Текст книги "Пособие для начинающей проститутки"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Ты же читать, наверное, не умеешь?

– Почему? Умею...

Жека, наконец, сдается и возвращается к стандартным постельным отношениям. Шурка тоже отвлекается от мысли об оральном сексе, размораживается, тает в его руках, жадно впитывая его в себя.

– Ох, Жека...

И вдруг начинает казаться, что так хорошо может быть только перед концом света, что все это скоро оборвется, и она заплатит жуткой болью за каждую секунду украденного у судьбы наслаждения, потому что не заслуживает даже этой секунды.

Шурка помнит, что нельзя жаловаться. За окнами начинает носиться снег. Порывы ветра бросают снежинки в стекла, и кажется, что кто-то робко царапается снаружи.

Берта смотрит не на Шурку, а на лимон в блюдце. А в глазах у Шурки и лимон, и блюдце, и скатерть, и Берта сливаются в едкое кисло-желтое пятно.

– Я бы на твоем месте не пренебрегала бы дружбой такого человека, – говорит Берта о Шнуре. – Ты должна его слушаться уже только потому, что он взялся помочь тебе.

– Он же не ради меня старается, – Шурка опускает голову.

– Я вижу, что он дает тебе дельные советы. А то, как ты понимаешь их, – твое личное дело, – отрезает Берта.

Шурка молчит. Думает о чем-то своем и улыбается.

– Что? – не понимает Берта.

– Берта, а...

– Что?

– У тебя нет никакого пособия по минету?

Берта смотрит странно.

– Не понимаю, почему у меня не получается, – признается Шурка. – Тошнит меня до рвоты.

Берта, наконец, приходит в себя и пожимает плечами.

– Твоя голова черт знает чем забита. Не знаю, что ты имеешь против. Вполне удобный способ. А тошнит – с непривычки. Ты просто должна привыкнуть, тогда все неприятные ощущения уходят. Если ты в детстве сосала соску, как все нормальные дети, у тебя должна быть к этому склонность.

– А если я ее выплевывала, а все ползали по полу и искали?

Берта не смеется.

– Значит, купи себе соску сейчас. И тренируйся. А потом на бананы перейдешь или огурцы. В конце концов, у школьницы какой-нибудь можешь поинтересоваться. Сейчас все третьеклассницы этим балуются.

Дома Шурка лежит и смотрит в облезлый потолок. С Жекой попрощались – на неделю. Он снова поехал на Запад. А она снова осталась в своей холодной квартире.

Внутри пахнет ветром. Как Шурка ни заклеивала окна, а сквозняки гуляют по квартире и листают раскрытые книги на столе. Шурка ничего не читает – надоело. Литература для нее исчерпана. Единственная настольная книга – русско-греческий словарь. Она думает, что скажет Макриянису, если он ей откажет, и как поблагодарит, если он предложит ей что-то. Но скорее всего – ничего не предложит. Его фабрики и без переводчика работают отлично.

Шурка проваливается в пружины бабкиного дивана и тихо радуется тому, что может здесь спрятаться – укрыться от всего мира.

И вдруг раздается дребезжащий звонок в дверь. Шурка подскакивает, на цыпочках подходит к двери – смотрит в дверной глазок и не может разглядеть через поцарапанное стекло глазка того, кто пришел.

– Берта? – спрашивает на всякий случай.

– Не угадала, – отвечает мужской голос.

На  площадке темно.

– Кто? – лихорадочно соображает Шурка.

Шнур? Как он мог найти ее? Возможно ли такое? Сердце обрывается вниз и стучит где-то в пятках, словно крошится от страха.

– Шура? – спрашивает мужчина из-за двери. – Открой мне. Не бойся...

Гипноз действует. Она открывает дверь. На площадке под разбитой лампочкой стоит Савва, прислонившись спиной к перилам лестницы и сунув руки глубоко в карманы плаща. Стоит и молчит. Потом кивает самому себе.

– Да, это ты. Я спросил у соседей, где ты живешь. Они тебя описали.  Странная, говорят, девушка. Ты одна?

– Почему «странная»? – обижается Шурка.

Он проходит в квартиру без приглашения, словно в каком-то полусне.

– Одна, – запоздало отвечает Шурка.

Его лицо абсолютно ничего не выражает – те же черно-белые контуры, нахмуренные брови и погасшие глаза. Он садится на стул около ее дивана, не вынимая рук из карманов плаща.

– Холодно у тебя. Я так просто зашел. Не бойся, – повторяет он. – Почему-то ты мне вспомнилась. Так, зацепило что-то...

Она осторожно садится на диван, словно опасаясь выпасть из границ реальности. Савва окидывает взглядом квартиру.

– У тебя ребенок?

– Нет.

– А соска чья? – кивает на пустышку на журнальном столике.

Шурка молчит. Отчего-то делается так больно, словно ей вдруг снова шестнадцать лет, и это – ее мальчик, они скоро поженятся и у них родятся дети... Но ничего этого не будет.

Бывает, что вот так, волной, резко, накрывает ощущение невозможного, и ты понимаешь, что твоя жизнь тебе не нужна, а нужна другая – та, которой у тебя никогда не будет. После таких приступов ноги сами делают шаг к распахнутому окну, а руки тянутся к отточенному лезвию бритвы, только бы спастись от реальной действительности, от своей гадкой, дешевой жизни и коротких, ворованных фотовспышек фальшивого счастья.

Она чувствует, как на щеках остаются горячие дорожки.

– Может, чаю? – предлагает сквозь слезы.

– Нет, не надо, – отказывается Савва. – Я сейчас уйду. Здесь заезжал поблизости в одну мастерскую, и так, занесло чего-то. Ничего, Шура. Не плачь. У всех жизнь не сахар. У меня в квартире тоже холодно, я там редко бываю. Больше в клубе сижу. Или по делам мотаюсь. Клуб «Мадлен» знаешь? Заходи как-нибудь в гости...

Шурка смотрит во все глаза и видит только, как фигура Саввы качается и тонет в море ее слез.

– Будешь в центре, заходи, – приглашает он еще раз. – Устроилась ты на работу?

– Нет пока.

– Учительницей хочешь быть?

– Нет, не хочу. Просто жить как-то надо...

– Куда ты хочешь? Я тебя устрою. В клуб не зову – тебе с нами лучше не связываться. А если хочешь куда-то, скажи. Для хорошего человека – ничего не жалко. Я поговорю, с кем надо. В мэрию хочешь?

Шурка молчит. И вдруг спрашивает:

– Савва, как ты видишь, что я хороший человек? Вдруг ты ошибаешься?

Он поднимается.

– Не знаю. Может, и ошибаюсь. Если бы не ошибался, не попал бы сейчас в такое дерьмо. Ладно, Шурик, держись. Я еще загляну к тебе...

Если бы он спросил разрешения «еще заглянуть», она бы не разрешила. Но он ничего не спросил. Он сам так решил...

§15. ПРАВИЛО №11:

АКТИВНО ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЯЗЫКОМ (ИНОСТРАННЫМ)

Вечером Шурка из таксофона набирает номер Макрияниса. Он узнает ее и восклицает радостно:

– Έλα ρε Шура, τι κάνεις; (О, Шура, как ты?)

– Ευχαριστώ. Μήπως μπορείτε να μου πείτε κάτι καλό; (Спасибо. Может быть, вы мне скажете что-то хорошее?)

Макриянис предлагает встретиться и поговорить.

– Где ты живешь? – спрашивает он по-гречески.

– В старом районе, на западе города...

– Хорошо, я буду ждать тебя в центре, у ресторана «Неаполь». Через час.

Шурка соглашается.

– Ты знаешь, где ресторан «Неаполь»? – еще раз уточняет Макриянис.

– Знаю.

– Хорошо.

Шурка даже удивляется: кто из них местный житель?

Делать нечего. Она выходит раньше и идет пешком, минуя старые здания своего района. Но как только доходит до супермаркета «Союз», ее окликает мужской голос со странным свистящим акцентом:

– Сура! Сура!

Шурка вглядывается в темноту и узнает Макрияниса – в короткой черной куртке и джинсах.

– Почему вы здесь? – застывает она в изумлении.

– Я подумал, вдруг ты не поняла, возле какого ресторана я буду тебя ждать...

Шурка смеется. Это, правда, очень смешно. Ему показалось, что она неспособна отличить ресторан от супермаркета. Хорошее же впечатление она производит. Ясно, почему так долго не может найти работу.

Вангелис подает руку.

– Я узнал тебя, когда ты шла.

Она пожимает его прохладную, мягкую ладонь. В джинсах он кажется более молодым, подтянутым и стройным. Шурка переводит взгляд на его новый темно-зеленый автомобиль марки «рено».

– Посидим где-то? – предлагает Вангелис.

– Да, – кивает Шурка.

Поборов смутные опасения, садится с ним в авто и про себя отмечает, что Макриянис очень хорошо ориентируется в столице и ее ночной жизни – выбирает тихое и очень дорогое кафе – без навязчивого антуража кабаков и закусочных.

Для начала – говорят о снеге. Вангелис видел снег и в Северной Греции, и в горах. Но здесь – другой снег, с ледяной коркой. Снег, который не собирается таять.

– Когда он растает? – спрашивает Вангелис.

– В марте. Или в апреле. Обязательно.

– В марте у нас уже цветет миндаль.

И вдруг он берет ее за руку.

– Я знаю, о чем ты хочешь спросить. Да, мне нужен переводчик, такой, как ты. И я хотел бы видеть тебя рядом... Скажи, существуют какие-то препятствия для этого?

Шурке кажется, что он имеет в виду не работу.

– Для чего? – переспрашивает она.

– Для того, чтобы мы были вместе, – растолковывает Вангелис.

– Какие препятствия?

– Например, мой возраст...

Ясно, что возраст никак не может быть помехой для работы переводчика.

Официант приносит горячий шоколад. Пар над шоколадом пахнет одурманивающе. Шурка смотрит на Вангелиса, на его прикрытую волосами лысину, на обвисшую кожу на подбородке и не видит ничего неприятного. Возраст – никакое не препятствие. Абсолютно.

Наоборот, налицо явные выгоды. Она будет пить с ним горячий шоколад, кататься с ним в машине, ужинать в ресторанах. Может, он даже заплатит за ее работу. Он же настоящий миллионер. И ему шестьдесят семь лет – у него не встанет.

Правда, взгляд несколько смущает. Для импотента – слишком много блестящей, глянцевой черноты в его глазах.

В сознание прокрадывается мысль о Жеке. И Шурка рассуждает холодно: Жека – женатый мужик, который бесплатно ею пользуется. И Вангелис – такой же. А с двоих есть шанс получить в два раза больше, чем с одного.

И Шурка улыбается. Пьет шоколад и молчит. И Вангелис молчит. Смотрит на нее восторженно. Потом говорит о том, что она не похожа на всех остальных девушек, которых он встречал здесь. Шурка продолжает молчать и улыбаться. Он держит ее за руку, и его ладонь постепенно теплеет.

– Я хочу спросить об этом парне, о Никосе. Чем он занимается? – наконец, переводит разговор Вангелис.

– Я его не знаю, – повторяет Шурка.

– Ему нельзя доверять?

– Он бандит. Если можете, не говорите ему, что виделись со мной. Он запретил мне встречаться с вами. Хотел, чтобы вы звонили ему и искали меня – через него.

– Зачем?

– Чтобы вы от него зависели...

Вангелис кивает.

– Это мафия?

– Да, похоже. Он хочет подобраться к вам поближе.

– Но я, действительно, очень ему обязан: он нас познакомил...

Шурка не привыкла к красивым фразам. Особенно –  на чужом языке. Кажется, если бы этот грек назвал все проще – хочешь-не хочешь? – ей было бы спокойнее. Но он начал с какой-то странной нежности, которая не укладывается ни в какую схему. Это и радует, и настораживает одновременно.

Шурка видит, что Макриянис – тонкий и глубокий человек, и не понимает, что он в ней нашел. Кажется, после общения с Жекой у нее в голове осталось извилины три – не больше.

Вангелис расспрашивает о городе, о ее жизни, о родителях – Шурка отделывается абстрактными фразами, считанными из учебника много лет назад. Не хочется говорить о себе. Это не очень весело. Он тоже мало говорит о личном, но не забывает упомянуть, что с женой не живет уже четыре года. Шурка пожимает плечами – ей-то какое дело. Макриянис ей не жених.

У него не очень приятное лицо: большой мясистый нос, полные, пренебрежительно искривленные губы, густые брови и круглые карие глаза. Шурка не спрашивает, сколько ему лет, но все-таки начинает сомневаться, что шестьдесят семь.

– Ты очень красивая, – говорит Макриянис. – Очень красивая и тихая девочка. Я сразу понял, что ты не имеешь ничего общего с этим бандитом.

– Я его боюсь, – признается Шурка.

И Макриянис обещает сказать Шнуру, что не встречался с ней и не нуждается в переводчике. Может, тот и не догадается ни о чем – будет искать какой-то новый подход к его миллионам.

Он подвозит Шурку домой и пожимает ей руку на прощанье.

– Завтра в восемь вечера я заеду за тобой.

Она кивает.

§16. ПРАВИЛО №12:

НЕ ВПАДАТЬ В ОТЧАЯНИЕ

         Берта не знает, что сказать Шурке. Впервые не знает, как будет лучше, то есть как будет хуже для подруги. Но она понимает, что Шурка влипла в очень опасную историю и выпутаться из нее уже не в состоянии. Поэтому Берта качает головой и не говорит ничего.

– Ладно, посмотрим, – рассуждает вслух Шурка. – Жеки пока нет. Это все и совмещать можно. Не сложно.

Оптимизм на Шурку находит лишь приступами, и сейчас именно тот случай.

– Этот Макриянис – не половой гангстер, он меня в постель сразу не потащит. Да и ненадолго это. Жека через неделю приедет. Время есть, да?

– Угу, – кивает Берта, не улавливая никакой логики.

– А Шнур этот – фу! Кто такой этот Шнур? Пижон. Ничего он мне не сделает. Он меня даже не найдет. Дурак какой-то...

– Угу, – снова соглашается Берта.

– Вот. Ну... Все хорошо будет. Это ясно.

Берте это не ясно. Про себя она ужасается спокойствию Шурки. Это уже последняя стадия даунизма – такое безразличие к собственной судьбе.

А Шурке вдруг становится очень легко. Вечером они встречаются с Вангелисом – болтают обо всем. Она уже с легкостью отвечает на вопросы о личной жизни. Каждая женщина должна иметь легенду о своем первом мужчине, которую она будет рассказывать каждому второму. Хорошо, если эта легенда будет смешной, как Шуркина история о Бобике – ее первом соломенном мальчике, у которого никогда не вставал надолго.

– И после него у тебя никого не было?

– Нет, – смеется подвыпившая Шурка.

Макриянис выпадает в осадок. А Шурка знает, что Жека – не считается. Жека – это не история. Это ее затмение, ее падение, ее стыд, ее фотовспышка счастья.

– Ты будешь со мной? – спрашивает Вангелис.

– Буду, – смеется Шурка. – Но не сегодня. Потом...

Он не настаивает. За окнами валит снег, и Макриянис кутается в теплую куртку.

– По-по, как холодно.

– Да, пиздец, – соглашается она. – Новый год скоро.

– Рождество?

– И Рождество тоже.

И Шурка думает, что она подарит Жеке. Потом собирает остатки денег  и покупает ему духи – «Серджио Тачини». Принюхивается и представляет этот запах на его теле.

Эх, Жека, где ты?

И он приезжает. Они встречаются в жуткий мороз и целуются прямо посреди улицы...

А вечером Вангелис говорит, глядя в чашку какао:

– Страны Восточной Европы – это страны третьего мира. Сплошная мафия, преступность и проституция. Сколько у вас проституток, по-по! Это конец света. Каждая женщина торгует собой – каждая! И это очень красивые женщины, но выше всего в жизни они ставят деньги.

Шурка кивает.

– Ты – это другая сторона медали. Многие иностранцы даже не подозревают о том, что она существует, эта сторона, – говорит восторженно Вангелис, поднимая глаза на Шурку. – Я знаю, что могу быть в тебе уверен.

– Конечно, – заверяет она.

Уколы совести ощущаются слабо. Весь следующий день она проводит с Жекой в квартире Шнура. К вечеру вваливается и сам Шнур.

– Ну, как? Все кувыркаетесь? Что с греком?

– Не знаю, – дергает плечами Шурка. – Ни хрена он мне не предложил.

– Вот сука! – ругается Шнур. – Греческая морда! Я его научу уважать наши понятия!

Шнур очень зол и ему не до Шурки. И не до Жеки. Он поглощен поиском новых подходов к Макриянису.  Сорвалось... Шнур бросает на Шурку последний испытывающий взгляд и уходит.

Снег продолжает заносить город. И в этот снег снова уезжает Жека. А вечером Шурка смотрит  в блестящие южной ночью круглые глаза Вангелиса и понимает, что отказывать ему уже нельзя. Может, ей даже с ним понравится. Этого не скажешь заранее...

И вдруг он говорит, придвигая Шурке деньги:

– Я знаю, что ты не можешь найти работу...

Сумма значительная. То, ради чего она и старалась. Но вдруг что-то внутри заставляет ее отдернуть руки назад.

– Спасибо. Я не возьму.

Говорит, и сама приходит в ужас. Вангелис настаивает. И ей становится горько и не по себе от того, что за этим последует секс – с человеком, которого она не хочет. И не может заставить себя захотеть...

– Сколько тебе лет? – спрашивает она, догадавшись, наконец, что он значительно моложе, чем кажется на первый взгляд.

– Сорок восемь, – отвечает честно Макриянис.

– Сорок восемь?!

– А ты как думала?

– Ну, лет пятьдесят...

– Я знаю, что выгляжу нехорошо...

– Нет, хорошо. Нормально.

Он смеется. Отвозит ее домой и прощается. И деньги оставляет в ее кармане. И она вдруг понимает, что он неплохой человек, и ему самому неловко от того, что его накрыл кризис и ему одиноко. Шурка тянется к его полным губам и целует его долгим поцелуем.

А следующим вечером он отвозит ее – к себе домой. Шурка озирается в роскошной квартире и не узнает себя в зеркале: она какая-то высокая, лохматая, с раскрасневшимися щеками.

В постели с Вангелисом ей холодно.

– Ты не мерзнешь? – спрашивает он заботливо.

– Не мерзну, – откликается она, словно из могилы.

Ему не шестьдесят семь. И даже малоопытная Шурка замечает разницу в размерах – превосходство на стороне Греции. Но ее руки машинально ищут большой и теплый живот. Вангелис худощав и малоподвижен. Шурке предоставляется полная свобода – стараться самой. И она старается. Старается, как может...

Ничего, могло быть и хуже. Шурка удовлетворена тем, что все закончилось. И если закрыть глаза и сосредоточиться на собственных ощущениях, то это вполне переносимо. Это можно стерпеть, хотя у него гадкая, дряблая кожа, обвисший подбородок и душный запах тела. Это можно стерпеть...

И вдруг он говорит вполне серьезно:

– Ты моя единственная женщина. У меня никого нет, кроме тебя. И мне никто, кроме тебя, не нужен. Я очень тебя люблю, Сура. Мы всегда будем вместе.

И поскольку Шурка ни от кого раньше не слышала таких слов и не встречала подобной заботы, совесть начинает мучить ее сильнее... Сильнее... И сильнее...

– С Жекой нужно рвать! И немедленно... Это глупо. Не любовь же у вас! Ты не должна привязываться. Это комплекс начинающей проститутки – привязываться к каждому клиенту. Пусть он привязывается – и платит: в десять, в сто, в двести раз дороже! А потом ты бросишь его, и все равно найдешь того, кто платит больше. В данном случае больше платит грек, – решает Берта.

– Да, – соглашается Шурка. – Но я думала, что смогу совмещать. А я... у меня не получается. Это... нехорошо. Неловко.

– Понятно, – Берта делает жест отчаяния. – Поэтому я и говорю, что ты должна сделать разумный выбор. Не может быть и речи о том, чтобы тратить время на Жеку.

         Говорит так уверенно, словно о собственном драгоценном времени. И Шурка решается.

         Ей кажется, что расстаться с Жекой будет легко и просто. И вполне логично. Жека вообще не ее уровень. Шофер какой-то. Если бы Берта знала об этом, даже не опустилась бы до разговора о нем.

         Вангелис хочет от нее верности, и он ее получит.

         И вдруг Шурка вспоминает, что уже купила подарок для Жеки на Новый год, что мечтала об этом запахе на его коже. Вот так резко – они уже никогда не будут вместе.

         На глаза невольно наворачиваются слезы. О его реакции она не думает. Ей кажется, что ему будет все равно, она – или другая. Она думает только о том, как сказать это попроще, но так, чтобы он ничего не узнал о Вангелисе  и не передал Шнуру… Нужно придумать что-то. Какую-то убедительную ложь. Нужно придумать. Придумать... И Шурка не спит всю ночь.

§17. ПРАВИЛО №13:

НЕ ЗАТЯГИВАТЬ СВЯЗЕЙ

         Встречаются они у кафе «Визит» на площади Революции. Снег уже не валит комками, но холодно. Жека ждет ее у машины и зябнет. Шурка чувствует, как замерзли его маленькие ступни в ботинках тридцать девятого размера. У нее самой сороковый.

– Кофе? – предлагает он.

Они целуются. Жека небрит и выглядит усталым. Утром только вернулся, и глаза еще не отдохнули от напряжения ночной дороги. Шурка отказывается от кофе: объясняться в кафе, на людях, кажется ей ужасным.

Они едут к Шнуру. Все идет, как обычно, но Шурка понимает, что это в послений раз. Ощущение потери передается и Жеке, он вглядывается в нее и спрашивает:

– Ты меня ждала?

– Ждала...

У Шнура она не спешит раздеваться.

– Давай не будем сегодня.

– Что? Месячные? – смеется он, сбившись с ритма ее критических дней.

– Нет. Я... это. Я вообще-то попрощаться хочу.

Он понимает мгновенно. Останавливается посреди комнаты.

– Уходишь?

– Ухожу.

– Куда?

– Просто – ухожу...

Жека садится на стул у стены. И Шурка видит, как боль отражается в его глазах. Лицо становится зеленым, и она даже думает, что сейчас он разрыдается. Но он говорит глухо:

– К кому ты уходишь? Выходишь замуж?

– Пока – не выхожу. Но я буду жить с этим парнем. Он врач...

– Врач...

Шурка видит, что Жека хочет что-то сделать, но сам не знает, что именно. Он поднимает руки и опускает на колени.

– Я буду тебя всегда ждать, – говорит вдруг Жека. – Если тебе будет плохо, ты всегда можешь вернуться.

– Я не вернусь, – выдавливает она.

– Никогда?

– Никогда...

И Шурка плачет. Подходит к Жеке и кладет руки ему на плечи. Сердце разрывается от боли и нежности к этому человеку.

– Нашла молодого, – пытается улыбнуться он, но улыбка выходит судорожная и кривая.

Шурка вдруг чувствует, что этот пожилой, женатый, толстый, необразованный и вообще недалекий мужчина, это – ее все, и ей хочется сказать ему, что для нее – он самый молодой и красивый, что другого ей не нужно. Но эти деньги все перечеркнули, потому что деньги ей нужны всегда. Деньги – это жизнь...

Сердце падает вниз и разбивается. Шурка наступает ногой на осколки и плачет.

– Почему ты плачешь?

Если сейчас она скажет, что плачет потому, что не хочет быть проституткой, не хочет уходить от него, не хочет менять мужчину, не хочет заниматься сексом с Вангелисом и проглатывать чувство тошноты, Жека ее никуда не отпустит. Но ради ее счастья он уступит ее другому. И Шурка плачет молча и не может оторвать руки от его плеч.

– Пойду...

Жека вскакивает. Снова взмахивает руками и прижимает ее голову к себе.

– Приходи хоть в гости...

Шурка представляет эту муку еще раз, эти «гости» и отстраняется от него. Выходит.

Жека вдруг выскакивает за ней на площадку, как помешанный или пьяный.

– Ну, куда ты идешь?..

Но она идет. Бежит от него. Бежит от того, что видит впервые – от обнаженного страдания, в котором сама виновата.

Она поступила правильно. Здесь не было вариантов. Это был просто клиент, в котором она ошиблась и к которому привязалась.

Но это был Жека...

*** ОДА ЖЕКЕ ***

Как она ему благодарна! Она обязана ему всем – самой собой обязана. Он первый человек на земле, который сказал, что любит ее, что она красива, что ее невозможно не хотеть. А до него – никто не говорил ей таких слов, всем жалко было для нее даже коротенького словечка, у всех оно застревало костью в горле.

Жека внушил ей, что секс – не нудное и постыдное занятие, а самое естественное и прекрасное на свете. Он – ее первый мужчина, ее самый настоящий. Никогда не было этого мерзкого импотента Бобика. Она вернулась к той естественности, которой жила до того, как ухватилась за тонкую соломинку в надежде на соломенное будущее.

И именно за это ее любит Вангелис – за то, что она молода, красива, в меру скромна и в меру преисполнена страсти. Но если бы не Жека, была бы она сейчас перепуганной и закомплексованной идиоткой, несмотря на все рекомендации лучшей подруги. За одно его «не худей, не вздумай!» она его обожает. Она его обожает. И будет обожать всегда.

Слава Жеке – за то, что он, не закончив ничего, кроме средней школы, так хорошо был подкован в вопросах секса, проблем, комплексов и страхов женщин.

Боже, спаси и сохрани его в его дорогах! Потому что он хороший. И потому что он ей очень дорог.

         Дома она рыдает. Катается по полу и рыдает. Натыкается на соску и вышвыривает в мусорное ведро – никогда! ни для одного мужчины на свете!

         А вечером смотрит на Вангелиса в кафе. Между ним и Жекой несколько лет разницы, а кажется, что Вангелис лет на двадцать старше. И снова на глаза наворачиваются слезы.

– Не плачь, – утешает ее Макриянис. – Мы вышлем твоей маме денег. Я понимаю, как ей тяжело. В вашей стране люди живут очень бедно, особенно пенсионеры. Это отсталая, развивающаяся страна. Она не может быстро выйти из кризиса. Все иностранные вложения разворовываются, полученные кредиты растворяются безо всякой пользы. Везде преступность и проституция.

– Деньги – это самое большое зло на земле, – говорит Шурка, смахивая слезы.

Он задумывается.

– Впервые вижу женщину, которая не интересуется деньгами...

– Потому что их у меня нет. И никогда не будет.

Вангелис пожимает плечами. У него добрые глаза. Он смешивает с дерьмом страну, в которой живет, но глаза его не становятся от этого злыми.

Бизнес идет неплохо. Правда, возникла неожиданная проблема, с которой Макриянис не сталкивался нигде в Европе. Местные магазины берут его товар, а потом не возвращают денег. Магазины исчезают, номера мобилок не отвечают. Это научило его предусмотрительно запасаться всей информацией о возможных партнерах.

– Да, кстати, звонил этот... Никос.

– Шнур?

– Он хочет встретиться. Предлагает свою помощь.

Исчезнувшие магазины – скорее всего, его рук дело. Теперь он скажет, что может решить эту проблему, открыв собственную сеть магазинов, и гарантировать честное сотрудничество.

– Ты с ним встретишься?

– Наверное. Он очень настойчив, – Вангелис пожимает плечами.

– И как вы будете говорить?

– Не знаю. Он не говорит по-английски.

– Может быть, мне прийти?

Вангелис думает и качает головой: Шнур не должен знать об их связи.

– Если он мне позвонит – мне все равно придется здесь быть, – Шурка соображает. – Ок. Пусть лучше он мне позвонит. А ты скажешь, что не будешь против. Мне хочется помочь тебе хоть чем-то, хоть немного...

Вангелис берет ее руку в свою.

– Я очень люблю тебя, моя девочка.

В постели Шурку снова накрывает. Ей вспоминается Жека, который сейчас спит со своей женой, вспоминаются его руки, заставлявшие ее тело трепетать и искриться, и она тихонько плачет, отвернувшись от Вангелиса. Подушка промокает.

Вангелис спит тихо. Только его волосы сваливаются с лысого блестящего черепа и лежат рядом на подушке. Шурка хочет уложить их обратно и вдруг чувствует, что ее начинает тошнить до спазмов в желудке.

§18. ПРАВИЛО №14:

ОКАЗЫВАТЬ ПОСИЛЬНУЮ ПОМОЩЬ КЛИЕНТАМ

Если человек движется вникуда, ему все равно, по какой дороге идти. И ему все равно, чем он рискует, потому что сама жизнь для него не ценна. И если он сталкивается с чем-то ужасным, значит вполне этого заслуживает. К этому привела его дорога.

Шурка неожиданно столкнулась с самой настоящей опасностью. Шнур позвонил Берте, а Берта передала:

– В четыре вечера в «Шиншилле».

Шурка приходит в клуб и оглядывается. Посетителей еще совсем мало, и Шнура нигде не видно. Бармен с трудом соображает, что пришла она к хозяину. Охранник проводит ее в кабинет Шнура.

У Шнура в «Шиншилле» свой кабинет – небольшая комната со столом и диваном. Шурка садится на краешек дивана, а Шнур опирается задницей о стол.

– Ну, моя девочка?

– Что?

– Не хочешь мне помочь немного?

– А что нужно делать?

У Шнура худощавое и остроносое лицо, глаза серые – под тяжелыми веками. И взгляд тяжелый. Взгляд – как удавка на шее.

– Вот, это деловой разговор, – Шнур садится рядом и кладет руку ей на плечо.

– А это уже не деловой разговор, – Шурка скидывает его руку.

Шнур покорно опирается о спинку дивана.

– Смотри, выходит, этот грек тебя прокинул. И меня тоже. Я хочу поставить ему свои условия четко. Раз и навсегда. И хочу, чтобы помог мне верный человек. Раз уж мы не можем повлиять на него никак иначе...

– Ясно...

Больше сказать нечего. Дело-то простое, если разобраться. Шурка садится рядом со Шнуром в машину и замечает, что за ними следуют еще две иномарки.

– Для верности, – кивает спокойно Шнур.

На фабрику к Макриянису приезжают к шести часам.

– В это время он всегда проявляется...

Ждут в машинах. И Шурка ждет молча. Не поймет, похоже все это на переговоры или на бандитские разборки.

В начале седьмого появляется «рено» Вангелиса и скромно швартуется на автостоянке. Шнур выходит из авто и делает знак Шурке – идем! Ребята из машин тоже выходят, но остаются стоять в стороне. Макриянис оглядывает всю компанию и распахивает перед Шнуром и его спутницей дверь:

– Περάστε… (Проходите...)

Они снова оказываются в его кабинете и садятся в кресла перед столом.

– Σας ακούω (Я вас слушаю),  – говорит спокойно Макриянис.

– Я хочу сказать, друг, что условия очень простые. И если ты до сих пор не въехал, о чем идет речь, это тебя не спасает от нашего дальнейшего сотрудничества. Чтобы твой бизнес шел без помех, тебе нужны надежные друзья...

Шнур старается говорить очень мягко. Шурка переводит, и Вангелис перебивает ее вопросом:

– Αυτός θέλει να πει ότι είναι φίλος μου; (Он хочет сказать, что он мой друг?)

– Ναι, κάτι τέτοιο. (Да, что-то в этом роде)

– Και πόσο κοστίζει αυτή η φιλία; (И сколько стоит эта дружба?)

– Он спрашивает, сколько должен платить, – переводит Шнуру Шурка.

– Ага, врубился? – радуется Шнур. – Скажи ему, что в месяц я хочу с него десять тысяч евро, пока он не раскрутился на полную катушку. Это для начала, чтобы ему было легче привынуть.

Шурка переводит о десяти тысячах.

– Τι; Τι λέει αυτός ο μαλάκας; Τόσα λεφτά πρέπει να πληρώνω κάθε μήνα; Και τι θα κάνει αυτός ο πούστης; Θα μετράει και θα μαζεύει τα λεφτά μου; Ρε, γαμώ το! Τι είναι αυτή η χώρα; Τι γίνεται εδώ, ρε; (Что? Что говорит этот пидарас? Каждый месяц я должен платить такую сумму? А что будет делать этот пидор? Считать и собирать мои деньги? Э, еб твою мать! Что это за страна? Что здесь делается?), – вспыхивает Вангелис.

Шурка не переводит.

– Βαγγέλη, μη φωνάζεις (Вангелис, не кричи), – просит грека.

– Πες του ότι θα πάω στην αστυνομία! (Скажи ему, что я пойду в полицию!), – предупреждает тот.

– Δεν μπορείς (Ты не можешь), – качает головой Шурка. – Αυτός ο ίδιος είναι και αστυνομία, και νόμος, και Σύνταγμα. Καταλαβαίνεις; Τωρά πρέπει να συμφωνήσεις… (Ты не можешь. Он сам и полиция, и закон, и Конституция. Понимаешь? Сейчас ты должен согласиться...)

– Και μετά; (А потом?)

– Θα δούμε… (Посмотрим…)

– Όχι. Είναι αδύνατον (Нет. Это невозможно), – отрезает Макриянис.

Шнур наблюдает молча.

– Ну, че он орет? – спрашивает, наконец.

– Говорит, что это невозможно.

– Скажи этому чукче, что он не на базаре торгуется. Это возможно, потому что все платят. А могилы тех, кто отказался, я могу ему показать – за дополнительную плату. И эта сука будет платить, как все. А иначе я его бизнес зарублю на корню. И его самого – тоже.

Шурка молчит. Вангелис смотрит на Шнура, потом переводит взгляд на Шурку.

– Κατάλαβα τι είπε. Ότι θα  έχω προβλήματα με την επίχειρηση μου εδώ… (Я понял, что он сказал. Что у меня будут проблемы с моим бизнесом здесь).

Шурка качает головой:

– Όχι. Είπε ότι θα σε σκοτώσει… (Нет. Он сказал, что он тебя убьет...)

Теперь молчит Вангелис. Потом спрашивает обреченно: