Текст книги "Женщина-призрак"

Автор книги: Уильям Айриш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глава 9
Восемнадцатый день перед казнью

Он загорел, но не загаром отпускника, который поставил перед собой задачу во что бы то ни стало загореть, а как человек, постоянно находившийся под палящим солнцем. Теперь путешествия не занимают много времени. Не успели вы сесть в самолет в Рио, как приземлились на аэродроме Ла Гардиа.

Он был того же возраста, что и Скотт Гендерсон, но Скотт Гендерсон пять или шесть месяцев тому назад, а не тот человек, что сидел в камере и считал час за год.

На нем еще была одежда, купленная в Южной Америке: белоснежная панама и легкий фланелевый костюм. Одежда, для осенней погоды в Штатах, прямо скажем, неподходящая. Даже для жаркого венесуэльского солнца она несколько тяжеловата.

Он был высок и подвижен, казалось, движется он вообще безо всяких усилий. Глядя на него, можно подумать, что за ним гонятся. Маленькие черные усы аккуратно подстрижены. Галстук помят и перекручен. Чувствовалось, что он скорее привык руководить людьми и работать– за чертежной доской, нежели танцевать с дамами. Об этом свидетельствовала и излишняя серьезность его облика. Однако не стоит судить о человеке лишь по внешним данным.

– Как он это воспринял? – спросил он надзирателя, следуя за ним по коридору.

– Как все, – последовал ответ. «А что еще можно ожидать?» – крылось за этими словами.

– Как все? Ах, да, – Ломбар покачал головой и пробормотал: – Бедняга.

Надзиратель отпер дверь.

Он на мгновение замешкался у двери, а потом решительно шагнул вперед. С таким видом люди заходят в «Савой» или «Риц».

– Ты неплохо выглядишь, старина Скотт, – медленно произнес Ломбар. – Что ты здесь делаешь?

Реакция Гендерсона была совсем иной, чем на появление детектива. Его лицо прояснилось: перед ним старый друг.

– Теперь я живу здесь, – весело сказал он, – Тебе нравится?

Они пожали друг другу руки, как будто расстались совсем недавно, а не несколько месяцев назад. Надзиратель нерешительно потоптался на месте, затем вышел из камеры, заперев за собой дверь. Они продолжали пожимать друг другу руки, и это было красноречивее всяких слов,

– Ты приехал, – с теплым чувством сказал Гендерсон. – Ты появился. Значит, правду говорят, что старая дружба не рвется.

– Я с тобой, и будь я проклят, если они это сделают! – с жаром воскликнул Ломбар.

Первые минуты они бессвязно разговаривали о прошлом, вспоминая далекие годы, потом перешли к поездке Ломбара.

– О, эти грязные поезда! Никакого сравнения с нашими.

– Но все же ты кое-что повидал, Джек.

– Повидал! К черту все это: Грязные, забытые Богом отели! А пища! А москиты! Я, как последний сопляк, согласился подписать контракт на пять лет.

– Но, я полагаю, ты должен был получать за это хорошие деньги, не так ли?

– Конечно. Но что с ними делать? Их негде тратить. Даже пиво там пахнет керосином.

– И все-таки я чувствую себя неловко, что мне пришлось оторвать тебя, – пробормотал Гендерсон.

– Но тебе нужна моя помощь, и потом, контракт продолжается, Просто это время не зачтется, вот и все.

Он помолчал немного, затем пристально посмотрел на друга.

– Так в чем дело, Скотт? Что случилось? Гендерсон попытался улыбнуться.

– Просто – примерно через две с половиной недели– надо мной проведут электрический эксперимент. Представляешь? Обо мне будет написано во всех газетах.

– Хватит шутить. Мы знакомы с тобой полжизни, и можно обойтись без этого.

– Да, да, – отрешенно кивнул Гендерсон. – Черт возьми, жизнь так коротка…

Ломбар отошел в угол и уселся на край умывальника.

– Я всего один раз видел ее, – задумчиво сказал он.

– Два, – поправил Гендерсон. – Один раз мы встретили тебя на улице.

– Да, я помню. Она держала тебя за руку и пряталась за твою спину.

– Она собиралась купить кое-что из одежды, а ты, знаешь, какими становятся женщины в таких случаях.

Мы часто собирались пригласить тебя к обеду; но… ты же сам знаешь, как бывает.

– Конечно, знаю, – дипломатично согласился Ломбар. – Ни одна жена не любит неженатых друзей мужа. – Он достал из кармана пачку сигарет, взял себе одну и бросил пачку Гендерсону. – Не удивляйся, если у тебя распухнет язык, а на губах выскочат волдыри. Здесь половина – порох, половина – средство от насекомых. Я еще не успел купить ничего получше. – Он затянулся и продолжал: —Полагаю, тебе лучше рассказать все сначала и как можно подробнее.

Гендерсон вздохнул.

– Да, наверное, это лучше всего. Я так много рассказывал об этом, что начинаю думать, будто все это мне приснилось.

– Для меня самое главное—подробности, так что смотри – не упусти их.

– Мой брак с Марселлой был всего лишь подготовкой ко всем этим событиям, а вовсе не главным событием. Обычно человеку трудно сознаваться в собственной глупости даже другу, но сейчас, на пороге смерти, я могу честно сказать, что это была большая глупость с моей стороны. Не прошло и года, как семейный корабль стал разваливаться. А спасаться было уже поздно. Я полюбил другую. Ты никогда не встречался с ней, не знаешь ее, и потому не стоит называть ее имя. На суде ее называли Девушкой. И для тебя я буду называть ее Моя Девушка.

– Хорошо, Твоя Девушка, – согласился Ломбар. Он сложил руки на груди и внимательно слушал друга.

– Моя Девушка. Бедная Девушка. Это была Настоящая Любовь. Если ты не женат, и это пришло к тебе – Ты спасен, ты в безопасности. Но если ты женат, и это пришло к тебе, ты пропал. То есть, если ты женат, и это к тебе пришло, ты вроде бы в безопасности, но ты жив Лишь наполовину.

– Да, наполовину, – задумчиво, с состраданием прошептал Ломбар.

– Все было ясно и просто. Я рассказал Моей Девушке о Марселле через неделю после нашего знакомства. Я думал, что это будет последней нашей встречей. Двадцать раз мы виделись после этого и считали, что каждая встреча – последняя. Мы пытались бороться с собой, но нас притягивало друг к другу, как магнитом. Марселла узнала о ней через тридцать дней. Я не видел другого выхода и сам рассказал ей всё. Она не была поражена. Она лишь улыбнулась и стала ждать. Ждать и наблюдать, как наблюдает человек за двумя мухами, угодившими в банку. Я пришел к ней и предложил развод. Она снова медленно, задумчиво улыбнулась. Она не была расстроена, насколько я мог судить по ее поведению. Она сказала, что подумает. И стала думать. Неделя шла за неделей, месяц за месяцем. Она все думала и дразнила меня. И все время насмешливо улыбалась. Из нас троих лучше всего было ей. Я злился. Я – взрослый человек, и я хотел жить с Моей Девушкой. Я не хотел никакой ругани, ничего… Я хотел иметь любимую жену и дом.

Все это время Гендерсон говорил, закрыв лицо руками, и при последних словах его руки заметно задрожали. – Моя Девушка сказала: «Должен же быть какой-то выход. Мы в ее руках, и она это знает. Твое мрачное молчание ей лишь на руку. Подойди к ней как мужчина и друг. Сходи с ней куда-нибудь и поговори по душам. Если двое людей раньше любили друг друга, в их душах живут какие-то воспоминания. У твоей жены тоже должны сохраниться воспоминания-, если только она не совсем лишилась памяти. Хоть малейший остаток доброго чувства к тебе у нее должен был сохраниться, и ты должен разбудить его! Сделай это не только ради себя, но и ради нас – тебя и меня».

Я так и сделал. Купил два билета на представление и заказал столик в ресторане, где мы любили бывать еще до женитьбы. Пришел домой и сказал: «Давай проведем сегодня вечер вместе».

На лице ее медленно появилась та же улыбка, и она сказала: «А почему бы и нет?» Когда я отправился под душ, она сидела перед зеркалом и приводила себя в порядок. Все ее привычки я знал очень хорошо и с легким сердцем пошел в ванную, даже начал насвистывать. Я почти любил ее в этот момент. Я понял, в чем дело: я любил ее прежде и лишь ошибся в ее любви ко мне.

Сигарета выпала у него из рук, и он некоторое время удивленно разглядывал ее.

– Почему она сразу же не отказалась? Почему она позволила мне свистеть под душем? Следила ли за тем, как я расчесывал волосы? Испытывала ли она удовольствие, видя, как я укладываю в карман пиджака платок? Была ли она счастлива впервые за шесть месяцев? Почему она делала вид, что пойдет, если с самого начала знала, что не собирается этого делать? Потому, что это было для нее нормой. В этом вся она. Потому, что ей нравилось смеяться надо мной. Не только в большом, но и в самом маленьком деле.

Я понял мало-помалу. Ее улыбка отражалась в зеркале. Она ничего не могла поделать с собой. Я держал в руке галстук, собираясь завязать его, а она все еще сидела перед зеркалом и ничего не делала. Только улыбка была на ее лице, насмешливая улыбка. Существуют две истории: их и моя, и до этого момента обе идентичны – нет ни малейшей разницы между ними. Они не расходятся ни в единой детали. Каждое мое Последующее движение, каждый мой шаг они отвергают. Они выстроили великолепную цепь доказательств. С того момента, когда я остановился за ее спиной с недовязанным галстуком в руках и смотрел на ее отражение в зеркале, с того момента обе истории расходятся в разные стороны, как стрелки, показывающие шесть часов. Мой путь – один, их путь – другой.

Сперва я расскажу тебе мой путь. Я расскажу тебе правду.

Она ждала, что я обращусь к ней. Она только этого и ждала. Именно из-за этого она сидела перед зеркалом. Наконец я спросил ее: «Ты идешь?»

Она засмеялась. Видел бы ты, как она смеялась! Долго, тяжело. Я прежде не знал, каким оружием может быть смех. Я видел в зеркале отражение наших лиц.

Она сказала: «Не пропадать же билетам. Зачем выбрасывать деньги? Возьми ЕЕ вместо меня. Она сможет посмотреть представление. Она сможет пообедать. ОНА СМОЖЕТ ИМЕТЬ ТЕБЯ ВСЕГО, НО ТАК, КАК ОНА ХОЧЕТ ИМЕТЬ ТЕБЯ, ОНА ТЕБЯ НЕ ПОЛУЧИТ».

Таков был ее ответ. Это был окончательный ответ. И я знал это.

Дальше случилось следующее. Я сжал зубы и опустил руки. Не помню, куда делся галстук, который я держал в руках. Должно быть, упал на пол. Я знаю только одно: я не набросил его ей на шею. Я не мог бы убить и муху. Не мог бы! Такой уж я человек. Она пыталась вывести меня из себя. Не знаю, зачем. Может, потому, что чувствовала себя в безопасности. Но я был не в состоянии что-либо сделать ей. Конечно, она видела меня в зеркале, ей даже не нужно было для этого поворачивать голову. «Ну, что же ты! Иди, ударь меня! – ощерилась она. – Ну! Ни черта ты не умеешь делать!»

Потом мы наговорили друг другу массу разных гадостей, как это обычно бывает. Но это была лишь болтовня. «Я тебе не нужен, тогда зачем же ты держишь меня возле себя, черт возьми?» – спросил я.

Она ответила: «Ты можешь пригодиться. Например, если к нам заберутся грабители».

«Ты думаешь, это будет тянуться вечность?» – спросил я. Она ответила: «Гендерсон, смогу ли я сказать тебе что-нибудь другое?»

Я сказал: «Ах да, ты напомнила мне». Я достал из кармана два доллара и швырнул их перед ней. «Это тебе за то, что ты была моей женой. А за музыку я заплачу отдельно». Конечно, это было низко и недостойно. Я схватил пальто и шляпу и выскочил за дверь. Она всё еще смеялась. Она смеялась, Джек! Она не умерла. Я не притронулся к ней! Ее смех преследовал меня, даже когда я закрыл за собой дверь. Он преследовал меня, пока я бежал вниз по лестнице и даже на улице, и я пошел пешком, не в силах стоять и ждать машину.

Он долго молчал, заново переживая ту сцену. Затем собрался с силами и продолжал холодно:

– Потом я вернулся; она была мертва, и они сказали, что это сделал я. Они сказали, что это произошло в восемь минут пятнадцать секунд седьмого. Так показывали ее часы. Должно быть, это случилось минут через десять после того, как я захлопнул дверь. Я вздрагиваю при мысли об этом даже теперь. Наверное, он уже поднимался, кто бы он ни был…

– Но ты говоришь, что спускался по лестнице?

– Он мог скрываться где угодно, на любом этаже или на чердаке. Я не знаю. Может быть, он все слышал. Может быть, он следил, как я уходил. Может быть, я так хлопнул дверью, что она не захлопнулась, и он вошел в квартиру. Может быть, он уже был в квартире, и она это знала. Может быть, звук ее смеха помогал скрывать его присутствие или мешал ему слышать нашу ссору.

– Значит, в звуке смеха было что-то особенное?

– Да, но что это дает? Копы не слишком серьезно подошли к этому. Грабежа не было, ничего не пропало. В ящике ее стола лежало шестьдесят долларов, но они остались нетронутыми. Ясно, что это не грабеж.

– Наверное, его вторжение было для нее настолько неожиданным, что она не успела и шевельнуться, – сказал Ломбар. – Возможно, какой-нибудь внешний звук помешал ему ограбить квартиру. Такое случается в тысячах случаев.

– Даже в этом случае он мог взять ее бриллиантовую брошь, которая лежала прямо перед ней, – мрачно поправил Гендерсон. – А к ней никто и пальцем не притронулся. Ему достаточно было лишь руку протянуть. Испугался ли он или нет, но много ли времени для этого надо? – Он помолчал. – Этот галстук стал моим проклятьем. Он висел подо всеми другими галстуками на вешалке. Вешалка находится в самой глубине стенного шкафа. Конечно, я достал его, но уверен, что не набрасывал его ей на шею. Во время ссоры я, видимо, уронил его на пол. Потом схватил тот, в котором пришел домой с работы, и, торопливо повязав его, выскочил из дома. Затем появился он, увидел этот галстук и набросил ей на шею. Хотя Бог знает, кто был этот «он» и почему он убил ее.

– Это могло случиться импульсивно, безо всякой причины, – сказал Ломбар. – Убийство ради убийства. Оно могло быть связано с вашей ссорой, особенно если учесть, что дверь могла оказаться незапертой. Он понимал, что может сделать с нею все, что угодно, а обвинят тебя. Ты знаешь, что подобное уже случалось не раз.

– Если это было именно так, они никогда не поймают его. Такие убийства трудно раскрыть. Только чудо или счастливая случайность откроют его. В один прекрасный день они схватят его за что-то другое, а он признается и в этом деле. Но этого можно ждать долго, очень долго.

– А что насчет свидетеля, о котором ты упомянул в телеграмме?

– Я как раз подхожу к этому. Это – единственная соломинка надежды. Даже если они никогда не узнают, кто это сделал, меня она может спасти. Необходимо сделать находку. Лишь это может спасти меня. – Он помолчал и продолжал: – Где-то есть женщина, она существует, и это так же точно, как и то, что мы сейчас находимся в этой камере. Она может спасти меня, указав время, когда мы встретились с нею в баре, находящемся в восьми кварталах от моего дома. Это случилось в десять минут седьмого. И она это знает так же точно, как и я, кем бы она ни была. Естественно, что, если бы я совершил убийство, то не смог бы в это время находиться в баре. Джек, если ты хочешь мне помочь, если ты хочешь спасти меня, обязательно найди эту женщину! Она и только она может спасти меня!

Ломбар долго молчал.

– Где же ее можно найти? – спросил он наконец.

– В любом месте под солнцем, – последовал ответ.

– Фью! – свистнул Ломбар, подходя к нему. – Если полиция потерпела неудачу, если твой адвокат потерпел неудачу, если все потерпели неудачу, то какой же у меня шанс разыскать ее через много месяцев и всего за восемнадцать дней?

Вошел надзиратель.

Ломбар похлопал Гендерсона по плечу и направился к выходу.

Гендерсон вскочил.

– Ты не хочешь пожать мне руку? – воскликнул он.

– Зачем? – удивился Ломбар. – Завтра я снова приду к тебе.

– Ты хочешь сказать, что не бросаешь меня?

– Разве я дал тебе повод сомневаться во мне? – сухо спросил Ломбар.

Глава 10
Семнадцатый и шестнадцатый дни перед казнью

Ломбар прошелся по камере, сунув руки в карманы и глядя на свои ноги, как будто никогда раньше не видел, как они работают.

– Скотт, – сказал он, – ты должен придумать что-нибудь получше. Я не волшебник. Я не могу разыскать ее в толпе лишь по шляпке.

– Послушай, – устало сказал Гендерсон, – я все время думаю об этом, и меня уже тошнит. Меня тошнит от этого даже во сне. Я не могу вспомнить ни единой детали!

– Неужели ты вообще не смотрел ей в лицо?

– Должно быть, я делал это много раз, но просто не обратил внимания.

– Давай начнем сначала, повторим все еще раз. Не смотри на меня так, это единственное, что мы можем сделать. Она уже сидела на стуле за стойкой, когда ты вошел. Может быть, ты скажешь, какое первое впечатление сложилось у тебя о ней. Попробуй мысленно вернуться назад.

Иногда воспоминание о первом впечатлении оказывается куда более точным, нежели подробное описание, составленное на основании последующих размышлений. Так каково было твое первое впечатление?

– Рука, тянущаяся за печеньем. Ломбар внимательно посмотрел на него.

– Ты же не мог слезть со стула, подойти к человеку, заговорить с ним, не зная, что это за человек? Скажи, как ты узнал, что это – женщина? Ведь не думаешь же ты, что обратился к зеркалу? Так как ты узнал, что это – женщина?

– На ней была юбка, поэтому она была женщиной. она не пользовалась костылями, поэтому была здоровой. В тот момент меня занимала всего одна мысль. Я смотрел на нее и мысленно видел Мою Девушку. Чего ты ждешь от меня? Что, по-твоему, я должен тебе сказать?

Ломбар долго молчал, разглядывая свои ноги,

– Как звучал ее голос? – наконец, спросил он. – . чем она тебе говорила? Откуда она родом? Что ты знаешь о ее прошлом?

– Она окончила среднюю школу. Она местная. Она разговаривала, как все мы. Чисто столичный выговор. Голос ее звучал бесцветно, как кипящая вода.

– Раз ты не заметил акцента, будем считать, что она местная. А что в такси?

– Ничего.

– А в ресторане?

– Ничего, Джек, – Гендерсон беспомощно развел руками. – Бесполезно, Джек. Это ничего не дает. Я не могу, не могу! Она ела и разговаривала. Вот и все, что я помню.

– Да, но о чем?

– Я не могу вспомнить. Я не могу вспомнить ни слова. Это не значит, что нечего вспоминать. Просто мы молчали больше, чем говорили, и ни о чем серьезном не разговаривали. Рыба превосходная. Война ужасная. Сигарету хотите? Нет, спасибо.

– Ты меня сведешь с ума! Ты уверен» что любишь Свою Девушку?2

– Конечно. Только не надо об этом. – А в театре?

– Она вскакивала с места. Я уже тебе три раза говорил об этом. Какие могут быть разговоры во время представления? Ты же сам сказал, что разговор во время представления ничего бы не дал,

– Да, но почему она вставала? – Ломбар подошел поближе к нему. – Занавес поднялся. Люди не встают без причины.

– Я не знаю, почему она вставала. Я не читал ее мысли!

– Судя по всему, ты даже собственных мыслей не читал. Хорошо, к этому мы вернемся позже. – Он снова прошелся по камере. – Когда она вставала, ты смотрел на нее?

– Конечно, смотрел. Но чисто рефлекторно. Мои глаза были устремлены на нее, но ее я не видел. Я все время смотрел на нее, но не видел.

– Это мучение, – сказал Ломбар, скорчив гримасу. – Я вижу, от тебя никакой пользы нет. Но должен же быть кто-то, от кого может быть польза. Должен же был кто-то видеть тебя с ней! Не могут же два человека бродить по городу шесть часов и быть невидимыми!

– Я тоже так подумал, – сухо улыбнулся Гендерсон. – Но оказалось, что я не прав. Видимо, в ту ночь город охватил массовый астигматизм. Иногда даже мне кажется, что это было галлюцинацией, что ее не было вовсе, а мне в голову запала бредовая идея.

– Ты должен сам разобраться в этом, – сухо сказал

Ломбар.

– Время истекло, – раздался голос из-за двери.

Гендерсон поднял с пола обгоревшую спичку и подошел к стене. На стене в два ряда были проставлены вертикальные черточки. Верхний ряд был перекрещен наподобие буквы X. Обугленной спичкой он перечеркнул очередную черточку.

– Хорошо, пойдем дальше, – сказал Ломбар, доставая бумагу и карандаш.

– Давай… для разнообразия, – кивнул Гендерсон.

– Ты ведь знаешь, чего я хочу, не так ли? Я хочу поработать над другим материалом. Над материалом, с которым еще никто не имел дела. Нужны свидетели, которые не вызывались в суд. Люди, которых просмотрели и копы, и твой адвокат Грегори.

– Ты хочешь немногого. Тебе нужны второго сорта призраки, которые сумеют помочь разыскать призрак первосортный. Лучше для этой цели пригласить какого-нибудь медиума.

– Мне наплевать, как они себя вели; они, например, могли толкать вас обоих локтями на улице или где-нибудь в помещении. Сперва надо попытаться их найти. Не думаю, что вы были прозрачными. Кто-то должен был вас видеть. Итак, бар.

– Неизменный бар, – вздохнул Гендерсон.

– Бармен уже использован. Кто-нибудь другой может помочь. Любой, кроме вас двоих.

– Нет…

– Подожди. Не насилуй себя. Подумай. Такие вещи нельзя вспомнить так просто. Подумай, только не напрягайся.

Молчание длилось четыре или пять минут.

– Хорошо. Девушка в кабине повернулась и посмотрела ей вслед, когда мы уходили. Годится?

– Годится. – Карандаш Ломбера начал двигаться по бумаге. – Именно такие факты мне и нужны. Ты можешь сказать мне еще что-нибудь об этой девушке?

– Нет, еще меньше, чем о женщине, с которой я был. Я помню только поворот головы.

– Продолжай.

– Такси. Это было использовано. Он вел себя на суде,

как комик.

– Ресторан. Там была гардеробщица?

– В том-то все и дело. Я был один, когда вошел в зал и сел за стол. Призрак отправился пудриться. Когда она присоединилась ко мне, ее шляпка была с ней.

Карандаш Ломбера снова забегал по бумаге.

– В дамской комнате могла быть какая-нибудь служительница. Если ее не заметили рядом с тобой, то, может быть, видели без тебя. В ресторане головы поворачивались в ее сторону?

– Она присоединилась ко мне потом.

– Перейдем к театру.

– У входа стоял швейцар. Я помню его странные усы. Он с сомнением посмотрел на ее шляпку.

– Хорошо. Он годится. Что в театре?

– Мы немного опоздали и прошли на свои места в темноте. Лишь карманный фонарь освещал нам путь.

– Как насчет сцены?

– Ты имеешь в виду исполнителей? Боюсь, представление шло слишком быстро.

– Когда она вставала, это могли заметить и обратить внимание. Полиция опрашивала кого-нибудь?

– Нет.

– Так, это надо отметить. Мы не должны ничего пропустить. Понимаешь, ничего. Даже если в ту ночь рядом с тобой был слепой, я хочу… в чем дело?

– Стоп! – резко сказал Гендерсон.

– Что такое?

– Ты только что напомнил мне. Был такой слепец с кружкой. Когда мы уходили… – Он замолчал, увидев, что Ломбар что-то пишет. – Тебе это нужно? – недоверчиво спросил он. – Это же смешно!

– Ты так думаешь? – спокойно отозвался Ломбар. – Подожди, и увидишь. – Он продолжал писать.

– Это всё, больше ничего не было. Ломбар встал.

– Пойду займусь делом, – сказал он. У двери он остановился. – Да брось ты это занятие, – раздраженно сказал он, увидев, что Гендерсон перечеркнул еще одну черточку. – Они все равно ничего с тобой не сделают.

– Они уверены в обратном, – с иронией буркнул Гендерсон.

КОЛОНКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ВО ВСЕХ ГАЗЕТАХ

«Молодую леди, которая сидела в кабине бара „Ансельмо“ в 6.15 вечера 20 мая и повернула голову вслед женщине в оранжевой шляпке, прошу связаться со мной. Это крайне важно и касается личного дела. От этого зависит счастье человека. Все отчеты направлять строго конфиденциально. Адресовать Д, Л. ящик 654 любой газеты»

Ответа не последовало.