Текст книги "Разорванный круг"

Автор книги: Том Эгеланн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Может быть, потому, что ты больше всех критиковал эту идею?

– Я об этом как-то не подумал. Но если они хотели что-то скрыть, то справились с задачей великолепно.

– Ты можешь вспомнить какие-нибудь имена?

– Профессор Ллилеворт – руководитель раскопок, он отвечает за все. Но задание он получил от лондонского СИС – президент правления является инициатором исследований. Кажется, их бюджет составляет пять-шесть миллионов крон. И все это ради поисков круглого замка! Посреди норвежского поля! Бог ты мой!

– Ты знаешь, как я попал туда?

– Контролером? Это вопрос не ко мне. Мы вообще не стали заниматься этим. Я на этом настоял. Мне казалось, что тебя пригласил Арнтцен?

– Но почему именно меня?

– Потому что ты талантливый?

Сначала я смеюсь. Потом начинаю рассказывать Каспару о раскопках. О неожиданной находке. О странном поведении профессора Ллилеворта и Арнтцена. О моих подозрениях. Но я умалчиваю о том, что ларец у меня.

Когда я заканчиваю свой рассказ, Каспар начинает смеяться и трясти головой:

– Мрак! Не зря у меня было ощущение, что тут что-то не так.

Молодая женщина проходит мимо нашего стола – я припоминаю ее по какой-то давней экспедиции, – улыбается мне, как знакомому, и мурлычет Каспару:

– Что-то ты рановато сегодня обедаешь.

Он наклоняется ко мне и понижает голос:

– Знаешь что, я поспрашиваю кое-кого и попробую что-нибудь выяснить. Не заглянешь сегодня вечером к нам с Кристиной? Вместе подумаем. В более удобной обстановке, чем здесь. К тому же прошло столько лет! Кристина будет рада тебя видеть.

– С удовольствием, – соглашаюсь я. Уже при одной мысли о Кристине сердце начинает стучать чаще.

– А ты… На твоем месте я поговорил бы с Гретой. Она все знает об этих парнях.

– С Гретой?

– С Гретой! Не говори, что ты забыл Грету!

Я краснею. Я не забыл Грету.

11.

Около моего дома огромный парень сидит сгорбившись за рулем чисто вымытого красного «рейнджровера» с дипломатическими номерами. На меня он не смотрит, хотя обычно люди на улицах провожают меня взглядом.

Я отпираю входную дверь. Автоответчик мигает. Это очень необычно.

Первое сообщение от мамы. Она напоминает, что я приглашен сегодня вечером на ужин. Впрочем, мы оба знаем, что я отказался. Потом вежливая пожилая дама долго извиняется перед автоответчиком за то, что ошиблась номером. Третье сообщение без слов. Слышно только чье-то пыхтение.

У меня возникает чувство, что я в квартире не один. Такое со мной бывает. Кто-то оставил незримые следы в моем жилище. Я осторожно вхожу в гостиную. Солнце пробивается сквозь занавески. Открываю дверь в спальню. Двуспальная кровать с водяным матрасом злобно ухмыляется, словно намекает на некое невыполненное обещание. В ванной темно. В следующей комнате у меня кабинет, забитый документами и экспонатами, которые я притащил из отдела.

Никого нет. И все же ощущение чужого присутствия не проходит. Я достаю из холодильника обледеневшую бутылку, открываю ее. Пью пиво и брожу по квартире.

Только во время четвертого обхода я замечаю это. Кто-то сдвинул мой компьютер. Совсем ненамного. На пару сантиметров. Но на пыльном столе остался отчетливый след. Я тяжело опускаюсь на стул и включаю компьютер. Ничего не происходит. Ничего не пищит, не шумит. Неприятное потрескивание, всегда сильно раздражавшее меня, наконец исчезло.

Вскоре я понимаю почему.

Передняя панель корпуса системного блока не закреплена. Кончиками пальцев я снимаю ее и заглядываю в электронный хаос, который составляет внутренности машины, ее нервы и мозг. Не нужно быть большим специалистом, чтобы заметить исчезновение винчестера.

Я мгновенно свирепею. Они побывали в моей квартире. Расхаживали тут, как будто я дал им ключи от собственной жизни.

Потом успокаиваюсь. Я все еще сильнее их. Они не нашли того, за чем пришли. Переполненный безрассудным упорством, я звоню в полицию и сообщаю о преступном проникновении в мою квартиру. После этого набираю прямой номер профессора Арнтцена.

Он тяжело дышит.

– Где ларец? – кричит он, когда до него наконец доходит, кто с ним говорит.

– Ларец? – невинно переспрашиваю я.

– Не притворяйся. Будто ты… – начинает он.

Кто-то берет у него трубку.

– Где этот проклятый ларец? – Голос Ллилеворта дрожит.

– Почему вы думаете, что он у меня?

– Прекрати этот треп собачий! Где ларец?

– Я сэкономлю вам массу времени, если скажу, что на моем винчестере нет ничего, кроме научного доклада, незаконченного стихотворения и нескольких веселых компьютерных игр.

– Где ларец?

Я кладу трубку. Беру еще бутылку пива. И жду, что произойдет дальше.

Раздается телефонный звонок. Мне нравится этот звук, но я не хочу ни с кем разговаривать. Телефон не сдается. В конце концов его настойчивость побеждает.

Звонит англичанин. Доктор Розерфорд из Лондона. Директор Королевского Британского института археологии. Он готов предложить мне деньги за экспонат, который находится сейчас в моем распоряжении.

– Находка является собственностью Норвегии, – возражаю я.

– Пятьдесят тысяч фунтов, – парирует он.

Пятьдесят тысяч фунтов – большие деньги. Но я даже не собираюсь рассматривать это предложение. Мое упрямство никогда не было привязано к здравому смыслу.

– У меня его больше нет, – лгу я.

– Нет?

– Ларец украли, – сообщаю я. – Похитили во время сегодняшнего обыска в моей квартире.

Тут доктор Розерфорд выдает себя. Он утверждает, что в квартире ларца не было. Его не нашли. Потом задумывается. Я слышу сомнение в его голосе: вдруг воры, которых он нанял, взяли ларец себе? Надули его? На всякий случай он переспрашивает:

– Вы уверены, господин Белто?

– О да, quite sure. [19]19
  Абсолютно уверен (англ.)


[Закрыть]

Он медлит. Моя ложь привела его в смятение.

– Хотите обмен? – спрашивает он.

– А что вы можете мне предложить?

– Я могу рассказать вам о смерти вашего отца.

Время внезапно останавливается. Как в калейдоскопе, замелькали картинки: скала, трос, часы, кровь. Словно и не было последних двадцати лет.

Я смотрю перед собой и ничего не вижу. Со временем отец стал для меня лишь неясным воспоминанием. Только через много лет после его смерти я понял, как плохо знал его. Он редко общался со мной, все двери и окна в его внутренний мир были закрыты. Всего несколько раз я видел, как в его глазах мелькало бешенство. Но большую часть времени он был тихим, задумчивым человеком. Приходил домой со службы или приезжал с раскопок и исчезал в своей комнате в подвале, где работал над каким-то ученым трудом, о котором не любил говорить и которого я никогда не читал.

Я вижу папу глазами ребенка.

Мама о нем никогда не говорит. Профессор этого не любит. Ему трудно выносить, что его дорогая женушка когда-то страстно и безудержно любила другого мужчину. Он чувствует себя так, словно ему досталось пирожное не первой свежести. Однако мне его ревность кажется странной: мать уже прожила с ним вдвое дольше, чем с папой.

Папы мне не хватает. Но с другой стороны, любой сын хотя бы иногда вспоминает, что у его отца между ног висит мошонка, где он некогда был прыгающим живчиком, и там же болтается предмет, который, разбухая, проникает в тело матери и доставляет ей блаженство. Иногда я чувствую себя ненормальным. Может быть, кто-нибудь пришлет мне пластиковую чашку с розовыми таблетками?

Случается, что я вижу в папе самого себя. В этом нет ничего противоестественного. Я никогда не испытывал к нему почтения. Иногда меня это мучает. Мне приходилось читать об отцах, которые сформировали личность своих сыновей, но я не понимаю, что же, собственно говоря, мой папа передал мне. Меланхолический склад ума? Увлечение археологией? Это просто случайность. Я стремился к науке, требующей размышлений, к профессии, соответствующей моим наклонностям и замкнутому характеру. Когда я осмеливался войти в кабинет отца, он иногда отрывался от своих бумаг и находок, холодно улыбался и показывал мне веретено или заостренный кремень, о которых он, судя по всему, знал много чего. Я тогда еще не видел разницы между обоснованной догадкой и эмпирическим истолкованием. Но мне казалось, что папа может читать прошлое.

Его внезапно пробудившийся интерес к скалолазанию противоречил всему его складу. Он был человеком осторожным. Я и сам такой. Немного стеснительным. А заманил папу в горы не кто иной, как Трюгве Арнтцен. В очень подходящий момент, надо сказать. Поэтому я никогда не мог простить ему, что он не спас отца. Если вообще пытался. Он чрезвычайно ловко воспользовался ситуацией и принял в свое владение подержанную папину вдову.

Я рассеянно стою с телефонной трубкой в руке, время перестало существовать. Доктор Розерфорд окликает меня.

– Что вы знаете о моем отце? – быстро спрашиваю я.

– Мы к этому вернемся. Сначала ларец.

– Как он умер?

– Повторяю: когда мы получим ларец…

– Я подумаю, – откашливаюсь я. Обещаю взвесить предложение. Не спеша благодарю за внимание и кладу трубку.

Потом бегу к двери, спускаюсь по лестнице, выскакиваю на улицу. Красный «рейнджровер» исчез. Отлично. Возможно, громила за рулем просто ждал свою девушку.

Я понятия не имею, кто такой этот доктор Розерфорд из Лондона, директор Королевского Британского института археологии. И насколько легко, он рассчитывает, меня можно обмануть. Но я знаю две вещи.

Не существует такого учреждения, которое называлось бы Королевский Британский институт археологии.

И еще. Оказывается, не только я подозреваю, что смерть папы не была несчастным случаем.

12.

Папа похоронен на Грефсенском кладбище. Простенькая плита стоит под старой березой. Мама вносит ежегодно плату за уход.

Я сижу на корточках перед плитой из красного гранита, на которой вырезано имя папы. Даты жизни не указаны.

Нет ничего, что привязывало бы папу ко времени. Биргер Белтэ.Мы с мамой решили, что так будет лучше.

В коричневом бумажном пакете у меня горшочек с желтыми лилиями. Я высаживаю их рядом с надгробной плитой. Чтобы они светились перед папой. Где бы он ни был.

В лесу, между бабушкиным домом и монастырем Вэрне, под огромными дубами есть старое захоронение. Время давно стерло все буквы с тяжелых чугунных плит, но мне бы очень хотелось узнать, что за люди покоятся под ними. Мама сказала, что когда-то им принадлежала территория монастыря Вэрне. Поэтому им и разрешили устроить погребение в лесу. Помню, я тогда подумал: «А мы, все остальные, должны покоиться на кладбище».

На парковке двое мужчин стоят, опираясь на капот красного «рейнджровера». Эту машину я наблюдал в зеркале заднего вида все время, пока ехал из дома. Когда они меня заметили, один из них пошел мне навстречу. Внешность Кинг-Конга. Я успеваю сесть в машину и закрыть дверь. Он стучит в боковое стекло. У него толстые волосатые пальцы. Перстень с печаткой какой-то заграничной школы. В другой руке мобильный телефон. Я завожу Боллу. Начинаю выезжать со стоянки. Он хватает ручку двери. Может быть, он пытается задержать мою машину. И меня бы нисколько не удивило, если бы ему это удалось.

На мое счастье, рука соскальзывает. В зеркало я вижу, что он подбегает к своей машине.

Болла создана не для участия в гонках. Нечего и пытаться. Спокойно еду к улице Хьельсос. Когда появляется красный автобус, я пристраиваюсь к нему. Получается что-то вроде кортежа. Автобус. Болла. «Рейнджровер».

На стоянке автобусов возле тупика между улицами Хьельсос и Лофтхюс я пристраиваюсь за автобусом в узком месте с односторонним движением. Здесь я внезапно торможу. И с чувством глубокого удовлетворения наблюдаю, как шлагбаум отсекает от меня «рейнджровер».

II
СВЯТОЙ ЛАРЕЦ

1.

– Не может быть! Малыш Бьорн! Это ты?

Постарела. Грета всегда производила впечатление очень немолодой (хотя слово «зрелая», пожалуй, будет более уместным). Но она принимала свой возраст с врожденным достоинством. Когда мы познакомились, она лихо зачесывала посеребренные сединой волосы и носила облегающую юбку и черные ажурные чулки. Сейчас я вижу, что за последнее время она сильно сдала. Глаза по-прежнему горят, но на худом лице отчетливо проступили морщины и пигментные пятна. Дрожащие руки с тонкими пальцами похожи на коготки крохотного воробья. Седые волосы заметно поредели. Она чуть склоняет голову набок. «С тех давних пор прошло немало…» – задумчиво произносит она. Голос надтреснутый, нежный. Когда-то давно я был в нее влюблен.

Улыбка та же, что и раньше, и взгляд тот же, но очарование пропало. Она отступает в сторону и впускает меня.

Квартира ничуть не изменилась: огромная, забитая мебелью, темная, наполненная терпкими ароматами. Комнаты, комнаты, комнаты. Необыкновенно широкие двери. Лепнина на потолке. На комодах и узких полках фигурки библейских персонажей. Моисей на горе Синай. Мария с Иисусом у яслей. Нагорная проповедь. Распятие Христа. В маленьких плетеных креслицах из лыка сидят медвежата и куколки с неподвижными фарфоровыми личиками. Возможно, именно они напоминают Грете Лид-Вэйен о детстве, о котором она отказывается говорить. Кажется, у нее нет родственников. Во всяком случае, она ни с кем не поддерживает близких отношений. Грета заполнила пустоту жизни наукой. И мужчинами. Повсюду книги. Она замуровала себя в своей квартире в престижном районе Фрогнер и наслаждается одиночеством.

Она ведет меня в гостиную. Проходим мимо спальни. Через приоткрытую дверь видна неприбранная постель. Чужие постели смущают меня. Я отвожу взгляд.

Грета изменилась. Теперь она пожилая дама. Даже походка стала шаркающей.

Со стула спрыгивает кошка и исчезает под роялем. Я терпеть не могу кошек. А они не любят меня.

Грета кивает на плюшевый диван:

– Надо бы предложить тебе чего-нибудь выпить… – Она грузно опускается на стул.

Что-то случилось, я это чувствую. И все-таки не осмеливаюсь спросить.

Она смотрит на меня. С грустной улыбкой. Старинные настенные часы громко бьют два.

– Мне нужна помощь. – Я с трудом подавляю чихание. От кошачьей шерсти свербит в носу.

– Я так и подумала. Ты не ходишь по гостям без дела.

В ее словах мне слышится мягкий укор, но, возможно, она лишь констатирует факт или намекает на вечер двенадцатилетней давности, когда я набрался храбрости и признался ей в любви. Мне было двадцать. Ей много за пятьдесят. Я всегда был со странностями.

– Я постарела? – спрашивает она.

Я никогда ей не врал. Поэтому сейчас молчу. Возраст всего лишь точка на хронологической прямой. В восемьдесят шесть лет математик Кэтлин Оллереншоу разрешила древнюю математическую задачу «магический квадрат». В каком направлении ни складывай, получается всегда тридцать:

0 14 3 13

7 9 4 10

12 2 15 1

11 5 8 6

Не дождавшись ответа, Грета с тоской вздыхает.

– Я больна, – без обиняков сообщает она. – Рак. Уже два года. Благословляю каждый день жизни.

Я беру ее за руку. Впечатление такое, словно я прикасаюсь к холодной руке мертвого ребенка.

– Врач считает, что я терпеливая, – произносит она.

– Очень больно?

Она пожимает плечами, что может означать и «да» и «нет». Потом говорит:

– Душа болит. – Я сжимаю ее пальцы. – Так в чем же проблема? – Она переходит на деловой тон и отнимает руку. В голосе появляются нотки авторитарности, которые были свойственны ей во времена профессорства. Семь лет назад она завершила свою преподавательскую деятельность. – Поговорим о ней.

– Если ты плохо себя чувствуешь, то я не буду…

– Нонсенс!

– Я подумал…

– Малыш Бьорн! – Она направляет на меня пронзительный взгляд.

Я не знаю, как начать. Она помогает:

– Я слышала, ты участвуешь в раскопках в монастыре Варне?

Как и в университетские времена, она все обо всех знает.

– Мы кое-что нашли, – неуверенно говорю я. Но опять попадаю в тупик. Ищу нужные слова. Наконец меня прорывает. – И я пытаюсь понять, что произошло!

Смысла в моих словах никакого.

– Что нашли? – спрашивает она.

– Ларец.

Она выжидающе смотрит на меня:

– И что?

– Золотой.

Она наклоняет голову:

– Мир велик!

– Профессор Ллилеворт сбежал с ним.

Она молчит. Ей следовало бы засмеяться. Покачать головой. Но она молчит. Потом начинает кашлять. Сначала осторожно, потом громко, с надрывом. Кажется, что легкие бьются о стенки грудной клетки. Она прижимает ладонь ко рту. Когда припадок кончается, она некоторое время сидит неподвижно, пытаясь отдышаться. Не смотрит на меня. Это хорошо. Так она не может увидеть моих глаз.

Она кашляет и несколько раз отхаркивается. Деликатно вынимает носовой платок и сплевывает в него.

– Извини, – шепчет она.

Я все это время наблюдаю за дремлющей под роялем кошкой. Когда я был самым прилежным студентом Греты и одновременно ее поклонником, я выполнял для нее все поручения по дому. Тогда у нее был кот Люцифер. Вряд ли это тот же самый кот. Хотя он и похож на прежнего кота необыкновенно.

– Ларец подлинный? Старинный? – спрашивает она.

– Совершенно точно.

– Его не подбросили?

Я качаю головой. Иногда мы, археологи, так развлекаемся. Подбрасываем в культурный слой какой-нибудь современный предмет. Например, пульт от телевизора к сокровищам доисторического вождя или французскую булавку к обломкам керамики и наконечникам стрел.

– Грета, ларец древний. А кроме этого, – я смеюсь, – мы ведь говорим о раскопках профессора Грэма Ллилеворта. Кому придет в голову подшучивать над ним!

Грета тоже смеется.

– И он знал, что именно мы ищем, – продолжаю я. – Он знал, что ларец лежит где-то там. Он знал, что мы его найдем. Знал!

Она некоторое время обдумывает мое утверждение.

– Ты считаешь, он хочет украсть ларец? Чтобы продать подороже? – Ее голос дребезжит из-за мокроты в горле.

– Такая мысль тоже приходила мне в голову. Но все не так просто!

– Вот как?

– Здесь замешан отдел древностей.

Она смотрит на меня с неодобрением.

– И похоже, что директор Инспекции по охране памятников тоже, – добавляю я.

Она сощурилась. Наверняка думает, что бедняга Бьорн рехнулся.

– Я уверен, Грета!

– Да-да.

– И не сошел с ума!

Она улыбается:

– Тогда расскажи, зачем им все это.

– Я не знаю, не знаю…

– Ну а почему…

– Может быть, заказная кража? – перебиваю я. – Вдруг Ллилеворт входит в международную банду, занимающуюся кражей произведений искусства.

Она холодно смеется:

– Грэм? Он слишком эгоистичен, чтобы стать частью чего бы то ни было! Тем более членом банды. – В восклицании звучит горечь.

– Ты с ним знакома?

– Я… сталкивалась с ним.

– Э-э… В экспедициях?

– В том числе. И еще в Оксфорде. Двадцать пять лет назад. Почему ты его подозреваешь?

– Он собирался тайно вывезти ларец из Норвегии.

– Не может быть! Он наверняка всего лишь…

– Грета! Я знаю его планы!

– Почему ты так уверен?

Я инстинктивно понижаю голос:

– Потому что подслушал. – Выжидаю, пока смысл слов дойдет до нее.

– Я слышал, как он договаривался с профессором Арнтценом.

С потерянным видом она качает головой:

– Это похоже на Грэма. А ты, судя по всему, вообразил себя одним из братьев Харди. [20]20
  Братья Харди(Фрэнк и Джо) – главные действующие лица серии детских детективов, написанных различными литературными призраками под псевдонимом Франклин У. Диксон.


[Закрыть]

– Я всего лишь пробую понять.

– Что именно?

– Откуда Ллилеворту было известно, что ларец запрятан в руинах восьмисотлетнего октагона [21]21
  Октагон– восьмигранное сооружение, увенчанное восьмигранным же шатровым покрытием.


[Закрыть] среди норвежских пахотных полей?

Глаза Греты расширяются, и я чувствую, что тону в их бездонной глубине.

– Боже милосердный!

– Что такое?

– Октагон?

– Да. Мы уже частично вскрыли его.

– Я считала, что его не существует.

– Но ты знала о нем?

У нее начинается новый приступ кашля. Я наклоняюсь вперед и стучу ее по спине. Лишь через несколько минут ее дыхание выравнивается.

– Как ты? – спрашиваю я. – Вызвать врача? Хочешь, я уйду?

– Расскажи про октагон.

– Мне известно совсем мало. Никогда раньше не слышал об октагоне на территории монастыря Вэрне.

– В норвежских источниках об этом, вероятно, ничего нет. Но в зарубежной литературе об иоаннитах и о ранних христианских легендах кое-что есть.

Выходит, в свое время я пропустил важную лекцию. Я спрашиваю:

– Как ты думаешь, профессор Ллилеворт знал об октагоне?

– Похоже на то. – Она произносит это лукаво и даже кокетливо.

– Почему он ничего не сказал? Почему скрыл от нас?

– Это вряд ли было тайной. Или ты спрашивал?

– Он говорил, что мы ищем круглый замок. И ни слова об октагоне.

Она устало кивает, как будто разговор ей надоел. Складывает руки.

– А что профессор Арнтцен?

Я смотрю в сторону.

– Малыш Бьорн?

– Я этого с ним не обсуждал.

– Почему?

– Он один из них.

– Один – из – них? – Она явно сомневается.

Я смеюсь, потому что понимаю абсурдность собственного заявления, и осторожно кладу ладонь на ее руку:

– Я сам все слышал!

– Профессор Арнтцен и профессор Грэм Ллилеворт! Грабители могил? Обыкновенные грабители могил? – Она закрывает глаза с мечтательной улыбкой.

– Чему ты улыбаешься?

– Это самая удивительная часть твоей истории.

– Почему?

– Твой отец и Грэм учились в Оксфорде. В семидесятые годы. Вместе со мной. Грэм и Биргер были закадычными друзьями.

Я откидываюсь на спинку дивана. За окном на провод села ласточка. Сидит, раскачивается. Потом улетает.

– Разве тебе об этом не рассказывал Трюгве Арнтцен? – спрашивает Грета. – Или Ллилеворт?

– Вероятно, забыли. Я помню, что папа учился в Оксфорде. Но не знал, что в одно время с Ллилевортом.

– Именно твой отец познакомил Грэма Ллилеворта и Трюгве Арнтцена.

– Значит, папа и Ллилеворт учились вместе?

– Они вместе написали довольно интересную книгу.

Я замер.

– Она у тебя есть?

Грета показывает на стеллаж.

Я медленно поднимаюсь, подхожу к полкам и провожу пальцем по корешкам книг.

– Третья полка, – подсказывает она. – Рядом с атласом. Черный корешок.

Я вынимаю книгу. Толстенная. Бумага пожелтела и стала ломкой.

На обложке по-английски написано: «Сравнительный социально-археологический анализ интерконтинентальных сокровищ и мифов. Биргер Белтэ, Чарльз де Витт и Грэм Ллилеворт. Оксфордский университет, 1973».

– О чем здесь речь?

– О том, что некоторые клады, обнаруженные археологами, были довольно точно описаны в древних религиозных мифах.

Интересно, почему мне никогда не показывали этого исследования. Ведь после смерти отца в доме должно было остаться хотя бы несколько экземпляров.

Я листаю книгу. На второй странице вижу посвящение, которое залито черной тушью. Подношу бумагу к свету: «Авторы хотели бы выразить глубочайшее уважение и благодарность своим научным консультантам Майклу Мак-Маллину и Грете Лид-Вэйен».

Я с изумлением смотрю на Грету. Она подмигивает мне в ответ.

На странице 54 я читаю раздел о находке свитков Мертвого моря в Кумране. А на странице 466 – это не какая-нибудь брошюра, а огромный научный труд – я обнаруживаю объемную сноску, в которой проводятся параллели между сокровищем Хона, найденным в Верхнем Эйкере в 1834 году, и артефактами из захоронения Аджиа Фотиа на Крите. Ищу в указателе монастырь Вэрне, но там его нет. И вдруг замечаю ссылку: «Варна. С, 296–301».

Глава называется «Октагон Варна: Миф о Ларце Святых Тайн».

Пока я листаю страницы, из книги выпадает закладка. Это визитная карточка. Старомодная, респектабельная. «Чарльз де Витт. Лондонское географическое общество».Машинально засовываю визитку в карман и продолжаю просматривать главу.

Я всегда читал быстро. И в течение нескольких минут я успеваю пробежать глазами текст, пересказывающий легенду о восьмигранном храме – октагоне, который орден иоаннитов построил специально для сохранения одной реликвии. Если я правильно понял, она представляла собой божественное послание, созданное то ли еще при жизни Христа, то ли в эпоху Крестовых походов. Все это очень непросто, – возможно, я что-то перепутал. Я слишком торопился.

– Можно взять ее на некоторое время? – спрашиваю я, держа книгу в руке. – Я хочу прочитать внимательно.

– Да-да, – поспешно соглашается Грета. Как будто рада избавиться от книги.

– Расскажи все, что знаешь, – прошу я.

Грета умиротворенно подмигивает и откашливается. Дрожащим голосом она начинает рассказ о крестоносце, который передал некую реликвию ордену иоаннитов в Иерусалиме в 1186 году. Эта реликвия позже получила название Ларец Святых Тайн. Иоанниты получили от папы Клеменса III приказ не только охранять ларец, но и спрятать его от разбойников, крестоносцев и рыцарей, от епископов, пап и королевских особ. Когда на следующий год Саладин занял Иерусалим, а иоанниты бежали, то следы ларца затерялись. У искателей приключений и охотников за счастьем, пытавшихся разыскать сокровище, была только одна зацепка: Святой Ларец спрятан в октагоне.

– В монастыре Вэрне? – спрашиваю я язвительно.

Она сидит откинувшись и наблюдает за мной. На лице выражение превосходства.

– А почему бы и не в монастыре?

Я не могу удержаться от смеха. Она хлопает меня по коленке:

– Малыш Бьорн, я знаю, о чем ты думаешь. Ты всегда был нетерпеливым, недоверчивым, скорым на выводы. Чему я учила тебя в университете? Разве я тебя не учила совмещать скепсис с фантазией? Понимание с удивлением? Сомнение с доверчивостью? Надо вслушиваться в мифы, легенды, сказки, предания. Не потому, что они и есть истина, Малыш Бьорн. А потому, что они сложились на основе какой-то другой, более древней истины.

Сила голоса и взгляд пугают меня. Кажется, сейчас она вручит мне ключи от вечной жизни, а затем исчезнет в облаке дыма и искр. Но она не делает ни того ни другого. Она наклоняется вперед и берет леденец из чашки на столе. Кладет в рот. Я слышу, как он перекатывается у нее между зубами.

Склоняет голову набок.

– Монастырь Вэрне – вполне подходящее место для святыни. Он расположен очень далеко от Святой земли. Норвегия была окраиной цивилизации. Историки так и не смогли объяснить, зачем это вдруг иоанниты заложили монастырь в Норвегии в конце двенадцатого века.

Она задумчиво качает головой:

– Если вы действительно нашли октагон, Малыш Бьорн, и если вы действительно нашли ларец…

Конец фразы повисает в воздухе.

– Что было в ларце? – спрашиваю я.

– В том-то и весь вопрос. Что в ларце?

– Ты не знаешь?

– Избави бог, не имею ни малейшего представления. Слухов было много. Договорились даже до того, что Меровинги [22]22
  Меровинги– первая династия франкских королей в истории Франции.


[Закрыть] спрятали там сокровища немыслимой ценности. Золото и драгоценные камни, которые Церковь и королевский род собирали столетиями…

– Ну уж извини, – прерываю я ее глубоким деланым вздохом. – Спрятанные сокровища? Ты когда-нибудь слышала хоть об одном человеке, который нашел сокровища?

– Может, они ждут своего часа?

– Романтика Индианы Джонса!

– Малыш Бьорн, – она презрительно складывает губы, и я сразу догадываюсь, о чем сейчас пойдет речь, – я передаю слухи, которые циркулировали в академических кругах десятки лет. Я не доверяю им. Но и не отвергаю их полностью, как это делает один мой юный знакомый.

– Так чт о говорят эти слухи? – Я выплевываю это слово, как гнилую черешню.

– Есть какая-то карта. И какая-то генеалогия. Зашифрованные тексты. Я не знаю всех деталей. История началась в прошлом столетии на юге Франции, в деревне Рене-ле-Шато. Один молодой священник стал приводить в порядок церковь, в которую был направлен служить. Во время реставрации он нашел пергаментные свитки и, по слухам, разбогател. Невероятно разбогател. Никому так и не удалось выяснить, что же такое он обнаружил, но говорят, рукописи хранили непостижимую тайну.

– Которая гласит?..

– Если бы я знала ее, Малыш Бьорн, это вряд ли было бы тайной, ведь так? Были разговоры о религиозных мифах. Будто бы он нашел лист Священного договора, и это вполне возможно, поскольку новое здание строилось на руинах древнехристианской церкви шестого века. Некоторые верили, что обнаружены оригиналы библейских текстов. Говорили о генеалогиях, историях древних родов. А кое-кто попросту считал, что священнику достались карты средневековых кладов.

– И при чем же тут монастырь Вэрне?

– Почём я знаю? Вдруг сокровище спрятано на территории монастыря. Или ларец содержит указания для дальнейших поисков.

– Грета, – вздыхаю я и смотрю на нее глазами растерянного медвежонка. [23]23
  «Бьорн» по-норвежски «медведь», «Малыш Бьорн» – «медвежонок».


[Закрыть]

– Евангелие Q! – восклицает она вдруг.

– Что-что?

– Евангелие Q! – повторяет Грета.

Я ничего не понял. Она продолжает:

– Не то чтобы я все знала. Это лишь догадка. Но мне всегда было любопытно, что же такого важного здесь можно найти. Если собрать вместе все фрагменты информации, то моя головоломка превращается в целостную картинку. Возможно, вполне возможно.

– Евангелие Q? – переспрашиваю я.

– Да. Q от слова Quelle. По-немецки это значит «источник».

– Quelle?

– Неужели ты никогда об этом не слышал?

– Нет, пожалуй, никогда. Что это такое?

– Предполагается, что это оригинальная рукопись на греческом языке.

– Которая содержит?..

– Все изречения Иисуса.

– Иисуса? Неужели?

– Его учение в виде цитат. Первоисточник, который Матфей и Лука использовали при создании Евангелия, в дополнение к Евангелию от Марка.

– Я вообще впервые слышу о существовании Евангелия Q.

– Может быть, его и нет. Это только теория.

– А как он мог оказаться в монастыре Вэрне?

– Спроси своего отчима.

– Он знает?

– Во всяком случае, больше меня.

– Но каким же образом…

– Малыш Бьорн! – прерывает она меня добродушным смехом. Затем она задумывается. – Хочешь прокатиться в Лондон?

– В Лондон?

– Ради меня.

Я молчу.

Она добавляет:

– И за мой счет.

– Зачем?

– Чтобы разобраться в одной старой истории.

Я ничего не говорю. Грета тоже. Она с трудом встает, выходит из комнаты, идет в спальню. Вернувшись, протягивает мне конверт. Я открываю его и насчитываю тридцать тысяч крон.

– Вот это да!

– Наверное, хватит? – спрашивает она.

– Даже слишком!

– Возможно, придется совершить и другие поездки…

– Ты с ума сошла! Столько денег хранить дома!

– Я не доверяю банкам.

Я в замешательстве.

– О чем, собственно, речь?

– Вот это тебе и предстоит выяснить.

– Грета, – пытаюсь поймать ее взгляд, но не могу. – Почему это для тебя так важно?

Она смотрит прямо перед собой. Наконец наши глаза встречаются.

– Я могла бы участвовать в этой истории.

– Этой – какой?

– Той, за верхушку которой ты зацепился.

– Но?

– Но тут кое-что случилось…

Она закусывает нижнюю губу. Ей требуется некоторое время, чтобы справиться со своими чувствами.

Я знаю, что ничего больше от нее не услышу. Но ее мотивы не столь важны. Во всяком случае, сейчас. Наступит момент, когда я сам во всем разберусь.

– Поедешь? – спрашивает она.

– Конечно.

– Общество международных наук. СИС. Лондон. Уайтхолл. Ищи президента. Майкла Мак-Маллина. Ответы у него.

Мы смотрим друг на друга. Она крепко сжимает мою руку:

– Будь осторожен!

– Осторожен? – Я вздрагиваю от испуга и боли.

– У Мак-Маллина много друзей.

Звучит как скрытая угроза.

– Друзей, – повторяю я, – таких как Чарльз де Витт?

Лицо чуть-чуть дрогнуло.

– Чарльз? – В голосе никаких эмоций. – Чарльз де Витт? Что тебе известно о нем?

– Ничего.

Она молчит, словно забыла о моем присутствии, потом произносит:

– Во всяком случае, его ты можешь не бояться.

Голос приобрел оттенок нежности.

– Ты что-нибудь знаешь о несчастном случае? – спрашиваю я.