Текст книги "Я не вернусь (СИ)"

Автор книги: Тина Сашина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Я вообще многое помню, что связано с Сашей. Как мы целовались всю ночь в деревне у его бабушки. Как он писал смс-ки в поезде, когда ехал домой из Геленджика: 'Ну что, замуж еще не вышла? Я, кажется, соскучился'. Как мы догоняли автобус, хотя через пять минут мог прийти следующий. Как я, не умея плавать, держалась за его плечи, а он плыл вместе со мной от берега до буйков и обратно. Как делали ноги с водохранилища с целым ведром карпов. Я помню все. Как улыбался, как злился, как смотрел на меня как на пятилетнее дитя. Как просыпалась по утрам от того, что он... ну, не важно. Нас, кстати, некоторые называли 'Маша и Медведь'. Саша такой большой и сильный и я – мелкая и приставучая. Мне нравилась его мощь. Он очень сильный, широкий, крепкий. Я с ума сходила от его накачанных рук.

Говорят, со временем лица стираются из памяти, становятся смазанными, неясными. Я закрываю глаза и вижу Сашу так четко, будто на фотографии. Помню каждую родинку, и мою самую любимую – на хрящике уха, и шрамики-растяжки на животе и спине, которые так любила целовать. И маленький шрамик на тыльной стороне ладони чуть выше большого пальца. И те, которые остались от спиц в аппарате Елизарова. Наверное, я бы узнала Сашу где угодно и при любых обстоятельствах по одной-единственной родинке на спине или на руке. Забыть такое невозможно. Память может выкинуть какие-то моменты детства, школьных друзей, первый медленный танец, слова инструктора по вождению, лицо нового знакомого, чье-то имя... Но тело любимого человека, которое тысячу раз целовала, ласкала – забыть нельзя. Память постоянно возвращает его образ во снах. В его руках находится мое счастье с того самого момента, как мы впервые встретились, и до этих самых пор. Я сама ему отдала и счастье, и сердце, и душу, и тело, и всю себя – без возможности вернуть все это обратно. И ни разу об этом не жалею. Потому что знаю, уверена – он самый лучший, и мне безумно повезло, что мы были вместе те коротких-длинных четыре года. Наверное, так любят первый и последний раз. Да-а... Говорят, первая любовь – от Бога, а последняя – от черта. А от кого единственная?

За то время, что мы были вместе, я будто прожила целую жизнь. Счастливую, яркую, насыщенную жизнь. Я ни о чем не жалею. Разве что о том, что это больше никогда не повторится. Знаете, теперешнее одиночество по ночам – это, наверное, плата за то, наполненное блаженным счастьем время. За все в жизни надо платить. Я заплатила сполна. Стоит ли это того? Не знаю...

Если честно, то за то время, как я начала работать над этой книгой – я не просто все вспоминаю заново. Я не забывала этого никогда. Но я впервые могу спокойно подумать о своей жизни. Не просто задаваться риторическим вопросом: 'Что было бы, если бы вдруг...?', а вот именно действенное: 'Почему именно так, а не иначе...?' Узнаю о себе много нового.

Саша никогда не грустил, ко всему относился позитивно. Он мог быть задумчивым, усталым, загруженным, злым, но грустным – никогда. Это качество я всегда в нем ценила. Каждый раз, когда у меня падало настроение – я вспоминала его улыбку, чуть прищуренные глаза – и на душе становилось светлее. А сейчас, когда в памяти возникает его образ – хочется зажаться, спрятаться от бессилия и рыдать. Кровать кажется непомерно огромной, жизнь кажется непомерно ошибочной. Черт бы побрал эту любовь! Кто только ее придумал? Того надо сжечь на костре инквизиции... или поставить вечный памятник.

И какими бы не были радостными воспоминания, от них хочется только плакать – тихо и беззвучно.

-Ну Саша! Щекотно же! Отпусти!

–Отпустить?

–Да, отпусти!

–Ты уверена?

–Уверена!

–Тогда отпускаю.

И я кубарем падаю с кровати. Бабуля смеется, в шутку хватает швабру и грозит Саше, мол, хватит баловаться. Саня, изображая испуг, кричит и прячется под одеяло, а я сижу на полу и закатываюсь от смеха.

Кто-то подумает, что у нас детство в одном месте играло. Да, так и есть! И это было весело! У меня видеозапись осталась после очередного такого дурачества – Саша прячется под одеяло, как Карлсон, и рычит на меня. Удивительно, но за четыре года у меня осталось только это видео и не больше десятка общих фотографий... И когда накатывает какая-то меланхолия, я включаю эти кадры и слушаю его нарочито испуганный голос, прерываемый моим смехом... А еще у меня есть аудиозапись – правда, очень слабая, с кучей помех. Там наши голоса еле-еле угадываются – я как-то случайно нажала на кнопку в телефоне, пока тот был в кармане. И теперь иногда слушаю ничего не значащие три минуты наиглупейшего разговора, где я, немного заикаясь от смущения, рассказываю о том, как искала в интернете исторические фильмы про гладиаторов и случайно зашла на порно-сайт. А Саша смеется над моими жалкими попытками оправдаться и объяснить, что вирусы на свой старенький нетбук я занесла ненамеренно. Смеется и подкалывает. Господи, это, наверное, самый глупый и бредовый разговор на свете! Но у меня так мало осталось от Саши, что даже эта аудиозапись стала для меня одним из самых ценных воспоминаний. Помните фильм 'P.S. Я тебя люблю'? Похожий сюжет, да? А наша фотография, одна из тех, которые сделал Артем Ефимов – моя самая любимая – у меня под подушкой в самой простой рамке. Как в каком-нибудь дурацком кино про любовь...

На небе яркими огоньками взрывается салют. Прямо над головами, лишь ненамного выше самых высоких струй фонтана, возле которого мы стояли. Люблю салют. Он возвращает меня в детство.

–Как красиво! – я радовалась как ребенок, и с благодарностью смотрела на Сашу. Он стоял у меня за спиной и крепко обнимал. Тоже улыбался. Запрокинула голову ему на плечо и мысленно порадовалась, что обула босоножки на высоком каблуке – так я хоть немного достаю до его плеча.

Неожиданно Саша что-то вспомнил и посмотрел по сторонам. Нахмурился.

–Что такое? – напряглась я, надеясь, что причина не во мне.

–Да Дэн с Малым потерялись.

Дэн – это Денис Зауэр, а Малой – Дима Зюбанов, младший брат Шнура, с которым последнее время Саша видится чаще, чем с Зюбановым-старшим. Ребята и вправду потерялись где-то в толпе – народу на площадь пришло очень много... Хотя это не важно. Найдутся – они ж не иголки в стоге сена?

–Сань...

–У?

–Спасибо, что согласился пойти сегодня на площадь.

Все-таки я его целый вечер уговаривала. А одновременно со мной уговаривала и та... другая... Вика, кажется. Вот он – выбор. И сегодня Саша его сделал.

–Ну, детка... Тебе нравится?

–Да.

–Вот и хорошо.

Саша спросил, нравится ли мне? И после этого я буду слушать Катьку, что он эгоистичный? Нет, Саша – самый лучший. Конечно, мне все нравится! Еще бы – он здесь, со мной, обнимает, целует, да к тому же и салют для красоты момента.

–Родной, я так сильно тебя люблю.

–Смотри салют, а то пропустишь.

Очень скоро после того, как мы с Сашей снова стали встречаться, случилось одно очень важное событие. Нет – два события, взаимосвязанные друг с другом. Произошло то, что многие называют коротко и ясно – 'залет'. Случайно – как это обычно и бывает. Ох как Саша психовал! Еще ничего не было известно, но он уже искал в интернете признаки, симптомы и прочее. Не хотел он ребенка. Предложил выпить таблетку, которая 'после'. Ну, как предложил... очень сильно настаивал. Я, понятное дело, была против. Видя, что добровольно я не соглашусь ни на что подобное, на следующий день Саша позвонил какой-то своей знакомой, чтобы узнать название этих таблеток – хотел подмешать мне их в напиток. А надо сказать, что в этот день он был с отцом на работе – шабашили на стройке. И не прошло и десяти минут после этого разговора, как Саню отправляют на леса и... он падает с высоты двух метров. Тяжелый перелом руки. Вот так, и не верьте в Бога после этого.

Операция, аппарат Елизарова – я каждый день к нему в больницу приходила. Срывала цветочек на клумбе и шла в палату. Саша ругался, просил не приходить, ну разве ж я когда-нибудь слушала подобные наставления? Я тогда еще не знала, что вместе со мной к нему приходила и та самая Вика. Он так два месяца с нами обеими встречался. Нет, я догадывалась о чем-то, конечно, но предпочитала об этом не думать.

Я сидела на кровати, скрестив по-турецки ноги, и один за другим открывала сайты в интернете, одновременно разговаривая через наушники с Катькой.

–Крис! Перестань заниматься ерундой и сходи в аптеку! – настаивала она. Даже находясь в другом городе за тысячу километров, она умудрялась управлять моими действиями, как Сталин – страной. Порой я даже чувствовала себя безвольной куклой. Но сейчас в редкие для себя моменты я проявляла завидное упрямство.

–Кать, этого не может быть, понимаешь? Три года мы вместе были, и никак... А тут за какой-то месяц! Не-воз-мож-но! – произнесла по слогам и процитировала сухую выдержку из статьи: – 'Чаще всего зачатие происходит во время овуляции...' Катя, у меня ЭТО случилось через несколько дней! – нашла я очередное несоответствие.

–Кристин, я тебя убью! Сходи за тестами и не мучайся.

Я простонала, спинным мозгом понимая, что Катя как никогда права. Но сейчас во мне буйствовали два разных чувства, ни в чем не уступая друг другу – надежда и страх. Видит Бог, как я хочу оказаться беременной, но в тоже время боюсь, что это не так. В мозгу затаилась мысля: 'А вдруг?' И тут же появилась уверенность: 'Да не может этого быть!'

В общем, через час я уже была в аптеке. Пока стояла в очереди, глушила в себе порывы сбежать, не тратить время на всякую ерунду...

–Мне, пожалуйста, тест на беременность, – шепотом попросила я.

–Что? – девушка в белом халате за прилавком не расслышала. Я хотела ей крикнуть, что уши надо чистить, но вместо этого повторила просьбу чуть громче и, подумав, добавила:

–Четыре!

И вот теперь я сидела на кафельном полу в ванной, обложившись тестами, как гадалка картами. Глаза открывать было страшно. Я молила про себя:

–Пожалуйста, Господи, хоть бы положительно... хоть бы положительно...

В Бога я верила, особенно в последний месяц, когда произошло то, что по всем законам жанра не могло произойти. После полугода разлуки, которая грозила стать вечной, мы с Сашей вновь встретились. И я вновь увидела в его глазах нежность и любовь, хоть он и отрицает это. Но слишком хорошо я его знаю...

Приоткрыла один глаз и взглянула на первый тест. Две полоски...

Руки затряслись, и вот уже я широко открытыми глазами уставилась на все четыре теста, один даже с окошком был, на котором срок написан – дорогущий, кстати.

'Это ошибка... быть такого не может...' – так я думала. Не могла поверить в случившееся чудо – по-другому назвать то, что предстало предо мной – я не могла.

–Господи, спасибо, – выдохнула я наконец.

Не знаю, сколько я так просидела, думая о том, что делать дальше. Говорить Саше или молчать? Уехать обратно в Казань или остаться? А вдруг тесты ошибочны? И еще много важных и не очень мыслей проносились в тот момент в моей голове. Отвлек меня зазвонивший рядом телефон.

Катька... ну кто бы сомневался!

–Ну, как? – озабоченно спросила она.

–Восемь...

–Что восемь?

–Полосок.

–Это как?

–Это четыре теста и восемь полосок.

–Кобзарева! Поздравляю! Шамиль! – позвала она своего мужа. – Кристинка наша беременна!

В трубке что-то заскрежетало, и вот я уже слышу голос Шама:

–Ну что, сынок? – это он меня так называть любит. – Залетела? От кого хоть, знаешь?

–Ты идиот?

–Да шучу я, успокойся. Тебя твой Саша так тр...хает, что ты ни на кого больше не смотришь.

–Перестань, – тихо попросила я. Не люблю подобных откровений.

–Ты сама-то рада? Больно голос у тебя загробный.

–Рада, конечно.

Тут трубку снова перехватила Катя:

–Кристина, ты не волнуйся, Саше мы сами все расскажем.

На меня словно ушат ледяной воды вылили.

–Не надо! А вдруг это ошибка?

–В одну ошибку я поверю, но во все четыре...

В общем, чтобы окончательно убедиться, на следующий же день с утра пошла к врачу. В очереди была самая первая. Слова доктора помню очень хорошо.

-Что ж вам, девочкам, на месте не сидится? – сказала доктор, у которой, по-видимому, было особое отношение к молодежи. – И куда только твои родители смотрят?

–Доктор, я беременна?

–Сдашь анализы – будем знать точно, но думаю, что да. Небось, аборт делать хочешь? А не надо, молодая ты еще... Что ж ты с ребенком будешь делать? Школу-то хоть успела закончить?

Я тут же ответила, что мне 22 года и я воспитатель по образованию. И еще добавила, что девственности лишилась в 19. Зачем сообщила последний факт – не знаю. На всякий случай.

Женщина посмотрела на меня, потом на сидящую за соседним столом медсестру, которая подтвердила мой возраст, и уже более спокойно сказала:

–Ну, это меняет дело.

А мне радостно так было... Чудо. Определенно чудо.

Об этом я думала, когда шла домой и блаженно улыбалась всем прохожим на улице. Сто к одному, что они принимали меня за чокнутую.

Нет, я не хотела с помощью беременности привязать к себе Сашу. Я просто очень хотела от него ребенка. Именно от него, и будь что будет...

Почти все знакомые девушки моего возраста к этому времени уже были замужем. Я им не завидовала. Тем более что некоторые из тех, кто... связали себя узами брака, скажем так – были не совсем счастливы. Самый яркий пример – моя бывшая одногруппница Лена Кобыленко, которая громче всех смеялась надо мной и остальными незамужними девчонками, мол, вы – неудачницы, а я уже жена. В итоге эта жена через год развелась со своим мужем, и еще через недолгое время начала встречаться с другим. А Вадик Селюков, мой бывший одноклассник, развелся на почве измены. И у Кати с Шамилем было не все гладко, на самом-то деле. Н-да... печально, печально.

Когда анализы подтвердились, я уже представляла, как приду вся такая внезапная к Саше и загадочным голосом поведаю ему важную новость. И увижу на его лице такую же, как и у себя, счастливую улыбку будущего папы...

Вот он – железный айсберг, о который разбился мой хрустальный корабль мечты. Это для меня счастье стать мамой – важное и долгожданное, а вот для Саши – совсем даже наоборот. Скорее, нежелательное. А что скажут его родители... и подумать боялась.

Я же ненормальная, чё! И аргументы в доказательство этого факта у Сашиной матери были неоспоримы. Нельзя так сильно любить. Нельзя так сильно переживать. Нельзя так сильно ревновать. Нельзя... нельзя... нельзя. А я любила и переживала, и ревновала – очень сильно. Как вывод – у меня развитая шизофрения.

А как нужно любить? Слабо? Или средне? Есть такой градусник со шкалой, как у Цельсия, который определяет чувства? Нет такого градусника. И выключателя тоже нет, чтобы вдруг – ЩЁЛК! – и любишь уже не так сильно или не любишь вовсе. Спросите у любого любящего человека – чувства подразумевают и переживания, и ревность, и желание быть всегда рядом, обнимать-целовать...

-Родной, давай встретимся?

–Зачем?

–Хочу тебя увидеть.

–Посмотри на мою фотографию.

–А еще хочу понюхать, пощупать, потрогать...

–Еще и потрогать? В каком месте?

–Саша, ты извращенец!

–Э, ты сама предложила...

–Ну так что, увидимся?

–Возможно...

Я всегда степень своих чувств к человеку определяю одним-единственным вопросом – готова ли я отдать жизнь за него, если потребуется? Ну там, сердце пересадить или почку... За маму, за сестру, за дедушку – да. И за Сашу – ответ положительный.

Когда я уже уверенно знала, что беременна, единственным разумным решением было возвращение 'блудной Кристины' – так называла меня Катя – в Казань. Кстати говоря, это был единственный на моей памяти случай, когда супруги Бероевы ожесточенно спорили, решая за меня мою же дальнейшую жизнь и жизнь будущего малыша. Подруга чуть ли не приказывала рассказать обо всем Саше и потребовать от него узаконенных отношений. А Шам, к моему огромнейшему удивлению, несмотря на пресловутую мужскую солидарность, советовал мне – цитирую: 'прекращать дурью маяться и вернуться в Казань, потому что ничего путного такой парень как Саня не сделает'. Благо жить и работать мне там было где. Сейчас думаю – почему я сразу не послушала Шамиля?

Мои родные не говорили ничего по этому поводу – они еще не знали. Это потом мама каждый телефонный разговор начинала словами: 'Ну, что вы с Сашей решили?'

Но все же сказать Саше было нужно. Для этого с помощью моей очень хорошей знакомой Кати Косенко была тщательно продумана возвышенная речь с признанием в любви и постепенным переходом к другому признанию – более важному и актуальному. Но Саша смог меня удивить.

Глаза в глаза подобное я ему сказать боялась – а если он меня в стену впечатает или на ремни порежет? Поэтому позвонила по телефону – да здравствуют современные средства связи! Прочитав по листочку заготовленную речь (к сожалению, тот листочек не сохранился, в нем было что-то вроде: 'Саша, я очень рада, что мы с тобой когда-то встретились... люблю тебя сильно-пресильно... ля-ля-ля... тополя...' – очень красивая и эмоциональная речь, дядя Пушкин рядом не стоял), и когда остановилась перед последней, заключающей фразой: '...у нас будет ребенок' – Саша не дал мне договорить и спокойно спросил:

–Ты беременна, что ли?

Как ему удалось сохранить хладнокровие – думаю, загадка даже для самого Саши. Слишком хорошо я его знаю – в тот момент его раздирало на куски от противоречия, и он метался от 'Как быть?' до 'Что делать?'

Чудом уговорила его не рассказывать матери – догадывалась, чем это чревато. Она сразу же потребует аборт. Или денег предложит, чтобы я Саше не навязывала ребенка. Я и не собиралась. Была готова сама воспитывать малыша. Но мне нужно было решение Саши – его, собственное. Не знаю, зачем. Я никогда на него не давила в полном смысле этого слова. Это было бесполезно – мои слова не значили ровным счетом ничего. Они всего лишь раздражали воздух пустыми звуками. Но я очень хотела, чтобы Саша решил САМ, чего он хочет. Не то, к чему так активно склоняла его мать, и не то, что подсказывали друзья, и не то, на что надеялась я, а то, что он сам решит, руководствуясь своим сердцем и своим разумом. Я бы приняла любое его решение, если бы оно было сугубо его, личным, а не тем, которое изо дня в день вдалбливала в него Наталья Викторовна. Я надеялась на это крошечное чудо – что Саша вспомнит о том, что на его плечах все-таки есть своя голова.

Но, видимо, лимит чудес на мою долю был исчерпан.

Саша предложил подождать две недели. И эти две недели я была как на иголках, прекрасно понимая, что от него решения зависит мое будущее и будущее малыша.

Нет, внешне я была спокойной. Саше звонила только пару раз – говорили за работу, погоду, друзей. Я делала вид, что кроме погоды за окном меня ничего больше не интересует. Я прекрасно понимала, что в те дни в нем происходили такие метания, какие испытывают загнанные в угол хищники. Ему нужно было осознать свое будущее отцовство и понять, что делать дальше. Какой же он тугодум, на самом деле...

Казалось бы – что такое две недели? Однако эти четырнадцать дней грозили растянуться в бесконечность, и вот уже прошел месяц...

О моем положении узнали все, включая Наталью Викторовну. Как это обычно бывает? Кто-то сказал кому-то, тот еще кому-то – и цепочка замкнулась на госпоже Вычеровой. Я очень хотела сохранить свою беременность в секрете. Чтобы никто не знал до самого победного. Саша же все рассказал друзьям. Нет, его можно понять – ему нужен был дружеский совет, но... Я боялась не только того, что его мать устроит мне апокалипсис, но еще и чужой зависти. Моя бабушка называла это сглазом. Помню, когда узнала о том, что эта новость дошла до Яны Куниной – я ей позвонила и... Не знаю, может, виной тому гормоны или действительно у меня с головой не все в порядке, но как же ругалась! Кажется, тогда я выдала все свои скудные на тот момент познания в области абсценной лексики. Если бы Яна была рядом – я бы ей язык отрезала. Потому что она-то, точнее, ее мама (но не могла же я крыть матом родительницу бывшей подруги?) рассказала обо всем Наталье Викторовне. Я не знала, как госпожа Вычерова отреагировала на эту новость, но была уверена, что Саша в большей степени не звонил мне все это время из-за нее. Да, возможно я ошибалась и искала ему оправдание, но почему-то кажется, что именно в этот раз интуиция меня не подводила. Она вообще меня никогда не подводила, когда дело касалось Сашиной матери. Ну, философию можно опустить – на деле родители выгнали Сашу из дома, и он несколько дней жил у Леши Грибачева. Потом, правда, все нормализовалось, но я до сих пор помню свою трясучку, когда Саша собирал вещи. Я просила его тогда солгать родителям и сказать, что беременность ошибочна. Думала, что вот малыш родится – и все наладиться. Господи, это ж надо было быть такой наивной! Что могло наладиться? Наталья Викторовна встретила бы меня у дверей с хлебом-солью, а дядь Вова – с плакатом 'Добро пожаловать'? Три ха-ха четыре раза! Они бы меня с лестницы спустили, а малыша Наталья Викторовна в детский дом бы определила – сказала бы, что такой сумасшедшей как я, детей доверять нельзя. Нет, правда. Она однажды заявила, после того, как... блин, нехорошее воспоминание... В общем, после того, как я в Казани полгода жила – по ее словам в псих.больнице, мне было прямым текстом сказано, что я больше не смогу работать по диплому воспитателя – видите ли, таким психичкам нельзя доверять детей. Я не хотела работать больше в детском саду – до этого полтора года отпахала с малышами – и впечатления остались не самые радужные. Нет, детей я очень люблю, но на моих плечах тогда лежала колоссальная ответственность за тридцать чужих четырех– и пятилетних малышей! И я безумно рада, что сейчас работаю с бумагой. Появились новые возможности, новые перспективы, и что греха таить – гонорар несколько больше. Смогу ли я вновь вернуться в детский сад? Если убрать все чисто формальные вопросы – да, смогу. И общий язык с детьми-родителями найду, и ответственность понесу. Но с технической стороны я на следующий же день сбегу с этой должности. Банальное планирование, которое занимает все свободное время, и подготовка к различным конкурсам вводят меня в зону ступора. Поэтому лучше я буду зависать над статьями в журналы, чем займусь подобной волокитой. Странно слышать подобное от той, кто и так круглыми сутками работает на компьютере, правда? Но есть разница. Дело в том, что мне надо постоянно себя развивать, чем-то занимать... А в садике возможностей для саморазвития нет, это я могу с уверенностью сказать.

Но чтобы доказать Саше, твердо верящему в правоту матери, что она ошибается – я снова устроилась работать в детский сад. Н-да... как же я хотела доказать правду, которая, по сути, никому не была нужна. Саша одновременно и верил мне, и не верил. Он требовал доказательств и тут же их опровергал. Как можно доказать что-то человеку, для которого чужие домыслы перевешивают факты? А я это делала.

Катя тоже, как и мама моя, постоянно звонила – спрашивала, что мы решили. Мы – это я и Саша. На самом деле решал все Саша. Хотя по сути, что тут решать? 'Парень, твоя девушка залетела, включай голову и веди ее в ЗАГС – будь мужчиной и отвечай за свои поступки' – так хотела сказать ему Катя. А я тоже многое хотела ему сказать – и не говорила. Во-первых, потому что Саша не давал мне возможности, раз за разом выключая телефон и придумывая глупые отговорки, а во-вторых, несмотря на это, все равно была счастлива – еще бы... Сашин малыш...

Очень хорошо помню все свои ощущения во время беременности. Не скажу, что все они приятные. Постоянное чувство голода! Я однажды разбудила ночью Юлю Звягинцеву, с которой жила в то время. Проснулась я где-то часа в два ночи от того, что очень хотелось есть. Пошла на кухню, открыла холодильник, достала кастрюлю с супом. Даже разогревать не стала! Прямо без ложки стала пить оттуда бульончик. И, оставаясь верной себе и своей неловкости, немного опрокинула кастрюлю на себя. Громко выругалась – и на мой крик прибежала Юля.

Я не большая любительница японской кухни, но мне очень хотелось роллов 'Филадельфия' с лососем, огурцом и сливочным сыром. А ведь это совсем не та еда, которая полезна для беременных. Да и для небеременных тоже... С трудом приходилось себя сдерживать – эти роллы мне реально снились! И пирожные. Меня частенько клонило в сон, и мой доктор посоветовала в таких случаях перекусывать сладким – конфеткой или ложечкой сгущенки. И да – это действенный способ. Я и сейчас иногда свое утро начинаю с какой-нибудь сладости.

А что касается ощущений относительно малыша... Внутри меня как будто сидела птица и время от времени пыталась взлететь, крылья расправляла. И с каждым разом эти крылья становились крепче. Отчетливо помню, когда мой ребенок впервые толкнулся. Я как раз лежала на сохранении и вышла в магазин с девочкой по палате. Прямо на улице почувствовала легкий удар изнутри. Это было так больно! Думала, меня напополам переломает. Доктор потом только посмеялась надо мной.

-У тебя просто высокий болевой порог. На твоем сроке еще не так сильно толкается. Что ты будешь в последние месяцы делать? А рожать как ты собираешься, а? И так сердце больное, а тут еще и это... Учись не обращать внимания на подобные мелочи – наоборот, радуйся. Раз толкается – значит, живой. Вспомни свой токсикоз. Это же смешно...

Мне смешно не было ни разу! Живот еще не был с размер мяча, а внутри такое ощущение, будто это целая футбольная команда! Нет, правда. Когда я сидела в очереди в женской консультации, и малыш начал буянить – я аж охнула от неожиданности.

-Кто у тебя – мальчик или девочка? – спросила сидящая рядом женщина.

–Мальчик...

–Ну, значит футболист.

–А у вас? Футболистка?

–Нет. У меня балерина...

А еще у меня начали жестко выпадать волосы. На расческе каждый раз такие клочки оставались, что я думала, совсем лысой стану. Зато зрение резко улучшилось. Я очки до этого надевала перед чтением или когда писала что-то – а тут наоборот, все видела отчетливо, как положено. Кстати говоря, сейчас я тоже время от времени надеваю очки – у меня -1,5D. Результат практически ежедневной работы за компьютером. Точнее, еженощной.

Знаете, что я вам скажу? Мне очень не хватало в такие моменты Саши. Нет, его всегда не хватало, но во время беременности особенно. Малыш, наверное, это тоже чувствовал, потому что такие сны мне выдавал с участием нашего папочки – что ужас! То он под лед проваливался, то на велосипеде падал, то с тех же лесов – только уже не просто ломал себе что-нибудь, а умирал. Я просыпалась несколько раз в холодном поту, а перед глазами – Санино окровавленное лицо из сна. Что я в этот момент чувствовала! Хотелось в середине ночи поехать к нему и убедиться, что с ним все в порядке. Напрасно мне объясняли, что подобные сны снятся к тому, что человек будет долго жить, и что Саша здоровее всех здоровых. Мне хотелось убедиться в этом лично. А в трубке – 'Телефон абонента выключен'. Вот именно за эту пустую и безжизненную фразу вместо родного и нужного голоса мне очень хотелось Сашу медленно-медленно пытать. Чтобы сделать ему так же больно, как и мне. И в тоже время мне хотелось, чтобы он обнял меня, положил руку на животик и сказал, что все будет хорошо. Что при случае он и лысую будет любить, и слепую, и какую угодно. И что никогда меня не бросит, и мы с малышом все вместе будем... Конечно же, ничего такого сказано не было. Вместо этого – очередное предательство. Да, это уже было предательством. Ни обидами, ни оскорблениями, ни чем-то прочим, а именно предательством. Как с этим справиться в одиночку? Да никак. Невозможно с этим самостоятельно справиться. Слезы в подушку, истерики по ночам... По-другому не получится – поверьте на слово. Если вы действительно любите, сильно, по-настоящему – готовьтесь к тому, что впереди вас ждет очень сильная боль, точно такая же, как и рифма к этому слову. Не зря же придумали – 'любовь' и 'боль'. Это те чувства, которые будут постоянно душить, и только близкий человек, который обнимет и скажет 'Я рядом', сможет дать хотя бы некоторое подобие спокойствия. Мой человек был где угодно и с кем угодно, но не рядом со мной. И все то, чего мне так сильно хотелось, приходилось раз за разом засовывать куда подальше и не думать об этом. Как и любой нормальной девушке, мне хотелось романтики, не свойственной Саше. Хотелось вечерних прогулок за руку. Хотя бы одну ромашку. Поцелуев под козырьком у подъезда. И очень сильно хотелось видеть его каждый день, круглосуточно. И да – втайне ото всех я мечтала о колечке на палец и дружной веселой свадьбе. С белым пышным платьем, туфельках с бантиком, пьяным свидетелем, веселыми гостями... А приходилось терпеть его дурацкий характер с вечным ожиданием того, что случится чудо, и кто-то примет решение за него. Или беременность сама собой рассосется, как камни в почках.

В глазах наших знакомых и моих родных (не буду говорить за Вычеровых) мы все еще оставались парой, и теперь большинство считали, что наша с Сашей свадьба обязательно состоится – это всего лишь вопрос времени.

Я почему-то не сомневалась в его решении. Он будет долго думать, проверять меня всевозможными тестами, водить по врачам, а потом смирится – и тогда мы будем вместе. А его мать будет нас постоянно ссорить и открыто меня ненавидеть. В принципе, я думала в верном направлении, но маленько все-таки просчиталась.

Знаете... Я чувствовала себя все это время одинокой, брошенной, забытой – никто из моих родных не мог оградить меня от этого чувства. И это в то время, когда, по словам доктора, мне нужна была максимальная забота. К черту эту заботу, мне уверенность была нужна! Уверенность в завтрашнем дне. А Саша не был определенным. Он никогда ничего не обещал, а если и случалось такое – то это обещание обязательно оставалось невыполнимым. В драке бы никогда не спасовал, но когда пришло время взять на себя ответственность – он спрятался за спину матери. Права Катька была, ой права... Слабый. Трусливый. Не мужчина и даже не парень. Мальчик, который не умел отвечать за свои слова, свои действия и поступки. Очень неприятно это осознавать и еще неприятнее понимать, что я продолжаю любить этого человека, но да – так и есть. Как он говорил? 'Мать вдвое старше и имеет больше опыта в подобных вопросах'. Мне хотелось кричать благим матом после этой фразы. Да, у матери есть опыт, но ведь и самому надо было его набираться! Человек ничему не научится, если сам не обожжется.

Да и я недалеко от него тогда ушла. Такая же безмозглая была. Шутка ли – на пятом месяце беременности приехать к нему в деревню, выслушать красивую речь о том, что 'пошла-ка я давно проложенным маршрутом', а потом два часа мерзнуть на остановке в ожидании автобуса, чтобы в итоге Его Величество Александр Владимирович вспомнил обо мне и все-таки отвез домой. Во как было однажды! Уже тогда было вполне ясно и понятно, что я Саше безразлична. Что даже если бы я умерла под колесами той машины, или раньше, когда колес наглоталась – все, что бы он сказал: 'Одной Кристиной меньше – страна убытков не понесет'. И скажет это с брезгливостью и затаенной радостью... Пишу эти строки и плачу – Господи, ну за что мне это все? Чем я заслужила к себе такое отношение? Я Саше звезд с неба не доставала, но все, что было в моих силах – то делала ради него. А он поступал с точностью наоборот... Как там говорят? Эффект бумеранга? Точно... Я не хочу, чтобы Саша испытал на себе ту боль, которую мне когда-то причинял. Я не хочу, чтобы он страдал. Наоборот, я очень хочу, чтобы он был счастлив. А вот насчет Натальи Викторовны я этого не скажу. Вот если к ней этот бумеранг вернется – то моя ненависть к ней, возможно, поугаснет. Будет справедливо, если она тоже потеряет нечто самое ценное – положа руку на сердце, она это заслужила.