Текст книги "Тысяча разбитых осколков"

Автор книги: Тилли Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

«А для других это может быть место, где вы рассказываете любимому человеку, что вы чувствуете, какой была жизнь без него. Ваши мечты и страхи. Ваши стремления и ваши опасения. Все и все, что вы хотите. Никто, кроме вас, их не прочитает. Это только для твоих глаз, – сказал Лео.

«Вы могли бы использовать его как место, чтобы снова поговорить с ними, независимо от того, насколько это тривиально. Как разговор, – сказала Миа. Мои глаза начали метаться по комнате. Большинство остальных закивали, казалось, с готовностью приняв наше задание. Мне хотелось встать и уйти, руки чесались, а ноги подпрыгивали по полу. Я хотел успеть на первый же рейс обратно в Штаты и убраться к черту из этого места и подальше от этой группы.

Но затем я заметил Саванну.

Она сжимала в руках дневник, костяшки ее пальцев побелели как кость. Она не кивала в знак согласия. Похоже, она не увлеклась этой идеей, как все остальные. Вместо этого она смотрела на простой синий журнал с таким опустошенным выражением лица, что у меня свело желудок. Ее дыхание участилось, и я был уверен, что она вот-вот впадет в новый приступ паники.

Итак, я наблюдал за ней, просто чтобы убедиться, что она не поскользнулась. И я начал задаваться вопросом, кто оставил ее жизнь и разорвал ее настежь. Была ли это болезнь ее любимого человека или его смерть была быстрой и неожиданной? Был ли это выбор другого человека, как это было…

«Этого не происходит», – внезапно заорал я, и мой резкий голос заполнил комнату. Эти мысли… Я исчерпал свой предел. Больше не мог об этом думать. Я помахал своим дневником в воздухе. «Это бесполезно. И мне все равно нечего ему сказать .

– Мы понимаем, что ты так думаешь, Сил, да, – сказал Лео. Я оглядел комнату, пытаясь найти выход отсюда. Я чувствовал себя в клетке. В ловушке. Мне нужно было уйти.

«Но мы хотим, чтобы вы держались за это. Мы надеемся, что через некоторое время, проведенное с нами в этой поездке, вы почувствуете себя по-другому. Возможно, научитесь открываться. Чтобы исследовать свои чувства».

Я усмехнулся, затем встал и подошел к огню. я бросил журнал прямо в ревущий очаг. « Вот что я думаю о журнале», – сказал я, чувствуя глубокое удовлетворение, наблюдая, как пустые страницы начинают гореть. «Я не пишу в нем. В чем смысл? Какой в этом смысл ? Он мертв и не вернется».

В комнате царила полная тишина, но мой внутренний бунт подбадривал меня. Я никогда больше не буду разговаривать с Силлом. Ни в какой форме. Особенно в каком-нибудь журнале, где записи о наших потерянных были не чем иным, как жалкой фантазией, способом обманом заставить нас почувствовать себя лучше.

Треск горящих бревен был похож на удар тысячи молний, пожирающих каждый дюйм журнала. Мне показалось, что прошло несколько часов, пока я смотрел это. Затем я поднял глаза и поймал взгляд Саванны. На ее лице было выражение шока, но было и что-то еще… Понимание? Сочувствие? Я не знал. Но мне не нравилось, как от этого у меня болела грудь и сердце билось в два раза быстрее. Мне не нравилось, как ее большие голубые глаза смотрели на меня, как будто она могла видеть меня насквозь.

Я не мог находиться в этой комнате. Я повернулась, чтобы уйти, чтобы уйти к черту, когда Лео встал на моем пути. – Пожалуйста, Сил, – сказал он. Я уставился на дверь. Это был мой побег на свободу, от этой прискорбной попытки исцелить нас. Я почувствовал, как на меня пристально смотрят остальные. Как они просто сидели и принимали это? Как они этого хотели ?

Лео сделал шаг ближе. – Сил, пожалуйста, сядь. Теперь его голос был тверже.

Я боролся с необходимостью не подчиняться, но когда я снова посмотрел через плечо на Саванну, выражение беспокойства на ее лице вызвало у меня чувство вины или что-то в этом роде. Она хотела, чтобы я ушел или остался? Поняла ли она, почему я не хочу здесь находиться? Она боялась меня? От этой мысли мой желудок сжался.

Я не хотел, чтобы она боялась меня.

Я повернулась лицом к Лео. Его руки были подняты вверх, как будто он держал бешеную собаку. «Сейчас мы просто поговорим о поездке и о том, что мы будем делать. Вот и все." Я чувствовал запах горящего в огне журнала и опаленной бумаги. Это меня утешило.

Я снова повернулся к Саванне. Ее глаза были полны слез. Это чертовски порезало меня. Она встретилась со мной взглядом, а затем посмотрела на дневник, который я бросил в огонь. Я не знал, о чем она думает. Неужели она подумала, что я сделал неправильно?

– Кэл? Лео толкнул.

– Неважно, – сказал я, затем снова сел. Я не был уверен, почему я не ушел. Я решил не думать об этом слишком много. Лео тоже сел, и я смотрел, как дневник тает и сливается с горящими поленьями. Это напомнило мне о моем теперь разрушенном сердце. Оно тоже сгорело дотла.

Мягкий, но уверенный голос Мии прорвал тяжелую тишину, последовавшую за моим взрывом. «Завтра поднимемся». Я моргнул, отвлекая внимание от очага. Я отключился, даже не осознавая этого. Я почувствовала мягкий, бархатистый материал диванной щеточки под ладонью, и звук сморкающегося рядом со мной Трэвиса вернул меня сюда и сейчас. Когда я посмотрел на него, его очки лежали на макушке, и он вытирал глаза. Он тоже посмотрел на меня, и я увидел, как острая боль, которую он таил, смотрела на меня.

Неужели я это сделал? Неужели моя вспышка сделала это? Или это была идея написать в журнале?

Когда я оглядел группу, я увидел, что не осталось ни одного человека. То, как они все сжимали дневники, так и должно было быть. Мысль о человеке, которого ты потерял… выразить то, каково было скучать по нему… это было жестоко.

Потеря кого-то, кого ты любил – клуб, в котором никто никогда не хотел находиться, но в какой-то момент нашей жизни мы все будем вынуждены присоединиться. Никто не избежал бы этого. Это был просто вопрос времени.

Я обнаружил, что киваю Трэвису, тонкий толчок в поддержку, а он в ответ слегка самоуничижительно улыбается. Я тоже захотел узнать его историю.

Одно можно было сказать наверняка: мы все были в полном замешательстве.

«Озерный край известен многими вещами», – сказал Лео, не обращая внимания на то, насколько обеспокоенными мы все стали. «Альпинизм и ходьба – два самых популярных вида спорта. И именно поэтому мы здесь, – сказал он и наклонился вперед на своем сиденье. «Мы собираемся подняться. Мы собираемся идти. И мы собираемся исследовать этот прекрасный пейзаж пешком. Три крупнейших вершины региона».

Мои брови нахмурились. Мы пришли сюда погулять? Из окна гостиной я мог видеть очертания туманных гор.

«У нас есть все, что вам понадобится для пеших прогулок», – сказала Миа. «Итак, мы предоставляем вам остаток этого вечера самому себе. Ужин в семь. Тогда это завтра ранний старт. А пока устраивайтесь. Распаковать. Общайтесь, знакомьтесь. И мы скоро увидимся».

Миа и Лео вышли из комнаты, обеспокоенный взгляд Лео при этом остановился на мне.

«Ну, это было тяжело», – сказал Дилан, заслужив несколько неловких смехов со стороны остальных. Я посмотрел на дневник в огне. Мне нечего было сказать брату, не было никаких чувств или новостей о жизни, которыми я мог бы поделиться с ним. Он забыл сообщить мне о своих чувствах, поэтому я уверен, что он уловил бы это чувство.

Он не обращал внимания на меня, своего младшего брата и лучшего друга, когда делал свой выбор. Нет связи. Никаких знаков. Всего лишь семь нацарапанных слов, которые он поспешил написать на обороте старого хоккейного билета, прежде чем разнести наш мир на части.

Инстинктивно я полез в карман и проверил бумажник. Оно все еще было там. А в заднем отделении на молнии лежал этот чертов билет. И эти слова. Слова, на которые я не смотрел месяцами, обжигали мою кожу, словно были написаны в вечном открытом огне. Невозможно погасить, оно навсегда сожжено.

Билет, спрятанный в моем бумажнике, по ощущениям весил сто тонн. Но я не смог заставить себя выбросить его. Это была вещь, которую я ненавидел больше всего на свете, но при этом моя самая дорогая вещь.

Поднявшись на ноги, я даже не оглянулся на остальных и побежал к входной двери. Я бросился прямо под ледяной дождь. Ветер бил мне в лицо, тысяча ладоней касалась моих щек. Куртки у меня не было, но сейчас стихия, атакующая мое тело, чувствовала себя хорошо. Покалывание в щеках напомнило мне, что я все еще здесь, живой, даже если на самом деле я не был жив.

Одна только мысль об этой комнате, наполненной сломленными детьми, такими как я, Саванна, прижимающая дневник к груди, как будто это был ее самый большой страх, воплощенный в жизнь, привела меня в ярость. Трэвис плакал при мысли о том, что нужно что-то записать.

Это была чушь. Все это.

Нагнувшись, я поднял камень и со всей силы швырнул его в озеро. Еще до того, как он коснулся поверхности, в моей руке уже был другой, на этот раз побольше, и он довел мое предплечье до предела. Позволив сдерживаемой ярости подступиться к моему горлу, я взревел в тихую ночь, бросая в озеро еще больше камней.

Следом появилась сломанная ветка. Потом еще камни. Одно за другим, пока мои мышцы не загорелись, а голос не стал хриплым.

Когда я устал, появились вопросы. Вопросы, которые, как я знал, никогда не получат ответа. Особенно один – почему? Почему он должен был это сделать? Почему ему пришлось оставить меня здесь вот так? Это был не тот, кем я был раньше. Но теперь… я не знала, как быть кем-то другим.

Запыхавшись и уставший, у меня осталась только ненависть к себе, которая всегда приходит после вспышки гнева. Ненависть к себе за то, что я не увидел знаков. Из-за того, что он не видел, он боролся. На моих глазах выступили слезы. Я откинула голову под сильный поток дождя, позволяя слезам смешаться с тяжелыми каплями, маскируя боль.

Глубоко вздохнув, я моргнул и открыл глаза. Я всегда чувствовал кратковременное онемение после эмоционального всплеска. Это дало мне несколько минут покоя. Всего лишь несколько драгоценных моментов, которые нужно не опалить. Просто ничего не чувствовать.

Я подошел к самому берегу озера, мои ботинки были на дюйм глубже в ледяной воде, и посмотрел на него. Это казалось бесконечным. Еще и древний. Как будто он увидел бы миллион таких же людей, как я, потерянных и одиноких, находящихся здесь в поисках какой-то дуги искупления. Какая-то последняя попытка спасти их от самих себя и от той дерьмовой руки, которую мир им нанес.

Серые облака и угрюмая погода отражали мои темные мысли. Затем я сосредоточил свое внимание на вершинах и впервые за долгое время действительно чего-то с нетерпением ждал. Промелькнула искра. Немного тепла от давно забытого угля, глубоко в моем подсознании.

Мне нравились упражнения. Я был в хорошей физической форме. Долгое время спорт должен был стать моей жизнью. Я собирался стать профессионалом. Я жил ради прилива дофамина, который возникал во время игры с моей командой, ради привыкания к соревнованиям. Играть в игру я когда-то любил больше, чем дышать. Мне нравился холод: каток был моим лучшим другом. Мысль о том, что меня заперли в комнатах общежития и заставили говорить о своем прошлом и чувствах, казалась адом. Быть на природе и гулять, просто… гулять… это я мог сделать.

Я стоял на берегу озера, пока не промок и не задрожал, а холод резкого ветра не начал трясти мои кости. Я повернулся, чтобы вернуться к дому, и пошел по длинной извилистой дорожке, огибавшей сад. Когда я уже собирался покинуть лес, окружающий лес, я поймал вид человека, сидящего на возвышенном скалистом уступе, с которого открывался вид на другую часть огромного озера.

Саванна.

Я узнал ее светлые волосы и миниатюрное телосложение. Она была одна, спрятавшись под большим зонтиком и что-то прижимая к груди. На мгновение я подумал, что это тот журнал, который нам только что подарили. Но блокнот, который она держала, был больше и другого цвета.

Я задавался вопросом, что это такое. На секунду я раздумывал, не пойти ли к ней. Я не знал, за что. У меня возникло внезапное желание просто посидеть с ней. Она встретилась со мной взглядом в гостиной. Несколько минут мне казалось, будто я разорвал себе грудь, и она видела все мои неровные шрамы.

Может быть, она поймет. Возможно, она будет единственным человеком, которому не нужно будет задавать мне уточняющие вопросы, потому что она знает, что такое этот живой кошмар. Чтобы кто-то понял… чтобы не приходилось объяснять, каково это быть настолько разбитым, чтобы понять, что не существует слов, которые могли бы когда-либо объяснить этот уровень разрушения души. И понять, каково это – остаться наедине с такой разрушительной болью, которая, может быть, иногда заставляет задуматься, а было бы легко, если бы ты тоже просто перестал существовать…

Но затем что-то внутри меня остановило, и контролирующая, всепоглощающая тьма, которая удерживала меня от стольких дел в эти дни, обняла меня, и я прошел мимо того места, где она сидела, и вошел прямо в дом.

Это напомнило мне, что я здесь не для того, чтобы заводить друзей. Мне просто нужно было пережить эту поездку. Тогда я мог бы пойти домой. А что же произошло после этого?

Мне было все равно.

Холмы и покачивающиеся лодки

Саванна

ЭТО КАЗАЛОСЬ НЕВОЗМОЖНЫМ.

Я стоял у подножья Хелвеллин Фелл, рассматривая своими глазами его огромные размеры. Оно поднималось все выше и выше, пока его вершины не исчезли в низко висящих облаках. Я даже не мог видеть вершину, и они ожидали, что мы поднимемся на нее? День был, к счастью, сухим, но земля под ногами была хрустящей, а зимний мороз целовал травинки, покрывавшие неровную землю.

Когда я выдохнул, мое дыхание превратилось в белый дым, а легкие обожгло, когда я вдыхал холодный английский воздух. Нашим гидом был человек по имени Гордон. Бывший сержант британской армии, который в течение следующих нескольких дней будет вести нас вверх и вниз по трем знаменитым вершинам Озерного края.

Я был не совсем спортивным. Меня ничего в этом не привлекало. Но я был здесь и был настолько замкнутым, что не стал бы сопротивляться.

Лицо Иды всплыло у меня в голове, когда мне захотелось отступить, я глубоко вздохнул и попытался настроиться на предстоящую задачу.

Я должен был попробовать. Ради нее я бы это сделал.

Это быстро стало моей мантрой.

Я был закутан в несколько слоев термоодежды, в перчатках, шапке и шарфе, который закрывал половину моего лица. Было холодно, но пока мне было достаточно тепло, чтобы справиться.

– Все готовы? – спросил Гордон.

Я кивнул, как и все остальные, и мы начали подъем по крутым зазубренным каменным ступеням. После того, как я пролез всего несколько раз, мои бедра начали гореть. Гордон мчался по ним так, как будто он был здесь миллион раз – вероятно, так и было. Миа возглавляла группу, Лео шел сзади. Дилан шел рядом со мной, казалось, ему было легче идти по болотам, чем мне. Трэвис и Сил были позади нас, Лили и Джейд впереди, а впереди – Миа.

На полпути я оглянулся. Сил поднимался по ступенькам легко, на его лице не было даже покраснения от напряжения. Я понятия не имел, почему он не обогнал нас с Диланом и не занял свое очевидное место впереди. Трэвису явно было тяжело, но Сил остался рядом с ним, сосредоточив взгляд на верхней части ступеньки. Пока он не посмотрел на меня, и я снова быстро посмотрел вперед. Просто взглянув на него, я не мог не вспомнить вчерашний день в своей голове. В гостинной. Когда он вскочил со своего места и бросил дневник в огонь, когда бросил вызов Лео и Мии. Он был так зол. Казалось, оно лилось из каждой его клетки. И все же были моменты. Короткие, едва заметные моменты, когда он поймал мой взгляд, и его враждебность исчезла, оставив после себя призрак грустного и уязвимого мальчика. Только для того, чтобы снова схватить его и похоронить под сильным пламенем.

А вчера… Сил встретился со мной глазами в минуту моей печали. Когда этот дневник положили мне на колени, я начал ломаться. Он видел, как я начал разваливаться, и понимание, которое я видел в его серебристо-голубых глубинах, достигло меня. Как будто на мгновение он просто… поймал меня.

Журнал был создан для того, чтобы дать мне возможность поговорить с Поппи. Рассказать ей, как я себя чувствовал с тех пор, как ее не стало…

Мое сердце сжалось при воспоминании о том явном ужасе, который пронзил меня. Потому что я мог только рассказать ей, как я потерпел неудачу. Как я развалился. Как жизнь без нее казалась бессмысленной. Как после ее смерти что-то внутри меня рухнуло, разбило мое сердце и душу на такое количество частей, что их невозможно было когда-либо склеить. Что, когда она сделала последний вздох, ушла и вся моя радость жизни. Что я так долго держал ее руку после ее смерти, что ее пальцы сжались в сжимающую позицию, когда мне наконец пришлось отпустить ее.

И мне придется сказать ей, что я ее подвел. Что я потерпел неудачу она настолько сильно повлияла на жизнь всех вокруг меня. Ида, мама, папа… У меня не было ни друзей, ни жизни, и мне было страшно.

Я был в ужасе от того, что никогда не смогу отпустить ее. Что это навсегда останется моей участью —

Внезапно моя лодыжка перевернулась, и я наткнулся на один из множества потрескавшихся и неровных камней. Я почувствовал, что начинаю падать назад. Дилан повернулся, когда у меня упало сердце, но он был слишком далеко, чтобы меня поймать. Затем, когда я испугался, что вот-вот упаду на землю, сильные руки подхватили меня и удержали на ногах. Я попыталась ухватиться за черные рукава куртки и точно знала, кто меня поймал, как только почувствовала знакомый запах морской соли и свежего снега.

– Ты у меня есть, – тихо сказал Сил, когда мой ботинок снова поскользнулся на ледяной земле, и я попыталась найти равновесие. От его голоса у меня по спине пробежала дрожь, которая не имела ничего общего с морозом, а была связана с замкнутым мальчиком из Массачусетса, который крепко держал меня в своих объятиях.

И я чувствовал, что он у меня есть . В его объятиях я чувствовал себя в безопасности.

Мое сердцебиение начало замедляться, когда Сил выпрямил мои ноги и удержал меня на ступеньке над ним. Я закрыла глаза и сумела подавить панику, а затем повернулась к Силу. Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать, что его руки все еще лежат на моей талии. Я глубоко сглотнула, когда встретилась с ним взглядом. Я был на большой шаг выше того места, где он стоял, а он все еще был значительно выше меня. На нем была черная шапка, но несколько прядей темных небрежных волн падали на его поразительные серебристо-голубые глаза.

– Спасибо, – сказала я, и Сил всмотрелся в мое лицо. Я не знала, что он ищет, но почувствовала, как мои щеки начали гореть под его вниманием. На этот раз мое сердце колотилось по совершенно другой причине. Ощущение, к которому я не привык.

Он прочистил горло. "Вы ранены?" он спросил. Его новоанглийский акцент был сильным – достаточно сильным, чтобы соперничать с моим грузинским. Меня так поразило то, что он говорил со мной тихо, что я не ответил ему.

Но потом он толкнул. «Саванна?» Произнесение Силом моего имени вернуло меня от моих своенравных мыслей и снова заземлило.

«Саванна? Ты в порядке?" Лео бросился к нам и остановился рядом с Силом. Сил не сводил с меня глаз.

Дилан бросился ко мне, и я заметил, что все наблюдают. Я почувствовал, как руки Сила на моей талии слегка напряглись, когда остальные отвлекли мое внимание.

Чувствуя, как мое лицо горит от всего этого внимания, я сказал: «Со мной все в порядке».

Сил начал наклоняться, и я сглотнула, когда прядь его темных волос задела мою щеку. Пахло мятой. Он проверил мою лодыжку, обхватив большими руками мой ботинок, проверяя гибкость. Боли не было.

Смущение, казалось, было моей единственной травмой.

«Это нормально?» – грубо спросил он, сгибая его влево и вправо, делая медленные и осторожные круги.

– Да, – сказал я хриплым голосом.

"Вы уверены?" – спросил Лео с беспокойством на лице. Я не был бы причиной того, что группа не смогла бы продолжать свое существование.

– Обещаю, – сказал я. Это была правда. Я был слишком занят мыслями о Поппи и потерял равновесие. Мысли о Поппи часто заставляли меня терять концентрацию.

– Хорошо, тогда продолжим, – сказал Лео.

Сил отпустил мою лодыжку, и в его отсутствие меня окутал холодный ветерок. Затем он снова встал, покачиваясь на ногах, как будто что-то обсуждая в своей голове. Затем он предложил мне руку. – Тебе… тебе нужна помощь на оставшейся части пути?

Я не ответил словами. В тот момент они ускользнули от меня. Вместо этого я осторожно взял его под руку и позволил ему идти рядом со мной, пока мы догоняли остальных, ожидавших нас наверху. Я старалась игнорировать легкое трепетание крыльев в моей груди, вызванное его предложением.

Дилан обошел меня с другой стороны. Когда я почувствовал, что его взгляд жжёт меня, я обернулся, только для того, чтобы он слегка подтолкнул голову в сторону Сила и посмотрел на меня с недоумением. Я знал, что Дилану я нравлюсь только как друг; он не вызвал у меня никаких романтических настроений. И он явно нашел помощь Сила такой же удивительной, как и я.

В моей жизни у меня было не так уж много друзей. Мои сестры всегда были для меня всем. Но я почувствовал мгновенную связь с Диланом. Он был милым. И смешно. И я был почти уверен, что он такой же заблудший человек, как и я. Только его жизнерадостный характер придавал ему лучший вид, и его страдания были успешно замаскированы.

Рука Сила была сильной под моей. Пока мы поднимались, он ничего не сказал. Но наше общее молчание не казалось напряженным. Это было классно . Мирный. По своей природе я всегда был более тихим. Мне не нужен был шум, чтобы заполнить какую-то пустоту.

Но безмятежное молчание с другим человеком было благословением, которого я не ожидал в этой поездке. Людям всегда хотелось поговорить. Похоже, Сил разделял мое предпочтение молчания.

Когда мы достигли верхней ступеньки, весь холод, который я чувствовал от резкого ветра и низких температур, исчез, и мой лоб покрылся капельками пота.

Я старался остыть, отдышаться, мои бедра кричали от напряжения.

"Ты в порядке?" – спросила меня Лили. Джейд и Миа тоже слушали.

«Да, я обещаю. Я просто поскользнулся».

Моя голова была опущена от смущения. Но затем я почувствовал, как рука Сила напряглась под моей, и с его губ сорвался резкий вздох. Я посмотрел вверх. Я тоже быстро выдохнула, увидев зрелище передо мной – зрелище, которое привлекло внимание Сила. Перед нами раскинулось зеленое лоскутное одеяло английской сельской местности. Деревья всех оттенков зеленого и коричневого, каменные стены и заснеженные голые ветки создавали картину маслом. Туман клубился над землей, как будто небо опустилось, чтобы соединиться с землей на несколько священных часов.

Это было невероятно красиво.

«Всем попить воды, и пойдем дальше», – сказал Гордон, прорываясь сквозь мое восхищение. Когда я пошел снимать рюкзак, я понял, что моя рука все еще протянута сквозь руку Сила, и я держусь так, как будто он был моим спасательным кругом.

– Мне очень жаль, – сказала я, взволнованная, и быстро убрала руку. Я занялся водой. Подняв глаза, я поймал на себе пристальный взгляд Сила, но быстро опустил голову. Мои щеки словно вспыхнули. Моей первой мыслью было, что Ида сейчас будет кричать от волнения, делать многозначительные комментарии и подстрекать меня.

Она написала мне вчера вечером, и в конечном итоге темой стала Сил.

ИДА:

Как Англия?

МНЕ:

Холодный и влажный, жуткий и готический. Это красиво.

ИДА:

А как остальные участники поездки?

МНЕ:

Прекрасный. Повредить. Какой-то тихий и сдержанный. Другие не очень.

ИДА:

А как насчет высокой темноволосой красотки с татуировками?

Ее вопрос позволил мне задуматься о Силе. Я слышал его снаружи, у озера. Кричал, бросая вещи в воду. А потом я услышал его молчание. Когда его ярость, должно быть, утихла, и на смену ему пришли другие эмоции. Это меня огорчило.

МНЕ:

Злой

Я отправила это сообщение, но потом вспомнила, как он повернулся ко мне в комнате, и в его страдающих глазах осталось только отчаяние. Всего на секунду, но оно было там. Вторая часть его изорванной, обнаженной души.

ИДА:

Бывает. Помни, папа какое-то время очень злился.

Я вспомнил о папе после смерти Поппи. Он так злился на мир за то, что он забрал его ребенка. Было ужасно видеть его таким, но я знал человека, который лежал под ним. Я знала, что этот вспыльчивый человек был не тем, кем был в душе, и что он еще вернется к нам. Может быть… может быть, Сил, который встретился со мной взглядом в гостиной, был кратким отблеском потерянного мальчика внизу.

ИДА:

Ему может понадобиться друг. Кто-то, кто будет рядом с ним, пока он проходит через это. Кто-то, кто понимает

Я уставился на сообщение Иды. Мой пульс ускорился при этом очевидном предложении.

МНЕ:

Может быть

ИДА:

Держите меня в курсе восхождения! Не могу поверить, что они заставили тебя лазить по горам!

Я улыбнулся, вспоминая сообщения Иды, наслаждаясь идиллическим видом передо мной. Она была таким романтиком. Всегда видеть хорошее в людях. Тогда я сразу подумал о Поппи. Она бы сказала то же самое о Силе. слишком. Поппи была помощницей. Она бы бросила один взгляд на Сила и поставила бы перед собой задачу помочь ему, помочь ему пережить боль, которую он так ясно чувствовал. Она делала это для меня много раз, пока я росла.

На мгновение эта мысль наполнила меня какой-то пьянящей легкостью, когда я вспомнил ее такой. Как сильно она обожала свою семью. Как сильно она любила нас всех, любила мир. Как сильно она любила Руну – до самого последнего вздоха. Но, как и в большинстве дней за последние четыре года, эта счастливая мысль вскоре превратилась в мучительное воспоминание о том, как она увидела ее на этой кровати, выглядывающую из окна, разбитую и хрупкую, смерть нависла над ней, с затрудненным дыханием.

Любое тепло, которое мне принесло восхождение, было быстро смыто ледяным копьем, пронзившим мой позвоночник. Трясущимися руками я отодвинула бутылку с водой и закрыла глаза.

Всего один раз… всего один раз мне хотелось подумать о ней и не чувствовать себя побитым, не чувствовать себя ушибленным. Мне хотелось запомнить ее такой, какой она была раньше – идеальной, радостной, полной жизни. Не больна, не грустна и не борется за то, чтобы оставаться позитивной, когда в конце ее истории не ждет ничего, кроме трагедии.

Воспоминания о ней на смертном одре преследовали меня. Это разбудило бы меня среди ночи. И каждый раз, когда я просыпался, на какое-то мгновение я всегда верил, что мне приснился кошмар, а Поппи находится в своей комнате, благополучно спрятавшись в постели.

Потом я вспомню и снова потеряю ее. Я терял ее неоднократно, каждое утро, когда просыпался, и мне приходилось напоминать, что она ушла. Каждый значимый момент, произошедший со мной, мне хотелось рассказать ей. Я знал, что каждая песня ей понравится, но ее здесь не было, чтобы ее услышать. Я слышал каждое произведение классической музыки и представлял ее с виолончелью, закрытыми глазами, покачивающей головой, полностью теряющейся в мелодии.

Четыре года я не смотрел оркестр вживую. Это была украденная мечта Поппи, и увидеть ее было бы предательством. Я едва мог слушать классическую музыку, не теряя самообладания.

Я подумал, что это одна из худших вещей, когда ты кого-то теряешь. Иметь хорошие новости, которыми можно поделиться, и на секунду – всего лишь одну заимствованную секунду покоя – с радостью рассказать им. Прежде чем реальность неизбежно рухнула, и вам напомнили, что вы никогда больше им ничего не скажете. И хорошо новости, которыми вы хотели поделиться, внезапно перестали казаться такими захватывающими. На самом деле, это было похоже на удар в грудь, и вы больше не ожидали, что с вами когда-нибудь снова произойдет что-то важное.

Смерть близкого человека не была разовым событием, которое нужно было пережить. Это был бесконечный цикл. Жестокий День Сурка, который выжёг ваше сердце и душу, пока там, где они когда-то были, не осталось ничего, кроме опалённой плоти.

Я отряхнул руки, когда они начали дрожать. Я медленно и глубоко вдохнул, холодный воздух напомнил мне, где я нахожусь. Неровная земля под моими ногами хрустела ледяной грязью. Мне нужно было идти. Двигаться. Чтобы избавиться от этого мучительного чувства, которое приближалось. Я чуть не упал на колени от облегчения, когда Гордон начал вести нас дальше.

Впервые в жизни мне захотелось прогуляться. Мне хотелось идти и идти, пока я не перестал думать. Пока мои мышцы не болели и не истощались, и я засыпал спокойным сном.

Только на одну ночь.

– Помедленнее, рейнджер, – сказал Дилан, бегая трусцой, чтобы догнать меня. Я этого не сделал. Я двинулся дальше, грудь сжималась от того, как часто я дышала. Я сосредоточил свое внимание на маршруте перед нами. Все вокруг меня было неподвижно и спокойно, единственное, что я мог слышать – мое учащенное дыхание, пока: «Хосе бы это понравилось». Слова Дилана были едва громче шепота, но я услышал их, свист ветра донес их прямо до моих ушей.

Я замедлил шаг и посмотрел на своего друга. Его глаза были опущены, а руки были в карманах. Он бросил на меня нервный взгляд, а затем сказал: «Мой лучший друг». Он пожал плечами, как будто все, что он собирался сказать, было тривиально. «Он тот, кого я потерял. Почему я здесь». Это было совсем не тривиально. Это было монументально. Самая важная вещь.

«Мне очень жаль», – сказал я и увидел, что он побледнел, его красивое лицо сморщилось от горя. Дилан выдавил заразительную улыбку, подавляя внутреннюю печаль, которая, как я видела, кричала о том, чтобы ее высвободили.

Между нами повисло молчание. Плечи Дилана потянулись внутрь, и я почувствовал, как расстояние между нами увеличивается. Я был ужасен в этом. Утешать других. Говорить правильные вещи. Мое сердце разрывалось из-за него. Но я не знал, как сделать это лучше.

Поппи была помощницей… будь помощницей…

Дилан окинул взгляд вокруг нас, на озеро внизу, которое теперь показалось в минуте из такого далека. Я знал, что он думает о Хосе. Его глаза заблестели, и я больше не могла этого выносить. Протянув руку, я взял его за руку и притянул к себе. Уловив задержку дыхания и затихший рыдание, я положила голову ему на плечо и попыталась без слов показать, что я рядом с ним.

Ветер поймал выпавшую из моего глаза слезу и поднял ее в воздух. Я не знал Хосе. Но я начал узнавать Дилана и понимать, насколько он особенный. Поэтому я знал, что Хосе тоже был особенным.

«Настолько особенным, насколько особенным может быть…» Я услышал голос Поппи, прошептавший мне на ухо, и это воспоминание окутало меня, как теплое одеяло. Она хотела бы, чтобы я был рядом с другими. Чтобы открыться и им.