Текст книги "Женщина-призрак"

Автор книги: Уильям Айриш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Уильям Айриш
Женщина призрак

Глава 1
Сто пятидесятый день перед казнью. Шесть часов вечера

Вечер был молод, как и он. Но вечер был мягким, а он – раздраженным. Вы заметили бы это за несколько ярдов по выражению его лица. Это было раздражение, которое иногда часами не покидает человека. Ему было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Это было после ссоры и послужило началом всей истории.

Спокойный майский вечер. Час, когда половина города – те, кому нет тридцати, – поправляет волосы, прихорашивается и спешит на свидание. А другая половина города в этот час пудрит носы и спешит на то же самое свидание. Куда бы вы ни заглянули в этот час, вы всюду увидели бы пары. На каждом углу, в каждом ресторане и баре, в аптеках и вестибюлях отелей, под всевозможными уличными часами и в любом доступном и еще не занятом другой парой месте. Пары – кругом, но кое-кто еще стоит в одиночку, и всюду одни и те же разговоры: «А вот и я. Ты давно ждешь?», «Ты очень мило выглядишь. Куда мы пойдем?»

Таким был этот вечер. На западе багровело небо; оно постепенно темнело. Начали загораться неоновые огни. Одинокие прохожие пытались на ходу флиртовать с такими же одинокими прохожими, но противоположного пола. Гудели машины, все куда-то спешили. Воздух был необычайным, он казался опьяняющим, как шампанское, ароматным, как духи Коти. Даже если вы не замечали этого, воздух ударял вам в голову. Или, возможно, хватал за сердце.

А он шел и мрачно смотрел перед собой. Люди удивленно шарахались от него и думали, что он рехнулся. Но он не был больным. Это можно было понять, присмотревшись к его походке и цветущему лицу. И, конечно, нельзя было подумать о его тяжелом материальном положении. У него была настолько роскошная одежда, что она не вызывала никаких сомнений на этот счет. Если ему и перевалило за тридцать, то не так уж давно. И он не был некрасивым. Если бы вы увидели его, то сказали бы, что он симпатичен.

Он шел, опустив голову на грудь и сжав губы. Пальто было расстегнуто, и при каждом его шаге полы развевались, как паруса. Шляпа едва держалась на затылке, а каблуки еле слышно стучали о землю.

Он не собирался идти туда, куда, наконец, пришел. Если бы вы шли за ним, то поняли бы это, так как он шел, не глядя по сторонам и не обращая внимания на призывные огни увеселительных заведений. Он прошел бы и мимо этого заведения, если бы кто-то не разбил на тротуаре банку кетчупа. Он поскользнулся, резко остановился и поднял голову. Ярко-красный огонь вывески гласил: «Ансельмо», и он зашел туда. Это была комната с низким потолком, расположенная всего на три или четыре шага ниже улицы. Помещение было небольшим и в это время дня немноголюдным. Он направился прямо к бару, не обращая внимания на сидящих за столиками. Свет был неярким и уютным, и разглядеть лица было трудно, но люди его не интересовали. Он бросил пальто на один из соседних стульев, сверху положил шляпу и сел. Его поведение говорило о том, что он намерен провести здесь всю ночь.

Испачканный белый жакет приблизился к нему, и он услышал: «Добрый вечер, сэр»,

– Шотландского и немного воды, – сказал он. – Воду отдельно.

Стакан с водой остался нетронутым, тогда как стакан с виски быстро опустел.

Некоторое время он сидел неподвижно, не обращая внимания на посетителя, сидевшего рядом. На стойке была ваза с печеньем, и его рука несколько раз встречалась с рукой этого человека. Наконец, он потянулся за печеньем, и его рука уперлась в руку соседа.

– Извините, – пробормотал он.

Он повернул голову бросил беглый взгляд на соседа, снова уставился прямо перед собой, затем вновь повернул голову направо. – Рядом сидела женщина; что-то привлекло его внимание, что-то необычное.

Необычной была ее шляпка, напоминающая тыкву не только формой и размером, но и цветом. Она была ярко-оранжевой, настолько яркой, что резала глаза. Казалось, что эту тыкву только что сорвали с грядки. Точно посредине ее торчали петушиные перья, напоминающие антенну. Ни одна женщина из тысяч не выбрала бы такой цвет, а эта выбрала и даже осмелилась носить. Она выглядела ужасно, но одновременно мило, однако вовсе не странно. Остальное на ней было вполне обычным, темного цвета, и в глаза бросалась лишь шляпка, похожая на маяк. Возможно, она носила эту шляпку как символ собственной свободы. Возможно, она хотела этим сказать: «Смотрите на меня! Вот я какая!»

Тем временем соседка грызла печенье и делала вид, что ее не трогают пристальные взгляды любопытных. Кончив грызть печенье, она слегка повернула голову и увидела, что он стоит рядом с ней. Она слегка наклонила голову и внимательно посмотрела на него. «Я не стану мешать вам говорить, но все будет зависеть от того, что вы скажете. Тогда я и решу, стоит вас слушать дальше или нет», – говорила ее поза.

А его слова прозвучали так:

– Вы чем-нибудь заняты?

– И да, и нет, – ответила она.

Она не улыбнулась, не старалась подать себя в лучшем виде. Она оставалась сама собой, подчеркивая тем самым, что она не какая-нибудь дешевка.

В его манерах не было ничего похожего на желание обольстить. Он деловито продолжил:

– Если у вас свидание, так и скажите, Я не хочу надоедать вам.

– Вы не надоедаете мне. Пока. – Она сказала это сдержанно. Казалось, она говорит: «Мое решение будет зависеть от того, что вы мне предложите».

Он поднял голову и поглядел на часы:

– Сейчас десять минут седьмого.

– Да, – сдержанно подтвердила она.

Он достал из кармана бумажник, извлек из него широкую бумажку и положил перед ней.

– У меня есть два билета на представление в Казино. Ряд дубль-А, откидные места. Вы не сходите туда

со мной?

– Билеты предназначались для другой, – сказала она и перевела взгляд с билетов на его лицо.

– Билеты предназначались для другой, – мрачно подтвердил он. Он вообще не смотрел на нее, он не сводил негодующего взгляда с билетов. – Если вы уже с кем-то договорились о встрече, так и скажите, и я попробую найти еще кого-нибудь.

В ее глазах вспыхнул интерес.

– Вам жаль денег, истраченных на билеты?

– Это дело принципа, – упрямо ответил он.

– А может быть, повод для знакомства? – спросила она. – Не знаю причину этого, но повод не блестящий.

– Это не так.

Она задумчиво посмотрела на него и встала.

– Я всегда хотела увидеть нечто подобное. Лучше это сделать сейчас. Шанс может не повториться.

Он взял ее за руку.

– Может быть, мы сначала заключим соглашение? Это облегчит дальнейшее.

– Все зависит от того, что за соглашение.

– Мы – просто товарищи на сегодняшний вечер. Два человека вместе пообедали и вместе пошли на представление. Ни имен, ни адресов, никаких личных подробностей. Только…

– …два человека после представления проводят вместе всю ночь. Хорошо, что вы высказались. Это придаст мне спокойствия, хотя может оказаться обычной ложью.

Она впервые улыбнулась ему, и оказалось, что у нее очень милая, обаятельная улыбка.

Он кивнул бармену, собираясь расплатиться за нее и за себя.

– Я давно расплатилась, – сказала она. – Еще до вашего прихода.

Бармен достал из кармана небольшой блокнот, написал на верхнем листке «1 пор. шотл. – 0,60», вырвал листок и вручил ему.

Он увидел, что все листки пронумерованы и ему достался листок с номером 13. Криво усмехнувшись, он сунул листок в карман, расплатился и последовал за своей новой знакомой.

Она уже ушла к выходу. Девушка, уютно устроившаяся за одним из столиков, внимательно разглядывала ее шляпу. Он догнал ее, и они вместе вышли на улицу. Там она остановилась, посмотрела ему в глаза и сказала: «Я в вашей власти».

Он поднял палец, чтобы подозвать такси, стоящее в нескольких футах от них. Шофёр не заметил или сделал вид, что не заметил его жеста. Тогда она помахала рукой.

Когда такси подъехало, он хотел сделать замечание шоферу, но она уже села на заднее сиденье, и он, махнув рукой, сел рядом с ней. «Мэзон Бланш», – сказал он.

На улицах уже вовсю горел свет, и отблеск огней освещал ее лицо. Пожалуй, его заявление о невозможности более или менее близкого знакомства придало им непринужденности.

Некоторое время спустя он услышал приглушенный смех и, проследив за ее взглядом, тоже усмехнулся. Фотографии водителей машин редко демонстрируют красивые лица, но на этой была просто карикатура на человека с большими ушами, скошенным подбородком и выпученными глазами. Под фото стояла надпись: «Ол Элп».

Он отметил это и тут же забыл.

«Мэзон Бланш» был чем-то вроде своеобразного интимного ресторана, славящегося превосходной кухней. Это – одно из тех мест, которые высоко ценятся людьми, занимающимися делами в обеденное время. Ни музыка, ни шум не отвлекали их здесь от своих проблем.

В фойе они разделись.

– Надеюсь, вы простите меня, если я покину вас, чтобы привести себя в порядок? Вы садитесь на место, я вас найду.

Когда дверь открылась, чтобы пропустить ее в туалетную комнату, он увидел, как ее руки взметнулись к шляпке. Дверь закрылась раньше, чем он успел увидеть дальнейшее. Он подумал, что здесь мужество покинуло ее, и она не хочет ничем выделяться среди других женщин.

У входа в зал его остановил метрдотель.

– Вы один, сэр?

– Нет, у меня два места, – ответил он и назвал свое имя: – Скотт Гендерсон.

Тот нашел его имя в списке и кивнул!

– Проходите, мистер Гендерсон.

Здесь был лишь один незанятый столик. Он стоял у стены и был скрыт от других перегородкой, так что посетители не были видны друг другу.

Когда она, наконец, появилась, шляпки на ней не было, и он удивился, увидев, как много Значила для ее облика эта шляпка. В ней появилось что-то плоское. Легкость исчезла, и она казалась жалкой, она стала настоящей «женщиной в черном» – черная одежда, черные Волосы, очевидно, и прошлое ее было черным. Ни некрасивая, ни хорошенькая, ни высокая, ни маленькая, ни шикарная, ни безвкусно одетая, вообще ничего, просто бесцветная женщина. Так сказать, средняя статистическая женщина. Просто женщина, и все.

Ни одна голова, повернувшаяся в ее сторону, не повернулась во второй раз. Никто даже не запомнил, что смотрел на нее.

Официант помог ей найти место. Шляпку она держала в левой руке за спиной. Она села и положила шляпку на третье кресло.

– Вы часто приходите сюда? – спросила она. Он сделал вид, что не расслышал вопроса.

– Простите, если затронула ваше прошлое, – извинилась она.

Официант уже стоял у стола. Гендерсон сделал заказ, не советуясь с Ней. Она внимательно слушала и одобрительно кивнула, когда он закончил.

Начало разговора было трудным. У них не было ничего общего, и к тому же она зависела от его плохого настроения. Он с трудом вел беседу, чувствовалось, что мысли его витают где-то в другом месте, и он едва улавливал смысл ее слов.

– Вы не хотите снять перчатки? – спросил он. Перчатки, как и остальные детали ее туалета, за исключением шляпки, были черными, и ее руки выглядели неуклюжими, когда она пила коктейль или тыкала вилкой в пюре. Это предложение вырвалось у него в тот момент, когда она пыталась выдавить лимон.

Она немедленно стянула перчатку с правой руки, но, увидев его злой взгляд, сняла перчатку и с левой. Сам он успел предварительно снять обручальное кольцо, но по ее взгляду понял, что она знает о его существовании.

Она ловко поддерживала навязанный ей разговор и умело избегала всего, что могло бы говорить в ее пользу. Разговор был банальным: о погоде, о газетных новостях, о пище, которую они ели.

– Эта Мендоза, видимо, окончательно сошла с ума. Я видела ее год назад, и у нее не было никакого акцента. Теперь она стала называть себя южноамериканкой, и я не удивлюсь, если в следующем сезоне она заговорит по-испански.

Он сдержанно улыбнулся. Она была довольно образованна. Только образованный человек мог сделать ряд точных замечаний по ходу представления. Он по-прежнему витал где-то в облаках, изредка откликаясь на ее замечания, комментарии. Будь она посерьезнее, это пошло бы ей на пользу. Иногда она высказывала довольно умные мысли. Если бы не внешняя вульгарность, некоторая скованность в манерах и одежде, если бы не бросалось в глаза то, что она парвеню, она производила бы неплохое впечатление.

Ближе к концу он заметил, что она внимательно разглядывает его галстук.

– Что, не тот цвет? – он вопросительно посмотрел на нее.

– Нет, нет, все в порядке, – торопливо сказала она. – Только он не совсем гармонирует… Извините, я не хотела критиковать вас.

Он опустил голову, стараясь понять, в чем дело, и удивился, увидев, что из-за виднеющегося из кармана платка галстук дисгармонирует с рубашкой и костюмом. Будь платок чуть потемнее, все было бы в порядке. Заметить это мог лишь человек с тонким вкусом.

Он во второй раз с любопытством оглядел ее, а затем спрятал платок.

Они еще немного покурили, выпили коньяка перед тем, как уйти. В фойе– это был огромный стеклянный зал – ей снова пришлось надеть шляпку, и она стала прежней. Они поехали в театр. Огромный швейцар открыл им дверцу такси, с иронией посмотрел на ее шляпку и захлопнул дверцу. Гендерсон заметил его ироническую улыбку, хотел отругать его, но тут же забыл об этом. В вестибюле театра никого не было, очевидно, они немного опоздали, и они заторопились в зал.

Их места находились в первом ряду, и их проводили, посвечивая карманным фонариком. И почти тут же поднялся занавес. Сцена была залита оранжевым светом. Представление началось.

Она вела себя очень непосредственно, и по ее реакции было видно, что у нее прекрасно развито чувство юмора.

Кончилось первое действие. В зале зажгли свет. – Хотите покурить? – спросил он.

– Давайте посидим здесь. Мы опоздали и сидели меньше остальных. – Она поправила воротник. В зале шумно переговаривались и двигались зрители. – Выступили все, кто был объявлен?

Он достал из кармана программку и стал сверяться с ней.

– Да, все объявленные выступили в первом действии.

Прозвенел звонок. Оркестр занял свои места. Начиналась вторая половина представления. Ударник сидел близко к ним, и Гендерсон подумал, что этот человек выглядит так, будто лет десять не был на свежем воздухе. Играл он с отсутствующим видом, как будто его ничто здесь не интересовало, и Гендерсон с любопытством ожидал, когда тот собьется, но ударник не сбился ни разу.

– Обратите внимание на ударника, – шепнул он. – Уже обратила, – усмехнулась она.

Потом под экзотическую музыку появилась Эстелла Мендоза, звезда южноамериканской эстрады.

Резкий толчок чуть не сбросил его на пол. Он непонимающе оглянулся. Зал бушевал. Не понимая причину такого ажиотажа, он снова устремил взгляд на сцену.

– Теперь я понимаю, что это значит, – пробормотала девушка.

– Но почему такие страсти? – удивленно осведомился он.

– Считается, что мужчинам этого не понять. А у женщин в такой момент можно забрать драгоценности, сумку и даже вставные зубы. Во многом здесь шумят подставные лица. Они создают ей марку.

– Забавно, – пробормотал он и потерял интерес к происходящему.

Искусство Мендозы было крайне простым, каким всегда бывает настоящее искусство. Голос у нее был отличный. Она пела по-испански, но для того, чтобы почувствовать лиричность ее пения, не обязательно было понимать слова. Правда, они звучали примерно так;

Чича, чича, бум, бум, Чича, чича, бум, бум.

Но люди от ее голоса теряли голову.

Потом ей подпевали две статистки, позже на сцене появился кордебалет, затем она пела в сопровождении хора. Она закатывала глаза, крутила бедрами, а женщины вокруг нее повторяли все ее движения.

Компаньонка Гендерсона тоже подпала под ее влияние. Она вскрикивала, вскакивала с места, пыталась куда-то бежать, смеялась, хлопала, приходила в себя и извинялась перед ним, но потом возбуждение вновь охватывало ее.

Наконец занавес опустился.

– Я не думал, что вы столь сентиментальны, – улыбнулся он.

– Сентиментальность – не то слово, – поправила она. – Это что-то импульсивное, и я ничего не могу с собой поделать.

Импульсивное? Поэтому-то она и присоединилась к нему сегодня вечером, хотя ни разу в жизни не видела его. Он пожал плечами.

Когда они пробирались сквозь толпу к стоянке такси, случилось небольшое происшествие. Они были уже возле самого такси, но сесть не успели, так как в этот момент появился слепой нищий с кружкой и толкнул ее. Горящая сигарета выпала у нее изо рта и упала в кружку нищего, Гендерсон это увидел, она – нет. Прежде, чем он успел вмешаться, нищий сунул пальцы в кружку и с криком боли выдернул их обратно.

Гендерсон быстро вытащил тлеющую сигарету и сунул в руку нищего долларовую бумажку.

– Прости, старина, это вышло нечаянно, – пробормотал он. Нищий испуганно отпрянул, но толпа не дала ему далеко отойти. Гендерсон сунул ему еще одну долларовую бумажку и, решив, что дело улажено, поспешил вслед за ней сесть в такси.

– Который час? – спросила она,

– Без четверти двенадцать.

– Давайте поедем к «Ансельмо», где мы встретились, – предложила она. – Посидим немного и разойдёмся. Вы пойдете своей дорогой, а я– своей. Я люблю очертить круг.

Ему не очень этого хотелось, но, как галантный кавалер, он принял предложение.

Теперь в баре было больше народу. Однако он нашел место для нее и пристроился рядом.

– Ну, вот и все, – сказала она, поднимая бокал. – Встретились и прощаемся. Очень хорошо, что мне встретились именно вы.

– Я рад, что вы так говорите.

Они выпили. Он – залпом, она – мелкими глотками.

– Я еще побуду здесь, – сказала она и протянула ему руку. – Доброй ночи, и желаю вам счастья. – Они пожали друг другу руки. Когда он повернулся, чтобы уйти, она потянула его за рукав. – Раз уж вы придерживаетесь своей системы, почему бы вам не вернуться к ней еще раз?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Я думала об этом весь вечер, – спокойно сказала она.

На этом они расстались. Он направился к двери, а она повернулась лицом к бару.

Эпизод завершился.

У выхода он обернулся и посмотрел ей в спину. Она сидела выпрямившись и держала в руке бокал. Ярко-оранжевая шляпка с двумя антеннами торчала на ее голове.

Это было последнее, что он разглядел сквозь сигаретный дым и тусклый свет. Теперь окружающее казалось нереальным; ему вдруг почудилось, будто ничего этого не было.

Глава 2
Сто пятидесятый день перед казнью Полночь

Десять минут спустя Гендерсон вышел из такси на углу дома, где он жил. Расплатившись с таксистом, он подошел к входной двери, отпер ее своим ключом и вошел в вестибюль.

В вестибюле стоял мужчина, очевидно, кого-то ожидавший. Это был явно незнакомый ему человек, который не жил в этом доме. Прежде Гендерсон ни разу его не видел. Оглядев его, Гендерсон направился к лифту. Мужчина повернулся к нему спиной и уставился на картину, висящую на стене. У этого человека на совести что-то есть, подумал Гендерсон, потому что картина не стоила того, чтобы на нее обращать внимание. Он тут же обругал себя: ему-то какое дело до этого человека?

Подошел лифт. Он вошел в кабину, захлопнул за собой тяжелую дверь и нажал кнопку последнего этажа. Пока лифт поднимался, он успел заметить, что незнакомец торопливо направился к распределительному щиту.

Гендерсон вышел на шестом этаже, достал ключ и направился, к двери своей квартиры. В холле было тихо, и звяканье ключа показалось ему очень громким.

Он направился к правой двери. Там было темно, и он, чертыхаясь, включил свет, заливший небольшую прихожую. Он закрыл за собой дверь и бросил пальто и шляпу на стул. Молчание и темнота дома раздражали его. Лицо снова выразило упрямство, как и в шесть часов.

Он громко выкрикнул женское имя, но в ответ не раздалось ни звука.

– Марселла! – нетерпеливо повторил он. Голос его звучал раздраженно.

Ответа не последовало.

– Да выйди же! – продолжал Гендерсон. – Неужели ты не понимаешь, что ведешь себя, как ребенок? Я с улицы видел свет в твоей спальне и знаю, что ты дома. Встань и выйди сюда.

Снова молчание.

Он шагнул в темноту.

– Ты уже успела выспаться, но, как только услышала, что я возвращаюсь, решила сделать вид, что спишь. Это же смешно!

Его рука потянулась к выключателю. Раздался щелчок, и вспыхнул яркий свет. Но этот свет зажег не он – он не успел даже дотронуться до выключателя. Он удивленно уставился на свою руку. У выключателя была еще чья-то рука. Он проследил взглядом за этой рукой и увидел какого-то человека. Рядом стоял еще один. Шаги третьего раздались за спиной. Он огляделся. Все трое стояли неподвижно, как статуи, и мрачно разглядывали его.

Он изумленно смотрел на них. Окружающие предметы не оставляли сомнения в том, что он попал к себе домой.

Он пришел в себя.

– Что вы делаете в моей квартире? Они не ответили.

– Кто вы? Молчание.

– Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали? – Он снова окликнул Марселлу, но дверь, из которой он ожидал ее появления, оставалась закрытой.

Они заговорили. Он резко повернулся к ним.

– Вы – Скотт Гендерсон?

– Да, это я. – Он снова посмотрел на дверь, но она не открывалась. – Что все это значит?

Они продолжали задавать вопросы, не отвечая на его собственные:

– И вы живете здесь, не так ли?

– Конечно, я живу здесь!

– И вы муж Марселлы Гендерсон, не так ли?

– Да! Но послушайте, я хочу знать, в чем дело? Он попытался подойти к двери, но они загородили ему дорогу.

– Где она? Ее нет?

– Она здесь, мистер Гендерсон, – спокойно ответил один из троих.

– Но если она здесь, почему же она не выходит? – Его голос поднялся: – Да скажите же! Скажите!

– Она не может выйти, мистер Гендерсон.

Один из мужчин сделал рукой какой-то жест, смысл которого не сразу дошел до Гендерсона.

– Одну минутку! Что вы мне показали? Полицейский жетон?

– Успокойтесь, мистер Гендерсон. – Теперь к ним присоединился четвертый.

– Успокоиться? Но я хочу знать, что случилось! Нас ограбили? Произошло какое-нибудь несчастье? С ней что-нибудь случилось? Уберите от меня руки! Пустите меня туда!

Но его крепко держали за руки.

– Я живу здесь, это мой дом! Вы не имеете права держать меня! Почему вы не выпускаете мою жену из спальни?

Неожиданно они отпустили его. Один из четверки махнул рукой. – Хорошо, Джо, пусть он туда войдет.

Он торопливо бросился к двери, открыл ее и сделал пару шагов вперед.

Вперед, в красивое и уютное место, в хрупкое место, в место любви. Все голубое– и серебряное, знакомое вплоть до запахов. На туалетном столике сидела кукла и таращила на него глаза. На двуспальной кровати лежало нечто, покрытое голубым покрывалом. Кто-то спал или заболел.

Он рванулся вперед.

– Она… она сделала что-то с собой! О, маленькая дурочка… – Он уставился на ночной столик, но тот был пуст: ни флаконов, ни коробочек.

Он подошел к постели и через покрывало притронулся к ее плечу.

– Марселла, ты жива?

Они стояли у двери и следили за ним. Он смутно сознавал, что они изучают и оценивают каждый его шаг. Но сейчас это было ему безразлично.

Четыре пары глаз следили за ним. Следили, как он снимает голубое покрывало.

А потом наступил невероятный, чудовищный момент. Он чуть сдвинул покрывало и увидел ее усмешку. Она улыбалась застывшей улыбкой. Черные волосы, разбросанные по подушке, еще сильнее подчеркивали бледность ее лица.

Его руки задрожали, он отпустил покрывало и отступил.

– Я не хотел, чтобы это случилось, – разбитым голосом сказал он. – Я не хотел этого…

Трое переглянулись. Его взяли за руки, увели из спальни и усадили на диван. Он сел. Один из мужчин закрыл дверь.

Он сидел неподвижно, закрыв лицо руками, как будто свет стал нестерпимым для глаз. Они не смотрели на него. Один стоял у окна, другой находился у небольшого стола и листал журнал, третий сидел напротив него и смотрел в сторону.

Гендерсон опустил дрожащую руку. Три пары глаз тут же уставились на него.

– Нам нужно поговорить с вами, – сказал третий, подходя к нему.

– Вы можете еще минуту подождать? Я так потрясен…

Тот понимающе кивнул и уселся на место. Стоящий у окна не двигался. Тот, что рассматривал журнал, продолжал им заниматься.

Наконец Гендерсон окончательно пришел в себя.

– Я готов, – сказал он. – Можете начинать.

Он произнес это так спокойно, так просто, что они на секунду растерялись, не зная, кто первый начнет задавать вопросы.

– Ваш возраст, мистер Гендерсон?

– Тридцать два.

– Ее возраст?

– Двадцать девять.

– Вы давно женаты?

– Пять лет.

– Ваши занятия?

– Я занимаюсь маклерским делом.

– В котором часу вы ушли отсюда сегодня, мистер Гендерсон?

– Между половиной шестого и шестью.

– Вы можете точнее назвать время?

– Попробую. Точнее, до минуты, я не могу сказать. Когда дверь захлопнулась за мной? Скажем, без четверти или без пяти шесть. Помню, я услышал шесть ударов на колокольне.

– Понимаю. Вы уже пообедали?

– Нет. – Легкое замешательство. – Нет.

– Точнее, вы пообедали не дома.

– Да, я обедал не дома.

– Вы обедали один?

– Я обедал без жены.

Мужчины – стоящий у окна и листающий журнал– с интересом слушали этот разговор.

– Но ведь это не является вашей привычкой – обедать без жены, не так ли?

– Не является.

– Значит, сегодня вы обедали один… – Детектив смотрел не на него, а на столбик пепла, который рос на кончике его сигареты.

– Мы собирались пообедать вместе. Потом, в последний момент, она сказала, что плохо себя чувствует, что у нее болит голова, и я пошел один.

– И вы больше не разговаривали?

– Мы обменялись несколькими словами. Вы же знаете, как это бывает…

– Конечно. – Детектив подтвердил, что понимает и знает, как происходят разные семейные неувязки. – Но ничего серьезного не было?

– Ничего, что могло бы довести ее до такого состояния, если вы к этому клоните. – Он замолчал и торопливо спросил: – Кстати, что с ней случилось? Вы ведь мне еще этого не сказали. Какая причина…

Открылась наружная дверь, и он замолчал. Он молчал и, словно зачарованный, следил за тем, как вновь вошедшие закрывают за собой дверь спальни.

– Что им нужно? Кто они? Что они здесь делают? – Он вскочил.

Один из троих подошел к нему и положил руку ему на плечо. Он снова сел.

– Вы нервничаете, мистер Гендерсон?

– Как я могу держать себя в руках? – огрызнулся Гендерсон. – Вернулся домой и нашел мертвую жену…

Он замолчал. Дверь спальни снова открылась. Глаза Гендерсона уставились на маленькую неуклюжую процессию.

– Нет! Не надо так! – закричал он. – Посмотрите, что вы делаете! Как мешок с картошкой… А ее чудесные волосы тащатся по полу… Она так следила за ними!

К нему протянулись руки, чтобы удержать его на месте. Ему казалось, что из спальни донесся легкий шепот: «Помнишь? Помнишь, как я была твоей любимой? Помнишь?»

Он снова дрожащими руками закрыл лицо. Было слышно его тяжелое дыхание,

– Я думал, мужчины не плачут, – пробормотал он, – а теперь готов заплакать.

Один из тройки протянул ему сигарету и дал прикурить.

Теперь в их поведении что-то изменилось. Из-за того ли, что им помешали, или по какой-то иной причине, но разговор принял другое направление и прежняя непринужденность исчезла. Троица вновь окружила его.

– Вы очень тепло одеты, мистер Гендерсон, – заметил один из них.

Гендерсон с отвращением посмотрел на него и ничего не ответил.

– Да, для такой погоды на нем много лишнего…

– …и он решил надеть все, что у него есть,

– …и набил карманы носками и платками,

– …всем, кроме галстуков.

– Почему в такой момент вы так себя ведете? – слабо запротестовал он.

– Здесь все голубое, и ему следовало бы носить голубую одежду. Я не старомодный человек, но… – Говоривший невинно посмотрел на него. – Как случилось, что вы не забыли надеть галстук, если были расстроены?

– К чему вы клоните? – разозлился Гендерсон. – Я не могу разговаривать о пустяках вроде…

– У вас есть голубой галстук, мистер Гендерсон? – услышал он неожиданный вопрос, заданный самым равнодушным тоном.

– Вы хотите вывести меня из равновесия? – И ответил совсем спокойным голосом: – Да, у меня есть голубой галстук.

– Тогда почему вы не надели его, хотя он больше подошел бы к вашему костюму? – Детектив обезоруживающе улыбнулся. – Или вы собирались надеть его, а потом передумали и надели вместо него этот?

– Какая разница? – удивился Гендерсон. – Почему это вас так волнует? – Его голос снова звучал громко – Моя жена умерла. Я потрясен. Какая разница, какого цвета галстук я надел?

– А вы уверены, что не хотели надеть тот галстук, а потом переменили решение?

– Да, уверен. Он висит среди моих галстуков.

– Нет, он не висит среди ваших галстуков, – сказал детектив. Поэтому-то я вас и спрашиваю. Мы нашли на вешалке всего одно пустое место. Голубой галстук должен был находиться под всеми другими, если судить по вешалке. Похоже, что вы сознательно выбрали его из числа других, но потом передумали и надели этот. Теперь меня интересует: почему вы, выбрав некий галстук, затем передумали и остались в том, который носили весь день?

Гендерсон вскочил.

– Я не могу здесь больше оставаться! – закричал он– Я не могу слушать болтовню! Говорите о деле или замолчите! При чем тут галстуки и вешалка для галстуков? Какая разница, какой на мне галстук?

Наступила длинная пауза, за время которой он начал бледнеть.

– Разница очень большая, мистер Гендерсон. Он побледнел еще больше.

– Этот галстук был затянут вокруг шеи вашей жены. Это и убило ее. Он был так крепко завязан, что нам пришлось его разрезать.