Текст книги "Принцесса-невеста"

Автор книги: Уильям Голдман

Соавторы: С. Моргенштерн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Спасибо за честность, – сказал Иниго. – Должен признаться, я надеялся на лучшие новости. Сейчас мне очень сложно говорить, поэтому, если ты извинишь меня, пожалуйста, я…

– Я не закончил, – остановил его Йесте.

– Что ещё можно сказать?

– Я очень любил твоего отца, ты знаешь об этом, но кое-чего ты не знаешь: когда мы были совсем юными, нам ещё не было двадцати, мы видели, своими собственными глазами, выступление Корсиканского Чародея, Бастии.

– Я не знаю ни одного чародея.

– В фехтовании этот ранг стоит выше мастера, – продолжил Йесте. – Бастия был последним, кого так называли. Задолго до твоего рождения он погиб в море. С тех пор чародеев не было, и ты никогда не смог бы победить его. Но я скажу тебе ещё кое-что: он никогда не смог бы победить тебя.

Иниго долго молчал.

– Тогда я готов.

– Не хотел бы я быть на месте шестипалого мужчины, – только и ответил Йесте.

На следующее утро Иниго пустился по следу. Мысленно он уже всё спланировал. Он найдёт шестипалого мужчину. Он подойдет к нему. Он скажет просто: «Привет, меня зовут Иниго Монтойя, ты убил моего отца, готовься умереть», – и затем, о, затем – дуэль.

Это действительно был отличный план. Простой и прямой. Без выкрутасов. Сначала Иниго обдумывал различные необыкновенные способы мести, но постепенно простота стала казаться ему лучшим вариантом. Изначально он представлял себе всевозможные маленькие сценки – противник будет рыдать и молить, противник будет раболепствовать и плакать, противник будет торговаться, и лить слёзы, и вести себя совершенно не по-мужски. Но в конце концов и они уступили место простоте: противник просто скажет: «О да, я помню его убийство; буду счастлив убить и тебя».

У Иниго была лишь одна проблема: он не мог найти врага.

Ему и в голову не приходило, что тут могут возникнуть сложности. Ведь сколько могло найтись дворян с шестью пальцами на правой руке? Несомненно, это было бы предметом разговоров в любой округе, где бы ему ни случилось находиться. Несколько вопросов: «Прошу прощения, я не сошёл с ума, но не видели ли вы в последнее время шестипалых дворян?» – и, конечно же, рано или поздно он услышал бы в ответ «да».

Но рано этого не произошло.

А поздно было не из тех вещей, которые ждут, затаив дыхание.

Первый месяц не слишком обескуражил его. Иниго пересёк Испанию и Португалию. На второй месяц он отправился во Францию и провёл там остаток года. Следующий его год был итальянским, затем последовали Германия и вся Швейцария.

Лишь спустя пять лет постоянных неудач он начал беспокоиться. К тому времени он уже побывал всюду на Балканах и в большей части Скандинавии, посетил Флорин и Гульден, и матушку-Россию, и спустился шаг за шагом вдоль всего побережья Средиземного моря.

К этому моменту он уже понял, что произошло: десятилетнее обучение было на десять лет дольше, чем следовало бы; слишком многое могло произойти. Шестипалый мужчина, вероятно, был в крестовом походе в Азии. Или богател в Америке. Или стал отшельником в Ост-Индии. Или… Или…

Умер?

Двадцатисемилетний Иниго стал пропускать несколько лишних стаканчиков вина вечерами, чтобы заснуть. В двадцать восемь он пропускал несколько лишних стаканчиков, чтобы переварить свой обед. В двадцать девять вино стало необходимо ему, чтобы проснуться утром. Его мир рушился. Его жизнь стала одной сплошной неудачей, а затем начало происходить что-то почти столь же ужасное:

Фехтование стало прискучивать ему.

Он был просто-напросто слишком хорош. Во время путешествий он зарабатывал на жизнь тем, что находил лучшего фехтовальщика в той местности, где ему случалось находиться, и они дрались на дуэли, и Иниго разоружал его и брал то, что тот ставил на кон. Выигрышем он расплачивался за еду, жильё и вино.

Но местные чемпионы были никем. Даже в больших городах местные искусники были никем. Даже в столицах местные мастера были никем. У Иниго не было конкурентов, ничего, что поддерживало бы его в форме. Его жизнь стала казаться бесцельной, его поиски – бесцельными, всё, всё – бессмысленным.

В тридцать он сдался и перестал преследовать призрака. Он прекратил свои поиски, забывал есть, спал лишь при случае. Его компанией было вино, и этого было достаточно.

Он был лишь оболочкой. Величайшей фехтующей машиной с тех пор, как Корсиканский Чародей только начал практиковаться в своём искусстве.

В таком состоянии его и нашёл сицилиец.

Сначала маленький горбун лишь снабжал его более крепким вином. Но затем, сочетая похвалы и лёгкие подталкивания, сицилиец стал отучать его от бутылки. Потому что у сицилийца была мечта: при помощи его хитрости, силы турка и шпаги испанца они могли стать самой успешной криминальной организацией цивилизованного мира.

И именно ей они и стали.

В тёмных местах звуки их имён хлестали резче страха; у каждого есть потребности, которые сложно выполнить. Толпа Сицилийца (двое были компанией, трое – толпой, даже в те времена) становилась всё более и более знаменитой, более и более богатой. Ничто не было для них слишком сложно, ничто – слишком низко. Лезвие Иниго вновь сверкало и более чем когда-либо прежде походило на молнию. Сила турка становилась непомернее от месяца к месяцу.

Но горбун был главным. В этом не было ни малейшего сомнения. Иниго знал, где был бы без него: он лежал бы больным у входа в какой-нибудь переулочек и молил о вине. Слово сицилийца было не просто законом, оно было бесспорной истиной.

Поэтому, когда он сказал: «Убей человека в чёрном», – все остальные варианты прекратили своё существование. Человек в чёрном должен был умереть…

Иниго, щёлкая пальцами, мерил шагами край утёса. Уже в пятидесяти футах под ним человек в чёрном всё ещё продолжал карабкаться. Нетерпение переполняло Иниго, почти выходя из-под контроля. Он взглянул вниз на медленное продвижение. Найти трещину, втиснуть руку, найти другую трещину, втиснуть другую руку; осталось сорок восемь футов. Иниго шлёпнул по рукояти своей шпаги и защёлкал пальцами ещё быстрее. Он внимательно осмотрел скалолаза в капюшоне, наполовину надеясь, что тот окажется шестипалым, но нет; у этого было правильное количество пальцев.

Осталось сорок семь футов.

Сорок шесть.

– Привет, ты там, – прокричал Иниго, когда ждать дальше было уже не в его силах.

Человек в чёрном бросил взгляд наверх и что-то пробурчал.

– Я наблюдал за тобой.

Человек в чёрном кивнул.

– Медленно у тебя идёт дело, – сказал Иниго.

– Слушай, я не хочу показаться грубым, – наконец отозвался человек в чёрном, – но я прямо сейчас слегка занят, поэтому не мог бы ты не отвлекать меня.

– Прости, – сказал Иниго.

Человек в чёрном снова что-то буркнул.

– Полагаю, что ты не можешь подниматься чуть побыстрее, – произнёс Иниго.

– Если тебе так хочется побыстрее, – уже с явным раздражением ответил человек в чёрном, – ты мог бы сделать что-нибудь полезное.

– Я мог бы это сделать, – согласился Иниго. – Но не думаю, что ты принял бы мою помощь, ведь я жду тебя тут наверху только для того, чтобы убить.

– Это, несомненно, подвергает наши отношения большой опасности, – сказал человек в чёрном. – Боюсь, тебе придётся просто ждать.

Осталось сорок три фута.

Сорок один.

– Я мог бы дать тебе слово испанца, – предложил Иниго.

– Не пойдёт, – ответил человек в чёрном. – Я знал слишком много испанцев.

– Я тут с ума схожу, – сказал Иниго.

– Если хочешь поменяться местами, я с удовольствием соглашусь.

Тридцать девять футов.

И передышка.

Человек в чёрном просто висел в воздухе, его ноги болтались, сила втиснутых в трещину рук поддерживала весь вес его тела.

– Ну вперёд же, – умоляюще произнёс Иниго.

– Это было то ещё восхожденьице, – объяснил человек в чёрном, – и я устал. Я буду в порядке через четверть часа или около того.

Ещё четверть часа! Невообразимо.

– Слушай, у нас тут наверху есть немного лишней верёвки, которая нам не понадобилась, когда мы забирались сюда. Я просто кину её тебе, ты схватишься за неё, и я потяну, и...

– Не пойдёт, – повторил человек в чёрном. – Ты можешьпотянуть, но, опять же, ты можешьпросто отпустить, что, коль скоро ты торопишься убить меня, несомненно, будет быстрее.

– Но ты бы не узнал, что я собираюсь убить тебя, если бы я сам тебе этого не сказал. Разве это не доказательство того, что мне можно доверять?

– Честно говоря, и надеюсь, что это не обидит тебя, нет.

– И нет никакого способа заставить тебя поверить мне?

– Ничего не приходит в голову.

Внезапно Иниго высоко поднял правую руку:

– Клянусь душою Доминго Монтойи, ты доберёшься до вершины живым.

Человек в чёрном долго молчал. Затем посмотрел наверх.

– Я не знаю этого твоего Доминго, но что-то в твоём голосе говорит мне, что я должен тебе поверить. Бросай верёвку.

Иниго быстро обвязал её вокруг камня и бросил вниз. Человек в чёрном уцепился за неё и завис в воздухе. Иниго потянул. Через секунду человек в чёрном был рядом с ним.

– Спасибо, – сказал человек в чёрном и опустился на камень.

Иниго сел рядом.

– Мы подождём, пока ты не будешь готов, – произнёс он.

Человек в чёрном тяжело дышал.

– Ещё раз спасибо.

– Почему ты преследовал нас?

– У вас очень ценный багаж.

– Мы не собираемся его продавать, – отозвался Иниго.

– Это ваше дело.

– А твоё?

Человек в чёрном ничего не ответил.

Иниго встал и отошёл, осматривая место, где им предстояло сражаться. Это было по-настоящему роскошное плато, с множеством деревьев, за которыми можно было прятаться, и корней, о которые можно было споткнуться, и маленьких камешков, на которых можно было потерять равновесие, и валунов, с которых можно было спрыгнуть, если ты мог достаточно быстро на них забраться, и заливающий всё это лунный свет. Более подходящего места для дуэли нельзя было и пожелать, решил Иниго. Здесь было всё, включая изумительные Скалы с одного края, за которыми было восхитительное тысячефутовое падение, которое необходимо было постоянно иметь в виду, разрабатывая тактику. Место было совершенно.

Если человек в чёрном умел фехтовать.

По-настоящемуфехтовать.

Иниго сделал то, что всегда делал перед дуэлью: он достал свою великолепную шпагу из ножен и два раза прикоснулся лезвием к своему лицу, один раз вдоль шрама, один раз вдоль другого шрама.

Затем он внимательно взглянул на человека в чёрном. Хороший моряк, это да; отличный скалолаз, вне всякого сомнения; отважный, бесспорно.

Но умел ли он фехтовать?

По-настоящему фехтовать?

Пожалуйста, подумал Иниго. Прошло столько времени с тех пор, как я подвергался испытанию, пусть этот мужчина испытает меня. Пусть он будет выдающимся фехтовальщиком. Пусть он будет быстр и стоек, умён и силён. Пусть у него будет бесподобное тактическое мышление, равное моим способностям. Пожалуйста, пожалуйста, столько времени прошло: пусть-он-будет-мастер!

– Я отдышался, – сообщил человек в чёрном с камня. – Спасибо, что позволил мне отдохнуть.

– Тогда нам лучше покончить с этим, – отозвался Иниго.

Человек в чёрном встал.

– Ты кажешься хорошим парнем, – сказал Иниго. – Мне не хочется тебя убивать.

– Ты кажешься хорошим парнем, – ответил человек в чёрном. – Мне не хочется умирать.

– Но одному из нас придётся, – сказал Иниго. – Начнём.

И с этими словами он взял шестипалую шпагу.

И вложил её в левую руку.

Последнее время он начинал все свои дуэли левой рукой. Это было хорошей практикой для него, и, хотя он был единственным в мире ныне живущим чародеем, когда фехтовал своей ведущей рукой, он был более чем достойным соперником, фехтуя левой. Пожалуй, тридцать человек в мире были равны ему, когда он использовал левую руку. Пожалуй, целых пятьдесят; пожалуй, лишь десять.

Человек в чёрном тоже оказался левшой, и это ободрило Иниго: так было справедливее. Его слабость против силы соперника. Всё к лучшему.

Они скрестили шпаги, и человек в чёрном тут же перешёл к защите Агриппы, которая, по мнению Иниго, была надёжной, учитывая каменистое пространство, ведь Аргиппа вначале требовала стоять неподвижно, что сводило шансы споткнуться к минимуму. Естественно, он ответил на это Капо Ферро, что удивило человека в чёрном, но он хорошо защитился, быстро выйдя из Агриппы и атаковав сам, используя технику Тибо.

Иниго не мог сдержать улыбки. Его так давно никто не атаковал, и это взбудоражило его. Он позволил человеку в чёрном продвинуться, позволил ему набраться смелости, грациозно отступая между деревьев, обезопасив себя защитой Бонетти.

Затем он совершил быстрый прыжок и оказался за ближайшим деревом, а человек в чёрном не ожидал этого и отреагировал медленно. Иниго тут же выскочил из-за дерева, уже атакуя сам, и человек в чёрном отступил, споткнулся, восстановил равновесие, продолжил отходить назад.

Иниго был впечатлён быстротой, с которой человек в чёрном вернул себе баланс. Большинство мужчин его размеров упало бы, но не человек в чёрном; он лишь сделал несколько быстрых шагов, выпрямился и продолжил фехтовать.

Теперь они двигались параллельно Скалам, и деревья по большей части были позади них. Человек в чёрном медленно отступал в группе больших валунов, и Иниго не терпелось узнать, как хорошо он будет двигаться в ограниченном пространстве, где невозможно наносить или парировать удары с полной свободной. Он продолжил оттеснять его, и вот валуны уже окружали их. Иниго внезапно бросился на ближайший камень, отскочил от него с ошеломительной силой, делая выпады с невероятной скоростью.

Первая кровь была его.

Он ранил человека в чёрном, слегка оцарапал его левое запястье. Это была лишь царапина. Но из неё пошла кровь.

Человек в чёрном немедленно ускорил отступление, отходя от валунов, выходя на открытое пространство плато. Иниго последовал за ним, не пытаясь остановить его, на это ему всегда хватит времени.

Тут человек в чёрном начал своё сильнейшее наступление. Без предупреждения, с пугающей скоростью и силой. Его лезвие вновь и вновь сверкало в свете луны, и поначалу Иниго был даже рад отступить. Стиль атаки не был полностью ему знаком; это был по большей части МакБон, но в нём проглядывались проблески Капо Ферро, и он продолжал двигаться назад,сосредоточившись на противнике, обдумывая лучший способ остановить атаку.

Человек в чёрном всё продвигался, и Иниго уже осознал, что край Скал за его спиной всё приближался, но это не могло занимать его меньше. Важно было превзойти соперника в уме, найти его слабость, позволить ему пережить свой миг ликования.

Скалы стали ещё ближе, но тут Иниго неожиданно понял недостаток направленной на него атаки: простой манёвр Тибо совершенно уничтожил бы её, но он не захотел так скоро выдавать это. Пусть триумф человека в чёрном длится на мгновение дольше; в жизни их так мало.

Скалы были уже совсем близко.

Иниго продолжал отступать; человек в чёрном продолжал продвигаться.

Затем Иниго нанёс встречный удар Тибо.

И человек в чёрном блокировал его.

Он блокировал его!

Иниго повторил движение Тибо, и оно снова не сработало. Он переключился на Капо Ферро, он попробовал Бонетти, он перешёл на Фабриса; в отчаянии он начал движение, использованное лишь дважды, Сайнкт. [9]

[Закрыть]

Ничего не работало!

Человек в чёрном продолжал нападать.

И Скалы были уже почти за самой спиной Иниго.

Иниго не запаниковал – и никогда не был к этому близок. Но он очень быстро принял несколько решений, поскольку для долгих раздумий не было времени, и он решил, что, хотя человек в чёрном медленно реагировал на движения за деревьями, и был плох между валунами, когда движения были ограничены, но на открытом пространстве, где была свобода действий, он был сам ужас. Леворукий ужас в чёрной маске.

– Ты превосходен, – сказал он. Одна его нога стояла на краю утёса. Он больше не мог отступать.

– Благодарю, – отозвался человек в чёрном. – Я много работал, чтобы добиться этого.

– Ты лучше меня, – признал Иниго.

– Похоже на то. Но, если это так, почему ты улыбаешься?

– Потому что, – ответил Иниго, – что я знаю кое-что, чего не знаешь ты.

– И что же это? – спросил человек в чёрном.

– Я не левша, – ответил Иниго, и с этими словами он перебросил шестипалую шпагу в правую руку, и ход сражения изменился.

Человек в чёрном отступил перед стремительными движениями великолепной шпаги. Он сделал попытку увильнуть, попробовал парировать, попытался как-то избежать гибели, которая была теперь неминуема. Но это было невозможно. Он мог блокировать пятьдесят выпадов: пятьдесят первый попадал в цель, и вот кровь показалась на его левой руке. Он мог парировать тридцать ударов, но не тридцать один, и вот кровь показалась на его плече.

Раны ещё не были серьёзны, но их количество всё возрастало, пока они двигались по камням, а затем человек в чёрном обнаружил, что находится среди деревьев, что было для него плохо, и потому он стремглав кинулся прочь от стремительного нападения Иниго, и вот он вернулся на открытое пространство, но Иниго продолжал атаку, ничто не могло его остановить, и затем человек в чёрном снова был среди валунов, и это было для него ещё хуже деревьев, и, издав крик отчаяния, он вновь практически бежал туда, где мог двигаться свободно.

Но с чародеем было не совладать, и вновь, медленно, смертоносные Скалы начали заявлять о себе в этом сражении, но на этот раз к гибели двигался человек в чёрном. Он был храбр и силён, и раны не заставили его молить о пощаде, и на скрытом маской лице не отразился страх.

– Ты потрясающ! – воскликнул он, когда Иниго увеличил скорость своей и без того ослепляющей шпаги.

– Спасибо. Мне пришлось приложить для этого усилия.

Смерть была уже недалеко. Снова и снова Иниго наносил удары, и снова и снова человеку в чёрном удавалось их отражать, но с каждым разом это становилось всё труднее, а сила в запястьях Иниго была бесконечна, и он лишь ещё энергичнее делал выпады, и вскоре человек в чёрном ослабел.

– Ты не можешь этого видеть, – сказал он тогда, – потому что на мне плащ и маска. Но я улыбаюсь.

– Почему?

– Потому что я тоже не левша, – ответил человек в чёрном.

И он тоже взял шпагу в другую руку, и наконец началось настоящее сражение.

И Иниго стал отступать.

– Кто ты? –крикнул Иниго.

– Незначительная личность. Ещё один любитель клинка.

– Я должен знать!

– Привыкай к разочарованиям.

Теперь они стремительно двигались по открытому плато, оба лезвия были почти невидимы, но, о, земля дрожала, и, оооо, небеса трепетали, и Иниго проигрывал. Он попытался подойти к деревьями, но человек в чёрном не позволил ему этого сделать. Он попытался отступить к валунам, но и это ему не удалось.

А на открытом пространстве, как бы неправдоподобно это ни было, человек в чёрном превосходил его. Ненамного. Но в множестве маленьких аспектов он был чуть лучше. На волосок проворнее, на крупицу сильнее, на толику быстрее. Совсем ненамного.

Но этого было достаточно.

Они встретились на центральном плато для последней атаки. Оба сражались в свою полную силу. Звон металла о металл становился всё громче. Иниго испытал последний прилив энергии, и сделал всё возможное, испробовал каждую хитрость, использовал каждый час каждого дня всех лет своего опыта. Но был блокирован. Человеком в чёрном. Он был скован. Человеком в чёрном. Он был сбит с толку, усмирён, остановлен.

Побеждён.

Человеком в чёрном.

Последний молниеносный выпад, и великолепная шестипалая шпага вылетела из его руки. Иниго беспомощно замер на месте. Затем опустился на колени, склонил голову и закрыл глаза.

– Сделай это быстро, – сказал он.

– Скорее у меня отвалятся руки, чем я убью такого мастера, как ты, – ответил человек в чёрном. – С тем же успехом я мог бы уничтожить да Винчи. Но, – и тут он ударил Иниго по голове эфесом шпаги, – поскольку я не могу позволить тебе преследовать меня, пожалуйста, пойми, что я испытываю к тебе глубочайшее уважение. – Он ударил ещё раз, и испанец упал без сознания. Человек в чёрном быстро связал его руки вокруг дерева, и оставил Иниго спящим и беспомощным.

Затем он вложил свою шпагу в ножны, взял след сицилийца, и ринулся в ночь.

– Он победил Иниго! – сказал турок, не уверенный, хотел ли он этому верить, но не сомневающийся в том, что новость была печальной; он любил Иниго. Иниго был единственным, кто не смеялся, когда Феззик просил поиграть в рифму.

Они быстро двигались по горной тропинке в направлении границы Гульдена. Тропинка была узкой и по ней, словно пушечные ядра, были разбросаны камни, поэтому сицилийцу, который должен был не отставать, приходилось нелегко. Феззик легко нёс Лютик на плечах; она всё ещё была связана по рукам и ногам.

– Я не расслышал, повтори, – окликнул сицилиец, и Феззик остановился, ожидая, пока горбун догонит его.

– Видишь? – указал он пальцем. Далеко внизу, в самом начале горной тропинки, был виден бегущий человек в чёрном. – Иниго побеждён.

– Невообразимо! – взорвался сицилиец.

Феззик никогда не осмеливался противоречить горбуну.

– Я такой тупой, – кивнул Феззик. – Иниго не проиграл человеку в чёрном, он победилего. И, чтобы доказать это, он надел одежду человека в чёрном, его маску, капюшон и сапоги, и набрал восемьдесят фунтов.

Сицилиец покосился на бегущую фигуру.

– Идиот, – набросился он на турка. – Ты до сих пор не способен отличить Иниго от другого человека? Это не Иниго.

– Я никогда не учусь, – согласился турок. – О чём бы меня ни спросили, я обязательно отвечу неправильно.

– Иниго, должно быть, поскользнулся, или был обманут, или побеждён каким-то другим нечестным путём. Это единственное вообразимое объяснение.

Вообразимое допустимое, подумал гигант. Но не осмелился сказать этого вслух. Не сицилийцу. Он мог бы прошептать это Иниго поздно ночью, но теперь Иниго был мёртв. Ещё он мог бы прошептать переместимое грабимое плетимое, но это всё, что он успел придумать, прежде чем сицилиец вновь заговорил, а это всегда означало, что ему надо слушать очень внимательно. Когда сицилиец видел, что Феззик думает, он мгновенно выходил из себя. Он едва ли представлял, что кто-то вроде Феззика способен мыслить, и никогда не спрашивал, о чём тот думает, потому что ему было совершенно всё равно. Если бы он узнал, что Феззик рифмует, он бы рассмеялся, а затем нашёл бы новые способы заставить Феззика страдать.

– Развяжи ей ноги, – приказал сицилиец.

Феззик опустил принцессу на землю и разорвал верёвки, связывающие её ноги. Затем он растёр её лодыжки, чтобы она смогла ходить.

Сицилиец немедленно схватил её и дёрнул прочь.

– Догоняй нас быстрее, – сказал он.

– Инструкции? – спросил Феззик, почти паникуя. Он ненавидел, когда его оставляли самого по себе, как сейчас.

– Прикончи его, прикончи его. – Сицилиец начал приходить в раздражение. – Сделай это, раз Иниго подвёл нас.

– Но я не могу фехтовать, я не умею фехтовать…

– Твоимспособом, – сицилиец уже едва держал себя в руках.

– О, да, хорошо, моим способом, спасибо, Виццини, – сказал Феззик горбуну. Затем, призвав для этого всю свою отвагу: – Мне нужен намёк.

– Ты всегда говоришь, что понимаешь силу, что она принадлежит тебе. Используй её, мне плевать как. Жди его там, – он указал на крутой поворот горной тропинки, – и разбей ему голову, словно яичную скорлупу. – Он показал на камень размером с пушечное ядро.

– Я могу это сделать, да, – кивнул Феззик. Он изумительно кидал тяжёлые вещи. – Но это будет не очень-то честно, не так ли?

Сицилиец вышел из себя. Когда такое происходило, он становился пугающим. Большинство людей кричат, орут и прыгают. Но Виццини был другой: он становился очень-очень тихим, и его голос звучал словно голос покойника. А его глаза превращались в огонь.

– Я скажу тебе одну вещь, и повторять не буду: останови человека в чёрном. Останови его навеки и навсегда. Если ты провалишься, никакие оправдания не помогут; я найду себе другого гиганта.

– Прошу, не бросай меня, – сказал Феззик.

– Тогда делай что я тебе велю. – Он снова схватил Лютик и захромал по горной тропке, пока не скрылся из виду.

Феззик взглянул вниз на фигуру, бегущую к нему по тропинке. Всё ещё далеко. Достаточно времени, чтобы попрактиковаться. Феззик поднял камень размером с пушечное ядро и нацелился на трещину в скале в тридцати ярдах от себя.

Фьють.

В яблочко.

Он поднял камень побольше и бросил его в линию тени, которая была в два раза дальше.

Не совсем фьють.

На два дюйма правее.

Феззик был удовлетворён. Даже промахнувшись на два дюйма, он попал бы в голову, если целиться в центр. Поискав немного, он нашёл идеальный камень для броска; он лежал в руке как родной. Затем Феззик направился к крутому повороту тропинки и притаился в самой густой тени. Невидимый, тихий, он терпеливо ждал со своим смертоносным камнем, подсчитывая секунды, оставшиеся до того, как человек в чёрном умрёт…

ФЕЗЗИК

Турецкие женщины славятся размерами своих младенцев. Единственный известный науке новорождённый, весивший более двадцати четырёх фунтов на момент появления на свет, был продуктом южного турецкого объединения. Всего же в книгах регистрации турецких госпиталей записано одиннадцать детей, весивших при рождении более двадцати фунтов. И ещё девяносто пять, весивших от пятнадцати до двадцати. Все эти 106 херувимов сделали то, что младенцы обычно делают при рождении: они потеряли три или четыре унции, и у них ушла почти целая неделя, чтобы снова набрать их. Точнее, 105 из них потеряли вес сразу после рождения.

Не Феззик.

За свой первый день он набрал фунт. (Поскольку он весил лишь пятнадцать и родился на две недели раньше срока, доктора не слишком-то забеспокоились. «Это оттого, что вы родили двумя неделями раньше», – сказали они матери Феззика. «Это всё объясняет». На самом деле, конечно же, это ничего не объясняло, но когда доктора чем-нибудь сбиты с толку, что происходит куда чаще, чем нам всем кажется, он всегда хватаются за что-то в окрестности трудного случая и добавляют: «Это всё объясняет». Если бы мать Феззика родила позже срока, они сказали бы: «Ну, ребёнок родился поздно, это всё объясняет». Или «Ну, во время родов шёл дождь, и дополнительный вес – всего лишь влага, это всё объясняет».)

Здоровый ребёнок удваивает свой вес в первые полгода после рождения и утраивает за год. Когда Феззику был год, он весил восемьдесят пять фунтов. Он не был толстым, прошу заметить. Он выглядел как совершенно нормальный сильный восьмидесятипятифунтовый ребёнок. Ну, можно, не такой уж нормальный. Для годовалого ребёнка он был довольно-таки волосат.

К тому моменту, как Феззик пошёл в детский сад, он мог уже бриться. К этому времени он был размером со среднего мужчину, и остальные дети сделали его жизнь несчастной. Сначала, естественно, они его до смерти боялись (даже тогда Феззик выглядел свирепо), но стоило им обнаружить, что он трусишка, и, конечно же, они не позволили такойвозможности пропасть даром.

– Хулиган, хулиган, – дразнили они Феззика во время утреннего перерыва на йогурт.

– Я не хулиган, – говорил Феззик вслух. (И про себя добавлял «мулиган, мулиган». Он никогда не осмеливался считать себя поэтом, потому что не был даже близок к этому; он просто любил придумывать рифмы. Что бы не произносилось вслух, он рифмовал это про себя. Иногда рифмы имели смысл, иногда нет. Феззик не слишком заботился о смысле; для него имел значение только звук.)

– Трус.

Он возвышался над ними, словно башня.

– Я не трус.

– Тогда дерись, – говорил один из них и со всей силы бил Феззика в живот, уверенный, что Феззик лишь охнет и продолжит стоять на месте, ведь, что бы вы с ним ни делали, он никогда не давал сдачи.

– Ох.

Ещё удар. И ещё. Может быть, сильный удар кулаком по почкам. Может быть, пинок по коленке. Так продолжалось, пока Феззик не убегал, разразившись слезами.

Однажды дома отец Феззика позвал его:

– Подойди сюда.

Феззик, как всегда, повиновался.

– Вытри слёзы, – сказала его мать.

Прямо перед этим двое детей очень сильно его избили. Он попытался перестать плакать.

– Феззик, так не может продолжаться, – сказала его мать. – Они должны перестать задирать тебя.

Избивать тебя.

– Я не так уж и против, – ответил Феззик.

– Но тебе стоит быть против, – сказал его отец. Он был плотник, и у него были большие руки. – Выйдем-ка на улицу. Я хочу научить тебя драться.

– Пожалуйста, я не хочу…

– Слушайся отца.

Они отправились на задний двор.

– Сожми кулак, – велел отец.

Феззик сделал всё что мог.

Его отец посмотрел на мать, а затем возвёл очи к небесам.

– Он даже не может сжать кулак, – сказал отец.

– Он старается, ему всего шесть; не будь к нему так строг.

Отец Феззика очень заботился о сыне, и потому попробовал говорить так мягко, как мог, чтобы Феззик не заплакал. Но это было непросто.

– Милый, – сказал отец Феззика, – смотри: когда ты сжимаешь кулак, твой большой палец не должен быть внутри, держи его снаружи, потому что, если он будет внутрии ты кого-нибудь ударишь, ты сломаешь свой большой палец, а это плохо, ведь весь смысл именно в том, чтобы, когда ты кого-то бьешь, больно было ему, а не тебе.

Вольно.

– Я не хочу никому делать больно, папочка.

– Я не хочу, чтобы ты делал кому-нибудь больно, Феззик. Но, если ты будешь знать, как постоять за себя, и они будут знать, что ты знаешь, они больше не будут доставать тебя.

Ночевать.

– Я не так уж и против.

– Зато мы против, – возразила его мать. – Они не должны приставать к тебе, Феззик, лишь оттого, что тебе пора бриться.

– Вернёмся к кулаку, – сказал его отец. – Мы научились, как?

Феззик снова сжал кулак, на этот раз оставив большой палец снаружи.

– Он одарённый ученик, – проговорила его мать. Она заботилась о нём так же сильно, как и отец.

– Теперь ударь меня, – приказал отец Феззика.

– Нет, я не хочу делать этого.

– Ударь отца, Феззик.

– Может быть, он умеет бить, – сказал отец Феззика.

– Может быть, и нет, – мать Феззика печально покачала головой.

– Смотри, милый, – сказал отец Феззика. – Видишь? Просто. Просто сжимаешь кулак, как ты уже умеешь, и затем отводишь руку немного назад, нацеливаешься туда, куда хочешь попасть, и отпускаешь.

– Покажи отцу, какой ты одарённый ученик, – подбодрила Феззика мать. – Ударь его. Хорошенечко.

Феззик нанёс удар в направлении отцовской руки.

Его отец вновь воззрился на небеса в разочаровании.

– Он был близок к твоей руке, – быстро сказала мать Феззика, прежде чем лицо её сына успело омрачиться. – Для начала получилось очень хорошо, Феззик; скажи ему, как хорошо он начал, – обратилась она к мужу.

– В целом, направление было верное, – сумел выдавить из себя отец Феззика. – Если б я стоял на ярд западнее, было бы идеально.

– Я очень устал, – пожаловался Феззик. – Когда приходится так быстро так много учить, очень устаешь. По крайней мере я устаю. Пожалуйста, можно я пойду?

– Ещё нет, – сказала мать Феззика.

– Милый, прошу, ударь меня, по-настоящему ударь, попытайся. Ты умный мальчик; ударь меня хорошенько, – стал умолять отец Феззика.