Текст книги "Разорванный круг"

Автор книги: Том Эгеланн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Увидимся вечером! – Диана улыбается и исчезает. В магазине, заставленном полками с компакт-дисками, я покупаю альбом для Рогерна. Он называется «Дети Сатаны: Торжество мертвого металла». На обложке изображение дьявола, который играет на электрической гитаре. Языки пламени лижут ему ноги. Милая штучка, которую Рогерн сумеет оценить.

11.

У меня тоже есть вредные привычки. Если уж ты оказался победителем в бешеной гонке от мошонки до яйцеклетки, если ты продрался через все детство и ни один пьяный водитель не сумел тебя задавить, а сам ты ни разу не заснул от лишней дозы героина на лестничной площадке, где горит синий свет, если ты выдержал шесть лет учебы в Блиндерне, а потом получил место на службе у общества, если тебя не поразила болезнь почек или опухоль мозга, – то ты, черт тебя побери, имеешь право нажимать на тюбик зубной пасты посередине и не опускать сиденье унитаза в туалете, когда пописал. Вредные привычки – неотъемлемое право свободного человека. Я очень рад, что у меня нет жены.

Я люблю, чтобы моя зубная щетка лежала на краю раковины. В этом случае я всегда знаю, где она. Хорошо, пусть это вредная привычка. Пусть это неразумно. Но мне на это наплевать.

А сейчас зубная щетка лежит на кафельном полу.

Может быть, все не так плохо. Возможно, виновата горничная. Возможно, подул ветер в форточку. Возможно, здесь прогуливался сам Генрих VIII, окутанный парами серы.

Я поднимаю зубную щетку и кладу ее снова на раковину, чтобы горничная с радостью могла поставить ее в пластиковую кружечку на полке около зеркала.

Когда я был маленьким, больше всего меня пугала вовсе не сказка о ведьмах-людоедках и кровожадных троллях, а сказка о Златовласке и трех медведях. Когда медведь рычал: «Кто спал в моей постели?» – я погружался в бездну ужаса. Думаю, уже в детстве я преклонялся перед незыблемыми правилами домашнего порядка.

Молния на моей туалетной сумке закрыта. Я всегда оставляю ее открытой. Так, чтобы легко извлечь пакетик с презервативами (сверхтонкими, без смазки), если ночью ввалюсь в гостиничный номер в окружении роя фотомоделей и манекенщиц.

Половина четвертого дня. Я набираю номер Греты на старомодном гостиничном телефоне с крутящимся циферблатом.

После десяти гудков кладу трубку.

Ощущение опасности заставляет меня позвонить Рогерну. Кажется, я его разбудил. Да, именно так. Я спрашиваю, все ли в порядке. Он что-то бормочет, я расцениваю это как положительный ответ. Я спрашиваю, в надежном ли месте ларец. Он опять бормочет «да». За его спиной кто-то хихикает.

Тогда я звоню Каспару и прошу узнать, что с Гретой.

– Где ты? – спрашивает он.

– В Лондоне.

Он тихо присвистнул. Звук похож на свист кипящего чайника.

– Будь осторожен, – предупреждает он.

– А что?

– Ты в Лондоне из-за ларца?

– А что?

– У тебя был взлом в квартире.

– Знаю.

– Вот как? А теперь попробуй угадать, кого там задержали?

– Погоди. Почему ты вообще знаешь об этом?

– Потому что директор Инспекции по охране памятников собственной персоной – я имею в виду Сигурда – был вызван в полицию и Министерство иностранных дел, чтобы извиниться перед великим и ужасным Грэмом Ллилевортом. – Сухой смех Каспара звучит как шуршание бумаги.

– Я знаю, что он там был. Я их видел.

– А ты знаешь, кто еще был с ними?

– Нет, но мне очень интересно!

– Один из взломщиков имел дипломатический статус. Что скажешь? Дипломатический статус! Ходят слухи, что он из разведки. Британское посольство устроило жуткий шум. Можно подумать, что речь идет о безопасности государства. Это беспредел, Бьорн! Вершина! Министерство иностранных дел пыталось загладить скандал, насколько это в их силах. Какого черта вы там нашли?

Я сбрасываю ботинки, вытягиваюсь на постели и разворачиваю многометровый рулон со сведениями о Майкле Мак-Маллине.

Сначала читаю краткую биографию. Время и место рождения не указаны. Получил стипендию для пребывания в Оксфорде, где стал профессором археологии в 1946 году. Читал лекции в Еврейском университете в Иерусалиме. Один из главных участников работы по переводу и истолкованию «Свитков Мертвого моря», найденных в 1948 году. Президент СИС с того же времени. Почетный профессор Института Вейсмана. Член правления Лондонского географического общества с 1953 года, Исторического общества Израиля с 1959 года. Один из создателей Общества Британского музея в 1968 году. Член правления Лондонского городского клуба финансистов и банкиров с 1969 года.

Дальше я читаю статьи, извлеченные из специализированных журналов и газет. Мак-Маллин участвовал в археологических, теологических и исторических семинарах, конгрессах и симпозиумах во всем мире. Он представлял СИС на крупнейших археологических раскопках. Через СИС финансировал ряд проектов. Когда под Кумраном были найдены «Свитки Мертвого моря», Мак-Маллин был среди первых западных ученых, кого туда пригласили. На протяжении многих лет он был посредником в спорах еврейских и палестинских ученых о праве собственности на фрагменты рукописей, которые были распределены между Еврейским университетом в Иерусалиме и Институтом Шиммера. Еще несколько деталей: с 1953 года является президентом Интернационального клуба почитателей Туринской плащаницы, а с 1956 года – членом правления Института Шиммера.

Я еще раз звоню Каспару и обращаюсь к нему с просьбой. Я прошу рекомендовать меня для стажировки в Институт Шиммера. Эта мысль пришла мне в голову совершенно неожиданно. Но у меня смутное ощущение, что это пригодится. Каспар даже не спрашивает меня, зачем это надо. Обещает послать рекомендации на следующий день.

По телефаксу. С гербовой печатью и штампом Инспекции по охране памятников. И тогда все-все двери и шкафы откроются перед любопытствующим гостем из Норвегии.

12.

– Не так уж и легко мне выглядеть красивым.

Женщины добиваются потрясающих результатов с помощью макияжа. Некрасивые становятся красивыми. Красивые становятся обворожительными. Мужчины же могут причесаться, воспользоваться лосьоном после бритья или же отпустить бороду. Но мою внешность это вряд ли улучшит.

При острой необходимости я компенсирую этот недостаток одеждой.

Сегодня вечером я нарядился в серые боксерские трусы, костюм от Армани, белую сорочку, шелковый галстук, расписанный вручную цветками лотоса, черные носки, кожаные туфли. На рукавах золотые запонки.

Ниже воротничка я выгляжу вполне пристойно.

Прыскаю на щеки лосьон после бритья. Смазываю бриллиантином ежик волос. Когда я был помоложе, я пробовал подкрашивать свои бесцветные брови и ресницы маминой тушью. Но теперь я это бросил.

Иду в прихожую и смотрю на себя в большое зеркало.

Совсем не греческий полубог. Но и не хуже многих.

Я разрываю упаковку Cho-San и вынимаю один презерватив. Я – вечный оптимист. А в брюках кое-кто горит и надеется.

Линда, портье, оглядывает меня, когда я сдаю ей карту-ключ.

– Вы очень элегантны, мистер Болтоу, – одобрительно кивает она. Извращенка, что ли? Или обожает альбиносов? Линда, похотливая лилия. – Я не знала, что вы у себя, – добавляет она. – Я приняла для вас сообщение.

Протягивает мне листок: «Звонил Чарльз де Витт. Немедленно перезвоните, пожалуйста».

– Когда пришло это сообщение? – спрашиваю я.

– Разве я не записала? Ой, извините! Несколько часов назад. Нет, больше. Сразу после того, как я вышла на работу. Около четырех, вероятно, – произносит она кокетливо-извиняющимся тоном и смеется. Должен же я догадаться, что ей поручают дела поважнее, чем прием сообщений для ломаки-альбиноса в гостинице среднего пошиба.

Я смотрю на часы. Половина восьмого.

Поднимаюсь в номер и звоню в Лондонское географическое общество. Отвечает ночной дежурный. Он брюзжит. Видимо, только что проснулся. Он никогда не слышал о Чарльзе де Витте и предлагает перезвонить в рабочее время. Я прошу его на всякий случай просмотреть список местных телефонов. Раздается громкий треск, когда он швыряет трубку на стол. Слышу, как он листает страницы. Вдали звучит истерический голос спортивного комментатора. Он возвращается. Все так, как он сказал, никакого Чарльза де Витта в списке нет, надо перезвонить в рабочее время.

В телефонной книге я нахожу только одного человека по фамилии де Витт, это женщина – Джоселина, с Протероу-роуд. Я набираю номер.

– Резиденция де Виттов, – подходит к телефону женщина, скорее всего негритянка.

Я называю себя и спрашиваю, говорю ли я с Джоселиной де Витт. Нет, не с ней. Миссис Джоселины нет дома, у телефона домоправительница.

– Может быть, вы мне поможете. Здесь, случайно, живут не родственники некоего Чарльза де Витта?

Наступает тишина. Потом она отвечает:

– Да, это семья Чарльза де Витта. Но вам надо поговорить с миссис Джоселиной.

– Когда она вернется?

– Миссис Джоселина провела несколько дней у своей сестры в Йоркшире. Она возвращается завтра.

– А мистер де Витт?

Молчание.

– Я уже сказала, что это вам надо обсудить с миссис Джоселиной.

– Только один вопрос: Чарльз де Витт – ее муж?

После паузы:

– Если хотите, я могу сообщить миссис Джоселине, что вы звонили.

Я называю свое имя и номер телефона гостиницы.

13.

Диана ждет меня у стола, имеющего форму бочки, в самой глубине паба. В табачном дыму я долго не могу найти ее. И только когда она начинает махать мне рукой, я замечаю ее.

Пленительная мысль о том, что есть души-двойняшки, что охота за великой любовью – это погоня за потерянной половинкой, кажется мне самой романтичной идеей метафизики. Одним словом, чистым вздором. Тем не менее это очень заманчивая идея. Нельзя полностью отвергать предположение, что Диана и есть вторая половина нашей общей души-двойняшки. Хотя я думаю так обо всех, в кого влюбляюсь.

Мужчины вокруг Дианы следят за ее взглядом. Увидев меня, они вновь обращают внимание на нее. Может быть, хотят убедиться в том, что она близорука или слабоумна. Или в том, что мы просто деловые знакомые, которые решили разочек гульнуть. Или же я заказал по телефону эту элегантную женщину в качестве эскорта.

Я прошу извинения у всех подряд, пробираясь, сквозь орущую массу людей, и втискиваюсь между Дианой и немцем, распевающим пьяные песни. В Лондоне более семи тысяч пабов. Во многие из них приходят только туристы. Британцы предпочитают свои хорошо запрятанные любимые заведения. Я их понимаю. Мы подзываем к столу официанта, размахивая меню. Диана заказывает два светлых пива. Мы их тут же выпиваем.

Транспорт проносится мимо нас металлическим потоком. Световые фонтаны неоновых реклам преломляются в стеклах очков. Я чувствую себя потерянным. Попавшим на другую планету. Диана здесь как дома. Она взяла меня под руку и о чем-то болтает без конца. Благодаря долгим часам, проведенным перед зеркалом, она полна уверенности в себе. На ней нейлоновые чулки, черная юбка и красная блузка под коротким бархатным жакетом. Я могу только фантазировать по поводу того, какое на ней белье. На ремешке, который обрисовывает грудь, маленькая сумочка. Волосы она собрала в конский хвост.

– Я не забыла поговорить с Люси. Разве я не хорошая девочка?

– Люси?

– Из библиотеки Британского музея. Она с очень большим удовольствием поможет тебе.

– Очень большим?

Диана фыркает:

– Люси интересуется всеми моими знакомыми мужчинами.

Пока Диана рассказывает о веселой Люси, я размышляю, попал ли я в разряд «ее знакомых мужчин».

Я предпочитаю тихих женщин. Немного смущенных, задумчивых. А не тех, кто бегает за мужчинами по барам. Я люблю женщин, полных сокровенных мыслей и чувств, а не тех, кто делится ими с первым встречным. Я не знаю, к каким женщинам принадлежит Диана. Не знаю, почему меня к ней тянет. Еще меньше я понимаю, что она нашла во мне.

На Гаррик-стрит расположен французский вегетарианский ресторан, который славится фантастическим картофельным меню и безбожными ценами. Если кто-то хочет предложить красивой женщине вегетарианский ужин, то в большинстве случаев его ждет полный крах.

Я уговариваю Диану попробовать фасолевую кашу под сыром. Сам я заказываю баклажанную запеканку и неразрезанную спаржу с винегретом. В качестве закуски мы оба берем шпинат и шампиньоны, которые нам неохотно порекомендовал шепелявый официант с прищуренными глазами. Одним из главных преимуществ вегетарианских ресторанов является то, что у официантов нет предрассудков. Поэтому они относятся к альбиносу абсолютно с тем же презрением, что и ко всем остальным посетителям.

После того как официант записал заказ, зажег свечи и удалился, Диана ставит локти на стол, опускает голову на руки и смотрит на меня. В полумраке ресторана мое лицо оказывается в тени, поэтому я чувствую себя увереннее и осмеливаюсь пошутить над тем, о чем принято умалчивать:

– Я знаю, почему ты согласилась пойти на свидание со мной.

Мои слова ошеломили ее. Она выпрямляется:

– А?

– Тебе интересно, как выглядят альбиносы в полночь!

Сначала она ничего не понимает. Потом начинает смеяться.

– Тогда скажи почему, – прошу я.

Она откашливается, успокаивается, глядит на меня искоса:

– Потому что ты мне нравишься!

– Я тебе нравлюсь?

– Я еще никогда не встречала такого человека, как ты.

– Вот этому я готов поверить.

– Ты не думай. Я в хорошем смысле.

– М-м, спасибо!

– Ты не из тех, кто легко сдается.

– То есть упрямый.

Она тихо смеется и бросает на меня быстрый взгляд:

– У тебя есть возлюбленная? На родине?

– В настоящий момент нет. – Это не совсем верно. Но я не хотел бы, чтобы меня жалели. – А у тебя?

– В данный момент тоже нет. Но было у меня наверняка не меньше сотни. – Какое-то время она не может решить, смеяться ей или отчаиваться. Смех побеждает. – Вот засранка! – бросает она в пространство.

Я молчу. Решать любовные проблемы других людей – не самая сильная моя сторона. У меня хватает своих проблем.

Она смотрит мне в глаза. Я пытаюсь отвечать тем же. Это не очень просто. Мое слабое зрение привело к ослаблению глазных мышц. Медицинское название болезни – нистагм. Врачи считают, что она объясняется попыткой одновременно сфокусировать взгляд и распределить свет, который попадает на хрусталик. Но большинству людей кажется, что мои глаза просто нервно бегают.

– Ты не такой, как все, – повторяет она.

Приносят закуску. Мы молча едим.

Только когда официант подал второе блюдо, налил вина, прошипел: «Bon appetite!» [43]43
  Приятного аппетита (фр.)


[Закрыть]– и удалился в темный сырой угол за кухней, Диана оживает. Она долго сидит и рассматривает меня, то улыбаясь, то покусывая нижнюю губу. Поддевает вилкой фасоль и отправляет ее в рот.

– Так почему же ты стал археологом? – спрашивает она.

Я рассказываю, что стал археологом, потому что люблю историю, систематизацию, дедукцию, интерпретацию, осмысление. Теоретически я мог бы стать психологом. Психология – это археологические раскопки души человека. Но я слишком стеснителен, чтобы быть хорошим психологом. Кроме того, меня очень мало интересуют проблемы других людей. Не потому, что я эгоистичен, а потому, что мои собственные проблемы слишком велики для меня самого.

– А что с твоим ларцом, Бьарн? – задает новый вопрос Диана.

Я гоняю спаржу по тарелке.

– Они что-то скрывают. Что-то очень важное.

– Что же?

Я выглядываю в окно. Микроавтобус с тонированными стеклами стоит в запрещенном для парковки месте у тротуара. Я втыкаю вилку в спаржу и вздрагиваю. Перед моим мысленным взором возникают телекамеры и микрофоны, спрятавшиеся за черными стеклами. Иногда у меня бывают параноидальные припадки.

– Огромную тайну. Они готовы на все, чтобы сохранить ее, – отвечаю я тихо.

– Кто это они?

– Все. Никто. Не знаю. Мак-Маллин. Ллилеворт. Профессор Арнтцен. СИС. Директор Инспекции по охране памятников. Все вместе. Возможно, что ты тоже?

Она молчит.

– Шутка, – смеюсь я.

Она подмигивает и показывает мне язык.

– Они, видимо, на что-то наткнулись в тысяча девятьсот семьдесят третьем году в Оксфорде.

– В Оксфорде?

– Все нити сходятся там.

– В семьдесят третьем?

– Да?

На ее лице появляется болезненная гримаса.

– Что-то случилось? – спрашиваю я.

Позади нас посетитель опрокинул бутылку вина. Официант мчится к нему.

Диана качает головой.

– В общем, нет, – говорит она задумчиво.

– Я никак не могу разобраться, – продолжаю я. – Очень многое не сходится.

– Может быть, ты просто не видишь связи? – предполагает она.

– Как ты думаешь, – спрашиваю я, – откуда в СИС могли точно узнать, где спрятан ларец?

Вопрос изумляет ее.

– А разве мы знали?

– Очевидно. Профессор Ллилеворт, де Витт и папа сделали предположение в своей книге тысяча девятьсот семьдесят третьего года, что Святой ларец находится в монастыре в Норвегии. И лишь в этом году его надумали там искать.

– Ничего странного. Только в прошлом году мы получили спутниковые фотографии, которые показали точное место, где расположен октагон.

Вот это мне надо было бы давным-давно понять.

– Действительность вовсе не такая, какой мы ее воспринимаем, – говорю я, – кто-то невидимый дергает за ниточки.

– Что ты хочешь сказать?

– Они ведь в точности знали, что надо было искать. И где надо было искать. И они нашли то, что искали. И тут вдруг появляюсь я и мешаю им.

– Именно это мне в тебе и нравится! То, что ты мешаешь им!

– Они от меня не в таком большом восторге.

– Пусть скажут за это спасибо сами себе.

– Я им как бельмо на глазу.

– Так им и надо!

Я смеюсь:

– Ты не слишком-то их любишь.

– Они такие… – Она качает головой и стискивает зубы.

– Понравилась фасолевая каша?

– Чудо!

– Ты могла бы стать вегетарианкой?

– Никогда! Слишком люблю мясо! – И она подмигивает мне.

Я не очень часто хожу по Лондону, тесно прижавшись к очаровательной девушке. Честно говоря, я и, вообще-то, не очень часто гуляю с очаровательными девушками.

Воздух горячий, плотный, наэлектризованный. Или же мне только так кажется. Машу автомобилям, которые проносятся мимо. Подмигиваю девушкам. Вот, прислонившись к телефонной будке, дремлет нищий. А рука Дианы в заднем кармане моих брюк.

Я не рассказывал Диане, в какой гостинице поселился. И тем не менее она ведет меня по Оксфорд-стрит, потом по Бейсуотер-роуд. Или же меня ведет туда подсознание. Я использую шанс и обнимаю ее за плечи.

– Я рад, что встретил тебя, – шепчу я.

Мы перебегаем улицу на красный свет светофора. Тут же раздается гудок «мерседеса».

– Очень рад, – повторяю я и притягиваю ее к себе.

Внезапно она останавливается и машет рукой. Я не понимаю, чего она хочет. Я пытаюсь разглядеть, нет ли здесь комаров. Если комары вообще водятся в центре Лондона. К тротуару подъезжает такси. Когда она поворачивается ко мне, на ее глазах блестят слезы.

– Извини! – говорит она. – Спасибо за сегодняшний вечер. Ты очень милый. Извини!

Она захлопывает дверь. Я открываю рот, чтобы сказать что-то, но слова застревают в горле. Диана что-то сообщает шоферу. Что именно, мне не слышно. Шофер кивает. Машина трогается с места. Диана недвижима. Такси заворачивает за угол. Я потерянно стою на тротуаре и смотрю на проезжающие мимо машины.

Долго стою.

Дежурство Линды еще не кончилось. Той, что из семейства кошачьих. Линда, длинноногий леопард.

– Приятный вечер? – спрашивает она профессиональным тоном.

Я угрюмо киваю.

– У меня для вас еще одно сообщение. И письмо. – Она протягивает мне листок, исписанный ее рукой, и конверт.

Я читаю, что мне звонил де Витт, просил с ним связаться.

Поднимаясь в номер, разрываю конверт. В нем белый листок бумаги с коротким сообщением:

За ларец вы получите 250 000 фунтов.

Пожалуйста, ждите новых инструкций.

Я размышляю, за сколько им удастся купить меня. Мою гордость. Уверенность в себе. Самоуважение. Но даже 250 000 фунтов и рядом не стояли с суммой, которая могла бы меня соблазнить.

Мне, видимо, пора идти к психиатру.

14.

– У Дианы довольно искаженное представление о мужиках.

Я сижу на жестком стуле в читальном зале библиотеки Британского музея. Купола надо мной возвышаются на высоте в тридцать два метра, отчего захватывает дух. Столы для читателей лучами расходятся от центра зала, имеющего форму круга. Зафиксированная на бумаге память англосаксонской цивилизации. На столе передо мной высится гора толстых книг. На полу стоят две картонные коробки с документами из рукописного архива. Все: воздух, моя одежда, пальцы – пропахло бумажной пылью. Но от Люси исходит аромат «Сальвадора Дали».

Я листаю страницы и делаю пометки на протяжении четырех часов. Заполнил двенадцать страниц формата А4 заметками, комментариями, наблюдениями. Люси только что вернулась. Она опустила свою милую попку на пустой соседний стул, а теперь сидит и качает ножкой. Рыжая, с подкрашенными голубой тушью ресницами, в мешковатом свитере. Совершенно ясно, что, с ее точки зрения, я недооцениваю искаженное представление Дианы о мужиках.

Я не привык, чтобы меня включали в разряд «мужиков». Я не привык, чтобы женщины вообще обсуждали меня. Если только они меня не жалеют.

– Ну что же, мужики есть мужики, – бормочу я и пытаюсь скрыть, как неловко себя чувствую.

– Они хороши только для самих себя! – мурлычет Люси.

– Нашла еще что-нибудь? О монастыре Вэрне?

– Сожалею. Больше у нас ничего нет. – У нее сипловатый голос, как будто она слишком долго и слишком часто курила. – В основном письма и ссылки в рукописях. Но зато у нас много всего об иоаннитах, если ты хочешь взглянуть. А зачем тебе это?

– Речь идет об археологической находке.

– Диана сказала, что ты археолог. Ты уже нашел нужные материалы?

– Я не знаю, что ищу.

Люси хихикает:

– Диана предупреждала, что ты чудной.

Орден иоаннитов был создан как символ милосердия в одной больнице Иерусалима в 1050 году и посвящен Иоанну Крестителю. Монахи ухаживали за старыми и больными, но потом (по примеру ордена тамплиеров, созданного в 1119 году) взяли на себя обязательство с оружием в руках охранять святые места.

Когда Иерусалим был захвачен в 1187 году, иоанниты перенесли свою резиденцию в крепость крестоносцев Акру. Отсюда они совместно с тамплиерами организовывали вылазки против мусульман. Одновременно монахи совершали рейды по всему миру. Как ни странно, даже в Норвегию. Когда в 1291 году Акра пала, иоанниты перебрались сначала на Кипр, а затем на Родос.

На протяжении столетий иоанниты участвовали во многих битвах, не раз были вынуждены бежать, переживали величие, падение и снова величие. Орден иоаннитов становился все более могучим и богатым. Они принимали дары от королей и князей. Крестоносцы привозили из своих набегов несметные богатства. Сам за себя говорит тот факт, что орден существует и по сей день.

Пока братья боролись в Европе против могущественных врагов, монахи ордена иоаннитов в монастыре Вэрне наслаждались покоем. Папа римский отдал письменное распоряжение, чтобы местное население и король оберегали их. Но вскоре обитатели в монастыре Вэрне стали встречать сопротивление. Папа Николай II написал письмо епископу Осло с просьбой вернуть монахам отнятое у них имущество. Можно только догадываться, что стало причиной такого обращения.

Великий магистр ордена признавал выше себя только папу. Три класса иоаннитов – рыцари, священники и рядовые монахи – распространили орден по всей Европе. В монастырях они по-прежнему ухаживали за старыми и больными. Но за внешней маской покорности и набожности Великий магистр скрывал честолюбивые мечты о захвате новых земель, золота и драгоценных камней, об усилении власти. Для королей, князей и духовных властей иоанниты и тамплиеры стали опасными конкурентами. В 1312 году Филипп IV французский устроил короткий процесс и распустил самый могущественный орден – тамплиеров. Более безопасные для него иоанниты получили многие богатства из сокровищниц тамплиеров. Но наслаждаться благосостоянием им пришлось недолго. Вскоре их имущество было конфисковано. В 1480 году иоанниты отбили турецкое нападение на Родос, но сдались турецкому султану Сулейману в 1522 году. Турки отпустили Великого магистра в Мессину и во время переговоров с императором Карлом V в 1530 году уговорили его отдать им Мальту, Гозо и Триполи.

Через два года после этого время иоаннитов в монастыре Вэрне кончилось.

На Люси красные нейлоновые чулки. Они меня отвлекают. Нейлон шуршит, когда она шевелит ногами. От этого звука легко включается фантазия.

Я спрашиваю:

– Кто он? Ее последний парень?

– Джордж. Засранец. Он использовал ее. А она такая легковерная. – Люси делает выразительную гримасу. – Диана наткнулась на него, когда он был с одной… шлюхой.

– И ушла от него?

– Диана? Ха! Она была от него без ума. Я ей говорила: он только тело! Тело и мускулы! Чудный осел, никаких мозгов. Но ей это нравилось.

– Вообще-то, она производит впечатление, скорее, умной девушки.

– Диана – это голова! Но даже если ты умна, ты не обязательно разбираешься в мужиках. Диана какая-то неприкаянная, ищущая. Я не знаю, что с ней. Она очень специфическая.

– Мне она показалась нормальной.

– Ну конечно. Но у нее было тяжелое детство. Это накладывает отпечаток.

– В каком смысле тяжелое?

– Диана выросла в интернате. Отец навещал ее раз в месяц. Она его боготворит. Но мне кажется, что и ненавидит тоже.

– Он ее бросил?

– Отец?

– Ее бывший. Джордж.

– Уж можешь мне поверить! Съехался с этой своей шлюхой. У которой фигурка получше, чем у Дианы. Но ума в десять раз меньше. Очень подходящая пара, надо сказать.

– А ты? Ты замужем?

– Я? – Она издает громкий крик. В полной тишине зала все читатели поднимают голову. Она закрывает рот рукой и сама на себя шикает. – Замужем? Я? – Она шепчет: – Мне двадцать три!

Как будто это объяснение.

Если бы не Люси, я потратил бы целый день только на то, чтобы получить доступ в библиотеку и в рукописный отдел. Люси добыла мне безо всякой очереди читательский билет и пропуск. Я только сфотографировался, показал мой норвежский паспорт и заполнил две страницы анкеты.

Большой в линейку блокнот уже содержит целый ряд сведений, но сейчас я не знаю, насколько они полезны. Б о льшая часть архива из монастыря Вэрне – Domus hospitalis sancti Johannis in Varno [44]44
  Больница Святого Иоанна в Вэрне (лат.)


[Закрыть]– на латинском языке находилась в целости и сохранности в 1622 году. Самое старое папское письмо, подписанное Иннокентием III, было выдано монахам монастыря в 1198 году. К этому времени папа уже проклял короля Сверре. Значит, монастырь, во всяком случае, старше. Существует самое позднее с 1194 года. Но наиболее вероятно, что с 1188 года – вскоре после того, как иоанниты покинули Иерусалим и перебрались в Акру. Папа Климентий III (который так и не стал признанным папой) написал послание главе ордена иоаннитов. Впоследствии исследователи испытывали трудности с его расшифровкой. Вкратце: письмо содержало в себе приказ ордену выполнять священное указание, скрывать и оберегать Святой ларец. Это письмо не играет большой роли в истории религии. Оно даже не сохранилось полностью. Но на копии разорванного документа я вижу рядом с разрывом три буквы «ВЭР». Никто не обращал на них внимания. Это всего лишь один документ из многих тысяч. Но нельзя исключать, что эти буквы входят в слово «ВЭРНЕ».

Позже Люси заходит за мной и проводит в кабинет с телефоном.

Я слышу голос Дианы.

Почти шепотом она просит у меня извинения за вчерашнее. В ее голосе холодные нотки. Как будто она сама не знает, что ей надо. Она совсем не хотела уходить от меня так неожиданно, но ей стало плохо. Она надеется, что я не обиделся.

Я предполагаю, что ей, возможно, пришлось не по нутру вегетарианское угощение.

Она спрашивает, не обижен ли я.

– Обижен? – Я изображаю веселое непонимание. – Мы ведь и так собирались разойтись по домам.

Она спрашивает, может ли она исправить ситуацию. Может быть, мы встретимся сегодня вечером? У нее дома?

– Почему бы нет? – соглашаюсь я. Кажется, у меня на вечер ничего не запланировано.

15.

Я уже некоторое время наблюдаю за ним. Это пожилой джентльмен в слишком теплом кашемировом пальто. Черты лица немного восточные, как будто одним из его предков был принц с Востока, который приезжал погулять в Лондон. Волосы, убеленные сединой, длиннее, чем обычно у мужчин в его возрасте. Ему, должно быть, около семидесяти. Он высокий и стройный. Манеры аристократические. Глаза миндалевидные, живые. Он расхаживает вокруг, берет книги и вынимает карточки безо всякой, системы, явно наугад. И все время следит за мной. Сейчас он медленно приближается к моему столу.

Я устал. Провел целый день над книгами, и документами, которые не разрешили ни одной загадки. Я одну за другой читал книги и статьи об иоаннитах, религиозных легендах и Крестовых походах. Я только что обнаружил кипу документов о событиях в Рене-ле-Шато. Я просмотрел труды о мировоззрении средневековых монахов и о постепенном изменении взглядов Церкви на материальные ценности и имущество. Я не раз спрашивал себя, зачем я это делаю. Разве это имеет значение? Может быть, гораздо проще отказаться от этого проклятого ларца? Он не принадлежит мне. Это не моя проблема. Но что-то во мне протестует. Я хочу узнать.

– Мистер Белтэ? Мистер Бьорн Белтэ?

Это первый англичанин, который сумел произнести мое имя правильно. Он четко выговаривает все звуки. По-видимому, он когда-то выучил правильное произношение. Например, потому, что был коллегой и другом моего отца.

Например, в Оксфорде.

Например, в 1973 году.

Чарльз де Витт…

Наконец-то я его нашел. Хотя, строго говоря, это он нашел меня.

Я закрываю странную брошюру о кодах розенкрейцеров (которая по неизвестной причине лежала среди документов о Рене-ле-Шато) и смотрю на него снизу вверх.

– Да, это я, – подтверждаю я и кладу брошюру на стол.

Он стоит, склонившись надо мной. Одной рукой опирается на стол. Бросает беглый взгляд на брошюру, потом переводит глаза на меня. Впечатление монументальное. Он напоминает аристократа времен минувших – лорда восемнадцатого века, перебравшегося в наше время. В обычных условиях я бы съежился под его упорным взглядом. Но сейчас я лишь дерзко смеюсь.

– С моей внешностью мне довольно трудно исчезнуть. Даже в Лондоне, – нахально заявляю я.

Я не могу в точности описать то, что происходит в следующие секунды. Собственно говоря, он просто улыбается моей иронической шутке. Но кажется, что улыбка и взгляд уносят нас обоих из Британского музея и помещают в вакуум, где время остановилось. В глубине моего сознания раздается тиканье старых часов в комнате бабушки, папиной мамы, в доме у фьорда. Я слышу, как мама шепчет: «Маленький принц! Бьорн!» – я слышу крик папы, я слышу, как Грета говорит: «Я надеялась, что ты никогда этого не узнаешь», слышу слова, голоса, все мгновенно переплетается в секундном всплеске воспоминаний.

Внезапно я возвращаюсь в настоящее и вздрагиваю. Мне кажется, что мой собеседник ничего не заметил.

– Вы меня искали? – спрашивает он.

Я думаю: «О боже, если такое повторится, мне надо будет звонить доктору Вашу после возвращения!»