Текст книги "Порочный круг (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

5

Никто из них не знал о событиях, начавших происходить в королевстве Нордфалия. О событиях, что обещали сильно затруднить соратникам мастера Бренна их новую миссию. Как и омрачить жизнь королевскому двору.

Сначала то в одну, то в другую деревню заявились сборщики налогов. Обычное вроде бы дело, не первый и не последний раз. Вот только в этом месяце сборщики нагрянули отчего-то повторно.

Так им заявляли местные крестьяне, которые клялись и божились, что-де уже все заплатили. Седмицы не прошло. Но сборщики, даже те, кто поверили этим россказням, все равно не могли вернуться ни с чем. Хотя бы потому, что в противном случае им грозило остаться без жалования. Как и воинам, их сопровождавшим.

А большинство не поверили вовсе. В силу чего простодушные объяснения деревенщин заканчивались везде одинаково. Сборщик велел подручным обыскать дома и подворья в поисках хоть чего-то ценного. А крестьяне в ответ брались за вилы, косы, топоры. В общем, за любой предмет, с помощью которого живого человека можно сделать мертвым.

Опять же, не все и не везде. Но большинство таких визитов оборачивались именно бунтом.

Тут тоже имелись свои вариации.

Где-то что сборщик, что сопровождавшая его горсть вояк, оценив численный перевес противной стороны, предпочли убраться восвояси. Решив, что жалование жалованием, а шкура дороже.

Где-то посланники короля давали бой… и чаще всего проигрывали. И тела их развешивали на деревьях. Еще где-то воинам сопровождения удавалось победить, но редко. Да и выражалась победа почти всегда в том, что многие из крестьян удирали в леса и горы, где превращались в вооруженные ватаги. Коим до разбойничьих шаек оставался один шаг и чувство голода.

Ровно так же поступали те из крестьян, которые на открытый бунт не решались и давали сборщику и его людям себя обчистить. Эти, последние, еще надеялись подкараулить воз с собранным добром где-нибудь на лесной дороге.

И даже после этого события могли развиваться по-разному.

Кого-то из взбунтовавшихся крестьян несколько дней спустя поучили уму-разуму прибывшие по зову о помощи тех же сборщиков или местных владетелей отряды королевских ратников. Как вариант, могли и сами владетели управиться собственными силами.

Кого-то те же ратники поучить не смогли. Бунтовщики заблаговременно удрали, прихватив с собой семьи, скарб и даже скотину. Прибывшим по их душу воинам оставив безлюдные селения, пустые дома и подчеркнутое равнодушие к нуждам его величества.

А где-то даже бывало, что местные бароны и рыцари не только не почесались, чтобы привести взбунтовавшуюся чернь к порядку. Но, напротив, дерзнули дать королевским ратникам от ворот поворот. Нагло заявляя, что с тираном, дерущим три шкуры с подданных, им не по дороге. Никем же иным по их словам нынешний монарх Нордфалии Альбрехт Третий не был. И оставалось уповать на то, что придет новый король, более мудрый и справедливый. Ну, или хотя бы королева.

Вот такая эта штука – бунт. Стихийная как лесной пожар, столь же легко распространявшаяся. И подстроить его тоже оказалось нетрудно. А еще бунт бывает не менее многообразен в своем единстве, чем тот, чье имя – Легион.

Важно было, что все это разнообразие, так или иначе, вело к одному результату. Все меньше пахарей и скотоводов занимались своим трудом. И все больше становилось тех же бывших скотоводов и пахарей, вооруженных кто топорами и вилами, а кто даже трофейными мечами и пиками, отбитыми у незадачливых вояк. И теперь сбившись в шайки, а то и даже в целые боевые отряды, они рыскали по землям королевства.

Собственно, отголосок этого бунта не так давно ощутили на себе и мастер Бренн со своими соратниками. Когда есть много людей, потерявших в той или иной степени чувство страха, когда все эти люди чувствуют себя силой, не помешало бы силу эту против кого-нибудь использовать. Тогда как мерзостный колдун со своей шайкой отщепенцев подходил для этого как никто другой.

Тем более шансы мастера Бренна оказаться на пути волны крестьянского бунта возрастали, если волну эту кое-кто направлял в нужную для себя сторону. Подобно тому, как в одной легенде игравший на дудочке паренек увел за собой из города всех крыс.

Кто-то направлял этот бунт. Кое-кто незаметный. И незаметностью своей привыкший дорожить.

Впрочем, справедливости ради, не только Бренн и его подопечные были целью тех, кто затеял и подогревал бунт. О, соратники старика-чародея, хоть и принесли этим людям толику неприятностей, но на фоне планов их выглядели мелко. Вроде жабы, пересекавшей тракт и угодившей под тележное колесо.

Конечную же цель могли понять разве что те, кто видел общую картину происходящего. Те, к примеру, кто сидел в замке Каллена и получал доклады со всего королевства.

Вот только и у них с пониманием оказалось не очень.

А главное: за всей этой кутерьмой, постепенно охватывавшей земли Нордфалии, как-то остались незамеченными два обстоятельства.

Во-первых, раз за разом вспышки недовольства вызывало прибытие именно королевских сборщиков налогов. Именно им приходилось слышать такие возражения, что налог его величеству уже уплачен. Тогда как за оброком для местных владетелей никто по второму разу не приходил.

Ну а во-вторых, никто почему-то не додумался, что сборщики, являвшиеся ранее, могли быть и ненастоящими. В смысле, конечно, они по-настоящему забирали зерно и монеты. И тем самым пополнили казну и запасы провианта… кому-то. Кому-то, кто их послал. Но соль заключалась в том, что этот кто-то даже близко не имел отношения к королевскому двору.

Хотя стоило отдать этим поддельным сборщикам должное. Были они достаточно убедительны. И при них тоже имелись свитки с якобы королевской печатью.

* * *

Ни о чем этом Бренн и его соратники до поры не знали. Хотя оставаться в неведении о тучах, сгущающихся не только над ними, но и над всем королевством, им предстояло недолго. Пока же, вернувшись из замка, они немедленно приступили к выполнению новой миссии.

Точнее, приступила Равенна. Ее черед был применять свои умения и таланты для общей пользы. Благо, силы худо-бедно восстановились.

Сев за стол, волшебница положила перед собой письмо побочной дочери короля. Взяла иголку и осторожно ткнула в подушечку безымянного пальца. Поднесла к письму, дав капельке крови сорваться с пальца и упасть на исписанный пергамент. Пару мгновений посмотрела, как кровь растекается. После чего медленным шепотом произнесла заклинание.

Собственная кровь позволила Равенне соединиться с письмом, на которое попала. А заклинание – протянуть тоненькую ниточку уже от письма к той, кто его написал.

Проговорив заклинание, волшебница положила обе ладони на пергамент письма и, чуть откинув голову, закрыла глаза. Сотворенные чары позволяли ей увидеть и услышать то, что видела и слышала Нора, когда писала это послание своему августейшему папочке.

Естественно, не все подряд. Видения приходили кратковременными вспышками. Потому что и мозг способен сохранить только самые яркие моменты в жизни.

Вспышка – и Равенна видела руки. По-простонародному крупные и грубоватые. Когда сразу не поймешь, женские они или мужские. Одна рука поддерживала… развернутый свиток пергамента… лежащий на деревянном столе. Другая рука водила по пергаменту пером, выводя чернилами букву за буквой.

То есть, несмотря на простое происхождение, Нора была обучена грамоте. Если, конечно, она сама писала это послание.

Или, как вариант, могла научиться сама.

Вспышка. Та или тот, кто писал, на мгновение отвлеклась… отвлекся. И тогда в поле зрения его или ее (а также Равенны) попала стена… каменная. И горящий факел.

Темница? Нет, скорее, комната в каком-нибудь замке. Ибо очень уж много чести: обеспечивать узника писчими принадлежностями да еще столом. Как и переводить на него масло для факелов.

Если, конечно, это не знатный пленник. Коему предложено написать домой или еще куда послание с просьбой о выкупе.

Вот только в данном случае ни о каком выкупе речи не шло. Да и на знатную пленницу самозваная принцесса не тянула. Напротив, не ценность представляла для адресата письма. Но обещала стать нехилой костью в королевском горле.

Потому Равенна решила считать, что дело происходило в замке.

Вспышка. И грубоватый, хотя и без злости окрик отвлекает автора письма.

– Миледи! Герцог зовет!

– Сейчас, только закончу, – отвечал ему другой голос. Чуть хрипловатый, тоже слегка грубоватый, но в целом вроде женский. Да и обращение «миледи» едва ли могло предназначаться мужчине. Если, конечно, пресловутый герцог не имел извращенных наклонностей.

А главное: предположение насчет замка, похоже, подтвердилось. Едва ли с узником, даже со знатным пленником, стали бы так церемониться. Когда зовет хозяин, а ему в ответ предлагается подождать.

Равенна открыла глаза. Действие чар закончилось.

– Замок, – проговорила она, выделяя из того, что видела хоть какие-то полезные сведения. – Миледи. Герцог зовет…

– Герцог? – переспросил находившийся рядом, подстраховывавший ученицу мастер Бренн.

Затем он переглянулся с подошедшим Андерсом фон Веллесхаймом. И оба, не сговариваясь, проговорили почти хором:

– Одербургский!

Про Одербург Бренн слышал из книг – хроник и землеописаний. Сэра Андерса же обязывал знать о нем титул вкупе с представленностью их семейства при королевском дворе. Трудно служить королю не зная, с кем соседствует королевство. И особенно – с кем имеет несчастье соседствовать.

Именно таким несчастьем и было герцогство Одербургское. Не только для Нордфалии – для всей Священной Империи.

Расположенное к западу от нее, это детище суровых горцев не признавало даже символического сюзеренитета императора. И вообще ничьим вассалом себя не числило.

В самом названии – Одербург – слышался грозный рык хищного зверя. А уж род свой тамошние герцоги вообще вели от исчезнувших ныне драконов, один из которых красовался на их родовом стяге. И со Священной Империей (одряхлевшей, превратившейся в лоскутное одеяло) сосуществовали как тот же дракон или иная хищная тварь, с беззащитной сытью. Вроде стада овец.

Век за веком Одербург пожирал соседние баронства, княжества, графства. Расширял границы. И теперь простирался от варварских земель на севере до южных хребтов – непроходимых даже для подданных герцога.

А коль горы к западу от Священной Империи были богаты железом, недостатка в оружии воины герцога не испытывали.

На земли королей, правда, Одербург нападать остерегался. Опасаясь, видимо, что монархи, поделившие так называемую Империю, растащившие ее на суверенные вотчины, чудесным образом вновь сплотятся, если герцогу хватит дерзости угрожать одному из них. Именно трону его угрожать, а не просто устраивать набеги, опустошая приграничные земли.

Последнее-то, как раз, не возбранялось, отнюдь. Соседи только рады были, если та же Нордфалия страдала от вылазок горцев. Для любого правителя хороший сосед – слабый сосед. В том числе кем-то ослабленный.

Но если герцог Одербургский, по дикости уступавший разве что сородичам Сиградда, самовольно сядет на престол даже маленького королевства – признают ли его остальные? А как насчет Святого Престола? Благословит ли понтифик восхождение герцога на королевский трон?

А не решат ли другие монархи, что следующим при таком попустительстве может стать уже королевство любого из них?

Такие вот не слишком приятные вопросы. Возможно, именно они и удерживали герцогов с драконом на знамени от излишней дерзости. Но удерживали, похоже, до поры.

– Не к добру это, – проговорил мастер Бренн, – сначала побочная дочь, претендующая на престол. Теперь правитель враждебного государства. И действуют заодно.

– Не то слово, – молвил тоже не обрадованный словами Равенны сэр Андерс.

Еще более не обрадованный, потому как был мало-мальски знаком с придворной «кухней». С тонкостями династических союзов и присвоения титулов – в том числе.

– Просто женившись на этой Норе, – сказал рыцарь, – герцог уже становится одним из главных претендентов на престол. Даже если король захочет решить дело миром и признать побочную дочь.

– Ну а если его величество признать Нору не захочет… – начал мастер Бренн.

– Тогда герцог может занять трон силой, – закончил за него сэр Андерс, – имеет полное право. Ведь вроде как вступается за честь особы королевских кровей. Тогда как честь самого Альбрехта Третьего становится безнадежно запятнанной. И если одербугское войско пойдет на Каллен – никто в Империи и слова поперек не скажет. Некоторые его даже поприветствуют. Просто потому, что у любого короля найдутся недруги. И наш нынешний – не исключение.

6

– Теперь моя очередь, – сказал мастер Бренн, обращаясь к Равенне. – Эти чары потребуют много сил. А тебе их может не хватить. По крайней мере, сейчас… сразу после работы с письмом.

Волшебница кивнула, соглашаясь, и вышла из-за стола. Но далеко уходить не стала. Осталась для подстраховки Бренна, как тот давеча приглядывал за ней.

А старый чародей сел на ее место. Но перед этим достал из небольшой холщовой сумки, которую часто носил с собой на плече, каменную фигурку птицы.

Человеку несведущему она могла показаться забавной игрушкой. Или украшением для дома, рассчитанным на чей-нибудь непритязательный вкус. Или божком какого-нибудь древнего дикарского культа.

И лишь кто-нибудь особо глазастый мог заметить, что маленькая фигурка вытесана из цельного куска породы. Вместе с крохотным клювиком, едва заметными коготками на лапках; самими лапками, казавшимися тонкими до хрупкости. А также рунами – по одной на каждом крыле.

Столь тонкая работа уже сама по себе дорогого стоила. Но наличие на фигурке рун делало каменную птичку неизмеримо ценнее. Для тех, понятно, кто сведущ в колдовстве.

За годы… нет, десятилетия занятий волшбой мастер Бренн понял, что самые сложные и тяжелые чары – не швыряние молний и огненных сгустков. Но те, что позволяют душе чародея действовать за пределами собственного тела. Действовать… ну или хотя бы воспринимать мир. Именно на такие заклинания волшебнику приходилось отдавать частичку своей души. С кровью.

А та волшба, творимая с помощью этой, невзрачной на первый взгляд, каменной птички была тяжела вдвойне. Потому что чародею требовалось напоить своей кровью обе руны на ее крыльях. Из-за чего пользоваться этими чарами следовало пореже.

Приняв по капле крови из пальцев мастера Бренна, руны осветились желтовато-зеленоватым сиянием. Напоминавшем о листве ранней осенью, колосящихся полях и зеленых лугах.

Цвет природы. Позволявший с природою заключить хоть временный, но союз.

Бренн охватил фигурку птицы ладонями. Стараясь, чтобы нарочито пораненный палец на каждой руке касался светящихся рун. И… закрыл глаза, откинув голову, как давеча Равенна.

Тело старого чародея все еще оставалось за столом в доме на окраине Каллена. А душа, сознание его могло удалиться на многие мили. Десятки миль.

Но прежде вселилась в кружившего над столицей Нордфалии сокола.

Мгновение – и мастер Бренн увидел мир искаженным; таким, каким он предстает для птиц. Еще несколько мгновений чародею потребовалось привыкать к этому нечеловеческому восприятию. Научаясь различать простершийся внизу город – с забавно-маленькими, как игрушечными, домиками. И вообще худо-бедно ориентироваться в пространстве. Дабы не сбиться с пути, куда-нибудь не врезаться ненароком.

Особенно – не сбиться с пути! Не дать могучим крыльям занести себя в неведомые дали.

Следующим побуждением Бренна в теле сокола было взлететь как можно выше. Чтобы, миновав трижды проклятую серую пелену, увидеть солнце. Которое последний раз даже этот старый чародей лицезрел в раннем детстве.

Мастер Бренн подавил этот позыв, отдающий ребячеством и праздным любопытством. Потому что помнил по прошлым своим попыткам – ни разу ему не удавалось подняться выше этой гнусной пелены. Сотворенная силой, неизмеримо превосходящей человеческую, она словно отступала, подобно линии горизонта. Отдалялась при попытке приблизиться к ней. И как бы высоко ни поднимались птицы, зачарованные мастером Бренном, небо над ними оставалось безрадостно-серым.

К тому же требовалось беречь время и силы. Если их не хватит на полет туда, куда направлялся Бренн, если сокол выдохнется на лету и падет мертвым, мог умереть и сам чародей.

Потому, сделав последний круг – чтобы лечь на курс – сокол-Бренн расправил крылья и устремился на запад. Полагаясь на природное чутье птиц, помогающее им находить дорогу к родным гнездовьям.

Внизу проплывали зеленеющие равнины, темные пятна лесов, холмы, как складки на мятом одеяле. А еще – города, признававшие власть престола в Каллене, и деревни. Целые россыпи деревень. И над многими из них поднимались дымные столбы пожаров, заметные даже на фоне серого неба.

Сокол летел дальше. Туда, где белели вершины далеких гор, подпиравшие небо. И где заканчивались владения короля. Как, впрочем, и земли Священной Империи как таковой.

И только здесь, в предгорьях, Бренн увидел то, что искал. Чего ждал и более всего опасался.

Меж холмов на зеленые равнины Нордфалии двигалось войско. Множество людей, казавшихся сверху маленькими как муравьи, они шли, стараясь держаться заранее выбранного построения. Потому, если бы сокол Бренна взлетел повыше, все эти люди слились бы для него в единую, почти не меняющую форму, но разве что чуть колеблющуюся на ходу фигуру. Движущуюся фигуру почти неизменных и по-своему совершенных очертаний.

Лошадей было немного. В горах конницей много не навоюешь, так что она никогда не бывала сильной стороной у одербуржцев. Большинство лошадей тащились за войском, волоча телеги обоза.

Еще горцы не любили навешивать на себя тяжелые доспехи – груды железа. Предпочитая более легкие, зато почти не уступающие надежностью, кольчуги.

А в чем преуспели подданные герцога Одербургского на военной стезе, так это в стрельбе из лука. Оружейники герцогства даже создали особые длинные луки, чтобы стрелять из которых, требовалось быть могучим чуть ли не как медведь. Во всяком случае, гораздо сильнее большинства жителей равнин. Зато стрела, пущенная из такого лука, в случае попадания даже тяжелый доспех пробивала насквозь. Вместе с воином, в него облаченным.

У многих из шествовавших теперь по Нордфалии горцев зачарованный Бренном сокол видел такие луки. Да и сами одербуржцы выглядели под стать. Приземистые и в то же время коренастые. Чем напоминали ожившие горные валуны.

Свои луки, правда, легкие, имели и немногочисленные конники. Эти отличались более изящным телосложением. Как, кстати, и арбалетчики, воины с метательными копьями и дротиками. Понятно, этим зачастую требовалось побыстрее улизнуть, совершив свое грязное дело. Но даже они выглядели плотными и жесткими. Тоже как будто сделанными из камня. Или даже из железа.

А впереди шествовали знаменитые одербургские тяжелые копейщики. Ощетинившись копьями и прикрываясь огромными щитами, они превращались в живую крепостную стену. Почти неприступную – небольшой отряд копейщиков мог удерживать какое-нибудь ущелье или узкую горную тропу против многократно превосходящего противника не один день. При наличии же за спинами копейщиков воинов с луками или теми же дротиками шансы прорвать оборону у противной стороны падали ниже некуда. До самых адских глубин.

Собственно, именно Преисподняя обычно и ждала большинство тех, кто дерзал штурмовать позиции тяжелых копейщиков Одербурга. Но пока никто штурмовать их не пытался. Вообще никто не встречал воинство герцога с оружием в руках. Местность вокруг оставалась еще безлюдной.

А потому воины могли пока позволить себе быть беззаботными. Они шли, лениво переговаривались между собой. Кто-то даже шутить пытался – до сокола и мастера Бренна ветер доносил обрывки их реплик.

И над всем множеством вооруженных людей развевались на ветру знамена. Черный дракон на белом фоне. И горе было тому, кто принял бы их за белые флаги мирных намерений или готовности сдаться.

«А быстро собрались-то! – удивлялся, обозревая хлынувшую на равнину людскую реку, мастер Бренн, и мысли его еще немало удивили сокола, непривычные для мозгов простой птицы. – Сколько дней назад пришло письмо? А сколько требовалось голубю, чтобы его доставить? Вряд ли много. Тогда как войско в поход неделями снаряжать обычно приходится… если не месяцами».

В конце концов, Бренн пришел к выводу, что собрать войско герцог мог и заранее. Задолго до того, как Нора отправила отцу свое письмо-ультиматум. Вполне вероятно, думал он, побочная дочь Альбрехта Третьего не очень-то и надеялась на его добрую волю.

Что до герцогов Одербургских, то они вообще-то не привыкли надеяться ни на что, кроме остроты мечей и копий, меткости луков. А также количества рук, способных их держать.

Возможно, подождав для приличия несколько дней и не дождавшись ответа от дражайшего родителя, Нора дала герцогу отмашку на вторжение заранее снаряженного и готового выступить воинства в Нордфалию. А может, ни в какой отмашке герцог не нуждался. Держа побочную дочь короля в качестве живой куклы для прикрытия своих захватнических планов. Ну и как наложницу наверняка. И считал, что какой бы ни был ответ его величества, разговаривать с ним все равно лучше с позиции силы.

С войском под стенами столицы, например. Все равно как с ножом у горла.

Довелось мастеру Бренну увидеть и самого герцога. Черноволосый мужчина, жилистый и поджарый, он ехал среди колонн своих воинов на коротконогой и кряжистой горской лошади. Особой роскоши в его одеянии не было – не в пример обитателям королевского замка в Каллене. Простая кольчуга, меч в обыкновенных, без всякого украшения, ножнах. И лишь небольшая корона, венчавшая лохматую голову, подсказывала, что едет не простой вояка, но особа, облеченная властью.

Его сиятельство Карл Седьмой. Даже у себя на родине прозванный Дерзким.

Рядом с герцогом на такой же низкорослой лошадке ехала дама – иначе не скажешь, даже несмотря на скромное походное платье. Была она высокая, статная, с копной таких же темных, как у герцога, волос. Но только близорукий глаз мог принять этих двоих за родственников.

Лицо Карла Дерзкого было узким, с острым, как клинок, подбородком и тонкими губами, а глаза смотрели с вызовом. Как у хищного зверя при виде другого хищника в своих охотничьих угодьях.

Приятно-круглое же лицо его спутницы, усыпанное веснушками, казалось простовато-добродушным. Однако осанка и прическа подходили, скорее, знатной особе. Как и холодный взгляд голубых глаз.

«Вот мы и встретились, Нора», – сообразил мастер Бренн.

Сокол, им зачарованный, покружил еще немного над людской рекой. Полетал, следуя за ними, давая чародею понаблюдать за одербуржцами. И еле дождался, когда, наконец, заиграли рожки, объявляя остановку. Привал.

Еле дождались они оба – и почти обессиливший к тому времени сокол, и сам мастер Бренн. Опасавшийся, что заклинание перестанет действовать. А ему позарез нужно было определить место стоянки воинов герцога.

И лишь когда привал наступил, долгожданный не только для воинов, сознание Бренна буквально вывалилось из тела сокола.

Мир расплывался перед резко открывшимися глазами, во рту стояла сушь под стать пустыням далекого юга. Ныла спина.

– Пергамент мне, – прохрипел чародей, с силой отрывая руки от фигурки птицы, будто приросшие к ней, – пергамент… и чернила… перо. Скорее, пока я не забыл.

– Что ты видел, мастер? – вопрошал нетерпеливый сэр Андерс, пока Равенна кинулась за письменными принадлежностями.

– Война, – было ему ответом, – герцог Одербургский выступил в поход. И он уже на равнинах… да поспеши же! Это очень важно!

Выкрикнув последние фразы, старик судорожно закашлялся. Из последних сил стараясь банально не сверзиться с лавки. Все-таки годы брали свое. А чары, к которым он прибег, оказались слишком тяжелыми.

Поневоле пришлось позавидовать Равенне – кое в чем ученица мастера Бренна превосходила. С сознанием тех же птиц, например, умела слиться и безболезненно, кровь собственную не тратя. Хотя лишь на считанные мгновения.

Получив перо, чернильницу и пергаментный лист – все это Равенна положила перед ним на стол – мастер Бренн принялся торопливо макать перо и столь же спешными жестами водить по пергаменту. Очень скоро его судорожные мазки сложились в общую, более-менее внятную картину. Точнее, карту того места, над которым пролетел зачарованный сокол.

Пара-тройка рядом стоящих домиков символизировала деревню или городок, пучок из нескольких деревьев – лес. Реки старый чародей обозначал полосками, холмы – дугами. Ближе к правому краю карты находился столичный город Каллен: крохотный замок с остроконечной башенкой в окружении кольца-стены. А в левом нижнем углу несколько человечков с палочками-копьями обозначали место стоянки герцогских ратей.

Только закончив карту, мастер Бренн позволил себе выпрямиться и с облегчением выдохнуть: «Уф!»

– Нужно действовать быстро, – затем произнес он, выходя из-за стола и стараясь не прикасаться к карте и вообще не дышать в ее сторону, пока не высохнут чернила, – одербуржцы остановились на привал… но долго, боюсь, это не продлится.

– Несколько часов у нас есть точно, – обнадежил чародея сэр Андерс, кое-что смысливший в военном деле, – сколько там людей? Тысячи, наверняка. А такую кучу народу трудно привести в движение, но если уж удалось, то пройти они постараются как можно дольше. Пока не найдется подходящее место для стоянки. А отыскать его трудновато… ну, где можно более-менее удобно такую ораву разместить. Но когда удается – опять-таки, как можно больше постараются от него взять. Как можно больше восстановить сил. Не говоря уж о том, что и на привале у воинов найдется немало дел. Шатры поставить, оружие осмотреть и если надо наточить. Не говоря уж про то, чтоб набить опустевшие желудки.

– Очень хорошо, – проговорил мастер Бренн, пошатываясь и опершись на столешницу, – тогда и мне… ох-х-х… не помешает… немного передохнуть.

– А дальше что? – осведомился подошедший Освальд, с любопытством разглядывая нарисованную чародеем карту. – Теперь, когда узнали, где остановились одербуржцы? Нашлем на них огненный дождь?

– О, если бы все было так же просто, – мастер Бренн усмехнулся… и ожидаемо снова закашлялся.

Подоспевшая Равенна и сэр Андерс, почтительно поддерживая старика, помогли ему доковылять до своей кровати.

– Увы… за этим – скорее, к Всевышнему, – прохрипел он, укладываясь поверх одеяла, – или к Отцу-Небу, которому сородичи Сиградда поклоняются. А придется… тебе, мой юный друг… раз уж ты вызвался, самому всю грязную работу делать. Прости… если разочаровал.

Кашлянув еще пару раз, мастер Бренн продолжил:

– Но что я собираюсь сделать… так это попробовать магический портал сотворить. Открыть отсюда туда. Чтобы ты мог перенестись, и… сделать то, что нужно.

«Стесняется прямо о душегубстве говорить!» – с легкой досадой отметил про себя вор.

– Да-да, я ведь камень-то прихватил с собой, – между тем говорил чародей. – Тот, что с руной «Райдо». Точности особой обещать не могу. Сам видел, какая карта. Наспех… сделанная. Но, надеюсь, ты и сам не оплошаешь?

– Не оплошаю… надеюсь, – было ему ответом. И ответом честным. Помимо того, что Освальд воровал, имелся у него и опыт лазутчика.

Точнее, для обоих этих занятий требовались примерно одни и те же умения. Умение быть незаметным. Умение без спроса проникать в те места, где тебе заведомо не рады. Умение в таком враждебном месте совершить задуманное. Ну и, разумеется, унести после этого ноги. С остальным телом, разумеется, и с душонкой внутри.

Понимал это и мастер Бренн. И охотно использовал бывшего вора, в том числе для разведочных вылазок. Что было гораздо безопаснее, чем то же вселение собственной души в птиц.