Текст книги "Дитя Одина"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Всю вторую половину лета длилась страда – сбор дикого урожая по опушкам леса. Первой принесла плоды дикая вишня, вслед за ней созрел лесной орех, а потом началось изобилие диких ягод, набухающих и созревающих на кустах и кустарничках, которые пестрели красным и пурпурным цветом, темно-синим, алым и золотым. Многие растения нам были известны – голубика, морошка, малина, логанова ягода и клюква. Но встречались и неведомые, и порою столь ярко окрашенные, что поначалу думалось, не ядовитые ли? Тогда мне приказывали засесть в подлеске и проследить, клюют ли их дикие птицы. Коль скоро птицы кормились, то и мы собирали их и сушили про запас на зиму то, что не съедали сразу же.

Только почва тамошняя не слишком радовала: легкая и тощая, не такая тучная, как мы надеялись, она лежала тонким пластом на прибрежном песке и гальке. Впрочем, была она не хуже таковых же почв в Исландии и Гренландии, и хуторяне не жаловались, ибо здесь землепашество дополнялось превосходной охотой. В долгие летние дни удавалось поймать оленя в западню на краю луга, а в силки – диких уток, которых на озерах и болотах собиралось видимо-невидимо. Не прошло и месяца, как мы высадились, когда начался ход китов. Небольшое стадо китов-лоцманов зашло в залив при высокой воде, а нам на лодках удалось зайти им в тыл и погнать их на отмель как раз в то самое время, когда начался отлив, так что животные не смогли уйти и остались лежать на отмели. Это была бойня. Вода окрасилась красными лентами крови, все, кто способен был удержать в руке нож или топор, вошли в воду. Опьяненные кровью, мы убили по меньшей мере двадцать животных, они бились в агонии, и пенилась алая кровь. Мы вытащили туши на берег, освежевали и разрубили на куски – этого мяса нам хватило на три месяца.

Тюркир устроил мастерскую и кузню на самом берегу реки. Копаясь в топи за границей поселения, он выворачивал похожие на краюхи хлеба глыбы, покрытые твердой коркой, приговаривая, что выплавит из них мягкое железо, когда понадобится пополнить запасы орудий. Тогда-то он и заявил, что ему нужен помощник, и постарался, чтобы я стал его подмастерьем. В своей кузне он показал мне, как делается глинобитная печурка, набивается поочередно слоями угля и болотного железа, а потом все поджигается, и остается только ждать, когда сильный жар сделает свое дело, после чего печь можно раскрыть и соскрести с углей куски железа-сырца. Покуда я подкладывал уголь и возился с мехами, он калил, ковал, выковывал металл и важно поведывал мне об исконных богах и их путях. То, как Тюркир калит железо и бьет по нему молотом, а потом окунает в воду, сотворяя нужные нам орудия, мне казалось почти магическим действом, и я охотно воспринял основную идею Тюркира – между ковкой металла и ведовством существует неразрывная связь. Тюркир в облаке дыма и пара бормотал простые заклинания, глухо взывал к богам и тщательно соблюдал запреты и заветы своего ремесла. Никогда у него два лезвия не ложились поперек друг друга. Утром, начиная работу, он бросал в огонь щепотку соли, а в конце дня водружал рабочий молот на построенный им маленький алтарь Тора. Завершив какую-нибудь вещь, будь то нож или рожон копья, он проговаривал короткую молитву и, сорвав несколько листьев, разминал их в зеленую массу и смазывал ею еще горячий металл – так свершал он жертвоприношение.

– Сок дает металлу силу, – говорил он мне, ухватив за кончик рожон или серп рукою, обмотанной тряпкой, и опускал в чан с водой. Слышалось шипение, и поднимался пар.

В маленькой закопченной кузнице, отдыхая от молота, наковальни и рдеющего железа, Тюркир рассказывал мне все, что он знал о galdra – о заклинаниях и чарах, которые составляют основную часть ведовского делания.

– Их сотни, – говорил он. – И каждое годится для разного в разных случаях. Насколько они действенны, зависит от опыта и умения того, кто ими пользуется. Я знаю всего немного, пожалуй, две дюжины, и почти все они связаны с моей кузнечной работой. Я никогда не завершаю ни воинского меча, ни морского ножа, ни охотничьего копья – ни единой вещи, не совершив над нею положенного galdra, чтобы вещь верно служила своей цели. Но все это – galdra ремесленника. Есть и более могущественные, боевые. Есть заговор на утешение ярости в сердце воина, и другой – на крепость щита перед битвой, он поможет твоим соратникам выйти из стычки невредимыми, третий же – – на ловкость, произнеся его, ведун способен поймать стрелу на лету. Четвертый – над кубком с водой, окропи ею воина, и он выйдет из грядущей битвы, может быть, и раненым, но живым.

Тюркир не замечал, что меня не привлекают воинская доблесть, подвиги силы и рассказы о пролитии крови. Сказать по правде, я всегда побаивался моего похожего на карлика наставника и жестокой радости, с которой он поведывал мне о самых страшных кровопролитиях. Он смаковал историю о – том, как Велунд, мастер-кузнец и «правитель эльфов», заманив к себе в кузню юных сыновей конунга Нидуда, отрубил им головы, когда они заглянули в его сундук с сокровищами.

– Ты знаешь, зачем он сделал это, Торгильс? – спрашивал Тюркир, приваривая полосу твердой стали к мягкому серпу, чтобы лезвие было острым. – Он мстил Нидуду. Велунд был столь умел в кузнечном деле, что злой Нидуд похитил его и подрезал ему сухожилия на ногах, чтобы он не сбежал, и заставил его работать золотых дел мастером при своем дворе. Велунд же выждал, когда молено будет заманить жадных и глупых сыновей Нидуда в свою мастерскую. Там он убил их, из их глаз сделал драгоценные камни, из зубов – ожерелья, а из черепов – кубки, окованные серебром. Матери их он подарил драгоценные камни, сестре – ожерелья, а отцу – кубки. – Тюркир мрачно и удовлетворенно улыбнулся. – А под конец он соблазнил дочь конунга Бодвильд и бросил ее с ребенком, а сам улетел на крыльях, сделанных из железа, прочь из своего плена.

Гудрид была беременна. Тут все поняли, почему ее мучила морская болезнь во время нашего плавания и почему она настояла на том, чтобы взять с собой из Браттахлида двух служанок. Большая часть поселенцев приняла ее беременность как добрый знак. Это означало, что наше маленькое поселение будет процветать и расти. Я, как и все, желал Гудрид счастья, но был смущен и в сомнении. Ибо большую часть детства почитал себя за родного сына Гудрид, а теперь, похоже, у меня появится соперник.

Поздней осенью того, первого года в Винланде, Гудрид родила здорового, горластого младенца мужеского пола. Ему дали имя Снорри, что означает «буйный» или «упрямый», и он стал первым из нашего народа, родившимся в том отдаленнейшем из норвежских поселений. Может быть, он остался единственным, кто родился там. Этого я не знаю, ибо многие годы не получал никаких известий из Винланда. Полагаю, их нет вообще. Мне остались только воспоминания о великом веселье и суматохе того дня, когда Снорри явился в сей мир, и о пиршестве в честь его рождения, которое устроил Торфинн, гордый отец, в нашем великолепном новопостроенном длинном доме. Может быть, то была ревность, а может быть, заговорило во мне шестое чувство, предупреждая о дурном, но в тот вечер, когда все мы собрались в длинном доме и расселись по скамьям, и слушали здравицы Торфинна в честь рождения первого на том берегу ребенка, меня исподволь грызла уверенность, что золотые деньки нашего поселения сочтены.

ГЛАВА 8

Вестники нашего поражения появились спустя три дня. Близился полдень погожего солнечного дня, колонисты разбрелись по своим обыденным делам – кто удил рыбу, кто отправился в лес охотиться и валить лес, большинство же трудилось в домах или возле них или расчищало землю. Наверное, женщины готовили пищу, потому что я помню запах оленины, жарящейся на вертеле на открытом огне. Один из строителей, сидя на крыше дома, укладывал куски дерна, пригоняя их друг к другу так, чтобы вода не просачивалась. Он распрямился, разминая спину, и случайно глянул на море. И замер, и закричал, указывая на берег. Его крик всех встревожил, мы повернулись и тоже посмотрели. Из-за дальнего выступа мыса появлялись маленькие лодки. С такого расстояния они казались просто черными иглами, но было совершенно ясно, что это – ^ скрелинги. Все бросили свои дела, толпа в едином порыве вздрогнула от дурного предчувствия. Не следует забывать, что на эту пустынную землю прибыли землепашцы и рыбаки, а не бывалые воины, и от одного появления чужаков по спинам у всех нас пробежал холодок.

– Выкажите, сколько можете, дружелюбие. Ведите себя как обычно, – предупредил Торфинн. – Не делайте резких движений, но и не подпускайте их слишком близко. Подождем и узнаем, чего они хотят.

Маленькая флотилия скрелингов – там было девять кожаных лодок – приближалась. Сидевшие в лодках, казалось, были столь же удивлены и насторожены, как и мы. Они сбавили скорость и осторожно провели лодки через отмели, держась шагах в пятидесяти от берега и с любопытством глядя на нас. Ни одна сторона не сказала ни слова. Все напряженно молчали. Тут один из скрелингов встал в лодке – это была узкая, корытообразная посудина, не очень хорошо сделанная – и начал размахивать рукой над головою. В руке у него было что-то вроде лопасти, которая издавала жужжащий звук, нечто среднее между тихим гулом и бормотаньем.

– Как ты думаешь, что это значит? – спросил Торфинн у своего заместителя Торбранда, сына Снорри.

– Думаю, это знак мира, – ответил тот. – Вид у них как будто не очень враждебный.

– Тогда нам лучше будет ответить тем же, – решил Тор-финн. – Возьми белый щит и зайди в воду по колено. Подними щит повыше, чтобы им хорошо было видно.

Белый щит – наш обычный знак мира, известный всем, им пользуются даже дикие ирландцы и отдаленные германские племена. Выставленный красный щит означает войну. Во всяком случае скрелинги как будто поняли этот жест; они осторожно повернули лодки и стали грести к берегу. Мы стояли неподвижно, лодки коснулись земли, все люди из них вышли и нерешительно двинулись вверх по склону.

Они были точно такими же, как те люди, на которых напали и которых убили корабельщики моего дяди Торвальда. Мужчины – а женщин среди них не было, – темнокожие и поменьше нас ростом, с узкими глазами и прямыми, очень черными волосами, свободно падающими на плечи. Скулы у них были высокие и выступающие, что придавало их лицам угрожающее выражение. Я заметил, что глаза у них одинаково темно-карие, почти черные. Наверное, то были охотники, ибо в лодках у них почти ничего не лежало, кроме нескольких охотничьих копий и каких-то свертков из сыромятной кожи. Торфинн решил, что они не меньше нашего напуганы этой встречей. Во всяком случае молчаливое противостояние длилось очень долго, пока обе стороны разглядывали друг друга, а потом вожак скрелингов крикнул что-то на непонятном языке, пришельцы неторопливо уселись в лодки и поплыли прочь, время от времени оглядываясь через плечо.

Когда лодки скрелингов исчезли, уплыв тем же путем вдоль берега, мы вернулись к нашим делам. Можете себе представить, сколько было разговоров и предположений, вернутся ли скрелинги и на что они решатся. Никто не сомневался, что у этой встречи будет продолжение.

В следующий раз скрелинги застали нас совсем врасплох, появившись со стороны суши, из леса. Это произошло месяцев шесть спустя, и нас встревожило, что они подошли так близко к поселению незамеченные. Занимались мы обычными делами, как вдруг две дюжины скрелингов двинулись к нам от опушки. Они явились словно из-под земли. Хорошо, что они пришли с миром, потому что мы их никак не ожидали. В смятении мы не знали, бежать ли за оружием, сбиться ли в кучу или встретить скрелингов очередным мирным жестом. И тут, на наше счастье, взревел наш бык. Он пасся с коровами на соседнем лугу, и наверное, запах скрелингов – ибо пахло от них воистину очень сильно – встревожил его. Он несколько раз громоподобно взревел, и это привело пришельцев в ужас. Оглядываясь через плечо, они бросились искать спасения в наших домах, словно за ними гналось какое-то чудовище. Кое-кто из наших не слишком храбрых мужчин засел в домах, ожидая нападения, и уже закрыл двери. А тут вдруг скрелинги – перепуганные, они колотились в двери, кричали что-то на своем странном языке, умоляя впустить их. Норвежцы, думая, что битва в самом разгаре, в отчаянии подпирали двери изнутри, чтобы не пустить их. Для тех же, кто был снаружи, положение, только что казавшееся удручающим, вдруг стало смешным. Было ясно, что скрелинги не имели дурных намерений, а трусы, засевшие в домах, страшились невидимых им нападающих. Те же из нас, кто видел все это со стороны, разразились хохотом. Наш смех успокоил скрелингов, они притихли и робко поглядывали, скоро и перепуганные защитники домов начали высовывать головы, пытаясь понять, что происходит, а мы, глядя на них, хохотали еще громче. Вся эта нелепица оказалась наилучшим началом – ибо взаимному пониманию ничто так не способствует, как если обе стороны сваляют дурака и признаются в этом. Говоря на языке знаков и улыбок, скрелинги начали открывать кипы, которые принесли. Там была пушнина, прекрасная пушнина, шкурки лисы, куницы, волка и выдры. Были далее две блестящие шкуры черного медведя. Ничего подобного по качеству мы не видывали, и понимали, что на любом рынке в Норвегии или Дании товар этот пошел бы по самой высокой цене. Среди нас не было такого, кто, не задумываясь, не отдал бы скрелингам все, что они захотят.

Очевидно же было, что захотят они железа, потому что мы видели, что у скрелингов все оружие с каменными наконечниками. Но Торфинн быстро сообразил. Он твердо велел, чтоб скрелингам в обмен не давали ни оружия, ни металлических инструментов. Лучшее оружие – это единственное преимущество, бывшее у нас против их превосходящей численности. Мы ломали голову, что же делать дальше, а скрелинги с любопытством озирались, когда какая-то из женщин в знак гостеприимства принесла ведро молока и деревянный ковш. Она предложила ковш молока вожаку скрелингов. Он удивленно уставился на ковшик, с подозрением понюхал, потом осторожно глотнул, а женщина жестом показала, что он может выпить все. Вкус молока вызвал у скрелинга восторг. К тому же, наверное, он подумал, что питье это дорогое

И редкое, потому что порылся в своем мешке и протянул женщине кунью шкурку. У нее хватило ума принять ее. Еще один скрелинг вышел вперед и жестом показал, что хочет попробовать молока, и вскоре все они столпилась вокруг, протягивая руки за ковшиком и отдавая ценную пушнину взамен. Даже будучи восьмилетним мальчишкой, я видывал пьяных в Браттахлиде в столь отчаянном состоянии, что они отдавали последние монеты за глоток вина или крепкого меда, но единственный раз за всю свою долгую и разнообразную жизнь я стал свидетелем, как щедро платят за простой коровий сок. Больше того, скрелинги были совершенно счастливы этой сделкой. Расставшись со всем своим запасом пушнины, оставив нам даже пустые мешки, они радостно вернулись в лес, унося свою прибыль в желудках, а мы радостно припрятывали немалое состояние в виде винландской пушнины.

Но как ни мирно обернулось посещение скрелингов, их появление имело весьма серьезные последствия. На другой день Торфинн велел нам прекратить все прочие работы и начать строить палисад вокруг поселения. Нас не нужно было подгонять. У всех было тревожное ощущение, что мирные и выгодные отношения со скрелингами продлятся недолго. Все помнили, что стрела скрелинга убила Торвальда, сына Эйрика, во время его похода в эту страну, и что этой единственной смерти предшествовала резня, которую наши люди учинили, убив восьмерых скрелингов. Если скрелинги обычаем похожи на нас, то до сих пор они могут искать отмщения, чтобы уравновесить счет. Подобно морскому анемону, который убирает щупальца, ощутив опасность, мы спрятались за спасительную ограду. Дома, стоящие снаружи, были брошены, и вся община перебралась под защиту палисада, на тот случай, если скрелинги вернутся с менее мирными намерениями. Единственной постройкой, оставшейся снаружи частокола, была маленькая кузня Тюркира у реки – ему требовался доступ к болотному железу и проточной воде.

Скрелинги вернулись только в начале следующей зимы, когда младенцу Снорри был почти год. К тому времени мы как будто уже освоились на этой новой земле. Расширили пастбища, очистив от кустарника, оградили два небольших загона для скота – теперь у нас были три дойные коровы, отстроили и укрепили стены и крыши жилищ, выстроенных поначалу в спешке, и люди начали поговаривать о том, не отправить ли наш кнорр обратно в Гренландию с грузом леса и пушнины, не призвать ли других присоединиться к нам Мы прожили здесь весь годовой круг, и хотя зима была студеная и тяжкая, а все не хуже гренландской. Наше поселение начало укореняться, но, как вскоре выяснилось, корни эти сидели неглубоко.

На этот раз скрелингов явилось гораздо больше – и с суши, и по воде. Один отряд, десятка два охотников, вышел из леса, а другие вошли прямо в бухту на блестящих, натертых жиром кожаных лодках. Этот поход, должно быть, был обдуман заранее, потому что оба отряда, казалось, не имели при себе оружия, но только кипы с пушниной. На этот раз один из наших рыбаков заметил скрелингов издали и прибежал по берегу предупредить нас. Торфинн, встревоженный их числом, тут же приказал всем уйти за частокол и затворить ворота. Так что скрелинги, приблизившись, обнаружили, что никто их не встречает и не приветствует. Пашни и берег были безлюдны. Они подошли к палисаду и встали в нерешительности. Тор-финн крикнул, спрашивая, что им нужно, но они, разумеется, не знали ни слова нашего языка, а мы не могли уразуметь их ответ. Тогда один из скрелингов, высокий, благородный человек, наверное, их вожак, перекинул свой тюк через ограду. Тюк мягко пал на землю, и мы увидели, что это – связка из пяти серых волчьих шкур, добыча летних охот, и стало ясно, что скрелинги снова пришли меняться.

– Что ж, посмотрим, сможем ли мы расплатиться с ними одним только молоком, – сказал Торфинн и предупредил: – Помните: ни в коем случае не давайте им завладеть нашим оружием.

Мы приоткрыли ворота палисада, и начался обмен.

На этот раз он шел не так легко. Странные темнокожие люди по-прежнему не прочь были обменять пушнину на молоко, но когда все молоко выпили, а меха у них еще остались, они указали на полоски красного сукна, которые один из колонистов носил как подвязки. Мы стали предлагать им за каждую шкурку полоски красной ткани шириной в ладонь. Они согласились и тут же повязали этими лентами головы, гордясь столь яркими украшениями. Однако запас красной ткани подошел к концу, и мы стали предлагать за каждую шкурку полоски в палец шириной. К удивлению нашему, скрелинги радовались и этим сделкам и продолжали меняться, пока у них не вышел весь запас пушнины.

Когда торговля за молоко и красную ткань кончилась, скрелинги стали медлить. Они расхаживали среди нас, осторожно указывая на разную утварь, пробуя вещи на вес, дивясь и не зная их предназначения. Ясно было, что люди эти никогда не держали в руках лопату или серп, хотя, думается мне, что они, таясь на опушке леса, нередко подглядывали за нашими работами. А еще я уверен, что не было у них дурных умыслов, а только одно любопытство. Но вот один из них вдруг выхватил клинок из-за пояса-человека по имени Хафгрим. Хафгрим вздрогнул, закричал и попытался схватить преступного скрелинга, чтобы отнять свой длинный нож. Но скрелинг оказался ловчее него и увернулся. Весь отряд скрелингов прыснул в разные стороны, как стайка испуганных рыбешек, и бросился к лесу, а иные вместе с нашими инструментами. Один же из скрелингов так перепугался, что бросился в другую сторону, мимо кузни, а Тюркир, работавший там, выскочил из двери как раз вовремя и подставил ему подножку. Тюркир протянул руку внутрь кузницы, достал тяжелую острогу, которую починял, и небрежным движением, словно лосося в ручье, проткнул скрелинга. Никогда не забуду этого зрелища, первого на моих глазах убитого человека, полуголого скрелинга, вдруг превратившегося в жалкую, тощую, неподвижную фигуру, лежащую наполовину в торфяном ручье, наполовину на берегу, и ярко красная повязка на его голове вся была вымазана в грязи.

Торфинн тут же собрал людей, чтобы обсудить дальнейшее. Все столпились на площадке перед длинным домом и, раздраженные, не ожидая ничего хорошего от этой распри, стали кричали друг на друга, споря насчет того, как лучше защищаться от скрелингов. Никто не сомневался, что скрелинги вернутся и постараются отомстить.

Минул год с небольшим, все это время поселенцы выставляли стражу, но я не могу сказать, был ли следующий, и последний, приход скрелингов случайным или преднамеренным, и затем ли пришли они, чтобы отмстить за человека, убитого возле кузницы Тюркира. День и ночь на мысу стоял страж, высматривая лодки скрелингов, и еще один – наблюдавший за опушкой леса там, где она подступала к нашему частоколу. И вот настал роковой день, когда береговой страж прибежал, запыхавшись, и сообщил, что большая флотилия скрелингов огибает мыс. Он насчитал не меньше тридцати узких лодок и с полдюжины больших, в каждой из которых на веслах сидело с дюжину человек. Никто, похоже, не заметил, что эти скрелинги явилась с юга, а люди, которых мы прогнали, бежали в противоположном направлении, на север.

У Торфинна все было продумано заранее. Когда лодки скрелингов приблизились к берегу, несколько наших во главе с Торбрандом, сыном Снорри, тем самым, который стоял бок о бок с Торфинном при первой встрече со скрелингами, вышли к урезу воды, подняли красные щиты и издали боевой клич. Скрелинги подались назад, воинственность белых вызвала у гребцов опасение либо сбила их с толку. Наши воины продолжали кричать и грозить оружием, и тогда, спустя какое-то время, скрелинги решили принять вызов. Они поднялись на ноги в своих кожаных лодках и начали размахивать на головами чем-то вроде цепов с палками на концах, похожими на ткацкие челноки – такие же были у них при первом их посещении. Только на этот раз звук, который они производили, был совершенно другой. Вместо низкого жужжания они издавали звук громкий и сердитый, подобный гуду разъяренного пчелиного роя. Цепов этих вращалось все больше и больше, звук нарастал и нарастал, подобно ливню, пока воздух не наполнился таким шумом, что казалось, будто это кровь ревет в ушах. Потом звук снова изменился, потому что они начали все разом то ускорять, то замедлять вращение цепов, и звук шел волнами, то громче, то тише, и от этого нам стало совсем тошно.

По-видимому, звук этот должен был напугать или обескуражить наших людей на отмели, и так оно и случилось. Ошеломленные гудением, они словно приросли к земле. И поплатились за это. С лодок скрелингов, державшихся на некотором расстоянии от берега, обрушался смертоносный град стрел. Скрелинги использовали какое-то орудие, плоскую дощечку в локоть длиной, которая позволяла им метать дротики на удивление далеко. Трое наших пали наземь, двое из них замертво, да и никто из передового отряда не избежал того или иного ранения. Тогда скрелинги подошли ближе и начали метать другое странное оружие – копья, к которым на коротких бечевках было привязано что-то вроде круглых поплавков. Странный и пугающий вид этих поплавков, гремящих в воздухе, подействовал на наших так же, как и воинственный шум цепов. Копья проносились в воздухе над головами и падали на землю, и наши решили, что скрелинги прибегли к какому-то колдовскому оружию.

Тем временем скрелинги выскочили из лодок и побежали по берегу, размахивая копьями и ножами с каменными наконечниками, чтобы схватиться с нашим передовым отрядом. Норвежцы бросились прочь, как то и было задумано Торфинном, ибо на самом деле передовые служили приманкой. И мы видели, как вождь скрелингов остановился над телами убитых и схватил топор Торбранда, сына Снорри. Наверное, он никогда еще не держал в руках железного топора, потому что размахнулся и для пробы рубанул по соседнему камню. Топор сломался, и решив, что вещь эта бесполезна, коль скоро не сечет камень, скрелинг с отвращением метнул его в море. Несколько мгновений спустя он узнал, что может сделать стальное лезвие с человеческим телом, ибо служивший приманкой передовой отряд, преследуемый скрелингами, отступил к краю леса, где Торфинн спрятал основную часть поселенцев в засаде. Толпа наших, размахивая оружием, с воинственным кличем выскочила из зарослей. Скрелингов ничто не могло спасти. У них не было кольчуг и щитов, и даже их копья были слишком коротки против длины наших стальных мечей. Натиск норвежцев привел скрелингов в замешательство, они бросились прочь, оставив четырех убитых, из коих двое испытали на себе, что такое норвежский тяжелый рабочий топор. Скрелинги в страхе пустились наутек, одни в лес, другие к лодкам, и, столкнув их на воду, изо всех сил налегли на весла. Когда мы уносили тело Торбранда, сына Снорри, я заметил, что маленький дротик, погубивший его. больше похож на охотничий, чем на боевой. А таинственные копья оказались китовыми гарпунами, и поплавки на привязи, должно быть, служили метой, чтобы видеть, где плывет ушедший под воду раненый кит. О своих догадках я ничего не сказал ликующим поселенцам – это сочли бы непростительной дерзостью, – но про себя решил, что скрелинги пришли не ради войны и наша победа немногого стоит. Эти скрелинги были всего лишь охотниками и мирно прошли бы мимо нас, когда бы мы сами не бросили им вызов нашими красными боевыми щитами и вызывающими криками.

Однако, размышляя в целом об участи нашего поселения в Винланде, я прихожу к выводу, что, так или иначе, это не имело значения. Даже если бы мы тогда сообразили, что скрелинги вовсе не шли воевать, они, должно быть, потом явились бы, дабы изгнать нас с земли, которую почитали своей. Мы же, вне всяких сомнений, приписали скрелингам мысли и чувства, свойственные нам самим, – когда северянам что-то грозит, они идут навстречу опасности и бьются, защищая свою землю. И редко размышляют о последствиях своих поступков и редко отступают. В тот день на берегу Вин ланд а мы были слишком напуганы и слишком безрассудны, чтобы действовать как-то иначе, не оружием.

Именно это ощущение – ощущение угрозы – лишило нас Винланда. Мы остались там зимовать – слишком близка была зима, чтобы трогаться с места, – но все эти зимние месяцы нас не покидала тревога и опасения, что скрелинги вернутся.

– Земля эта обильна и плодородна, – сказал Торфинн, когда все собрались, чтобы принять окончательно решение насчет отъезда. – И мы можем возвращаться сюда время от времени за добрым строевым лесом. Но неразумно было бы думать, что сможем мы устоять против враждебных и превосходящих нас числом скрелингов. В конце концов они нас одолеют.

Никто не возражал. Мы понимали, что на этих берегах мы одни и слишком уязвимы. Весной кнорр нагрузили добычей, плодами наших трудов – выдержанным лесом, сушеными плодами, богатым запасом пушнины, поделками, вырезанными из того замечательного дерева цвета меда, высушенными шкурами птиц с яркими перьями – и отплыли в Гренландию.

Когда наш видавший виды кнорр поймал ветер и стал набирать скорость, я оглянулся на пологий берег у зимовья Лейва. В последнее утро перед отплытием я стоял босиком на песке и копал последнюю канаву в надежде поймать камбалу, точно так, как делал в первое утро нашего пребывания здесь. Отлив, который унес кнорр от места стоянки, уже смыл следы моих трудов. Единственное, что осталось от моих усилий собрать дань моря – это несколько кучек пустых раковин мидий за полосой морских водорослей, оставленных отливом. Выше, в ста шагах от берега, за первой грядой дюн, виднелись дерновые крыши домов, покинутых нами. Их горбатые очертания исчезали вдали и вскоре стали совсем не видны на фоне леса. Все на борту кнорра смотрели назад, даже рулевой оглядывался через плечо. Нам было жаль уходить, но мы не чувствовали себя побежденными, и все молча думали об одном: может статься, в этой огромной стране остались живые норвежцы, а мы покидаем их на волю судеб.

Я же особенно печалился об одном человеке – моем герое и наставнике, Торвалле Охотнике. В половине того времени, что мы прожили в зимовье Лейва, он ушел. Тогда распря между ярыми христианами и приверженцами исконной веры достигла такого накала, что Торвалль заявил, что не намерен большее оставаться с нами. Он решил разведать берег и найти место получше. Кто желал присоединиться к нему, был волен это сделать. Четверо решили пойти с ним, и Торфинн отдал им нашу ладью, наверное, потому, что Гудрид на том настояла. Не раз она говорила, что она не желает, чтобы Снорри рос в обществе людей, подобных Торваллю, с их языческой верой. После того как Торвалль и несколько его товарищей отплыли на север, держа вдоль берега, я долго не находил себе места. Больше мы ничего о них не слышали, и я вместе со всеми остальными решил, что Торвалля с товарищами схватили и убили скрелинги. Именно так с незваными гостями поступили бы мы, норвежцы.