Текст книги "Несчастный рейс 1313 - Том первый"

Автор книги: Тимофей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Амико прилагала все усилия, чтобы не запаниковать. Ей удавалось держаться спокойно, даже дерзко, но пугающая неопределенность обжигала нервы страшнее раскаленного железа.

Бирманцы тем временем стащили с безвольно обмякшего русского каску и бронежилет и принялись разглядывать, передавая из рук в руки. Главарь удовлетворенно кивнул, рассмотрев бирки с кириллицей, присел над лежащим пленником, и отвесил ему пару полновесных пощечин, видимо, пытаясь привести в чувство. Но голова Ивана лишь вяло мотнулась из стороны в сторону.

Акеми скосила взгляд в сторону русского и окруживших его врагов.

– Он не очнется, – сказала она по-английски.

– Откуда ты знать? – тут же повернулся к ней бирманец. – Его оглушить взрывом или произойти некий иной ивент? Ты была вместе с этот русский спецоп и видеть?

– Он не очнется, – повторила Амико и замолкла.

– Может быть, он уже есть мертвый? – бросив острый взгляд на нее, спросил в пространство бирманец. – Сильный взрыв вызывать смерть мозга? Наверное, надо пристрелить этот спецоп. Если он не очнуться, потребность в нем не иметь.

Японка едва не заскрипела зубами от злости и напряжения, но ничего не сказала. Она понимала попытки бирманца играть на нервах.

Не дождавшись ответа и с сожалением цокнув языком, главарь поднялся на ноги, повернулся к своим триадовцам, и махнул рукой.

– Берите его. Сделайте, что ли носилки, раз он в таком глубоком отрубе. Мда, что за странная парочка. Единственное, что приходит в голову, это то, что японская девчонка – из пассажиров 'Боинга', а этот громила отстал от отряда спецназа, который устроил налет на Намтху. Вот вам и подтверждение, что это были именно русские.

– Но что нам с эти делать, господин У Би Хту? – поинтересовался один их его подручных.

Очкарик пожал плечами.

– В общем, это все, что нам осталось полезного, не считая трупов. Я планировал дистанцироваться от отряда Со Хан Пу с его алькаедовскими дружками, и слегка подзаработать на переговорах с американцами, но ты же видишь, что их реакция... как бы это сказать... оказалась несколько преувеличенной. – он красноречиво обвел взглядом выкошенные джунгли, трупы, остовы грузовиков и все еще текущие по течению струйки горящего бензина. – Не знаю, стоит ли связываться с ними, раз янки так нервничают. Признаться я не ожидал такого, хотя и предупреждал Со Хан Пу, что арабы его до добра не доведут. Интересно, выжил ли он, чтобы убедиться в справедливости моих слов?

Младшие подельники тем временем споро соорудили из валявшегося по всей округе дерева и пары своих курток носилки, в которые небрежно свалили бессознательного скрученного Ивана. Кто-то догадался подхватить и заставить подняться Амико.

– Мы, как и собирались, пойдем наверх, в Намтху, а ты отправляйся к нижнему лагерю, – повернувшись к подручному, распорядился главарь. – Следи, чтобы с пленными не произошло ничего непредвиденного. Удастся ли извлечь из них какую-то пользу или нет, в любом случае, пока они должны быть нетронутыми.

– Да, господин У Би Тху, – кивнул тот. – Только позвольте заметить, чтобы потом меня не обвиняли в чужих грехах – девчонка, похоже, уже 'тронутая', если посмотреть на одежду.

Схвативший Акеми бирманец как раз хохотнул, произнеся нечто явно неприличное в адрес пленницы. У Би Тху был предусмотрителен. Несмотря на следы приключений, грязь и копоть, японка все еще выглядела весьма и весьма привлекательной.

– Вот именно потому я это и говорю, Бо Те. Девчонка не для вас, понял? Объясни это всем, особенно рядовым придуркам. Думаю, даже самым тупым не захочется вызвать мое неудовольствие. Давайте, отправляйтесь. Через полчаса снизу должны подойти еще машины, но на расчистку дороги уйдет вся ночь, так что вы вполне можете отвезти их дальше на колесах. И учти – пленники не должны сбежать. Так что придумай что-нибудь... ну, вспомни хотя бы Голливуд.

Пленных тем временем оттащили к остальным захватчикам, ожидая, пока командиры отдадут приказ выдвигаться.

Шестеро щуплых бирманцев крякнули, подняли носилки с тяжелым русским, асеменили, спотыкаясь о валяющиеся на дороге ветки, вниз по ущелью. Еще двое повели за ними Амико, подталкивая в ее спину. Замыкал процессию подручный, как его назвали – Бо Те?

Навстречу торопливо пробежали еще несколько небольших групп бирманцев, вооруженных и нет. Видимо, они спешили узнать, что произошло с деревней, где находились заложники, которая попала под чудовищный бомбовый удар.

В подсвеченном отблесками отдаленных пожаров небе продолжали тяжело гудеть авиационные турбины, и бирманцы опасливо поглядывали через плечо. Сложно было понять – то ли возвращаются нанесшие удар бомбардировщики, но ли подходит новая волна.

– Господин Бо Те! – обратился к старшему один из подручных. – Меня тревожит этот гул. Не собираются ли снова бомбить? И вообще, какого хрена было-то?

– Дьявол знает, что придет в голову проклятым американцам, – пробурчал замкомандира. – Никто не думал, что они устроят тут второй Вьетнам. Сейчас же двадцать первый век – думали про силы спецопераций, управляемые бомбы – а тут вот, пожалуйста.

– Вот я и не пойму, – не унимался подручный. – С какого перепугу-то они так? Неужто из-за каких-то там придурков с самолета?

– Траханные в жопу сморщенные макаки!!! – взревел генерал-майор Стивен Уилсон, командующий 8-й армией ВВС США, запустив тяжелый стакан в висящую напротив его стола географическую карту. Стол и карта находились в штабном здании на базе Барксдейл, штат Луизиана.

Стакан не попал в цель, вместо Бирмы поразив остров Тимор, и разлетевшись хрустальной крошкой. Генерал, сморгнув текущие слезы, приложился к бутылке 'Джонни Уокера' напрямую.

Адъютант, пугливо заглянувший в дверь, проблеял:

– Господин генерал, 509 бомбардировочное крыло сообщает, что заходит на цель.

– Пусть крушат все! – взревел генерал, ударив кулаком по полированной столешнице. – Сжечь, взорвать, смести, сровнять с землей!!! Смерть вонючим недоноскам! За Кэти! Уничтожить все, всю эту сраную страну!!!

Генерала прекрсно можно было понять. Его любимая племянница Кэти Уилсон, которую он пристроил секретарем референтом в МИД, волей случая оказалась в составе американской делегации, летевшей на борту рейса 1313. Примерно двадцать часов назад генерал получил подтверждение: на борту приземлившихся в Хошимине русских вертолетов ее не оказалось. Свидетели сообщили, что видели, как алькаедовцы сначала изнасиловали ее, а потом облили бензином и подожгли.

Теперь генерал не мог думать ни о чем, кроме мести, и кто, помилуй Господь, посмел бы его в этом упрекнуть?!

Претензии могли быть разве что у бирманцев, тревожно двигавшихся по направлению к нижнему лагерю. Несшие Ивана бандиты чертыхались, неловко стуцпая, и боязливо прислушивались к гулу в небесах. Амико, которую грубо тащили под руки, все равно еле успевала за пленителями. Взгляд девушки оставался прикован к носилкам.

Не было времени думать и переживать. Не было сил. Только шагать, только идти. Шаг, другой. Смесь отвратительных запахов бьет в нос. Еще шаг. Горечь дыма и гари проникает в горло, хочется откашляться. И снова шаг.

Бесконечная дорога превратилась в кошмар, в котором Амико через некоторое время уже не могла отличить явь от бреда. Потом, гораздо позже, она спрашивала себя, в самом ли деле она шла тогда, едва волоча ноги кашляя от дыма, по горячему пеплу, из которого торчали гигантские обугленные кости? Было ли это наваждением, или просто под удар попали мелкие азиатские слоны, еще использовавшиеся в этой глухомани, ка тягловый скот? И действительно ли ей пришлось обойти группу сидящих посреди дороги голых, черных от страшных ожогов людей, с которых клочьями свисала обгоревшая кожа и жженые тряпки? Люди громко хохотали, по очереди запуская ложки в глиняную миску с легким белым порошком, стоящую посреди их кружка.

Но, так или иначе, кошмарная дорога закончилась, и кузов древнего китайского клона Зил-157, куда ее закинули вместе с носилками, на которых лежал Иван, показался ей блаженным элизиумом.

Грузовик тронулся, урча, воняя и жутко переваливаясь на колдобинах с борта на борт, и бирманцы, цепляясь за скамейки, не особенно следили, что делает девчонка, сидящая на полу возле носилок.

А девчонка, по-прежнему не говоря ни слова. в полубреду придвинулась к бесчувственному русскому, спеленатому на носилках, и продолжала сидеть, поджав ноги.

Грузовик протрясся еще полтора десятка километров по ущелью, когда проселок наконец-то вышел в более широкую долину. Справа вдали показались здания поселка при аэродроме и высокий киль обездвиженного Боинга 747, который был захвачен террористами и принужден к посадке на недостроенном военном аэродроме, который лет тридцать назад пытались построить в здешней глухомани.

Но грузовик повернул налево, направляясь в следующую долину, более населенную. Миновав несколько поселков, окруженных полями, грузовик свернул с дороги, въехал на территорию, огороженную бамбуковым частоколом, и остановился среди хибар, крытых тростником. Судя по всему, это было еще одно гнездилище триад – казармы, гаражи, склады, непременный цех по переработке опийного мака и, конечно же, узилище.

Тюрьма располагалась в дальнем конце лагеря. Такая же лачуга, как и все остальные, с тростниковой крышей и ветхими стенами, чем-то все же неуловимо выделялась. Тростник ли был темнее, земля перед входом грязнее или еще что – непонятно. Но Амико, которую грубо потазили к хижине, почувствовала почти физическую тошноту.

Внутри было сыро. Сыро и темно, хотя сквозь неровные стены пробивался робкий свет. Ноги зачавкали чем-то мокрым и вязким на полу, однако оглядываться у девушки не было времени. Ее торопливо толкнули в середину помещения, где находилась узкая корявая клетка. В нее Амико и загнали, громко командуя противным голосом. Места оказалось настолько мало, что, стоя у одной стороны решетчатой темницы, она уже упиралась руками в противоположную. В этой клетке нельзя было лежать, разве что сидеть, как следует сжавшись в комок.

Рядом, кряхтя, вываливали с носилок Ивана. Русского бросили точно в такую же клетку в паре метров от Амико. Ноги крупного мужчины, упавшего без сознания, не поместились в клетку, и ту закрыли, оставив их торчать наружу сквозь прутья. Именно с этих торчащих ног началось знакомство с тюремщиком.

Грубый голос, командовавший из-за спины, раздался снова. Обернувшись, девушка увидела бирманца, старого и сморщенного, злобно пинавшего бесчувственного Ивана в колено. Стоя у соседней клетки, этот тип мелко, по-крысиному, скалился и держался как-то скрюченно, кособочась вправо. Сильно размашисто пиная ноги русского, бирманец грязно ругался на своем языке.

Взгляд Амико насторожил чуткого тюремщика. Как только последний из несших Ивана преступников скрылся за дверью хижины, он взял стоящую в углу бамбуковую палку. Несмотря на кособокость и иссушенный сморщенный вид, двигался этот тип ловко и стремительно. В следующий миг конец палки больно и резко ткнул Амико в живот. Что-то деловито приговаривая, бирманец аккуратно ударил девушку еще раз, потом еще. Он будто проверял полученную вещь, как следует укладывал, поправлял. Акеми невольно вжалась в дальние прутья клетки, пытаясь уклониться от побоев, но для маневров не было места.

Деловито потыкав палкой, тюремщик что-то повелительно рявкнул и стукнул девушку по голове. Поняв приказание без слов, она опустилась на колени. Довольно крякнув, кривой бирманец для порядка хлопнул бамбуком по все так же торчавшим ногами Ивана и, отвернувшись, захромал в темный угол.

Вернулся он довольно скоро, держа в руках старую газету. Деловито пристроившись на корточках, он разодрал бумагу на полосы, стащил с ног русского огромные ботинки, вставил бумажные фитили между пальцев босых ног и поджег их верхние концы.

Амико была не в курсе, что эта довольно распространенная жестокая забава называется 'велосипед', но получила возможность наглядно увидеть ее действие.

Когда пламя добралось до пальцев, в воздухе повис тошнотворный запах паленой кожи. Некоторое время Иван не подавал признаков жизни, как и раньше, но в какой-то момент боль, видимо, все же пробилась сквозь отупляющий барьер контузии.

Дернувшись всем телом, русский зашипел сквозь зубы и брыкнул ногами, пытаясь избавиться от боли. Наверное, с какой-то извращенной точки зрения это действительно напоминало движение ног велосипедиста. Один фитиль выпал, второй потух, но два продолжали жечь, и Иван резко сел и согнул колени, попытавшись дотянуться до ступней. Его руки наткнулись на бамбуковые перекладины клетки и почему-то на секунду замерли. В следующее мгновение он все же выдрал фитили, подтянув колени к груди, неразборчиво выругался сквозь зубы, поднес руки в лицу, словно пытаясь протереть глаза... и замер.

Бирманец разразился довольным квакающим смехом и громко постучал палкой о прутья клетки. Едва не задев пятки пленника, он что-то сказал, что-то грозное и командное, и снова ухромал в свой угол, скрытый вечным мраком хижины.

Амико с тревогой оглянулась на русского в соседней клетке.

– Иван-сан?

Смех бирманца заставил Ивана снова дернуться. Он попытался вскочить, ударился головой о низкий потолок клетки и повалился обратно, обхватив руками голову и зашипев от боли сквозь зубы. Потом он несколько раз протер глаза, невнятно выругался и повернул голову к Амико. Странно – несмотря на то, что в щели в прикрывавших хижину-тюрьму стенках-циновках внутрь пробивалось уже достаточно утреннего света, его глаза никак не могли сфокусироваться на ней. Хотя их клетки разделяло не более двух метров, Иван осторожно повел головой направо-налево, словно прислушиваясь к отдаленному голосу, и тихо спросил:

– Акеми? Это ты?

– Да, – в сердце девушки тут же прокралась тревога, подпитанная догадливостью. – Иван-сан, с вами... с вами что-то не так?

– Где мы? Нас что, в плен взяли? Почему тут так темно... в зиндан кинули, что ли?..

– Здесь... Здесь не темно, Иван-сан. Я вас вижу.

– Как... не темно?.. Хоть глаз коли!.. – Иван еще раз протер глаза. Амико заметила, как дрожат его большие, сильные руки. Голос его тоже звучал приглушенно и странно: – ...Ни хрена... ни хрена не вижу. Твою ж мать, неужели...

– Иван-сан, – страшная догадка пришла в голову Амико еще раньше. – Иван-сан... Вы ослепли?

– Ослеп?.. – Иван снова и снова мял и протирал глаза, видимо, не в силах поверить. – Ни черта не помню... Что же там случилось-то? Кажется, начали бомбить, шарахнуло в ущелье поодаль... потом ничего не помню. Меня приложило, что ли? А вы как, целы? И где Кейко?..

– Вас накрыло взрывом, – Амико старалась говорить спокойно. – Когда мы вылезли, то нашли вас, придавленного деревом. Мы сумели вас вытащить, но в сознание вы никак не приходили. А потом пришли бирманцы, пока мы пытались унести вас куда-нибудь... Кейко удалось сбежать, ну, а я осталась.

– Ты с ума сошла?! Зачем осталась?.. – рявкнул Иван. – ...Не понимаешь, что они с тобой сделают? Вот дура, прости господи!

– Они не сделают ничего, что уже не сделали, – возразила Акеми. – Мне не страшно.

– Я охреневаю с такой логики! А не приходило в голову, что у этих может быть фантазия более крупного калибра?! Бежать надо было без оглядки. Кейко вот молодец, умничка. Какой смысл снова попадаться, если могла сбежать? Из солидарности, что ли? – оторвав руки от лица, Иван принялся ощупывать бамбуковые перекладины клетки. – Так где мы теперь? Это что, клетка, что ли? Етитская сила, Рембо II!..

– Две клетки, маленького размера, – сообщила Амико. – Я слева от вас. Заберите свои ботинки, они лежат снаружи.

– Черт, вот уроды, упихали, даже ноги не вытянуть. Выходит, нас увезли куда-то? Не видела, куда? – продолжал расспрашивать русский, шаря между прутьями в поисках своей обуви.

– Насколько я могу судить, мы в стороне от того места, где держали заложников с самолета.

– На машине везли? Вниз по ущелью... это, выходит, в сторону аэродрома? Ваш Боинг видела? А потом куда – в долину вниз, или обратно в горы? – Иван повозился, завязав шнурки и пытаясь устроиться поудобнее, но внутри клетки он помещался, только если сгибал ноги так, что колени почти упирались в подбородок. – И кто нас поймал-то? Бирманцы, наверное? Афганцев не видела, случайно? Блин, и те, и другие могут считать, что у нас перед ними должок... хотя я лично считаю наоборот.

– Они повернули влево и поехали в долину, насколько я могу сказать. Я видела одних бирманцев, их главный сказал, что собираются требовать за меня выкуп. А вас они будут... они хотят знать, кто вы и откуда. Об этом нетрудно было догадаться.

– Выкуп? Выкуп – это хорошо. Вот только у кого они собрались его требовать? Сомневаюсь, что сюда спешат переговорщики – после того, как американцы тут все размазали. И что, вменяемые бирманцы-то? – тяжело вздохнув, поинтересовался Иван. – Черт знает, чего от них ждать? Про меня-то, тоже нетрудно догадаться, откуда свалился рыцарь справедливости...

– Я не знаю. Но они и впрямь намного сдержаннее прежних. Кажется, их командир даже велел ничего нам не делать. Меня никто не тронул.

– Единственное светлое пятно, – пробурчал Иван. – А где мы теперь? Что вокруг клеток? И где караул?

– Мы в хижине на окраине их лагеря. Вокруг клеток плохо видно, полутьма, но помещение пустое. Внутри только тюремщик, караул, видимо, снаружи.

– Кансю га хитори ка? Доко? Буки га? (Тюремщик один? Где? Вооружен?) – быстро спросив по-японски, настороженно завертел головой Иван, а потом, приложив руку к лицу, простонал – А-а-а, блин, теперь же я даже кролику башку не смогу свернуть...

Впрочем, матрос спецназначения явно не желал показывать слабость. Он глубоко вдохнул, потом медленно выдохнул, и, с видимым усилием восстановив равновесие, спросил:

– Так это караульщик мне пятки подпалил, паскуда? Ладно, я запомню. И с тобой правда ничего-ничего не сделали? Даже по попе не хлопнули?

– Мне ничего не сделали, – уверила Амико. – Тюремщик сидит у себя в углу за каким-то столом и иногда на нас смотрит. Он не понимает японского. Оружие... кажется, пистолет есть.

Она помедлила.

– Иван-сан, пока есть время, вам лучше не задумываться о таких вещах. Постарайтесь расслабиться и подождать. Может... может, слепота пройдет.

– Расслабиться и ждать... это не наш метод, – Иван подобрал ноги под себя, и схватившись руками за решетку, напряг могущие мышцы. Акеми услышала негромкий треск. Бамбуковая клетка была сделана на совесть – толстые стволы скручены прочной стальной проволокой, но ей вдруг показалось, что еще немного, и они подадутся. Правда, тюремщик в своем углу тоже заметил что-то подозрительное и поднял голову.

Не говоря ни слова, кургузый бирманец подхватил свою палку и в один миг оказался возле клетки Ивана. Грубо обрезанный конец бамбукового орудия молниеносно впился в беззащитное лицо не видящего противника русского. Пропахав на коже глубокую ссадину, палка едва не вбила нос пленника внутрь. Тут же отдернув орудие, тюремщик оперативно стукнул Ивана в печень. Орудовал палкой он с завидной ловкостью.

Иван, видимо, услышал приближающиеся шаги. Хотя Акеми то ли не пришло в голову его предупредить, то ли девушка просто не успела, русский понял, что сейчас начнется, и попытался блокировать удар, а потом и перехватить палку, но без глаз не сумел сделать ни того, ни другого. Отшатнувшись от удара и впечатавшись спиной в заднюю стенку клетки, он неловко отмахнулся, пытаясь поймать палку, но понял бесполезность таких попыток и мгновенно прикрыл голову и лицо предплечьями и напрягся. Удар в печень, который заставил бы любого другого человека повалиться, беззвучно разевая рот от боли, не причинил ему никакого ущерба, поскольку пришелся в толстенную броню брюшных мышц.

– Ах ты, сука... – прохрипел он, шмыгая разбитым носом. – ...Акеми, где он? Что делает?

– Он стоит и приме... – начала было девушка, но гулкий удар палки по прутьям ее клетки заглушил слова. Пван услышал упрямое: – Он примеривается ударить в живот!..

Затем прозвучало нечто мягкое и утробное, и девушка подавилась словами.

– Паскуда!!! – от яростного рыка Ивана с тростниковой кровли посыпалась труха. Он ринулся вперед, и решетка затрещала от удара плечом. Лишь отсутствие разбега не дало ему снести переднюю часть клетки одним ударом. Бешено тряся бамбуковую решетку, Иван заорал по-русски: – Сюда, мать твою!.. Еще раз ее тронешь, я тебе яйца в трахеи запихну!

И, по-японски:

– ...Акеми! Молчи, ничего не говори!..

На этот раз палка припечаталась о висок – видимо, тюремщик догадался, что подсказывала русскому девушка. Второй удар кургузый нацелил в пах.

Иван словно не заметил удара в висок – размахнуться, как следует, тюремщику не давала клетка, а вложить в тычок легкой бамбуковой палкой достаточно силы, чтобы серьезно достать такого гиганта, щуплый бирманец просто физически не мог. Удар в пах был эффективнее – русский дернулся и зашипел сквозь зубы, но выдержал удар и отреагировал со стремительностью гадюки. Обрушившаяся сверху правая рука прижала не успевшую отдернуться палку к поперечному пруту решетки, не дав тюремщику вытащить ее обратно. Иван на краткое мгновение замер, ловя реакцию противника – попытается ли тот вытащить палку силой, или предпримет что-то еще?

Бирманец был старой опытной сволочью. Как только русский поймал палку, он не стал пытаться выдернуть ее, здраво рассудив, что с таким богатырем тягаться – себе дорожи. Тюремщик тут же выпустил утерянное орудие и торопливо захромал в свой угол. Щелканье взводимого оружия прозвучало зловеще, Амико в ужасе громко выдохнула.

Втянув палку к себе, Иван продемонстрировал в сторону противника странный и незнакомый Акеми жест – сжатый кулак правой руки, на перегиб которой легла левая рука. Хотя японка не уловила конкретного смысла, выглядело это, надо сказать, весьма экспрессивно и даже впечатляюще. Этимологии русских слов, который Иван произнес при этом, она, естественно, тоже не знала, и у нее возникло чувство, что лучше бы и не знать. Потом русский добавил по-английски:

– Попробуй, стрельни. Тебе потом начальник самому в задницу стрельнет.

И в сторону Акеми, по-японски:

– Сиди тихонько, не привлекай лишнего внимания. Мне-то пофиг его булавки, так что лучше пусть со мной забавляется.

Бирманец угрюмо буркнул нечто непонятное и в следующим миг выстрелил в видневшуюся меж прутьями ногу Ивана. Пуля ударила в мускулистую ляжку спецназовца и вылетела наружу, ударяясь в земляной пол вместе с ошметками крови.

Акеми четко услышала скрип зубов Ивана – видимо, он не хотел радовать бирманца проявлением слабости, предпочитая стоически выносить боль. На его губах искривилась жуткая усмешка – она вспомнила, где видела такую же. Да, конечно, тогда, в том залитом кровью дворике в бандитской деревне.

Спокойно отодрав полосу ткани от подола фуфайки, русский зажал рану и звучно произнес еще несколько непонятных русских фраз.

Бирманец философски закатил глаза и пробормотал что-то устало. Затем, отвернувшись от клетки, кликнул кого-то. Спустя пару секунд, в темницу вошла парочка бандитов с автоматами. Поговорив с ними, тюремщик прохромал к клетке Амико и показал ей жестом на автоматчиков, затем на русского в клетке.

– Иван-сан, – поняла девушка. – Тут двое с автоматами. Они хотят, чтобы вы вышли из клетки и не сопротивлялись.

– О, какая вежливость! – усмехнулся он. – Пусть открывают, я себя ждать не заставлю. И не волнуйся, все будет пучком, – слыша, как дрожит ее голос, Иван обернул лицо к Акеми и улыбнулся – совсем по-другуму, мягко и успокаивающе. – Если б нас хотели пристрелить, наверняка не стали бы надрываться и волочить сюда. Не бойся.

Пока русский говорил, тюремщик открыл клетку, донеся до Ивана скрип и звуки передернутых затворов.

Клетка была высотой всего около 1.20, поэтому русскому пришлось проползти на четвереньках, чтобы выбраться наружу. Там он с наслаждением выпрямился во весь свой двухметровый рост и потянулся.

– Эх, размахнись рука, раззудись плечо... Ну, чего вам надо, недомерки?

Ничего не отвечая, ближайший из бирманцев, невидимый ослепшим, отшагнул в торону, размахнулся и с хрустом вбил приклад автомата в затылок распрямившегося русского. Ударь он в висок, и с Иваном было бы покончено. Однако, получив по затылку, богатырь не устоял на ногах, одна из которых была ранена, и упал обратно на четвереньки. Бирманец не стал медлить и ударил еще раз, сильнее, нависая сверху. Иван, едва не упавший лицом в грязь, ощутил, как сзади по голове начала расползаться теплая вязкая кровь. В лицо тут же ударил вонючий сапог второго автоматчика.

Контузия, слепота и новые порции ударов делали свое дело – могучий Иван пытался было защититься, но стоявшие сверху зрячие бирманцы нещадно пинали и били прикладами слепого пленника с помутившимся от ударов по едва целой голове сознанием. Он оказался удивительно упорным и никак не отключался, все порываясь схватить, ударить, толкнуть. Оба автоматчика упарились в процессе. Наконец, Иван, перемазанный грязью и собственной кровью, затих. Тюремщик, наблюдавший за процессом, повелительно квакнул, и бирманцы взяли русского за ноги, потащив за порог.

Амико молча наблюдала за кургузым, доставшим из пустой клетки свою палку, а затем вернувшимся к ней. Открыв дверцу второй пленнице, тюремщик повелительно махнул орудием, и девушка послушно выбралась. Схватив ее за волосы, тюремщик грубо потащил акеми наружу.

Там, на самой окраине лагеря, имелся пруд. Даже не пруд – яма с мутноватой водой, которую чистоплотная японка побоялась бы использовать даже для мытья обуви. Над этой самой ямой давешние автоматчики возились с чем-то, напоминавшим широкое плоское рапятие. Как оказалось, это была конструкция из бамбука, к которой пленители крепко привязывали бесчувственного Ивана. Закончив с приготовлениями, бирманцв по команде подоспевшего тюремщика спихнули получившегося агнца в вподу. Конструкция развернулась, входя в мутную жижицу, Иван погрузился по самую шею, только окровавленная голова осталась на поверхности, прижатая к бамбуку, от которого тянулся трос, обвязанный вокруг толстого столба на берегу.

Амико после всплеска грязной воды в нос ударила страшнейшая вонь. Она ошиблась – это был не пруд, это было жуткое подобие выгребной ямы. Подтащив ее к берегу, бирманец оттолкнул пленницу, поручив ее солдатам, и принялся рассматривать торчащую из воды голову русского.

Тот закашлялся, мотнул головой и открыл мутные, невидящие глаза.

– Хоррошо в краю родном... пахнет хлебом и говном... – судя по выражению, Иван кого-то процитировал. – ...Только жидковато ваше бирманское говнецо. Если бы я вас в морской гальюн макнул, вы б сразу коньки отбросили, уроды, от одного крепкого матросского запаху!..

Кургузый тюремщик, ни слова не говоря, ткнул палкой в торчавшую внизу макушку русского и надавил. Рот и ноздри Ивана тут же погрузились в зловонную жижу. Подержав его так секунд тридцать, бирманец убрал палку.

Вынырнув и отфыркавшись, Иван плюнул в сторону палачей и хрипло запел:

– Наверх вы, товарищи, все по местам... последний парад наступа-а-ает!..

Врагу не сдается наш гордый 'Варяг'... пощады никто не жала-а-ает! Хрен вам по всей морде, пидорки!..

Палка снова опустилась на голову, окуная пленника в дерьмо, и на этот раз Ивана продержали так вдвое дольше.

Вынырнув, он, задыхаясь, проговорил:

– Сначала, в детстве... я бредил морской романтикой... подумывал даже... а не пойти ли в подводники. Конечно, у них там... взрывы, пожары... радиация, несимметричный диметилгидразин... и прочая херня... Но зато чистые простынки и гиподинамия... Белая кость, не то... что мы... вонючие морские лоси...

Амико смотрела, как Ивана в третий раз заставили окунуться, теперь продержав минуты четыре. Когда палка убралась с головы, и русский вынырнул, она едва удержалась от возгласа: 'Молчите, Иван-сан! Чем больше вы говорите, тем дольше это будет продолжаться!'

Но, вынырнув и откашлявшись в очередной раз, он упрямо продолжал бормотать по-английски:

– Надеюсь, вы все, сукины дети... получите хорошую такую... медицинскую грыжу... когда будете тащить из ямы... мою тяжелую утопшую тушку...

Повернув голову вправо-влево, словно ища взглядом кого-то, он добавил по-русски:

– Эк... мне свезло-то... по сравнению с прочими несгибаемыми коммунистами и партизанами... выпендриваться перед девушками... легко и приятно! Нет, конечно, можно представить... и более благородную смерть... чем захлебнуться бирманским говном... но, хули жаловаться... все там будем... В разное время, конечно...

Скучающий тюремщик снова погрузил голову пленного в жижу и держал до последнего. Сопутствовавшие бирманцы тревожно загалдели, когда он, наконец, выпустил несчастного.

Однако тот снова вынырнул хотя и задыхающийся, но живой.

– Если вы, падлы, думали... съесть морского разведчика... без хрена... то хрен вам!.. Виват главстаршине Николайчуку... который безжалостно трахал меня... проныркой через торпедный аппарат... гипервентиляцией и прочей херней...

Тюремщик забурчал почти уважительно и надавил палкой на макушку со всей силы. Амико с замиранием сердца следила, как несчастный Иван погрузился в нечистоты так надолго, что просто не мог не задохнуться.

Непонятно было, чего добивается тюремщик. Одно дело, казнь, пусть и жестокая. Другое – попытка привести непокорного пленника к общему знаменателю. Несанкционированная его гибель в таком случае отозвалась бы в первую очередь на самом неаккуратном 'специалисте', и, возможно, весьма негативно.

Но, что бы там ни творилось в мозгах тюремщика, результат был налицо – пузыри, поднимавшиеся на поверхность перед макушкой пленника, прекратились. Наступила тишина.

Бирманец довольно крякнул, деловито кивнув чему-то, и подал знак двум своим сообщникам. Те взялись за трос и потащили распятного пленника на берег. Покрытый грязью, вонючей жижей и сукровицей, Иван выглядел как самый настоящий мертвец.

Амико почувствовала, как сжалось сердце. Неужели он мертв? Но тюремщик, нисколько не обеспокоенный, толкнул ее в плечо. Кособочассь, он указал японке на распластанного у их ног русского и изобразил тяжелое дыхание.

Так вот оно что... Он решил поиздеваться над ними обоими. Видимо, опытный старый негодяй рассчитывал на то, что у утопленника случится спазм, как бывало не раз. И второй пленнице придется прикасаться к изможденному и покрытому нечистотами спутнику. Мелкий, но отвратительный садизм.

Не говоря ни слова, девушка опустилась на колени.

Собравшиеся вокруг подручные с удовольствием гоготали, подталкивая друг друга локтями и наслаждаясь зрелищем.