Текст книги "Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю"
Автор книги: Томас Эсбридж
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
В конце XI века стиль и практика мусульманских военных действий были в состоянии постоянного изменения. Традиционной опорой любых турецких вооруженных сил был всадник в легких доспехах, верхом на быстроногом пони, вооруженный мощным луком, позволявшим ему выпускать град стрел, сидя на лошади. Он также мог иметь легкое копье, меч односторонней заточки, топор и кинжал. Скорость передвижения и маневренность таких войск позволяли им одерживать верх над противником.
Турки обычно использовали две главные тактики: окружение – при котором врага окружала со всех сторон быстро движущаяся кружащаяся конница и обстреливала бесконечным дождем стрел; и обманное отступление – когда в бою войска якобы начинали отступать, в надежде, что противник бросится в погоню, его боевой порядок будет разрушен и он станет более уязвимым для неожиданной контратаки. Такому стилю боя отдавали предпочтение и сельджуки Малой Азии. Но турки Сирии и Палестины начали применять более широкий спектр персидских и арабских военных приемов, приспособившись к использованию кавалеристов в тяжелых доспехах, вооруженных копьями, крупных сил пехоты и осадной войне. В любом случае самыми распространенными формами военных действий на Ближнем Востоке были набеги, небольшие стычки и мелкие междоусобные бои за власть, землю и богатство. [15]15
Основным «кирпичиком» мусульманских армий был «аскар» – личная военная свита лорда или эмира. В них доминировали прекрасно обученные профессиональные «рабы-солдаты» (мамлюки), первоначально из тюркских народов Центральной Азии и русских степей, но позднее с примесью армян, грузин, греков и даже восточноевропейских славян. В мире сельджуков большие армии обычно формировались следующим образом: эмир имел право на доходы с земельного надела в обмен на обязательство направить свой «аскар» для участия в военных кампаниях. Аналогичная процедура позднее была принята в Египте. О средневековой исламской армии см.: Kennedy Н.The Armies of the Caliph. London, 2001; Hillenbrand C.The Crusades: Islamic Perspectives. P. 431–587.
[Закрыть]Теоретически, однако, мусульманские войска могли быть призваны на борьбу за высокие идеалы – на священную войну.
Ислам с самого начала принимал войну. Даже Мухаммед провел ряд военных кампаний, направленных на подчинение Мекки, и взрывное расширение исламского мира в VII и VIII веках подталкивалось признанным благочестивым желанием распространить исламское правление. Союз веры и насилия в мусульманской религии поэтому был более скорым и естественным, чем тот, что постепенно возник в латинском христианстве.
В попытке определить роль войны в исламе мусульманские ученые обратились к Корану и к хадисам, изречениям, связанным с Мухаммедом. Эти тексты дают многочисленные примеры того, что пророк был сторонником «борьбы на пути Бога». Еще в ранний исламский период возникла дискуссия относительно того, что эта борьба, или джихад, в себя включает, – споры продолжаются по сей день. Некоторые, например представители мистического течения в исламе – суфисты, утверждают, что самый важный – большой джихад – это внутренняя духовная борьба против греха и ошибок. Но к концу VIII века сунниты начали развивать формальную теорию, отстаивающую то, что называют малым джихадом, – вооруженную борьбу против неверных. Чтобы оправдать ее, они приводят канонические свидетельства, такие как стихи из девятой суры Корана, где сказано: «Сражайтесь со всеми многобожниками без исключения, как они сражаются против вас», и такие хадисы, как «Утро или вечер, проведенное на пути Бога, лучше, чем весь мир с тем, что в нем есть» или «Быть один час в боевых порядках на пути Бога лучше, чем быть на молитве шестьдесят лет».
Правовые трактаты этого периода утверждают, что джихад – обязанность, возложенная на всех здоровых мусульман, но эта обязанность в основном рассматривалась как общая, а не индивидуальная, и ответственность за лидерство всегда лежала на халифе. Ссылаясь на хадис «Врата рая находятся в тени мечей» и подобные ему, эти трактаты также утверждают, что тем, кто участвует в джихаде, будет разрешен вход в небесный рай. Авторы трактатов формально разделили мир на две сферы – Дар эс-Ислам, или «Дом мира» (район, в котором преобладает мусульманское правление и мусульманские законы), и Дар аль-харб, или «Дом войны» (весь остальной мир). Первоочередная цель джихада – ведение беспощадной священной войны в Дар аль-харб, до тех пор пока все человечество не примет ислам или не подчинится мусульманскому правлению. Никаких постоянных мирных соглашений с немусульманскими врагами заключать нельзя, а временные перемирия могут длиться не больше десяти лет.
Шли века, и движущий импульс к экспансии, закодированный в классической теории джихада, ослабел. Арабские племена начали вести оседлую жизнь и торговать с немусульманами, например византийцами. Священные войны против христиан и им подобных продолжались, но они стали спорадическими и зачастую поощрялись и велись мусульманскими эмирами без одобрения халифа. К XI веку правители суннитского Багдада были намного более заинтересованы в использовании джихада для продвижения исламской правоверности путем подавления «еретиков» – шиитов, чем в ведении священных войн против христианства. Предложение, что ислам должен вести бесконечную борьбу, чтобы расширять свои границы и подчинять немусульман, широко не распространилось, равно как и идея объединения для защиты исламской веры и его территорий. Когда начались христианские Крестовые походы, идеологический импульс религиозной войны пребывал в дремлющем состоянии в основном тексте ислама, но основные элементы системы взглядов остались на месте. [16]16
Об исламском джихаде в Средние века см.: Sivan Е.L’Islam et la Croisade. Paris, 1968; Hillenbrand C.The Crusades: Islamic Perspectives. P. 89—103; Kedar B.Z.Croisade et jihad vus par l’ennemi: une étude des perceptions mutuelles des motivations / Autour de la Première Croisade. Ed. M. Balard. Paris, 1996. P. 345–358; The Jihad and its Times. Eds. H. Dajani-Shakeel, R.A. Mossier. Ann Arbor, 1991; Firestone R.Jihad. The Origins of Holy War in Islam. Oxford, 2000; Cook D.Understanding Jihad. Berkeley, 2005. Согласно теологии шиитов, обязанность вести внешний джихад не будет действовать вплоть до Последних дней. Поэтому шииты исмаилиты из Египта и двунадесятники, такие как клан мункидов из Шайзара, воевали против франков, но не считали себя участниками священной войны.
[Закрыть]
Важный и неудобный вопрос сохранился: спровоцировал ли мусульманский мир Крестовые походы, или латинские священные войны являлись актами агрессии? Фундаментальное исследование требует оценки общей степени угрозы, которую представлял для христианского Запада ислам в XI веке. В каком-то смысле мусульмане давили на границы Европы. На востоке Малая Азия веками оставалась полем сражения между мусульманами и Византийской империей; и мусульманские армии неоднократно пытались захватить величайший христианский центр – Константинополь. На юго-западе мусульмане продолжали править на обширных пространствах Иберийского полуострова и могли в любой момент двинуться на север за Пиренеи. В действительности, однако, накануне Крестовых походов Европа никоим образом не испытывала необходимости начать срочную борьбу за выживание. Никаких согласованных нападений со стороны Средиземноморья не предвиделось, потому что, хотя иберийские мавры и турки Малой Азии имели общее религиозное наследство, они никогда не были объединены одной целью.
В действительности, после первой мощной волны исламской экспансии, взаимодействие между соседствующими христианскими и мусульманскими государствами было вполне обычным и характеризовалось, как и в случае любых потенциальных противников, периодами конфликтов, сменявшимися периодами мирного сосуществования. Практически нет свидетельств того, что религии этих двух миров вели неизбежную и постоянную борьбу. Начиная с X века и далее, к примеру, ислам и византийцы относились друг к другу с напряженным, иногда задиристым, но все же уважением, и их отношения были не более чреваты конфликтами, чем между греками и их славянскими или латинскими соседями на западе.
Это вовсе не говорит о том, что повсеместно царил утопический мир и гармония. Византийцы были всегда готовы использовать в своих интересах любые признаки мусульманской слабости. Так, в 969 году, пока мир Аббасидов был раздроблен, греческие войска двинулись на восток, завоевали значительную часть Малой Азии и стратегически важный город Антиохия. А с приходом турок-сельджуков Византия оказалась перед лицом возобновившегося военного давления. В 1071 году сельджуки разбили имперскую армию в сражении при Манцикерте (восток Малой Азии), и, хотя историки больше не считают этот разгром катастрофой для греков, все же неудача была весьма болезненной и положила начало существенным турецким завоеваниям в Анатолии. Пятнадцатью годами позже сельджуки также вернули Антиохию.
А тем временем в Испании и Португалии христиане начали отвоевывать территорию у мавров, и в 1085 году иберийские латиняне добились глубоко символичной победы, взяв контроль над Толедо, древней христианской столицей Испании. Тем не менее на этой стадии постепенная латинская экспансия на юг представляется вызванной политическими и экономическими стимулами, а не религиозной идеологией. Конфликт в Иберии стал более острым после 1086 года, когда секта исламских фанатиков, известных как альморавиды, вторглась в Испанию из Северной Африки, вытеснив уцелевших мавров. Этот новый режим воодушевил мусульманское сопротивление, добившись ряда существенных военных побед против христиан севера. Но нельзя сказать, что агрессия альморавидов стала причиной Крестовых походов, потому что латинские священные войны, начатые в конце XI века, были направлены в сторону Леванта, а не Иберии.
Так что же разожгло пламя войны между христианами и мусульманами на Святой земле? В каком-то смысле Крестовые походы были реакцией на акт исламской агрессии – завоевание мусульманами священного Иерусалима, но этот акт имел место в 638 году, так что поводом для начала священных войн он явно не был. В начале XI века церковь Гроба Господня, которая, как считалось, включала в себя место распятия и воскрешения Христа, была частично уничтожена непостоянным фатимидским правителем, вошедшим в историю под именем халиф Хаким. Его последующее преследование местного христианского населения продолжалось больше десяти лет и завершилось, лишь когда он объявил себя живым Богом и переключился на мусульманских подданных. По всей видимости, напряжение возросло и в 1027 году, когда мусульмане, как утверждают, забрасывали камнями территорию церкви Гроба Господня. Впоследствии латинские христиане, желавшие совершить паломничество в Левант, которых все еще было много, рассказывали о трудностях, связанных с посещением святых мест, и о репрессиях против восточных христиан в мусульманской Палестине.
Два арабских рассказа предлагают важные, но расходящиеся друг с другом свидетельства в этом вопросе. Ибн аль-Араби, испанский мусульманский паломник, который отправился на Святую землю в 1092 году, описал Иерусалим как благоденствующий центр религиозного поклонения для мусульман, христиан и евреев. Он отметил, что христианам позволяют поддерживать свои церкви в хорошем состоянии. В его повествовании нет и намека на то, что паломники – будь то греки или латиняне – подвергаются оскорблениям или гонениям. С другой стороны, в середине XII века аль-Азими, хронист из Алеппо, писал: «Население сирийских портов не дало франкским и византийским паломникам пройти в Иерусалим. Те из них, кто выжил, распространили известие об этом в своей стране. Поэтому они стали готовиться к военному вторжению». Ясно, что, по крайней мере, аль-Азими верил в то, что нападения мусульман дали начало Крестовым походам. [17]17
Al-Azimi.La chronique abrégée d’al-Azimi / Ed. C. Cahen Journal Asiatique. Vol. 230. 1938. P. 369; Drory J.Some observations during a visit to Palestine by Ibn al-‘Arabi of Seville in 1092–1095 / Crusades. Vol. 3. 2004. P. 101–124; Hillenbrand C.The Crusades: Islamic Perspectives. P. 48–50.
[Закрыть]
На самом деле, основываясь на всех уцелевших свидетельствах, скорее можно утверждать обратное. К 1095 году мусульмане и христиане вели войну друг с другом веками, и не важно, что это было в прошлом. Ислам захватил несомненно христианскую территорию, в том числе Иерусалим; христиане, живущие на Святой земле и прибывающие туда для паломничества, вполне могли подвергаться преследованиям. С другой стороны, непосредственная обстановка, в которой начались Крестовые походы, не указывает на то, что титаническая транснациональная религиозная война была неминуемой и неизбежной. Ислам не собирался предпринимать генерального наступления против Запада. Да и мусульманские правители Ближнего Востока не занимались ничем похожим на этнические чистки или репрессии против религиозных меньшинств. Возможно, между христианскими и мусульманскими соседями не было особо сильной любви, и без проявлений религиозной нетерпимости в Леванте тоже не обходилось, но, по правде говоря, все это ничем не отличалось от характерной для этого века политической, военной и социальной обстановки.
Часть первая
НАЧАЛО КРЕСТОВЫХ ПОХОДОВ
Глава 1
СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА, СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ
Поздним ноябрьским утром в году 1095-м папа Урбан II произнес проповедь, изменившую историю Европы. Его вдохновляющие слова дошли до самого сердца людей, собравшихся на небольшом поле вблизи Клермона – небольшого города в Южной Франции, – и в последующие месяцы его послание прокатилось по всему Западу, воспламенив ожесточенную священную войну, которой предстояло продлиться несколько веков.
Урбан заявил, что христианство находится в смертельной опасности, ему угрожает вторжение и ужасающее притеснение. Святой город Иерусалим находится в руках мусульман, людей враждебных Богу, подвергается постоянному осквернению. Он призвал латинскую Европу подняться против этого, по общему мнению, жестокого врага в качестве «воинов Христа», вернуть себе Святую землю и освободить восточных христиан из «рабства». Соблазненные обещанием того, что праведная борьба очистит их души от греха, десятки тысяч мужчин, женщин и детей отправились с Запада вести войну против мусульманского мира в Первом крестовом походе. [18]18
Несмотря на историческую важность этой речи, не сохранилось точной записи слов Урбана. Многочисленные версии его обращения, в том числе три, приведенные очевидцами, были записаны уже после конца Первого крестового похода, но все были изрядно приукрашены, и ни одна не может считаться официальной. Тем не менее, сравнивая эти повествования с ссылками на Крестовый поход в письмах папы 1095–1096 годов, можно реконструировать основные черты его послания. Первичные источники с текстом проповеди см.: Fulcher of Chartres.Historia Hierosolymitana (1095–1127) / Ed. H. Hagenmeyer. Heidelberg, 1913. P. 130–138; Robert the Monk.Historia Iherosolimitana, RHC Occ. III. P. 727–730; Guibert of Nogent.Dei gesta per Francos / Ed. R.B.C. Huygens. Corpus Christianorum, Continuatio Mediaevalis. Vol. 127A. Turnhout, 1996. P. 111–117; Baldric of Bourgueil, bishop of Dol.Historia Jerosolimitana, RHC Occ. IV. P. 12–16. Письма Урбана во время Крестового похода см.: Hagenmeyer Н.Die Kreuzzugsbriefe aus den Jahren 1088–1100. Innsbruck, 1901. P. 136–138; Papsturkunden in Florenz / Ed. W. Wiederhold. Nachrichten von der Gesellschaft der Wissenschaften zu Göttingen. Phil.-hist. Kl. Göttingen, 1901. P. 313–314; Papsturkunden in Spanien. I Katalonien/ Ed. P.F. Kehr. Berlin, 1926. P. 287–288. Английский перевод повествований и писем см.: Riley-Smith L. and J.S.C.The Crusades: Idea and Reality, 1095–1274. London, 1981. P. 37–53.
[Закрыть]
В 1095 году, когда Урбан II провозгласил Первый крестовый поход, ему было около шестидесяти лет. Отпрыск знатного семейства из Северной Франции, бывший церковник и клюнийский монах, он стал папой в 1088 году, когда папство, пошатнувшееся после длительной и ожесточенной борьбы с германским императором, стояло на грани краха. Позиции Урбана были непрочными, и ему потребовалось шесть лет, чтобы восстановить контроль над римским Латеранским дворцом, традиционной резиденцией пап. Благодаря осторожной дипломатии и проведению умеренной, а не конфронтационной политики реформ новый папа видел постепенное возрождение своего престижа и влияния. К 1095 году это медленное восстановление, безусловно, началось, но предполагаемое право папства действовать как глава латинской церкви и духовный наставник каждого христианина в Западной Европе было еще далеко от реализации.
На фоне частичного восстановления престижа папства и зародилась идея Первого крестового похода. В марте 1095 года Урбан председательствовал на церковном соборе в североитальянском городе Пьяченца, когда прибыли послы из Византии. Они доставили обращение от греческого христианского императора Алексея I Комнина, правителя, чье ловкое и уверенное правление на десятилетия притормозило внутренний упадок великой Восточной империи. Непомерные налоги пополнили имперскую казну в Константинополе, восстановив всегда окружавшую Византию ауру могущества и щедрости, но у Алексея было много внешних врагов, в том числе турки-мусульмане из Малой Азии. Поэтому он отправил петицию относительно военной помощи в Пьяченцу, настаивая, чтобы Урбан отправил латинские войска для отпора угрозе, представляемой исламом. Возможно, Алексей рассчитывал на символическую помощь в виде маленькой армии франкских наемников, которой легко управлять. На деле в течение следующих двух лет его империя была практически опустошена людским потоком.
Обращение греческого императора оказалось созвучным идеям, уже зародившимся в мозгу Урбана II; последовавшие весну и лето он их обдумывал и развивал, планируя предприятие, которое послужит достижению многих целей: нечто вроде вооруженного паломничества на Восток – «Крестовый поход». Историки иногда описывают Урбана непреднамеренным зачинщиком грандиозного начинания, ожидавшим, что на его призыв к оружию откликнется не более сотни рыцарей. Однако, судя по всему, он отлично представлял потенциальный размах предприятия, иначе не уделял бы так много внимания организации вербовки участников по всей территории Европы.
Урбан понимал, что идея экспедиции на помощь Византии предоставляет шанс не только защитить восточное христианство и улучшить отношения с греческой церковью, но также утвердить и расширить власть Рима, обуздать и перенаправить деструктивную агрессивность христиан, живущих на латинском Западе. Этот масштабный план стал главной частью кампании по расширению папского влияния за пределы Центральной Италии, на родину Урбана – Францию. С июля 1095 года он начал продолжительный тур с проповедями к северу от Альп – это был первый подобный визит папы почти за полвека – и провозгласил, что главный церковный собор будет проведен в ноябре в Клермоне, в области Овернь, расположенной в Центральной Франции. Летом и ранней осенью Урбан посетил ряд крупных монастырей, включая его собственный бывший дом в Клюни, призывая к поддержке Рима и готовя почву для идеи Крестовых походов. Он также привлек двух людей, которым предстояло сыграть центральную роль в предстоящей экспедиции: Адемара, епископа Пюи, церковника из Прованса, и горячего сторонника папства графа Раймунда Тулузского, одного из самых богатых и могущественных людей Южной Франции.
К ноябрю папа был готов огласить свои планы. Двенадцать архиепископов, восемьдесят епископов и девяносто аббатов собрались в Клермоне на самый крупный церковный собор за время понтификата Урбана. Там после девяти дней общих церковных дебатов папа сообщил о своем намерении произнести специальную проповедь. 27 ноября сотни зрителей собрались на поле, расположенном рядом с городом, чтобы услышать, что он скажет. [19]19
2 О папе Урбане II и Клермонской проповеди см.: Becker А.Papst Urban II (1088–1099), Schriften der Monumenta Germaniae Historica. Vols. 2,19 Stuttgart, 1964–1988; Cowdrey H.E.J.Pope Urban II’s preaching of the First Crusade / History. Vol. 55. 1970. P. 177–188; Cole P.The Preaching of the Crusades to the Holy Land, 1095–1270. Cambridge, Mass., 1991. P. 1—36; Riley-Smith J.S.C.The First Crusaders, 1095–1131. Cambridge, 1997. P. 60–75. Больше о проповедях и ходе Первого крестового похода см.: Riley-Smith J.S.C.The First Crusade and the Idea of Crusading. London, 1986; France J.Victory in the East: A Military History of the First Crusade. Cambridge, 1994; Flori J.La Première Croisade: L’Occident chrétien contre l’Islam. Brussels, 2001; Asbridge T.S.The First Crusade: A New History. London, 2004. Рассказ, датированный и несколько неправдоподобный, но тем не менее интересный, см.: Runciman S.The First Crusade and the foundation of the kingdom of Jerusalem / A History of the Crusades. Vol. 1. Cambridge, 1951. Основные первоисточники для реконструкции истории Первого крестового похода: Gesta Francorum et aliorum Hierosolimitanorum / Ed. and trans. R. Hill. London, 1962; Fulcher of Chartres.Historia Hierosolymitana (1095–1127) / Ed. H. Hagenmeyer. Heidelberg, 1913; Raymond of Aguilers.Le «Liber» de Raymond d’Aguilers / Ed. J.H. and L.L. Hill. Paris, 1969; Tudebode P.Historia de Hierosolymitano itinere / Ed. J.H. and L.L. Hill. Paris, 1977; Caffaro di Caschifellone.De liberatione civitatum orientis / Ed. L.T. Belgrano. Annali Genovesi. Vol. 1. Genoa, 1890. P. 3—75; Ekkehard of Aura.Hierosolimita / RHC Occ. V. P. 1—40; Ralph of Caen.Gesta Tancredi in expeditione Hierosolymitana / RHC Occ. III. P. 587–716; Historia Belli Sacri / RHC Occ. III. P. 169–229; Albert of Aachen.Historia Ierosolimitana / Ed. and trans. S.B. Edgington. Oxford, 2007; Hagenmeyer H.Die Kreuzzugsbriefe aus den Jahren 1088–1100. Innsbruck, 1901; Comnena A. Alexiade/ Ed. and trans. B. Leib. 3 vols. Paris, 1937–1976. Vol. 2. P. 205–236. Vol. 3. P. 7—32; Ibn al-Qalanisi.The Damascus Chronicle of the Crusades, extracted and translated from the Chronicle of Ibn al-Qalanisi / Trans. H.A.R. Gibb. London, 1932. P. 41—499; Ibn al-Athir.The Chronicle of Ibn al-Athir for the crusading period from al-Kamil fi’l-Ta’rikh / Trans. D.S. Richards. Vol. 1. Aldershot, 2006. P. 13–22; Matthew of Edessa.Armenia and the Crusades, Tenth to Twelfth Centuries: The Chronicle of Matthew of Edessa / Trans. A.E. Dostourian. Lanham, 1993. P. 164–173. Собрание переведенных источников см.: The First Crusade: The Chronicle of Fulcher of Chartres and other source materials / Ed. E. Peters, 2nd edn. Philadelphia, 1998. Введение в эти источники см.: Edgington S.B.The First Crusade: Reviewing the Evidence / The First Crusade: Origins and Impact. Ed. J.P. Phillips. Manchester, 1997. P. 55–77. См. также: Goitein S.D.Geniza Sources for the Crusader period: A survey / Outremer. Ed. B.Z. Kedar, H.E. Mayer, R.C. Smail. Jerusalem, 1982. P. 308–312.
[Закрыть]
В Клермоне Урбан призвал латинский Запад взять в руки оружие ради достижения двух связанных между собой целей. Первой он назвал необходимость защитить восточные границы христианского мира в Византии, подчеркнув узы христианского братства и якобы неминуемую угрозу мусульманского вторжения. Согласно одному из рассказов, он потребовал, чтобы его слушатели бежали со всех ног на помощь своим братьям, живущим на восточном берегу [Средиземного моря], потому что турки заполонили их территорию до самого Средиземного моря. Но эпическое предприятие, о котором говорил Урбан, не заканчивалось оказанием военной помощи Константинополю. От нее он мастерски перешел к более масштабной задаче, поставив дополнительную цель, которая не могла не затронуть сердца франков. Объединив идеалы войны и паломничества, он представил экспедицию, которая проложит дорогу к Святой земле и там овладеет Иерусалимом, самым священным местом во всем христианском мире. Урбан говорил о святости этого города, который является пупом земли, источником всего христианского учения, местом, где жил и страдал Христос. [20]20
Fulcher of Chartres.P. 132–133; Robert the Monk.P. 729; Guibert of Nogent.P. 113; Baldric of Bourgueil.P. 13.
[Закрыть]
Несмотря на то что идея нашла широкий отклик, как любому правителю, призывающему людей на войну, папе необходимо было придать своему делу ауру законности, оправданности и острой необходимости, и здесь он столкнулся с проблемой. В недавней истории не было события, которое могло бы вдохновить мстительный энтузиазм масс. Да, в Иерусалиме правили мусульмане, но так было начиная с VII века. И если Византия действительно оказалась перед угрозой турецкой агрессии, западному христианству пока не грозило вторжение и уничтожение от рук ближневосточных приверженцев ислама. Учитывая отсутствие примеров ужасающей жестокости и непосредственной угрозы, Урбан решил создать ощущение безотлагательности и вызвать тягу к возмездию, как можно более очернив врага предлагаемого Крестового похода.
Мусульман он изобразил нечеловечески жестокими дикарями, склонными к варварскому надругательству над христианством. Урбан рассказал, что турки убивали и уводили в плен многих греков, разрушали церкви и опустошали Царство Божие. Он также утверждал, что христианские паломники на Святую землю подвергались издевательствам и эксплуатации со стороны мусульман, богатых лишали богатств незаконными поборами, а бедных подвергали пыткам.
Жестокость этого безбожного люда дошла до того, что они, думая, что несчастный проглотил золото или серебро, или добавляют скаммоний в его питье и заставляют опорожнить свои внутренности, или – и это чудовищно – они растягивают в разные стороны покров внутренностей, вспоров живот клинком, вынося на свет то, что природа держит в тайне, калеча тела.
Относительно христиан, живущих под мусульманским правлением в Леванте, было сказано, что они мечом, грабежом и огнем низведены до положения рабов. Жертвы постоянных гонений, эти несчастные подвергаются насильственному обрезанию, потрошению или приносятся в жертву. Что же касается насилия над женщинами, сообщил папа, об этом хуже говорить, чем умолчать. Урбан весьма умело использовал яркие и наглядные образы, разжигающие ненависть, сродни тем, которые в современном мире могут быть связаны с военными преступлениями или геноцидом. Его обвинения не имели практически ничего общего с реальностью мусульманского правления на Ближнем Востоке, но невозможно оценить, действительно ли папа верил своей пропаганде, или сознательно вел кампанию манипулирования и искажения действительности. В любом случае его откровенная дегуманизация мусульманского мира послужила превосходным катализатором «крестоносного» дела и позволила ему утверждать, что борьба против «чужих» была предпочтительнее, чем война между христианами и внутри Европы. [21]21
Fulcher of Chartres.P. 134; Guibert of Nogent.P. 116; Hagenmeyer H.Kreuzzugsbriefe. P. 136; Robert the Monk.P. 727–728; Hamilton B.Knowing the enemy: Western understanding of Islam at the time of the crusades / Journal of the Royal Asiatic Society, 3rd series. Vol. 7. 1997. P. 373–387.
[Закрыть]
Решению Урбана II осудить ислам предстояло иметь крайне неприятные и длительные последствия в предстоящие годы. Но важно понимать, что в действительности идея конфликта с мусульманским миром не была записана в ДНК крестоносного движения. Урбан представлял себе религиозную экспедицию, санкционированную Римом и направленную прежде всего на защиту и повторное завоевание святой территории. В некотором смысле его выбор ислама в качестве врага был случайным, и нет оснований предполагать, что латиняне или их греческие союзники действительно считали мусульманский мир своим заклятым врагом до 1095 года. [22]22
Нередко считают, что крестоносное движение было формой насильственного распространения христианского Евангелия. В действительности, по крайней мере вначале, религиозное обращение не было существенным элементом идеологии крестоносцев.
[Закрыть]
Возбуждающая идея о возмездии за «отвратительные надругательства», возникшая благодаря обвинению мусульман во всех смертных грехах, могла захватить слушателей Урбана в Клермоне, но его «крестоносное» послание содержало и более мощный соблазн, затронувший саму природу существования средневекового христианина. Воспитанные в религиозной вере, которая подчеркивала страшную угрозу греха и проклятия, латиняне Запада были втянуты в отчаянную духовную борьбу, продолжавшуюся всю жизнь, за уничтожение порочности в своих душах. Постоянно стараясь найти искупление, они были абсолютно покорены, когда папа сказал, что экспедиция на восток будет считаться священным предприятием и участие в ней даст освобождение от всех грехов. В прошлом даже «справедливая война» (то есть насилие, которое Бог приемлет как необходимое) все же считалась греховной. Но теперь Урбан заговорил о конфликте, который преступал традиционные границы. Его дело должно было стать освященным, приобрести характер священной войны, с которой Бог не просто мирился, а активно поддерживал и одобрял. Как утверждает один из свидетелей, папа даже заявил, что «Христос приказывает верующим» вступать в ряды крестоносцев.
Гений Урбана позволил ему создать идею Крестовых походов в рамках существующей религиозной практики, таким образом, чтобы, по крайней мере говоря языком XI века, связь, установленная им между войной и спасением, имела ясный рациональный смысл. В 1095 году латинские христиане были привычны к понятию о том, что наказание за грехи может быть отменено покаянием и выполнением искупительных действий, таких как молитва, пост или паломничество. В Клермоне Урбан соединил знакомое понятие спасительной экспедиции с более смелой концепцией сражения за Господа, требуя, чтобы любой человек, не важно, к какому классу он принадлежит, беден он или богат, рыцарь или пеший солдат, присоединился к тому, что должно было стать, по сути, вооруженным паломничеством. Это монументальное предприятие, чреватое опасностями и угрозой ужасных страданий, приведет его участников к воротам Иерусалима, главной цели христианских паломников. В качестве такового оно будет иметь огромный искупительный потенциал, станет суперискуплением, способным избавить душу от любых прегрешений.
От осквернения Святого города чуждыми Богу людьми до обещания нового пути к искуплению Урбан сотворил убедительную и эмоциональную мешанину образов и идей в поддержку своего призыва к оружию. Эффект был очевиден, «глаза одних были полны слез, другие дрожали». Сделав решительный шаг, который, вероятнее всего, был предварительно запланирован, епископ Адемар первым выступил вперед и объявил о своем участии. На следующий день он был объявлен папским легатом (официальным представителем Урбана) в предстоящей экспедиции. Как ее духовный лидер, он должен был продвигать планы папы, не последним из которых было ослабление напряженности в отношениях с греческой византийской церковью. В то же самое время прибыли посланцы от Раймунда Тулузского, сообщившие о поддержке графом крестоносного движения. Речь Урбана имела большой успех, и в течение следующих семи месяцев он продолжал проповедовать в самых разных городах, доводя свое послание до ума французов. [23]23
Hagenmeyer H.Kreuzzugsbriefe. P. 136; Fulcher of Chartres.P. 134–135; Baldric of Bourgueil.P. 15; Brundage J.A.Adhémar of Le Puy: The bishop and his critics / Speculum. Vol. 34. 1959. P. 201–212; Hill J.H. and L.L.Contemporary accounts and the later reputation of Adhémar, bishop of Le Puy / Mediaevalia et humanistica. Vol. 9. 1955. P. 30–38; Mayer H.E.Zur Beurteilung Adhemars von Le Puy / Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. Vol. 16. 1960. P. 547–552. Урбан вплел ряд дополнительных тем в свое «крестоносное» послание: став «солдатом Христа», человек выполняет квазифеодальные обязательства перед Богом, повелителем «небесного королевства»; присоединение к экспедиции позволит человеку пройти по следу Христа и Его страданий на кресте; что Последние дни приближаются и только завоевание Иерусалима может возвестить приход Апокалипсиса.
[Закрыть]
И все же, хотя Клермон может считаться местом зарождения Первого крестового похода, было бы неверно называть Урбана II единственным создателем идеала крестоносного движения. Ранние историки по праву указывали на его долг перед прошлым, в первую очередь имея в виду папу Григория VII и его исследование теории священной войны. Но также важно признать, что идея Первого крестового похода – его природы, намерений и наград – претерпевала постоянное органичное развитие на протяжении всей экспедиции. В действительности этот процесс продолжался и после события, поскольку мир стремился понять и истолковать столь эпохальное мероприятие. Слишком просто говорить о Первом крестовом походе как об одной хорошо организованной группе людей, которые, откликнувшись на призыв папы Урбана, двинулись в Иерусалим. В действительности после ноября 1095 года движение шло отдельными, не согласованными между собой волнами. Даже группы, которые мы обычно называем «главными армиями» похода, начали первую стадию путешествия не как единая сила, а скорее как неорганизованное скопление мелких формирований, уже в пути организовавших общее управление.
Не прошло и месяца после первой проповеди Урбана II, как разные народные (и прочие несанкционированные) проповедники по всей Европе начали призывать к Крестовому походу. У этих очевидных демагогов некоторые тонкости, окружавшие духовные награды, связанные с экспедицией, – индульгенции крестоносцев – выветрились. Урбан, вероятнее всего, планировал, что предлагаемое отпущение будет применяться только к мирскому наказанию за признанные грехи; довольно сложная формула, но придерживающаяся строгого церковного закона. Судя по более поздним событиям, многие крестоносцы думали, что получили точную гарантию небесного спасения, и верили, что, если умрут во время кампании, станут святыми мучениками. Такие идеи ассоциировались с Крестовыми походами еще несколько веков и являлись сутью противоречий между официальной и народной концепцией священных войн.
Следует отметить, что папа Урбан не изобрел термин «Крестовый поход». Экспедиция, начало которой было положено в Клермоне, была настолько новой и в некоторых отношениях эмбриональной по своей концепции, что для ее описания не существовало слова. Современники называли Крестовый поход просто iter(путешествие) или peregrinatio(паломничество). Только в конце XII века появилась более специфическая терминология – слово crucesignatus(тот, кто обозначен крестом) – «крестоносец», и со временем было повсеместно принято французское слово croisade, которое грубо переводится как «путь креста». Впоследствии историками был принят термин «Крестовый поход» для обозначения христианских священных войн, которые велись после 1095 года. Но мы должны понимать, что это придает обманчивую ауру связи и сходства с ранними «Крестовыми походами». [24]24
Об Урбане, прародителе Крестового похода, отношении к мученичеству и развитии крестоносного идеала см.: Erdmann С.The Origin of the Idea of Crusade. Princeton, 1977; Gilchrist J.T.The Erdmann thesis and canon law, 1083–1141 / Crusade and Settlement. Ed. P.W. Edbury. Cardiff, 1985. P. 37–45; Blake E.O.The formation of the «crusade idea» / Journal of Ecclesiastical History. Vol. 21. 1970. P. 11–31; Cowdrey H.E.J.The genesis of the crusades: The springs of western ideas of holy war / The Holy War. Ed. T.P. Murphy. Columbus, 1976. P. 9—32; Flori J.La formation de l’idée des croisades dans l’Occident Chrétien. Paris, 2001; Riley-Smith J.S.C.Death on the First Crusade / The End of Strife. Ed. D. Loades. Edinburgh, 1984. P. 14–31; Cowdrey H.E.J.Martyrdom and the First Crusade / Crusade and Settlement. Ed. P.W. Edbury. Cardiff, 1985. P. 46–56; Flori J.Mort et martyre des guerriers vers 1100. L’exemple de la Première Croisade / Cahiers de civilisation médiévale. Vol. 34. 1991. P. 121–139; Morris C.Martyrs of the Field of Battle before and during the First Crusade / Studies in Church History. Vol. 30. 1993. P. 93—104; Riley-Smith J.S.C.What Were the Crusades? 3rd edn. Basingstoke, 2002; Tyerman C.J.Where there any crusades in the twelfth century? / English Historical Review. Vol. 110. 1995. P. 553–577; Tyerman C.J.The Invention of the Crusades. London, 1998.
[Закрыть]
