Текст книги "Германия: самоликвидация"

Автор книги: Тило Саррацин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Дискуссия о бедности

Нижний слой в Германии находится, исходя из определения нижнего слоя, в среднем, на нижнем конце пирамиды доходов. Недостаточность доходов, однако, ни в коем случае не единственный и отнюдь не основной его признак. Стареющий художник, живущий на социальное пособие, или студент, которому приходится ограничиваться стипендией, естественно, не принадлежат к нижнему слою.

Считать ли бедными людей, на которых в Германии распространяется действие гарантированного основного дохода, это вопрос определения. В любом случае речь идёт не о бедности в библейском смысле, в смысле христианского милосердия, и не о положении как в трущобах «третьего мира», с которыми в Германии обычно связывают понятие бедности. От гнетущей материальной нужды нижний слой в Германии избавлен за счёт пособия по безработице II и социального обеспечения в старости. Получатель социального обеспечения или пособия по безработице II в Германии может следующее:

• селиться достойно по стандарту социального строительства льготных квартир для малообеспеченных, поскольку ему возмещаются расходы на отопление и съём квартиры;

• пользоваться медицинской помощью на уровне положенной по закону медицинской страховки;

• одеваться социально адекватно и неброско;

• питаться полноценной и богатой витаминами пищей и тем самым избегать избыточного веса;

• давать своим детям бесплатное образование в государственных образовательных учреждениях, начиная с детского сада и кончая аттестатом зрелости;

• имея на руках социальный паспорт, по крайней мере, в Берлине, бесплатно посещать все государственные библиотеки и музеи, а также с большими льготами пользоваться общественным местным и пригородным транспортом.

«Бедны» получатели социального пособия в Германии только при условии, если рассматривать бедность как политическое понятие, которое по содержанию отделено от своего изначально и исторически унаследованного значения. Ведущий идеолог немецкой дискуссии по проблемам бедности, кёльнский политолог Кристоф Буттервегге, косвенно признаётся, что бедность для него – понятие политической борьбы, в широком смысле нацеленное на сокращение неравенства. Буттервегге умудрился сочинить толстую книгу в 350 страниц о бедности в Германии; хотя книга и содержит множество цифр, но не приводит ни одной непротиворечивой статистики. По его собственному выражению, он – как Черчилль – верит только той статистике, которую сфальсифицировал сам. Буттервегге избегает эмпирически содержательного и измеримого определения бедности со следующим основанием: «Тот, кто хочет изменить положение бедных, правильно поступает, стараясь изменить те образы бедности, которые посредством СМИ сформированы политически влиятельными официальными лицами. Только изменив их, можно будет сократить бедность и воспрепятствовать тому, чтобы возникла новая»^{77}. Буттервегге типичный представитель той касты учёных, политиков и функционеров всяческих объединений, которая добывает себе значимость тем, что определяет бедность в Германии экстенсивно, а оплакивает её интенсивно. С высоты морального превосходства и самоуверенности он и ему подобные заполняют все ток-шоу, в которых они разделывают тех, кто смеет оперировать фактами и цифрами.

Гарантированный минимальный доход в Германии не возмутительно низок, а возмутительно близок к нижнему уровню заработной платы. Хотя это и делает менее болезненным погружение в нижний слой, а существование нижнего слоя – более сносным, но и поощряет рост и укрепление этого слоя и его постепенное размежевание с остальным обществом.

Если образованная продавщица получает в месяц 1200 евро нетто, а пособие по безработице для одинокого человека составляет около 700 евро, то продавщица работает – в пересчёте на нетто-доход через социальное пособие, которое она получала бы, если бы не работала, – за почасовую оплату в 3 евро. Но если нетто-доход продавщицы слегка повысить, тогда вся пирамида доходов потеряет равновесие. Ведь если молодой, одинокий врач больницы получает, включая дежурства, около 2100 евро нетто в месяц, то доход продавщицы уже не покажется столь низким. Итак, что должно побудить рационально мыслящего получателя гарантированного государством минимального дохода действительно напрягаться в поисках работы? Если у него есть возможность от случая к случаю подработать нелегально, то он, пока у него есть уверенность, что гарантированный государством минимальный доход не будет ни урезан, ни отменён, не увидит никакого смысла в таких усилиях, разве что у него появится какая-то внутренняя мотивация непреодолимой силы.

Но для одиночки материальный вопрос не так проблематичен, как недостаток вызовов. Те, кому ещё ни разу не приходилось или не приходится приспосабливаться к требованиям рынка труда, со временем утрачивают многие компетенции, очень важные в социальном обиходе. Это относится в первую очередь к тем, кого безработица коснулась не на исходе трудоспособного возраста, в особенности к тем, кто с ней уже смирился и как бы врос в неё. И в обществе в целом проблема растущего нижнего слоя состоит не в государственном финансировании его существования – немецкое народное хозяйство в долгосрочной перспективе ещё достаточно богато, чтобы нести эти расходы, – а в постепенном отключении этого нижнего слоя от общества и в последствиях, которые вырастают из этого для всего государства, для его общественной стабильности и будущности.

Таковы структурные соображения. Взгляд на целевую группу, на её бытование, надежды и недуги вскроет совсем другие проблемы, и никакие рассуждения не заменят нам этот пристальный взгляд. Справедливо, однако, и то, что сочувствие и сострадание тоже не могут заменить структурные соображения.

В волнующем репортаже «Германия третьего класса»^{78} жизненная ситуация людей из нижнего слоя и тех, кто сопротивляется падению в более низкий класс, показана с индивидуальной точки зрения самих представителей этой целевой группы. Авторы не занимают – и в этом сила их повествования – какую-либо позицию по отношению к причинам и не предлагают своих решений. В исследовании «Арабский парень. Юность в Германии, или Короткая жизнь Рашида А.» точно и беспощадно описан параллельный мир неудачников, в котором обосновалась большая часть турецких и арабских мигрантов, и предлагаются неявные начатки решения^{79} (подробнее об этом см. в гл. 7).

Инге Клёпфер весьма наглядно описывает в своей книге «Восстание нижнего слоя»^{80} растущую проблему бедности в Германии и развивает в общих чертах следующий тезис: доля малообразованных людей впадает в относительную бедность. Этот процесс продолжается, потому что потомство наследует дефициты и родительский образец жизни. Растущие демографические проблемы и падающая работоспособность занятых трудом со временем перегрузит сети нашего финансового обеспечения. Это надолго приведёт к напряжениям и социальным волнениям и грозит условиям жизни западных немцев. Такова бесспорно верная часть её анализа. Хотя Инге Клёпфер и не формулирует этого, она подразумевает, что относительная бедность является причиной дефицита образования и поведения. Она показывает нам, что с государственным минимальным доходом, определённым через основное обеспечение и Hartz IV, достойный образ жизни, в первую очередь разумное питание и достаточная медицинская профилактика, невозможен. Выдвинуть такой тезис можно, но затем его следует проверить на эмпирическое содержание и подробно показать причинную связь между уровнем дохода и дефектным поведением. Тему детской бедности она тоже не анализирует со всей тщательностью, а объявляет появление детей в семье риском бедности, не исследуя, почему люди с низким уровнем образования и без стабильного встраивания в рынок труда имеют – такова тенденция – больше детей.

Исходя из определения бедности, данного индийским экономистом, лауреатом Нобелевской премии Амартией Сеном, что бедность есть «недостаток элементарных шансов осуществления» или возможностей развития, Клёпфер утверждает, что «возможности развития, в свою очередь, сильно зависят здесь (в Германии) от материального положения». В своей размытости это определение не ошибочно, однако оно внушает нам, что улучшение материального положения путём повышения выплат может якобы улучшить внематериальные возможности развития и проявления нижнего слоя. Этого, конечно, нельзя исключать, однако можно исходить из того, что более высокий непроизводительный минимальный доход никак не поспособствует инициативности, усердию и готовности к труду.

Клёпфер связывает ход своих мыслей с историей Яши из Берлина, который, будучи третьим ребёнком матери-одиночки, отстаёт в школе да и в остальном тоже не справляется с жизнью. При этом неясно, кто и в чём тут виноват, и вопрос, какую ещё дополнительную поддержку государство могло бы оказать Яше и его матери, остаётся без ответа. Нельзя не заметить расхождение с анализом Франца Вальтера, который исходит из того, что для большей части прекариата[16]16
  16 Прекариат – аналог пролетариата в постиндустриальном обществе.


[Закрыть] уже давно не является образцом трудолюбивый, ориентированный на рынок труда человек: «Заметно также то, что нижние слои 2008 г., в отличие от квалифицированного промышленного пролетариата 1890, 1920 или 1960 гг., в своём преобладающем числе больше не ставят перед собой долгосрочных целей и больше не верят в лучшее будущее для себя, достигаемое повышением квалификации. Эмансипация, достигнутая через образование, организованность и упорную, последовательную работу по реформированию общества – опорные столпы представлений классического рабочего движения и социал-демократии, – больше не принадлежит к идентичности и надеждам людей, лишённых привилегий»^{81}.

Вопрос, как можно повысить сопротивляемость непривилегированного подрастающего поколения, Клёпфер едва затрагивает. Чёрный американец Роланд Фрайер, который в 27 лет стал профессором в Гарварде и сегодня, в свои 32 года, является известным исследователем в сфере образования, выходец из куда более жалких условий, чем Яша, сосредоточивается в своих исследованиях на вопросе: как можно поспособствовать готовности нижнего слоя к образованию и труду. В отличие от Клёпфер и некоторых других, Фрайер чётко определяет субъективные дефициты, потому что он знает, что преодолеть их можно, но для этого необходима настойчивость.

Книга Клёпфер типична для эмоциональной и движимой скорее состраданием, нежели строгим анализом, немецкой дискуссии, которая остаётся на поверхности, и хотя охотно скандализирует ситуацию, всё же на самом деле не разбирается в причинно-следственных связях и возможностях решения.

Интеллект и демография

Данные микропереписей населения уже давно свидетельствуют о том, что в Германии женщины с университетским дипломом рожают детей меньше среднего показателя, а нередко даже остаются бездетными. Предметом дискуссии был вопрос, не является ли более поздний возраст первых родов у образованных женщин тем пунктом, который ведёт к ошибочному толкованию статистических данных. Но даже критики такой интерпретации не оспаривали, что доля бездетных выпускниц университетов перешагнула отметку в 40 %, правда, они указывают на то, что у выпускниц высших профессиональных училищ этот процент ниже^{82}.

Опыт показывает, что первые роды после 40 лет крайне редки. Опубликованный в 2009 г. отчёт по микропереписи 2008 г. в отношении бездетности отражает такой результат: среди женщин с высшим образованием в возрасте от 40 до 75 лет 26 % не имели детей, со средним образованием таких было 16 %, а с начальным образованием – 11 %^{83}. Также количество детей, приходящееся на женщину, уменьшается по мере роста уровня её образования. Среди женщин с начальным образованием (по состоянию на 2008 г.) 39 % имели троих и более детей, со средним образованием таких было 21 %, а с высшим образованием – 19 %^{84} (см. также гл. 8).

Данные Федеральной службы статистики относятся к тем категориям женщин, которые сгруппированы по году рождения и репродуктивная фаза которых уже закончилась совсем или в значительной мере, то есть эти данные относятся к прошлому. Ещё показательнее было бы, если бы родившихся в Германии в настоящее время детей можно было сгруппировать по социально-экономическому статусу их матерей. Но это, к сожалению, невозможно из-за показателей, которые статистика учитывает при родах. Однако важные указания содержатся в упомянутом исследовании, когда оно учитывает основную массу берлинских первоклассников^{85}. Из данных по первоклассникам можно увидеть путём углублённой оценки, что репродуктивное поведение в высокой мере зависит от принадлежности к определённому слою. В берлинском исследовании слой определялся не по доходам, а по уровню образования и занятости. При этом, как уже упоминалось, весь основной массив первоклассников разделился таким образом, что на нижний, средний и верхний слои пришлось по одной трети. Углублённая оценка показывает, что доля детей нижнего слоя растёт тем больше, чем больше семья первоклассника: 49,5 % первоклассников немецкого происхождения из семей, имеющих четырёх детей и более, относится к нижнему слою, в семьях ненемецкого происхождения этот показатель ещё выше – 78,5 %^{86}.

Также и в этом случае ничто не мешает нам распространить на всю территорию ФРГ зависимость репродуктивного поведения от принадлежности к определённому слою, доказанную в берлинских данных по первоклассникам, тем более что статистические данные подтверждаются повседневными наблюдениями в школах. Следовательно, нужно исходить из того, что по демографическим причинам доля нижнего слоя в населении непрерывно растёт. В отношении мигрантов уже было показано, что особенно много потомства имеют те мигрантские группы, которые приходится классифицировать как самые необразованные, то есть в первую очередь это мигранты из Турции, с Ближнего Востока и из Африки (см. табл. 3.1, с. 57). На это же указывают и результаты изучения рынков труда. По этим данным женщины, которые не очень хорошо интегрированы в рынок труда, а то и вовсе не интегрированы, сильнее склонны рожать, ещё больше увеличивая количество детей в семье^{87}.

Школьное образование и воспитание детей из так называемых необразованных слоёв осуществить намного труднее, а успехи их намного ниже, чем у других детей. Исследователи в сфере образования относят это на счёт дефицита социализации, который обусловлен происхождением. Логично, что наличие значительной доли детей из необразованных слоёв используется политиками в области образования для объяснения крайне плохих результатов PISA в немецких городах-государствах, хотя там подушные расходы на образование существенно выше, чем в немецких землях. То есть диагностированные дефициты социализации проявились бы даже в том случае, если бы интеллект вовсе не был наследственным или был бы таковым в малой мере. Интеллект, однако, наследуется на 50–80 %, поэтому послойные различия в репродуктивном поведении, к сожалению, означают и то, что унаследованный интеллектуальный потенциал населения непрерывно слабеет. Этот эффект в долгосрочной перспективе решающим образом сказывается на будущности общества.

Тем самым обостряется та проблема, что на нижнем конце пирамиды одарённости и квалификации слишком мал спрос, а на верхнем конце слишком мало предложение. В индустриальном обществе и современном социальном государстве это становится делом, не терпящим отлагательства, поскольку тысячелетний образец селекции больше не действует. Ещё в XIX в. коэффициент воспроизводства нижнего слоя был существенно меньше, потому что многие люди были слишком бедны, чтобы создать семью, к тому же много детей умирало. Такое положение дел никто не захотел бы вернуть. Куда действеннее было бы решить проблемы, которые ставят под угрозу существование социального государства. На то, как при этом сказываются количество и качество, указал ещё давний теоретик социального государства Гуннар Мюрдаль^{88} (об этом см. в гл. 6 и 8).

С того времени, как Чарльз Дарвин в 1859 г. опубликовал свой труд «Происхождение видов», а Грегор Иоганн Мендель в 1865 г. своё сочинение «Опыты над растительными гибридами», стало очевидно, что живая природа, а тем самым и человек эволюционируют посредством механизма селекции и наследования свойств. К наследуемым свойствам принадлежат и способности мозга. Только поэтому млекопитающие с принципиально сходной основной структурой мозга развивают разный профиль и уровень интеллекта; приматы выделяются интеллектом среди млекопитающих, а человек – среди приматов. Всякий кинолог или коневод, собственно, кормится тем, что существуют большие различия в темпераменте и профиле одарённости животных, и эти различия наследственные. Это значит также, что некоторые животные просто намного тупее или намного умнее остальных представителей их породы.

Френсис Гальтон был первым, кто занялся – на основе дарвиновской теории происхождения видов – изучением развития и наследования человеческого интеллекта^{89}. Он был отцом исследования интеллекта. Эти исследования пробудили опасения, что различная фертильность разных групп населения окажет дисгенические[17]17
  17 Дисгенические – ухудшающие наследственные свойства, генетически опасные.


[Закрыть] воздействия и сможет поставить природную селекцию как бы с ног на голову. В основе этих опасений лежала простая логическая мысль: если верно, что интеллект частично наследуем, и если верно, что группы населения с различным интеллектом имеют разную репродуктивную способность, то последняя скажется на среднем уровне интеллекта этого населения.

Зависимость репродуктивного поведения в Германии от принадлежности к определённому слою эмпирически установлена как стабильный тренд, доказано также, что между принадлежностью к определённому слою и интеллектуальными достижениями существует тесная связь. К тому же среди серьёзных учёных сегодня больше нет сомнений в том, что человеческий интеллект наследуется на 50–80 %^{90}, поэтому в принципе не оспаривается то обстоятельство, что при различной фертильности групп населения с различным интеллектом могут наступить евгенические[18]18
  18 Евгенические – улучшающие наследственные свойства, генетически ценные.


[Закрыть] или дисгенические эффекты^{91}.

Пример тому даёт евангелическая церковь. Со времён Реформации она отбирала для духовного пути самых умных мальчиков. Евангелические пасторские семьи традиционно были многодетными, и эти дети в просторных пасторских домах, при хорошем питании имели и повышенные шансы выживания. У католиков целибат препятствовал размножению этой части интеллигентного населения (по крайней мере, насколько это можно было отследить). На удивление большая часть немецкой научной элиты XIX и XX вв. числит в своих предках немецких пасторов. Ещё в 60-е гг. прошлого века немецкие профессора имели преимущественно евангелическую принадлежность.

Уже ранние исследования интеллекта установили, что у евреев европейского происхождения IQ на 15 пунктов выше, чем у других представителей европейских народов и их потомков в Северной Америке. Этот результат коррелирует с научным и профессиональным успехом, значительно превосходящим средний уровень, у этой сравнительно небольшой части населения.

• Со времени учреждения Нобелевской премии в 1901 г. было присуждено 204 премии по физике и химии 344 учёным; 22 % лауреатов были еврейского происхождения^{92}.

• В Германии в 1933 г. евреи составляли 0,8 % населения. Но они были сконцентрированы в больших городах, прежде всего в Берлине и Гамбурге, и были заняты преимущественно в области торговли, денежного обращения и в сфере услуг. В банковской системе, науке, СМИ, среди врачей и адвокатов они были представлены намного выше среднего уровня, отчего и их профессиональный и тем самым экономический успех существенно превышал средний уровень населения в целом^{93}. В Берлине доля еврейского населения доходила в 1905 г. до 5 %, однако евреи составляли 14 % плательщиков подоходного налога и обеспечивали 31 % поступлений подоходного налога^{94}. В 1928 г. они составляли 80 % ведущих членов Берлинской биржи^{95}.

• В 1910 г. в немецких университетах 19 % всех преподавателей были евреи. На отделениях юриспруденции и медицины еврейские студенты составляли 25 %, на философском отделении – 31 %. С 1905 по 1931 г. 32 Нобелевские премии за научные достижения были вручены немецким лауреатам, десять из которых были евреи.

• В Германии была велика роль евреев в области искусства и литературы, равно как и в СМИ: в 1931 г. половина из 234 директоров театров были евреи, а в Берлине даже 80 %, и 75 % поставленных в 1930 г. театральных пьес написаны евреями. Их доля среди журналистов ещё в 1881 г. составляла 9 % и заметно росла до 1930 г.^{96} Карл Маркс и Зигмунд Фрейд, основатели двух самых влиятельных современных учений о благе, были еврейского происхождения.

• Сходным было положение дел и в Австро-Венгрии: в 1910 г. доля евреев в населении составляла в венгерской части двуглавой монархии 5 %, в столице Будапеште их было 20 %. Американская журналистка венгерского происхождения Кати Мартон описала мировые карьеры девяти еврейских эмигрантов из Будапешта, которые после Первой мировой войны из-за репрессий режима Хорти покинули Венгрию и впоследствии стали знаменитыми, среди них физик Эдвард Теллер, математик Джон фон Нейман и фотограф Роберт Капа. «К 1910 г. половина врачей и адвокатов, треть инженеров и четверть деятелей искусства и литературы в Будапеште были евреи. Более 40 % журналистов, работавших в 39 газетах Будапешта, были евреи»^{97}.

В средние века евреи были изгнаны из Англии и Франции полностью, а из Германии по большей части, они расселились в Польше, на Украине и в Прибалтике. У них выработался типичный идиш со славянскими элементами и прежде всего особая культура. Специфическая культура восточноевропейских евреев и высокий статус, которым обладали в их общине интеллектуалы и образованные люди, привели к тому, что самые умные размножались, превышая среднеарифметический показатель^{98}. Погромы повторялись, а они выживали. Евреи в германском рейхе и в монархии Габсбургов происходили большей частью от реэмигрантов из восточноевропейских поселений.

Более высокий интеллект евреев объясняется чрезвычайным давлением естественного отбора, которому они подвергались в христианском мире Западной Европы. Традиционные ремёсла, равно как и сельское хозяйство, были для них долгое время под запретом, а христианам, напротив, была недоступна денежно-финансовая сфера из-за религиозного запрета ростовщичества. Евреи были оттеснены в торговлю, банки и интеллектуальные профессии. Люди письменной учёности пользовались особым уважением. Раввин имел высокие шансы продолжения рода, поскольку мог взять в жёны дочь богатого еврейского коммерсанта. Веками проводимая семейно-матримониальная политика, дававшая интеллектуальному элементу повышенный шанс продолжения рода, постепенно привела к формированию повышенного уровня интеллекта^{99}. Установленное перед Первой мировой войной интеллектуальное превосходство европейских евреев выразилось в IQ, составлявшем у них в среднем 115. Ещё и сегодня у евреев Северной Америки выявляется тот же порядок величин^{100}, и они представлены намного выше среднего уровня в науке, интеллектуальных профессиях и бизнесе.

Участие немецких учёных еврейского происхождения перед Первой и Второй мировыми войнами в создании основ исследований интеллекта было определяющим. Например, психолог Вильгельм Штерн (род. в 1871 г. в Берлине), один из основателей Гамбургского университета накануне Первой мировой войны десять лет занимался выработкой критериев оценки интеллекта и в 1912 г. ввёл понятие «коэффициента умственного развития». Он эмигрировал в 1935 г. в США и умер там в 1938 г.

Психолог Вильгельм Петерс (род. в 1880 г. в Вене) исследовал на основании табелей и аттестатов связь между школьной успеваемостью родителей и их детей, а также влияние наследственности на умственные способности детей и вычислил корреляцию сибсов[19]19
  19 Сибсы – потомки одних родителей, родные братья и сестры.


[Закрыть], которую можно объяснить наследственным фактором, она равна 0,42. Если принять естественный отбор как результат различных условий жизни этносов, то его вывод из углублённого изучения наследования способностей таков: нельзя исключить возможность наследственных различий между этносами и в области психического развития. 28 апреля 1933 г. Петерсу пришлось покинуть свою кафедру в Эрфурте. Он эмигрировал в Турцию, где в 1937 г. получил работу в университете Стамбула^{101}. Его побеждённый в 1923 г. конкурент в соискании преподавательской должности в Эрфурте стал впоследствии председателем Немецкого общества психологов и в 1938 г. на 16-м конгрессе этого общества громил «еврейские тесты на интеллект Вильяма Штерна», которые «однозначно настроены на преобладающий у евреев тип интеллекта»^{102}.

Тест на интеллект, который евреи проходили с результатом 115, тогда как немецкие господа получали в среднем только 100, был неприемлем в Германии. Однако не только нацисты отказались от тестов на интеллект из-за их якобы еврейского характера. В 1931 г. в Советском Союзе применение опросных листов и тестов на интеллект тоже было запрещено, потому что результаты тестов, проведённых в 1920-е гг., идеологически не устраивали власть имущих. Генетики в ходе великих чисток подвергались преследованиям, ибо в Советском Союзе не только были под запретом тесты на интеллект, но и оспаривалась научность законов Менделя. Запрет тестов на интеллект после 1945 г. распространился и на все братские социалистические государства. Этот запрет в ГДР с начала 1970-х гг. стали обходить, но результаты оставались под замком^{103}.

Я несколько подробнее коснулся немецко-еврейских истоков изучения интеллекта, поскольку обсуждение генетических компонентов интеллекта часто наталкивается на большое эмоциональное сопротивление. Тот факт, что интеллект частично наследуется, трудно уживается с представлениями о равенстве, в соответствии с которыми причины неравенства среди людей следует искать в первую очередь в социальных и политических условиях^{104}.

Различные умственные способности, измеренные в тестах на интеллект, позитивно коррелируют между собой и для каждого тестируемого ведут к повторяемо стабильным результатам. Высокая позитивная корреляция указывает на то, что все тесты измеряют одно и то же, а именно: общие умственные способности. Измеренный интеллект положительно соотносится с профессиональными достижениями и общим жизненным успехом тестируемого. Но это не значит, что влияние среды в широком смысле не играет роли. Тем не менее можно видеть, что в случаях, когда исследуется влияние и интеллекта, и социоэкономического фона на успех в школе или последующий вузовский успех, влияние интеллекта преобладает над влиянием среды^{105}.

Решающим в итоге является не результат отдельного теста на интеллект, а знание того, что умственные способности человека существенно различаются и эти различия частично обусловлены наследственностью. Если бы интеллект был целиком наследственным, а сексуальное поведение партнёров распределялось случайно, тогда по законам менделевского учения о наследственности корреляция интеллекта должна была бы у однояйцевых близнецов равняться 1, у сибсов – 0,5, между родителями и детьми она равнялась бы тоже 0,5, между внуками и дедами составляла бы 0,25. На самом деле эмпирические исследования показывают, что корреляция интеллекта однояйцевых близнецов равна 86 %, если они растут вместе, и равна 78 %, если при рождении они были разлучены. У двухъяйцевых близнецов с общим домом корреляция равна 60 %, у вместе растущих сибсов – 47 %^{106}. Измеренная высокая корреляция у однояйцевых близнецов, независимо от того, растут ли они вместе или отдельно, является весомым показателем наследуемости интеллекта и позволяет оценить наследуемость интеллекта в 80 %. Но наследуемость меняется в зависимости от возраста и варьируется в зависимости от вида достижений интеллекта^{107}. В одном шведском исследовании учёные показали, что 40 % интеллекта объясняются влиянием среды, а 60 %, следовательно, наследственностью^{108}. В общем, действительно, кристаллизованный интеллект, который частично строится на применении унаследованных навыков, у близнецов, а также сибсов коррелирует выше, чем текучий, или подвижный, интеллект. Последний же показывает, как и следовало ожидать, значительные различия у однояйцевых и неоднояйцевых близнецов. Итак, современное состояние исследований таково, что те, кто делает упор на наследственность интеллекта, оценивают её долю в 60–80 %, тогда как те, кто в большей мере ориентирован на влияние окружения, отводят на долю наследственности 40–60 %. Серьёзных сомнений в этом состоянии исследований нет^{109}.

Для контекста, о котором здесь идёт речь, неважно, составляет ли наследуемость интеллекта 40, 60 или 80 %. Как бы ни осуществлялся интеллект, при более высокой относительной фертильности людей с низким интеллектом падает средний интеллект основной массы. Мы это видим по современной Германии и видели ещё по старой ФРГ. Внутри одного поколения это едва сказывается, но в череде поколений уже даёт статистически значимые эффекты. Для США определено, что средний IQ рожающих женщин равен 98 %^{110}. В бывшей ГДР эффект был обратный: тогда как в старых федеральных землях бездетность женщин со средним или высшим образованием была вдвое выше, чем у женщин, имеющих начальное образование или не учившихся, в ГДР у образованных женщин бездетность была ниже среднего уровня. Студентки рано рожали своих детей – и рожали почти все, за небольшим исключением. Это сказывалось позитивно на среднеарифметическом интеллекте родившихся там детей. Связанные с этим последствия усиливались, если выбор партнёра был не случайным, а интеллигентные женщины предпочитали связывать себя с интеллигентными мужчинами, а женщины попроще – с мужчинами попроще.

В целом различные исследования приводят к единому результату: измеренный интеллект сильно обусловлен принадлежностью к определённому слою. Из верхнего слоя и верхней прослойки среднего слоя в Германии происходит большинство высокоодарённых людей^{111}. Исследования в США показали, что измеренная взаимосвязь интеллекта супружеских пар составляет 40–45 %, то есть почти равна корреляции интеллекта родных братьев и сестёр^{112}. Ведущееся с 1979 г. масштабное долгосрочное исследование, построенное на выборочной проверке 12 тыс. молодых людей, которым в 1979 г. было от 14 до 22 лет, однозначно подтверждает, что измеренный интеллект и жизненный успех, соотнесённый с уровнем образования и доходами, в высокой степени коррелируют между собой^{113}. Существует 90 %-ная вероятность того, что ребёнок из бедной семьи нижнего слоя со средним IQ 100 избежит бедности, тогда как вполне может статься, что недалёкое дитя из семьи среднего слоя окажется ввергнуто в бедность^{114}.