Текст книги "Розеттский ключ"
Автор книги: Уильям Дитрих
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
– На сей раз, Гаспар, я прекрасно себя чувствовал в этом городе.
– Что за бред! С деспотичным пашой, безрассудным англичанином и завистливым французским роялистом? Я не верю вам. Бросьте дурачиться, я же знаю, что вы человек благоразумный.
– Фелипо говорил, что зависть съедала скорее Бонапарта, а не его.
– Фелипо, как, впрочем, и все защитники крепости, выбрал исторически неоправданную позицию. Наша революция выводит человека из тьмы веков суеверий и тирании. Рационализм неизбежно восторжествует над предрассудками. Наша армия сулит всем свободу.
– Наряду с гильотиной, массовыми убийствами и чумой.
Он печально взглянул на меня, огорченный моей непримиримостью, потом уголки его рта дрогнули. В итоге он рассмеялся.
– Какими же мы стали философами, забравшись на край земли!
– В центр, как сказали бы иудеи.
– Верно. Все армии в конечном счете проходят через Палестину, перекресток трех континентов.
– Гаспар, откуда у вас эта драгоценность? – Я достал кольцо, его камень кровавой каплей алел в бледном свете зари. – Последний раз я видел этот перстень на пальце падающей в Нил Астизы.
– Бонапарт приказал послать вам такое сообщение со стрелой.
– Но зачем?
– Ну, во-первых, она жива.
Мое сердце отчаянно забилось.
– Она пострадала при падении?
– Я не видел ее, но кое-что мне удалось узнать. После падения она находилась в коме, и граф Силано целый месяц выхаживал ее. Но мне сообщили, что она оправилась быстрее, чем он. Он влетел в воду первым, насколько я понимаю, а она свалилась на него, поэтому ему достался главный удар. Он сломал ногу и будет хромать всю оставшуюся жизнь.
Биение пульса отдавалось в моих ушах барабанным боем. Жива, жива…
– Теперь она ухаживает за ним, – продолжил Монж.
Мне словно залепили оплеуху.
– Вы, должно быть, шутите.
– Заботится о нем, я имею в виду. Она не отказалась от тех сомнительных поисков, которыми вы все, похоже, так увлеклись. Они разъярились, услышав, что вас приговорили к расстрелу в Яффе – благодаря усердным стараниям того фигляра Нажака, не представляю, почему Наполеон не прислушался к моим словам, – и пришли в ужас от того, что вас казнили. Вам известно нечто очень важное для них. Потом до них дошли слухи, что вам удалось уцелеть, и она послала кольцо. Мы увидели ваш электрический трюк. Мне велели поинтересоваться ангелами. Вы понимаете, что она имела в виду?
И вновь я ощутил прикосновение их крыльев к моему телу.
– Кажется. Мне необходимо увидеться с ней.
– Ее здесь нет. Они с Силано уехали к горе Нево.
– Какой горе?
– Это на востоке от Иерусалима, за рекой Иордан. Там Моисей наконец узрел Землю обетованную, но умер, так и не успев войти в нее. А теперь скажите-ка, Итан Гейдж, с чего вдруг они так заинтересовались Моисеем?
Он пристально следил за мной.
Значит, Монж и, вероятно, Бонапарт знают не все. Какую же игру затеяли Силано и Астиза?
– Даже не представляю, – солгал я.
– А что вам известно о тех ангелах, из-за которых вам с ними, очевидно, так захотелось вновь найти друг друга?
– А вот это уж совсем непонятно, – честно ответил я.
– Вы пришли сюда один?
– Друзья ждут меня в безопасном месте.
– В Палестине нет безопасных мест. Это смертоносная страна. Наш друг Конте изобрел усовершенствованные повозки для доставки дополнительной осадной артиллерии из Египта, поскольку коварные англичане захватили наши пушки на море, но их путь сюда задерживают постоянные перестрелки с турецкими отрядами. Эти люди никак не смирятся с поражением.
Если Наполеон ожидал прибытия новых больших пушек, то положение осажденных могло сильно осложниться.
– А зачем они направились к горе Нево?
Монж пожал плечами.
– Если бы вы, Гейдж, больше доверяли своим ученым собратьям, то, вероятно, мы пролили бы больше света на ваше будущее. Но вы, очевидно, предпочитаете осуществлять собственные идеи и планы, и в результате они вечно навлекают на вас неприятности. Вспомните хотя бы ваши глупые попытки найти на том медальоне треугольник Паскаля… кстати, вы наконец избавились от этой глупой игрушки?
– О да.
В Египте Монж пришел к твердому убеждению, что мой медальон на поверку оказался современной подделкой. Астиза, разумеется не в его присутствии, назвала его дураком. Таковым он, безусловно, не был, но его здравому восприятию мешала излишняя уверенность, порожденная накоплением огромного багажа научных знаний. Связь между образованием и здравым смыслом прослеживается не всегда.
– Но мне особенно нечем с вами поделиться. Когда вы забросили в крепость это кольцо, я просто ставил очередные электрические опыты.
– Опыты, убившие множество моих солдат.
Знакомый резкий голос заставил меня вздрогнуть. Из полумрака появился Бонапарт! Казалось, он всегда и повсюду успевал вовремя. Интересно, успевал ли он спать? Его озабоченное лицо приобрело нездоровый землистый оттенок, цепкий взгляд серых глаз излучал всю ту же непоколебимую и ледяную властность, благодаря которой он добивался мгновенного подчинения множества людей – подобно хозяину, взглядом усмиряющему свою кобылу. И вновь меня удивили его мастерские способности казаться выше своего роста и исходящая от него притягательная сила.
– Монж прав, Гейдж, ваше настоящее место на стороне науки и разума – на революционной стороне.
Мы расстались врагами, напомнил я себе.
– Значит, вы опять попытаетесь убить меня?
– Вчера, как вы сами понимаете, моя армия попыталась сделать это, – мягко сказал он. – А вы с вашим электрическим колдовством помогли сорвать наши планы.
– После того, как вы попытались убить и утопить меня в Яффе по наущению того сумасшедшего Нажака. Мне пришлось на том злосчастном берегу заглянуть в лицо вечности, а когда я нашел вас взглядом, то увидел, что вы заняты чтением очередного легкого романа!
– Мои романы далеко не так легки, я интересуюсь литературой так же, как и наукой. Известно ли вам, что в юности я сам написал роман? И даже мечтал опубликовать его.
Против своей воли я заинтересовался.
– О любви или о войне?
– О войне, конечно, и о страсти. Одно из моих любимых произведений называется «Маска пророка». В нем рассказывается об одном мусульманском фанатике восьмого века, вообразившем себя Махди, спасителем, и отправившемся воевать с калифом. Пророческий сюжет, не правда ли?
– И чем же закончилась его война?
– Мечты героя потерпели крах, когда он ослеп в сражении, и ему пришлось скрывать недуг, спрятав лицо под блестящей серебряной маской. Он говорил своим сторонникам, что скрыл лицо, дабы сияние Махди не ослепило тех, кто смотрит на него. Они поверили ему. Но он проиграл, а гордость не позволила ему сдаться, поэтому он приказал своим воинам выкопать огромную траншею, чтобы остановить вражескую атаку. Потом он устроил всеобщее пиршество с отравленными яствами. Перетащив безжизненные тела своих последователей в эту траншею, он поджигает их и сам бросается в это пламя. Мелодраматично, признаю. Инфантильная патология.
Неужели Святая земля так способствует игре воображения?
– Позвольте спросить, к чему вы клоните?
– Порочными оказываются крайности, на которые толкает человека навязчивое желание славы. – Он улыбнулся.
– Наряду с пророчествами.
– Вы считаете, что рассказанная история автобиографична? Я не ослеп, Итан Гейдж. Уж если на то пошло, я обречен видеть все слишком хорошо. И сейчас я определенно вижу, что ваш истинный путь ведет в мир науки и с него вам не следовало уклоняться. Вы полагаете, что отличаетесь от графа Силано, однако вы оба стремитесь к знаниям – и уже одно это способно объединить вас, так же как и привлекающую вас обоих женщину. Всем вам присуще своеобразное кошачье любопытство. Я мог бы приказать расстрелять вас, но не кажется ли вам, что разгадка вашей троицей заветной тайны является гораздо более заманчивой идеей?
– По крайней мере, генерал, – вздохнув, заметил я, – ваши слова более доброжелательны, чем в нашу последнюю встречу.
– Теперь у меня сложилось более четкое понимание цели, что обычно улучшает настроение. Я не отказался от мысли переубедить вас, американец. И по-прежнему надеюсь, что мы сумеем переделать мир к лучшему.
– Неужели бойня в Яффе стала шагом на пути таких переделок?
– Иногда жестокость спасает миллионы жизней, Гейдж. Я дал понять оттоманцам, какой опасностью может обернуться сопротивление, чтобы мы быстрее покончили с этой войной. Если бы их не поддерживали такие фанатики, как Смит и Фелипо, изменник своего же народа, то они могли бы попросту сдать город, и тогда не пролилось бы больше ничьей крови. Не позволяйте их недальновидности заловить вас в ловушку Акры. Отправляйтесь к Силано и Астизе и узнайте все возможное, а потом примите решение ученого о том, как распорядиться полученными знаниями. Я сам член Института, как вы помните. Моя верность науке безгранична. Не так ли, Гаспар?
Математик выдавил слабую улыбку.
– Никто из нас, генерал, не сделал больше вас для объединения науки, политики и военной стратегии.
– И никто не работал усерднее для блага Франции, чем наш доктор Монж, которому я лично помог справиться с недавним недугом. Он тверд в своих привязанностях. Учитесь у него, Гейдж! Итак, учитывая вашу странную историю, вы сами понимаете, что я должен назначить вам эскорт. Полагаю, вам будет даже интересно последить друг за другом.
И тут из темноты выступил Пьер Нажак, ничуть не изменивший со времени нашей последней встречи своего неряшливого и кровожадного вида.
– Вы, должно быть, шутите.
– Напротив, охрана назначена ему в наказание за то, что прежде он обходился с вами неразумно жестоко, – сказал Бонапарт. – Вы все поняли, Пьер?
– Я доставлю его к Силано живым и невредимым, – проворчал негодяй.
Мне слишком хорошо помнились ожоги и избиения.
– Этот мучитель всего лишь презренный грабитель. Мне не нужен такой эскорт.
– Но мне нужен, – отрезал Наполеон. – Я устал от ваших блужданий. Вы отправитесь под охраной Нажака или останетесь здесь. Он ваш единственный путь к этой женщине, Гейдж.
Нажак сплюнул.
– Не переживайте. После того как мы найдем то, что ищем, у вас появится шанс убить меня. Впрочем, у меня также появится шанс убить вас.
Я взглянул на его экипировку.
– Не из моей винтовки, надеюсь.
Наполеон изумился.
– Вашей винтовки?
– Я помогал делать ее в Иерусалиме. А потом этот бандит украл ее.
– Я обезоружил вас. Вы же попали ко мне в плен!
– А теперь мы вновь стали союзниками, хочу я того или нет. Так что пора отдать ее обратно.
– Будь я проклят, если вы получите ее!
– Я не буду помогать, если вы не вернете мне оружие.
Бонапарт выглядел очень довольным.
– Будете, Гейдж, еще как будете. Вы сделаете это ради той женщины, и, более того, будучи азартным игроком, вы не сможете отказаться от шанса удачной разгадки тайны. Нажак по-своему прав, ведь он взял вас в плен. Ваше ружье стало его трофеем.
– Да не так уж она и хороша, – добавил этот мерзкий тип. – Палит, куда попало, мажет почище дряхлых мушкетонов.
– Точность стрельбы зависит от умения стрелка, – ответил я, отлично зная, что она стреляет дьявольски точно. – Что вы понимаете в ее оптическом прицеле?
– Дурацкое приспособление. Я снял вашу подзорную трубку.
– Мне ее подарили. Если мы собираемся искать сокровища, то подзорная труба мне просто необходима.
– Это справедливо, – рассудил Наполеон. – Отдайте ему трубу.
Нажак неохотно выполнил распоряжение.
– И мой томагавк тоже.
Я знал, что он должен быть у него.
– Этому американцу опасно доверять оружие, – предупредил Нажак.
– Это не оружие, а орудие.
– Верните ему топорик, Нажак. Если вы с дюжиной людей не уследите за нашим американцем из-за одного топора, то мне придется отправить вас обратно и сдать в руки полиции.
Нажак скривился, но выполнил приказание.
– Этот инструмент подходит скорей дикарям, чем ученым, – проворчал он. – С ним вы выглядите как неотесанный мужлан.
Я взвесил на руке приятную тяжесть томагавка.
– А вы выглядите как грабитель, ни черта не понимающий в достоинствах чужой винтовки.
– Как только мы найдем ваш треклятый секрет, Гейдж, я разберусь с вами раз и навсегда.
– Поживем – увидим.
На моей винтовке уже появились грязные пятна и зазубрины – неряшливость Нажака распространялась не только на одежду, но и на оружие, – но тем не менее она еще не потеряла исходной гладкости и изящества линий. Я соскучился по ней, почти как по женщине.
– Сделайте мне одолжение, Нажак. Сопровождайте меня на расстоянии, чтобы мне не приходилось вдыхать исходящую от вас вонь.
– Но учтите, вы постоянно будете в пределах дальности выстрела.
– Объединения всегда чреваты некоторыми сложностями, – саркастически заметил Наполеон. – Однако Нажак теперь распоряжается винтовкой, а вы, Гейдж, – подзорной трубой. Объединив усилия, вы попадете точно в цель!
Раздраженный шуткой генерала, я счел нужным ответить ему тем же.
– И я полагаю, вам необходимо, чтобы мы вернулись как можно скорее? – сказал я, махнув в сторону больных.
– С чего вы взяли?
– Чума. Она должна посеять панику в ваших войсках.
Но мне никогда не удавалось вывести его из равновесия.
– Она придает решительность их натиску. Но не стоит переживать по поводу сроков моей кампании. Грядут куда более важные события. От ваших поисков зависит судьба не столько Сирии, сколько Европы. А моего скорейшего возвращения ждет сама Франция.
ГЛАВА 16
Мне казалось, что мы с головорезами Нажака отправимся прямиком к горе Нево, но он рассмеялся, когда я высказал такое предположение.
– Тогда нам пришлось бы отбиваться от половины оттоманской армии!
После вторжения Наполеона в Палестину Блистательная Порта в Константинополе сразу набрала новых рекрутов в свои войска, чтобы остановить французов. Галилея, сообщил мне Нажак, кишит отрядами турецкой и мамелюкской кавалерии. Святая земля восприняла галльскую свободу с тем же «воодушевлением», что и Египет. Сейчас дивизии генерала Жана Батиста Клебера, высадившейся около года тому назад вместе с Бонапартом на берега Александрии, предстояло избавиться от этих мусульман. А нашей поисковой группе надлежало проследовать вместе с его войсками на восток до реки Иордан, что течет на юг от Галилейского моря, или Тивериадского озера, в сторону Мертвого моря. После чего мы могли продолжить поход самостоятельно и, проехав по берегам легендарного Иордана, достичь в итоге подножия горы Нево.
Мухаммеда и Неда не порадовала перспектива путешествия с французской дивизией. Клебер был известным командиром, но также славился и горячей головой. Однако выбирать нам не приходилось. Путь наш проходил по дорогам, контролируемым оттоманской кавалерией, совершенно не склонной делать различия между теми или иными отрядами европейцев. Мы положились на то, что грозная сила Клебера послужит нам хорошей защитой.
– Гора Нево! – воскликнул Мухаммед. – На ней водятся одни призраки да козлы!
– И сокровища, насколько я понимаю, – проницательно добавил Нед. – Иначе зачем же наш колдун вновь сговорился с лягушатниками? Там спрятан клад Моисея, верно, мистер?
Для сельского увальня он проявил чудеса дальновидности.
– Там состоится встреча людей, изучающих древнюю историю, – сказал я. – И там меня ждет одна знакомая египтянка. С ее помощью мы найдем тайные сокровища, которые пропали из подземелья Иерусалима.
– Да, а я слышал, что ты уже завладел одной хорошенькой безделушкой.
Я стрельнул взглядом в Мухаммеда.
– А что тут особенного, эфенди? – пожав плечами, спокойно сказал он. – Естественно, этому матросу не терпелось узнать, чего можно ждать от нашего похода.
– Тогда уж узнайте, что такая безделушка приносит несчастье. – Я вынул из кармана кольцо. – Оно украдено из гробницы покойного фараона, и проклятия будут преследовать любого его незаконного владельца.
– Проклятия? Да такого богатства не заработать за целую жизнь, – в изумлении произнес Нед.
– Но ты же видишь, что я не ношу его, верно?
– Тебе не идет такой цвет, – согласился Нед. – Он и правда ярковат, слишком бросается в глаза.
– Короче, мы будем следовать за этими французами, пока нам не представится возможность вырваться на свободу. Вероятно, нас ждет парочка потасовок. Вы согласны?
– Для потасовок у нас нет даже толкового оружия, не считая твоего хилого топорика, годного разве что для нарезки колбасы, – сказал Нед. – К тому же, мистер, ты подобрал неважнецкий эскорт. У этого типа, то бишь Нажака, чисто людоедский вид, по-моему, он сварил бы даже собственных детей, если бы выручил шиллинг за такую похлебку. И все-таки мне нравится, что мы вырвались из крепости. Там я чувствовал себя как в тюрьме.
– А теперь ты увидишь настоящую Палестину, – посулил Мухаммед. – Весь мир стремился завладеть ее богатствами.
В том-то и состояла проблема, насколько я мог судить.
Считались мы союзниками или пленниками французов? Мой томагавк был нашим единственным оружием, и, охраняемые с двух сторон отрядом егерей и бандой Нажака, мы не имели никакой свободы передвижения. Однако нам выдали добрых лошадей, а Клебер прислал бутылку вина и прочие подарки из своих личных запасов, и в походе с нами обходились как с гостями, мы ехали во главе колонны, избавленные в основном от вздымаемой дорожной пыли. Нас охраняли, держа на поводке, как призовых собак.
Нед и Нажак сразу невзлюбили друг друга. Матрос не забыл перестрелку, в которой погиб Тентуистл, а Нажак завидовал силище английского парня. Приближаясь к нам, этот бандит распахивал плащ, показывая заткнутые за пояс пистолеты и явно намекая, что с ним шутить не стоит. В свою очередь Нед громогласно заявлял, что родню такого уродливого лягушатника он видел лишь раз, за грязнейшим из борделей Портсмута, в частном пруду, где квакали чудовищно уродливые жабы.
– Если бы хилый размер твоего мозга достигал хоть половины размера твоего бицепса, – парировал Нажак, – то, может, я и поинтересовался бы, что ты хотел сказать.
– А если бы хилый размер твоей мужской подвески достигал хоть половины размера твоего пустомельного языка, то ты не выглядел бы таким перепуганным всякий раз, как спускаешь штаны, – не замедлил ответить Нед.
Несмотря на эти перебранки, я наслаждался нашим уходом из Акры. Святая земля пробуждает замечательные чувства; хорошо орошаемая в этой северной части, она напоминает обильно зеленеющий и цветущий весенний рай. Тучные поля пшеницы и ячменя чередовались с роскошными лугами, и сама природа раскидывала по ним широкими живописными мазками полянки алых маков и желтой цветущей горчицы. Нам попадались лужайки лиловеющего льна, купы диких хризантем, на стеблях которых ветвилось множество золотистых цветов, и величавые пасхальные лилии белоснежных оттенков. Уж не попали ли мы в Божественный сад? Вдали от моря синие небеса соперничали с синевой покрова Девы Марии, и в лучах яркого солнечного света поблескивали крошечными драгоценными вкраплениями кристаллы слюды и кварца.
– Смотрите-ка, овсянка, – заметил Мухаммед. – Эта птаха приносит весть о приближении лета.
Подобно синей змее, ползущей по Эдему, продвигалась вперед наша дивизия, и французский триколор возвещал о нашем невероятном проникновении во владения Оттоманской империи.
Медленно, словно морские воды, разделялись при нашем приближении отары мирно пасущихся овец. Подскакивали на кочках легкие полевые пушки, приветствуя блеском своих бронзовых украшений теплое палестинское солнце. Покачивались из стороны в сторону крытые светлые фургоны. Где-то на северо-востоке жил своей жизнью Дамаск, а на юге – Иерусалим. Избавленные от утомительных забот осады, солдаты пребывали в хорошем настроении, после захвата Яффы дивизия изрядно пополнила свои денежные запасы и могла позволить себе приличное пропитание, не прибегая к грабежу населения. К концу второго дня пути, забравшись на большой хребет, мы увидели на горизонте роскошную зеленовато-бурую низину с молочно-голубой чашей того самого Галилейского моря. Это огромное озеро, расположившееся значительно ниже уровня моря, скрывало свои священные воды за туманной дымкой. Мы не стали спускаться к нему, а направились по горному склону к знаменитому Назарету.
Родина Спасителя оказалась беспорядочным горным селением, по его главной улице, предназначенной для гужевого транспорта, передвигались в основном козы. Мечеть и францисканский монастырь стояли прямо лоб в лоб, словно не сводя глаз друг с друга. Мы набрали воды из источника Девы Марии и зашли в церковь Благовещения и православный грот, полный тех затейливых реликвий, что вызывают у протестантов несварение желудка. Дальше мы спустились в плодородную, располагающую к лени Ездрилонскую долину, главную житницу древнего Израиля и излюбленное место для размещения военных биваков на протяжении трех тысячелетий. Скот пощипывал травы на зеленых холмах, скрывавших под своими бархатными покровами стены великой древней крепости. По проложенным римскими легионами дорогам погрохатывали местные телеги. Моих спутников раздражал этот затяжной военный поход, но я жадно впитывал в себя красоты легендарной страны, осознавая, что простой американец не мог даже надеяться на такое счастье. Святая земля! Именно здесь, по общему мнению, человеческая душа способна приблизиться к Богу. Проходя по священным местам, некоторые солдаты осеняли себя крестным знамением или бормотали молитвы, забыв о провозглашенном революцией атеизме. Но с наступлением вечера они принимались точить свои штыки, и эти привычные шелестящие звуки убаюкивали нас, как стрекотня сверчков.
При всем горячем желании увидеть Астизу я испытывал, однако, понятное смущение. Мне ведь не удалось спасти ее. Когда-то она имела более тесные связи с этим оккультистом Силано. Мои политические связи стали еще более запутанными, и вдобавок в Акре меня ждала Мириам. Я прикидывал начальные оправдания всем своим поступкам, но они казались совершенно банальными.
Мухаммед между тем неустанно бубнил, что нашего трехтысячного сопровождения далеко не достаточно.
– Во всех селениях болтают о том, что турки собрали против нас огромную армию, – предупредил он. – В ней больше солдат, чем звезд на небе. Войска движутся из Дамаска и Константинополя, Ибрагим-бей ведет мамелюков из Египта, а из Самарии спускаются отряды горных стрелков. Шииты и сунниты объединили свои силы. Они набирают в свои ряды наемников повсюду, от Марокко до Армении. Безумие оставаться с французами. Они обречены.
– У нас нет выбора, – сказал я, махнув рукой в сторону бандитов Нажака.
Генерал Клебер, несомненно, стремился найти турецкие войска, а не избежать столкновения и надеялся атаковать их, спустившись с Назаретского нагорья. «Подчиняясь страстям, – говаривал старина Бен, – мы лишаемся мудрости». На самом деле Клебера, весьма сведущего генерала, уже целый год нервировало подчиненное положение в армии Наполеона. При всей зрелости и значительном военном опыте обладавшего к тому же внушительным телосложением Клебера, вся слава Египетской кампании доставалась низкорослому и неопытному Корсиканцу. В посылаемых на родину сводках главная роль во всех победах Египетской экспедиции приписывалась исключительно Бонапарту, именно Бонапарту доставалась львиная доля трофеев, и лишь Бонапарт поддерживал воинственный дух в армии. И как назло, в сражении при Эль-Арише в начале Палестинского похода дивизия Клебера проявила себя не с лучшей стороны, тогда как его соперник, Рейнье, заслужил похвалу Наполеона. Не имело никакого значения то, что в отличие от Наполеона Клебер обладал высоким ростом, безупречной выправкой и шевелюрой, достойными героического командующего, и что он слыл более метким стрелком и более ловким наездником. Его соратники сразу смирились с подчиненным положением. Никто открыто ничего не обсуждал, но при всех недостатках и просчетах Бонапарта его признали интеллектуальным руководителем, тем самым светилом, вокруг которого безотчетно вращалось все армейское офицерство. В общем, эта самостоятельная операция по уничтожению турецкого подкрепления давала Клеберу шанс блистательно выделиться. Подобно Бонапарту в Египте, ворвавшемуся в лагерь мамелюков среди ночи и заставшему их врасплох, Клебер решил выступить затемно, намереваясь захватить полусонный лагерь турок.
– Безумие! – опять возмутился Мухаммед. – Мы еще слишком далеко, чтобы застать их врасплох. Солнце уже будет слепить нам глаза, когда мы доползем до турецкого лагеря.
И действительно, дорога вокруг горы Фавор оказалась гораздо длиннее, чем ожидал Клебер. И вместо планируемого ночного нападения французов ждало столкновение с турецкими дозорными на рассвете. К тому времени, когда мы выстроились для атаки, наши противники успели позавтракать. Вскоре толпы оттоманской кавалерии уже неслись со всех сторон, и амбиции Клебера начали уступать место здравому смыслу. Поднявшееся солнце показало, что он со своей трехтысячной дивизией собирался атаковать воинство, насчитывающее порядка двадцати пяти тысяч солдат. Неужели именно дурацкая натура так и тянет меня выбрать слабую сторону в чертовски опасных сражениях?
– Так, говорите, кольцо ваше приносит несчастье? – пробормотал Мухаммед. – Возможно, Бонапарт не оставил попыток казнить вас, эфенди, но выбрал лишь более хитроумный способ?
Мы втроем изумленно глазели на огромные орды грозной кавалерии, лошадей наполовину скрывала высокая весенняя пшеница, а их седоки бессмысленно палили из ружей в воздух. Нашему немедленному отступлению, видимо, помешало только смятение, царившее во вражеских рядах; похоже, никто не собирался брать на себя командование разрозненными отрядами. Эту армию набрали понемногу в разных концах империи. Перед нами всеми цветами радуги пестрели мундиры разных оттоманских полков, за ними маячили длинные обозы телег и палатки, веселящие глаз ярмарочной раскраской. До начала сражения военное расположение представляет собой великолепное зрелище.
– Повторяется история битвы при пирамидах, – попытался я успокоить спутников. – Взгляните на их замешательство. У них же не армия, а толпа неорганизованных солдат, ведь им не удается даже нормально выстроиться.
– Им и не нужно выстраиваться, – пробасил Большой Нед. – Достаточно устроить массовую атаку. Клянусь морским дьяволом, я предпочел бы сейчас оказаться на фрегате. Там хоть воздух чище.
Если Клебер второпях и недооценил размеры вражеского войска, то сейчас проявил себя как искусный тактик. Мы отступили на холм, называемый в здешних местах Джебель-аль-Дахи, что дало нам выгодное по высоте положение. Вблизи вершины громоздились руины крепости крестоносцев Ле-Фаба, возвышающейся над широкой долиной, и французский генерал отправил на эти полуразрушенные бастионы сотню своих стрелков. Из оставшихся сформировали два каре пехотинцев, одним командовал сам Клебер, а другим генерал Жан Андош Жюно. Эти каре напоминали построенные из людей крепости, защищенные со всех четырех сторон так, что было невозможно объехать их с флангов. Ветераны и сержанты стояли за рядами новичков, чтобы помешать им обратиться в бегство и нарушить непробиваемый строй. Такая тактика смутила мамелюков в Египте, и то же самое, похоже, могло произойти сейчас с новоиспеченной турецкой кавалерией. Не имело значения, с какой стороны они бросятся в атаку, все равно их встретит крепкая преграда, вооруженная мушкетами и штыками. Наш продовольственный обоз и мы трое наряду с подопечными Нажака находились в центре.
Турки сглупили, дав Клеберу время сформировать каре, а потом с боевым кличем, размахивая саблями, галопом устремились в пробную атаку на наши ряды. Французы хранили полное молчание до тех пор, пока не прозвучала команда: «Огонь!» – и тогда по первым рядам каре пронеслась волна вспышек и оглушительных выстрелов, воздух затуманился облаками белого дыма, а первые ряды вражеской кавалерии попадали с лошадей. Остальные повернули назад.
– Гром и молния, смелости-то у них побольше, чем разума, – прищурившись, сказал Нед.
Солнце продолжало медленное восхождение. В долину, воинственно завывая и потрясая копьями, вливались новые отряды вражеской конницы. Время от времени к нашим каре с разных сторон наезжало по несколько сотен кавалеристов. Очередной залп приносил все тот же ожидаемый результат. Вскоре вокруг нас образовался полукруг из сраженных выстрелами воинов, их шелковые одежды смотрелись как головки срезанных цветов.
– Что, дьявол их разрази, они делают? – удивленно проворчал Нед. – Почему не нападают по-настоящему?
– Может, ждут, когда мы побежим за водой или снарядами, – предположил Мухаммед.
– После того, как они заглотят все наши пули?
По-моему, они рассчитывали, что мы бросимся бежать – их бывшие противники, должно быть, обладали меньшей непоколебимостью, – но французы не дрогнули. Наши защитники ощетинились, как дикобразы, и туркам не удавалось пробить бреши в каре.
Клебер, не слезая с лошади и не обращая внимания на свист пуль, медленно проезжал сзади по сторонам квадратов и подбадривал людей.
– Держитесь, молодцы, держитесь! – хрипло восклицал он. – Помощь придет.
Помощь? Бонапарт был в Акре, слишком далеко. Возможно, турки затеяли с нами какую-то хитрую игру, желая дать нам вдоволь попотеть и подергаться от страха, прежде чем предпринять предпоследнее массированное наступление.
Однако, поглядев в подзорную трубу, выданную мне сэром Сиднеем, я усомнился в том, что мы вообще дождемся решительной атаки. Многие отряды упорно держались позади, предоставляя возможность другим первыми попытаться прорвать наш строй. Часть воинов раскинулась на траве и устроила пикник, другие прилегли отдохнуть. И это в разгар сражения!
Солнце, однако, припекало все сильнее, и наша выносливость постепенно таяла, а их самоуверенность возрастала. Запасы снарядов подходили к концу. Мы начали затягивать время залпов и стреляли уже в самую последнюю секунду, чтобы не тратить попусту ни одной драгоценной пули. Они почувствовали наши сомнения. Естественно, раздался многоголосый ликующий вопль, турки пришпорили коней, и волны кавалерии устремились на нас, как прибой на берег.
– Ждем… ждем… пусть подъедут ближе… огонь! Так, так, отлично, второй ряд, огонь!
Лошади с диким ржанием падали на землю. Роскошно одетые янычары кувыркались в пыли. Лавируя между упавшими сотоварищами, вперед вырывались отчаянные храбрецы, но, когда они подъезжали к нашим рядам, их встречали ощетинившиеся штыки, и лошади становились на дыбы. Турецкие пистолеты и мушкеты оставили отметины в наших рядах, но на их стороне убитых было несравнимо больше. Поле боя буквально покрылось лошадиными тушами, и турки уже с трудом добирались до нас, преодолевая такие препятствия. Мы с Недом и Мухаммедом помогали оттаскивать раненых французов на середину каре.
