Текст книги "Несчастный рейс 1313 - Том первый"

Автор книги: Тимофей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Щеки Ивана тоже слегка порозовели.

– Кхм... – он смущенно кашлянул. – В свою защиту я могу сказать только одно – я спал. Честно.

– Русские настолько звери, что насилуют женщин даже сквозь сон, – просипела Кейко, состояние которой мало отличалось от помешательства. Багряно-красная, она судорожно отряхивалась, разглаживая одежду. – ...Это все надо будет сжечь, обязательно сжечь!

– Еще раз простите, – не унималась сгоравшая от стыда Амико. – Я всем помешала.

– Черт, так ведь и жениться придется!.. – простонал Иван, схватившись за голову. – Вот они, полгода воздержания!..

– ...Же-же-же-жениться?! – В Кейко словно накачали воздуха. – Помогите! Русский хочет забрать меня в гарем!

Амико готова была разреветься от неловкости.

– Гарем?.. – это знакомое слово, казалось, дало Ивану возможность прийти в себя. Прикрыв глаза и глубоко вздохнув, он поднял руку, прекращая панику и гам. Потом заговорил своим обычным, твердым и решительным тоном. – Спокойно. Я не мог ее трахнуть. Во-первых, не позволяет честь краснофлотца, во-вторых, смотрите, даже штаны не расстегнуты.

– Русские настолько свирепы, что насилуют женщин прямо через штаны!!! – гнула свою истеричную линию Кейко, стуча зубами. – Мне надо было догадаться, что добром дело не кончится!.. Теперь он будет набрасываться на нас и заставлять позировать в формах горничных и купальниках! А потом выпустит щупальца, и...

– Кейко, приди в себя! – положив автомат, Амико схватила подругу за плечи и крепко тряхнула. – Ты бредишь!

– Ой, – замотала головой девушка. – Ох... В самом деле, чего это я?

Она посмотрела на русского из-за плеча подруги и, покраснев еще сильнее, юркнула обратно.

– Не подпускай ко мне этого маньяка!

– Иван-сан вовсе не пытался тебя изнасиловать, – увещевала Амико. – Просто во сне вы прислонились друг к другу. Я видела, это вышло случайно.

– То есть, он коварно подкрадывался ко мне, стоило сомкнуть глаза! Я так и знала!

Иван, получив, наконец, объективное подтверждение своей невиновности, незаметно перевел дух. На лице отразилось облегчение – видимо, сам он не был настолько уверен в своей моральной стойкости.

– Прислонились... – он помотал головой и добавил: – Вот ехидновская дочь, чуть до инфаркта не довела.

– Оно и видно, по вашей-то довольной круглой роже, как вы исстрадались! – Кейко чуть не разревелась. – Я уже с девичьей честью проститься успела!

– Простилась она, видали!.. – прищурился русский и в его тоне прозвучали мстительные нотки. – Но ты не переживай, еще не одну ночку проведешь в моих жарких объятиях.

– Убейте сразу, – могильным голосом произнесла Маэми. – Я лучше на... на пальме ночевать буду!

– Прежде чем ночевать, надо ножками поработать, – решительно заявил русский. Видимо, ему надоело нытье. – До Лаоса километров двести, не меньше, и все они наши. Через пять минут выдвигаемся.

– Уже?! – чуть не грохнулась в обморок Кейко. Амико же лишь кивнула и протянула русскому подобранный автомат.

– Уже, – Иван кивнул, принимая оружие, и, критически осмотрев спутниц, вдруг сказал: – Ну-ка, покажите ноги.

– Я так и знала, проклятый эротоман... – завела свою волынку Кейко, но Акеми все поняла и прервала подругу.

Смущенные девицы встали перед ним, демонстрируя находившиеся в довольно плачевном состоянии легкие туфли без каблуков, позволившие не переломать ноги при ночном переходе, но обещавшие жутко натереть ноги в дальнейшем.

Опустившись на колени и внимательно осмотрев длинные, стройные, и, надо признать, крайне привлекательные ножки тридцать второго размера, Иван запустил руку в ранец и вытащил оттуда две свернутые тряпицы.

– Девушки, познакомьтесь, это портянки. Портянки, познакомьтесь, это обычные японские школьницы. До сих пор вам не довелось быть вместе... но сейчас мы это исправим. Ну-ка, присядьте.

Иван ловко располосовал ножом каждую из изрядных тряпиц напополам, недрогнувшей рукой поставил себе на колени ножку Амико, стянул туфлю и принялся умело мотать толстую и грубоватую ткань. Ступни он обернул всего разок, чтобы налезли туфли, зато выше изобразил нечто вроде гетр. Композицию завершили несколько перекрещивающихся витков тонкой капроновой стропы, появившийся откуда-то из кармана. Обмотка получилась невысокой – едва выше щиколотки, но соразмерной, и как ни странно, выглядела вполне эстетичной, с легким налетом античности.

– Спасибо старшине. Носки носками, говорит, а портянки в сидор ложи. Так, теперь ты, вредная Кейко-тян.

– Ну вот, дальше он наденет на нас паранджу и будет забивать камнями, если снимем... Э, или это не русские так делают? – сердито ворчала Кейко. – И ничего я не вредная, я социально чувствительная!

– На тебя паранджу было бы очень правильно надеть, – пробурчал Иван, аккуратно наматывая портянку ей на ногу. – Или кляп вставить. Или нашлепать. Или... ладно, помолчу.

– Убегу от вас в джунгли, хентай-сан, – пообещала девушка. – Мучайтесь потом совестью, разыскивая мой обглоданный труп. Если у вас она есть.

Хентай-сан лишь вздохнул, завязал последний узелок, посмотрел, как девушки с трудом натягивают туфли, и забросил за спину свой ранец.

– Ладно, двинулись. Я впереди в двадцати метрах, в качестве головной походной заставы. Старайтесь не отстать, но и на пятки не наступайте. Мало ли что. Я слышал, тут некоторые затейники любят минировать тропки к своим любимым опиумным делянкам. В голос не болтать, переговариваться шепотом. Не шуметь, веток не качать, спотыкаться и падать физиономией в грязь молча и с достоинством. Все ясно?

– Дышать можно? – буркнула Кейко. Амико же лишь кивнула и добавила:

– Мы постараемся не быть слишком большой обузой.

– Своя ноша не тянет, – не слишком понятно отозвался Иван и, не теряя больше времени, нырнул в заросли.

Солнце стояло еще высоко, поэтому поначалу идти было намного проще, чем вчера, в потемках. Покрывающие склоны молодых гор джунгли оказались суше, чем обычный тропический лес, но и здесь в глаза бросалось невероятное разнообразие и изобилие растительной жизни.

Девушки замотанными ногами ступали по, казалось, живой и шевелящейся земле, семенили за русским, прокладывавшим путь. Амико, следовавшая указаниям Ивана, все же находила время и желание оглядываться по сторонам. Кейко же угрюмо смотрела себе под ноги и чуть слышно пыхтела.

Вокруг возвышались громадные деревья с узловатыми, массивными основаниями, покрытыми мхом и лишайниками. Под ними росли травянистые сорняки-переростки, продираться сквозь которые было не очень трудно, особенно по сравнению с теми переплетениями лиан, которые пришлось преодолевать там, где деревья чуть расступались возле каменных стенок и ущелий.

Девушки почти сразу начали отставать, потому что одного длинного шага Иван запросто хватало там, где им приходилось делать два или три. Пару раз он останавливался, дожидаясь их, но тут же снова отдалялся, стоило ему продолжить движение.

Дошло до того, что в особо густых зарослях чего-то древовидно-папоротникового девушки вообще потеряли его след. Что было хуже всего, русский двигался на удивление тихо, а шум недалекой речки скрадывал звуки, так что они не смогли определить направление, в котором он скрылся, и на слух.

– Эй, куда он делся? – испуганно дернула подругу Кейко, позабыв о своей кровной вражде с русским.

– Не знаю, – Амико старательно вертела головой. – Упустила...

Она помедлила, а затем решительно зашагала в наобум выбранную сторону. Кейко, прихрамывая и шурша, последовала за подругой.

Солнце, тем временем, спикировало за соседний хребет, и наступили стремительные тропические сумерки. Увы, они не длились долго – пять минут, и под деревьями сгустилась непроглядная ночная темень. Над головой, в кронах деревьев, что-то шуршало, попискивало, орало противными голосами.

Кейко сразу же принялась мелко дрожать.

– Ами-тян, что же делать-то теперь?

– Не знаю, – напряженно ответила Акеми. – Будем продолжать идти.

– Да зачем?! Куда мы пойдем?

– А ты предлагаешь остаться на месте?

– А какая разница? Все равно забредем куда-нибудь...

– Надо идти, – отрезала Амико и зашагала дальше. Недовольно пыхтя, Кейко пошла следом.

– У меня по этому ковру джунглевому все ноги болят идти! Как будто из дырок и бугров все сделано!

– Но идти надо.

– Надо... – Маэми сердито зафырчала.

Глаза постепенно привыкли, и темнота перестала быть такой непроглядной. Но это не значило, что идти стало легче – густые кусты скрывали почти все поле зрения, а противно фосфоресцирующие пятна плесени на стволах громадных деревьев создавали какое-то нереально-кладбищенское впечатление. Неподалеку кто-то сильно зашуршал, и плавно кружащиеся светлячки порскнули в стороны.

– Ами-тян, – едва попадая зубом на зуб, прошептала Кейко. – Мне с-страшно. Давай остановимся.

– Какой в этом смысл? – спросила Акеми, упорно продолжая шагать вперед, хотя у нее самой по спине противно бежали мурашки.

– А какой смысл переть в темноту, где нас сожрет какая-нибудь дикая тварь, укусит змея, или вообще?! – взвилась Кейко.

– Пока что мы в порядке.

– В порядке?! Это, по-твоему, в порядке?!

– Не кричи. Снова шуршат.

Внезапно темноту ночных джунглей огласил бешеный визг, и на девушек из кустов рванулось что-то огромное, щетинистое, с горящими фосфоресцирующими глазами...

Увидев это непонятное нечто, Кейко завопила так, что визг страшного существа показался ласковым пищанием. Она бросилась в сторону, сшибая с ногу подругу и валясь на землю вместе с ней.

Кабан, топоча копытцами, промчался в двух шагах от них, и с хрустом улетел в заросли. Но треск не прекращался. По следам первого, похоже, мчалась целая стая.

Амико, стремительно вскакивая, подхватила подругу за шкирку и потащила в сторону. Однако следующий, если судить по смутному силуэту – громадный матерый кабан, завидев добычу, резко развернулся и ринулся на них. Увернуться было уже невозможно.

Амико лишь крепко сжала руку подруги, озираясь в безумной надежде.

Кабан с фырканьем накинулся на них и схватил за плечи.

– А-а-а-а! – завизжала Кейко и вдруг осеклась. – Э?!..

– Вот вы где! – с облегчением выдохнул 'кабан'. – А я-то вас искал! Свинью еще пуганул.

– А.. Э... У... – Кейко сидела ни жива, ни мертва. – Сви... Ис...

– Мелкий какой-то свин, тропический. Увидал его, и прямо так свининки захотелось... но он, свинья, бежать. Я за ним, а тут кусты, буераки, хрен прицелишься сразу. Вы-то что отстали? Надо было догонять. Пробежал метров сто – гляжу, вас нету. Пришлось возвращаться, а свин тут как тут. Еще немножко и подстрелил бы его – но, поскольку обратно уже бежали, забоялся в вас попасть. Без ПНВ не разберешься, кто это там по кустам шуршит – свин или ОЯШки.

– А... У... – Кейко так и не смогла произвести членораздельного слова. – У... А... а-а-а-а-а-а-а-а!

Она противно, на одной ноте, завыла.

Иван удивленно вытаращил светлые глаза – их было видно даже в темноте.

– Чего это она? Испугалась, что ли? Тьфу, теперь-то уж чего орать?.. О-о-ох уж, эти ОЯШки...

Недолго думая, он протянул длинную руку и дал ей щелчка в лоб, да так, что Кейко поперхнулась и умолкла. С превеликим удивлением она уставилась на русского. Ее глаза, прямо как в аниме, медленно и картинно наполнились крупными влажными слезами. Девичьи губы трогательно задергались, и вдруг Маэми громко пронзительно зарыдала.

– У-а-а-а-а-а-а!!!! – забилась она, поникнув плечами и цепляясь за Амико, с безмолвным ужасом наблюдавшую за подругой.

– Ничего не понимаю, – потерянно пробормотал русский, глядя на дело рук своих. – Чего истерит-то? Все живы, все здоровы, все нашлись. Амико, попробуй ее успокоить как-нибудь, а?

– Кейко-тян, Кейко-тян, – с ласковостью матери Акеми принялась гладить подругу по плечам и чуть ли не укачивать. – Успокойся, все хорошо.

– У-а-а-а-а-а-а!!!! – не унималась Кейко, орошая окрестности слезами. – Я хочу домо-о-о-о-ой!

– А уж как я–то хочу, – пробурчал Иван себе под нос, не пытаясь больше вмешиваться.

– Кейко-тян, угомонись, пожалуйста, – Амико встряхнула подругу за плечи чуть сильнее.

– Н-не х-хочу я угом-моняться! – прерывисто, подвывая, воскликнула Маэми.

– Ты только привлечешь к нам внимание опасной фауны.

– Ну и п-пусть! Пусть нас поскорее убьют!

– Не надо так говорить.

– Я не хочу быть здесь! Я хочу в Токио, в кафешку на углу, я хочу рогалик, я хочу минералки! – Кейко понесло. – Я боюсь! Я очень боюсь!

Пронзительный крик разбуженной мартышки акцентировал ее слова, так же как и легкое шипение встревоженного питона, который как раз вышел на ночную охоту и проползал за соседним кустом.

– У-у-у-у! – испугавшись тревожных звуков, Кейко сжалась в комочек. – Не могу я больше! Устала я!

– Потерпи, Кейко-тян, – Амико нависла над подругой. – Потерпи.

– Не могу я терпеть! – всхлипнула Маэми. – Я не такая, как ты! Я даже этих... джунглей не выношу! Я на этого русского-то смотреть боюсь!

– Кейко-тян! – голос Амико посуровел. – Не надо так.

– Боюсь, боюсь, боюсь, – как ребенок повторяла Кейко. – Мне плохо! Пло-хо!

Рука Акеми мелькнула в воздухе, и Кейко, прямо как вчера, удивленно запнулась, когда ее щека запылала от пощечины.

– Приди в себя, Кейко-тян! – почти сердито сказала Амико. – У тебя опять истерика.

И тут случилось неожиданное. Пощечина заимела эффект, обратный ожидаемому. Помедлив лишь секунду, Кейко вдруг размахнулась и пребольно ударила подругу в ответ. На щеке Акеми запылал багровый след.

– Не смей меня бить! – с сумасшедшим надрывом взвизгнула Маэми.

Внимательный взгляд заметил бы, как дернулась рука Ивана, словно для того, чтобы поймать Кейко за шиворот и встряхнуть. Но он удержался – видимо, вспомнив щелчок по лбу, так и не возымевший результата. Очевидно, очкастая мегане-ко не такая уж хрупкая, как хотела показаться, и одними физическими мерами тут проблемы не решить. Поэтому он просто ждал реакции ее подруги, чувствуя, что именно сейчас не вправе вмешиваться.

Акеми приложила руку к щеке.

– Не делай так, пожалуйста.

– Чего 'не делай'? – окрысилась Кейко. – Чего я с тобой не сделаю, чего не сделал тот бородатый?!

Мертвенная бледность мгновенно и стремительно залила щеки Амико. Русский заметил, как напряглась, замерла девушка. Кейко же продолжала в запале:

– Чего ты тут строишь из себя великую деву?! Чего твой папочка скажет, когда узнает, что его дочку трах...

Договорить она не успела. Молча, в одно мгновение, Амико бросилась на подругу и, не издав ни звука, сдавила руками ее шею. Кейко удивленно захрипела, поняв, что задыхается.

– Брейк! – девушек разнесло по сторонам, словно порывом ветра. Протянув руки между ними, русский без малейшего усилия отодвинул их в стороны так, что они уже не могли достать друг до друга.

Кейко судорожно схватилась за горло. Ее словно облили холодной водой. Истерика мгновенно стихла, и девушка широко раскрытыми глазами, полными ужаса, неверия в произошедшее, смотрела на подругу. Амико преобразилась настолько, что даже разнимавший их русский не мог не поразиться. От спокойной исполненной внутреннего благородства 'одзёсан', как назвал ее Иван, сейчас оставалось совсем немного. Взгляд исподлобья, направленный на подругу, походил на взгляд убийцы. Губы японки презрительно дергались. Но она ничего не сказала. Помедлив секунду, Акеми отвела взгляд от Кейко и успокоилась под рукой русского.

– Ну-ка, пойдем, – Иван крепко взял их за руки, повернулся и двинулся влево, туда, где наблюдался небольшой просвет в зарослях. Буквально через десяток шагов кусты расступились, и земля оборвалась невысоким обрывом, под которым прыгал и шумел по камням быстрый ручей.

Усевшись на камень и сняв ранец, русский принялся в нем копаться.

– Садитесь. На голодный желудок серьезные разговоры лучше не разговаривать. Вот, налетайте.

Каждой девушке в руки упало по пищевому брикету. судя по всему, последних, по крайней мере самому Ивану уже не досталось.

– Я не голодна, – сразу же положила пищу себе на колени Амико, хотя было видно, что она говорит неправду. Характерная голодная тоска во взгляде выдавала девушку с головой.

Кейео же молча, но давясь и всхлипывая, принялась есть.

– Ничего себе не голодна. Целую ночь ломились по буеракам. Давай, силы надо восстановить. Тем более, запас весь вышел. Дальше придется подножным кормом питаться, – невесело хмыкнул Иван. – И простите, что так бежал, загнал вас вконец. Но мы прошли всего километров восемь, слишком мало...

– Пройдем еще, – коротко отозвалась Акеми.

– Й... я... а... – попыталась что-то сказать Кейко, но, бросив короткий взгляд на Амико, молча принялась жевать.

– Хорошо бы, – уныло заметил Иван. – Но выше головы не прыгнешь. Я как-то не подумал сначала, что скорость надо брать в два раза меньше. Нас-то дрючили-дрючили, теперь бегаем, как лоси. А вот обычный народ... мда. А ведь двести километров. И вы еще друг дружку за горло брать...

– Больше не повторится, – все так же отрывисто сказала Амико. Кейко смолчала.

– Да уж, пожалуйста, – мрачно кивнул Иван. – Если мы сейчас перекусаемся и набьем друг дружке морды, останется только играть каждый за себя – а ничего хорошего из этого не выйдет. Звучит банально, но поодиночке мы пропадем.

На этот раз не отозвалась ни одна из девушек. Повисла совсем уж нехорошая пауза.

– М-м-м, я правда, и сам подумывал о том, чтобы продать вас в какой-нибудь бордель. Красотки же, да еще и сэйлор-фуку в комплекте. А на вырученные денежки купить слона, распахать деляночку в джунглях и насеять конопли. Или, нет, они тут опийный мак сажают? Ну, тоже неплохо. Солидный бизнес, милое дело, и не надо лямку тянуть, – Иван стрельнул взглядом на девушек: отреагировали или нет? Видимо, ему здорово не понравилась тенденция, и он решил перебить ее, хотя бы заставив их рассердиться на него самого.

Как ни странно, даже Кейко не шелохнулась, продолжая смотреть в землю и медленно, через силу, жевать. Амико же и вовсе, казалось, не слышала русского, сосредоточенно положив руки на колени.

Засельцев понял, что его первая попытка провалилась. Напряжение, возникшее между подругами, едва не начавшими рвать друг друга на части, разве что не трещало в воздухе электрическими разрядами. Кейко совершенно потеряла волю к нервическим взбрыкиваниям и зловредным тирадам, которых можно было ожидать. Испуг, прорвавший защитную дамбу психики, затопил девичье сознание, заставив стройные плечики под формой ссутулиться как у старухи. Но не только шок и стресс угнетали ее сейчас. Вырвавшиеся в момент истерики слова – жестокие слова, подлые, обращенные к самому близкому сейчас человеку, ничем не заслужившему предательства – делали больно сказавшей. Чтобы понять это, не нужен был диплом психолога.

Иной казалась сейчас Акеми. Добрая сдержанная девушка благородного воспитания сейчас больше походила на юную вдову на похоронах. Угрюмая прямая спина, прямые вытянутые руки на коленках и обращенный мимо Кейко и Ивана взгляд делала Акеми совсем другим человеком. И все-таки злобного, окрысившегося, не было в этом взгляде. Она походила не на напитавшуюся ядом склочную девчонку, а скорее на самурая, стоически не обращающего внимания на рану в присутствии своего сёгуна.

Иван снова тяжело вздохнул, и решительно заговорил.

– Слушайте, я знаю, что в ваших японских традициях ничего прямо не говорить, типа собеседник сам догадается, если не дурак. Вроде как лучше многозначительно помолчать. Как это у вас называется... тинмоку, что ли? Нет, невербальное общение и нежелание конфликтовать – это здорово, мне тоже не нравится стиль базарных торговок-скандалисток... а-а-а, блин, вы же не поймете. У вас продавцы исключительно вежливо и льстиво обращаются... черт, как же объяснить-то?..

Иван с расстроенным видом почесал в затылке. Затем устремил пристальный взгляд на Акеми.

– Не оратор я, но и смотреть на это тоже больно. Если по-простому, то я здорово уважаю людей, которые способны молча терпеть боль, не визжать и не биться головой об стену. Стойкость, сдержанность, сила – мы это очень ценим и у себя. Но до крайности не нужно доводить. Чтобы вам было понятно – замыкаясь от окружающих в своем горе, упиваясь собственной болью в гордом одиночестве, ты, получается, показываешь тем, кто оказался рядом – даже друзьям, даже близким – что они жалкие да ничтожные, не способны тебя понять, не хотят посочувствовать, как следует. Выходит, ты им веришь, презираешь даже. Справедливо ли это? Может быть, не нужно строить такие стены и дышать холодом? Сомневаюсь, что тебе самой от этого становится легче. Так зачем терзать себя и обижать других? Подумай – в тебе тоже кое-кто может нуждаться, кто-то может кончить очень плохо, если ты – вот именно ты – не поможешь. Понять руку и сказать: 'а пошло оно все, я схожу на этой остановке' – проще всего, я понимаю. Жить дальше потруднее, конечно.

Потом он перевел глаза на Кейко.

– С тобой проще. Если хочется повтыкать куда-то колючки, ну... можешь хоть в меня. Мне не больно, да и тебе нечего переживать. Дай бог, выберемся, и в тот же миг можешь про меня забыть. Но думай головой, когда говоришь с подругой, с которой вернешься домой.

– Ха.

Амико выдохнула это короткое слово монотонно и совсем не так, как говорила обычно. Неожиданный пламенный монолог матроса заставил ее посмотреть прямо на него. Выражение в девичьем взгляде было невозможно прочитать. Акеми секунду помолчала и спросила:

– Упиваясь, говорите... Матрос-сан, вам когда-нибудь разрывали девственную плеву?

Он выдержал ее взгляд, тоже помедлил, и развел руками.

– Мне довелось быть только с другой стороны. Прости.

– Значит, вы не знаете, каково это, когда тебя, твою девственность, безвозвратно уничтожают, не так ли? Вы, мужчины, думаете, что это так просто, правда? Я до того даже не целовалась ни с кем. И я надеюсь, у меня есть хоть немножко права свыкнуться с мыслью, что я порченная оттраханная дура, пока вы сопровождаете нас в пути? Это не будет слишком оскорбительно для вас и моей подруги? Не беспокойтесь, я постараюсь, чтобы тот факт, что вчера моя жизнь оказалась безвозвратно сломанной, не доставлял неудобств. Не переживайте, я нисколько не упиваюсь, мне просто очень не хочется вспоминать, как меня насиловали. Можете мне посочувствовать, если вам кажется, что я лишаю вас такого права, если это дает возможность заподозрить меня в презрении к вам, спасшему меня от дальнейших надругательств. Я очень благодарна, и мне жаль, если вам могло показаться, что я смотрю на вас свысока.

Юная японка говорила ровным голосом, без тени озлобленности или ядовитого сарказма. Она искренне верила в каждое слово, и оттого страшнее становилось слушать эту семнадцатилетнюю девушку, звучащую гораздо старше своих лет, походя обзывающую себя грязными вульгарными прозвищами. Она, конечно, обиделась. Возможно, ей было стыдно. Но догадаться об этом можно было только со слов, не по лицу, не по голосу.

Кейко беззвучно заплакала. В отличие от подруги, по ней все было понятно. Она искренне чувствовала себя дерьмом.

Иван помолчал, нахмурившись, потом проговорил негромко и печально:

– Если уж и есть смыл обвинять кого-то в том, что он мог сделать, и не сделал – то меня. Я смотрел в прицел, как вас тащили, но выполнил приказ 'не стрелять', чтобы не демаскировать себя и не нарушать внезапность. И то же самое я делал, когда других людей убивали... не удивлюсь, если тебе и их родным захочется меня проклясть. Я виноват перед вами... но и тогда, и сейчас считаю, что поступил правильно. На другой чаше весов было гораздо больше жизней... а невозможно исправить только смерть. Мне действительно этого не понять. Почему ты называешь себя 'порченной оттраханной дурой'? Как ни крути, своими глазами я вижу только красивую и умную девушку, которая совершенно не виновата в том, что попала в лапы мерзавцам.

– Я ни в чем вас не виню, – помотала головой Амико. – Однако вам... не понять. Вам не понять, что такое для женщины потерять невинность столь греховно. Я ведь не какая-нибудь... Я не так воспитана.

Девушка медленно провела рукой по лицу.

– Давайте оставим этот разговор. Кейко, прости. Я больше не буду.

Маэми вздрогнула и еще ниже опустила плечи.

– Это ты меня прости, Ами-тян, я... – и она снова заплакала. – Ой... хейтай-сан, у вас тряпочка есть?

Иван вытянул длинную руку так, что выстиранный рукав камуфляжной куртки, на котором, правда, еще были заметны следы подозрительных пятен, оказался прямо перед носом Маэми.

– Сморкайся, сколько хочешь.

Не заставляя себя упрашивать, та вцепилась в ткань и принялась громко сморкаться и охать. Затем, оттянув рукав подальше, вытерла глаза чистым участком.

Амико тем временем, старательно избегая смотреть на собеседников, оглядывалась.

– Мы пойдем дальше или остановимся здесь до утра?

– Надо идти, конечно, – русский встряхнулся и легко поднялся на ноги, словно и не пробирался полночи по бездорожью. – Похоже, это ущелье расширяется, может быть, не придется лезть на взлобки поперек, а получится обойти ровнее. Вперед – и держитесь ближе, а то потеряемся. Похоже, я маху дал с первоначальным построением.

– Мы постараемся, – сказала Амико и поднялась. Кейко пару раз шмыгнула носом и мышкой юркнула мимо русского. Обернувшись, она вдруг спросила:

– Хейтай-сан, а вам очень тяжело будет из-за нас все менять?

– Не понял, что менять? – поднял брови русский. – И опять ты со своими хентаями. Подпрыгиваю всякий раз. Зови лучше Ванькой, ей богу.

– Как-как? – не поняла Кейко. – 'Банька'? Ну и кличка.

Амико остановился, в недоумении оглянувшись на спутников.

– Что такое?

– Да я того... – поникла под взглядом подруги Маэми. – Я хотела узнать, сильно ли мы в принципе мешаемся Баньке-сану. А то раньше не задумывалась.

Японская транскрипция заставила Ивана выполнить классическую фейспальму:

– Банька... Блин, боги мои, боги! За что?!

– Что такое, Банька-сан? – снова не поняла Кейко.

– Банька-сан... – Акеми задумалась. – Какое странное прозвище. Оно что-то такое мне напоминает.

Тут она заметила, что русский чем-то недоволен.

– В чем дело, Банька-сан? Или мне называть вас... как это будет правильно... Ибан-сан? Я, выходит, неправильно выговаривала ваше полное имя?

– Ибан уже ближе, – вздохнул русский, – Хотя Иваном меня звали только в том, случае, когда я в детстве устраивал какую-нибудь шкоду. 'Ива-а-а-ан, это что за безобразие?'

– Ибан... Ипан... Иф-фан... Ив-ван, – медленно, старательно шевеля языком, выговаривала Амико. – Как-то так? Я не могу понять на слух.

– А мне нравится 'Банька', – неожиданно заявила Кейко, потерев припухшие раскрасневшиеся глаза. – Кавайно звучит. Хотя совсем вам и не подходит, Банька-сан. Вы такой большой...

– Ив-ван, – повторила переместившаяся следом Амико. – А что значит это имя?

– То же, что и Джон, Иоганн, Йохан, Жан, Хуан и Ян – 'господь миловал'. Вопрос о том, кого именно миловал, остается открытым. Бабушка моя имела свое мнение на эту тему, если взять статистическую выборку ее речей, то меня было бы правильнее называть 'бисов сын'.

– 'Бисов сын'? – снова переспросила Амико, стараясь сохранять темп. – 'Сын... сын демона'? Так это переводится? Почему же вас так называла ваша бабушка?

– А я подозревала, – вспомнила о своей манере вставить шпильку в разговор Кейко, но уже без прошлого энтузиазма.

– И не зря подозревала, – пробурчал Иван, перелезая через поваленный ствол дерева и хлюпая по мелкому ложу ручья дальше. – Бабушка была строгая, и компьютерные игры, а также китайские порно... тьфу, аниме это ваше не одобряла. 'Только б тебе пялиться, окаянный!!! Иди лучше, спортом займись, чтоб тебя черти уволокли!' Куда деваться, приходилось идти на тренировку...

– Суровая старушка, – заключила Кейко, пыхтя и стараясь не отставать. – Прямо как дедушка Ами-тян.

– Мой дедушка, тот, что научил обращаться с винтовкой, – пояснила слова подруги Акеми. – Тоже был строг. Но он не ругался. Он порол меня резиновой скакалкой, заставляя заниматься бегом.

– Ага, поэтому ты и вышла на первенство школы и в соревнованиях участвовала, – недовольно пропыхтела Маэми. – Терпеть не могу телесные наказания, особенно для женщин.

– Дедушка был старого имперского воспитания, – защитила предка Амико. – И у него не было внуков-мужчин.

– Если взглянуть на результат, то нельзя не признать непреходящей ценности традиционного воспитания, – одобрительно заметил русский. – Я лично бабушке благодарен, а то и в самом деле стал бы сутулым эффективным менеджером. Хотя китайские порно... тьфу, аниме это ваше до сих пор посматриваю.

– Заметно, – в очередной раз пропыхтела Кейко.

– А я, к сожалению, никогда не смотрела ничего подобного, только слышала, – сказала Амико. – В основном, я читаю.

– Офигеть, в Японии жить и аниме не смотреть, – удивился Иван. – В голове не укладывается.

– Это грязный стереотип! – возмутилась Кейко. – Далеко не все японцы смотрят аниме. Я вот смотрю, но это не показатель.

– Ага, а кто тут только что всех русских обвинял в пьянстве и кровожадности? Вот вам обратный наезд – хмыкнул Иван. – Но вообще ты поднялась в моих глазах, Кейко-тян. Смело так признаешься, это не каждый сможет, наверное. Давай пожмем друг другу руки, как братья по разуму, то есть, по аниме. Раз уж я тоже грешен.

– Я вашу руку пожимать боюсь, – мрачно отозвалась Маэми и пробурчала: – Вы мне кисть раздробите и не заметите. Я за физкультурными достижениями не замечена и 'Лав Хину' люблю вообще.

– Удивительная ты, все-таки, – раздвинув густые колючие ветки так, чтобы освободить проход для голоногих спутниц, покачал головой русский. – С какой стати я буду тебе что-то дробить? Я симпатичных девушек не только не обижаю, но вообще люблю, а уж анимешниц и подавно. До сих пор мне, правда, такие в реале не встречались как-то, а уж тем более настоящие, японские. Если не будешь чрезмерно вредничать, я с тебя пылинки буду сдувать. Тем более 'Лав Хина' – это ж моя первая любовь! После Май Химе, конечно.

– Никогда не поверю, что здоровенный боевой киборг вроде вас может тащиться от приключений Кейтаро, а не от Мотоко Кусанаги, – решительно заявила Кейко, оседлавшая, похоже, любимого конька. – Вообще, эти гайдзинские ценители ничего не понима...

Она внезапно остановилась, будто оступившись.

– Э, Банька-сан, вы мне сейчас не комплимент ли сделали?

– Киборг?.. Хе-хе, да нашему брату, морскому лосю, любой боевой киборг по х... по колено, то есть. Хотя от Мотоко я тоже прусь, резкая такая тетка. Но, понимаешь ли, на мой гайдзинско-киборгский взгляд 'Лав Хина' тоже обладает массой достоинств, и достоинства эти зовут Нарусегавой, Мотоко, Синобу и так далее. И уж раз тебе они тоже нравятся, я никаких комплиментов не пожалею! Если б ты еще ядом не плевалась и не шипела, то тоже была бы похвальной и правильной мегане-ко.