Текст книги "Принцесса-невеста"

Автор книги: Уильям Голдман

Соавторы: С. Моргенштерн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Человек в чёрном и в самом деле поднимался. Каким-то почти чудесным образом его пальцам удавалось находить трещины для опоры, и теперь он был на пятнадцать футов ближе к вершине и дальше от смерти.

Сицилиец накинулся на испанца, проявленное неповиновение зажгло дикий огонь в его глазах.

– У меня лучший ум из всех, что когда-либо были направлены на преступные цели, – начал он, – поэтому, когда я говорю что-то, это не догадка, это факт! И факт в том, что человек в чёрном непреследует нас. Существует более логичное объяснение: он – обычный моряк, который в свободное время занимается скалолазанием, и у его маршрута случайно оказался тот же конечный пункт, что и у нашего. Эта версия полностью удовлетворяет меня и, я надеюсь, тебя тоже. В любом случае, нам нельзя подвергать себя риску того, что он увидит нас вместе с принцессой, поэтому один из вас должен его убить.

– Мне сделать это? – поинтересовался турок.

Сицилиец покачал головой.

– Нет, Феззик, – ответил он наконец. – Мне нужна твоя сила, чтобы тащить девчонку. Бери её и пошли. – Он повернулся к испанцу. – Мы направимся прямо к границе Гульдена. Догоняй нас сразу же, как он умрёт.

Испанец кивнул.

Сицилиец прихрамывающей походкой удалился.

Турок поднял принцессу и последовал за горбуном. Уже почти скрывшись из вида, он обернулся к испанцу и крикнул:

– Догоняй нас побыстрее.

– Разве я не делаю этого всегда? – Испанец помахал рукой. – Пока, Феззик.

– Пока, Иниго, – ответил турок. Он ушёл, и испанец остался в одиночестве.

Иниго подвинулся к краю утёса и со своей обычной быстрой грацией встал на колени. Теперь уже в двухстах пятидесяти футах под ним человек в чёрном продолжал своё болезненное восхождение. Иниго лёг, уставившись вниз, пытаясь пронзить взглядом лунный свет и понять секрет скалолаза. Долгое время он лежал, не двигаясь. Иниго был хорошим учеником, но не слишком быстрым, поэтому ему было необходимо время. Наконец он осознал, что каким-то таинственным образом человек в чёрном сжимал кулаки и вталкивал их в камни, используя их для поддержки. Затем он вытягивал другую руку вверх, находил трещину в камне, снова сжимал руку в кулак и втискивал его внутрь. Когда он мог найти опору для ног, он использовал её, но в основном подъем был возможен только за счёт втискиваемых кулаков.

Иниго был восхищен. Человек в чёрном, верно, был действительно выдающимся искателем приключений. Он уже был достаточно близко для того, чтобы Иниго смог разглядеть, что на нём была маска, чёрный капюшон почти полностью закрывал черты его лица. Тоже преступник? Вероятно. Но зачем тогда им драться, и для чего? Иниго покачал головой. Какая досада, что такому славному парню придётся умереть, но у него был приказ, так что ничего не попишешь. Иногда распоряжения сицилийца были ему не по нутру, но что он мог поделать? Без мозгов сицилийца он, Иниго, никогда не смог бы выполнять работу такого масштаба. Сицилиец был мастером планов. Иниго был созданием момента. Сицилиец сказал «убей его», так что не было смысла растрачивать своё сочувствие на человека в чёрном. Однажды кто-нибудь убьёт Иниго, и мир не остановится для того, чтобы оплакать его.

Он встал, быстрым прыжком поднялся на ноги, его тонкое как клинок тело в полной готовности. К действию. Но человек в чёрном был всё ещё на много футов внизу.

Оставалось лишь ждать его. Иниго ненавидел ждать. Поэтому, чтобы приятнее провести время, он достал из ножен свою великую, свою единственную любовь:

Шестипалую шпагу.

Как она танцевала в лунном свете. Как была великолепна и верна. Иниго поднёс её к губам и, со всей страстью своего большого испанского сердца, поцеловал металл.

ИНИГО

В горах центральной Испании, высоко в холмах над Толедо, находилась деревня Арабелла. Деревушка была совсем маленькой, и воздух в ней всегда был чист. Это было всё, что можно было сказать хорошего об Арабелле: потрясающий воздух – видно было на мили вокруг.

Но в ней не было работы, улицы наводняли собаки, и вечно не хватало еды. Воздух был не только чист, но ещё и слишком горяч днём, а ночью становился ледяным. Что же касается самого Иниго, он всегда был чуть голоден, у него не было ни братьев, ни сестёр, а мать умерла в родах.

Он был фантастически счастлив.

Благодаря своему отцу. Доминго Монтойя забавно выглядел, был своенравным, нетерпеливым, рассеянным и никогда не улыбался.

Иниго любил его. Невероятно сильно. Не спрашивайте, почему. В сущности, не было ни единой причины, которую вы смогли бы указать. О, вероятно, Доминго тоже любил его, но любовь – это множество вещей, и ни одна из них не логична.

Доминго Монтойя делал шпаги. Если вы хотели великолепную шпагу, шли ли вы к Доминго Монтойе? Если вы хотели превосходный сбалансированный клинок, направлялись ли вы в горы за Толедо? Если вы хотели шедевр, шпагу на века, направляли ли вы стопы в Арабеллу?

Нет.

Вы ехали в Мадрид, потому что именно в Мадриде жил знаменитый Йесте, и если у вас были деньги и время, то вы получали своё оружие. Йесте, весёлый толстячок, был одним из самых богатых и почтенных горожан Мадрида. И это было заслуженно. Он делал замечательные шпаги, и аристократы хвастались друг перед другом обладанием изготовленного им клинка.

Но иногда – не часто, прошу заметить, может быть раз в год, может быть, реже – поступал заказ на оружие, которое было не под силу изготовить даже Йесте. Когда такое случалось, говорил ли Йесте: «Увы, мне жаль, но я не могу этого сделать»?

Нет.

Он говорил:

– Конечно же, я буду польщён, пятьдесят процентов задаток, будьте добры, остальное при получении, возвращайтесь через год, спасибо большое.

И на следующий день он отправлялся в холмы за Толедо.

– Итак, Доминго, – звал Йесте, добравшись до хижины отца Иниго.

– Итак, Йесте, – отвечал Доминго Монтойя, стоя в дверном проёме.

И мужчины обнимались, Иниго подбегал к ним, и Йесте трепал его по голове, а потом, пока мужчины разговаривали, Иниго делал чай.

– Ты мне нужен, – всегда начинал Йесте.

Доминго хмурился.

– На этой неделе я принял заказ на шпагу для итальянского аристократа. Он хочет инкрустированную драгоценными камнями рукоять, и чтобы камни образовывали имя его текущей любовницы и...

– Нет.

Одно слово и всё. Но этого было достаточно. Когда Доминго Монтойя говорил «нет», это значило лишь «нет».

Иниго, занятый чаем, знал, что произойдёт дальше: Йесте использует своё обаяние.

– Нет.

Йесте использует своё богатство.

– Нет.

Свой ум, свой исключительный дар убеждения.

– Нет.

Он будет умолять, упрашивать, обещать, клясться.

– Нет.

Оскорбления. Угрозы.

– Нет.

Наконец, настоящие слёзы.

– Нет. Ещё чаю, Йесте?

– Разве что чашечку, спасибо. – Затем: – НО ПОЧЕМУ НЕТ?

Иниго спешил вновь наполнить их чашки, чтобы не пропустить ни слова. Он знал, что они выросли вместе, знали друг друга шестьдесят лет, и всегда глубоко любили друг друга, и возможность наблюдать их ссору волновала его. В этом была странность: они всегда только и делали, что ссорились.

– Почему? Мой толстый друг спрашивает меня, почему? Он сидит тут на своей заднице мирового класса и осмеливается спросить меня, почему? Йесте. Приди ко мне с вызовом. Один раз, всего один раз, приедь и скажи: «Доминго, мне нужна шпага, с которой восьмидесятилетний старик сможет драться на дуэли», – и я обниму тебя и воскликну «Да!» Потому что сделать шпагу, с которым восьмидесятилетний старик сможет выжить на дуэли – это что-то. Потому что такая шпага должна будет быть достаточно сильной, чтобы победить, но достаточно легкой, чтобы не изнурить его усталые руки. Мне придётся использовать все свои способности, чтобы, возможно, найти еще неизвестный металл, сильный, но очень лёгкий, или изобрести новую формулу для уже открытого, смешать бронзу с железом и воздухом способом, который не применялся тысячу лет. За такую возможность я поцелую твои вонючие ноги, Йесте. Но сделать идиотскую шпагу с идиотскими драгоценными камнями в форме идиотских инициалов, чтобы идиотский итальянец смог поразить свою идиотскую любовницу, нет. Этого я не сделаю.

– Последний раз прошу тебя. Пожалуйста.

– Последний раз говорю тебе, мне жаль. Нет.

– Я дал слово, что эта шпага будет сделана, – говорил Йесте. – Я не могу её сделать. Во всём мире лишь ты один можешь её выковать, и ты отказываешься. Что означает, что мне придётся разорвать договор с заказчиком. Что означает, что я потеряю свою честь. Что означает, коль скоро честь – это единственное, о чем я забочусь в этом мире, и я не могу без неё жить, – я должен буду умереть. И поскольку ты мой самый дорогой друг, я могу умереть прямо сейчас, с тобой, греясь в теплоте твоей привязанности. – И с этими словами Йесте доставал свой нож. Это был изумительный нож, подарок от Доминго в день свадьбы Йесте.

– Прощай, маленький Иниго, – произносил тогда Йесте. – И пусть Господь дарует тебе твою долю улыбок.

Иниго было запрещено прерывать его.

– Прощай, маленький Доминго, – говорил тогда Йесте. – Несмотря на то, что я умру в твоей хижине, и несмотря на то, что лишь твоё упрямство тому виной, другими словами, несмотря на то, что ты убиваешь меня, я не стану думать об этом дважды. Я люблю тебя, и всегда любил, и не дай бог твоя совесть доставит тебе из-за этого проблемы. – Он распахивал свой пиджак, подносил нож ближе и ближе. – Боль хуже, чем я представлял себе!– восклицал Йесте.

– Как тебе может быль больно, когда кончик твоего оружия всё ещё в дюйме от живота? – вопрошал Доминго.

– Я ожидаю, не беспокой меня, дай помереть спокойно. – Он подносил кончик ножа к коже, нажимал.

Доминго выхватывал нож.

– Однажды я не стану тебя останавливать, – заявлял он. – Иниго, поставь ещё один прибор для ужина.

– Я был готов убить себя, честно.

– Достаточно драмы.

– Что у нас в меню сегодня вечером?

– Каша-размазня, как всегда.

– Иниго, сходи посмотри, не завалялось ли случайно чего-нибудь в моём экипаже.

В экипаже всегда был целый банкет.

А после ужина и историй наступало время отъезда, и всегда, перед прощанием, поступала просьба.

– Мы будем партнёрами, – говорил Йесте. – В Мадриде. Моё имя перед твоим на вывеске, само собой, но в остальном – равноправными партнёрами.

– Нет.

– Ладно. Твоё имя перед моим. Ты делаешь лучшие шпаги, ты заслуживаешь быть первым.

– Хорошей поездки.

– НО ПОЧЕМУ НЕТ?

– Потому что, Йесте, друг мой, ты очень богат и очень знаменит, и так и должно быть, ведь ты делаешь отличное оружие. Но тебе также приходится делать его для любого дурака, который захочет этого. Я беден, и никто в мире, кроме тебя и Иниго, не знает меня, но мне не приходится терпеть дураков.

– Ты настоящий мастер, – сказал Йесте.

– Нет. Ещё нет. Всего лишь ремесленник. Но я мечтаю стать мастером. Я молюсь о том, что, если я буду работать достаточно усердно, однажды придёт день, когда я сделаю оружие, которое будет произведением искусства. Тогда ты назовёшь меня мастером, и я отзовусь.

Йесте сел в экипаж. Доминго подошёл к окну и прошептал:

– Я напоминаю тебе лишь об одном: когда получишь эту шпагу с инициалами из драгоценных камней, говори, что она твоя. Никому не говори, что я имею к этому какое-либо отношение.

– Я сохраню твой секрет.

Объятия и взмах руки на прощание. Экипаж отъезжал. Так проходила жизнь до шестипалой шпаги.

Иниго чётко помнил, как всё началось. Он готовил им обед – его отец всегда, с тех пор как Иниго исполнилось шесть, позволял ему готовить – когда кто-то тяжело постучал в дверь хижины.

– Вы, внутри, – пророкотал голос. – Пошевеливайтесь.

Отец Иниго отворил дверь.

– К вашим услугам, – сказал он.

– Ты делаешь шпаги, – снова пророкотал голос. – Исключительные. Я слышал, что это правда.

– Я желал бы, чтобы так и было, – ответил Доминго. – Но я не слишком-то и умел. В основном я чиню. Если бы у вас был затупившийся кинжал, я бы, пожалуй, смог вам помочь. Но что-то большее уже за пределами моих возможностей.

Иниго подкрался к отцу сзади и выглянул из-за его спины. Рокочущий голос принадлежал мощному мужчине с тёмными волосами и широкими плечами, сидящему на элегантной гнедой лошади. Вне сомнения, благородного происхождения, но Иниго не мог определить, из какой страны.

– Я желаю, чтобы мне изготовили лучшее оружие со времён Экскалибура.

– Надеюсь, что ваше желание исполнится, – сказал Доминго. – А теперь, если позволите, наш обед уже почти готов и…

– Я не позволял тебе двигаться. Стой где стоишь или рискуешь навлечь мой гнев, который, хочу предупредить тебя заранее, значителен. У меня кровожадный нрав. Итак, что ты там говорил насчет своего обеда?

– Я говорил, что он будет готов лишь через несколько часов; я совершенно свободен и даже думать не могу о том, чтобы пошевельнуться.

– Ходят слухи, – сказал аристократ, – что далеко в холмах за Толедо живёт гений. Который делает лучшие шпаги в мире.

– Он иногда сюда заезжает – наверное, это запутало вас. Но его зовут Йесте и он живёт в Мадриде.

– Я заплачу пятьсот золотых за своё желание, – сказал широкоплечий господин.

– Это больше, чем все мужчины этой деревни заработали бы за целую жизнь, – сказал Доминго. – Честное слово, я был бы рад принять ваше предложение. Но я не тот человек, который вам нужен.

– Слухи привели меня к выводу о том, что Доминго Монтойя сможет решить мою проблему.

– В чём же ваша проблема?

– Я великолепный фехтовальщик. Но я не могу найти шпаги, которая соответствовала бы моим особенностям, и потому лишён возможности достичь вершины своих способностей. Если бы у меня было оружие, соответствующее моим особенностям, в целом мире мне не нашлось бы равного соперника.

– О каких особенностях вы говорите?

Дворянин поднял правую руку.

Доминго начал приходить в возбуждение.

У мужчины было шесть пальцев.

– Видишь? – начал аристократ.

– Конечно, – перебил его Доминго, – баланс шпаги для вас неправилен, ведь она всегда задумана для пяти пальцев. Хват любой рукояти вызывает у вас судорогу, потому что он рассчитан на пять пальцев. Для обычного фехтовальщика это не имело бы никакого значения, но блестящий фехтовальщик, мастер, в конце концов испытал бы неудобство. А величайшему фехтовальщику в мире должно быть всегда удобно. Хват его шпаги должен быть так же естественен, как и моргание, и не заставлять его думать.

– Я вижу, что ты понимаешь мои затруднения, – снова начал дворянин.

Но Доминго был уже там, где слова не могли достать его. Иниго никогда не видел своего отца таким взволнованным.

– Мерки… конечно… каждый палец и обхват запястья, и расстояние от шестого ногтя до подушечки указательного пальца… столько мерок… и ваши предпочтения… Вы предпочитаете рубить или резать? Если рубить, вы предпочитаете движение справа налево или, может быть, параллельное?.. Когда вы режете, нравится ли вам движение вверх, и сколько силы вы бы предпочли прикладывать с плеча, а сколько с запястья?.. Хотите ли вы, чтобы я покрыл наконечник, чтобы он легче входил, или же вам нравится смотреть, как лицо противника искривляется от боли?.. Столько нужно сделать, столько нужно сделать… – и он продолжал и продолжал в том же духе, там что дворянину пришлось спешиться и практически схватить его за плечи, чтобы заставить замолчать.

– Ты тот, о ком говорят слухи.

Доминго кивнул.

– И ты выкуешь мне лучшее оружие со времён Экскалибура.

– Я превращу своё тело в руины для вас. Вероятно, я потерплю неудачу. Но никто не будет стараться сильнее.

– И оплата?

– Когда получите шпагу, тогда и заплатите. Теперь мне нужно снять мерки. Иниго – мои инструменты.

Иниго кинулся в самый тёмный угол хижины.

– Я настаиваю на том, чтобы оставить что-нибудь как аванс.

– В этом нет необходимости; я могу не справиться.

– Я настаиваю.

– Хорошо. Один золотой. Оставьте его. Но больше не беспокойте меня насчёт денег, когда есть работа, которую надо начать.

Благородный господин достал одну золотую монету.

Доминго положил её в ящик стола и оставил, даже не взглянув.

– Сейчас вы должны ощутить свои пальцы, – велел он. – Сильно потрите руки, потрясите пальцами – вы будете взволнованы во время дуэли, и рукоять должна соответствовать вашей руке, когда вы возбуждены; если бы я снял мерки, когда вы расслаблены, то была бы разница, где-то тысячная доля дюйма, и это лишило бы нас совершенства. А мне нужно именно оно. Совершенство. На меньшее я не согласен.

Дворянин не сдержал улыбки.

– И сколько времени тебе надо, чтобы достичь его?

– Возвращайтесь через год, – сказал Доминго и начал работу.

Что за год.

Доминго спал только тогда, когда падал от усталости. Он ел только тогда, когда Иниго заставлял его. Он изучал, раздражался, жаловался. Ему не стоило и браться за эту работу; она была невыполнима. На следующий день он чуть ли не летал: ему не стоило и браться за эту работу, она была слишком проста и не стоила его трудов. От ликования к отчаянию, от ликования к отчаянию, день за днём, час за часом. Иногда Иниго заставал его в слезах:

– Что случилось, отец?

– Я не могу её сделать. Я не могу сделать эту шпагу. Я не могу заставить свои руки слушаться меня. Я бы покончил с собой, но что тогда ты будешь делать?

– Отец, иди поспи.

– Нет, мне не нужен сон. Неудачникам не нужен сон. И к тому же я спал вчера.

– Пожалуйста, отец, хотя бы вздремни немного.

– Хорошо, несколько минут; только чтобы ты не ворчал.

Иногда Иниго, проснувшись, видел его танцующим.

– Что случилось, отец?

– Я нашёл свои ошибки, исправил свои просчёты.

– Тогда она скоро будет готова, отец?

– Она будет готова завтра, и это будет чудо.

– Ты поразителен, отец.

– Я поразительнее чем поразителен, как смеешь ты оскорблять меня.

Но на следующую ночь снова слёзы.

– Что теперь, отец?

– Эта шпага, эта шпага, я не могу сделать эту шпагу.

– Но прошлой ночью ты сказал, что обнаружил свои ошибки, отец.

– Я ошибался; сегодня я нашёл новые, ещё худшие. Я – самое жалкое создание на земле. Скажи, что не против того, чтобы я убил себя, и я прекращу это существование.

– Но я против, отец. Я люблю тебя и умру, если ты перестанешь дышать.

– Ты не любишь меня на самом деле; ты говоришь это лишь из жалости.

– Кто может жалеть человека, делающего лучшие шпаги в мире?

– Спасибо, Иниго.

– Пожалуйста, отец.

– Я тоже люблю тебя, Иниго.

– Спи, отец.

– Да. Спать.

И так целый год. Год, когда рукоять была хороша, но баланс был неверен, когда баланс был верен, но лезвие слишком тупо, когда лезвие стало острее, но это снова нарушило баланс, когда баланс вернулся, но теперь кончик шпаги был толстым, когда кончик заострился, но теперь всё лезвие стало слишком коротко и совершенно непригодно, всё надо было выкинуть, всё надо было начать заново. Заново. Заново. Здоровье стало покидать Доминго. Теперь у него был неспадающий жар, но он заставлял свою хрупкую оболочку двигаться, потому что оружие должно было стать лучшим со времен Экскалибура. Доминго сражался с легендой, и это разрушало его.

Что за год.

Однажды ночью Иниго проснулся и увидел, что его отец сидит. Смотрит куда-то. Спокойно. Иниго проследил за его взглядом.

Шестипалая шпага была завершёна.

Она сверкала даже в темноте хижины.

– Наконец, – прошептал Доминго. Он не мог оторвать глаз от великолепия шпаги. – Вся моя жизнь ушла на это, Иниго. Иниго. Теперь я мастер.

Широкоплечий господин с этим не согласился. Вернувшись забрать шпагу, он лишь на секунду остановил на ней взгляд.

– Не стоит ожидания, – сказал он.

Иниго стоял в углу хижины, наблюдая за ним, сдерживая дыхание.

– Вы разочарованы? – Доминго едва мог говорить.

– Я не говорю, что это мусор, понимаешь, – продолжил дворянин. – Но она точно не стоит пятисот золотых. Я дам тебе десять, пожалуй, столько она стоит.

– Нет! – воскликнул Доминго. – Она не стоит десяти. Даже одного. Вот. – И он рывком открыл ящик, где целый год в неприкосновенности лежал один золотой. – Этот золотой ваш. Вы ничего не потеряли. – Он забрал шпагу и отвернулся.

– Я возьму шпагу, – сказал дворянин. – Я не говорил, что не возьму её. Я лишь сказал, что заплачу столько, сколько она стоит.

Доминго резко обернулся, его глаза блестели.

– Вы придирались. Вы торговались. Речь шла об искусстве, а вы увидели лишь деньги. Вы могли взять в руки красоту, но видели только свой толстый кошелёк. Вы ничего не потеряли; у вас больше нет причин здесь оставаться. Прошу вас, уходите.

– Шпагу, – сказал аристократ.

– Шпага принадлежит моему сыну, – произнёс Доминго. – Я отдам её ему сейчас. Шпага навсегда будет принадлежать ему. До свидания.

– Ты – лишь смерд и глупец, я хочу своё оружие.

– Вы – враг искусства и я испытываю жалость к вашему невежеству, – сказал Доминго.

И это были его последние слова.

В этот момент дворянин убил его, без всякого предупреждения; взмах его шпаги, и сердце Доминго был разорвано на куски.

Иниго закричал. Он не мог в это поверить; этого не произошло. Он снова закричал. С его отцом всё было в порядке; скоро они будут пить чай. Он не мог перестать кричать.

Деревня услышала. У дверей уже было двадцать мужчин. Дворянин расталкивал их.

– Он атаковал меня. Видите? Он держит шпагу. Он атаковал меня, а я защищался. Теперь уйдите с моей дороги.

Это была ложь, конечно же, и все это знали. Но он был благородного происхождения, поэтому что им оставалось делать? Они разделились, и дворянин сел на лошадь.

– Трус!

Дворянин резко обернулся.

– Свинья!

Толпа снова разделилась.

Там стоял Иниго, держа шестипалую шпагу, повторяя свои слова:

– Трус. Свинья. Убийца.

– Кто-нибудь, позаботьтесь о мальчишке, пока он не перешёл границ, – велел аристократ толпе.

Иниго бросился вперёд и встал перед лошадью дворянина, перекрыв ему дорогу. Он поднял шестипалую шпагу двумя руками и крикнул:

– Я, Иниго Монтойя, вызываю тебя, трус, свинья, убийца, задница, глупец, на поединок.

– Уберите его с моего пути. Уведите ребёнка.

– Ребёнку десять, и он остаётся, – проговорил Иниго.

– В твоей семье уже достаточно мёртвых на сегодня, будь удовлетворён, – сказал аристократ.

– Когда ты станешь умолять о пощаде, тогда я буду удовлетворён. Слезай с коня!

Дворянин спешился.

– Доставай шпагу.

Дворянин обнажил своё смертоносное оружие.

– Я посвящаю твою смерть своему отцу, – сказал Иниго. – Начинай.

Они начали.

Естественно, это был неравный поединок. Иниго был разоружён менее чем за минуту. Но первые пятнадцать секунд или около того дворянину пришлось непросто. В эти пятнадцать секунд ему на ум пришли странные мысли. Ведь даже в десятилетнем возрасте гений Иниго уже существовал.

Обезоруженный, Иниго стоял очень прямо. Он не произнёс ни слова, ни о чём не просил.

– Я не стану убивать тебя, – сказал аристократ. – Потому что у тебя есть талант и ты смел. Но тебе не хватает манер, и, если ты не будешь осторожен, это доведёт тебя до беды. Поэтому я помогу тебе в жизни, оставив тебе напоминание о том, что плохих манер надо остерегаться. – И его лезвие сверкнуло. Дважды.

И на лице Иниго показалась кровь. Два ручейка крови побежали от лба к подбородку, пересекая каждый свою щёку. Все наблюдавшие за этим знали: шрамы у мальчика останутся на всю жизнь.

Иниго не упал. Мир перед его глазами побелел, но он не разрешил себе опуститься на землю. Благородный господин вернул свою шпагу в ножны, вновь залез на коня и уехал.

И лишь тогда Иниго позволил темноте поглотить себя.

Очнувшись, он увидел перед собой лицо Йесте.

– Я был побеждён, – прошептал Иниго. – Я подвёл его.

Йесте мог сказать лишь «спи».

Иниго спал. Через день раны перестали кровоточить, а через неделю – болеть. Они похоронили Доминго, и в первый и последний раз Иниго покинул Арабеллу. С перебинтованным лицом он уехал в Мадрид в экипаже Йесте, где стал жить в его доме, слушаясь его указаний. Через месяц бинты сняли, но шрамы всё ещё были ярко-красными. В конце концов они немного смягчились, но так навсегда и остались главными чертами лица Иниго: огромные параллельные шрамы, по одному на каждой стороне лица, от виска до подбородка. Два года Йесте заботился о нём.

И затем одним утром Иниго исчез. Вместо него остались лишь три слова: «Мне надо учиться», – на прикреплённой к подушке записке.

Учиться? Учиться чему? Что такого существовало за пределами Мадрида, что ребёнок должен был выучить? Йесте пожал плечами и вздохнул. Это было за пределами его возможностей. Он больше не понимал детей. Всё менялось слишком быстро, и молодые теперь были другими. Вне его понимания, вне его понимания, жизнь была вне его понимания, мир был вне его понимания, назовите что угодно, это было вне его понимания. Он был толстяком, который ковал шпаги. Это он знал.

Поэтому он делал новые шпаги и толстел, а годы шли. Его фигура становилась всё больше, а с ней и его слава. К нему приходили со всего мира, прося об оружии, так что он удвоил цены, поскольку больше не хотел работать слишком много, он старел, но когда он удвоил цены, когда новости распространились от герцога до принца и до короля, они лишь ещё отчаяние захотели его мечей. Теперь шпаги надо было ждать два года, и очередь королевских кровей никак не кончалась, и Йесте уставал всё больше, и потому снова удвоил цены, и когда это не остановило их, он решил утроить свои уже удвоенные и переудвоенные цены, и, кроме того, теперь вся работа оплачивалась заранее драгоценными камнями, и ожидание составляло три года, но ничто не могло остановить их. Им нужны были шпаги от Йесте или ничего, и даже несмотря на то, что его лучшие работы были уже не те, что прежде (ведь Доминго больше не мог спасти его), глупые богатеи это не замечали. Они лишь хотели его оружие, и лезли из кожи вон со своими драгоценными камнями, чтобы перещеголять остальных.

Йесте стал очень богат.

И оченьтолст.

Всё его тело обвисло. Он был единственным мадридцем с толстыми большими пальцами. Он тратил час на то, чтобы одеться, и час на завтрак, он делал всё медленно.

Но он всё ещё мог ковать шпаги. И люди продолжали желать их.

– Мне жаль, – сказал он молодому испанцу, который в одно особенное утро переступил порог его магазина. – Вам придётся ожидать заказ четыре года, и даже я сам стесняюсь назвать цену. Пойдите к другому мастеру.

– У меня есть оружие, – ответил испанец.

И бросил шестипалую шпагу на верстак Йесте.

Что за объятья.

– Больше никогда не уходи, – сказал Йесте. – Я слишком много ем, когда мне одиноко.

– Я не могу остаться, – отозвался Иниго. – Я здесь лишь для того, чтобы задать тебе один вопрос. Ты знаешь, эти десять лет я учился. Теперь я пришёл к тебе, чтобы ты сказал мне, готов ли я.

– Готов? К чему? Бога ради, что же ты изучал?

– Шпагу.

– Сумасшествие, – сказал Йесте. – Ты потратил десять лет, чтобы всего лишь научиться фехтовать?

– Нет, не всего лишь научиться фехтовать, – ответил Иниго. – Я занимался многими другими вещами.

– Расскажи мне.

– Ну, – начал Иниго, – десять лет – это сколько? Примерно три тысячи шестьсот дней. И это составляет около – я однажды посчитал, поэтому помню довольно хорошо – примерно восемьдесят шесть тысяч часов. Я поставил себе за правило всегда спать по четыре часа в день. Это около четырнадцати тысяч часов, и у меня остаётся приблизительно семьдесят две тысячи часов.

– Ты спал. Молодец. Что ещё?

– Ну, я сжимал камни.

– Прости, мой слух иногда подводит меня; мне показалось, словно ты сказал, что сжимал камни.

– Чтобы сделать запястья сильнее. Так я смогу контролировать шпагу. Камни, похожие на яблоки. Такого размера. Я сжимал по одному в каждой руке где-то по два часа в день. И ещё два часа я проводил, прыгая, уворачиваясь и быстро двигаясь, чтобы мои ноги могли находить положение, в котором я достигал бы должного удара шпаги. Это ещё четырнадцать тысяч часов. Теперь у меня осталось пятьдесят шесть тысяч. Ну, я бегал два часа в день, так быстро, как только мог, чтобы мои ноги были не только быстры, но и сильны. И таким образом у меня остаётся около пятидесяти тысяч часов.

Йесте внимательно изучил сидящего перед ним молодого человека. Тонкий, словно клинок, шести футов в высоту, прямой, словно молодое деревце, ясноглазый, подтянутый; даже стоя неподвижно, он казался быстрым, словно гончая.

– И последние пятьдесят тысяч часов? Их ты тратил на изучение шпаги?

Иниго кивнул.

– Где?

– Где угодно, где мне удавалось найти мастера. Венеция, Брюгге, Будапешт.

– Я мог научить тебя здесь?

– Да. Но ты заботишься обо мне. Ты не смог бы быть безжалостен. Ты говорил бы: «Превосходная защита, Иниго, достаточно на сегодня; давай поужинаем».

– Да, похоже на меня, – признал Йесте. – Но почему это так важно? Почему это стоило такой большой части твоей жизни?

– Потому что я не могу снова подвести его.

– Подвести кого?

– Своего отца. Я провёл все эти годы, готовясь найти шестипалого мужчину и убить его на дуэли. Но он мастер, Йесте. Он сказал это, и я видел, как его меч поразил Доминго. И я не могу проиграть эту дуэль, когда найду его, поэтому сейчас я пришёл к тебе. Ты знаешь шпаги и фехтовальщиков. Ты должен говорить правду. Готов ли я? Если ты скажешь, что готов, я стану разыскивать его по всему миру. Если скажешь нет, я потрачу ещё десять лет, а потом ещё десять, если понадобится.

Итак, они вышли во двор дома Йесте. Было позднее утро. Жарко. Йесте поместил своё тело на стул, а стул в тень. Иниго в ожидании стоял на солнце.

– Нам не надо проверять желание, и мы знаем, что у тебя есть достаточно сильный мотив, чтобы нанести смертельный удар, – сказал Йесте. – Поэтому нам нужно испытать лишь твоё умение, скорость и выносливость. Для этого нам не нужен враг. Враг всегда у тебя в голове. Представь его.

Иниго обнажил свою шпагу.

– Шестипалый мужчина насмехается над тобой, – объявил Йесте. – Делай что можешь.

Иниго начал прыгать по двору, прекрасное лезвие сверкало.

– Он использует защиту Агриппы, – прокричал Йесте.

В то же мгновение Иниго переменил позицию и увеличил скорость своего клинка.

– Теперь он застает тебя врасплох атакой Бонетти.

Но Иниго недолго был в замешательстве. И снова его ноги переменили положение; его тело стало двигаться иначе. Пот струился по его тонкому телу, а великолепное лезвие ослепляло. Йесте продолжал давать приказания. Йесте продолжал изменять свою технику. Клинок не останавливался ни на секунду.

В три часа дня Йесте сказал:

– Достаточно. Я устал наблюдать за тобой.

Иниго вложил шестипалую шпагу в ножны и застыл в ожидании.

– Ты хотел знать, считаю ли я тебя готовым биться насмерть на дуэли с человеком, достаточно безжалостным, чтобы убить твоего отца, достаточно богатым, чтобы купить защиту, старше тебя и более опытным, с признанным мастером.

Иниго кивнул.

– Я скажу тебе правду, а уж жить с нею придётся тебе. Во-первых, ещё не было мастера столь юного, как ты. На то, чтобы достичь такого уровня, уходит минимум тридцать лет, а тебе едва исполнилось двадцать два. Правда в том, что ты – вспыльчивый мальчишка, управляемый яростью, и ни сейчас, ни когда-либо ещё не будешь мастером.