Текст книги "Девиантный рыцарь (ЛП)"

Автор книги: Трейси Лоррейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Я должна отпустить вас повеселиться, – говорю я, когда становится ясно, что они упускают то, над чем ребята смеются некоторое время спустя.

– Мы скучаем по тебе, Эм, – надув губы, говорит Стелла.

– Ты пьяна, ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

– Я делаю. Я скучаю по тебе. С тех пор все пошло по-другому… да. Ты же знаешь, что я тебя совсем не виню, верно? – Невнятно произносит она.

– Я знаю, – говорю я, проглатывая комок, который подступает к моему горлу.

Я бы никогда не предала ее, никогда. Но, тем не менее, чувство вины все еще присутствует.

– Все круто, я обещаю.

Она улыбается мне, озабоченно наморщив лоб.

– Ладно. Мы вместе празднуем Новый год. Хорошо?

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Наслаждайся своей ночью. Убедись, что Себ преподнесет тебе кричащий рождественский подарок, – подмигиваю я.

– Уже подарено несколько раз, Эм, – кричит откуда-то Себ, заставляя Стеллу улыбнуться.

– Он не лжет. Он разбудил меня с—

– Ладно, я ухожу, – говорю я в спешке. – Пока.

Я тыкаю пальцем в экран и делаю долгий вдох, при этом мои плечи опускаются.

Глава 21

ТЕО

Я ненавижу поражение в ее позе, когда она вешает трубку.

Часть меня думает, что она этого заслуживает. Но есть большая часть, которая в это не верит, которая хочет ее утешить.

Она несколько секунд неподвижно сидит в темноте, прежде чем я встаю со стула и заползаю на кровать позади нее.

Ее позвоночник выпрямляется в ту секунду, когда она чувствует меня, но она не оборачивается и не пытается разорвать меня на части, когда обнаруживает, что я подслушивал.

Запустив пальцы в ее мягкие волосы, я наклоняю ее голову в сторону и провожу носом по гладкой колонне ее шеи.

– Я думала, ты дома, играешь со своими братом и сестрами, – шепчет она, звуча так же удрученно, как и выглядит.

– Они спят. И я могу придумать гораздо лучшие способы провести рождественскую ночь, чем тусоваться с родителями.

– Может быть, тусоваться с друзьями.

– Может быть. – Она дрожит, когда я провожу губами по ее нежной коже. – Ты солгала им, – заявляю я, ясно давая понять, что я слушал каждое слово.

– Правда? – Спрашивает она, уже немного задыхаясь.

– Да. Ты сказала Стелле, что все было круто. Это не так, не так ли?

Мои губы касаются раковины ее уха, пока я жду ее ответа.

– Ты все еще не веришь, что я не имею к этому никакого отношения? – В ее голосе звучит боль.

– Не имеет значения, что я думаю. Ты заботишься о своих друзьях.

Она выдыхает. – Верно. Мне было наплевать, что ты думаешь.

– Теперь я знаю, что ты лжешь, – шепчу я ей на ухо.

– Это действительно не имеет значения, не так ли? – Спрашивает она.

– Почему?

– Ты веришь во что хочешь. Ты парируешь все, что считаешь неправильным. Если ты решишь, что я действительно представляю угрозу, ты уничтожишь меня, как Джокера. Как Джонаса.

Я вздрагиваю, когда образ, который формируют ее слова, заполняет мои глаза.

Эмми на полу с пулевыми отверстиями в теле или, что еще хуже, в одной из папиных камер пыток.

Я безжалостен. Я делаю то, что нужно делать с людьми, которые причиняют нам зло. Я делал это снова и снова. Больше, чем я рад признаться. Но мог ли я сделать это с ней?

У меня кровь стынет в жилах.

Мне даже не нужно об этом думать. Я знаю ответ. И я боюсь, что, если дойдет до этого, мой отказ может разрушить все, чему папа обучал меня на протяжении многих лет.

Я сглатываю. Тяжело.

– Ты думаешь, я хочу тебя убить?

Дрожь пробегает по ней, но она молчит несколько секунд.

– У меня повторяющийся сон, в котором ты делаешь, – тихо признается она. – Точно так же, как Стелла убила Джокера. Только я на его месте, а ты был на ее месте.

– Есть ли причина, по которой я хотел бы убить тебя, Эмми?

Она качает головой. – Н-нет. Клянусь тебе, я не знала о Джокере.

– Я знаю, – говорю я ей. – Я верю тебе. – И я верю. Я вижу, как много Стелла значит для нее. Если бы она знала, что что-то не так, я искренне верю, что она предупредила бы нас об этом. Я также вижу вину, которую она несет в себе, что она не знала и поэтому не могла остановить это. Но я мало что могу сделать, чтобы помочь с этим. Это то, с чем ей придется смириться в свое время.

– П-правда?

Переместившись так, чтобы я оказался на заднице, я вытягиваю ноги, прижимая ее между бедер и обнимая одной рукой за талию, прижимая ее спиной к себе спереди.

– Я верю. Но мне нужно знать, есть ли что-нибудь еще, Эм.

– Что ты имеешь в виду? – Спрашивает она в замешательстве, и я знаю, что, если бы я развернул ее, я бы обнаружил, что ее красивое лицо омрачено хмурым взглядом.

– Я имею в виду, есть ли что-нибудь, что ты скрываешь от меня?

– Что? Нет, конечно, нет. Например, что?

– Все, что угодно, – говорю я.

Она делает паузу, размышляя. – Ты все еще смотришь на клуб? Ты думаешь, я замешана во что-то еще?

– Мои друзья, моя семья. Они для меня все, Мегера. Было бы наивно с моей стороны не спросить.

Ее плечи напрягаются, возвращается ее обычная борьба.

– Ты действительно невысокого мнения обо мне, не так ли? Я не лгу тебе. Если бы я что-то знала, что угодно, я бы тебе сказала. Ну, может быть, не тебе. – Я знаю, что она закатывает на меня глаза, и я не могу не улыбнуться. – Но Стелле. Калли.

– Хорошо, – выдыхаю я, позволяя своим губам еще раз коснуться ее шеи. Она снова расслабляется, пока следующее слово не срывается с моих губ. – Но…

– Господи, Тео.

– Но, – продолжаю я. – Если я обнаружу, что ты лжешь мне, тогда я сделаю все возможное, чтобы защитить тех, кого я люблю.

– Верно. Конечно. – Она пытается вырваться из моей хватки, но моя рука напрягается вокруг нее, пальцы сжимаются в ее волосах, чтобы удержать ее на месте.

– Не убегай от меня, Мегера.

– Это именно то, что я должна делать. Ты гребаный псих, Тео. Ты знаешь это, верно?

Мой единственный ответ – усмехнуться, потому что, черт возьми, она не знает и половины этого.

– Как ты узнал, где я? – Спрашивает она, как и прошлой ночью.

– Я выследил тебя, – заявляю я, как будто это не очевидно.

Ее голова опускается, когда она смотрит на свой телефон.

– Верно. Конечно. – Протягивая руку, она кладет его на тумбочку. – Думаю, я получу новый.

– Если ты думаешь, что это помешает мне найти тебя, то ты действительно недооцениваешь меня.

– Ты говоришь, что веришь мне. Я же говорила тебе, что больше ничего нет. Чего ты хочешь от меня?

– Вопрос на миллион долларов, – говорю я, облизывая линию на ее шее.

– Очевидно, что это не секс, иначе ты бы уже трахнул меня.

– Может быть, я просто веду себя как джентльмен.

Она насмехается над моими словами.

– Да, может быть. Извините меня. – Она кладет руки мне на колени и толкает. На этот раз я ее отпустил.

– Ты не должен быть здесь. Ты должен быть дома со своими друзьями. – От мрачного выражения ее лица у меня болит в груди.

Сегодня Рождество. Это должен быть один из самых счастливых дней в году.

– Что, если я хочу быть здесь?

– Ты ненавидишь меня, Тео. Почему ты хочешь быть здесь? – Она отмахивается от меня и проскальзывает в ванную.

Звук включающегося душа привлекает мое внимание, и я встаю с кровати, следуя за ней.

Она оставила дверь открытой, так что я могу воспринять это только как приглашение.

Прислонившись плечом к дверному косяку, я наблюдаю, как она снимает с себя одежду и встает под струю, совершенно не обращая внимания на то, что я наблюдаю за ней. За каждым дюймом ее тела.

Ее волосы собраны на макушке, чтобы они оставались сухими, и она быстро покрывает свое аппетитное тело пеной и смывает ее.

Слишком быстро она тянется за полотенцем и оборачивает его вокруг себя, прячась от меня.

– Извините меня, – говорит она, подходя ко мне, ее глаза прикованы к моей груди, пока она ждет, когда я отойду с ее пути.

– Эмми, – говорю я, ожидая, когда она поднимет на меня взгляд.

Когда она этого не делает, я протягиваю руку и беру пальцами ее за подбородок, заставляя ее встретиться со мной взглядом.

У меня перехватывает дыхание при виде ее слез.

– Что это?

Она качает головой. Движение настолько неуловимое, что, если бы я не прикасался к ней тогда, я бы никогда не узнал, что это произошло.

– Сегодня. Это… это был долгий день.

Мои глаза сужаются, как будто я смогу прочитать причину ее печали в ее глазах, но я не могу. Она закрыта.

– Поговори со мной, – тихо прошу я.

– Чтобы ты мог использовать это против меня позже? Я пас, спасибо. Тебе следует просто уйти.

Она пытается проскользнуть мимо меня, но я ничего этого не потерплю.

Опуская руку, я обхватываю пальцами ее горло и прижимаю ее к стене ванной.

– Я никуда не уйду, – грубо говорю я ей, прежде чем сделать то, о чем, я знаю, пожалею, но мне нужно убрать этот взгляд из ее глаз. Мне нужно дать ей еще на чем-то сосредоточиться.

Электрический разряд, пронзающий меня, не похож ни на что, что я когда-либо испытывал раньше, и это заставляет мою кровь мгновенно раскаляться докрасна, когда мои губы касаются ее.

Несколько секунд она не двигается, слишком ошеломленная, почти как я, но теперь, когда я здесь, я так легко не сдамся.

Мои губы касаются ее губ, умоляя ее ответить.

Когда она это делает, мои колени, черт возьми, чуть не подкашиваются от облегчения.

Все начинается мягко, невинно, и это не похоже ни на что, что я когда-либо чувствовала раньше.

Ее печаль и отчаяние проникают в меня, и я хотел бы избавиться от них или, по крайней мере, помочь взвалить на себя этот груз.

Я облизываю ее нижнюю губу. Они слегка расступаются, и я максимально использую эту возможность. Но в ту секунду, когда мой язык сталкивается с ее, ее руки опускаются мне на грудь, и она отталкивает меня назад.

– Нет, – выдыхает она, снова опуская глаза. – Я не буду этого делать. Я не позволю тебе сделать это.

Прежде чем я успеваю собраться с мыслями, она уходит, оставляя меня одного в своей ванной.

Когда я нахожу ее, она натягивает мою рубашку, ту, которую украла в ночь похорон мамы Себа, и выбрасывает полотенце.

– Я знаю, ты хочешь меня, – говорю я, наблюдая, как она пересекает комнату к кровати.

– Да. У тебя хороший член. А вот остальное в тебе – не так сильно.

– Эм, – выдыхаю я.

– Что? Ты вдруг захотел трахнуть меня? Чтобы сделать все это лучше? Ты – половина гребаной проблемы, – лжет она.

– Я тебе не верю. Я не думаю, что у меня хватит сил заставить тебя плакать.

Она усмехается. – Ты чертовски правильно понял. Ты для меня никто, Тео. Просто жаждущий власти, высокомерный придурок, который получает удовольствие, преследуя меня и наблюдая, как я сплю.

Мои глаза расширяются, но я не знаю, почему я шокирован ее словами. В конце концов, это правда. На самом деле, они лишь приоткрывают поверхность истины.

Она так многого не знает. Так много, что она возненавидит меня за это. Даже больше, чем она делает сейчас.

Скидывая обувь, я натягиваю толстовку через голову – к ее большому ужасу – и заползаю к ней на кровать. Несмотря на мою потребность быть ближе к ней, я остаюсь поверх одеяла.

– У тебя был плохой день? – Спрашиваю я, подпирая голову кулаком и глядя на нее сверху вниз.

Она долго молчит, и я начинаю думать, что она не собирается отвечать.

Я так сосредоточен на ее неглубоком дыхании, что, когда она все-таки заговаривает, это пугает меня.

– Это был хороший день, – говорит она, но слова не имеют никакого веса.

Она смотрит в потолок, смаргивая слезы, которые угрожают пролиться.

Я, наверное, последний человек, перед которым она хотела бы плакать, и хотя это чертовски извращенно, я хочу, чтобы она это сделала.

Почему?

Потому что я хочу, черт возьми, снова собрать ее воедино.

Да. Облажался.

– Это просто… – продолжает она после долгого, тяжелого молчания. – Это глупо, – вздыхает она, отметая все, что ее беспокоит.

Дотягиваясь до ее руки, я переплетаю свои пальцы с ее. – Это не глупо, если это заставляет тебя грустить, – честно говорю я ей.

– Я… У меня никогда не было Рождества, на котором я хотя бы не поговорила бы со своей мамой, – говорит она в спешке, как будто скорость помешает мне это услышать.

Но этого не происходит, и моя грудь сжимается, зная, что прямо сейчас я часть ее боли.

– Она тебе не звонила? – Спрашиваю я, съеживаясь от своего вопроса.

Она качает головой.

– Мне должно быть все равно, – бормочет она, прежде чем, наконец, встретиться со мной взглядом. – И мне действительно не следовало бы рассказывать тебе об этом.

– Кому еще ты собираешься рассказать? – Я спрашиваю.

Ее отец, вероятно, со своей новой женой, а ее друзья бездельничают дома.

Грустный и горький смех срывается с ее губ.

– Черт, я жалкая.

Она закрывает глаза рукой, отгораживаясь от мира.

– Скучать по своей маме – это не жалко, – говорю я ей.

– Она дерьмовая мама. Она не заслуживает того, чтобы я скучала по ней.

– Хотя легче сказать, чем сделать, да?

– Что ты можешь знать об этом? Твоя мама потрясающая.

Я быстро втягиваю воздух при напоминании о том, что они встречались. Что она проводила время с самыми близкими мне людьми, и по какой-то гребаной причине они все, блядь, любят ее. После одной встречи.

– Да, – признаю я. – Она такая, несмотря на все, через что папа заставил ее пройти.

– О?

– В этом нет ничего серьезного или скандального, как в случае с родителями Тоби и Стеллы. Но быть замужем за боссом сопряжено с определенными трудностями.

– Я могу только представить.

Ты можешь?

– Расскажи мне о своей маме, – прошу я, нежно сжимая ее руку, надеясь, что это ободрение, в котором она нуждается, чтобы открыться.

Ее губы приоткрываются, чтобы ответить, но прежде чем произносятся какие-либо слова, она снова закрывает их. Она двигает рукой, и ее глаза находят мои.

– Почему? Почему тебя это волнует?

Я пожимаю плечами. – Без причины. Но я здесь и готов выслушать.

От моего ответа между ее бровями образуется глубокая складка.

Она мне не доверяет, и я ее не виню. Но я готов приложить некоторые усилия, чтобы изменить это.

– Я не знаю, что я могу тебе сказать такого, о чем ты, вероятно, еще не догадался. Ты знаешь, где я выросла. Ты должен знать, каково там.

– Да, – соглашаюсь я.

– Моя жизнь состояла в том, чтобы уворачиваться от дилеров, сутенеров и всего, что было между ними. Противоположность вашей привилегированной жизни.

– У меня были недели, когда я выживала на заплесневелом хлебе и сомнительно мутной воде. Мама целыми днями не показывалась, даже когда я была слишком мала, чтобы меня оставляли одну.

– Почему твой отец не забрал тебя оттуда?

– Он не знал. Особенность моей мамы в том, что она мастер скрывать, какая она дрянь. Папа знал, что это было дерьмо, но она никогда не позволяла ему увидеть правду.

– Ты мог бы сказать ему.

– Ты думаешь, у нее не было рычагов давления на меня? – Она закатывает глаза так сильно, что, должно быть, это причиняет боль.

– Она шантажировала тебя? – Я предполагаю.

– В значительной степени. Я не чувствовала, что у меня был выбор. Я всегда ненавидела ее, но она моя мама, понимаешь? Это… это полный пиздец. Но я не хотела терять ее, независимо от того, в какое дерьмо она превратила мою жизнь.

– Я всегда надеялась, что ей станет лучше. Она пообещала мне это невероятное будущее, где она получит хорошую работу, вытащит нас из ада. Но, очевидно, все это было чушью собачьей.

– Ей там нравилось. Она могла бы получить свою дозу на каждом углу и найти парней, которые убедились бы, что она может позволить себе заплатить всем дилерам.

– Она обычно выкидывала фокусы, пока ты была там?

Горький смешок срывается с ее губ.

– Конечно, она это сделала.

Между нами воцаряется тишина. У меня миллион вопросов о ее жизни до того, как она появилась в Найтс-Ридж, но я проглатываю их, либо слишком боясь узнать правду, либо подозревая, что она даже не захочет отвечать.

И если бы она это сделала, я знаю, что это закончилось бы тем, что я убил бы ответственную за это женщину.

Однако мой главный вопрос… Действительно ли Эмми так же ненадежна, как и ее мать, или ее мать бросает ее под автобус?

Я хочу сказать, что это последнее. Но, как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.

Просто посмотри на меня и моего отца. Две горошины в стручке. Он обучил меня быть его идеальным солдатом, его идеальным наследником. Кто сказал, что Кора не сделала то же самое с Эмми?

Потому что она не так уж хорошо врет, – говорит тихий голосок.

– Она причинила тебе боль? Они когда-нибудь причиняли тебе боль? – спрашиваю я в конце, желая знать, есть ли на свете еще какой-нибудь ублюдок, которому нужно преподать урок.

– Почему, что бы ты с этим сделал?

– Убил бы их, – выплевываю я, не сбиваясь с ритма.

Ее глаза расширяются от шока, губы открываются и закрываются, поскольку она не может найти ответа.

В конце концов, она просто качает головой.

– Возможно, большую часть своего детства я был невежественна, но все вокруг меня знали, кем был мой отец. Кем был мой дедушка. К счастью, никто не поднял на меня руку.

– Хорошо, – говорю я, хотя не могу избавиться от чувства легкого разочарования. Как лучше заставить ее доверять мне, чем убить того, кто причинил ей зло? – Как ты думаешь, куда она ушла? – Я рискнул спросить.

Она пожимает плечами. – Сбежала со своим сутенером? Ее дилером? Мертвая где-нибудь в канаве? Кто, черт возьми, знает? Где бы она ни была, она явно забыла, что я когда-либо существовала.

– Я уверен, что это неправда, – шепчу я. Ее мать не забыла ее, потому что пытается свалить на нее свои преступления.

Блядь. Я действительно надеюсь, что Эмми не замешана во всем этом.

Этого не может быть. Она просто, блядь, не может быть.

– Тео? – В конце концов произносит она. Прошло так много времени, что я начал задаваться вопросом, не заснула ли она.

– Да?

– Ты можешь быть честен со мной хоть раз?

– Я могу попробовать.

– Почему ты на самом деле здесь? Почему ты на самом деле пробирался ночью в мою спальню и наблюдал, как я сплю, и… – Она замолкает, заставляя меня задуматься, поняла ли она, чем я занимаюсь. Ну, кроме слежки за ней, конечно.

– Потому что я должен, – честно отвечаю я.

Ее брови морщатся.

– Потому что находиться где-то еще кажется неправильным.

– Эт—

– Мне жаль твою маму, Эм. Ты заслуживаешь лучшего.

Обхватив ее подбородок, я снова прижимаюсь губами к ее губам, чтобы повторить попытку поцелуя.

На этот раз, когда я раздвигаю ее губы и облизываю ее язык, она не пугается. Вместо этого она наклоняется ко мне, обхватывая руками мою спину и придвигая нас ближе друг к другу.

Это самый болезненный вид ада, потому что я этого не заслуживаю. Все это.

Глава 22

ЭММИ

В тот момент, когда я прихожу в себя на следующее утро и понимаю, что меня не держат крепко, как перед тем, как я заснула, я протягиваю руку, пытаясь найти его. Только меня встречает холодная, пустая кровать.

– Черт, – выдыхаю я, перекатываясь на кровать, подавляя разочарование, которое угрожает поглотить меня.

Я знала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Если бы я не помнила, как его губы касались моих, я бы сказала, что все это мне приснилось.

Но я знаю, что это не так.

Поднося палец к своим все еще опухшим от поцелуя губам, я помню каждую секунду.

То, как он так нежно прижимался ко мне, слова, которые он шептал мне на ухо, говоря мне, что я заслуживаю большего, чем то, что дала мне мама, что я стою большего.

Было странно слышать эти слова из его уст. И не только потому, что я не думаю, что я когда-либо слышала, чтобы кто-нибудь говорил мне это раньше, но они так расходились со всем, что он когда-либо говорил мне.

Какая-то часть меня не хочет верить, что он имел в виду их, но потом я вспоминаю взгляд его сверкающих зеленых глаз, и у меня болит в груди.

Он имел в виду их.

Я просто… Я просто не понимаю перемен.

Это ударило меня по голове, но я была бессильна, кроме как принять его слова, его прикосновения, его поцелуй.

Вот почему сегодня утром так больно, что он ушел.

Как будто все это было плодом моего воображения.

Я тянусь к своему телефону, и мое сердце падает в груди в ту секунду, когда я бужу его и нахожу сообщение от него.

Его светлость: Мне жаль, что мне пришлось уйти. Я собирался разбудить тебя, чтобы попрощаться, но ты выглядела такой красивой во сне. Мне нужно работать сегодня вечером. Я не знаю, доберусь ли я туда, но я хочу, чтобы ты была у меня дома завтра вечером, когда я освобожусь.

Я скриплю зубами от его требований, но не могу отрицать, что мои бедра не сжимаются при мысли о возвращении в его квартиру. Хотя, перечитывая это снова, все, что я вижу, это то, что его сегодня здесь не будет. Я не должна быть разочарована, но…

Я делаю глубокий вдох. Что, черт возьми, этот засранец со мной делает?

Я ненавижу его. Я не должна хотеть, чтобы он был рядом со мной.

Или, по крайней мере… Я должна его ненавидеть.

В нем есть все, что мне не нравится в парнях. Все мои недостатки в одном сексуальном, подтянутом, грязном пакете.

– Ах, – жалуюсь я, закрывая лицо руками.

Он пробирается под мою кожу, и я боюсь, что мне это может действительно понравиться.

Мне требуется больше времени, чем следовало бы, чтобы придумать ответ.

Как бы отчаянно я ни хотела согласиться встретиться с ним завтра вечером, я также не хочу быть той девушкой.

Эмми: У меня уже есть планы.

Это ложь. У меня абсолютно ничего не запланировано, хотя я уверена, что могла бы, если бы попросила Калли или Стеллу что-нибудь сделать.

Его светлость: Отмени их. Это не было предложением.

Желание захлестывает меня от его тона. Мне кажется, что его глубокий голос произносит слова в моих ушах, и моя кожа покрывается мурашками.

– Черт возьми, Чирилло, – бормочу я себе под нос.

Эмми: Посмотрим.

Я кладу телефон, готовый встать, чтобы посмотреть, что принесет день, но он снова загорается, когда я встаю.

Его светлость: Так и будет.

Я не открываю сообщение, чтобы показать, что я его прочитал, просто чтобы вывести его из себя, потому что я знаю, что его контролирующая, одержимая задница возненавидит это.

С самодовольной ухмылкой, играющей на моих губах, я направляюсь в ванную, хотя в ту секунду, когда я оказываюсь в дверях, все, что я вижу, это то, как он прижимает меня к стене, пытаясь поцелуем прогнать мою печаль.

Черт. Прошлой ночью я была жалкой.

Мысленно я подтягиваю свои трусики для большой девочки и запихиваю всю свою боль и уныние на маму обратно в стальное хранилище, которому оно принадлежит.

Я говорю себе, что это было просто потому, что было Рождество. Это сделало меня такой сентиментальной и жалкой. Сегодня, при суровом свете дня, я знаю, что мне лучше без ее испорченности токсичности в моей жизни. Мне лучше без поместья Ловелл и придурков, которыми я была окружена, портящих мое существование.

Но даже зная все это, глубоко внутри меня все еще живет маленькая девочка, которая просто хочет свою маму. И я боюсь, что это никогда не пройдет.

Или, может быть, мне просто нужно понять, что она больше не хочет меня. Или что она мертва.

Если бы у меня был шанс попрощаться, в какой бы форме это ни было, возможно, все это было бы проще.

Качая головой, я снимаю с себя рубашку Тео и снова вхожу в душ, но это далеко не так приятно, как когда его глаза были сфокусированы на моем теле.

***

– Святое дерьмо, Титч. Что, черт возьми, ты делаешь? – Я визжу, крепче обхватывая полотенце вокруг тела. – Что, если бы я была голой?

Он слегка бледнеет, но его прищуренные, злые глаза не отрываются от моих.

– Я думаю, нам нужно немного поболтать, – холодно заявляет он.

Мое сердце падает, кровь стынет в жилах.

Есть пара вещей, о которых он мог бы захотеть поговорить со мной, которые могут вызвать этот взгляд в его глазах, и ни одна из них не хороша.

– Есть ли шанс, что я могу быть одета для этого? – Язвлю я.

– Я подожду, – говорит он, откидываясь на спинку стула, на котором обычно сидит другой, более молодой, сексуальный, плохой мальчик.

Раздраженно хватаю из чемодана одежду, которую так и не удосужилась распаковать, и топаю обратно в ванную.

Мои руки дрожат, когда я одеваюсь, и я ругаю себя за то, что я такая слабачка.

Но если Титч знает о Тео, Микки, клубе…

У меня сводит живот.

Черт. Он определенно что-то знает.

Я думала, что у Микки я в безопасности. Титч, возможно, провел много лет, тренируясь там и сражаясь в Кольце, но теперь он оставил все это позади. Он собирается стать гребаным отцом, он ни за что не должен быть рядом с подпольными боями ММА.

Я просто надеялась, что это будет означать, что там я буду в безопасности.

Там я в безопасности. Ребята там знают, кто я, и им и в голову не придет тронуть меня пальцем.

Но Титч – единственный, кто донесет моему отцу.

Черт.

Блядь.

Я не тороплюсь готовиться, зная, что это будет испытанием его терпения. Я накладываю макияж, как будто надеваю броню, и когда я, наконец, подхожу к двери, моя голова высоко поднята, а плечи расправлены.

– Ты знаешь, что это такое, верно? – спрашивает Титч еще до того, как я успеваю его увидеть.

Когда я вхожу в комнату, я обнаруживаю, что у него в руке рубашка, которая была на мне, его палец постукивает по логотипу на левой стороне груди.

– Герб Чирилло. Я не идиотка, Титч. Я точно знаю, с кем я хожу в школу. Кто мои друзья.

Он кивает, впитывая мои слова.

Его молчание заставляет меня нервничать больше, чем следовало бы.

– Хочешь сказать мне, почему я первым делом увидел Тео Чирилло, выходящего из этого самого домика сегодня утром, когда встал отлить? – Его глаза удерживают мои, когда он произносит слова, от которых мир уходит у меня из-под ног.

– Эм…

– Или ты хотела попытаться дать мне вескую причину, почему я не должен говорить твоему отцу?

Мои губы приоткрываются, но я не могу найти аргумента.

– Это не то, на что похоже, – наконец говорю я, съеживаясь от того, насколько банально это звучит.

– О, конечно. Ты собираешься попытаться сказать мне, что ты тайком пригласила его поиграть в Монополию?

– Нет, я этого не делала. Но я также не приглашала его сюда заниматься сексом. – Если подумать, я вообще не просила его приходить сюда, но я не собираюсь попадать в такую ситуацию с Титчем. Это достаточно плохо.

– Я не вчера родился, Эм. Мальчики-подростки проникают в комнаты девочек только с одной целью.

Уперев руки в бедра, я делаю ему свое лучшее лицо скучающей сучки, что, по общему признанию, не сложно, потому что это почти мое обычное лицо.

– Обычно я бы согласилась с тобой. Но читай по моим губам, – говорю я, указывая на свой рот. – Я не спала с ним. Я с ним не спала.

Он смотрит мне в глаза, ища ложь, которой там совсем нет.

– Тогда почему он был здесь, и почему он почувствовал необходимость улизнуть?

Я вздыхаю. – Ты встречался с моим отцом, верно?

– Черт, Эмми, – вздыхает Титч, проводя рукой по лицу.

– Ты могла бы привлечь внимание любого мальчика в той школе, но это должен был быть он, не так ли?

Я пожимаю плечами. – Поверь мне, это было не намеренно. – Я опускаюсь на край своей кровати.

– Ты хоть представляешь, во что ты сейчас ввязываешься?

Горький смех срывается с моих губ.

– Я в курсе. Более чем осведомлена. Но дедушка, клуб и Чирилло в основном в хороших отношениях.

– Клуб? – спрашивает он, заметив, как небрежно я упомянула об этом.

– Да, гребаный клуб. Что из этого?

Его кулаки сжимаются, когда он слышит все мои невысказанные слова.

– Твой отец собирается убить тебя, Эмми.

– При всем моем уважении, Титч, ты понятия не имеешь, о чем говоришь и на что похожа моя жизнь.

– Разве нет? – Спрашивает он, отодвигаясь на край стула.

– Я знаю, что я делаю, я обещаю.

– Ты в эпицентре гребаного MC и мафии, Эм. Мне жаль, но ты ни за что на свете не знаешь, что делаешь прямо сейчас.

– Может быть, и нет. Но это моя жизнь. Мне нужно совершать ошибки, ты так не думаешь?

– Если он причинит тебе боль—

– Он этого не сделает, – говорю я с уверенностью, которой, конечно, не чувствую.

– Я хочу доверять тебе, Эмми. Ты умная молодая женщина, но если ты в конечном итоге пострадаешь, тогда…

– Это будет не твоя вина, Титч. Она будет моей.

Он кивает, протягивая руку назад, чтобы потереть шею, когда противоречивое выражение появляется на его лице.

– Позволь мне помочь тебе.

– П-помочь мне? – Спрашиваю я, мои брови сходятся вместе.

– Да. Позволь мне обучить тебя, показать тебе, как защитить себя, если худшее…

– Я уже позаботилась об этом. Ксандер тренировал меня, – говорю я, прекрасно зная, что Титч знает, кто он такой. Он дрался с ним, избил его несколько месяцев назад.

– Господи, блядь, Иисус Христос, Эм.

Я пододвигаюсь ближе к тому месту, где он сидит, удерживая его взгляд.

– Я ценю твою заботу, Титч. И я знаю, как сильно ты хочешь пойти с этим к моему отцу, но, пожалуйста… Я просто… Я просто пытаюсь понять, кто я такая, откуда я родом. Я просто пытаюсь понять ту часть моей жизни, которую он скрывал от меня. Я не присоединяюсь к МС. Я не собираюсь становиться одной из их клубных шлюх. Я просто… узнаю об этой стороне своей жизни. Конечно, ты можешь это понять.

Его челюсть подергивается, когда он смотрит на меня в ответ.

– Ты играешь с очень опасными людьми, Эмми.

– Меня защищают некоторые очень опасные люди, – говорю я, переворачивая его слова. – Никто не прикоснется ко мне. Я Рэмси, – гордо заявляю я.

– Черт. Твой отец собирается убить нас обоих.

Я улыбаюсь ему. – Спасибо, – шепчу я.

– Если кто-нибудь даст тебе какое-нибудь дерьмо, если тебе что-нибудь понадобится… Если этому маленькому сопляку понадобится надрать его задницу, ты позвонишь мне, да?

– Конечно.

– И когда твой старик узнает об этом, держи мое гребаное имя подальше от этого.

– Конечно.

Он встает, кивая мне, хотя по жесткому выражению его лица я могу сказать, что он не в восторге от всего этого.

– Я понимаю, что тебе нужно найти себя, Эмми. Я понимаю. Но если я услышу, что у тебя какие-то неприятности, я встану рядом с твоим отцом и сделаю все необходимое, чтобы убедиться, что ты в безопасности.

Он у двери, его пальцы сжимают ручку, когда я нахожу несколько слов.

– О ком ты здесь на самом деле беспокоишься? Тео и Чирилло, или Дедушка и клуб?

– Твой отец.

И с этими словами он ушел.

– Черт, – выдыхаю я, падая обратно на кровать со страхом, скручивающимся в моем животе.

Если Титч пойдет прямо туда и расскажет папе, мне крышка. Он никогда больше не выпустит меня из дома и, вероятно, заколотит окно моей спальни.

***

Остальная часть нашего отпуска прошла хорошо – ну, до тех пор, пока я не забуду о обеспокоенных взглядах, которые Титч бросал на меня всякий раз, когда мы находились в одной комнате. Мы расслаблялись, ели, пили, спорили за настольными играми… Почти как в любой обычной семье. Только мужчины в моей жизни полны ругательств и покрыты татуировками. Черт возьми, как и большинство женщин.

Я почти все время была на взводе. Каждый раз, когда папа заговаривал со мной или Пайпер задавала мне вопрос, я ждала, что они потребуют ответов о том, чем я занималась в последнее время.