Текст книги "Тайна Старого Леса"

Автор книги: Тори Халимендис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Тори Халимендис
Тайна Старого Леса

ПРОЛОГ. Странные события происходят

Родилась я в небольшом городке, который можно было бы обойти за пару часов неспешным шагом. На улочках его вряд ли можно было встретить незнакомца – разве что путника, остановившегося в трактире на ночлег, но это было явлением нечастым. Даже если некоторые жители и не были знакомы между собой лично, то все равно имели общих родственников или приятелей. Городская площадь, ратуша, храм, несколько лавок да трактир, где по вечерам собирались мужики пропустить стаканчик – вот и все местные достопримечательности. Еще, пожалуй, к таковым можно бы причислить домик на окраине, где жила знахарка-травница, а попросту – колдунья, Элсмет, высокая худощавая женщина с длинными седыми косами, которой матери пугали непослушных малышей. Ближайший город покрупнее находился в паре дней пути, туда горожане ездили осенью на ярмарку. Об этих поездках судачили долго, а побывавшие на столь увлекательном мероприятии счастливчики становились центром всеобщего внимания. В самом же городке жизнь была тихой, размеренной и неспешной.

А еще был Лес. Лес рос совсем рядом – от городка его отделяли лишь погост и пустырь, но горожане предпочитали делать вид, что никакого Леса нет и в помине. Никто на моей памяти ни разу не выходил за ограду кладбища в том направлении – однако же едва заметная тропка пересекала пустырь и скрывалась среди мрачных вековых деревьев. А иной раз в сумерках я кожей чувствовала окутывающую нас холодную мглу. И находящиеся рядом зябко поводили плечами и замолкали. С Лесом не было связано никаких легенд или страшных историй, нам, детям, никто не запрещал ходить туда – но, несмотря на это, ни одному ребенку не пришло в голову выбежать хотя бы на пустырь. Впрочем, как я уже говорила, само существование Леса старательно замалчивалось

Тем вечером вечером меня послали на западную окраину городка забрать у старой Рины молоко после вечерней дойки для захворавшей соседки. Что потянуло меня к кладбищенской ограде – до сих пор не знаю, но, увидав, как закатное солнце опускается в темную чащу, я застыла на месте. Что-то тянуло меня туда: перелезть через ограду, пересечь пустырь и побежать по смутно виднеющейся тропке. Что-то ждало меня там, звало, и впервые в жизни я почувствовала, как отступает мое одиночество. Странно – у меня была семья, отец с матерью, младший братишка, тетушки с их мужьями, кузены и кузины, даже престарелая двоюродная бабушка с согбенной спиной, ходившая, опираясь на палку, а еще девчонки, игравшие со мной в куклы и мальчишки, учившие меня метать нож в цель и стрелять из лука – но среди всех моих родственников и приятелей, безусловно, любивших меня, я чувствовала себя лишней и чужой. А теперь меня словно лишили этого чувства ненужности, будто где-то там, в Лесу, был мой настоящий дом, жила моя настоящая семья, вдали от которых я и прожила свою недолгую жизнь.

–Анна! Анна, где ты, негодная девчонка! – и гнев в голосе матери сменился страхом. – Анна!

Она увела меня домой, напоила травяным отваром и уложила спать, даже не отругав. Молоко же соседке велела отнести брату. На следующий день никто из нас не заговаривал о случившемся. Но меня теперь стало тянуть к западной ограде кладбища – посмотреть на Лес через пустырь. Ходила я туда днем, возможно, именно поэтому я ощущала Зов куда слабее, но все же окончательно он не пропал. Хотя прошло довольно много времени, прежде чем я решилась...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СМЕРТИ И ЗАГАДКИ

Из всей нашей девичьей компании я особо сдружилась с Лидией и Ив. Ив, хрупкая зеленоглазая красавица с роскошными белокурыми волосами, напоминала ангела с витража храма или же принцессу из сказки, но характером обладала не ангельским и далеко не сказочным. Единственная дочь мясника, она росла в любви и достатке. Родители баловали ее: у Ив были самые нарядные платья, самые красивые ленты, самые мягкие сапожки и даже – неслыханное дело для столь юной девушки! – золотые украшения: сережки, колечко и браслет. Браслет принадлежал некогда прабабке Ив, немыслимой красоты, как нам казалось, украшение, в котором яркими искорками вспыхивали самые настоящие бриллианты. И вот эту драгоценность Ив носила, не снимая. Впрочем, несколько вздорный нрав моей подруги вполне компенсировался в моих глазах смешливостью и беззаботным оптимизмом. Лидия, дочь дровосека, худенькая черноволосая девица с невыразительным лицом, добровольно взяла на себя подчиненную роль. Она поддерживала все, что предлагала Ив, становилась на ее сторону во всех спорах и, похоже, искренне считала, что Ив просто не может ошибаться ни в чем. Чем старше мы становились, тем больше приглядывались к парням – а парни к нам. И, безусловно, героем всех девичьих грез и самым желанным женихом городка был Питер. Высокий, широкоплечий, с льняными волосами и голубыми глазами, он казался воплощением всех фантазий. Ив, которой отец покупал романы в городской лавке, закатывая глаза, сравнивала его с доблестными рыцарями. И то верно – Питер с легкостью мог приструнить подвыпивших мужиков, а забежавшую на окраину бешенную лису убил метким броском ножа. Был он, правда, небогат, но Ив это заботило мало – у ее отца денег в достатке. Лидия и здесь уступила подруге первенство, запретив себе вздыхать по несомненно нравившемуся ей парню. Мне же Питер тоже был симпатичен, и, возможно, у нас с Ив и возникли бы на этой почве разногласия – сам-то Питер никого не выделял – но произошло событие, которое вытеснило из моих мыслей все прочие. Мне к той поре уже исполнилось шестнадцать, вот родители и сговорили меня за Тома, вдового приятеля отца. Жена его уже год как умерла, единственная дочь вышла замуж, а сам Том и оба его неженатых сына с хозяйством управлялись туго. Нет, чистоту они поддерживали, как могли, да и золотников у них хватало, дабы приплачивать соседке, стиравшей им вещи – но дому не хватало женской руки, да и немудреная мужская стряпня им порядком приелась. Я плакала, а подруги утешали меня, как могли. Ив, родители которой потакали всем капризам дочери, посоветовала мне отговорить отца. Несколько дней я собиралась с духом и наконец решилась. Во время этого разговора мама отводила глаза, а отец заявил, что я слишком мала и глупа, сама не знаю, чего хочу – а с Томом буду жить в достатке. Вспылив, я выкрикнула, что не ему ведь придется спать с этим хромым уродом – и щеку резко обожгло болью.

Зачем я вылезла ночью из окна и побрела к Лесу? Не могу даже сейчас ответить на этот вопрос. Что-то тянуло меня в чащу. Глаза опухли, но слезы все катились – должно быть, поэтому я, не разглядев корягу в бледном свете луны, запнулась и упала, сильно оцарапав руку о кору древнего дуба. Кровь побежала из многочисленных ранок, ушибленное колено саднило, а я подняла лицо к равнодушной луне и... завыла. И вой этот подхватили в Лесу – протяжный, тоскливый, полный какого-то потустороннего ужаса. Но, удивительным образом, я ощутила спокойствие и странную уверенность: все обойдется, все будет хорошо.

Утром я не могла понять, было ли случившиеся явью или ярким сном. Колено побаливало, но на руке не было ни ранок, ни царапин – а кровь ведь текла довольно сильно. Вероятно, Лес просто мне приснился.

Подруги никак не могли понять моего спокойствия, ведь отец так и не передумал. В конце концов они все же решили, что я попросту смирилась. А я никак не могла им рассказать о своих странных снах. Да, снах – ибо спустя несколько дней мне приснилось, что я стою на залитой лунным светом поляне, нежно глажу кору старого дуба и шепчу: "Ты ведь не подведешь, да? Я верю тебе." И опять я проснулась с уверенностью, что свадьбе этой не бывать. Но, поделись я подобным с Лидией, а уж тем более – с Ив, подруги непременно подняли бы меня на смех. И я молчала. А осенью Том поехал на ярмарку, рассчитывая продать там домашнее вино на крыжовнике да на диво уродившиеся груши и яблоки, вот только обратно он не вернулся. Насмерть перепуганный Стефан, его старший сын, рассказывал, как отошел бедолага в лесок, а когда его хватились и отправились искать, обнаружился совсем рядом со стоянкой. Тома загрызли волки, причем никто из попутчиков, находившихся всего в нескольких шагах, не услышал ни звука. Эта страшная кончина напугала всех жителей городка. Неоднократно я слышала заверения, что "больше мы за пределы своего города ни ногой, ну ее, эту ярмарку, себе дороже". Однако же по-прежнему останавливались в трактире редкие путники, да и купцы все так же поставляли товар в местные лавочки. И постепенно народ успокоился. Беднягу Тома жалели, но полагали его жуткую смерть единичным случаем – ведь более о волках в окрестностях никто не слыхал. Сыновья же несчастного переругались из-за наследства и разъехались на разные улице. При случайной встрече они даже не здоровались, лишь кивали друг другу – и расходились. Я же о гибели Тома, по вполне понятным причинам, не сильно сожалела. К моему удивлению, отец тоже не выглядел сильно расстроенным.

А весной умерла Ив. Смерть ее потрясла весь городок. Я горевала о подруге, пусть мы после истории с моим неудавшимся замужеством и несколько отдалились друг от друга. Хотя я замечала, что с Ив творилось что-то неладное. Зимой она стала какой-то задумчивой, мечтательной. Часто отвечала невпопад, а иногда даже не слышала обращенных к ней вопросов. От нас с Лидией она попросту отмахивалась, говоря, что с ней все в порядке, а нам следует заниматься своими делами и не лезть в чужие – и звучало это обидно. Затем Ив снова сблизилась с Лидией, и теперь уже они обе несколько сторонились меня. Иногда я заставала их шепчущимися о чем-то. При моем появлении они резко замолкали и опускали глаза. Пожалуй, это должно было насторожить меня, но я и сама постепенно отдалялась от подруг детства. То, что они теперь предпочитают общество друг друга и все реже зовут меня в свою компанию, вызывало досаду лишь поначалу. Сама я все чаще погружалась в странные мечты, смутные и расплывчатые, описать которые была не в состоянии. Помнилось лишь урывками: шершавое теплое дерево, холодный колючий снег, пронизывающий до костей ветер, языки костра, лижущие ветви да протяжный тоскливый вой. Сначала эти видения являлись ко мне во снах, а затем стали преследовать и наяву – к счастью, очень редко. А к приходу весны я перестала даже вспоминать о Питере, о котором после гибели Тома опять подумывала тайком. Впрочем, внешне на мне мое состояние никак не сказалось – в отличии от бедняги Ив. Все реже она смеялась, все чаще замечала я ее с покрасневшими глазами, но она упорно не желал мне ничего рассказывать, отделываясь коротким: «У меня все в порядке». Возможно, будь я понастойчивей... хотя это, скорее всего, ничего бы не изменило.

Незадолго до ее гибели я увидала, как Ив выходит из домика на окраине, где жила Элсмет. Что могло потребоваться моей подруге от знахарки? Последнюю в городке побаивались, но относились с почтением. Сама же она нечасто покидала свое жилище и ни разу на моей памяти ни с кем не заговорила. Впрочем, даром речи она, безусловно, обладала – ведь договаривалась же как-то с посещавшими ее об оплате услуг. Я знала, что Элсмет помимо зелья от простуды и лихорадки, мази от боли в спине и отвара от вздутия живота, снабжает желающих снадобьем от мужского бессилия, а еще – от нежелательной беременности. В городке об этом говорить было не принято, но каким-то образом ни для кого это не являлось секретом. Уж не последняя ли настойка понадобилась Ив? Или моя подружка приходила за приворотным зельем, которое, как опять же было известно всем и каждому, можно было раздобыть у знахарки – если только хватит денег заплатить. Я не решилась окликнуть Ив, спросить, а через несколько дней ее не стало.

Ее нашли на окраине, в разодранной одежде, с расцарапанными лицом и руками, спутанными волосами, словно она продиралась сквозь колючие заросли. Шея ее была сломана, а на лице застыл ужас...

В день похорон было холодно. Небо затянуло низкими серыми тучами, шел неприятный колкий дождь со снегом. Ив в белом платье с каким-то восковым лицом совсем не походила на себя при жизни. А мне отчего-то стало жаль, что и платье, и ажурная шаль, в которую обрядили мою бедную подругу, отсыреют под дождем, и она так и будет лежать в мокрой одежде. Отец Ив непрерывно всхлипывал, а мать, разом постаревшая, не отрываясь смотрела на лицо дочери абсолютно сухими глазами. Лидия, отчего-то державшая под руку Питера, стояла рядом с ними. А чуть в стороне я – вот неожиданность! – заметила высокую сухощавую фигуру Элсмет. Как обычно, в черном, седые косы спрятаны под платок. Она тоже не отводила взгляда от гроба. Вообще-то на похороны, как правило, собирался чуть ли не весь городок – как и на свадьбы, но увидать Элсмет ни там, ни там шансов почти не было. Злые языки поговаривали, что на кладбище знахарка ходит только по ночам при полной луне. Мысли о том, что произошло с Ив, не давали мне покоя, и я решила обсудить их с Лидией. Странно, но только задумавшись об этом, я поняла, что давненько не встречалась с подругами, не болтала с ними. Несколько дней после похорон я безуспешно пыталась вызвать Лидию на разговор, но она избегала меня. Отговаривалась срочной работой, переходила на другую сторону улицы, окликала прохожих. Я недоумевала, но не меньшее недоумение вызывало собственное любопытство. Что я хотела узнать? Зачем ворошить прошлое, ведь ничего уже не изменишь? Но с удивлявшим меня саму упорством я преследовала бывшую подругу.

Лидию удалось застать у колодца. Весьма удачно: оба ведра ее были пусты, стало быть, сбежать у нее не получится.

–Лидия, – позвала я, – я хотела вот что у тебя спросить: Ив... Она ведь...

Я замялась, подбирая слова, а Лидия повернула ко мне лицо – и я отшатнулась от горящего злобой взгляда бывшей подруги.

–Это все из-за тебя, – прошипела она. – Ив умерла из-за тебя, дрянь!

–Лидия, – растерянно прошептала я, – о чем ты? Я не понимаю, в чем я виновата? Я ведь ничего не сделала Ив.

–Маленькая невинная Анна, – рассмеялась Лидия неприятным злым смехом с какими-то истерическими нотками. – О да, ты ничего не сделала! Гадина! Притворщица! Уж мы-то видели тебя насквозь!

От такой несправедливости у меня на глазах выступили слезы. Чем я заслужила подобные обвинения? Резко развернувшись, я убежала домой и долго плакала, спрятавшись в сарае. Когда мама заметила мои покрасневшие глаза и распухший нос, я соврала, что простудилось. Расплатой за ложь стал горький отвар от простуды, который обеспокоенная мама заставила меня выпить.

С Питером мы встретились у того же колодца.

–Я помогу, – сказал он и подхватил тяжелые ведра.

До моего дома мы дошли в молчании. Я не знала, о чем с ним заговорить, а сам Питер о чем-то размышлял и хмурился. Поблагодарив парня, я уже открывала дверь, когда он тихо позвал:

–Анна.

Обернувшись, вопросительно заглянула ему в глаза. Несколько мгновений он не отводил взгляда, а потом резко мотнул головой и сказал:

–Ничего... Не обращай внимания.

Пожав плечами, я взяла ведра и вошла в дом.

А ближе к лету Питер посватался к Лидии.

Наступившее лето сначала радовало нас прохладой по утрам и теплыми полуднями, но ближе к середине стало жарким. Очень жарким. Вставать приходилось рано, чтобы успеть управиться с домашними делами до солнцепека. Зато потом почти до вечера я сидела на скамье под вишней и вязала шаль к кажущейся такой далекой зиме. Изредка отрывалась от работы, чтобы сорвать почти черных ягод и сунуть в рот – вкусно! После обеда я, как правило, оставалась в одиночестве. Отец весь день был занят в мастерской – ее хозяин Карл был весьма строг к работникам, не позволяя отлучаться до вечера, мама уходила к тетке – у той был большой дом и частенько собиралась компания из родственниц и приятельниц, чтобы скоротать самые жаркие часы за сплетнями, прихлебывая охлажденный в погребе травяной отвар. Брату же зной был только в радость – ватага мальчишек уносилась к пруду, где бултыхалась с криками и визгом, окатывая приближающихся с робким интересом девочек брызгами. Улыбнулась воспоминаниям – будучи детьми, мы тоже так развлекались. Когда же оно успело закончится, мое беззаботное детство? Мы частенько сидели под ракитником на берегу пруда, Ив (о которой я вспоминала все реже) пересказывала нам с Лидией содержание прочитанного романа, а после мы принимались мечтать. Подруги обычно воображали себя прекрасными дамами, за благосклонность которых сражаются отважные рыцари, а я грезила о полетах над скалами. Идея эта пришла ко мне внезапно, когда Лидия сказала, что ее рыцарь должен будет убить дракона, дабы доказать ей свою любовь. А мне почему-то подумалось, что убивать дракона ради подобной цели жестоко, а вот полетать на нем было бы здорово...

–Анна, – выдернул меня из воспоминаний тихий оклик.

–Питер? – после того случая, когда Питер неожиданно захотел помочь мне донести ведра, я видела его только мельком, поэтому не смогла скрыть удивления.

–Анна, могу я поговорить с тобой?

–Да, конечно, – повода отказать ему у меня не было, хотя я и не представляла, о чем мне с ним разговаривать.

И впрямь, начало разговора меня озадачило.

–Анна, ты знаешь, что осенью я женюсь на Лидии?

–Знаю, – улыбнулась я. – Об этом все знают.

–И что ты об этом думаешь?

–А что я должна об этом думать? – пришла я в недоумение. – Это ведь меня никак не касается.

–Ты ведь дружила с Лидией? И с Ив?

–Дружила, – я никак не могла понять, к чему клонит Питер.

–Скажи, Анна, ты знаешь, зачем они ходили к колдунье?

–Они? Я видела только Ив... – я осеклась.

Да, я видела, как Ив выходила из домика Элсмет, но к чему говорить об этом Питеру? Хотя он, похоже, знал куда больше, чем я.

–Ив. И Лидия тоже.

–А ты откуда...

–Лидия проболталась, – он невесело усмехнулся. – Так ты не знала? А ты сама, ты была у нее?

–Зачем бы мне?

Питер долго смотрел мне в лицо, а затем, пробормотав: "Действительно, незачем", встал и ушел.

А я осталась недоумевать после этого странного разговора. Зачем он приходил?

Летние дни, расслабляющие и неспешные, похожие друг на друга, тем не менее пролетали незаметно. Вечера уже дарили прохладу вместо липкой духоты, а сумерки наступали раньше и стремительнее. Как-то после ужина я, возвращаясь от тетки, проходила мимо трактира, когда меня окликнул незнакомец:

–Анна? Ты ведь Анна, да?

–Анна, – согласилась я, рассматривая молодого человека чуть постарше себя.

Симпатичный, среднего роста, каштановые вьющиеся волосы, карие глаза, прямой нос. Одет небогато, но одежда добротная и чистая. Откуда он меня знает?

–Ну же, Анна, разве ты не узнаешь меня? Или забыла старого друга? Я Робби, помнишь меня? Как мы играли в салочки, а ты упала и разбила коленку, но не заплакала? А как таскали яблоки из сада старой Хельги, а она грозила нам своей клюкой? Ее сын все обещал надрать нам уши, если кого догонит.

Робби! Сын вдовы, вышедшей замуж за проезжего торговца и уехавшей с новым мужем. Верный товарищ моих детских игр, всегда заступавшийся за меня, за что нас дразнили "женихом и невестой". Мальчик, научивший меня свистеть сквозь зубы и бросать нож в цель – за что нам потом сильно попало и от его матери, и от моих родителей, когда я наивно похвасталась свежеприобретенными навыками. Когда он уезжал, я ревела в три ручья, а он кривился, но не заплакал. А еще пообещал обязательно вернуться – и вот он здесь!

–Робби, – радостно улыбнулась я. – Конечно, я тебя помню! Как ты? Расскажи, как живешь? А к нам надолго приехал?

–Анна, мне столько нужно тебе рассказать! – парень взял меня за руку и потянул за собой. – Но я как раз шел навестить могилу отца, пойдешь со мной?

Разумеется, я пошла с ним. По дороге Робби рассказывал о своей жизни. Город, куда привез их с матерью отчим, был небольшой, но после нашего показался мальчику просто огромным. Учиться его отдали в школу для купеческих детей, где он быстро обзавелся новыми друзьями. Со смехом поведал о первом походе в кондитерскую и о том, как долго рассматривал прилавок. Отчиму пришлось самому выбирать сладости, ибо пасынок просто растерялся от такого изобилия. Теперь же он окончил школу и вот уже третий год помогает отчиму в торговле, а тот уже даже подумывает отойти от дел, оставив все Робби – своих детей у него не было. Заслушавшись, я не сразу обратила внимание на странную вещь – Робби вел меня к западной ограде кладбища, но ведь могила его отца находилась совсем в другой стороне. Вечерело, начинали сгущаться сумерки, а мне отчего-то стало жутко.

–Робби, – я сама поразилась тому, как срывается мой голос, – Робби, но мы ведь не туда идем.

Спутник мой повернулся ко мне – и я в страхе отшатнулась и попятилась, пораженная выражением его лица.

–Кто ты? Ты ведь не Робби?

–Какая же ты дура, Анна, – произнес он почти ласково, а у меня от его голоса по спине побежали мурашки.

Изо всех сил оттолкнув парня, я побежала, петляя между могил с покосившимися крестами и перепрыгивая через низкие оградки. Сердце колотилось, легкие горели от нехватки воздуха, но я знала, что останавливаться нельзя. Страх гнал меня вперед – перелезть через ограду, пересечь пустырь и скрыться в кажущейся черной при свете восходящей луны чаще Леса, где, я уверенна, я буду в безопасности. Вот только добежать до Леса мне не удалось. Сильная рука вцепилась в плечо, рывок – и я лечу на землю и на мгновение в страхе зажмуриваюсь. А когда открываю глаза, вижу, что выдававший себя за Робби незнакомец застыл рядом со мной, а на лице его проступило выражение ужаса. Поднявшись на колени, я обернулась посмотреть, что же могло его так напугать – и увидела Волка. Громадный зверь стоял в паре шагов от нас. Странно, но при виде его я ощутила не испуг, а облегчение и какой-то непонятный восторг. Волк был действительно огромен, в лунном свете шерсть его отливала серебром, а в глазах разгоралось алое пламя. Зверь оскалил зубы – выглядело это устрашающе, но у меня невесть откуда появилась уверенность, что боятся мне нечего. Неловко поднявшись, я подошла к Волку и положила руку ему на спину. Зверь поднял голову, заглянул мне в глаза – и я смогла каким-то невероятным образом понять, почувствовать, чего он от меня хотел.

–Мне уйти? – шепотом спросила я. И зачем-то добавила, – Спасибо.

И, повернувшись, зашагала к кладбищу. Скользнула взглядом по лицу лже-Робби, застывшего на месте подобно сжатой пружине. Похоже, парень подготовился к бою – глаза прищурены, губы плотно сомкнуты, боевая стойка, правая рука слегка отведена назад. Есть ли у него оружие? Весьма вероятно, но в этом противоборстве я бы поставила на Волка. Все это мелькнуло у меня в сознании за какую-то долю секунды, а шаги мои ускорялись сами собой. От кладбища домой я уже бежала. И, забравшись в постель, всю ночь пыталась выбросить из головы мысли об обманувшем меня незнакомце. Думать о том, что с ним произошло, мне не хотелось, тем более, что я была уверенна, что закончилась для него встреча с Волком плачевно.

Проснувшись, я понадеялась, что это был дурной сон, который я смогу выбросить из головы. Просто яркий сон, всего лишь похожий на реальность – снились ведь мне такие. Да вот только не тут-то было. К полудню весь городок гудел потревоженным ульем: родители Ив, привычно отправившиеся навестить утром могилу дочери, обнаружили на пустыре растерзанное тело. Как оказалось потом, у парня было разорвано горло, но до нас эта новость дошла как сведения чуть ли не о кровавом побоище с усеявшими весь пустырь оторванными конечностями. Уже прибежав на площадь к храму и увидев тело своими глазами, я узнала достоверно, что, кроме горла, ран на теле незнакомца больше не было, а от служки услыхала, что в руке у парня был зажат охотничий нож. "Не повезло", -горько усмехнулась я про себя, выслушивая возбужденный рассказ о том, с каким трудом пришлось разжимать сведенные смертной судорогою пальцы погибшего, дабы не осквернять храм, внеся туда оружие вместе с трупом. А парень-то оказался неробкого десятка, дорого решил продать свою жизнь. Возможно, даже рассчитывал выйти из схватки победителем, но против Волка у него шансов не было. Нож, вероятно, вытащенный им во время моего краткого безмолвного диалога со Зверем, был без следов крови – воспользоваться им не удалось.

То, что парень не местный, определили сразу. Стало быть, постоялец трактира, больше некому. И точно, трактирщик узнал незнакомца, вот только свет на загадку его личности пролить не смог. Сказал, что приехал парень вчера, остановился на ночь, заплатив за ночлег и за ужин, да за корм коню. Конь этот, кстати сказать, стоит в трактирной конюшне – и что с ним прикажете делать? Нет, он-то, трактирщик, человек честный, ему чужого не надо, но животине ведь уход нужен, да и кормить за свой счет – нашли дурака. Можно бы, конечно, отдать коня и в храм, да только служитель наш ведь сверзится с этакого скакуна непременно, чай, не тихая кляча. Тут хитрого трактирщика опять вернули к личности загадочного постояльца – мол, с конем потом разберемся, давай сначала о седоке. Но, как оказалось, ничего дельного трактирщик рассказать не мог. Ну да, расплатился золотниками, назвался купцом – "Видали мы таких купцов!" – а за ужином сел в углу и не заговаривал ни с кем из местных. Вообще-то наши мужики никогда не оставляли проезжий люд без внимания: охота ведь послушать, что в мире происходит, но этот постоялец был столь нелюдим, что интерес к нему быстро угас. Куда он пошел после ужина, никто не заметил – как никто его и не хватился. Сыну трактирщика, прислуживавшему редким постояльцам, и вовсе было хорошо, коль не зовут, то и хлопот всяко меньше. И вот теперь трактирщик картинно заламывал руки и вопрошал, что же ему, бедолаге, делать?

–А тебе-то чего? – резонно спросил его кто-то из собравшейся толпы. – Золотники тебе уплатили, а как с конем быть – потом разберемся. А теперь не помешало бы взглянуть на его вещи, авось и выясним чего.

Воодушевленная такой идеей толпа повалила в трактир. Вещей у постояльца оказалось немного, но на самом дне дорожной сумы обнаружились браслет с крохотными бриллиантами и кольцо с сапфиром.

–Да это же браслет покойной Ив! – изумленно воскликнула жена трактирщика, что зорким глазом следила, как бы кто-нибудь во время осмотра комнаты не прихватил чего из принадлежащего хозяевам. – Она все время его носила. Хвалилась, что наследство от прабабки, я сама столько раз слыхала.

Тут же позвали и родителей Ив, хотя особой нужды в том не было, браслет многие узнали. Мясник, чья жена слегла от волнения, сходу опознал украшение покойницы и добавил, что погибшего не знал, а уж что могло бы связывать его с Ив – и вовсе ума не приложит. Когда же он видел браслет в последний раз, тоже не припоминает, ибо им с женой после похорон не до побрякушек было. Поворчав, что хорошо богатым – вон и золото не считают ("Зато дочери лишились", – пристыдила завистников трактирщица), горожане потянулись в храм. Подозреваю, что звало их туда не благочестие, а банальное любопытство: всем хотелось еще разок взглянуть на загадочного незнакомца, столь трагически погибшего. Я же осталась в убеждении, что в моей жизни происходит нечто необъяснимое – и началось это далеко не вчера.

Естественно, это происшествие вызвало в нашем городке бурные пересуды. Разговоры не утихали долго, версии высказывались самые разнообразные. Судачили кумушки на лавочках, строили различные предположения мужики вечером в трактире, да и молодежь, собравшись на гульбище, неизменно поминала в разговорах таинственного незнакомца, нашедшего в нашем городке столь ужасную кончину. Помимо золотых безделушек в дорожной суме, на поясе странника обнаружили кошель, туго набитый золотниками, но версии о путешествующем купце придерживалось меньшинство. Кроме того, куда сильнее его личности горожан занимал вопрос его возможной связи с Ив – ведь откуда-то он взял ее браслет? Высказанное робким голосом предположение сына трактирщика, что путник грабил могилы, с коей целью по городам и скитался, со смехом отвергли – во-первых, могила Ив осталась нетронутой (любопытствующие сразу проверили), а во-вторых, для подобного черного дела следовало бы выбрать город побогаче. Девушки из числа романтично настроенных заверяли всех в том, что незнакомец был тайным возлюбленным Ив, ничего не знавшим о ее смерти и явившимся, дабы выкрасть любимую из отчего дома. Браслет же, по их мнению, Ив сама вручила парню, как знак своей любви. Парней, открыто посмеивающихся над подобными догадками, они называли не иначе, как "бесчувственные" и "жестокосердные". Сплетницы постарше заклеймили Ив гулящей особой – но очень тихо, шепотком, чтобы не дошло ни до священника, не одобрявшего подобные суждения, ни до родителей Ив, уж точно подобных пересудов никому бы не спустивших. Но, убедившись в отсутствии лишних ушей, добропорядочные матроны увлеченно вспоминали, как вилась Ив вокруг Питера – а браслет-то у чужака нашелся, знать, не просто так. Иногда кто-нибудь из местных кликуш начинал вдруг всхлипывать и причитать, что эти смерти – только начало, что городок наш проклят и что ждут нас самые ужасные события. Прочие сплетницы на них шикали. К чести же мужской части населения городка, надо заметить, что моральный облик погибшей беспокоил их мало. Разговоры в трактире в основном велись вокруг того, действительно ли путник был в нашем городе проездом либо же его привели сюда какие-то темные делишки. В честность его никто из мужиков не верил – ну не станет ведь честный человек отказывать себе в удовольствии скоротать вечерок в приятной компании, отправившись вместо того невесть зачем на пустырь за кладбищем. Трактирщик, довольный, что ему удалось-таки оставить себе коня, с удовольствием поддерживал подобные разговоры. Что до меня, то разговоры я слушала, но язык предпочитала держать за зубами. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь узнал о моем непосредственном участии в этой истории. Догадки же, пришедшие мне в голову, казались одновременно неправдоподобными и пугающими. По моему разумению, череду смертей открывала гибель Тома. И оба мужчины, и Том, и лже-Робби, представляли для меня угрозу. Поверить окончательно в то, что это меня оберегают некие высшие силы, мешала лишь гибель Ив – ведь вредить мне подруга не собиралась. Но и умерла она не от зубов Волка – а мне теперь невесть почему казалось, что в смерти Тома виновен все тот же Зверь. Да еще и странные обвинения Лидии, объяснения которым я не нашла, сбивали с толку. Попробовать же поговорить с ней еще раз я себя так и не заставила.