Текст книги "Истории тысячного года, или Приключения Тысячемуха, Початка и Недорода"

Автор книги: Тонино Гуэрра

Соавторы: Луиджи Малерба
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

УС, УМ, ИБУС, ОРУМ

По каменистой дороге цепочкой плелись пропыленные люди. Они пришли сюда из разных дальних мест. Впереди, опираясь на палки либо ползком, царапая землю ногтями, брели калеки. За калеками шествовали кардиналы в красных мантиях, а за кардиналами шагали солдаты. За солдатами в паланкине из ивовых прутьев несли папу римского. А за папой в рваной одежде ползли на коленях верующие. И, наконец, за ними со свечой в руке, отдельно от всех прочих, шли принцы.

Куда направлялся папа? Никто этого не знал, ведь папа никому об этом не говорил. Время от времени калеки останавливались. Тогда останавливался и паланкин, носильщики могли передохнуть.

Когда процессия остановилась неподалеку от трех друзей, они преклонили колени. И тут к трем «монахам», а вернее, к Тысячемуху, Початку и Недороду в одеянии монахов приблизился кардинал и произнес:

– Его святейшество желает, чтобы его исповедал один из вас троих.

– Какое святейшество? – пролепетал Початок.

– Его святейшество папа. Эту великую честь он хочет оказать самому бедному и кроткому из вас.

Под ногами у трех друзей сразу образовались три желтые лужицы, так велик был их страх.

– Самый кроткий из нас ты, Початок, – сказал Недород.

– Нет, нет, я вовсе не кроток.

– Я и подавно, – заявил Недород.

– Как?! Вы оба голодны и босы. Может ли человек быть беднее и смиреннее?! – воскликнул Тысячемух.

– Ты тоже голоден и бос, – сказал Недород.

– Да, но у меня когда-то был конь. И потом меня обуревает гордыня. Я недостоин исповедовать папу.

Кардинал суровым голосом приказал им решать, и поскорее.

Тысячемух повернулся к друзьям и стал считать.

– Эни-бени, рики-паки, буль-буль, парики-шмаки, деус-деус, космо-деус, бац. – Он ткнул рукой Початка: – Тебе, – но тот сразу пустился наутек.

Недород тоже попытался было бежать, но Тысячемух вовремя схватил его за ногу. И снова принялся считать:

– Эни-бени, рики-паки…

На этот раз идти выпало Недороду. Но тот силой вырвался и помчался куда глаза глядят. Кардинал стоял и смотрел на всю эту сцену, разинув рот от изумления. Тысячемух взглянул на кардинала и медленно направился к паланкину с белым балдахином. Дрожащими руками раздвинул полог и просунул голову внутрь, чтобы исповедать папу. От страха и стыда он зажмурил глаза. Под балдахином пахло ладаном и еще чем-то терпким.

Папа говорил что-то кротким голосом, но Тысячемух не понимал ни слова. Каждое из них кончалось на «ус», «ум», «ибус», «орум», из чего Тысячемух догадался, что папа говорит по латыни. Потом его холодная рука легла Тысячемуху на голову. Папа поцеловал ему руку, а затем легонько ткнул его пальцем лоб. Папская исповедь закончилась.

Процессия калек, убогих и солдат снова двинулась в путь, распевая псалмы, которые уносило вдаль ветром.

А Тысячемух так и остался стоять с закрытыми глазами, пока не подошли Початок и Недород. Тут он открыл глаза и заговорил. Но изо рта вылетали почему-то лишь непонятные слова, которые кончались на «ус», «ум», «ибус», «орум».

БРАТ ГУИДОНЕ, НАДЕЖДЫ И СТОНЫ

И вот Тысячемух, Початок и Недород пошли дальше. Они плелись через поле, то и дело задевая ногой край сутаны и спотыкаясь. Падали, снова вставали и уныло брели дальше. Они по опыту знали, что, когда ты, умирая от голода, чудом держишься на ногах, еще и не такое случается.

Вдруг все трое бросились за низко летящей птицей. Поймали ее, очистили от перьев, собрались жарить и тут только увидели, что это… бабочка. Уж лучше еще потерпеть, чем есть бабочку. Ты съедаешь бабочку или там саранчу в надежде унять голод, а в животе поднимается целая буря. Теперь он требует еще и три бифштекса, курицу, два яйца и вареную грушу.

Тысячемух все это знает наизусть. Поэтому, увидев на земле пять желудей, он пинает их ногой.

– Желуди – еда для свиней.

– Какие свиньи? Где они? Скорее, может, мы их еще догоним! – закричал Початок.

– О чем это вы? – спросил Недород.

– О свиньях.

– Каких свиньях? – не понял Недород.

– Которые удрали.

– Куда они удрали, эти чертовы свиньи? – разволновался Тысячемух.

– Тебе лучше знать.

Но Тысячемух молчит, он и сам не знает, куда девались свиньи. В голове у него сплошной шум и звон, а в таких случаях лучше молча идти вперед и вперед. Куда-нибудь да придешь.

Они и в самом деле подошли к воротам монастыря. Недород все-таки не поверил в это чудо, пока ворота не открылись и не появился монах-сторож.

– Привет тебе, брат во Христе, – сказал Тысячемух.

– Да будет благословен господь, – ответил монах.

– Кто-кто? – не понял Початок.

– Господь.

– Конечно, да будет благословен. А что дальше? – сказал Недород.

Монах-сторож засомневался, понятно, не в существовании бога, а впускать или не впускать трех оборванцев с голодными глазами.

Но все-таки они тоже братья-монахи, и он их впустил.

– Ну, а что теперь будем делать? – спросил Початок у Тысячемуха.

– Подождем, когда зазвонит колокол.

– А потом?

– Потом нам дадут поесть, – неуверенно сказал Тысячемух.

– А если колокол не зазвонит?

– Значит, он сломался.

– И тогда нас не накормят? – заволновался Початок.

– Может быть, колокол не сломался.

– Почему ты сказал «может быть»?

– А что я должен был сказать? – удивился Тысячемух.

– Что точно не сломался.

– Ну хорошо, он точно не сломался.

– Значит, нас покормят?

– Может быть.

– Сказано тебе, не говори «может быть»! – вспылил Початок.

– Тогда я вообще больше не скажу ни слова, – обиделся Тысячемух.

– Лучше ни слова, чем это твое «может быть».

МЕШОК С БОРОДОЙ

О монастыре, затерявшемся среди гор, знали лишь окрестные крестьяне и никто больше. Чтобы его увидеть, надо было случайно очутиться у ворот, что и произошло с нашими тремя друзьями.

Монастырь этот основали монахи, которые однажды заблудились в лесу. Но потом эпидемия чумы унесла всех монахов до единого. Сто с лишним лет в монастыре никто не жил. Но однажды бродячие монахи с Востока, под предводительством брата Гуидоне, наткнулись на этот заброшенный, обезлюдевший монастырь и поселились в нем.

Монах Гуидоне был самым великим монахом средневековья. Когда он умер, из монастыря в Рим к папе отправился монах с просьбой, чтобы тот объявил брата Гуидоне святым. Но назад монах не вернулся, как не вернулись и другие монахи, которые с той же целью уходили в Рим. Однако монахи этого монастыря продолжали твердо верить, что рано или поздно брат Гуидоне займет место в алтаре среди других святых и у него будет свой день в календаре.

Вот немногие из тех чудес, которые творил брат Гуидоне. Свои молитвы он начинал с песнопений. У него был самый красивый голос среди всех монахов мира. Он сочинил множество кантилен на стихи из Библии. Он умел петь и монотонно и с модуляциями и нередко заканчивал свои проповеди мелодичным криком.

В юности он пел так нежно, что одна монашенка, заслушавшись его, вывалилась из окна. Потом такое же несчастье случилось с одним стариком. Тогда брат Гуидоне перестал петь на улицах селений и пел отныне лишь в чистом поле.

В такие дни на поле собирались крестьяне из всех соседних деревень. Брат Гуидоне взбирался на деревянную башенку и начинал распевать псалмы. И вот наступал момент, когда брат Гуидоне натягивал на голову капюшон и возносил свои песни-молитвы к одному лишь господу. В эти чудесные мгновения и происходили великие чудеса.

У одного крестьянина, у которого болела правая рука и он не мог работать в поле, боль перешла в левую руку. А у одной женщины одна нога была короче другой, и она прихрамывала. Внезапно у нее обе ноги стали короче обычных, зато она больше уже не хромала.

Стоило брату Гуидоне закончить молитву и поднять капюшон, как на него накидывались верующие. Они вырывали у него из бороды волосы и хранили их потом как священную реликвию. Брату Гуидоне боль, понятно, не доставляла такой же радости, как верующим реликвии. И вот однажды он принес с собой ножницы и после молитвы обрезал свою бороду, чтобы раздать каждому по пучку волос. К несчастью, налетел сильный ветер и унес драгоценную бороду. Брат Гуидоне ужасно рассердился и решил больше не петь даже в поле. Он заперся в своей келье и каждый день стал обрезать волосы на бороде и класть их в мешок.

Когда мешок наполнился доверху, брат Гуидоне понял, что настал его смертный час. И в тот же день он умер. А монахи монастыря много лет жили себе безбедно, меняя волосы усопшего брата Гуидоне на мясо и на муку.

Со временем чудодейственные волосы выросли в цене. Теперь монахи меняли их уже на волов и кур, да и крестьяне покупали на них еду, словно это были золотые и серебряные монеты. Но многие крестьяне не соглашались отдавать клок чудодейственных волос ни за какую цену, потому что чудо бесценно.

Из всех чудес, сотворенных братом Гуидоне, одно было поистине невероятным: волос в мешке не убывало. А вот у монахов монастыря бороды вообще не росли. Быть может, причиной тому было преклонение перед бородой брата Гуидоне, а может статься – неизбывная скорбь. Точно этого не знал и сам монах-сторож, который рассказывал нашим друзьям обо всех этих чудесах.

Вдруг зазвонил колокольчик. Тысячемух, Початок и Недород вскочили и пошли вслед за остальными монахами. Они миновали один длинный коридор, потом другой, поднялись по лестнице и снова попали в коридор. Недород забеспокоился и спросил у Тысячемуха:

– Куда же мы идем?

– В трапезную.

– А что это такое?

– Место, где монахи едят.

– Раз у них есть особое место для еды, значит, они едят часто?

– Каждый день.

– Жаль, что я не знаю латыни, не то бы я сразу стал монахом, – со вздохом сказал Недород.

– Да, жизнь у монахов прекрасная, но к этому надо иметь призвание.

– Что это за штука? – удивился Недород.

– Очень странная вещь, которая может посетить каждого.

– И нас тоже?

– Всех, – ответил Тысячемух.

– А как понять, посетило ли тебя призвание?

– Этого я не знаю, но думаю, что оно дает о себе знать, как, скажем, голод.

– С голодом все ясно, он сразу ударяет в живот, – сказал Недород.

– Ну, а призвание, верно, ударяет в голову. Она начинает кружиться, и ты говоришь себе: «Хочу стать монахом, хочу стать монахом».

– У меня как раз кружится голова, – объявил Недород.

– Это от голода.

– Откуда ты знаешь? А по-моему, от призвания.

– Ты хочешь стать монахом?

– Да.

– Вот если у тебя и после обеда будет кружиться голова, значит, это – призвание. Тогда и станешь монахом.

– А вы?

– Тоже. Одного призвания хватит на всех троих, – ответил Тысячемух за себя и за Початка сразу.

Наконец они добрались до трапезной. Настоятель монастыря сел во главе стола, за ним расселись и все остальные. Пришел монастырский повар и поставил перед каждым миску. Тысячемух, Початок и Недород сразу заглянули в миски: что там за еда? Но миски были пустые.

Настоятель громким голосом начал читать на латыни главу из Евангелия, и монахи стали что-то жевать. Тысячемух и двое его друзей забеспокоились. Недород посмотрел на Початка, Початок – на Тысячемуха. Потом все трое уставились на пустые тарелки, затем в потолок, снова переглянулись. А в голове у них гудели непонятные латинские слова. Но вот настоятель сказал не то «суп», не то «супус» и умолк.

Все монахи стали тихо молиться.

Тысячемух набрался храбрости и спросил у монаха, сидевшего рядом:

– Брат, простите великодушно, но моя миска пуста, почему так? Не найдется ли у вас что пожевать и голодное брюхо насытить?

– Мы постимся уже третий день, чтобы мешок с волосами бороды брата Гуидоне всегда оставался полным, – ответил монах.

– Но ведь борода растет быстрее, когда ешь больше!

– Ваша, но не его.

– Да как же у него может расти борода, если он умер? – удивился Тысячемух.

– Вот об этом мы и молимся и потому соблюдаем недельный пост.

Початок и Недород, как услышали слово «пост», сразу заткнули уши. Тысячемух хотел поступить так же, но не успел. Перед глазами у него закружились и стены монастыря, и монахи, и Початок с Недородом, а в голове загудело и загрохотало, словно началось извержение вулкана.

ДВА ЧУДА СРАЗУ

Тысячемух, Початок и Недород проснулись, но еще не пришли в себя. С трудом открыли глаза, а рта раскрыть вообще не смогли.

Кое-как они поднялись и увидели, что спали в трапезной. Втянули в себя воздух, принюхались и не поверили своему носу. Однако нет, это, несомненно, был запах жареной свинины.

– Да, но запах-то старый, – сказал Тысячемух.

– Не слишком, похоже, даже сегодняшний, – не согласился Початок.

– О чем это вы? – спросил Недород.

– О свинье.

– Неплохо бы узнать, где ее монахи раздобыли, – сказал Недород.

– Брат Гуидоне творит чудеса. Почему бы нам не попросить у него свинью? – предложил Початок.

– Давай попробуем, – согласился Тысячемух.

И они стали умолять покойного Гуидоне:

– Сотвори нам свинью, сотвори нам свинью.

Недород сказал, что одной свиньи на троих мало. Пусть брат Гуидоне сотворит две, а еще лучше три. После долгих споров они все-таки решили, что для начала им и одной свиньи хватит, не то брат Гуидоне может наказать их за жадность.

Они вышли во двор и присоединились к монахам, которые кружились по двору, так что и не поймешь сразу – молятся они или же водят хоровод.

Тысячемух и Недород ушли немного вперед, а Початок отстал на несколько шагов. Ему показалось, будто в кустах кто-то хрюкнул. Он пригляделся и не поверил своим глазам: из-за дерева высовывалась голова большущей свиньи. Початок подождал, пока двое друзей отошли подальше, а сам юркнул в кусты и бесшумно пополз на четвереньках. Он и не заметил, что рядом водосточная яма. Только было протянул руку за свиньей, как всем телом рухнул в яму. Ударился головой о туфовую плиту и остался лежать на дне, полумертвый от боли.

Когда Тысячемух и Недород обернулись, Початка нигде не было видно.

Зато в яме лежала свинья. Оба сразу бухнулись на колени – брат Гуидоне услышал их мольбы.

– Ты что видишь? – спросил Недород у Тысячемуха.

– Животное, со щетиной…

– На кого оно похоже?

– На свинью.

– Значит, свершилось чудо?

– Где же еще случаются чудеса, как не в монастыре? – ответил Тысячемух.

– А куда девался Початок?

– Исчез, и вместо него появилась свинья.

– Но Початок – человек, а свинья – животное.

– Выходит, ты, Недород, ничего не понял. Нередко случается, что человек чудесным образом превращается в кота, собаку или в другое животное. А Початок превратился в свинью.

– Всегда бы так! Ведь свинья – сородич кабана. А кабан – царь зверей.

– Нет, царь зверей – вол, – возразил Тысячемух.

– Верно, но за ним идут свинья и кабан.

– Вот и нет, после вола идет петух.

– Э, свинья куда больше и вкуснее петуха! – воскликнул Недород.

Тысячемух и Недород не спускают глаз со свиньи. Почему она стонет, а не хрюкает? Того и гляди, снова в человека превратится. Лучше, пока не поздно, ее зарезать.

– Послушай, Тысячемух, а не зарежем ли мы вместо свиньи нашего друга Початка?

– Да ты что, рехнулся?! Это свинья, а ее полагается съесть.

Тысячемух и Недород вытащили свинью из ямы и по каменной лестнице потащили в келью. Свинья забилась в угол и оттуда смотрела на них красными, воспаленными глазами. Недород принялся искать нож, а Тысячемух сел на пол и стал разглядывать лицо, да нет же, морду свиньи. Удивительно, до чего у нее глаза и уши похожи на глаза и уши Початка! Свинья жалобно заскулила, совсем как их друг Початок.

Тем временем Недород нашел нож и протянул его Тысячемуху.

– Что я должен делать?

– Зарезать его. Ведь он теперь свинья.

– Пожалуй, ты прав. Но я не могу, он как-то странно на меня смотрит, – пробормотал Тысячемух. – На, держи, зарежь сам, а я потом, за тобой.

Недород взял нож, поднес его к горлу свиньи и зажмурился. Тысячемух тоже закрыл глаза ладонью. А когда оба друга снова их открыли, то увидели, что лезвие и на миллиметр не вошло в свиную кожу.

Недород вернул нож Тысячемуху:

– У меня не получается. Хочу нажать на рукоятку, а вся сила в согнутом локте застревает.

– Был бы это христианин, я бы его не задумываясь зарезал, а животное не могу, – сказал Тысячемух.

– Тогда считай, что это христианин, который превратился в свинью.

– Все равно не могу, – пробормотал Тысячемух.

– Как?! Ты же сам сказал, что тебе убить христианина легче легкого!

– Да, но только врагов. В сражениях и на дуэлях я их сотнями на тот свет отправлял. Но для этого я должен рассвирепеть.

– Возьми и рассвирепей. Вспомни, что Початок был солдатом вражеской армии.

Тысячемух попытался, но ничего у него не получилось. Посовещавшись, друзья решили выбросить свинью в окно, тогда она сама о землю насмерть разобьется. Они подтащили свинью к окошку кельи, просунули в него свинячью голову, но вот тело почему-то упиралось. С великим трудом им удалось выбросить упрямое животное из окна в огород. Оно с криком упало на землю и превратилось в монаха. Не успел бедный монах подняться с земли, как к нему подбежали Тысячемух и Недород.

– Ты что делаешь? Опять человеком притворяешься. Ах ты свинья такая! – завопил Недород.

– Я Початок.

– Долго будешь нас дурачить? Превращайся в свинью, да поживее!

Они кричали, толкали Початка в спину, молотили кулаками по голове, но тот отчаянно упирался. И вдруг вырвался и пустился бежать. Это он увидел в воротах монастыря трех монахов, которых они раздели на дороге. Монахи узнали грабителей, закричали: «Держите воров!» – и бросились их ловить. А за ними и другие монахи. Тут уж и Тысячемуху с Недородом стало не до свиньи – как бы самим ноги унести.

Они взбежали по лестнице, вылезли в окно и взобрались на крышу. Сутаны мешали им, цепляясь за острые выступы, черепица колыхалась и крошилась. Но страх придал друзьям храбрости. Они прыгнули прямо с крыши на высокое, могучее дерево, которое росло у монастырской стены. Уцепились за ветки, влезли на стену. Новый прыжок – и вот уже они удирают к лесу и скрываются в чаще. Монахи бросились звонить в колокола, и оглушительный набатный звон казался беглецам барабанным боем перед казнью.

ЧЕРНЫЙ СОКОЛ

С великим трудом удрали трое друзей от погони. И не успели они дух перевести, как на луг выехали три рыцаря. Остановились, вынули из корзин соколов, подбросили их, и могучие птицы взмыли в небо. Это были черные охотничьи соколы. Они стремительно врезались в стаю перелетных уток. Бедные утки превратились в облако перьев и камнями упали вниз. Слуги рыцарей сразу бросились их подбирать.

Тысячемух, Початок и Недород охотно полакомились бы жареными утками, а на худой конец – соколами. Но рыцари были при полном вооружении, а с вооруженными людьми шутки плохи. Тысячемух бдительно следил за соколами: уцелевшие утки улетели, и теперь хищные птицы плавно кружили над землей, выискивая белок, змей, а может, и кабанчиков.

Внезапно все соколы ринулись вниз. Тысячемух вмиг сообразил, что это они пикируют на них троих. Он бросился на землю и вместе с Початком и Недородом сжался в комок. Соколы клевали их острыми клювами, а они отчаянно отбивались от свирепых птиц. Потом зарылись головой в траву, прикрыли глаза ладонью, а ладонь другой рукой.

Прискакали рыцари, с гиканьем и свистом подбежали их слуги. Соколы тут же уселись на кожаные перчатки рыцарей. А те посмотрели на три комка и стали пинать их ногами, проверяя, люди это или звери.

– Зачем притворяетесь, будто вы кабаны? – грозно крикнул один из рыцарей.

– Да мы кабанов и не видели ни разу! – ответил за всех троих Тысячемух.

– Тогда перемените одежду и ходите по-другому.

– Но мы же лежим!

– Тогда лягте по-другому.

– А как нужно? – спросил Початок.

– Ну хоть притворитесь, что вы люди, а не животные, – с грозным видом сказал самый злой из рыцарей.

Трое друзей сжались еще больше. Когда же рыцари, пришпорив коней, умчались в долину, Тысячемух, Початок и Недород поняли, что гроза миновала. Они вскочили и побежали. Всегда лучше держаться подальше от рыцарей и от их черных соколов.

КОНЬ В ГОЛОВЕ

Целых три дня шли друзья без остановки и ни разу никого не встретили. Тысячемух решил, что Початок и Недород, как иным людям черная кошка, приносят ему неудачу.

И вот на четвертое утро он проснулся первым и… задумал от них сбежать. Тихонько пошел по тропинке у подножия песчаной горы и увидел заросли крапивы. Бесстрашно через них пробрался и сразу повеселел: теперь он один и забот стало втрое меньше.

По дороге у Тысячемуха родилась идея – вернуться домой. Он и сам не понимал, почему не подумал об этом раньше. Ведь дома его ждут жена, две козы, шесть кур и черные и желтые пчелы. И тут Тысячемух вспомнил, что у пчел тьма врагов. Главные из них – медведь, барсук, куница, ласка, ящерица, жаба и лягушка. Все они поедают пчел. А вот люди, шмели и осы крадут и поедают мед. А еще моль поедает воск.

Но самый главный враг – полевая мышь. Она поедает и пчел, и мед, и воск. Его сосед и друг, пчеловод Баконе, ненавидел полевых мышей больше других животных и охотился за ними все дни недели, даже в субботу и воскресенье. Когда Баконе удавалось поймать мышь, он ее жарил и съедал, закусывая хлебом. Тысячемух и сам полакомился бы полевой мышью, а еще лучше – четырьмя или пятью сразу. Особенно вкусно их готовит его жена Джоконда. Она и ящериц умеет так вкусно сготовить, что только пальчики оближешь. Правда, ящериц он ел, когда голод уж вконец его одолевал. А случалось это семь раз в неделю.

Тысячемух так увлекся воспоминаниями, что уже больше часа безостановочно шел по тропинке. Потом все-таки присел немного отдохнуть. Вдруг он увидел, что Початок и Недород мирно спят в нескольких шагах от него. Значит, он вообще никуда не уходил? Тогда отчего же у него так ноги устали? Похоже, он кружил по тропе, и она привела его на прежнее место. С горя и обиды Тысячемух отыскал остроконечный камень и принялся что-то рисовать. Нарисовал сначала хвост, затем задние ноги и, наконец, спину, голову и передние ноги. Теперь уже ясно, что это конь.

Початок и Недород проснулись и стали молча разглядывать рисунок. Тысячемух гордо объявил им, что вот таким и был его конь, стройный, с тонкими, красивыми ногами и длинным хвостом. И вдруг он понял, почему хотел удрать от своих товарищей по несчастью. Что может быть общего у рыцаря-всадника, хоть и бывшего, с людьми, которые всегда и всюду ходят пешком?! Между обычным человеком и рыцарем такая же разница, как между котом и львом либо вороной и орлом, если приводить сравнения из мира животных, и фиговым деревом и дубом, если прибегнуть к сравнению из растительного мира. Всадник как бы сливается с конем в единое целое, превращается на скаку в зверя с человечьей головой и конским хвостом.

Тысячемух до того размечтался и растрогался, что стал рассказывать о своем чудесном коне двум жалким оборванцам, хоть они этого не заслуживали. Начал он с конца – со смерти коня, который умер от сана. Потом рассказал, какие бывают кони, об их достоинствах и недостатках. К примеру, белый конь не переносит солнца, черный быстро устает в гористой местности. А затем перешел на описание мускулов и других частей тела этого гордого животного.

Початок и Недород слушали его разинув рты. Но вскоре Тысячемух заметил, что интерес к коню у них чисто гастрономический. Стоило ему упомянуть о мощном конском бедре, как оба они уже представили себе, что поджаривают это бедро и съедают. Глаза их светились голодным блеском. Долго они крепились, но потом все-таки начали допытываться у Тысячемуха, сколько же ломтей мяса можно нарезать из спины коня или плеча. Тысячемух вскочил и зашагал прочь. Недород и Початок – за ним. Стали его просить, нельзя ли повторить, какие у коня мускулы и брюхо. Тысячемух побагровел от ярости:

– Я же вам сказал: не позволю есть при мне конское мясо! Ясно вам?

– Да кто ест мясо? Мы с Недородом лишь воображаем, будто его едим.

– И воображать не должны.

– Что хочу, то и воображаю, – сказал Початок.

– Нет, не все и, уж конечно, не о моем коне! – крикнул Тысячемух.

– А я вообразил, будто я папа римский и никто мне ничего сказать не сможет, – возразил Недород.

– И мне, – подтвердил Початок.

– Видишь, мы правы! – объявил Недород.

– Нет, не правы, – не сдавался Тысячемух. – Если я воображу себя папой, от этого никому хуже не станет. А вот если я его съем, ни мне, ни папе не поздоровится.

– Но мы ничего не ели!

– Пока я рассказывал вам о своем коне, вы его сожрали прямо на моих глазах. Мускул за мускулом.

Початок и Недород молчали. Они старательно жевали довольно жесткое конское мясо. Наконец доели и, отвернувшись, чтобы Тысячемух не видел, стали облизывать губы.