Текст книги "Любовь к камням"

Автор книги: Тобиас Хилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Берег далек, словно вымысел. Впервые позволяю себе осознать, что не достигну его. Задаюсь вопросом, не умру ли здесь. Жаль, что позади меня не тот мужчина, тогда я могла бы спросить, что будет дальше. Последняя просьба. Мне кажется, я по крайней мере должна иметь возможность обратиться с ней.

Сбоку грохочет море, смотрю на него и бегу. Вода приближается к пляжу и откатывает от него с силой, шипением, унося песок, оставляя черную гальку. Прибой кажется сильнее меня, более хитрым, более злобным. Вымывающим из-под животного землю.

Я вожусь с курткой, ветер помогает мне ее сбросить. Замедлить бег труднее. Я закрываю глаза, наклоняюсь, тяжело дышу. Успеваю лишь три раза перевести дыхание, потом еще один. Полуобернуться перед тем, как животное меня настигнет.

Оно ударяет меня в бок, тоже запыхавшееся и неспособное прыгнуть. Я протягиваю руку, нахожу ошейник и падаю назад. Мы катимся по уклону к воде. Голова, вся в пене, рявкает на меня. Собака глотает воздух, обратив к небу белки глаз, потом волна подхватывает нас обоих.

Мир преображается. Вокруг все фосфоресцирует. Это ореол насилия, сияние вокруг наших тел. Море тащит нас прочь от берега, в глубину. Шум бурунов удаляется к югу, в конце концов слышен лишь мерный шелест песка под водой. Тяга прибоя начинает ослабевать. От давления у меня закладывает уши. Животное все еще у меня в руках, оба мы под водой. Оно бьется, мускулистое, как акула, рвется вверх, и я прижимаюсь к его ребрам. Массаж сердца. Жизнь к жизни. Выдавливаю из легких животного последний воздух.

И тут оно тоже преображается. Становится совершенно гладким. Чешуя скользит в моих холодных руках. Шея по-змеиному извивается. Оно царапает меня шпорами на лапах. Голова поворачивается мордой ко мне, и глаза на ней старые, древние, как камни. В соленом мраке зубы оскалены в улыбке мне.

Я держу животное на расстоянии. У него начинаются судороги. Лишь когда оно перестает двигаться, я его отпускаю. Оно всплывает, я следом за ним. Поверхностное течение движется к берегу. Переворачиваюсь на спину и плыву, загребая руками, на юг бледной человеческой звездой. Не глядя, далеко ли мне плыть. Держась так, чтобы луна оставалась на западе.

Я плыву долго. Море спокойно. В моей одежде кровь, она согревает кожу. Море плещет мне в холодный рот, я кашляю, ощущая вкус соли и железа. Буруны подхватывают меня, и там, где оставляют, я впиваюсь руками в землю.

Начинается отлив. На какое-то время впадаю в беспамятство. Прихожу в себя от падающего на веки теплого дождя. Открываю глаза и вижу этого мужчину. Он наклоняется надо мной, в руках у него ничего нет. Я вскрикиваю и больше ничего не помню.

Дженни жизни полна,

Хороша, как весна,

И на мой поцелуйчик так сказала она:

«Что за вольности, мистер? Укротить вас должна».

Джордж Лис, от которого несло перегаром, пел, нажимая в такт педаль колеса. Шел июнь, до коронации оставалось две недели.

Брось ты, Дженни, укор свой, я его не приму,

Твоя девичья прелесть – оправданье всему.

Твоя девичья прелесть – Оправданье всему.

Вокруг него работали подмастерья. В фартуках, будто мясники. Сам Джордж разделся до рубашки. Раньше Свежий Уксус по утрам бывал в мастерской, но теперь работа без него шла быстрее. Там стоял запах мужского пота. Слабее, словно свежий воздух, Лис ощущал запах жареного мяса из харчевен на Дин-стрит.

Он подправлял бриллиант, очищал грани. Как-то поднял взгляд, ища Залмана в тусклом свете. В надежде, что его нет: себе Джордж мог в этом признаться. В надежде, что он накануне вечером отправился туда, откуда приехал. Эта мысль не была злобной. Лис знал, что он не злой человек. Это был просто вопрос выгоды.

В мастерской появились новые люди, приглашенные, чтобы выполнить заказ ко времени коронации. Он бы избавился от Залмана, если б мог. Его беспокоило, что мистер Ранделл не видел в том нужды. Этот еврей являл собой элемент риска в старой сделке. Был слишком тихим. Джордж наблюдал за ним, словно он мог причинить себе вред или унести домой драгоценные камни, предназначенные для короны. Словно мог вспыхнуть за верстаком от гнева и сгореть без остатка, как бриллиант.

Лис снова запел, когда позволила работа. Голос его был грубым, но уверенным. Обычным голосом обычного человека.

Что потом у нас вышло, обойду стороной,

Вечно плод самый сладкий будет спрятан листвой.

Но тогда я от счастья был как будто хмельной.

Да, тогда я от счастья был как будто хмельной.

Одобрительные возгласы. Аплодирование молотками по верстакам. Лис заговорил сквозь этот шум:

– Будет вам, сэры. Спасибо, спасибо. Вот у Беннета отличный голос. Уильям, где ты?

Беннет, тихий, как привидение, приподнялся в свете от тигеля.

– Что спеть?

– Что-нибудь по заказу, – ответил Джордж. Окинул взглядом новых подмастерьев. В основном это молодые люди. Не без тяги к золоту, которое расплющивали в листы; но не понимающие, на что готовы люди ради драгоценностей, как далеко могут пойти, чем рискнуть. Они казались ему наивными. – Джентльмены, что-нибудь в ритме работы. Ну? Предлагайте.

– «Я запер в ларец драгоценность».

Голос Залмана. Джордж разглядел его, темного в темноте, склонившегося над работой. Потное лицо его блестело, руки действовали как у хирурга. «Лучший мастер, какой только был у меня, – подумал Джордж. – Может, лучший, кого я знал. Никто так не чувствовал камни». Он не сразу услышал, что Уильям запел.

Я запер в ларец драгоценность,

Пустился к чужим берегам,

И там тосковал я безмерно

По ней, как по раю Адам.

«Мистер Леви, с возвращением из дворца! – сказал он два дня спустя после той истории. – Оправились после спектакля у королевы?» Залман ничего не сказал ему ни тогда, ни потом. Словно знал, что вопрос стоит так: все или ничего, знал, чем может быть все и как далеко оно может их завести.

Окончив дела на чужбине,

Стремглав я пустился назад,

Как прыткий любовник к любимой,

Порадовать ею свой взгляд.

Джордж видел, что Залман работает над короной. Большая часть ее, где гнезда и зубцы, была еще не доделана. Завершен был только нижний ярус. Узор из цветов и листьев, почти невидимый за множеством бриллиантов.

Он подумал об украшении, которое изготовил, работая в одиночестве по ночам. Ранделл называл его «Три брата». Красивое своеобразной красотой. Его большие камни сливаются, словно отдельные черты в лицо. Гармонируют, как будто дожидаясь друг друга. «Не с чего мне чувствовать себя виноватым, – подумал он. – За создание такой прекрасной вещи человека винить нельзя».

Но только не радость,

А горе изведал я, бедный поэт:

Замок на ларце моем взломан,

Моей драгоценности нет.

Моей драгоценности нет.

– Отлично, Уильям, отлично.

Он потянулся к ставшему теплым пиву, отпил большой глоток, закашлялся. Когда кашель прошел, принялся нажимать на педаль, видя перед собой камень, и больше ничего. Колесо вертелось все быстрее.

Мастерская закрылась в десять. Залман пошел к Хеймаркету, свернул на восток, к реке. Вечер был светлым, влажно пахло летним дождем. На паромах лодочники и их женщины уже развешивали флаги. Казалось, город устроил выходной.

Июнь был месяцем коронационного безумия. У Ранделла продажа диадем возросла в десять раз. Возле демонстрационных залов на Лудгейт-Хилл толпы ждали под дождем, чтобы увидеть выставленный стеклянный макет короны. Булочники хорошо наживались на новых имперских церемониальных тортах с ромом и марципанами. Уже в течение нескольких недель по обеим сторонам пути, по которому должна была проследовать королева, были укреплены макеты короны. «Моей короны», – думал Залман. Ночами они сверкали, газовое пламя шумно трепетало на ветру.

Залман шел вдоль реки в восточную сторону, сам не зная, возвращается домой или просто прогуливается. Последний месяц он гулял почти каждую ночь вместо сна. Ходил, как человек, не доверяющий больше своим сновидениям. Сейчас он был спокоен, но зачастую, когда обходился без сна, ловил себя на том, что думает об иных состояниях духа. Разум его терзался. Город отражал его страх такими образами, которые казались своего рода его подтверждением.

В апреле, идя по Грин-парку, он обнаружил под деревьями дохлую обезьяну со вспоротым животом. Среди перевернутых фургонов артисты двух цирков дрались за лучшее место на коронации. Двое полицейских прошли, ведя клоуна, лицо его было искажено яростью.

Неделю спустя произошло затмение луны. Когда тень закрывала ее, Залман наблюдал это с винтового стопора лихтера. Один матрос закричал, что виновата королева. Голос был пронзительным, дико звучавшим в лунном свете. Матрос кричал, что, когда ее коронуют, Лондон погрузится в море. История о Попрыгунчике продавалась по газетным киоскам в десяти выпусках. Залман выбросил все это из головы. Он думал о королеве, снимающей свои перстни. Бриллианте. Дне коронации.

Свет меркнул. В Блэкфрайерсе дети рылись в грязи у крошащихся канализационных стоков. Залман свернул на Бридж-стрит, красиво изогнувшуюся полукругом. На Лудгейт-серкус большая толпа уличных детей мешала дорожному движению. При виде их Залман ощутил голод. Попытался вспомнить, когда ел в последний раз. Пивная «Король Луд» была открыта, и он пошел к ней между телегами угольщиков, нащупывая кошелек.

– Мистер… пожалуйста, мистер…

Дети потянулись за ним. Какая-то девочка схватила его за руку, он стряхнул ее. На тротуаре она снова потянулась к нему, и он ни с того ни с сего ощутил прилив гнева. Голова его была занята другими мыслями.

– Я сказал, торгуй собой в другом месте!

Он оттолкнул ее, ветер заглушил его голос. Девочка, шатаясь, попятилась к проезжей части.

– Мистер Леви…

То была Марта.

Глаза девочки расширились. Везшая телегу лошадь заржала и обошла ее, угольщик крикнул что-то неразборчивое.

– Марта! Я… – Он шагнул к ней. Сердце его колотилось. – О, прости меня.

Она подошла к нему, свесив голову. Залман почувствовал, что покрылся испариной. Вытер насухо рот, ощутив собственный резкий запах.

– Марта, извини. Я был мыслями черт знает где, думал о других делах. Ты обиделась?

Она печально покачала головой.

– Шла к моему брату?

– Нет. – Голос ее звучал еле слышно. Залман наклонился к ней поближе. – Мне нужно кое о чем вас спросить.

– Спро… Ну конечно, конечно. Пойдем поедим. Я собирался поужинать. Ты голодна, Марта?

Сидя с девочкой в кабинке, Залман смотрел, как она ест. Он чувствовал себя неловко, и ему хотелось загладить перед ней вину. Марта не пользовалась ножом и вилкой, держала отбивную за косточку. Ела быстро, насыщалась, пока была такая возможность. Несколько недель назад она купила себе поношенное камлотовое пальто. Выглядела в нем старше, словно быстро дорастала до хрипоты своего голоса.

Он попытался припомнить, когда специально обращал взгляд на кого-нибудь из людей, стараясь видеть их, как камни. Подумал, не меняется ли, а если да, во что превратится.

– Ну вот. – Залман откашлялся, голос его до сих пор звучал грубее, чем ему хотелось бы. – Теперь я чувствую себя лучше. И ты тоже наверняка. – Марта, не обращая на него внимания, подбирала последние мясо и жир. – Ну, как твои занятия с моим братом?

Девочка оглянулась, словно Даниил мог оказаться рядом.

– Я читаю лучше. Другой мистер Леви учит, как писать.

– У тебя хорошие способности к грамоте. Получше, чем у меня.

Марта улыбнулась так внезапно, что Залман не успел улыбнуться в ответ.

– Он говорит, вы уедете. После кроунации.

– Коронации, Марта.

– Значит, это правда?

– Нам должны деньги, этим летом вернут. Мы вложим их в собственное дело.

Она поковырялась в зубах, извлекла кусочек мяса. Посмотрела на Залмана.

– Будете ювелирами, как ранделловские?

– Лучшими. Более значительными, когда развернемся.

Девочка кивнула, словно поверила.

– Тогда я смогу работать у вас. Смогу приходить.

– Работать? Да, конечно.

Залман откинулся на спинку стула, охваченный неловким чувством, словно его честолюбивыми планами завладел другой человек. Девочка уже снова говорила:

– Камней у вас достаточно?

– Камней! – Стакан его был почти пуст. – Марта, нам нужно до конца лета куда-то перебраться. Многое еще не ясно.

Девочка встала и принялась застегивать пальто. Запястья у нее были тонкими, как палочки, выглядывая из толстой одежды. Он поставил стакан.

– Ты уходишь?

Марта бросила взгляд на стойку, потом потихоньку потянулась за косточкой и сунула ее в карман. Залман поднялся.

– Я провожу тебя…

– Я сама.

Он растерялся от уверенности в ее голосе, которая показалась слишком взрослой для ребенка.

– Ну что ж. Тогда увидимся на коронации, а то и раньше.

Девочка посмотрела на него.

– Там будет фейерверк. Так сказал другой мистер Леви.

– И другой мистер Леви всегда прав. Ну, доброй ночи, Марта.

– Доброй ночи.

Он проводил ее до двери. На улице опять начинался дождь, густой, как туман. Марта вышла под дождь и направилась по Бридж-стрит в южную сторону, к реке. Маленькая, уверенная в себе, и Залману казалось, что ее место там.

– Доброй ночи.

Залман произнес это вновь, себе под нос, словно решение, в которое не верил. Только когда Марта скрылась, ему стало любопытно, о чем она хотела спросить.

На часах пивной было одиннадцать. Он снова зашел в нее, заказал виски и пил в одиночестве до закрытия.

Четверг, последний в июне, когда ночи коротки, и Залман был этим доволен. С рассветом на улице появились люди: идущие поодиночке сельские жители в сырой дорожной одежде, нарядные лондонцы с зонтиками. Цыганский киоск с горячим вином у аптеки Райдера был уже освещен. Залман одевался у окна мансардной комнаты, наблюдая, как люди прячутся от дождя, готовый свершить убийство в день коронации.

Пистолетный выстрел отразился эхом от крыш, затем последовал другой, более громкий. За спиной Залмана брат заворочался во сне. Он вернулся к матрацу. Сел, солома кололась сквозь дерюгу. Даниил спал с открытым ртом, словно к чему-то прислушиваясь. За его неглубоким дыханием Залман слышал, как тикают часы на сосновом столе.

Залман протянул руку и положил ладонь на щеку Даниила. Этот орлиный профиль он, по словам Юдифи, унаследовал от отца. Но их обоих уже нет в живых, остался только этот человек с его мягкостью, с его нежеланием чего-либо. Залман, сощурясь, пригнулся поближе, словно мог наконец постигнуть тайну или сохранить навсегда то, что видит.

– Даниил!..

Тот проснулся, услышав свое имя – настороженный, с расширенными зрачками.

– Я слышал гром.

– На улицах стреляют из пистолетов, в Грин-парке из пушек.

Говорил Залман тихо, словно в этом слабом свете еще что-то спало. Даниил сел на постели. «Похудел он, – подумал Залман. – Глаза ввалились. Платит ребенку больше, чем мы можем себе позволить».

– Рановато еще для революции, а?

Залман поднял часы за цепочку.

– Без четверти четыре.

– Значит, скоро здесь будет Марта. Джордж обещал пустить ее в мастерскую по такому случаю. Будет маленькое празднество.

Даниил протянул руку к часам и завел их до отказа, разглядывая Залмана.

– Ты не спал.

– Спал как убитый.

– Да поможет нам тогда Бог. Сегодня мы набегаемся.

Какое-то время они сидели молча. С легким сердцем, словно обрели наконец свободу. Приезд в другую страну и разочарование исчезли, оставив исконное братство – Фрата и Тигра, речных братьев, равновесие противоположностей. Даниил положил в карман часы и подался вперед.

– Мы можем торжествовать. По крайней мере сегодня.

– Тогда торжествуй за нас обоих.

– Я думал, ты именно этого и хотел. – Даниил вздохнул, видя насквозь мысли брата. – Сегодня королева наденет нашу корону. Наш сапфир. Миллион человек увидят это и запомнят. Сапфир в короне как наш фирменный знак. Подумай об этом.

– Все время только об этом и думаю, – негромко откликнулся Залман. – Пока ты спокойно спишь. – Во рту у него появился противный привкус, напоминающий тот, что остается после опиума, горло сжалось. – Думаю о камнях, которые будут на ней, и о людях, которые их увидят. О том, что эти люди много лет будут смеяться над нами – евреями, которых обвели вокруг пальца и завладели их замечательным бриллиантом.

Он встал и снова подошел к окну. На стекла падали капли дождя. За его спиной послышался голос Даниила:

– Ты сказал, что не ушел бы ни за что на свете.

– Да, и не ушел. – Мимо проехала карета. С гербом на дверце, с горбившимся в плаще кучером. – Я говорил то, что думал. Им надо предоставить возможность.

– Кому?

– Ранделлу. Лису. – Он рассеянно слушал, как Даниил одевается, застегивает манжеты и крючки чужеземной одежды. – Свежему Уксусу и Старому Лису. У них есть еще время как-то… произвести расчет.

– Ты по-прежнему думаешь, что это наш бриллиант?

– Я знаю этот камень. – Залман повернул голову и взглянул на Даниила. – Лучше, чем они знают себя. Они могли бы с таким же успехом сказать, что ты уже не брат мне.

Даниил взял зонтик. Открыл дверь и улыбнулся, стоя в ее косоугольной тени.

– Для них в этом не было бы смысла.

Внизу уже ждали Уильям и Марта, бледные в полусвете. Другие ювелиры стояли у выхода на Крид-лейн, натягивая плащи. На тигле исходил паром чайник. Мастерская была отмыта дочиста, словно кухня.

– Уильям, Марта, доброе утро.

Залман подошел к девочке, пившей чай, сидя у верстака.

Марта подняла на него взгляд.

– Вы слишком долго спали, лучшие места заняты. Я умею расписываться. У меня есть карандаш. Если найдется бумага, я поставлю на ней свою подпись.

– Ну и отлично. – Он посмотрел на брата. Уильям подошел к Даниилу. Взял его за руку и заговорил, как понял Залман, шепотом. – Уильям? Что такое, коронация отменяется?

Оба повернулись к нему. Даниил хмурился, словно услышал от Беннета какую-то бессмыслицу: что королева исчезла или корону отдали в залог. Теперь Залман увидел, что люди возле двери разговаривают негромко, сосредоточенно. Что всем, кроме него, что-то известно. Даниил покачал головой.

– Уильям говорит, что компания закрывается.

– Компания? – переспросил он, уже все поняв. – «Ранделл и Бридж»?

– Это просто слух…

Уильям перебил его.

– Я знаю наверняка. Фирму покупает один француз, товар будет распродан с аукциона. Свертывание дел может начаться в любой день. – Он потер ладонью лицо и скривил гримасу. – Мне придется искать работу. Мне и сорока другим бедолагам-ювелирам. Мы уволены, сэры.

– Но Ранделл должен нам деньги. – Залман почувствовал, как от лица отливает кровь. – Срок возврата через два месяца.

– Да-да. Совсем забыл. – Уильям подался поближе, любопытство взяло верх над беспокойством. Улыбнулся с легким злорадством. – И большую сумму?

– Четыреста пятьдесят фунтов, – прошептал Даниил.

Англичанин, слегка присвистнул.

– Плохи дела. На вашем месте я бы вцепился в Ранделла, пока старый мерзавец не сыграл в ящик. Говорят, он до сих пор жив только потому, что дьявол не хочет забирать его.

Даниил поднял взгляд.

– Он с нами расплатится?

– Да, если нажать на него. Ранделл еще где-то здесь. За ним недавно приехала карета… Залман!..

Но тот побежал, не дожидаясь Даниила. Мимо людей возле двери на Крид-Лейн, по запруженной улице. Мостовые Лудгейт-Хилл от дождя были черными, как грифельная доска. Свернул за угол. Карета уже отъезжала от тротуара. Залман побежал рядом с ней, окликая кучера, тот остановил лошадей. В окне появилась белая рука, отстегивающая занавеску. Прошедшее повторялось.

– Мистер Ранделл, прошу прощения…

Он, запыхавшись, прислонился к карете, когда стекло опустилось.

– Уберите руку, сэр! – рявкнул старик.

Залман инстинктивно отступил. «Не узнает, – подумал он. – После того как обобрал меня, я для него ничто». Рассеянно подумал, уменьшает это вину или усугубляет. Лицо ювелира в окошке над ним слегка помягчело.

– Мистер Леви! Я вас едва узнал. Пожалуйста, уберите руку. Иначе я утащу вас за собой в Вестминстер.

– В мастерской говорят… – Он почувствовал, как в груди вскипает ярость. Улица заколыхалась, словно мираж. Ни с того ни с сего вспомнилось море, блестящее, будто нечто рассеченное. – Говорят, что фирма «Ранделл и Бридж» сворачивает дела, – договорил он.

Ранделл высунулся из окна, словно собираясь его укусить.

– Это одна часть уравнения. Похоже, что я сворачиваю дела, мистер Леви?

– Сэр, вы еще должны нам деньги, – услышал Залман свой голос. – За сапфир в короне и… и за другие камни.

– Ах да. Камни вавилонских евреев. – Ранделл угрожающе нахмурился. – Вы, наверное, считаете, что с вами нехорошо обходятся, а? Деньги должны быть выплачены в августе. – Он недовольно захлопал глазами; припомнил долг быстрее, чем человека. – Четыреста пятьдесят фунтов, так ведь?

– Да, сэр.

Ранделл кивнул и протянул руку к окну, чтобы закрыть его.

– Приходите с братом ко мне в кабинет. Вечером, после коронации, как угодно поздно. Кучер!

– Спасибо, мистер Ранделл, я очень рад… – Залман почувствовал, как покрывается потом. – Рад, что мы пришли к соглашению. Что между нами возможен какой-то расчет.

Залман смотрел вслед карете, горбящейся над своим пассажиром. Его охватило облегчение. Плечи его поникли, он стал меньше, словно из него что-то вышло. Не понимал, что расчет является последней возможностью лишь для него.

Он пошел обратно к Крид-лейн. Даниил встретил его на углу, следом за ним шли Уильям и Марта, понижающейся процессией патентованных черных зонтов. Дождь прекращался. Залман потянулся к брату, к его ладони, руке, крепко обнял его. Они покачивались, и вокруг них шумел день коронации – пистолетные выстрелы и трубы, уличные торговцы и барабаны, орудия, дети и церковные колокола.

– Уильям, тебе видно?

– Угу.

– Что там?

– Масса вшей и грязных волос. Держите покрепче шляпы.

– А что шествие?

Уильям с трудом обернулся к ним. За пять часов они дошли до западного конца Стрэнда. Толпа стала такой густой, что невозможно было пошевелиться. В воздух взвивались первые огни фейерверка, тусклые при дневном свете.

– Думаю, о шествии не может быть и речи. Никто из вас не догадался захватить что-то, чтобы промочить горло? Жаль.

Уильям отвернулся. Даниил попытался найти взглядом брата и ребенка. Стоявший в ярде позади Залман помахал ему. В воздухе стоял запах пота и порохового дыма, стелившегося из-за дождя над толпой.

– Мистер Леви. Мистер Леви!

Кто-то подергал Даниила за сюртук. Он глянул вниз, проверяя, на месте ли часовая цепочка. Марта была прижата к нему сбоку. Близка, как дочь. Их теснила толпа, и он улыбнулся:

– Марта! Ты там еще на плаву?

– Да. – Она улыбнулась в ответ. Какой-то мужчина протиснулся между ними, краснолицый, с фляжкой в руке, громко выкрикивая имена. «Флосси! Ини, дорогая моя!» Марта поморщилась от его громкого голоса. – Я хочу дать вам кое-что.

– Сейчас?

Вдали послышались приветственные возгласы, нестройные, как шум ливня. «Началось шествие», – подумал он. Марта покачала головой.

– Завтра. На уроке чтения.

– Марта, уроки бесплатные, ты ничего не должна мне за них.

По толпе прокатилась волна, приподняв ненадолго обоих. «Желание, ставшее зримым», – подумал Даниил. Порыв ненасытного хотения. Возле заборов на Трафальгар-сквер кто-то завопил. Раздался женский смех, пронзительный от восторга.

– Я хочу работать у вас всегда. – Марта, сощурясь, подняла взгляд на Даниила. – Если можно. Мне нравится учиться. Я подарю вам кое-что, если можно.

– Я… спасибо, раз так. – Даниил хотел поклониться ей. Кто-то ткнул его локтем в бок, и он помрачнел. – Только имей в виду, ничего дорогого.

– Я напишу вам, что делать. Завтра вечером.

– Ну, завтра так завтра.

В ярде от них с той стороны, откуда двигалось шествие, кто-то выстрелил из пистолета, поэтому не успел Даниил спросить, что хочет она написать, как Марта отвернулась. Все окружающие тоже.

Они почти ничего не видели. Рослые конные полицейские с саблями неподвижно высились над толпой. Второе шествие началось в пять, колесницы ограждали все подходы ко дворцу. Не Викторию Вельф, разумеется. Не корону, принимая которую она преклонила колени.

Они не слышали, как замершее в безмолвии Вестминстерское аббатство заполнилось шумом движения, как пэры и знатные леди дружно поднимали свои короны и диадемы – этого завершения коронационного действа, какого-то физического желания, кричавшего в глазах двух тысяч людей. Даниил с Залманом не видели, как отражается свет в слое камней, которым покрыли корону. Вожделенно-прекрасном. Сияния над головой королевы, которую они больше никогда не увидят.

Они были частью толпы, а толпа праздновала, не видя ничего, кроме себя. В Грин-парке они купили сливянки и вареного мяса и с жадностью набросились на них, ели стоя в сгущавшихся сумерках. Пороховой дым сменился ночной иллюминацией. Уильям прижался лбом ко лбу Даниила.

– Я люблю вас и покидаю вас, сэр. – Он был уже в стельку пьян и кричал. – Мне нужно сейчас найти женщину, а когда смогу – работу. Где твоя рука? Давай ее. Замечательный ювелир. До свидания, до свидания!

– Доброй ночи, Уильям.

Даниил смотрел вслед ему, пока он не затерялся в толпе. Над деревьями взлетали огни фейерверка. В их свете он стал искать взглядом Марту и обнаружил, что видит только Залмана. Его запрокинутое широкое лицо расплывалось в улыбке. Даниил протиснулся к нему.

– Где Марта?

– Давно уже ушла. Обратно во дворец.

– Одна?

Его теперь часто удивляло это беспокойство о ребенке. То, как оно усиливается вместе с привязанностью к Марте.

– Ну да. Она может позаботиться о себе. Тут рукой подать. – Залман искоса глянул на брата, продолжая улыбаться. – Посмотри на небо! Оно прекрасно. Посмотри. Мы сегодня вечером бросили драгоценные камни Богу.

Даниил тоже поднял взгляд. Потом они стояли и пили, пока сливянка не кончилась. В полночь королева еще, возможно, смотрела с дворцового балкона, как вспыхивают огни фейерверка над Мэйфером, но братья ее не видели. Они пошли на восток вдоль реки, к дому, пьяные от сливянки и эйфории города. Шли сами по себе, свободные от тисков толпы. Иногда напевали полузабытые строки хоровых рабочих и любовных песен.

Лудгейт-Хилл был все еще оживленным, цыгане забивали скотину. Нарядно одетые музыканты, сидя у входа в фирму Ранделла, пьяно играли на рожке и двух кларнетах церковные гимны. Даниил прошел мимо них к двери ночного сторожа. Стуча в нее, он смутно разглядел прибитое к филенке объявление. Подался к нему и замер, улыбка сползла с его лица. Совершенно спокойно до конца прочел написанное.

Над ним взорвался еще один сноп огней, ярко и шумно. Залман подался к плечу брата и, глядя вверх, издал веселый возглас, заглушив голос Даниила. Тому пришлось повторять еще раз:

– Фирма закрыта.

– Закрыта? – Залман опустил взгляд. Какой-то человек прошел мимо, задев его плечом, потом другой, оттолкнув его. – Как она может быть закрыта, если Ранделл нас ждет? Может, постучать погромче…

Он заколотил в дверь, затем все сильнее, глаза его вспыхнули.

– Не может быть. Это не тот дом…

Залман отошел на улицу, глядя на неосвещенное здание. Тьма на краю его поля зрения как будто сгущалась. Как будто полночь не была для нее пределом. Он содрогнулся на ветру.

– Мы где-то избрали неверный путь, Даниил!

Объявление трепетало на гвозде. Даниил протянул руку, разгладил его. Думал он не о себе и не о камнях, а о переломных моментах в судьбе. О том, как быстро может сломаться жизнь.

– Мы избрали неверный путь. Наверное, плыть нужно было на восток. Сели не на то судно. Я с самого начала это знал. – Голос Залмана звучал негромко, злобно. Игравший на рожке музыкант потихоньку отполз от него. – Зачем мы приплыли сюда? Мы потерпели поражение, как только сошли на берег. Англичане все мерзавцы, сучье отродье!

– Послушай. – Даниил взял его за руку. – Нас теперь здесь ничто не удерживает. У нас нет ни честолюбивых устремлений, ни контрактов. Мы можем отправиться на восток. – Он видел, как лицо брата начинало проясняться. – Можем в любое время отправиться на восток. Домой. Залман!

Тот хмурился, глядя мимо Даниила. Старший брат повернулся, но из-за близорукости ничего не увидел.

– Что там такое?

– Старый Лис.

– Джордж?

– Справляет нужду.

Залман уже шел, протискиваясь через толпу, которая начинала рассеиваться. Даниил длинной тенью следовал на шаг сзади. Лишь когда они подошли к пивной, он разглядел продавца, мочившегося на ее стену.

Джордж Лис, застегивая брюки, весело кивнул им:

– Мои ребята! Рад видеть вас. Очень. Возьмете стаканчик? Мне больше не продают, а у вас вид свежий…

– Где Ранделл?

– Залман! Вот голос, которого я не надеялся услышать. – Он усмехнулся, от него несло портвейном и рвотой. – О мои звезды, какой у меня был вечер! Я пил рейнвейн из уст красавицы. Королева коронована. Компания свертывает дела. И весь мир празднует.

Залман увидел, что Джордж плачет, лицо его было в соплях и слезах. Он забормотал себе под нос:

– Такую компанию, как «Ранделл и Бридж», быстро не создать, целые годы поступали предложения взять ее на откуп. Но сегодня вечером все рухнуло. Это конец для таких, как мы…

Залман наклонился к нему:

– Мастерская закрыта. Там наша комната, все наши вещи.

– Да, туда никто не может войти. – Джордж рыгнул, глаза его блуждали. – Только я. Оставайтесь у меня на ночь, если хотите.

– У тебя? Я думал, ты живешь здесь.

– А-ха-ха, нет-нет. Бред-стрит, восемь. Утром я сам принесу ваши вещи. А сейчас двое молодых людей проводят меня домой.

– Нам причитаются деньги.

Над головой у них взорвалась ракета. Джордж закрыл глаза и стал негромко напевать. Залман так быстро, что Даниил не успел среагировать, толкнул его. Послышался глухой стук головы о мокрую стену.

– Тигр!

Даниил потянулся к ним, Залман оттолкнул его плечом. Джордж открыл глаза и тупо улыбнулся:

– Мои ребята. Залман, мы говорили о деньгах?

– Сапфир. – Лис захлопал глазами. – Я о нем совсем забыл. Об этом лучше всего поговорить с мистером Ранделлом.

– А где он?

– Дома, насколько я его знаю. Бридж-стрит, девять. Это вон там. – Джордж указал дрожащей рукой в сторону реки. – Будет очень кстати, если один из вас отведет меня домой.

– Хватит. – Даниил покачал головой. – Бери его за руку.

– Это камни мои, – повысил Залман голос.

– Тебе их не вернуть. Камни пропали, Залман. Тигр.

Это имя прозвучало предостережением. Залман отступил от брата.

– Я сказал, что сделаю все сам. Попробуй только встать у меня на пути, и ты… и я… – Он умолк. Харкнул в канаву. – И забери его с собой. Я намерен получить то, что нам причитается.

Даниил снова покачал головой, держа свои мысли при себе. Думая о разбитом кувшине. «Я так и не повлиял на его разум, – мысленно сказал он себе. – Земля и здесь до сих пор плоская».

– Отвести тебя на Бред-стрит?

Залман смотрел им вслед. Лис еле шел, Даниил его поддерживал. Когда они скрылись из виду, зашагал. Не на юг, где его могли видеть из окон, а на север. Он шел, склонив голову, вверх по Лудгейт-Хилл, толпа вокруг редела. У аптеки Райдера остановился. Окно над ней все еще светилось. Залман поднял руку и, закрыв глаза, стучал, пока не открылась дверь.