Текст книги "Несчастный рейс 1313 - Том первый"

Автор книги: Тимофей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Кейко тем временем во все глаза разглядывала худенького пленника. Тот, с ужасом вытаращивший глаза, когда камуфляжный гигант снова вытащил свой страшный нож, теперь немножко успокоился, но продолжал с опаской следить за ним. Он даже поелозил слегка, чтобы спрятаться за сидящей перед ним Кейко от взгляда русского.

– Банька-сан, а он вас боится, – заметила Маэми, поправляя сползшие очки. – А меня почему-то нет.

Повернувшись к мальчонке, девушка возмущенно показала ему язык и сердито фыркнула.

– А мне, может, тоже хочется быть страшной и ужасной. Только чтобы он не ревел.

Иван виновато и смущенно почесал в затылке.

– Если бы на меня напал орк ростом три с половиной метра, придушил и чуть не зарезал, я б тоже боялся. Стыдно, блин... Не знаю, как ты, но я бы не хотел, чтоб при виде меня все с визгом в панике разбегались. Нет, супостаты пусть боятся и кладут в штаны, это правильно... но вот мирные жители... хм. Вот представь, я теперь по нашей серпуховской улице Володарского мимо 'Гусарской баллады' пройти не могу. А всего-то, в том году, я уж как раз в армию собирался, пара недель осталось. Сижу дома, смотрю напоследок 'Сворд Арт Онлайн', никого не трогаю. Вдруг – звонок. Сестрица – имоута, по-вашему – вся в слезах и соплях, звонит, запершись в туалете. Представь дурочку – на пару с такой же пустоголовой подружкой поперлась с какими-то незнакомыми парнями в кафе. Те поддали, и давай напирать и бычить, намекать, а типа не углубить ли знакомство. Соплюшки догадались, что дело плохо, но те их прижали и даже из-за столика отпускали только в туалет по одной. Ну, я подхватился, помчался как оглашенный, благо городок маленький, все рядом. Пришлось соплюшек отбивать, потому как парни еще и джигитами оказались, за ножики, и все дела. Ну, я не зря кандидат по самбо, с помощью табуретки и такой-то матери восстановил конституционный порядок... но имущество и джигиты малость пострадали. Последнюю неделю мимо ходил с поднятым воротником – стыдно было, потому как даже знакомые стали пальцами показывать: 'Вон он, смотри, какой страшный, чуть что не по нем – так одним ударом вынесет через три двери на улицу.' Тьфу.

– Ух ты... – Кейко смотрела на Ивана большими глазами, в которых впервые появился искренний неподдельный восторг. – Банька-сан, да вы... вы круты! Нет, правда! Я, конечно, терпеть не могу насилия, но вы же прямо... прямо благородный самурай, черт побери! Мало кто в наши дни вот так бесстрашно бросится защищать сестру. Разве что полицию вызовет. Плюньте вы на ваших дураков-соседей!

Девушка воинственно потрясла кулачками.

Покосившись на нее, он вздохнул, очевидно, убедившись, что его рассказ возымел эффект, обратный тому, что он хотел в него вложить. Потом махнул рукой.

– Да ерунда. Если бы в тебе было бы 98 килограмм, ты бы тоже швыряла всех приставучих ухажеров, не напрягаясь. Лучше скажи, что это там такое делает Акеми-сан? Я-то думал испечь просто, а она что-то такое необыкновенное сочиняет...

– Вот, взгляните, – неслышно подошедшая к беседовавшим Амико продемонстрировала Ивану аккуратно порезанный на дольки батат, нанизанный на хворостину. – На открытом огне я могу довести его до состояния, когда он будет напоминать нечто среднее между печеным картофелем и жареным. Достаточно приятно на вкус, насколько мне известно. Это, конечно, мелочь, но, как мне кажется, приятней, чем обыкновенный печеный батат.

На этот раз, чтобы утереться, Ивану пришлось отвернуться, но даже со спины было слышно, как смачное хлюпанье сопроводило длительное, трубное бурчание. Судя по всему, пищеварительный аппарат в целом и слюнные железы в частности у матроса спецназначения функционировали безупречно.

– Вот блин, что-то я оголодал. Комично... не находите?.. – слегка покраснев, он принялся разгребать костерок, чтобы организовать подходящие угольки. – Ну давай, скорей же!..

– Не торопитесь. Иван-сан, – когда угольки были организованы, Амико склонилась над ними, пристраивая хворостину. – Держите вот так и поворачивайте каждые тридцать секунд. Я пока что сделаю вторую порцию – думаю, мы все проголодались, да и... у нас ведь еще один едок. Надеюсь, вы не против, если мы его покормим?

– Да это ж его батат, вообще-то. Конечно, пацану тоже нажарим, а то уж совсем по-свински было бы. М-м-м, пахнет-то как!..

– Главное, не торопитесь, – и Амико ушла нарезать очередную порцию.

– Хм, – неопределенно фыркнула Кейко, вдыхая аромат вместе с русским. – Всегда я завидовала кулинарному кун-фу Ами-тян. Сама я готовить умею, но она гораздо лучше. До сих пор помню, как она бенто готовила своему... э, в общем, бенто готовила.

– Кулинарное кун-фу – это хорошо сказано, – согласился Иван, жадно втягивая воздух. – Я б не отказался, чтобы и мне готовили бенто. Только у нас, во-первых, не принято, а во-вторых – мне некому. Матери некогда, а имота лентяйка, я ей даже сам готовил иногда, потому как раньше вставал. Но все, кончилась у нее малина, как я в армию ушел. Пусть теперь сама напрягается... бва-ха-ха! – злорадно хохотнув, он покосился на Амико, которая с серьезным выражением лица строгала батат, и, понизив голос, поинтересовался: – Вот даже завидую тому, кому готовит Акеми-сан, здорово ему подфартило. Только что же она тогда так убивалась? Ну, ночью-то?..

– Да нет у нее никого, – мгновенно занервничала Кейко, поняв, что невольно затянула собеседника на тонкий лед. – Ну, в общем... Эм... Ладно, она про меня рассказала, и я расскажу. Банька-сан, вы ведь видите, что Ами-тян очень красивая? Она очень популярна у нас в школе, но ни с кем не встречается. У нее... ну, вроде как сердце разбито, вот.

Иван сочувственно кивнул.

– Точно говорят: не родись красивой, а родись счастливой. Парней ваших я понимаю – к эдакой принцессе эльфов запросто не подойдешь, наверное, как посмотрит ледяным взглядом... Тем более, говоришь, сердце... А что значит, разбито?..

– Да так и разбито. Она добрая, вы не подумайте, ледяным взглядом не смотрит. Она просто вообще не смотрит. Тут вот какое дело – ей по наследству не передалась чванливость семейная. Мы рассказывали уже, какие у нее родители, да дедушки с бабушками туда же... В общем, Ами-тян вроде как из благородного общества, из приличной публики. Когда учились мы на первом году старшей школы, ее перевели в мой класс. И был тогда один мальчик... кхм, ну, вы понимаете. В общем, он ей нравился, она ему тоже. Только он был не из благородных. Мать у него хостессой в баре работала, а отца давным-давно след простыл. Бедный был, даже учиться после школы продолжать не собирался, работать идти хотел. Нормальный был парень, не дурак, не пьяница, даже не курил. Они познакомились-то на стадионе, когда Ами-тян бегала. Ну, Ами-тян вроде как все равно было, какой он, да только не в ней дело. Ее дед, тот самый, который старый самурай, с вашими воевал во Вторую Мировую, как-то узнал, что у нее ухажер есть. Ну и чуть у старика крышу не снесло – сущий разгром ее родителям устроил. Мол, как это так, какой-то оборванец – и к благородной девице подходы делать осмеливается. Запретить велел и не пущать. Только они все равно украдкой на свидания бегали. Без грязи, даже поцеловаться вроде не успели. У нас, у японцев, иногда с этим строго. Они разве что за руки держались. Но дед не успокоился. Поймал однажды этого паренька и давай ругаться. Да так разошелся, что тростью его стукнул. Ну, парень машинально и ткнул старика кулаком. А тот возьми и упади. В общем, старик попал в больницу, а у Ами-тян с ухажером были какие-то непростые разговоры, и... в общем, он перевелся из школы, а у нее до сих пор что-то осталось. Она по нему и сохнет до сих пор. Когда старик через год от инфаркта умер, Ами-тян даже искать пробовала. Да не нашла.

– М-да, грустная история. Старичков толкать нехорошо... я этого тоже не одобряю. Хотя, видно, тот еще гриб был. Да, и грустно, что она его не нашла, может быть, не мучилась бы так теперь. А то на нее же смотреть страшно было. Я ей даже пистолет дал с пустой обоймой на всякий случай – вдруг решит это... по-вашему, по-самурайски... Ты бы поддержала ее Кейко-тян. Я же вижу, вы близкие подружки, да и ты не такая уж вредная, если поискать под колючками. Хотя не мне, конечно, вам указывать...

– Ничего я не вредная! – возмутилась Кейко. – Я просто откровенная. А Ами-тян я и так поддерживаю, как уж могу. Мы и сдружились-то потому, что обе не очень такие... как бы это сказать... ну, у нас нет такого, чтоб куча друзей, а положиться не на кого. Мы дружим редко, но крепко. Ами-тян хорошая, добрая, ласковая, спокойная. Я с ней и не 'вредная', потому что она хорошая. Вот не пытались бы меня кровожадно подкалывать, я бы и с вами добрая была, Банька-сан! Кстати...

Кейко заговорщическим жестом поправила очки.

– Я-то ладно, а вот ваша поддержка ей точно помогает. Павда-правда! Вы когда говорите, она вам верит. Не знаю, наверное, это из-за того, что вы сейчас наша единственная надежда на спасение, но ей важно, что вы говорите.

– Не знаю уж, с чего ты взяла, что кровожадный гайдзинский подкольщик и головорез может быть хоть каким-то авторитетом для эдакой Ямато Надэсико... но я, конечно, не хочу, чтобы она над собой что-то нехорошее сотворила. Постараюсь уж такого не допустить. И ты не переживай – раз уж нас судьба свела, я вас в обиду не дам. Ладно, вы пока жарьте, а я сбегаю за дровишками, – он выпрямился, чуть не упершись головой в свод пещеры и, легонько похлопав Кейко по плечу твердой, как доска, ладонью, вышел наружу.

Амико вернулась со второй порцией на еще одной хворостине и присоединилась к подруге. Вскоре под сводами затрепетал аромат готовой еды. Акеми постаралась, и шашлык из батата дошел на костре до нужной кондиции, с чуть затвердевшей корочкой и пропеченным нутром.

Кейко держала две готовые порции над огнем, чтобы не остыли, а Амико взялась за очередную хворостину и вдруг посмотрела на маленького бирманца.

– Ты хочешь есть? – спросила она и для гарантии указала на державшую еду Кейко.

Тот осторожно кивнул – видимо, девушки, да еще и с азиатскими чертами лица, его не так пугали.

– Вот и отлично.

Амико вернулась к подруге и взяла у нее первую из готовых порций шашлыка. Подойдя к мальчику, она сунула теплую хворостину в связанные тряпкой руки ребенка.

– Надеюсь, ты сможешь так есть. Приятного аппетита.

Тот принял палочку, принюхался – видимо, блюдо было новым и для него – и принялся осторожно обкусывать. Бесшумно появившийся Иван чуть не заставил его подавиться.

Вывалив очередную охапку сушняка, русский устроился на камне поближе к костерку и жадно принюхался. На его лице было написано ожидание.

– Банька-сан! – тут же подскочила Кейко. – Нате!

В руке ее качнулась источавшая ароматы хворостина со свежеприготовленной порцией. Амико тем временем готовила батат уже для самих девушек.

Гулко сглотнув слюну, Иван, тем не менее, поднял палец.

– Не знаю, как у вас в Японии, а у нас сперва идут дети, обычные и грудные, потом женщины, потом мужики. Давайте вы сперва поешьте, а я после вас... а то все сожру, и оглянуться не успеете.

– Нет, Иван-сан, – обернулась к нему Амико. – Простите мне эту вольность, но на этот раз командую я. Ешьте, восстанавливайте силы. Мы о себе тоже не забудем. Ведь еда в моих руках. Ешьте.

Кейко, не ожидая возражений, вложила в ручищу русского хворостину.

– И нечего тут рыцарствовать. Мы и так знаем, что вы хороший. Только еще большой и страшный кровожадный русский, – Маэми показала Ивану язык.

Иван подумал секунду, потом развел руками.

– Ну, если так строго... остается только подчиниться. Сейчас я покажу вам настоящую русскую кровожадность. Гам!..

Щелчок крепких зубов, и целая палочка исчезла – остался только сиротливо торчащий обкушенный хвостик. Быстро прожевав, русский выплюнул деревяшку и точно так же расправился со следующей порцией.

Амико не отставала и стругала батат с завидным умением и упорством. Отложив одну порцию для Кейко и одну для себя, девушка пересылала через подругу все новые и новые порции шашлыка утробно урчащему Ивану. Маэми флегматично обглодала свою хворостинку и стащила пару кусочков на закуску.

– Еще, Иван-сан? – спросила Амико, разминая уставшую от ножа руку.

– А можно?.. – облизнулся тот. – Неохота тебя напрягать, но... ух, что-то я оголодал!..

– Ешьте, конечно, – девушка тут же взялась за нож, вернувшись к работе. Вскоре еще одна партия еды была готова к отправке в бездонное чрево великана.

– Что, Банька-сан, оценили, каково это, когда с голоду кормит кто-то другой? – сыто улеглась у костерка Кейко, позабывшая всякий стыд.

– О-о-о! Оценил! Мням! – проглотив следующую партию, Иван обратил пылающий искренним восхищением взгляд к кормилице. – ...Это ж надо, из простой картошки, вот такое!.. Акеми-сама, дозвольте поцеловать трудолюбивую ручку! ...Или погодите – у вас-то это харассментом каким не считается?

Амико залилась стыдливым румянцем и ничего не сказала, продолжая кромсать батат.

– Не-не-не!.. Я ничего такого не имел в виду! – торопливо помахал рукой русский, и вскочил. – Так, сейчас я тоже расстараюсь.

Быстро выскочив из пещеры, он вернулся минут через пять с огромной охапкой папоротника, свалил его по другую сторону костра и разровнял.

– Вот, давайте, отдыхайте. Я караулю первую смену.

– С-спасибо, – несколько нервно отозвалась Амико и подошла к ложу. Взяв небольшую охапку, она вернулась к сидевшему в своем уголке бирманцу и ловко подсунула ему под седалище. Только потом девушка опустилась на папоротники, улегшись рядом с проворной Кейко. – Не стесняйтесь разбудить нас, Иван-сан.

– Разбужу попозже, – кивнул Иван. – А вы засыпайте быстренько, набирайтесь сил. Топать-то придется еще долго.

Девушки почти сразу послушно засопели, ринувшись в объятия Морфея. Что ни говори, а нынешние нагрузки здорово их изматывали.

Девушки спали, мальчишка-бирманец, кажется, тоже дремал. Снаружи пещеры щебетали птицы, квакали лягушки, журчал ручей, бросая на стены солнечные отблески. Жужжание насекомых нагоняло сон.

Иван посидел с полчаса, временами роняя голову на грудь, вздрагивая и просыпаясь. Потом, чтобы побороть одолевающий сон, встал, прошелся по пещере, выбрался наружу, в ущелье. Проверил свои заграждения, поплескал в лицо холодной водой, и уселся на камень, жмурясь на солнце.

Время тянулось медленно-медленно. Наконец, часов через пять, Иван вернулся в пещеру и остановился над обнявшимися и прижавшимися друг к дугу спящими японками, меряя их задумчивым взглядом. Потом пробормотал себе под нос:

– Апофеоз моэ. Или юри? Блин, что-то я слабо в юрийных делах подкован. Надо было еще что-нибудь, кроме 'Юной революционерки Утены', посмотреть. Просветиться, подковаться, вникнуть в тему. Впрочем... юрийная неграмотность получать эстетическое удовольствие ничуть не мешает.

Похоже, Амико спала чутко, потому что еле слышное бормотание русского заставило девушку открыть глаза.

– Наша очередь, Иван-сан? – спросила она, тихонько зевнув, и осторожно отодвинулась от спавшей Кейко.

Тот, слегка покраснев, кивнул и прошептал:

– Подежурь пару часиков, а я тоже посплю... уа-ха-ха... в сон клонит... сил нет...

– Мнэ? – вскинулась сбоку от них Кейко. – Стоп, ы-ы-ы-эх, стоп!

Потянувшись, она поправила очки и заявила:

– Давайте-ка лучше я подежурю! Ами-тян заслужила отдых.

Не слушая возражений, она вскочила на ноги.

– Ну, вы уж сами разбирайтесь, кто за кем. Но лучше бы вам по очереди, чтоб отдохнуть. До темноты часов пять, полчаса на перекусить, оправиться, подготовиться к выступлению... уаха-ха!.. – зевнув во весь рот, Иван ничком бухнулся на нагретое место на подстилке.

– Лежать! – велела Кейко и отправилась на позицию, занятую в прошлом Иваном.

Амико неуверенно прилегла обратно на свое место. Отвернувшись от русского, она сложила руки на груди и задышала, стараясь не издавать ни звука. Соседство с большим мужчиной нервировало девушку, и сон не шел. Сжавшись в комочек, японка молча разглядывала камни.

Текли минуты, растягиваясь в часы. Амико слушала, как ровно и мощно, будто отлично настроенный механизм, дышит во сне Иван. Постепенно девушка и сама успокаивалась. От могучего тела русского веяло теплом гораздо сильнее, чем от тоненькой Маэми, и вскоре Акеми разморило. Расслабившись, она задремала.

Во сне не было ничего. Ничего из тех ужасов, что довелось пережить, ничего из опасностей, которым они подвергались ежечасно. Во сне она снова была дома, с семьей. В Токио светило солнце, по чистым улицам шагали чистые люди, ни один из которых не схватился бы за оружие. Амико была дома, готовилась идти в школу. Она лежала под одеялом в собственной постели, а вовсе не на ложе из папоротников. На тумбочке сработал будильник, только каким-то странным сипящим звуком. Она потянулась рукой, чтобы выключить звонок. Пальцы нащупали что-то теплое и живое. Ноздри. Губы. Лицо!

Удивленная Амико вдруг поняла, что ее глаза закрыты. Моргнув, девушка вдруг увидела перед собой громко сопящего носом Ивана, которому спросонья пыталась перекрыть воздух, дабы избавиться от звука.

Он сморщился, повел носом, инстинктивно пытаясь освободиться. Потом резко дернулся, и мгновенно открыл глаза. Амико нечасто приходилось смотреть людям в глаза с расстояния не более 20 сантиметров, нос к носу. А уж тем более смотреть в глаза с нечеловеческими, непривычно светлыми серо-голубыми радужками.

– Ты чего? – не меняя положения головы, чуть гнусаво поинтересовался Иван.

– Э... – она не нашлась, что сказать.

Внезапно девушка увидела собственное отражение в этих огромных необычных глазах. Худенькая, в изодранной одежде, сквозь которую проглядывало обнаженное тело, подавшаяся к мужчине и едва не вылезшая из своих обносок окончательно. Мужская кожа обожгла пальцы словно раскаленные угли.

Издав невнятный писк, Амико тут же отдернула руку и забилась на самый край папоротникового ложа, отвернувшись от русского, она схватилась за одежду, запахнув рваные прорехи, и забормотала:

– Из-звините, Иван-сан, я слу-случайно...

Она услышала, как русский повозился, глянул на часы и вздохнул.

– Это ладно. Я уж, было, испугался, что и тебя облапал во сне. Прости... наверное, лучше мне уйти, снаружи доспать...

– Н-не надо! – девушка замотала головой, не оборачиваясь. – Эт-то я виновата! Я б-больше не буду!

Амико было плохо. Странное томление вдруг охватило ее, сдавив грудь и не давая дышать. Рука, коснувшаяся лица русского, до сих пор горела невидимым огнем. Акеми ощущала себя полностью голой, но вместо холода донимал жар. И рочему-то совсем не хотелось, чтобы тот, перед кем она потеряла лицо, уходил.

– Н-не уходите... Иван-сан.

– Ну... как хочешь. Кстати... ты что-то дрожишь вся. Не простудилась, случайно? Мы же полночи по холодной воде брели, и я, дурак, не подумал, что сам в ботинках, а вы... Давай-ка проверим.

Зашуршала подстилка – кажется, он приподнялся на локте, повернувшись ней. Теперь уже Амико почувствовала на лбу прикосновение широкой ладони.

Лоб горел вполне убедительно. Касание лишь усугубило непонятное волнение. Дышать стало тяжело, Амико стиснула на груди порванную рубаху. Ладонь русского была такой большой и прохладной... Совершенно не хотелось, чтобы он ее убирал. Не понимая, что делает, Амико подняла руки и взялась за широкое запястье Ивана. Оно тоже было большим, но теплым, кончики пальцев ощущали пульсацию крови, гоняемой могучим сердцем. Она потащила сильную, но не сопротивляющуюся руку вниз, по щеке. Шероховатое прикосновение успокаивало жар.

Неизвестно, что подумал в этот момент Иван, но в его голосе прозвучала искренняя забота:

– И впрямь температура... вот ведь угораздило, – не убирая руки, он повернулся и позвал погромче – Эй, Кейко-тян! Подойди на секунду, если не спишь там!

– Что такое?

Амико все терлась щекой о прохладную жесткую ладонь, будто та была мягчайшей из подушек. Все мысли улетучились из головы, она не помнила даже, где находится. В мире не было ничего, кроме ее щеки и руки русского. Позабыв о приличиях, она обмякла и медленно безвольно легла аккурат Ивану на колени.

– О... – он вытаращил глаза, и обалдело поглядел на Кейко, будто прося помощи. Потом очнулся и замахал в воздухе ладонью, – Нет, я ее не трогал, богом клянусь! Она сама...

Маэми и сама стояла перед ними, открыв рот и не веря собственным глазам. Амико свернулась калачиком, прижимаясь к чему-то большому и доброму, согреваемая внутренним жаром, расплавившим сознание. На лбу девушки выступил обильный пот. Тонкие пальчики вцепились в брюки Ивана, будто боясь, что импровизированный матрац исчезнет.

– Так, спокойно... – Иван, однако, быстро оправился от удивления. – У нее температура, и приличная – простудилась, наверное. Ты сама как себя чувствуешь?

– Я? – моргнула Кейко. – Да нормально. Почему же с Ами-тян такое творится?

Подруга тоже опустилась на колени и принялась ощупывать тихо мычавшую на руках русского Акеми.

– Ужас! Черт, наверное, все из-за того, что она ходит почти голая в своем рванье! Эти... гады ведь вон что сделали с одеждой! Да еще и кровь у нее шла после... ну, тогда, а оправиться не успели, сразу беготня. Черт, что же делать? Ее нужно во что-то укутать и переложить ближе к огню.

– Ага, правильно. Передвинь подстилку. – Иван легко поднял свернувшуюся в клубок девушку, пока Кейко перетащила папоротниковое ложе. Уложив Акеми, русский снял камуфляжную куртку и бережно накрыл ее – по размеру та оказалась почти как одеяло.

– И у меня же есть аптечка, там было что-то от простуды! – Иван вытащил из кармана РД маленькую пластиковую коробку, открыл, и принялся шуршать бумажными упаковками. – Вот, ядреная вещь. Я на зимнем выходе пользовал, помогало.

Разорвав спартанскую, безо всяких красочных картинок упаковку, он вытряхнул пару таблеток. – На, скорми ей... и вот фляжка запить.

Приняв у русского лекарства, Кейко сноровисто вложила таблетки в рот подруги и сунула между пересохших губ горлышко фляги. Давясь, Амико проглотила свое спасение и затихла.

– Банька-сан, она придет в себя в ближайшее время? Нам ведь... идти надо. А как она пойдет в таком состоянии? Я без нее тоже никуда не пойду. Ох... Что у вас случилось? У вас самого температуры нет? Лицо какое-то розовое.

– Да ну, где там что розовое? Это тебе кажется, – Иван быстро потер щеки, и продолжил уже деловым тоном. – Думаю, все будет нормально. Не надо недооценивать суровую боевую фармакологию – это вам не средства из аптеки. Надо ей еще часика три поспать, а потом двинем дальше. Селиться тут нельзя, слишком близко к деревне.

– Ладно, – согласно кивнула Кейко. – Тогда вы досыпайте, а я пойду дальше в дозор. Я себя нормально чувствую. Следите тут за Ами-тян, поближе к ней держитесь. Кутайте, если будет ворочаться.

И девушка покинула лежавшую у костра подругу и русского.

– Эй, погоди!.. – бессильно протянутая вслед Кейко рука повисла в воздухе. – Вот и пойми этих ОЯШек. Сперва – пальцем не тронь, не смотри, близко не подходи. А потом – на тебе. Эхе-хе. И что же мне с тобой теперь делать? – риторически вопросил Иван, опуская глаза на Амико.

Девушка, похоже, перенесла температурный кризис – а может, и лекарство уже начало действовать – и теперь вместо жара ее бил озноб. Свернувшись в клубок и обняв колени руками, она отчетливо постукивала зубками, дрожа под довольно-таки тонкой курткой.

– Укутать-то больше и нечем. Не в Заполярье, чай, шли. Ладно, придется дедовскими, чу-у-уть-чуть хентайными методами. То есть, попросту говоря, согревать Ямато Надэсико горячим матросским телом. Совместим приятное с полезным. Поспать еще часика три... нет, два, а то Кейко-тян устанет караулить. Ну ладно, одзямасимас, как у вас говорят. И не нужно, не нужно меня подозревать в коварных намерениях – я иду на это исключительно от чистого сердца, мало того, с риском погибнуть во цвете лет от спермотоксикоза.

Успокоив таким образом свою совесть, матрос спецназначения улегся на бок позади Амико, обхватил ее левой рукой и осторожно прижал ее спину к своей широкой груди, укрывшись курткой вместе с ней.

Несчастная японка явно обрадовалась обогреву. Ее дрожащее тело расслабилось, машинально прижимаясь к источнику тепла. Иван ощутил, как его окутывает атмосфера близости женского тела: запах ее волос, ее кожи, едва различимый аромат полыни, взявшийся неизвестно откуда. После утомительного перехода Амико ухитрилась не пропахнуть потом и грязью, ценя возможность умыться и почиститься даже в тонком ручейке. Худенький мягкий бок нагревался под прижимавшей девушку рукой. Он чувствовал, как движется в дыхании ее грудь.

Шли минуты, и размякшая Акеми заворочалась. Едва не сбросив удержанную Иваном куртку, она шевелилась в его невольных объятиях, что-то неразборчиво шепча во сне. Неожиданно дернувшаяся девичья ножка задела бедро русского, и тут Амико юрко развернулась, прижимаясь к теплой подушке своей... передней частью.

Иван гулко сглотнул, стараясь расслабить вдруг судорожно напрягшиеся мышцы.

– ...Так, 'поспать'... это я маху дал. Тут, оказывается, не на жизнь, а насмерть... придется биться с трехголовой гидрой похоти. ... И какая же сволочь врала, что у японок нет грудей?! Ну, не D, конечно, но уж В... а то даже и С... смирно, матрос!!! Где твоя стойкость?! Где самоотверженность? Неужто только и можешь, что полагаться на крепость юдашкинской молнии на ширинке?!

Тем временем беспощадный враг в лице спящей девушки наступал. Вовсю прижимаясь к широкой груди Ивана, Амико обняла источник тепла руками, положив ладошки прямиком на напрягшиеся бицепсы оцепеневшего мужчины. Далее русского настиг коварный удар с южного фланга: коленка Акеми скользнула вперед, уткнулась в мускулистое бедро, а в следующий миг японка забросила тонкую обнаженную ножку на ногу Ивана, окончательно прильнув к теплому и удобному нечто. Теперь единственным, что отделяло его от юной девичьей плоти, стала несчастная юдашкинская форма и жалкие обрывки ее наряда, скорее едва прикрывавшие срам, чем закрывавшие тело всерьез.

Запах густых черных волос щекотал обоняние, шеей Иван чувствовал теплое легкое дыхание спавшей. По заросшей щетиной щеке матроса спецназначения скатилась скупая мужская слеза.

– ...Да, я тоже тебя люблю, Амико. Выйдешь за меня замуж? Нарожаем интернациональных детишек, укрепим международную дружбу, и будем жить долго и счастливо... – горько пробормотал он. – Вот что бы я сказал, если бы ты вытворяла все эти безобразия в твердом уме и здравой памяти. А так... Родина, дай мне сил!!! Несгибаемый русский дух, заветы предков, которые стальной своей волей наверняка могли дистанционно колоть орехи!.. О, русская земля! Березки и милые лесные озерки!.. Замерзшие, безусловно замерзшие озерки, покрытые метровым слоем снега, заметаемые метелями, звенящие прозрачным льдом... Снега, снега, снега... айсберги, тундры, Хибины... сосульки в конце концов... Да, в конце концов, именно сосульки... Длинные, толстые, необхватные сосульки...

Бормотание, похоже, достигло ушей Амико, ибо девушка вдруг задвигалась, задевая Ивана самым неприличным образом в самых неприличных местах. На чистом девичьем лбу появилась едва заметная морщинка, и Акеми вдруг резко развернулась на спину, стягивая с себя и русского куртку и откидываясь на ложе. У Ивана отлегло от сердца (и не только от него), но взгляд тут же упал на распростертую рядом японку, рубаха которой окончательно расползлась и демонстрировала все, что только можно демонстрировать. Не помогала в данном случае и смявшаяся на всю длину бедер юбка. И уж совсем нехорошо дело обстояло с отсутствием нижнего белья.

Амико тяжело и глубоко задышала, издав еле слышный стон. Болезненная морщина на ее лбу обозначилась сильнее. По щеке, без всяких шуток, скатилась настоящая слеза. Девушка беззвучно плакала во сне.

– Японская ваша мама... – выдавил Иван, со стоическим выражением лица снова укрывая Акеми курткой, и снова аккуратно прижимая к себе. – Вот оно, наказание за грехи, за триста тайтлов хентая!.. Глазами смотри, а руками не замай. Прямо, вашу мать, танталовы муки... Может, плюнуть на международную дружбу, да и?.. А-а-а-а-аццкий соблазн... губят, губят нас Евины дочки.

Его левая ладонь медленно поползла снизу, от талии укрытой курткой девушки, скользя в миллиметрах над камуфляжно-цифровой тканью, задержалась над волнующим возвышением... потом двинулась выше. Загрубелые, мозолистые пальцы с набитыми костяшками осторожно-осторожно коснулись нежной полупрозрачной щеки, перехватив и стерев катящуюся прозрачную слезу.

– Плачет, бедняжка. Снится, наверное, всякая гадость. ...Вот ведь, выпало девчонкам, натерпелись. Что бы вертолетам успеть на десять минут раньше... хотя что там говорить, другие-то пассажиры и жизни лишились. Блядский мир.

Амико почувствовала заботу, складка на лбу немного разгладилась. Девушка что-то неразборчиво шептала по-японски, прижимаясь к Ивану словно взятый из-под дождя котенок. Она снова заворочалась, вынуждая Ивана ослабить хватку, и теперь застенчиво лежала впереди, вновь волнуя мужчину прикосновением груди, но на этот предусмотрительно укрытые курткой формы не имели столь разрушительного эффекта.

– Гоменнасай, – произнесли вдруг отчетливо девичьи губы. – Ватаси...

Речь спящей девушки вновь сбилась на неразборчивое бормотание. Так и не уснувший до сих пор Иван различал отдельные слова:

– Я... не... мне... русский... не может... хороший... но....

– Ну вот, еще бреда нам не хватало, – пробурчал Иван, снова щупая лоб Амико. Температура явно спала. – Не иначе, как я там за ней гоняюсь с окровавленным ножом в зубах. Как очнется, наверняка или по морде настучит, или презрением обольет. Эх... в целом, есть за что – грязные мысли в ассортименте.

Маневры русского вызвали самые неожиданные последствия. Ощупываемая в области лба Амико вдруг протянула руки и обняла своего заботливого няня за шею. Да так и замерла, с новой силой прижавшись к мужчине. Теперь уж и вовсе никаких расстояний не осталось между устойчивым матросом и красивым личиком японки, продолжавшей невнятно говорить во сне с закрытыми глазами.

– Ски... – успел различить несчастный Иван перед тем, как свершилась самая вероломная атака на матросскую честь. В следующий миг русский ощутил, как его целуют нежные девичьи губы.

Не помогла никакая стойкость – он почувствовал, как краска заливает лицо, начинают гореть щеки и уши. Рука, лежащая на плече Акеми, крупно задрожала, отражая борьбу противоречивых устремлений. Прижать к себе?.. Отстранить?.. Мягкие, теплые губы, нежное дыхание, сводящий с ума аромат...

Усилие, которое ему потребовалось для того, чтобы справиться с неистовым желанием схватить, стиснуть до хруста, прижать к себе это нежное тело, впиться в эти бархатные губы, превосходило всякое воображение.