пламенем бросались за борт.

«Проклятье, скорее всего, загружен керосином», подумал он.

Внезапно они оказались у ворот… которые висели распахнутые настежь, тела, разбросанные в беспорядке на входе, большинство из них были чинами, но также там валялось с полдюжины бантагов. Крытые вагоны, которые по его опасениям могли использоваться в качестве заградительного барьера на его пути, были охвачены пламенем. Он почти чувствовал жалость к одинокому воину, бегающему взад-вперед, очевидно обезумевшему от страха; оружие потеряно, растущая толпа чинов под ним дразнила и кричала на него. Внезапно он рухнул и свалился боком в ожидающие руки толпы. Боевые действия развернулись на улицах города, исторгая долго подавляемый гнев.

Он повернулся, посмотрел вниз на доки. Если бы было возможно пожалеть бантагов, то он бы сейчас так и сделал. Они больше не были внушающими ужас властелинами. Некоторые до сих пор сражались, несколько их дюжин сформировали каре, держа штыки наружу. Большинство были просто погребены толпой. Он видел одного бантага поднятого в воздух, удерживаемого наверху дюжиной чинов, он слабо брыкался, пока толпа рвала его на куски, избивая дубинками, разрезая ножами; один чин, держащий бантагскую винтовку, воткнул штык в бок воина, вытащил его, затем снова воткнул.

Пламя продолжало распространяться вдоль доков, прыгая с корабля на корабль, жадно пожирая паруса, просмоленные канаты и доски палуб, уничтожая запасы керосина и ящики с боеприпасами.

Он прислонился к городской стене, опершись на минутку, чтобы перевести дух.

– Ганс, ты в порядке? – спросил Кетсвана.

Очевидно, что он был в восторге от резни; карабин перекинут через плечо, волосы на голове взъерошены, сабля все еще в руках, и с нее капала кровь.

Ганс кивнул.

Здесь было чертовски горячо, все усугублялось пожарами и напором толпы. Над головой пророкотал летательный аппарат, скользя вниз к реке, передний стрелок палил по одинокой джонке, которой удалось отчалить от причала. Вода вспенилась вокруг корабля, трассировочные пули прошлись по палубе, сбивая с ног бантагский экипаж, паруса вспыхнули пламенем, дикое истерическое веселье раздалось от тысяч чинов вдоль речного побережья. Пока Ганс смотрел на него, парящего мимо ,у него сформировалась мысль, желание, чтобы он оказался на нем, выше всего этого безумия, крови и хаоса, там, где он мог успокоить свое колотящееся сердце и вдохнуть холодный воздух.

– Легко, так чертовски легко! – возбужденно произнес Кетсвана.

– Пока нет, черт подери! – рявкнул Ганс, переключая внимание. – Во-первых. Подбери несколько наших чинских сержантов. Заставьте людей, там внизу в доках, организоваться и потушить пожары. Нам нужны эти корабли и припасы на их борту.

Кетсвана посмотрел на него.

– Более это уже не рейд; мы собираемся удержать это место.

Его компаньон разразился усмешкой. Он указал на южную оконечность дока, где он сначала обнаружил два броневика. Корабль по-прежнему находился там, огонь лизал его носовую часть.

– Я хочу сохранить эти броневики. Мы можем использовать их. Затем, собери отряд отправляйся в город и узнай, есть ли какие-то очаги сопротивления. Постарайся найти там вождя или правителя из людей. Я возвращаюсь на аэродром, мы должны привести в порядок летательные аппараты, и узнать, есть ли какие-либо силы, идущие на нас из-за пределов города.

Он вырвался из сумятицы около ворот, жестом указав знаменосцу и горнисту следовать за ним. Двигаясь назад вдоль стены, он пришел в ужас от размаха бойни, оставшейся по их следу. Он повидал слишком много сражений, но не было ничего хуже, чем место после кровавого убийственного бунта. Мертвецы были не просто застрелены, они были разорваны на части, люди и бантаги сплелись в смертельном объятии, руки каждого вокруг горла другого, цепляясь друг другу в глаза; кровь, мозги и перекрученные внутренние органы покрывали набережную. Сотни чинов бродили бесцельно, многие из них получили серьезные ранения, но все еще были способны наброситься на бантага, если видели малейший признак жизни.

Он достиг северо-западного угла стены. Аэродром снова находился в поле зрения. Горящие дирижабли валялись на земле, также горели участки сухой травы, густой белый дым закручивался вверх. В отдалении он услышал несколько выстрелов. Ганс успел мельком увидеть ангары броненосцев, строения были объяты пламенем. Он двигался медленно, еле переводя дух после боя, достигнув сарая, который должен был быть штабом аэродрома. Перед собой он увидел Джека, выкрикивающего приказы, тот в раздражении широко развел руки при приближении Ганса.

– Будь все проклято! Где вас черти носили?

– Сражался в битве.

– Это ваша работа стоять в этом чертовом месте и отдавать приказы. Я не командир наземных сил, а это то, что мне пришлось делать здесь по вашей милости.

Ганс улыбнулся раздраженному Джеку.

– Один из моих парней, который только что приземлился, сказал, что он летал на несколько миль на северо-восток. Вы знаете, что там стоят лагерем должно быть несколько полков бантагов, и что они уже занимают боевой прядок?

– Мы должны были ожидать этого, – сказал Ганс, заставляя себя скрыть удивление.

– Мы сделали здесь нашу работу, Ганс. Давайте свалим отсюда к черту, пока можем.

– Сколько дирижаблей осталось?

Джек огляделся на сущий беспорядок на аэродроме.

– Мы потеряли девять при подлете, во всяком случае, я думаю о таком количестве. Еще полдюжины заблудились или повернули назад. Мы посадили двадцать-пять, с едва достаточным количеством топлива, чтобы добраться домой. Давайте разгрузим оружие, передадим его чинам, таким образом, я смогу вытащить наши дирижабли отсюда.

Ганс покачал головой.

– Воздушный флот остается здесь.

– Что?

– Только то, что я сказал. Подбери один корабль с хорошим экипажем, чтобы не заблудились, и отправь их обратно в Тир с известиями, что мы сделали. Я напишу сообщение до того, как они отправятся.

Джек подошел ближе.

– Ганс, вы знаете, и я знаю, что не таков был план, при котором я согласился лететь. Рейд состоял в том, чтобы совершить погром в Сиане и, мы надеялись, вызвать восстание, чтобы связать им Джурака и перерезать снабжение. Если вы и ваши люди собираетесь остаться, то я должен развернуть мой флот и возвращаться в Тир. Мы выполнили миссию. Я хочу, чтобы дирижабли убрались отсюда сейчас.

Оба быстро наклонились, когда пуля, завывая, пролетела мимо. Повернувшись, Ганс увидел нескольких бантагов на стене. Чинские солдаты, стоящие вокруг двоицы, дали ответный залп, заставляя бантагов пригнуться.

– Будь оно неладно, Ганс, дюжина бантагов с винтовками может изрешетить остаток моих кораблей. Я должен поднять их вверх и убраться отсюда. Это место чересчур горячее.

– Я знаю это. Взлетай, у нас все еще есть пара часов светлого времени суток. Отправься на восток, до дороги, захвати с собой еще несколько дирижаблей и лети к лагерю, где готовятся вражеские войска, и расстреляй их сверху. Пусть они запаникуют. Если сможешь, отправь кого-нибудь на двадцать или тридцать миль далее по путям и перережьте телеграфную линию в нескольких местах. После заката, возвращайтесь и приземляйтесь сюда. К тому времени мы обезопасим это место.

Снова еще одна пуля рявкнула мимо них. Чертыхнувшись, Ганс поднял карабин, тщательно прицелился в бантага на стене и свалил его.

– Если я так сделаю, то у нас не хватит топлива, чтобы всем вернуться, – прокричал Джек, пока Ганс стрелял.

– Я знаю это, – сказал Ганс.

– Ганс?

Старший сержант уставился на него, ничего не отвечая.

– Черт побери, Ганс, вы победили. Джурак, там у Капуа, растеряется. Ему понадобятся недели, чтобы получить хоть что-то после такого. Если вы хотите остаться здесь, отлично, такой вариант в плане предусмотрен, если вы думаете, что сможете удержаться. Я могу вернуться из Тира завтра вечером, еще с двумя сотнями солдат и припасами.

– Нет.

Он яростно покачал головой.

Джек уставился на него и их взгляды пересеклись.

– Я знал, что вы так и сделаете, – наконец прошептал Джек. – Будьте вы прокляты. Я не думал, что мы достигнем своей цели вот на этом месте. Ганс, я все еще жив. Вы понимаете это? Я думал, что погибну, а я все еще жив. Ради бога, все, что я хочу сделать сейчас, это пережить еще несколько дней, без постоянного ощущения страха.

Когда он произносил последние слова, его голос начал ломаться.

– И ты, также как и я, знаешь, что мы должны сделать здесь.

– Вы говорите о кровавом самоубийстве, – прокричал Джек.

Он отступил от Ганса, яростно ругаясь.

– Я не отдам приказ, чтобы мои люди погибли. Будьте вы прокляты, Ганс, я уже потерял почти половину из них.

Он указал на пылающие ошметки, разбросанные по полю.

– Ты не прикажешь им, – прошептал Ганс. – Я прикажу.

– Эндрю ничего мне не говорил об этом, – проорал Джек.

Ганс полез в нагрудный карман, где лежал спрятанный приказ с его полномочиями, и заколебался. «Нет, это не вариант», понял он. Он подошел к Джеку, положил руку на плечо пилота. Джек попытался стряхнуть ее, но Ганс схватил сильнее, заставляя того снова посмотреть ему в глаза.

– Джек, я собираюсь закончить эту войну единственным способом, которым она может быть закончена, – медленно объявил он. – Мы пришли прямо в сердце этой кровавой империи, и мы вырвем его. Мы не остановимся в Сиане. Мы собираемся освободить всех чинов.

Джек ничего не ответил.

– Я не могу приказать людям идти на почти верную смерть, Джек. Но ты знаешь, что это единственный путь, который остался, и кто-то должен пройти его.

– Итак, они нашли слабое место.

Джурак отвернулся от карты в центре юрты, освещенной масляными лампами, принесенными из близлежащей разграбленной виллы.

Он указал своему престарелому другу куда-нибудь сесть. Сняв винный бурдюк с полки, он бросил его. Зартак проворчал благодарность, откупорил бурдюк и высушил его наполовину большими, измученными от жажды глотками.

– Это вино из Рима, намного лучше варева, которое делают чины. Единственная вещь, которая мне нравится в этой омерзительной стране, так это вино.

Джурак ничего не ответил, поворачиваясь обратно к карте, чтобы изучить ее и рассчитать свой следующий шаг.

– Существует вино с юга, с земли, простирающейся за большим океаном, – сказал Зартак. – Наши двоюродные братья, которые живут там, делают его самостоятельно, восхитительное как нектар.

– Производят его сами? – спросил Джурак.

Зартак кивнул, показывая Джураку присаживаться. Выражение на физиономии Джурака очевидно показывало, что тот не хотел бы отвлекаться в данный момент, но Зартак просто усмехнулся и постучал по походному стулу.

– Ты уже знаешь, что необходимо сделать, также как и я. Сейчас расслабься на несколько минут перед тем, как отправиться.

Джурак неохотно сдался и сел на стул, беря бурдюк.

– Ни один из этих людей не был там, – продолжил Зартак. – О, конечно мы продали несколько рабов, когда проезжали рядом. Около пяти сотен лиг к югу от Карфагена. Эти два моря по отношению к тому океану, словно озера по сравнению с Великим морем.

– Ты когда-нибудь видел его?

– Я скачу почти четыре круга, – фыркнул Зартак. – Я видел все в этом мире. Не похоже на истории, которые ты рассказывал мне о своем мире, мой кар-карт.

Джурак посмотрел вверх, раздражаясь от почетного звания. Зартак улыбнулся, как будто пошутил.

– Города, которые сверкают по ночам, летающие машины, такие же быстрые, как и звук. Сейчас ты являешься моим кар-картом, но я должен признаться, что мне трудно поверить в это, поскольку ничто не может обогнать голос грома. Джурак, ты видел очень много необычных вещей.

Зартак устало вздохнул, качая головой, долго водя сучковатыми пальцами по своей тонкой гриве волос.

– Ты тоже другой, – ответил Джурак. – Не такой, как другие вожди кланов.

Зартак рассмеялся.

– У мерков, в их орде, была такая должность – носитель щита, который, как полагают, был духовным советником, второй половиной души кар-карта. У павших тугар тоже был свой старейший .Однажды я сражался с ним, с последним из них. Он был хорош, очень хорош.

– И вы были тем же у последнего кар-карта бантагов, прежде чем мы, Гаарк и остальная часть команды попала сюда? – спросил Джурак.

Зартак кивнул.

– Мы не все такие примитивные как Гаарк верил, или хотел верить. Мы были здесь задолго до того, как первые люди шагнули в этот мир. Я, со своей стороны, полагаю, что это родной мир, место рождения наших прародителей, которые захватили звезды, а потом рухнули от величия. Каким образом иначе объяснить, что вы пришли из другого мира через Врата света.

Джурак кивнул. История его собственного мира учила, что они были потомками первых старших, богоподобных путешественников, которые ступили через пространство, а затем застряли на его планете. Если это так, то они должны были прийти откуда-то. Этот мир на самом деле очень хорошо подходил на роль древнего мира всей его расы.

– Врата, я задавался вопросом о них, с тех пор как попал сюда, – сказал Джурак, пристально смотря вверх через открытые откидные створки его юрты на Большое Колесо над головой.

– Ворота, я думаю, – ответил Зартак. – И может и боги, и все предки проклинают тот день, когда они были созданы в мир людей. Глупцы, которые построили их, а затем оставили без присмотра, были безумцами.

– Все же они принесли вам лошадей, таких же больших, как шерстистые твари, и, конечно же, скот? – осторожно спросил Джурак.

Зартак посмотрел на него внимательно и наклонился вперед. Он поднял бурдюк, понял, что тот был пустым и отбросил в сторону. Джурак дотянулся рукой под стол, вытащил еще один мешок и передал его Зартаку. Старый воин кивнул в знак благодарности.

– Ночью в этой местности воздух становится прохладным; это согреет мои кости и поможет мне уснуть.

Он причмокнул губами, вздыхая, когда снова закупоривал пробкой бурдюк, который теперь был полупустым. Подхватив складной стул, на котором сидел, он подвинул его к открытому проему юрты, и жестом показал Джураку присоединиться к нему. Несколько минут они сидели в тишине, всматриваясь в степь и на Большое Колесо, поднимающееся на востоке небосклона.

– Бесконечная скачка, – прошептал Зартак, не отрываясь смотря в небеса. – О, как славно это было в моей юности. Вы пришли вскоре после того, как начались эти неприятности, и все стало меняться. Я думаю, она бы вам понравилась, несмотря на то, что вы цивилизованный.

Джурак посмотрел на Зартака, и увидел, что тот лукаво улыбается.

– Видеть на рассвете, как поднимается безбрежная масса, лицом на восток, воспевая наши приветствия утреннему небу. Сотни тысяч юрт, и среди них юрта великого кар-карта, запряженная сотней волов, с внутренним пространством на сотню воинов. Наши походные лагеря покрывали степь настолько далеко, насколько мог видеть глаз. А затем мы бы поскакали, а ветер развевал бы наши волосы, и грохот миллионов копыт заставлял бы трястись землю. Охотники мчались бы далеко вперед, принося мясо диких животных, больших мохнатых гигантов с клыками, которое могло накормить тысячу в день.

Он улыбнулся, делая еще один глоток.

– Я помню моего первого орла-охотника. Я дал ему имя – Бакгар, в честь бога западного ветра. Его крик – достиг бы небес. Мы забирались далеко вперед, он и я. Был ли ты когда-либо по-настоящему один в степях, сынок?

Джурак покачал головой, внутренне довольный тем, что вино развязало язык старика, заставляя его отказаться от уважительного отношения, от титулов, называть его сынок. Он понял, что Зартак просто грезит наяву.

– Быть по-настоящему одному, с небесной голубой чашей над головой, великое зеленое море под тобой, весенняя трава, достигающая твоего стремени. Когда бог Бакгар вздыхал, зеленое море сдвигалось, покачиваясь, а ветер становился видимым, когда касался земли. И этот воздух, и запах, ты понимал, что дышишь сладким дыханием небес.

И я поднимал бы запястье и отпускал моего собственного Бакгара, и с величественным криком он, кружась, поднимался бы вверх, с переливающимися яркими золотистыми перьями. Один, по-настоящему один, и это все стоило того, чтобы жить и чтобы знать эту жизнь, знать радость табуна лошадей, орла на твоем запястье, и ветра в твоих волосах.

Он на минуту наклонил голову, затерявшись в своих мечтах.

– И ты никогда не узнаешь той радости, которую чувствует молодежь, которая впервые отправляется на войну. Наши умены заполнили бы то зеленое море, десять тысяч скакали бы как один, поворачивали бы как один, а вымпелы щелкали бы над головой, нарги умена пели бы сигнал в атаку. Моя первая атака, ах, вот это было время. Это произошло за год до того, как я завершил мой первый круг, недалеко отсюда в земле Ниппона. Мы и мерки. Когда мы выпустили стрелы, десять тысяч заслонили солнце, черная тень от них помчалась, словно штормовое облако.

Он покачал головой и вздохнул.

– Безумие конечно. Но тогда мы сражались за другие идеалы. Мир был достаточно большим для всех нас, чтобы скакать, охотиться, и иметь место для пастбищ. Все было просто, сталь против стали, чтобы доказать что мы были все еще достойны крови наших древних предков и не боимся. Это не приводило к окончательной бойне, к резне молодежи, стариков, подростков. Нет, просто сталь против стали. Не как сейчас.

И он неопределенно махнул назад на запад и на передовые линии.

– Если ты был лучше противника, то ты забирал себе его «фака» [8]8
  faka – бантагское слово, возможно означает дух, силу воли


[Закрыть], его славу, но позволил бы ему жить, даже попировал бы с ним, прежде чем отправить его обратно в юрту. Именно такой и должна быть война.

Он сделал еще один глоток вина.

– Но всегда были люди.

– Ты не называешь их иначе как скот, – сказал Джурак.

Зартак печально рассмеялся.

– Ты знаешь, что однажды у меня был любимец. Тогда, когда я был ребенком, это была женщина. В те дни, среди особ благородных кровей с королевской родословной было распространено давать юнцу человеческого любимца, чтобы тот служил компаньоном, учителем их языка, слугой, для выполнения черновых работ.

На минуту он затих.

– Продолжай.

– Некоторые, когда они входили в пору юношеских страстей, становились опьяненными такой самкой скота.

Джурак не скрывал своего отвращения даже от простой мысли об этом. Это было предметом, о котором не говорят, темный позор о котором только шептались, и который жестоко наказывался.

– Нет, не в таком смысле я заботился о ней, – добавил Зартак, даже не подозревая о реакции друга.

– Не в таком смысле? – осторожно спросил Джурак.

– Ее звали Елена. Она была родом из племени византийских греков, которые живут примерно в тысяче лиг на запад. И я любил ее.

Зартак пошевелился, чувствуя себя неловко.

– Я думаю, что она действительно заботилась обо мне, почти как мать ребенка. Она была нежным созданием. Я помню, что когда мне было около пяти лет, меня поразила лихорадка, которая убила всех, кроме меня. Она сидела около меня день и ночь, на протяжении почти целой луны.

– А твоя мать?

– Я никогда не знал ее. Она умерла, дав мне жизнь. Мой отец так и не смог взять другую в свою постель, и умер, оплакивая ее. Таким образом, была только Елена, чтобы ухаживать за мной. Она рассказывала мне истории своего народа, о человеческих царях и принцах их старого мира, о поэте по имени Гомер. Она знала большую часть его великих баллад наизусть.

И на мгновение Зартак задумался настолько, что стал рассказывать о Доме Атрейдис и о кораблях с черными корпусами [9]9
  из произведения Гомера


[Закрыть]на неизвестном языке.

Древняя песня угасла, и он сделал еще один глоток.

– Ты знаешь ритуал дня имени, день, когда воина принимают в десяток, и наконец, он берет имя, которое будет носить всю оставшуюся часть жизни?

Джурак кивнул, достаточно часто наблюдая за этим процессом, с момента прибытия в этот мир.

– Каждый, как ожидается, приносит жертву, обычно лошадь, – на несколько секунд он сделал паузу, – но также и скот. Мои кузены насмехались надо мной, что я слишком привязан к своему любимцу, к своему скоту. К тому времени мой отец был мертв, таким образом, в то утро мой самый старший дядя постановил, что Елена должна стать жертвой.

Он снова остановился, приканчивая остатки вина. Со слабым ворчанием он выбросил бурдюк из юрты, и, не потрудившись спросить, подошел обратно к столу, вытащил из-под него еще один мешок и открыл его.

– Странно, как это варево расслабляет язык, чтобы говорить такие глупости.

– Продолжай, – тихо сказал Джурак. – Расскажи мне.

– Так что я пошел в свою юрту. Она достала и выложила мой воинский наряд, мою первую кольчужную рубашку, ятаган и лук моего отца. Я знал, что она гордится мной, хотя я был из орды, а она просто скот. И она была одета в простую белую одежду, белую, как утренний туман, одежду жертвы скота. Она уже знала. Я не мог говорить. Она улыбнулась и сказала, что сегодня присоединится к своим родителям. Мы убили их за несколько лет до того, и все же она любила меня. Она пошла не запуганная. Я был тем, кто боялся, когда мы шли к кругу, где ожидала моя семья.

Мы вошли в круг. Она заколебалась при виде столба, к которому она, как предполагалось, будет привязана. Мой дядя был жестоким, и выложил вокруг столба поленья. Он хотел соблюсти старые обычаи, таким образом, она должна была быть сожжена заживо, а затем сожрана.

Зартак заколебался и посмотрел вдаль.

– Она обернулась и посмотрела на меня, и прошептала на своем языке «если ты любишь меня, как я люблю тебя, сделай это сейчас. Пожалуйста, не позволяй меня сжигать».

Он снова остановился. Джурак ждал в тишине.

– Он покоит меня на злачных пажитях. Он водит меня к водам тихим [10]10
  Песнь о небесном пастухе. Из книги «Сокровищница Давида». Псалом 22-2


[Закрыть].

– Что?

– Последние слова, которые она сказала, – прошептал Зартак. – Это была молитва ее народа. Она научила меня произносить ее. Она сказала, что ее бог обучил ею ее народ, и что мои боги тоже услышат ее. Когда я был детенышем, мы вместе произносили ее каждую ночь.

Она начала шептать эту молитву. Я встал позади нее, так, чтобы она не могла видеть нож.

Он вновь взял паузу.

– Нет. Это ложь. Потому что я не мог это выдержать и смотреть в ее глаза. Я убил ее единственным ударом, до того как она закончила молитву. Я сделал это так, чтобы застать ее без предупреждения, и это были ее последние слова.

Вот так начался праздник моего дня имени. Мои кузены бросились на ее тело. Я потерял лицо, показав слабость, убив ее таким способом, и надо мной насмехались в течение многих лет. Меня это не волновало. Я знал, что лежало у меня на сердце, хотя бы это они не знали.

Голос Зартака оборвался, и Джурак был не в состоянии сдержать удивление. Такая демонстрация эмоций не перед одним из твоей семьи было неслыханным делом.

Через несколько минут Зартак вернул самообладание.

– Пьяные бредни старого воина, – смущенно заявил Зартак.

– Нет, нисколько.

– Я тогда знал, что у них есть души. Что они были в сущности, такими же, как и мы. Да, я участвовал в Праздниках луны, и ощущал страсть от резни, когда после долгой и голодной скачки набрасывались на их большой город и один из десяти вызывался, чтобы накормить нас. Я помню, как три круга назад, один из их городов на дальней стороне этого мира восстал. Это было немного похоже на то, что происходит сейчас; несколько человек проникло сюда через Врата на корабле. У них было пороховое оружие, люди с темными бородами, в синих униформах, на огромном корабле под флагом красно-сине-белой расцветки. Однако у них не было тех знаний, что есть у янки, чтобы создавать машины. Но они выставили огромную армию людей, вооруженных пиками и луками, сопровождаемую этими флагами и беркутами в качестве штандартов. Мы убили их всех, пир продлился в течение нескольких недель, прежде чем мы двинулись дальше, и мне действительно нравилось это.

Все же она всегда будет преследовать меня.

– Твоя любовь к ней? – спросил Джурак, испытывая неудобство при ассоциации слова «любовь» к человеку.

– Нет. Она находится внутри, вот здесь.

Он указал на свой живот, в область печени, где покоились все чувства.

– Нет, это было знание того, каковы они на самом деле. Когда первые люди попали сюда, наши предки без долгих слов убивали их.

Он задумался на мгновение.

– И это было правильно.

– Почему?

– Наши предки вернулись к варварству, став не лучше чем скот, который они резали. А затем появились лошади, мы вывели их до размера, подходящего нам и племена начали Великую скачку по миру. Если бы все так и оставалось, я также сказал бы, что это хорошо. Но где-то в те времена наши предки решили не убивать всех людей, а вместо этого распространить их по всему миру. Назначить одного из каждого племени вождем или королем. Затем, когда мы совершали круг по миру и возвращались через двадцать лет, их там становилось больше.

Мы думали, что сами весьма мудры, ибо рассуждали, пусть люди выполняют работу. Пусть они выращивают пищу для нас, пусть они изготавливают седла, садят виноградники, изготавливают лодки и плоты, строят мосты, чтобы мы могли пересекать широкие реки на нашем пути. Пусть люди выполняют все эти вещи и вдобавок к тому предлагают свое мясо в качестве пищи.

Мы думали, что будем контролировать их численность, заготавливая их так, как каждый заготавливает крупных зверюг с бивнями, или огромные стада горбатых зубров. Таким образом, в тот первый круг давным-давно, в том месте могла стоять деревня на сто человек у реки. Двадцать лет спустя уже две сотни, а затем, в мое время, город в сто тысяч, в двести тысяч.

Они плодовиты, а мы нет. Возможно, наша кровь стара, а их молода. Я не знаю. Но наша численность, кажется, никогда не увеличивается, а их постоянно. Некоторые, в своей мудрости, убеждали, чтобы мы собирали половину, и мы время от времени так и делали, но затем мы уезжали, а по нашему возвращению, спустя поколение, их там было еще больше.

Они лились через край Врат света. О, никогда помногу, бывало за целый круг, мы не обнаруживали ни одного нового племени. Иногда их было несколько дюжин, чаще корабль или два. Я полагаю, что в их мире древние Врата потеряны под несколькими различными морями. Мы рассеивали их вокруг или селили в одном месте, говорили им трудиться и шли дальше. Тем не менее, за последние примерно десять кругов мы должны были понять, что в их мире что-то происходит, то, чего нет здесь.

– Что?

– Их изобретательность, их умения с машинами. Помнишь тот корабль, я рассказывал тебе о нем. Однажды я разговаривал со старейшим воином из тугар, который рассказал мне о похожем судне, заполненном людьми, носящими куртки из полированной стали. Тугары конечно убили их, но мы должны были понять угрозу и действовать до того, как станет слишком поздно. Старейший тугар также сказал мне, что поблизости было еще одно такое же судно, команда которого сбежала и поплыла на юг к океану, который омывает южную половину этого мира.

– Нам необходимо было понять тогда, что мы должны, так или иначе, изменить баланс между нами.

– И что?

– Или достигнуть соглашения с ними, или убить их всех.

– Договориться? Как?

– Я знаю. Я думаю теперь это невозможно. Мои двоюродные братья, все мои подчиненные, никто из тысяч, я думаю, не рассматривал то, кем на самом деле являются люди. Они были скотом, они были пищей, они были рабами. Никто не слышал красоты их языков, их поэм и их песен.

Снова его слова перешли на древний человеческий язык, говоря о кораблях и именах капитанов умерших три тысячи лет назад и на расстоянии через бесконечную вселенную.

– Однако мы зашли еще дальше. Мы стали – он колебался мгновение, а затем выложил слова – паразитами на плоте людской и их разуме.

Джурак неловко шевельнулся, и начал высказывать возражение, но Зартак махнул рукой, показывая ему жестом молчать.

– Подумай об этом. Каждое оружие, которое мы несем, вся одежда, которую мы одеваем, пища, которую едим, все новое оборудование для войны, ничто из этого не было создано нашими руками. Мы ничего не делаем, но существуем; это они, те, кто изменяет мир.

Это дошло до самой души, – вздохнул Зартак. – Между нами теперь барьер. Вообрази, если бы мир перевернулся. Представь, что это люди скачут и обжираются нашей кровью, что они взламывают наши кости и высасывают из них костный мозг, пока мы еще остаемся в живых.

Джурак задрожал от этой мысли. Невозможно. Первобытный страх быть употребленным в пищу, съеденным заживо, страх, который был еще ужаснее, чем страх перед смертью, наполнял его тьмой.

– Нет, этого не могло быть никогда. Не могло же? – холодно рассмеялся Джурак.

– Теперь эту бездну никогда невозможно будет пересечь, – продолжил Зартак. – Слишком много крови было пролито ими, чтобы они когда-нибудь простили нас. В этом отношении, наши собственные родичи также не могут представить себе никакого другого пути. О, иногда я секретничал, и, был отвергнут, когда предлагал такие мысли в молодости. Мои двоюродные братья дразнили меня и обвиняли в непристойной любви к моему мертвому любимцу, поэтому я научился молчать. Я научился скрывать такие мысли и, таким образом, стал продвигаться – командир десятка, сотни, тысячи, десяти тысяч, самый старый из клана белых лошадей. Теперь, хотя я стал древним старцем, я понял, что свободен, чтобы снова говорить как в молодости.

– И именно поэтому я и ценю тебя, – ответил Джурак.

Он колебался, смотря на Большое Колесо, видимое снаружи открытых откидных створок юрты, задаваясь вопросом, которая из всех миллионов звезд была его родным миром. Он чувствовал холодную дрожь, одиночество, и бесконечную печаль.

– Таким образом, ты не видишь шанса что-то изменить? – наконец он прошептал.

– Выйди наружу из этой юрты и крикни западному ветру, убраться прочь.

Зартак вздохнул, затем тихо усмехнулся, печальным и одиноким смехом.

– Нет, обе наши стороны пойманы в ловушку в этой войне. Янки освободили этих людей, и с такой свободой их внутренний страх, парализующий страх быть сожранным заживо, заменился слепым всепоглощающим гневом. Ты видел своими собственными глазами, что они теперь могут сделать, даже голыми руками, если у них есть шанс.