Текст книги "Разорванный круг"
Автор книги: Том Эгеланн
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Мои знакомые, видимо, решили, что я поглупел. Или ослеп.
Затем я вижу Рогерна. Он сидит, покуривая, на ящике с песком у входа в дом.
Свет из квартиры первого этажа падает на него сбоку и оставляет на лице тени. Если бы я не знал Рогерна, то вряд ли обратил бы на него внимание. В любом спальном районе можно встретить подобных ему мужчин, слоняющихся по улицам и мучающихся от безделья. Длинные волосы и мятая футболка с надписью «Metallica» [33]33
«Metallica» – американская метал-группа, образованная в 1981 году.
[Закрыть] делают его похожим на шпану, словно он только и ждет, как бы выхватить сумку из рук какой-нибудь немощной старушки или начать приставать к твоей тринадцатилетней дочери. Но поскольку обычно Рогерн не болтается у дома по вечерам, а рядом стоит припаркованный пустой «рейнджровер», я начинаю волноваться. Увидев меня, он спрыгивает с ящика.
– У тебя гости? – спрашивает он и открывает дверь подъезда.
Я смотрю на него вопросительно. Он нажимает на кнопку лифта:
– В твоей хате люди. Ждут тебя.
Мы выходим на девятом этаже, и Рогерн отпирает дверь своей квартиры. Я звоню по телефону домой. Автоответчик отключен. Кто-то снимает трубку и молчит.
– Бьорн? – спрашиваю я.
– Да? – отвечает чей-то голос.
Я кладу трубку.
Рогерн сидит на диване и вертит в руках сигарету:
– Они пришли несколько часов назад.
Я плюхаюсь на стул:
– Спасибо, что подождал меня.
Желтыми кончиками пальцев он все крутит и крутит свою сигаретку. Облизывает языком бумагу и закуривает.
– Не знаю, что делать, – признаюсь я.
– А если звякнуть в полицию? – предлагает Рогерн и хохочет.
Мы смотрим в окно и ждем, когда полицейский автомобиль свернет с кольцевой дороги и подъедет к нашему дому.
Рогерн остается в своей квартире. А я встречаю полицейских на площадке десятого этажа. Это молодые, серьезные мужчины, осознающие свою власть. Из Суннмёре. Я протягиваю им ключ и остаюсь на площадке. Абсолютно ясно, что дежурная служба не связала этот вызов с расследованием, которое ведется по моему делу. Видимо, это произойдет позже, когда утром кто-нибудь из Уголовной полиции начнет листать ночную сводку. Через несколько минут выходят гости. Трое. Накачанный парень со злобным взглядом. Это мой дружок Кинг-Конг.
Второй – изысканный джентльмен в роскошном костюме и с маникюром.
Третий – профессор Грэм Ллилеворт.
Все трое, увидев меня, застывают на месте.
– Они сидели у вас в комнате. Вы их знаете? – Тон полицейского выдает его удивление. Можно, подумать, он готов обвинить меня в том, что эти люди проникли в мой дом.
Я долго рассматриваю каждого из них, потом качаю головой.
– Англичане, – сообщает полицейский. И ждет от меня объяснений, но я молчу.
Глаза профессора Ллилеворта сузились.
– Тебе это даром не пройдет! – цедит он сквозь зубы.
Полицейские подталкивают их к лифту. Весьма настойчиво. Хотя троица идет, не оказывая сопротивления.
Дверь лифта захлопывается.
9.
Насекомое, попавшее в ловушку, притворяется мертвым. Иногда у меня возникает похожее желание.
Ужас и неудачи парализуют. В трудную минуту я теряю голову. Не воспринимаю происходящее вокруг. Притворяюсь мертвым, как насекомое, на короткое время. А потом пристраиваюсь в тени какой-нибудь соломинки, собираю все свои силы и мужество.
Я так долго и так пристально смотрю на Рогерна, что он смущается.
– Можно, я у тебя переночую? – спрашиваю я. Мужество и безрассудная храбрость покинули меня. Гостивернутся. Потеряют терпение и захотят отомстить.
– Конечно.
– Я уезжаю за границу. Завтра утром.
Рогерн не из тех, кто пристает с расспросами.
Мы спускаемся в его квартиру. Он спрашивает, не устал ли я. Нет, не устал. Я бодр как никогда. Он ставит компакт-диск «Metallica». Приносит из холодильника несколько бутылок пива и зажигает свечу, от которой идет запах парафина. Мы сидим, пьем пиво, слушаем музыку и ждем рассвета.
III
ЛЮБОВНИК
1.
Я из тех мужчин, которых женщины выбирают скорее инстинктивно, чем осознанно. Во мне они видят блудного сына.
Как-то раз, когда мне исполнился двадцать один год, мама попросила меня приехать к ней в воскресенье для серьезного разговора. В огромном доме никого, кроме нас. Профессора и моего сводного брата отправили погулять. Мама испекла печенье и приготовила чай. С кухни доносились ароматы бифштекса и квашеной капусты. И чего-то запеченного в сыре для меня. Мама усадила меня на диван и села на стул прямо напротив. Сжала руки коленками и посмотрела на меня. По покрасневшим глазам я понял, что она все утро плакала. В этот момент она была невероятно красива. Я ожидал рассказа о том, что врачи обнаружили у нее раковую опухоль. И жить ей осталось не больше полугода.
Но мама спросила, не гомосексуалист ли я.
По-видимому, она долго думала об этом. Мама вообще не понимала, как живется альбиносам. Мне кажется, она так и не обнаружила, какие недостатки имеет альбинос с красными глазами по сравнению с голубоглазыми парнями, у которых смугловатая кожа и волосы цвета спелой ржи.
Помню улыбку облегчения, появившуюся на лице мамы, когда я заверил ее, что меня всегда тянуло к девушкам. При этом я умолчал о том, что девушек ко мне влекло гораздо меньше.
Я часто размышляю, кто из нас двоих, я или мама, виноват в том, что между нами выросла стена отчуждения и непонимания. После смерти отца мне стало казаться, что она не хочет больше со мной общаться. Я почувствовал, что я – ее вечная боль, путы на ногах, и послушно смирился с ролью изгоя, несчастного горемыки, старающегося не мешать людям, для которых он всегда лицо нежеланное. Может быть, кто-то скажет, что я несправедлив к ней. Разве я когда-нибудь, ну хотя бы один раз, представил себя на ее месте? Разве я когда-нибудь подумал, что жизнь обошлась с ней жестоко, раз ей пришлось прибегнуть к помощи алкоголя и притворства? Разве легко быть женой человека, который стремится взять от жизни все, что можно?
В Лондоне я остановился в гостинице в районе Бейсуотер. Если бы из окна не было видно Гайд-парка, можно было бы подумать, что гостиница расположена на Людвигштрассе в Мюнхене или на бульваре Сансет в Лос-Анджелесе. Я сочувствую классическим музыкантам и звездам рока, которые после четырехмесячного турне перестают понимать, в какой стране они в данный момент находятся.
Комнатка узкая, стены кремовые, на них невыразительные репродукции. Кровать, стол, телефон, толстая папка с рекламными проспектами и глянцевой бумагой для писем. Встроенный мини-бар. Телевизор. Пустой шкаф. Ванная, облицованная белой плиткой. От маленьких кусочков мыла в пластиковых пакетиках исходит дурманящий аромат чистоты. Я впервые в этой гостинице, но обстановка мне знакома. За свою жизнь я перебывал во многих гостиницах. Через какое-то время они начинают казаться абсолютно одинаковыми. У некоторых мужчин точно так же обстоит дело с женщинами.
На меня польстились не очень многие – из любопытства, преданности и сострадания. Всем им не выпало в жизни ничего лучшего. Ни с кем у меня не сложилось длительных отношений. Я легко могу понравиться. Но меня трудно полюбить.
Я привлекаю женщин особого типа. Они старше меня. Их зовут Марианна, Нина, Карина, Вибеке и Шарлотта. Образованные и умные. Немного невротичные. Преподаватели университета. Референты по культуре. Библиотекари. Социологи. Старшие медсестры больниц. Сами знаете таких. Сумка на плече, косыночка, очки. Они источают доброту и заботу обо всех отверженных. Зачарованно гладят пальчиками мою белоснежную кожу и объясняют, как доставить удовольствие женщине. Задыхаясь от волнения, они показывают, как приступить к делу. Как будто со мной это происходит впервые. И я не пытаюсь их переубедить.
Около часа я провожу в постели, отдыхая после дороги. Уже принял душ. Сложив руки на животе, обнаженный, лежу на гладкой прохладной простыне. Шум с улицы Бейсуотер-роуд, звуки духового оркестра из Гайд-парка сливаются в чужеземную какофонию, которая уводит меня в мир снов. Но сплю я только несколько минут.
2.
– Чарльз… как?
– Чарльз де Витт!
Очки в виде полумесяца съехали на кончик носа женщины в приемной. Взглядом, извлеченным из самых дальних глубин морозильника, она смотрит на меня поверх оправы. В шестой раз названное имя совершает путешествие от меня к ней и обратно. Мы оба начинаем терять терпение. Ей столько же лет, сколько мне, но выглядит она на десять, да нет, на двадцать лет старше. Волосы, собранные в тугой конский хвост, натягивают кожу, и от этого ее лицо приобрело такой вид, словно хирург-алкоголик из Челси сделал ей несколько неудачных косметических операций. На ней красное облегающее платье. Она явно из тех женщин, которые под покровом ночи предаются садомазохистским играм.
– Мистер де Витт у себя? – спрашиваю я вежливо. Справиться с такой бабой можно только преувеличенной вежливостью и сарказмом.
– Я буду говорить отчетливо, чтобы вы поняли. – Она шевелит губами, как перед глухим. – Здесь-нет-никого-по-имени-Чарльз-де-Витт.
Из кармана достаю визитную карточку, которую нашел у Греты. Картон пожелтел, буквы расплылись. Но прочитать текст можно. На ней написано: «Чарльз де Витт, Лондонское географическое общество».
Я протягиваю визитную карточку. Она ее не берет, смотрит безо всякого интереса на мою руку.
– Может быть, он перестал работать здесь? – спрашиваю я. – До того, как вы пришли сюда?
По выражению лица я догадываюсь, что мой вопрос был тактической катастрофой. Передо мной за отполированной перегородкой в обшитой панелями приемной сидит Неоспоримая Владычица Вселенной. Здесь ее империя. Отсюда, из комнаты с ковром, по которому давно пора проехаться газонокосилкой, с секретарским телефоном справа и старинной электрической пишущей машинкой марки IBM слева, с фотографией мужа, очаровательных детишек и карликового шнауцера на столе, она управляет всем миром – от последнего мальчика на побегушках до генерального директора. Назвать ее секретаршей или телефонисткой было бы неслыханным оскорблением. Намек на то, что она чего-то не знает о Лондонском географическом обществе, – кощунство.
– Не думаю, – отвечает она, – что это так!
Я пытаюсь представить себе, как звучит ее голос, когда вечером она, нежная и шаловливая, подлизывается к мужу.
– Я приехал из Норвегии, чтобы встретиться с ним!
Можно подумать, что она смотрит на меня сквозь глыбу льда. То же, по-видимому, чувствовали бедняги, которых приносили в жертву, когда верховная жрица бросала на них последний взгляд, перед тем как вонзить нож прямо в сердце. Я осознаю: битва проиграна. Беру ручку со стола. Женщина ерзает на стуле. Видимо, прикидывает, много ли чернил я потрачу.
– Прекрасно, мадам, если вы все-таки вспомните что-нибудь, не будете ли вы так любезны сообщить мне, – я протягиваю свою визитную карточку, где приписано название гостиницы, – вот сюда?
Она улыбается. Я не верю своим глазам. Она сладострастно улыбается. Очевидно, она поверила, что я ухожу.
– Разумеется, – мурлычет она и кладет визитную карточку на самый краешек письменного стола.
Прямо над мусорной корзиной.
3.
Вокруг такой, казалось бы, простой архитектурной детали, как колонна, возникла целая архитектурная наука с типологиями и таинственной лексикой.
Две мраморные колонны, вызвавшие мое восхищение, имеют ионический ордер, которому две тысячи пятьсот лет. Об ионических колоннах искусствовед скажет, например, так: «Закругленные окончания волют [34]34
Волюта– архитектурный мотив, представляющий собой спиралевидный завиток с кружком («глазком») в центре. Является составной частью ионической капители.
[Закрыть] частично прикрывают эхин» [35]35
Эхин– часть капители колонны, являющаяся переходом от ствола колонны к квадратной верхней ленте капители абаку. В дорическом ордере эхин лишен декора и имеет выпуклую форму; в ионическом ордере он имеет фигурный профиль.
[Закрыть]или «Основа колонны образована дугообразными утолщениями и углублениями». Вуаля! Каждая наука прячется внутри своей терминологии, в словах, пугающих несведущих людей. Все мы, непосвященные, стоим снаружи, широко открыв глаза.
Над колонной – фронтон, а в тимпане, треугольном углублении, резвятся вокруг даты «1900» херувимы и серафимы.
К кирпичной стене по обе стороны от входа прикручены латунные таблички, начищенные до такого блеска, что в них, как в зеркале, отражаются машины и двухэтажные красные автобусы, проезжающие у меня за спиной. Углубления букв залиты серебром. Никто не может обвинить Общество международных наук в чрезмерной бережливости.
Двустворчатая дверь – из красного бука. Дверной молоток напоминает посетителям, что по пустякам сюда не заходят. Справа от меня – двумя метрами ниже камеры слежения – в стену вмонтировано переговорное устройство из черного пластика. Чтобы компенсировать это ужасное нарушение единства стиля, звонок сделан в виде цветка (а может быть, солнца?) из чистого золота.
Я звоню. Гудит зуммер. Меня впускают, не задав ни единого вопроса.
Огромная приемная напоминает банк такого ранга, где нужно заранее договариваться о времени визита, если хочешь сделать вклад. Раздаются негромкие голоса, быстрые шаги. Нижние части стен закрыты темно-коричневыми панелями, над ними живописные полотна, вполне достойные Национальной галереи. На мозаичных керамических плитках пола блестит лак. Сквозь скошенную стеклянную крышу видны бегущие облака. В центре зала поднимается из квадратного отверстия в полу и тянется к небу высокая пальма. Похоже, она соскучилась по Сахаре.
Единственное, что нарушает целостность картины, – это бабушка.
За письменным столом, таким огромным, что на нем вполне можно играть в настольный теннис, сидит пожилая седая женщина. Она вяжет и смотрит на меня. Прелестная, как жаворонок. Вяжет и вяжет. Видимо, из-за того, что обстановка помещения плохо сочетается с обликом бабушки, я теряюсь.
– Чем могу вам помочь? – добродушно спрашивает она. Спицы позвякивают друг о дружку.
– Что вы вяжете? – вдруг вырывается у меня.
– Носки! Внуку. Он милашка! Чем еще вам помочь?
Вопрос с юмором. Я тут же влюбляюсь в нее. В руки человека с хорошим чувством юмора я безо всяких колебаний готов положить свое трепещущее сердце.
Я называю себя и говорю, что приехал из Норвегии.
– Страна полуночного солнца, – кивает она с улыбкой. – В таком случае вы знакомы с Туром Хейердалом? [36]36
Тур Хейердал(1914–2002) – известнейший норвежский историк, археолог, путешественник и писатель.
[Закрыть] – Она смеется, раскатисто и звонко. – Какой обаятельный мужчина! Он частенько заезжает сюда. Так в чем же состоит ваше дело?
– Я надеюсь встретиться с Майклом Мак-Маллином.
Ее глаза увеличиваются. Она откладывает вязание.
Я чувствую себя человеком, которому отказывают в политическом убежище, а он все повторяет, что прибыл спланеты Юпитер, и просит разменять деньги, чтобы заплатить за парковку летающей тарелки.
– Боже милосердный…
– Что-нибудь не так?
– Но он… Боюсь, что мистер Мак-Маллин находится в зарубежной командировке. Мне очень жаль. У вас была договоренность о встрече?
– Строго говоря, нет. Когда ожидается его возвращение?
– Не знаю. Мак-Маллин – не какой-нибудь там… Но возможно, я смогу вам помочь чем-нибудь еще?
– Я археолог, – говорю я. Язык меня не слушается. По-английски в слове «археолог» слишком много согласных подряд. Rrr…chae…olo…gist. – Мак-Маллин принимает участие в одном проекте, связанном с раскопками в Норвегии.
– Неужели?
– Мне обязательно надо с ним поговорить. Можно его найти? По мобильному телефону?
Отчаявшись отделаться от меня, она тихо смеется:
– Сожалею. Это абсолютно невозможно. Вы думаете, что у Мак-Маллина здесь кабинет. Но ведь он уезжает и приезжает, ничего не сообщая об этом нам… – Она наклоняется ко мне и шепчет: – Нам, кто следит за всеми этими растяпами. Но быть может, вам будет полезен исполнительный директор?
– Разумеется.
– Мистер Уинтроп! Минуточку! – Она набирает на телефоне внутренний номер и объясняет, что мистер Болтоу из Норвегии приехал по делу к мистеру Мак-Маллину. – Да, конечно! Нет, без договоренности! Да, неужели нет? Можно ли ему встретиться с мистером Уинтропом?
Она несколько раз говорит «Да-да», благодарит и кладет трубку.
– К сожалению, мистер Уинтроп сегодня занят. Но в его приемной говорят, что он смог бы вас принять завтра. В девять часов утра. Подходит?
– Конечно.
– Проделать такой длинный путь из Норвегии – вот это да!
Хотя библиотека сегодня уже закрылась, бабушка дает мне разрешение заглянуть туда.
Библиотеки я люблю с детства. Местный филиал Публичной библиотеки Дейхмана был моим прибежищем после уроков, когда мама выгоняла меня на улицу к загорелым парням с хорошим зрением играть в футбол или бегать. Перед метрами библиотечных полок с корешками книг я преклоняюсь. Тишина. Алфавитные и тематические каталоги. Запах бумаги. Сказки, драматические произведения, приключения. Я часами мог бродить по библиотеке Дейхмана, вынимать книги, перелистывать их, присаживаться с заинтересовавшей меня книгой, перебирать карточки в длинных узких ящиках, вести поиск в компьютере.
В библиотеке СИС царит тот же необъяснимый покой. Как в церкви. Я стою в центре зала, скрестив руки на груди, и смотрю, впитываю впечатления.
– К сожалению, библиотека уже закрыта.
Голос – звонкий, немного язвительный. Я оборачиваюсь.
Видимо, она сидела тихо как мышь и наблюдала за мной. Очевидно, надеялась, что я сейчас же уйду. Лишь бы не подняла шум. Она устроилась недалеко от архивных шкафов. На коленях коробка с карточками.
– Женщина в приемной разрешила мне заглянуть сюда, – объясняю я.
– Тогда все в порядке!
От улыбки ее лицо сразу взрослеет. Наверное, ей около двадцати пяти. Волосы недлинные, рыжеватые. Проглядывают веснушки. Она очень мила. У нее необычные глаза. Как в калейдоскопе, мелькает ирис разных оттенков. Меня поражает, что есть цвета, которые известны только мне одному. Описать цвет невозможно. Ученый может сказать что-то о спектральном составе цвета, например, что красный имеет длину волны 723–647 нанометров. Но в конечном счете каждый цвет – это что-то субъективное. Поэтому вполне возможно, что все мы живем в мире своих собственных цветов. Привлекательная мысль.
Вот такие у нее глаза.
Девушка ставит коробку с карточками на передвижной стол. Она изящная, не особенно высокая. Ногти – очень длинные, заостренные. Маникюр темно-красного цвета, я раньше не мог себе представить ногти настолько чувственными. Смотрю на эти ногти и невольно представляю себе, как они гладят мою спину.
– Вам чем-нибудь помочь? – спрашивает она.
Интонация, взгляд, стройная фигурка – все это возбуждает меня, как будто внутри меня появилась заведенная тугая пружина, вроде той, которая заставляет тикать часы.
– Я не совсем понимаю, что мне нужно, – начинаю я.
– Да. Тогда искать будет трудно.
– Я хочу найти очень многое. Может быть, у вас уже есть наготове хороший ответ?
– А в чем дело?
– Не знаю. Но если вы найдете ответ, то я сумею точно сформулировать свой вопрос.
Она наклоняет голову и смеется. Я полностью очарован. Как мало для этого надо.
– Откуда вы взялись?
– Из Норвегии.
Ее брови взлетают вверх.
– Что-что? Ниоткуда? [37]37
Английские слова «Норвегия» и «ниоткуда» схожи по звучанию.
[Закрыть]
Я произношу раскатистое «р»:
– Nor-way! I'm an… —Я делаю разбег, чтобы выговорить все правильно: – Archae-olo-gist. [38]38
Норвегия! Я – археолог! (англ.)
[Закрыть]
– На службе у СИС?
– Как раз нет. Наоборот, можно сказать. – Я делано смеюсь.
– Вы занимаетесь здесь исследованиями?
– Я приехал поговорить с Майклом Мак-Маллином.
Она с изумлением смотрит на меня. Хочет что-то сказать, но раздумывает.
– О! – произносит она наконец. От этого звука ее маленькие губки становятся еще более очаровательными.
– У меня к нему несколько вопросов.
– У нас у всех тоже.
Я улыбаюсь. Она улыбается. Я краснею.
– А что есть в вашей библиотеке? – спрашиваю я.
– В основном научная литература. История. Теология. Философия. Археология. История культуры. Математика. Физика. Химия. Астрономия. Социология. География. Антропология. Архитектура. Биографии. И так далее…
– А, – вздыхаю я. – Тривиальности жизни.
Она снова смеется и с любопытством разглядывает меня, видимо, хочет понять, что я собой представляю, кто меня вскормил и отправил в полет.
– А вы библиотекарь? – спрашиваю я.
– Одна из них. Диана!
Она протягивает руку с красными ногтями. Я пожимаю ее:
– Я – Бьорн.
– Как теннисист? Борг?
– По-вашему, похож?
Она измеряет меня взглядом, берет в рот карандаш.
– Ну хорошо, – она решает подразнить меня, – в нем, пожалуй, чуть-чуть больше цвета, чем в вас.
4.
Я обедаю в излюбленном месте лондонских вегетарианцев. Распалившись, я выбираю одно из самых дорогих блюд – из красной капусты, шампиньонов и спаржи с соусом из сливок и чеснока.
Мне надо думать о ларце. О наглых махинациях Ллилеворта. Размышлять о загадочном Чарльзе де Витте. Надо позвонить Грете. Она, конечно, все сумела бы объяснить. Возможно, де Витт здесь больше не работает. Визитная карточка выглядит далеко не новой.
Вместо этого я думаю о Диане.
Я представляю своей возлюбленной и будущей женой каждую женщину, поэтому я так легко влюбляюсь. Улыбка, голос, прикосновение… Меня нельзя назвать отталкивающим. Я бледный, но не отвратительный. Говорят, у меня добрые глаза. Добрые красные глаза.
Размышляя о загадках своей натуры, я съедаю капусту, шампиньоны, спаржу и выпиваю графин вина. Рыгнув напоследок, ухожу.
5.
Учительница норвежского языка однажды задала мне вопрос.
– Если бы ты был не человеком, а цветком, Бьорн, каким цветком ты хотел бы быть?
Она любила задавать странные вопросы. Мне кажется, ей доставляло удовольствие играть со мной. Я был благодарной жертвой. Мне было семнадцать лет. Ей вдвое больше.
– Цветок, Бьорн? – повторила она. Голос нежный, веселый. Она наклонилась над моей партой. Я долго помнил ее аромат – теплый, пряный, полный чарующих тайн.
В классе тишина. Все ждали, какой цветок выберет Бьорн. Или же надеялись, что я запнусь и покраснею, как это часто бывало, когда она наклонялась надо мной со всеми своими ароматами и колышущимися прелестями.
Но в виде исключения у меня был готов ответ на этот вопрос.
Я рассказал ей о цветке «серебряный меч».
Он растет на Гавайях в кратере вулкана. В течение двадцати лет он представляет собой невзрачный шарик, покрытый серебристыми ворсинками. Он набирается сил. Но однажды летом происходит взрыв, пышное цветение, поток золота и пурпура вырывается на свободу. После этого он погибает.
Мой ответ изумил ее. Она долго стояла около моей парты и смотрела на меня.
Интересно, какого ответа она ожидала от меня. Что я – кактус?
6.
Сообщение написано школьным почерком со множеством завитушек и финтифлюшек на гостиничном листке под готическими буквами «Сообщения для наших гостей»:
– Это вы Линда? – спрашиваю я девушку-портье.
– К сожалению, нет! Линда сменилась в три часа.
Значит, Линда – это длинноногая из семейства кошачьих, которая принимала постояльцев, когда я въезжал. Линда, хорек для охоты на лис. Вполне возможно, что в ней много хорошего. Наверняка она добрая и ласковая. Симпатичная. В руках опытного палача мне бы пришлось сознаться, что ее попка привлекла мое внимание. Но правила орфографии – не самая сильная ее сторона.
Держа в руке сообщение и карту-ключ, я поднимаюсь по лестнице и отпираю свою дверь.
Набираю номер, в трубке долго звучат длинные гудки.
Звуки за окном изменились. От проходящего автобуса, а может быть, грузовика оконные стекла вибрируют. Я сижу на кровати. Солнечные лучи косо падают на обои. Я сбрасываю ботинки, снимаю носки и начинаю массировать ноги. Между пальцами скопилась грязь.
Трубку снимают. Длительное время тишина.
– Грета? – спрашиваю я.
– Алло? – раздается голос Греты. Далекий, неприветливый.
– Это Бьорн.
– Да.
– Я только что получил твое сообщение.
– Да. – Она вздыхает. – Надеюсь, что я не… – Она опять вздыхает.
– Грета? Что случилось?
– А? Нет, ничего.
– Ты словно не в себе.
– Это из-за таблеток. Ты можешь перезвонить позже?
– Здесь написано, что дело срочное.
– Да. Но я… Сейчас неудачный момент.
– Грета? Кто такой Чарльз де Витт?
Она начинает кашлять. Кашель с хрипом. Она бросает трубку на стол. Я представляю себе, как кто-то стучит ей по спине. Через какое-то время она поднимает трубку и шепчет:
– Перезвони позже.
– Грета, тебе плохо?
– Ни-че-го, пройдет.
– У тебя кто-то есть?
Она не отвечает.
– Позвони врачу! – настаиваю я.
– Все – прой-дет.
– Кто у тебя?
– Малыш – Бьорн, – я – не – могу – сейчас – говорить.
Она кладет трубку.
Жизнь научила меня всегда быть настороже. Погруженный в себя альбинос умеет воспринимать тончайшие оттенки интонации. Даже сквозь потрескивание телефонной линии, которая проходит от Бейсуотера в Лондоне до улицы Томаса Хефтю в Осло по подземным кабелям и через телекоммуникационный спутник на стационарной орбите, я ощущаю страх Греты. Она мне лгала.
Я ложусь на кровать и включаю телевизор. С помощью пульта переключаю каналы.
Час спустя я звоню Грете еще раз. Она не отвечает. Я принимаю душ, смотрю по телевизору конец старинного сериала «Старски и Хатч», [40]40
«Старски и Хатч» —знаменитый детективный американский сериал (1975–1979).
[Закрыть]потом еще раз набираю номер. Насчитываю двадцать гудков.
Целый час читаю книгу, которую написал папа вместе с Ллилевортом и де Виттом. Это плохое снотворное. Их выводы настолько ошеломляют, что я начинаю сомневаться, всерьез ли это. В конечном счете, утверждают они, если будет обнаружен Ларец Святых Тайн, общественный порядок на земле переменится. Но, соблюдая обычную осторожность ученых, они добавляют столько оговорок, что их рассуждения теряют всякий смысл.
Когда я дохожу до страницы 232, из книги выпадает письмо. Написано от руки. Дата – 15 августа 1974 года. Подпись отсутствует. И нет указаний, кому оно адресовано. Сначала мне кажется, что письмо от отца. Почерк такой же, как у него. Но неужели это возможно? Впрочем, я узнаю его обычные закругления под буквами gи jи характерную черточку над u.В своем письме он сообщает о планах экспедиции в Судан. И все же я чего-то не понимаю. Почему папино письмо попало в книгу, которая двадцать пять лет простояла на полке у Греты?
В ночи что-то есть.
Я всегда стараюсь быстро заснуть, чтобы скорее наступило утро. В темноте все пропорции искажаются. Я чувствую себя больным. Дневные заботы предстают в виде неразрешимых проблем.
Я должен чувствовать усталость. Истощение сил. А я лежу, широко раскрыв глаза, и вглядываюсь в темноту гостиничного номера. За окном тянется непрерывный поток машин. Громко кричат гуляющие туристы. Я думаю о Грете. Я думаю о ларце, который спрятал у Рогерна. Я думаю о профессоре Ллилеворте, профессоре Арнтцене и Майкле Мак-Маллине. Я думаю о папе и маме.
Но больше всего я думаю о Диане.
В половине третьего ночи я внезапно вскакиваю и зажигаю настольную лампу. Еще не проснувшись совсем, я набираю номер Греты.
В маленькой стране, в маленьком городе, в квартире района Фрогнер без конца звонит и звонит телефон.
7.
Есть приятные пробуждения. От поцелуя в щеку. От пения птиц. От звуков скрипичного квинтета Шуберта до мажор. От пыхтения лодочного двигателя.
Но в большинстве случаев причины пробуждений неприятные. Вроде звонящего телефона.
Хватаю телефонную трубку.
– Грета? – бормочу я.
На часах четверть девятого. Я проспал.
– Мистер Белто? – спрашивает женщина.
Ее голос мне смутно знаком, но я не успеваю сообразить, чей он.
– Да?
Она выжидает.
– Я из Лондонского географического общества.
Голос напряженный, холодный, недружелюбный. И в ту же секунду в голове возникает образ злой фурии за письменным столом. Любительница садомазохистских развлечений оставила кожаную юбку и хлыст дома, облачилась в шикарный секретарский костюм и снова обрела командирские ноты в голосе.
– Да?
Она опять выжидает. Этот разговор ей неприятен.
– Похоже, возникло недоразумение.
– Неужели?
– Это вы спрашивали о… Чарльзе де Витте?
Злобная ухмылка появилась на моих губах.
– Я ужасно сожалею… – Она произносит это так сухо, что слова ее можно резать на части, а буквы превращать в порошок. – Похоже, что у нас в действительности работает один Чарльз де Витт.
– Да что вы говорите? – Я наслаждаюсь ее унижением, разыгрывая изумление.
Она стиснула зубы и шумно втягивает воздух. Я в восторге.
– Вероятно, вы забыли о нем? – спрашиваю я.
Она слегка покашливает. Я прихожу к выводу, что рядом кто-то стоит и слушает.
– Мистер де Витт хотел бы с вами встретиться. К сожалению, его нет в Лондоне в настоящий момент, но мы ожидаем его возвращения утренним самолетом. Он попросил меня договориться с вами о встрече.
– Как приятно. А может быть, и вам принять участие во встрече? Заодно и вы бы с ним познакомились? – Это моя беда. Иногда я становлюсь слишком саркастичным.
Она пропускает последнюю реплику мимо ушей.
– Не могли бы вы прийти в…
– Секундочку! – перебиваю я. Хочу, чтобы мою скромную персону оценили. Иногда в меня словно бес вселяется. – Мистер де Витт может связаться со мной, когда приедет. Я очень занят.
– Мистер Белто! Он настаивал, чтобы я с вами до…
– Вы ведь будете так любезны, что дадите ему номер гостиничного телефона. Я буду дома во второй половине дня или вечером.
– Мистер Белто!
– Портье примет сообщение.
– Но…
– И пожалуйста, передайте от меня привет! Я с нетерпением жду от него весточки.
– Мистер Белто!
С громким смехом я спускаю ноги на пол. В чемодане нахожу трусы, носки и рубашку. Одеваюсь, потом звоню Грете. Меня больше не удивляет, что она не отвечает.
Иду в туалет. В моче чувствуется запах спаржи из вчерашнего ужина. Я очень удивился, когда узнал, что очень немногие могут заметить запах спаржи в моче. Я с удовольствием отмечаю все черты, которые делают меня уникальным.
8.
– А! Загадочный мистер Болто!
Энтони Лукас Уинтроп-младший – невысокий толстяк с круглой, как шар, лысой головой. Булькающий смех делает его похожим на клоуна, которого наняли развлекать избалованных детишек на дне рождения в высшем свете. Он протягивает мне руку. Коротенькие пальчики напоминают мохнатые сардельки с золотыми кольцами. Глазки весело подмигивают мне, лицо источает сердечность и отеческую заботу.
Я ему не верю. Из-за голоса.
Бабушка с вязанием проводила меня по широким мраморным лестницам на третий этаж и привела в длинный коридор с колоннами, где гулко раздавались шаги и негромкие голоса. За углом приемная Уинтропа.
Он встречает меня и проводит в свой кабинет.
Это не кабинет. Это вселенная.
Вдали, у арочных окон, я различаю контуры письменного стола. В другом конце, у двери, стоит гарнитур мягкой мебели. А между ними плавают туманности, кометы и всякие черные дыры.
– Неужели вы вообразили себя Господом Богом? – спрашиваю я с язвительной усмешкой.
Он неуверенно смеется:
– Я астроном. По профессии.
Он взмахивает руками со смущенным выражением лица, пытаясь объяснить, почему его кабинет превратился в модель космоса.
Не так давно я прочитал в одной газете заметку об интернациональной группе астрономов. Они открыли при помощи радиотелескопа странное небесное тело на расстоянии тридцати тысяч световых лет от Земли. Довольно далеко, одним словом. Это тело, по-видимому, испускает материю, передвигающуюся со скоростью, которая выше скорости света. Если их наблюдения соответствуют истине, то это разрушает наиболее абстрактный принцип современной науки – превышение скорости света невозможно. Эта новость стала сенсацией на конгрессе в Гамбурге. Но так как для газет такая абстрактная вещь, как скорость света, не очень интересна, об этом больше не писали.
