Текст книги "Доктор Рэт"
Автор книги: Уильям Котцвинкл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
***
– Фонтан!
– Это из корабельного громкоговорителя раздался голос капитана, и теперь мы все можем разглядеть стаю кашалотов по правому борту. "Тритон II" направился прямо к ним. Сэр Джеймс поднял дирижерскую палочку, и его оркестранты бросились через всю палубу к инструментам. Наши звукооператоры занялись усилителями, с помощью которых звуки симфонии, исполняемой оркестром сэра Джеймса, должны быть усилены, чтобы заполнить пространство над водой. На палубе установлены гигантские громкоговорители, которым обеспечена надлежащая устойчивость, во всяком случае какую только можно было создать на такой необычной поверхности, как палуба "Тритона II", который как раз сейчас замедлил свой ход, плавно скользя по направлению к китам.
– Как только мы подходим к ним, корабль, как и было задумано, останавливается. Киты в этой стае очень большие, сейчас их огромные выгнутые спины скрываются под водой.
– Не беспокойтесь, сэр Джеймс. Они вновь появятся на поверхности.
– Вы только что слышали из корабельного громкоговорителя голос капитана Блека. Масляное пятно, которое киты оставили после себя, все еще заметно на поверхности воды, и "Тритон II" входит в него. Праздничный оркестр уже на месте, готовый начать написанный сэром Джеймсом "Гимн глубине", в работе над которым он использовал в качестве базовых компонентов музыкальные элементы, найденные им в песнях китов.
– Сейчас, вот здесь, вы можете видеть стаю китов! Прямо по курсу! Зеленоватая призрачная форма начала появляться на поверхности. Сэр Джеймс повернулся к оркестру и поднял палочку.
– И вот зазвучал "Гимн глубине", как раз в тот момент, когда огромный кит наконец полностью разорвал водную поверхность, выбрасывая вверх фонтан водяных брызг. Музыка полилась из громкоговорителей, наполняя пространство над океаном. Вода была спокойной, киты двигались очень медленно, около двух десятков из них даже приблизились к кораблю, пока сэр Джеймс вел партитуру. Кинооператоры, как обезьяны, повисли на поручнях, пытаясь сфотографировать китов в разных ракурсах, в то время как оркестр гремел колоколами над водной гладью. Киты все время держались близко, будто прикованные к месту…
И вот наступил момент, когда я увидел повелителей моря… чуть медленнее, флейты, здесь не нужно торопиться… и это такая радость!
Бей барабан, веди, оркестр, свою ударную мелодию, бей барабан в честь титанов, которые снизу смотрят на меня, которые слушают наше сочинение, которые знают, что мы понимаем их. Низкая, зловещая песня ветра звучит для титанов ее величества темноты. Мы тоже вышли из глубин той же матери, из этого же моря. Они слышат меня, они слышат и тихо лежат на волнах, изумленные, а мы в исступлении переходим ко второй части, где начинается наш продолжительный вибрирующий переход к низам, когда басы опускаются все ниже, ниже, ниже. Сокровище лежит, поблескивая в темноте, ярко сияющая жемчужина, огромная, в которой отражается голова кита.
Теперь мы движемся вместе с вами, титаны, сквозь молчаливые глубины океана, где господствует темнота, где лишь неожиданный свет от поблескивающей рыбы озаряет вечный мрак. Что за звезды сияют над морским дном!
Я обрел свой триумф, я стар, и моя победа теряется среди этих, еще больших мастеров, она растворяется в их песне, которая явно превосходит мою собственную. Но прислушайтесь, певцы, и вы услышите сами себя в этом вихре виолончели, который несется по глубоким морским пещерам, где многорукие кальмары стерегут загадочные груды драгоценных камней, сокровища, на которые ни один человек не может предъявить права. А теперь, бейте колокола, гудите в глубинах, мягко и низко, взывайте к мертвым, в то время как наша вторая часть подходит к завершающему переходу.
Этот яркий рассвет, это сияющее море, камеры, раскачивающаяся палуба, мечты, страницы моей симфонии, тронутые игривым ветром, пока мы продолжаем свой спуск в глубину, на самое дно, к удирающим по песку обитателям рифов, опускаемся вниз вместе с понижающимися басами трубы, управляемой нами, опускаемся вместе с переходом к этим гигантским низам, опускаемся на дно, с ревом врываемся в пещеры, низкими голосами проникаем в неизведанные закоулки расщелин, глубоких трещин на самом морском дне, где плавают удивительные чудища, усмехающиеся светящимися зубами. Что за чудо!
Вторая часть сейчас должна передохнуть, должно закончиться ее долгое, низкое, исполненное на едином вдохе погружение, и должен начаться подъем, подъем сквозь мрак, подъем из предельной темноты, подъем сквозь течение, и скрипки действительно так вдохновенны сегодня, вы отдали мне все, отдали все, во время нашего подъема, вы все отдали мне, когда мы шли вверх, вы создали праздничный подъем, подъем к жемчужине-солнцу, которое сияет над просторами моря.
Гремите, барабаны, гремите среди рифов и коварных лагун, гремите, а мы будем всплывать на поверхность, мы, киты! В раскатах грома мы всплываем на поверхность, потому что ваша жизнь здесь, на поверхности моря, где вы, покачиваясь на волнах его теплых течений, плывете подобно богам, бесстрашные, обреченные, неистовые, озаренные солнцем, а наша музыка льется на вас, титаны, все время, пока вы лежите во всем великолепии рядом с нашим кораблем мира. Вы слышите нас и шлете в ответ свою песню. Вот уж поистине чудо из чудес! Цель моей жизни осуществилась, и теперь я – это вы!
О, Бог Моря!
Звените, колокола, неистово, радостно, бесконечно, звените, звените, звените!
Вызванивайте свою песню, несите ее к дальним горизонтам, где белые облака медленно плывут к островам бесконечного спокойствия. О, Океан, великий и вечный!
Теперь уже море задуло в свои трубы и зазвонило в свои колокола. Прислушайтесь: раскачивающиеся в волнах морские русалки ткут мелодии, которые столь же незабываемы и прекрасны, как восходящее солнце. И это сплетение звуков, которому я научился от вас, морские сирены, я возвращаю вам, в финальной части своей симфонии.
Пришлось преодолеть тысячи всевозможных помех и препятствий, чтобы мы смогли исполнить для вас нашу песню, чтобы могли покачиваться на волнах вокруг вас, в то время как вы могли бы играть рядом с нашим мирным кораблем. Играйте и ничего не бойтесь, этот корабль-солнце не покинет и не предаст вас. Вы ведь слышали ваше собственное сочинение в самом начале дня, когда народилось новое солнце, неожиданно разорвав утренние волны.
Ах, как звучат эти трубы моря! Киты, мы застали тот звездный час, когда поют эти трубы! Слава! Мы преклоняемся перед вами! Мы преклоняемся перед глубиной!
Вот так начинается новый день. Маленькие киты играют около своих матерей. Морское божество разбрасывает свои едва уловимые сокровища, и плывет, плывет, плывет, а мы ныряем среди этих сокровищ, разбогатевшие, как нам и не снилось.
А теперь, морские колокола, прошу вас, чуть помягче, когда мы начинаем погружаться в тишину дня.
Ох уж эти китовые рыданья!
***
Моя задница горит, когда я вижу, как весьма ценная научная экспедиция становится частью пропаганды, проводимой мятежниками.
Кстати, о том, что где горит: бунтовщики зажгли горелку Эройла и установили ее в центре лаборатории, где теперь ходят вокруг нее, переплетя хвосты. Могу предположить, что они смотрят на бьющее вверх пламя как на какой-то священный символ. Должен заметить, что все эти вращения и хороводы являют весьма примитивное зрелище. Но моя обязанность и состоит в том, чтобы заставить себя смотреть на это, чтобы быть в курсе замыслов революционеров.
Ну что ж, наперекор собственным научным взглядам, я тоже погружаюсь в этот дикий танец, переплетя свой хвост с хвостами других участников. Теперь мы движемся по кругу в свете пламени, все вместе, подняв вверх передние лапы и задрав носы. Наши хвосты скручены спиралью и направлены в сторону от центра. И вот так, скрученные вместе, мы движемся по кругу, образуя бунтарский круг. Мой самоконтроль снижается, и повторно всплывают склонности к рифмованию стихов. Я должен одержать победу над ними, я нахожусь уже на грани…
Крысы, занявшие Центральный Барабан-тренажер, начинают бить хвостами, поддерживая головокружительный ритм. Мы движемся все быстрее и быстрее, сохраняя круг. Какие странные ощущения. Вот так просто, я могу стать одним из них, если позволю себе распуститься. Но я должен выдержать! Доктор Рэт знает, что такое реальность!
Да, но круг есть круг! Вот вновь возникает мятежное изображение, где весь экипаж "Тритона II" занят едой. А Джонатан Доунинг, этот скользкий угорь, с обычным усердием ведет интервью. Доунинг, грязный подонок, а ну убирайся назад в свою корзину!
***
– Капитан Блек, доводилось ли вам когда-нибудь видеть китов, так долго остающихся рядом с кораблем, как они делали это сегодня днем, во время концерта?
– Нет, мистер Доунинг, не доводилось. В прежние времена гарпунист стрелял прежде всего в детеныша, хорошо зная о том, что мать никогда не оставит его. Благодяря этому им удавалось делать по ней точный выстрел… но я никогда не видел китов, остающихся так долго около корабля ни при каких обстоятельствах.
– Спасибо, капитан. Теперь мы переходим в кают-компанию корабля, где участники оркестра, очень тихо, празднуют свой музыкальный триумф, который они одержали над морем. Здесь находится и Дмитрий Ракоши, первая скрипка. Мистер Ракоши, чем намерены заняться вы и мистер Джеймс, теперь, когда ваш первый концерт для китов имел такой успех?
– Нам следует устраивать регулярные концерты, следуя по путям миграции китов, чтобы, оставаясь с ними, играть для них мировую музыку. Мы уверены, что только человеческое совершенство может представлять для них интерес. Только сложность наших музыкальных форм может показать им, что мы не дикари.
– Я не вижу этой праздничной ночью среди вас сэра Джеймса…
– Он старый человек, мистер Доунинг, и рано отправляется отдыхать.
– Но какая сила открывается в нем, когда он управляет оркестром! Тогда он кажется просто молодым!
– Во время работы он может вымотать любого из нас.
– Кажется, что вы все прекрасно понимаете его…
– Мы все испытываем одинаковое восхищение… наш флейтист, например, потратил три месяца, исполняя серенаду пленному киту.
– …Джонатан, нельзя ли пригласить тебя на минуту на палубу? Мы кое-что уловили с помощью подводных микрофонов…
– …сейчас мы переходим вместе с нашим радиоинженером в маленькую звуковую студию, построенную на палубе, ниже уровня водонепроницаемых переборок. Море по-прежнему спокойное, яркая луна висит над ним…
– Киты поют, возьми наушники.
– …побольше усиление, пожалуйста… да, вот так хорошо… Я думаю, что следует позвать мистера Ракоши…
– …попытайтесь подключиться к палубному громкоговорителю…
– Сюда, мистер Ракоши, вот сюда, пожалуйста… киты поют… возьмите наушники, сэр… Джим, можем ли мы зажечь снаружи огни и установить защищенную от воды камеру… Сейчас Дмитрий Ракоши слушает мелодию… вот он снял наушники…
– Мне нужно видеть мистера Джеймса.
– Так поют киты или нет, мистер Ракоши?
– Они исполняют "Гимн глубине".
– …Мистер Ракоши быстро удаляется, торопясь в каюту сэра Джеймса… палубные громкоговорители наконец-то подключены, и китов можно слышать совершенно отчетливо… Мы записываем это, Джим?.. Остальные участники оркестра собираются на палубе, привлеченные этим пением… здесь находится и третий помощник капитана, мистер Кокс…
– Сонар показывает, что мы можем в любой момент получить удар в правый борт.
– …наши камеры свешиваются с правого борта… там, где светит луна, видно… их спины блестят, фонтаны воды взлетают вверх, киты поднимаются на поверхность… и…
– Всем опустить руки на палубу, пожалуйста… опустите руки на палубу.
– Палуба нашего корабля вибрирует от пения китов! Они поют невероятно громко… Мистер Кокс, что вы ощущаете от этого?
– У меня волосы встают дыбом, сэр, и я начинаю верить, что я не только…
– …Джон, а не могли бы мы спустить туда спасательную шлюпку?.. Гэри хочет сделать небольшой фильм о морской жизни…
– Мистер Кокс, не могли бы вы организовать…
– Следуйте за мной, сэр.
– Наша команда операторов направляется к шлюпкам… теперь вся палуба заполнена людьми… напоминая алтарь в лунную ночь, возле которого стоят сотни мужчин и женщин… огоньки их сигар и сигарет едва движутся, так успокоила и увлекла их песня китов…
***
Я предпочел бы столкнуться лицом к лицу с дюжиной злобных котов, чем безумно кружиться в клубке крысиных хвостов, выпустите меня отсюда, мой разум уже нездоров…
Фу-у… удалось выскользнуть из Королевского крысиного круга. Вы, я абсолютно убежден в этом, знакомы с подобным образованием. На протяжение многих веков людям приходилось сталкиваться с подобными формациями: шайка крыс с переплетенными хвостами.
Да, это очень редкий и очень старый, доводящий до исступления танец, и я убежден, что именно такие исторические образования и были зачаточными истоками революционной активности. Иногда крысы впадают в такое возбуждение, что их хвосты безнадежно спутываются. Но сегодняшней ночью предводители мятежников поливали их хвосты маслом, чтобы избежать образования узлов. Остается запрыгнуть на банку с маслом, смазать хвост…
Уж лучше я просто не буду больше встревать в эти интуитивные хороводы. Они слишком примитивны, и лишь усугубляют мою склонность к написанию стихов и песен. Позвольте мне лишь улизнуть отсюда подальше, мимо…
– Скажи-ка, уж не ты ли будешь знаменитый доктор Рэт?
Это прозвучал голос из темноты. Я отполз в сторону, но голос преследовал меня.
– Не ты ли…
– Нет, это лицо мне незнакомо.
– Но ты на самом деле очень похож на него.
– Это всего лишь неудачный генетический эксперимент. Будьте добры, отойдите с дороги: я направляюсь к Центральному Барабану-тренажеру, чтобы принять участие в митинге восставших.
Я не должен вызывать подозрений к своей персоне. Я не могу позволить себе вновь оказаться в руках бунтовщиков. Какое счастье, что старый барабан действительно вертится сегодня ночью. Многочисленные толпы выстроились в ряды. Даже страдающие параличом и артритом крысы явились сюда.
– Пожалуйста, предъявите знак-идентификатор.
Нагибаю голову и показываю эмблему бунтовщиков, выколотую на моем ухе.
– Проходи через главный вход и держись правой стороны.
Да, я всего лишь одна из многих крыс, которые провели некоторое время в круге. Признаться, что я ученый доктор безумец? Никогда. Я никогда не проводил никаких экспериментов. Разве что чистил здесь туалеты.
– Проходите, продолжайте вращать его!
Мне нужно сделать несколько быстрых оборотов и тихо смыться… прыгая по проводу… безобразие, они слишком быстро раскрутили его. Я вынужден бежать как черт, чтобы не свалиться… колесо гудит, жужжит, щелкают с бешеным ритмом счетчики, что за позорное представление, скажите, генералиссимус бунтовщиков, только не говорите, что это не типичное явление, гланды оставил во Фриско без боя, и вот снова тут, песни пишу под шум прибоя, да, я доктор Рэт, скрывающийся под фальшивыми усами, ах, что у них за импресарио, взгляните сами, барабан трясется как вулкан, стоять, негодяй, я сказал, стоять, революционный заговор пора свергать, вот здесь пианиссимо, не так быстро, прошу, адажио, черт возьми, как голова кружится, снизу картина встает, интуитивный сигнал, словно радуга в небе, плывет, кит думает, что он участник маскарада, ах, если бы у меня была хоть торпеда…
***
Я слышу вас, духи моря, слышу ясно и отчетливо, сейчас, когда плыву к вам под покровом ночи. Вы сплели мою судьбу со своей песней, сочинили этот навязчивый мотив… Как вам удалось сочинить эту партию, которую я, однако, так и не смог понять? Когда я доберусь до их острова, тогда узнаю. Плыви, Джеффри, плыви, как только можешь, ты не должен теперь потерять их, теперь, когда так близко к ним.
Ночное плаванье. Переворачивайся на спину, ты плывешь очень хорошо. Там, над рифами, слабо светятся глаза морских сирен…
Кто это рядом со мной? Кто еще плывет здесь? Это ты, Дмитрий?
– …Джеймс, Джеймс, просыпайся…
– Да? Дмитрий?
– Киты поют, Джеймс. Идем, быстрее…
– Ты не видишь мои ботинки… нет, ну черт с ними…
А киты продолжали петь. Неужели я все еще сплю? Нет, вот Дмитрий взял меня за руку, мы определенно не спим. Но если это все-таки так, то вся наша жизнь есть сплошной сон. Вот мы выходим на воздух… нет, это не похоже на сон, вот они!
Бог мой, что за голоса, что… но этого не может быть! Они исполняют вторую часть! – Димитрий…
– Да, Джеймс, это она самая.
Она, она! Господи, я все еще сомневался, но сейчас… Вот один из самцов ведет басовую партию. С полным пониманием и знанием правил. Как я и ожидал, они являют собой истинных мастеров. Как им удалось разрешить вот этот пассаж… ах, морские сирены, морские сирены. Ну разумеется, для этого они имеют достаточный разум, и чего я сомневался в этом? Ах, какой голос! С какой легкостью он ведет эту партию. Все это ничего не стоит для них, они знают, кто они такие, а мы – их палачи.
Да, Димитрий, да, друг мой, сейчас мы проливаем фонтаны слез, когда узнали, кого мы убиваем. Мы распинаем талантливейших певцов, а они восстают перед нашими глазами, поднимаясь из пустого мертвого забвения, куда мы отправили их по собственной глупости. Сейчас мы плачем, когда они плавают перед нами и поют о своих незнакомых нам радостях, о своем восхищении и глубокой печали.
Вот так я воспринимаю их пение, целиком, будто они внедрили его в мой мозг, в мои мечты, словно код для взаимопонимания между нашими расами. Музыка должна спасти нас, должна спасти планету, если спасение вообще возможно, музыка такой гипнотической силы, которая заставит людей бросить оружие и вглядеться в море, в небо, в поросшие лесом холмы. Ты потряс меня, бог моря, бог штормов, ты потряс и воскресил мою душу своей песней. Я должен следовать за тобой… и служить тебе… а вот и финал…
Как красиво они подошли к нему, как они возвеличили его, как превзошли нас. Какое сплетение звуков, какое обаяние использовали они, чтобы соблазнить нас, заставить нас мечтать…
Звоните, морские колокола, звоните!
А теперь вниз, вниз! Я жил, чтобы услышать это!
– Сейчас утро в самом разгаре, дует мягкий морской ветерок. По левому борту киты греются на солнце, оставаясь вблизи нас. Оркестр собрался у поручней, и наша плавающая звуковая установка в очередной раз была приведена в действие. Музыканты настроили инструменты, и тут же, следуя за движениями сэра Джеймса, над водой зазвучали первые ноты "Океана"…
– Сэр Джеймс, у нас на связи английский китобой "Дискавери". Они запрашивают квадрат для стрельбы.
– Капитан Блек, можете сказать им, чтобы они убирались к черту!
– Я уже сделал это.
– Оркестр прерывает игру. Возможно, что до вас доносится отдаленный гул двухвинтового двигателя, и на самом горизонте можно заметить очертания приближающегося китобоя. Оркестранты вновь собрались у поручней, и как только китобой приблизился, вдали появилась новая точка, которую наш боцман определил как плавучий завод, следующий за китобоем.
– На нем есть все. Котлы, масляные сепараторы, линия для разделки печени, механические пилы, линия для упаковки мяса…
– Вниз! Вниз!
– Это Дмитрий Ракоши наклонился за борт и кричит китам, но они…
– У них плохое зрение. Вот поэтому их и ловят. Они не замечают китобоев, пока не оказывается совсем поздно.
– Но вот сэр Джеймс возвращается назад, на нос корабля, и поднимает свою палочку… музыканты спешат на свои места…
– Леди и джентльмены, если вы готовы, то пожалуйста, "Страдание и бегство".
– Скрипки зарыдали над водой, сопровождаемые ужасающими воплями виолончелей. Страдание и Бегство – песня беспокойства, которую киты используют как предупреждение об опасности. И, разумеется, звуки первых же нот заставили их нырять, исчезая в пугающих водоворотах. Вы можете даже слышать их вздохи, когда они набирают огромные массы воздуха, а затем погружаются… вниз… один за другим…
– Они уходят очень быстро… мы еще видим их на наших сонарах… они уходят прочь… уходят, уходят…
***
О, Господи, горе мне, я в плену у безумной симфонии, колесо вертится, мне нужно бежать из этой мятежной компании… а сейчас за дверь, раз-два-три!
Свободен. Мои лапы на твердой земле. Беги, доктор, беги прочь отсюда, пока тебя не затащили назад!
Бегом, бегом, подальше от моей безумной песни, вот по этому проходу, быстренько вот сюда, никого нет, дорога свободна…
Апельсин, апельсин, апельсин, апельсин. Никаких рифм. Нельзя рифмовать. Вот под эту клетку. Мне следует собраться перед очередной атакой. Возможности для звукосочетаний бесконечны. Здесь комбинации безграничны. Это всего лишь отходы от моей научной карьеры. Это случалось и в прежние времена, я просто отсылаю вас к литературе. Обратите внимание на ученых, которые включали в свои научные тома безумные маленькие песенки. Это общая болезнь. Сухая научная объективность компенсируется детской субъективностью. Манлихер, специалист по кошкам, доводил их до сумасшествия только для того, чтобы самому стать сумасшедшим, и увлекался декламацией бесконечных стишков по поводу автономных реакций, написанных совершеннейшим гекзаметром.
Так что профессия нередко чревата опасностью.
Но что может быть опаснее, чем откровенная анархия среди базовых моделей! Вся лаборатория буквально сотрясалась от звуков музыки, которую предпочитали эти мятежники. Они подключились ко всем лабораториям страны, вызывая массовое недовольство.
Я очень осторожно высунул нос из-под полки. Да, зрелище прямо-таки неприятное.
Бунтовщики захватили лампу, которой обычно уничтожали бактерий, и, как прожектором, освещали с ее помощью центр рабочего стола. Ужасное сборище. Явная агитация. Они пытаются послать свой собственный интуитивный сигнал через Передающую Интуитивную Сеть. Симпатичные картинки. Самые разные крысы демонстрируют свои отрубленные лапы и хвосты или выдавленные глаза. Среди них есть одна крыса просто без ушей. Я знаком с этим экспериментом. Он был весьма важен для национальной безопасности.
Ультрафиолетовая лампочка ярко освещает всевозможные деформации и увечья и передает их изображение миллионам зрителей по всему интуитивному миру. Все лаборатории повсеместно получают запрос:
"Каков характер экспериментов, проведенных на вас так называемыми докторами?"
"Они пришили надпочечную железу моей матери к моим яичникам".
"Вам сообщили, с какой целью это производилось?"
"Нет, никаких объяснений не давалось".
Отчего же, это неправда! Я очень подробно описал этот эксперимент в моем "Информационном бюллетене", вы обнаружили бы это, если потратили время на поиски. Не было никаких попыток скрыть что-либо. Нужный вам том вы можете отыскать в лаборатории на книжной полке. Отправляйтесь и взгляните сами. Правда, местами я отгрыз несколько страниц, но уверяю вас, что это небольшие потери.
"Характер проведенных над вами опытов?"
"Извините, но на этот раз пострадавшим является мой сын. Сам он не может объяснить произошедшего, потому что в лабиринте они разрушили его разум".
"Вам сказали, для чего это делалось?"
"Как сообщалось в "Информационном бюллетене", для лучшего понимания социальных отношений между человеческими существами".
Вот это верно. Мой "Информационный бюллетень" отметил это совершенно четко. Мы получили полное представление, особенно при использовании Прыгающей Платформы Адамса. Профессор Адамс наблюдал бесконечные прыжки крыс с платформы на маленькую башню. Результаты имеют значение для грядущих лет. Мы живем в опасное время, друзья мои. Эксперименты, подобные этому, имеют отношение к проблеме плодородия во всем мире.
Пожалуй, я не буду больше тратить время, произнося речи перед самим собой. Положение безнадежное. Изувеченные крысы рассчитывают, что симпатии к ним со стороны общественности возрастут. Но я не допущу, чтобы имя науки было запятнано крысиным дерьмом!
Хм-м-м-м, что делает вон та группа крыс около шкафа с архивом, который ведет ученый-профессор? Крысы выстроились в очередь, одна за другой. В воздухе пахнет чем-то знакомым, когда я подкрадываюсь ближе…
Бунтовщики используют шкаф в качестве общественного туалета! Ах, сволочи! Все драгоценные ящики выдвинуты, и в них мочатся, заставляя расплываться чернила. Уничтожены целые разделы. У вас нет никаких приличий, приятели-крысы. Ваше поведение не имеет границ. На этот раз вы зашли слишком далеко, и, так или иначе, хорошо знакомый с туалетами смелый доктор Рэт остановит вас.
Они привели в действие автоматические камеры и направили их на шкаф с архивом, так что все их грязные действия отображаются на великолепной пленке "Техниколор". Но они не очень то способные операторы, и, несомненно, все изображения будут низкого качества. Подход к делу у бунтовщиков на очень низком уровне. Их снимки никак не сравнимы с теми рекламами, имеющими правительственную поддержку, что помещаются в журнале "Психология". Это прекрасно выполненные глянцевые отпечатки, размером 8 на 10. Я заглянул в камеру с тем хитроватым невинным выражением, на которое только способны крысы.
– Вот он! За ним!
Очень жаль, приятели-крысы, но вам не удастся меня поймать!
Вот сюда, на стол для анестезии, и спрятаться среди бутылок и склянок. Я притаился за стеклянной посудой и осторожно вытягиваю хвост. Правильно ли я прочитал надпись на этикетке?
– Он где-то здесь…
– Ты идешь в ту сторону, а я в эту.
– …награда – прессованное печенье, которое предлагается за поимку доктора Рэта…
Как я и предполагал. Но тут я обвиваю хвостом резиновую пробку на бутылке с эфиром и медленно поворачиваю ее, а затем быстро выливаю содержимое прямо перед их носами!
Отбегаю назад и заставляю патруль свалиться от слабости прямо на месте. Но есть множество более серьезных штучек. (Сравните с: "Рассечение мочеполовой системы у крыс".) Эту революцию следует крепко схватить за мошонку и стиснуть, друзья мои, пока она не завизжит. (Затем в буквальном смысле поворачиваем лезвие и рассекаем связки, удерживающие пенис.)
Ох, чертов спинорог! Мятежники поджаривают прессованное печенье в микроволновой печи. Что за богохульство. А взмыленный оратор, стоящий на ней, перечисляет количество сожженных и обожженных крыс.
– …жестоко подвергались…
Что же он о себе думает, поступая вот таким образом? У него нет даже желудка! Мы удалили его на прошлой неделе!
– …ужасно обожжены… поджарены заживо…
До чего же ты глуп, задница без кишок, этот эксперимент по изучению теплового удара был абсолютно необходим. С помощью его мы еще раз доказали то, что ученые доказывали с первых шагов по изучению теплового удара, начатых еще Клодом Бернаром в 1875 году. Перегретые тела следует охлаждать. Тысячи поджаренных кошек, собак, кроликов и цыплят подтвердили это. Еще раз мы двинули вперед эту вечную истину, в интересах непрерывного развития науки и необходимой кооперации в международной статистике. Как ловко бунтовщики обратили этот благородный эксперимент для своих собственных целей!
– …с этим видом зверств должно быть покончено…
– …все эксперименты над животными аморальны… мы не должны мучить и пытать одно живое существо, чтобы спасти другое… все созданья равны!
– ПРАВИЛЬНО!
– Только человек, великий лицемер, думает, что он выше всех остальных. Но мы говорим – нет! Он ничем не отличается! Он рождается, он живет, он умирает, как и все остальные из нас. Он всего лишь одна из ветвей огромного дерева!
Дерьмо! Крысиное дерьмо, налипшее на язык!
– …какая бы болезнь ни поразила его и сколь бы ни была велика ее тяжесть, он должен справляться с этим сам. Человек должен бороться в одиночку, борясь с болезнями как только может, НО НЕ ЗА СЧЕТ ДРУГИХ ЖИВОТНЫХ! Он никогда не воспользуется плодами исцеления, если в этом процессе причинит страданья своим меньшим братьям.
Наденьте шляпу, друзья мои, и попытайтесь укрыться от того брызжущего дерьма, которое обрушилось на лабораторию. Только смелый и честный доктор Рэт знает истинное положение вещей. И док Рэт всегда рассказывает, как это происходит. Животным просто нравится, когда их увечат. Опыты с подключением электродов к обезьяне весьма убедительно показали это. (Смотри: Беркли, "Изучение боли", главы из которой были опубликованы в "Новом журнале по патологии".)
Как неприглядно. Бунтовщики превратили лабиринт Алса в место для прогулок революционизированных пар, совершающих совокупление. Разумеется, это выводит целиком из-под контроля наш генетический эксперимент. Сейчас уже невозможно определить, кто кого осеменяет.
Как кастрированный ученый доктор-безумец, я могу только смотреть на подобные действия, как на чисто механические, испытывая лишь отвращение. Я больше предпочитаю несравненные статистические выкладки, например, о всех крысах-самцах, родившихся задом наперед. (Смотри мою статью "Действие мышьякового отравления на ректальное развитие", 1967 год.)
Самки замирают и лишь повизгивают, видимо, произнося любовные слова в темноте лабиринта. Я беззвучно пробираюсь по самому верху лабиринта, но наблюдать за этими совокупляющимися парами весьма неприятно, поскольку у меня начинают зудеть швы, оставшиеся на месте яичек.
Самцы берут их одну за другой, двигаясь вдоль рядов. Это называется у них мирным протестом. Но только не для меня. Мои старые раны при этом ужасно зудят, и ничего мирного в этом я не вижу.
Итак, они заняты спариванием, разбившись на пары. Эта революционная сцена слишком сильно действует на меня. Мне придется выключить этих прекрасных дам из своего сознания. Я закрываю глаза, но не могу заткнуть уши.
– Семьдесят раз в минуту, давай, давай.
– …а… давай… давай…
Вспышки разбитых лампочек над телами совокупляющихся пар являют собой типичный безвкусный революционный прием, о, мои ноющие раны!
– Вон там, наверху! Это доктор Рэт!
Спрыгнув за лабиринт, я быстро бегу через темноту, преследуемый врагами, буквально сидящими на моем хвосте. Вот какая-то дверь. В нее, прямо в нее.
О небо, я оказался прямо в "инициативной камере Кирби". Она предназначалась для новорожденных крыс. Было обнаружено, что с ее помощью у крысы можно развить шизофрению, даже если эта крыса имеет возраст всего лишь несколько минут. Ну, хорошо, эта камера не слишком беспокоит меня, потому что я уже давно чокнулся! Я уже прошел фундаментальную подготовку в этом месте. Еще тогда, когда не было всех этих бунтующих масс. Разумеется, еще не было. Ученый-профессор Кирби не пользовался интуитивным диапазоном. Он применял только старомодные амбивалентные стимулы, основанные на раздвоении чувств.
Заставьте пол вращаться. Заставьте еще звучать громкие сигналы. Что до меня, то это прекрасный дом, дорогие друзья.
Но никто из других крыс не отважится войти сюда. Только ученый безумный доктор может удовлетворить здесь информационный голод, карабкаясь изо всех сил, в то время как все кренится и скользит.
