Текст книги "Женщина-призрак"

Автор книги: Уильям Айриш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава 18
Третий день перед казнью

Последняя выпивка, которую он опрокинул перед тем, как пойти в тюрьму, не помогла. Что может сделать выпивка? Что может сделать попойка? Факты изменить она не может. Она не может превратить плохие новости в хорошие. Она не может превратить гибель в спасение.

Он с трудом волочил ноги. Как сказать человеку, что он должен умереть? Как сказать ему, что надежды больше нет, что погас ее последний луч? Он не знал, что делать. Это ужасно. Может быть, не стоит идти? Он уже рядом. Но он не должен оставлять его в эти последние дни, не должен оставлять его до пятницы.

«Ух, и напьюсь же я, когда уйду отсюда, – подумал Ломбар. – Лучше стать алкоголиком, чем выполнять подобную миссию!»

Надзиратель пропустил его. Звон ключей казался похоронной музыкой.

Да, казнь состоится через три дня. Бескровная смерть.

– Ничего не поделаешь, – спокойно сказал Гендерсон. Он все понял.

– Послушай… – начал Ломбар.

– Все в порядке, – перебил его Гендерсон. – Я все понял по твоему лицу. Не стоит говорить об этом.

– Я снова упустил ее. Она улизнула!

– Я сказал – не стоит говорить об этом, – терпеливо Повторил Гендерсон. – Я могу понять все, и незачем об этом говорить. – Казалось, он хочет подбодрить Ломбара.

Ломбар присел на край койки. Гендерсон на правах «хозяина» остался стоять напротив него у стены.

Единственным звуком в камере был хруст целлофанового пакета из-под сигарет, который держал в руках Гендерсон.

– Она обманула меня, – пробормотал Ломбар. Гендерсон удивленно посмотрел на него и на свою руку, как будто впервые видел ее.

– Это моя старая привычка, – сказал он робко. – Я никогда не мог от нее избавиться. Ты помнишь? Я всегда мял что-нибудь в руке. В поезде, у врача, даже театральную программку… – Внезапно он замолчал и уставился на Ломбара, – Я помню, что в тот вечер с ней я тоже мял программку… Забавно, как вдруг иногда вспоминаются мелочи, хотя надо припомнить что-нибудь более важное, что могло бы мне помочь… В чем дело? Почему ты так смотришь на меня?

– Ты, конечно, выбросил ее? В ту ночь. Ты оставил. ее на сиденье, как делают все люди?

– Нет, она взяла ее себе, насколько я могу вспомнить. Попросила ее у меня. Она сделала какое-то замечание насчет того, что это останется у нее в памяти. Точно не помню. Но я знаю, что она сохранила программку. Я заметил, как она положила ее в сумку.

Ломбар встал.

– Этого мало, но если бы мы могли достать…

– Что ты имеешь в виду?

– Это – единственное, что мы знаем о ней. Она сохранила программку.

– Но нам неизвестно, хранится ли она у нее до сих пор, – заметил Гендерсон.

– Если она с самого начала решила ее сохранить, то она все еще у нее. Такие вещи, как театральная программка, люди или хранят, или сразу же выбрасывают. Существует всего один путь. Если мы сумеем убедить ее открыться, не объясняя причины, и она появится, то мы автоматически получим то, что нам надо.

– С помощью объявления?

– Чего-то в этом роде… Люди коллекционируют черт знает что: марки, монеты, пуговицы, морские камни, куски дерева. Они часто платят огромные деньги за то, что кажется им сокровищем, хотя в глазах других людей это обыкновенный мусор. Они теряют всякое чувство меры, когда речь заходит об их коллекциях.

– Ну?

– Допустим, я коллекционирую театральные программы. Капризный, эксцентричный миллионер, швыряющий деньги направо и налево. Это больше, чем хобби, это – страсть, она охватывает все мое существо! Я должен иметь все программки города, сезон за сезоном! Я внезапно возник из ниоткуда и помещаю объявление.

– В твоем предложении есть изъян. Какую феноменальную цену ты можешь предложить, чтобы привлечь ее внимание? А вдруг она богата?

– Допустим, что она небогата.

– И все же я не вижу, почему она должна среагировать на это.

– Для нас программка – ценная вещь, для нее – нет. Да и почему она должна быть ценной для нее? Она уже сунула ее куда-нибудь и забыла. Ей и в голову не придет, что мы ищем ее для какой-то другой цели. Не может же она читать мысли. Откуда она узнает, что мы сидим здесь в камере и собираемся ее отыскать?

– Все это слишком тонко.

– Конечно, – согласился Ломбар. – Один шанс из тысячи. Но мы должны им воспользоваться. У тех, кто ничего не делает, ничего и не получается. Я попробую. У меня есть ощущение, что это сработает.

Ломбар направился к выходу.

– Это же продлится долго, – сказал вслед ему Гендерсон.

– Я еще приду к тебе.

«Он сам в это не верит», – подумал Гендерсон, когда за Ломбаром закрылась дверь.

В рубрике объявлений всех вечерних и утренних газет можно было прочитать следующее:

«ОБРАТИТЕ ВАШУ СТАРУЮ ТЕАТРАЛЬНУЮ АФИШУ В ДЕНЬГИ!

Богатый коллекционер, находящийся в городе с кратковременным визитом, заплатит за предметы для своей коллекции. Страсть всей жизни. Принесите их ему! Неважно, старые или новые! Особенно желательны: программки мюзик-холлов и разных ревю последних сезонов, отсутствующие в коллекции в связи с пребыванием владельца за границей.

Альгамбра, Бельведер. Казино, Колизеум, Д. Л., 15 Франклин-сквер.

Программки принимаются только до десяти часов вечера пятницы. Потом коллекционер уезжает за город»

Глава 19
День казни

В девять тридцать в магазине находились лишь Ломбар и его юный помощник.

Ломбар тяжело опустился на стул, вздохнул и вытер вспотевший лоб. На нем была рубашка с отложным воротничком. Он достал из кармана носовой платок и вытер посеревшее лицо.

– Ты можешь идти, Джерри, – сказал он, – через полчаса я закрываю.

Худой юноша лет девятнадцати подошел к нему.

– Вот тебе пятнадцать долларов за три дня, Джерри, – сказал Ломбар, протягивая ему деньги.

– Завтра я вам не понадоблюсь, мистер? – разочарованно протянул тот.

– Нет, завтра меня уже тут не будет. Хотя я скажу тебе, что надо сделать. Ты можешь продать все ненужные бумаги. За макулатуру ты получишь немного денег.

– Вы хотите сказать, мистер, что усердно покупали все эти бумажки целых три дня, чтобы выбросить их? – удивленно сказал юноша.

– Это выглядит странно, – кивнул Ломбар, – но пока помалкивай об этом.

Юноша ушел. Ломбар знал, что тот считает его сумасшедшим, и не порицал его. Он сам чувствовал себя безумным.

Эта идея была безрассудной с самого начала.

Едва ушел юноша, появилась девушка, Ломбар обратил на нее внимание лишь потому, что она долго смотрела вслед его помощнику. Никого. Ничего. Только девушка. Прохожая. Она посмотрела на дверь и прошла мимо с мимолетным любопытством на лице. На мгновение ему показалось, что она собирается войти.

Тишина закончилась, и пожилой старомодный человек в очках и с невероятно высоким воротничком вошел в магазин. Перед домом его ждала небольшая машина с шофером. Посетитель остановился перед голым столом, за которым сидел Ломбар, и принял столь нарочито торжественную позу, что Ломбар не мог понять – серьезные намерения у этого человека или он хочет его разыграть.

Ломбар целый день ждал посетителей, но ему и в голову не могло прийти, что посетитель может так выглядеть.

– Ах, сэр, – проговорило дрожащим голосом это ископаемое, – вам прямо-таки повезло, что я прочел ваше объявление. Я в состоянии невообразимо обогатить вашу коллекцию. Могу добавить, что во всем городе нет никого, кто мог бы сравниться со мной. У меня есть такие редкости, которые растопят ваше сердце. Начиная от старого «Джефферсона Плейхауза».

– Меня не интересуют программы «Джефферсона Плейхауза», – перебил его Ломбар.

– Тогда «Олимпия».

– Не интересует. Меня не интересует то, что вы принесли. Я уже все купил. Мне нужна всего лишь одна программка «Казино», сезон 1941–1942 годов. Есть она у вас?

– Ах, «Казино»! – воскликнул старик. – Вы говорите, «Казино»? Какое я могу иметь отношение к современным ревю? Я был одним из величайших трагиков американской сцены!

– Я это вижу! – сухо сказал Ломбар. – Боюсь, сделка не состоится.

Старик удалился, презрительно пробормотав: «Казино».

После короткого перерыва появилась старуха, похожая на простую работницу. Ее голову украшала огромная безобразная шляпа, похожая на кочан капусты. Когда он поднял голову, чтобы разглядеть старуху, то заметил все ту же девушку, которая уже проходила мимо магазина. Но этот раз она шла в обратном направлении и снова внимательно заглянула в окна. Однако сейчас она не сразу прошла мимо, а на секунду или две задержалась у окна и даже сделала движение в сторону двери, как будто собиралась войти. Затем, очевидно, увидев, что происходит в магазине, она прошла мимо. Он знал, что с момента первой публикации к нему приковано внимание любопытных. Даже фотографы приходили сюда.

– Это правда, сэр, что вы покупаете старые программы? – проскрипела старуха.

– Конечно, только не всякие. – Ломбар перевел на нее взгляд.

Она поставила на стол свою сумку. – У меня здесь есть кое-что, сэр. Когда-то я сама была хористкой и сохранила все программки с 1911 года. – Она стала дрожащими руками выгружать пачки программ. – Видите, сэр, здесь и я упомянута. Делли Голден, таков был мой псевдоним. Я играла в «Духе Молодости» и…

«Время – величайший убийца, – подумал он. – И время никогда не бывает наказанным».

– Доллар за штуку, – сказал он, не глядя на программки.

– О, мистер! – Он не успел опомниться, как она схватила его руку и стала целовать. На ее глазах выступили слезы. – Я и не думала, что они так дорого стоят!

Они не стоили этого. Они гроша ломаного не стоили.

– О, как я хочу есть! О, как я поем! – Она совсем ошалела от неожиданно свалившегося на нее счастья.

Рядом стояла девушка и ждала, когда та отойдет. Она вошла незаметно. Это была все та же девушка. Он был почти уверен, что это она, хотя оба раза видел ее мельком.

Издали она казалась моложе, чем сейчас, когда стояла так близко. Он внимательнее присмотрелся к ней. Чувствовалось, что совсем недавно она была красива, но красота ушла от нее. В ней чувствовалась своеобразная культура, но сейчас преобладал отпечаток грубости. Она явно опустилась, и, видимо, процесс зашел так далеко, что было бы уже поздно спасать ее. Она явно злоупотребляла алкоголем и вела неумеренный образ жизни, и это наложило отпечаток на лицо. Были видны следы и третьего фактора, – духовной нищеты, какого-то страха или вины. У нее был вид человека, который плохо или нерегулярно питается. Она была в темном платье, но при этом не выглядела овдовевшей женщиной. Ее одежда была неряшлива и давно не знала ни стирки, ни чистки.

Она заговорила. Голос у нее был дребезжащим. При первых же словах до него долетел запах дешевого виски.

Даже легкий, чисто внешний налет культуры покинул ее. Говорила она на самом дешевом сленге.

– Вы еще покупаете программы, или я опоздала?

– Смотря что вы принесли, – осторожно сказал Ломбар.

Она достала из сумки программки музыкальных ревю. Он поглядел в свой список и сказал:

– Я беру их. Семь пятьдесят.

Ее глаза заблестели. Он надеялся, что у нее есть еще что-нибудь. «Неужели кто-то мог быть с такой?» – подумал он.

– Есть еще? – сухо спросил он. – Это ваш последний шанс. Сегодня я закрываю.

Она колебалась. Он увидел, что она перевела взгляд на свою сумку.

– Вы покупаете только одну программу со спектакля?

– Любое число.

– Ну, пока я здесь… – Она еще раз открыла сумку, встав так, чтобы он не мог заглянуть в нее. Затем защелкнула ее и протянула ему программку.

Театр «Казино».

Первая программка за три дня. Он вздохнул и с деланным равнодушием взял ее в руки. Как и все программки, она была выпущена на неделю. «Начало недели– 17 мая», – значилось в ней. Это была ТА неделя. Нужная неделя. Она была действительна и на двадцатое. Он не мог оторвать от нее взгляда. Лишь правый верхний угол был несмятым.

– Вы ходили туда с подругой, – спокойно проговорил он. – Большинство пар покупают две программки, и я, знаете ли, предпочел бы купить обе.

Она внимательно посмотрела на него. Он выдержал ее испытующий взгляд.

– Вы думаете, я их печатаю? – грубо спросила она.

– Я предпочитаю покупать дубликаты по две-три штуки, когда это возможно. Вы ведь были не одна в театре? Что стало с другой программкой?

Она испугалась. Ее глаза подозрительно блеснули, она огляделась, как будто опасалась западни, и даже на два шага отступила.

– Я принесла то, что у меня было. Вы покупаете или нет?

– Я не дам столько денег за одну программку, сколько мог бы дать за две.

Она явно торопилась убраться отсюда.

– Хорошо, раз вы говорите…

Она направилась к двери, торопливо схватив деньги. Он подождал немного, а затем окликнул ее:

– Одну минутку! Могу я попросить вас подойти ко мне? Я кое-что забыл.

Она резко остановилась и обернулась. Он встал из-за стола и направился к ней. Тогда она закричала и бросилась на улицу.

Когда он вышел из магазина, она бежала к ближайшему углу. Затем обернулась и увидела его. Она снова громко закричала и побежала быстрее. Его машина стояла в нескольких ярдах от магазина. Догнать ее на ней не составило труда.

– Вот и все, – сказал он, схватив ее за плечи.

Она не могла говорить. Алкоголь сбил ее дыхание.

– Отпустите меня, – взмолилась она. – Что я вам сделала?

– Почему вы побежали?

– Я вас испугалась. Вы так смотрели на меня…

– Откройте сумку! Откройте, или я сделаю это сам.

– Отпустите! Оставьте меня в покое!

Он не стал тратить времени на споры. Силой вырвав сумку, он открыл ее. Там была еще одна программка. Ломбар выхватил ее и вернул сумку.

На программке была проштемпелевана дата, та самая дата. А программка была измята до основания. На ней не оставалось ни одного ровного места.

Программка Скотта Гендерсона. Программка Скотта Гендерсона, появившаяся в одиннадцатом часу…

Глава 20
Час казни

22.55. Последнее всегда горько. Последние минуты еще горше. Он замерз, хотя погода была теплой, и дрожал, хотя вспотел. Он убеждал себя, что не боится, и старался внимательно слушать капеллана. Но не мог слушать и понимал, что боится. Но кто упрекнет его? Инстинкт жизни берет свое.

Он лег на койку лицом вниз.

Капеллан сидел рядом и гладил его по плечу. Он сам боялся, хотя ему оставалось еще много лет до смерти.

Капеллан читал 23 псалом. «Зеленые пастбища утешают мою душу…» Вместо того, чтобы утешить, он лишь еще больше напугал его. Потом он замолчал.

Жареный цыпленок и вафли, персики и торт лежали нетронутыми. Есть ему не хотелось. Он подумал о сигарете. Вместе с обедом ему принесли две пачки сигарет. Одна пачка была уже пуста, а в другой осталось меньше половины. – Глупо беспокоиться об этом, подумал он. Какая разница, останутся после него сигареты или нет, ведь он-то не сумеет сделать ни единой затяжки. Но он всегда думал об экономии. Бережливость была его жизненной привычкой, а от привычек трудно отвыкнуть даже перед смертью.

– Закури еще, мой мальчик, – сказал капеллан, как будто прочел его мысли.

Он побледнел. Это значит, что у него осталось совсем мало времени.

Он курил лежа, и капеллан продолжал гладить его по плечу. За дверью послышались размеренные шаги. Гендерсон вздрогнул. Сигарета выпала из руки и откатилась в сторону. Капеллан раздавил ее.

Шаги затихли. Он почувствовал на себе чей-то взгляд и, хотя не хотел смотреть в ту сторону, не удержался и поднял глаза.

– Уже пора? – спросил он. Дверь распахнулась.

– Пора, Скотт, – сказал надзиратель.

Программка Скотта Гендерсона.

Он сунул ее в карман и схватил девушку за плечо.

– Вы пойдете со мной!

Она спокойно дошла с ним до машины, но, когда он открыл дверь, стала вырываться.

– Отпустите меня! – Голос ее звенел на всю улицу, – Вы не имеете права! Эй, сюда! Неужели поблизости нет ни одного копа?

– Копы? Вам нужны копы? Да все копы ищут вас! Вы увидите их раньше, чем думаете.

Он впихнул ее в машину и запер за ней дверцу, затем уселся за руль. Она продолжала кричать, но он дважды ударил ее по лицу. Она замолчала.

– Я никогда еще не обращался так с женщинами, – сказал он. – Но вы же не женщина. Вы – просто дерьмо в женском обличье. – Он включил мотор, и они поехали вдоль улицы. – Ведите себя спокойно, так будет лучше для вас.

– Куда вы меня везете? – пробормотала она.

– А вы не знаете?

– К нему, да? – покорно спросила она.

– Да, к нему. Так сказать, гуманизм с позиции силы. Вы должны спасти невинного человека от смерти, для чего необходимо рассказать все, что вы знаете.

– Я так и думала, – она опустила голову. – Когда это должно случиться?

– Сегодня ночью.

Он увидел, как ее глаза широко раскрылись.

– Я не знала, что это случится сегодня ночью, – прошептала она.

– Ничего, главное, что я вас наконец-то нашел. Красный свет светофора остановил их. Он вытер вспотевшее лицо. Она сидела прямо и смотрела перед собой. Рядом не было ни одной машины. Он видел в зеркале ее лицо. Она о чем-то думала.

– Наверное, у вас в душе – пустота, – сказал он.

– Посмотрите на меня, – с неожиданной энергией ответила она. – Разве я мало выстрадала? Почему я должна думать о том, что с кем-то случится сегодня ночью? Кто он для меня? Они убьют его сегодня ночью… Но я уже убила себя! Я мертва, слышите, мертва. В машине рядом с вами сидит труп…

Ее голос звучал, как стон раненого животного.

– Иногда во сне я видела кого-то, у кого есть прекрасный дом, любящий муж, деньги, прекрасные вещи, друзья, безопасность. Да, да, выше всего – безопасность. Мне казалось, что так будет продолжаться всегда. И я не могла поверить, что это была я. И, однако, в пьяных грезах понимала, что это – я. Знаете, как бывает… Вы знаете, что значит быть выброшенной на улицу? Да, буквально выброшенной – в два часа ночи, без вещей, без всего, а слугам приказано не впускать вас в дом. Первую ночь я просидела на скамейке в парке. На следующий день одолжила у своей бывшей горничной пять долларов и сумела снять комнату.

– Почему вы сразу не объявились? Если вы уже потеряли все, то что же вы теряли от этого?

– Его власть надо мной не кончилась, Он предупредил меня, что, если я раскрою рот, сделаю что-нибудь, что бросит тень на его имя, он поместит меня в больницу для алкоголиков. Он легко мог бы это сделать, потому что пользуется влиянием и у него есть деньги. Я бы никогда оттуда не вышла.

– Все это непростительно. Вы должны были знать, 'что мы ищем вас, не могли не знать этого! Вы должны были знать, что этого человека приговорили к смерти. Вы просто струсили, вот что! Но если вы никогда не были порядочной женщиной, если вы в своей жизни не сделали ничего порядочного, то сейчас у вас есть шанс исправиться. Вы должны все рассказать и спасти Скотта Гендерсона.

Она помолчала, потом медленно повернула к нему голову.

– Да, – сказала она. – Теперь я хочу сделать это. Видимо, я была слепа все эти месяцы и не думала о нем. Теперь я буду рада поступить порядочно.

– Да, – мрачно кивнул он. – В котором часу вы с ним встретились в баре?

– Судя по часам, было десять минут седьмого.

– Вы скажете им об этом? Вы поклянетесь?

– Да, – сказала она устало. – Я скажу им это и готова поклясться.

– Бог простит вас за все, что вы принесли этому человеку! – пробормотал он.

А потом она стала дрожать. Сперва он даже удивился, глядя на нее в зеркальце. Он никогда не видел, чтобы человек так дрожал. Он не разговаривал с ней, только смотрел в зеркальце.

– Вам нечего бояться, – успокаивал он ее. – Как только вы им расскажете…

Они ехали молча. Потом она неожиданно спросила:

– Куда вы меня везете? Ведь здание уголовного суда мы уже проехали?

– Я везу вас к месту казни, – ответил он. – Это ускорит дело.

– Значит, все же правда, что сегодня ночью…

– Конечно. Это должно случиться в ближайшие полтора часа. Мы должны успеть.

Теперь они уже ехали по окраине города. Вокруг было темно, и лишь фары автомобиля выхватывали из темноты деревья.

– Но, допустим, что-то нас задержит. Например, лопнет шина. Не лучше ли позвонить по телефону?

– Я знаю, что делаю. Вам нечего беспокоиться.

– Да, да, – вздохнула она. – Я ослепла. Я слепая. Теперь я вижу разницу между сновидением и жизнью.

– Полное исправление, – раздраженно сказал он. – За пять месяцев вы пальцем не шевельнули, чтобы помочь ему. А сейчас, за последние пятнадцать минут, вдруг начали испытывать беспокойство.

– Да, – покорно согласилась она. – Вам это трудно понять. Насчет моего мужа и его угрозы поместить меня в больницу для алкоголиков. Вы заставили меня взглянуть на это с другой стороны. – Она откинулась, на спинку сиденья и впервые немного расслабилась. – Мне тоже надоело быть трусихой, – сказала она с неожиданной силой. – Я хочу совершить хоть один храбрый поступок в жизни.

Далее они снова ехали молча.

– Будет ли достаточно моего клятвенного показания для его спасения? – вдруг спросила она с беспокойством.

– Для отсрочки казни этого будет достаточно. Остальное завершат адвокаты.

Неожиданно она заметила, что машина повернула на развилке налево и скорость уменьшилась.

– В чем дело? – удивилась она. – Я думала, что к Государственной тюрьме ведет северная дорога. А вы…

– Здесь короче, – кратко ответил он. – Я хочу выиграть время. – Он помолчал. – Я везу вас туда, где у вас будет много времени.

Теперь в машине их было не двое. В мрачном молчании появился третий и уселся между ними. Это был холодный отчаянный страх, невидимые руки которого охватили женщину и заставили ее похолодеть.

Вокруг было абсолютно темно. Дорогу освещали лишь фары их машины. Молчание длилось уже десять минут. Мрачной неопределенной массой по сторонам дороги возвышались деревья. Как-то странно завывал ветер: будто предупреждал их об опасности. Их отражения в ветровом стекле казались призрачными.

Он снова сбавил скорость, чтобы было удобнее лавировать между деревьями. Колеса скользили по мокрым листьям, ветви кустарников хлестали по стеклам. Деревья казались сверхъестественными существами.

– Что вы делаете? – прошептала она. Страх обручем сжал ее горло, и она едва могла пошевелить языком. – Я не понимаю, что вы делаете… Для чего все это?

Внезапно они остановились. Звук тормозов стих. Он выключил двигатель. Наступила тишина. Тихо было и внутри, и снаружи. Они сидели в. машине неподвижно. Он, она и страх. Двигались лишь пальцы его руки, все еще лежавшие на рулевом колесе, медленно двигались, как будто играли на пианино.

Она повернулась и вдруг набросилась на него с кулаками.

– Что это? – Да скажите же что-нибудь! Вы слышите! Скажите мне хоть что-нибудь! Вы слышите? Скажите мне хоть что-нибудь! Не сидите как истукан! Почему вы остановились?

– Выходите! – Он ударил ее в подбородок.

– Нет! Что вы делаете? Нет! – Она со страхом уставилась на него.

Он наклонился над ней и отпер дверь.

– Выходите.

– Нет! Что вы хотите сделать? Я вижу по вашему лицу…

Он толкнул ее, и через мгновение оба стояли возле машины на груде листьев. Он с грохотом захлопнул за собой дверцу машины. Они находились среди мокрых и мрачных деревьев.

– Идемте, – сказал он и схватил ее за локоть, чтобы быть уверенным, что она идет.

Они шли в темноте, скользя по листьям. Она повернула голову, вглядываясь в его лицо. Но оно было удивительно спокойным и ничего не выражало.

Они молчали, пока огни фар машины не сделались едва различимыми. На границе света и тьмы он отпустил ее руку. Она по инерции прошла вперед, и он резко остановил ее.

Он достал сигареты и предложил ей. Она пыталась отказаться, но он настоял, чтобы она закурила:

– Вам лучше закурить! – Он прикурил сам и дал ей. Во всех его жестах было что-то ритуальное: вместо того, чтобы успокоить, он все больше пугал ее. Она сделала затяжку, и сигарета выпала из ее руки. Он из предосторожности затоптал ее ногой, хотя сигарета упала на мокрые листья.

– Всё, – сказал он. – Теперь идите и садитесь в машину. Ждите меня. И не оглядывайтесь, идите прямо вперед!

Или она не поняла его, или ужас сковал все ее тело, но она не могла сдвинуться с места. Он повернул ее лицом к машине и слегка подтолкнул. Она сделала несколько неуверенных шагов.

– Идите вперед, прямо к машине, – сказал он. – Идите и не оглядывайтесь.

Она была женщиной, и женщиной крайне испуганной. Замечание, которое он сделал, возымело обратный эффект: она потеряла голову.

Он уже держал в руке пистолет, хотя еще не до конца продумал свои действия. Его молчание испугало ее, и она бросилась к нему.

Пронзительный крик, крик раненой птицы, нарушил тишину и замер где-то среди деревьев. Она старалась приблизиться к нему, как будто это могло стать гарантией ее безопасности.

– Стойте! – сурово приказал он. – Я хочу облегчить вашу участь, так что идите и не оборачивайтесь.

– Нет! Не надо! Зачем? – Она заплакала. – Я же вам сказала, что скажу им все, что вы хотите. Я же обещала! я…

– Нет, – перебил он с ужасающей холодностью. – Вы ничего никому не скажете, и я заставлю вас убедиться в этом. Вы скажете это ему самому, когда через полчаса встретитесь в другом мире. – Он поднял пистолет.

На фоне огней машины она представляла собою отличную мишень. Обезумев от страха, она не могла сдвинуться с места. Как кролик перед удавом, стояла она перед ним и не отрывала взгляда от медленно поднимавшегося пистолета.

Конец.

Грохот выстрела замер в кронах деревьев. Но она продолжала кричать.

Должно быть, он промахнулся, хотя они стояли очень близко друг от друга. Дымок из ствола не шел, но выяснить причину этого он не успел. В свете фар что-то блеснуло, и он был отброшен в сторону. Потом он осознал, что пистолет лежит у ее ног на мокрых листьях, а его самого кто-то прижал к дереву.

Из темноты возник мужской – силуэт. Человек с поднятым пистолетом подошел к Ломбару. В мертвой тишине голос его прозвучал громко и отчетливо:

– Вы арестованы за убийство Марселлы Гендерсон!

Он поднес что-то ко рту, и громкая трель свистка нарушила тишину, затем снова воцарилась тишина. Барчесс вернулся к ней поднял с колен.

– Я все знаю, – успокаивающе сказал он. – Теперь все уже позади. Вы сделали свое дело: спасли его. Остальное сделаю я, а вы поплачьте. Вам станет легче.

– Я ничего не хочу сейчас. Уже все прошло. Я только… я только не думала, что кто-то может быть здесь в такое время…

– За вами не следили, это было очень трудно. – К ним подъехала другая машина. – Но я все время был С вами. Знаете, где? Я сидел в багажнике. Влез туда, как только вы вошли в магазин.

Он повысил голос и крикнул в сторону группы людей, стоящих у деревьев:

– Грегори и остальные здесь? Поезжайте обратно, не стоит терять здесь время. По дороге подъедете к ближайшему телефону и позвоните окружному прокурору. Мы тоже через несколько минут двинемся. Передайте, что я задержал некоего Джона Ломбара, который признался в убийстве миссис Гендерсон, и что мне нужен ордер.

– У вас нет доказательств, – сказал Ломбар, морщась от боли.

– Нет? Зачем мне больше того, что вы сами дали? Я захватил вас в тот момент, когда вы собирались хладнокровно убить девушку, которую никогда в жизни не видели. Что вы могли иметь против нее, кроме того, что она могла спасти Гендерсона? Почему вы хотели ее убить и помешать ей спасти его? Потому, что это спасение было бы опасным для вас. Вот и доказательство.

– Вам нужна помощь? – спросил полицейский дорожной службы.

– Отведите девушку в машину. Она еще не вполне пришла в себя, за ней нужно присмотреть. А о парне я сам позабочусь.

– А кто она?

– О, настоящий человек, – ответил Барчесс. – Это Девушка Скотта Гендерсона. Она лучше всех нас.