Текст книги "Тысяча незабываемых поцелуев (ЛП)"

Автор книги: Тилли Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Когда только зонтик был открыт, а одеяло было на песке, я дернул подбородком, указывая Поппи двигаться под зонт. Она так и сделала, быстро поцеловав мою руку, когда проходила.

И мое сердце не билось. Оно порхало.

Мой взгляд был прикован к спокойному океану. Поппи села, закрыла глаза и глубоко вдохнула.

Я наблюдал, как Поппи наслаждается природой, и мог сравнить ее с человеком, который получил ответ на свои молитвы. Радость в ее выражении была безграничной, а покой в ее настроении – шокирующим.

Я опустился на песок, сел, обхватив руками колени. Уставился на море, на лодки на расстоянии, раздумывая, куда они отправляются.

– Как ты думаешь, какое их ждет приключение? – спросила Поппи, прочитав мои мысли.

– Я не знаю, – ответил я честно.

Поппи закатила глаза и сказала:

– Я думаю, они оставляют все позади. Думаю, однажды они проснулись и решили, что жизнь есть за пределами всего этого. Думаю, они решили – влюбленная пара, парень и девушка, – что хотят исследовать мир. Они продали свое имущество и купили лодку. – Она улыбнулась и опустила подбородок, уткнувшись им в руки, а ее локти опирались на согнутые колени. – Она любит играть на музыкальных инструментах, а он запечатлеть мгновения на пленку.

Я покачал головой и посмотрел на нее боковым зрением.

Казалось, ей все равно, вместо этого она добавила:

– И мир хорош. Они будут путешествовать в далекие места, создавать музыку, искусство и картины. И по пути они будут целоваться. Они будут целоваться, будут любить и будут счастливы.

Она моргнула, когда легкий ветерок пронёсся над нашими тенями. Когда Поппи снова посмотрела на меня, то спросила:

– Разве это не звучит как самое идеальное приключение?

Я кивнул. Я не мог говорить.

Поппи посмотрела на мои ноги и покачала головой, переместившись по одеялу, пока не оказалась у моих ступней. Я приподнял бровь в немом вопросе.

– Ты в ботинках, Рун! Такой прекрасный солнечный день, а ты в ботинках. – Поппи начала расстегивать мои ботинки, стягивая их друг за другом. Она подкатала мои джинсы до лодыжек и кивнула. – Вот, – сказала она гордо, – так немного лучше.

Не в состоянии найти радость, когда она сидела так самодовольно, я вытянул руку и потянул ее на себя, и лег, чтобы она легла на меня.

– Вот, – повторил я, – так еще лучше.

Поппи захихикала, наградив меня быстрым поцелуем.

– А сейчас?

– Огромное улучшение, – пошутил я иронично. – Большое, размером с астероид улучшение.

Поппи рассмеялась сильнее. Я перекатил ее и лег рядом. Ее руки все еще были у меня на талии, пока я водил пальцами по ее мягкой обнаженной коже.

Безмолвно я уставился на небо. Поппи тоже сидела тихо, пока внезапно не сказала:

– После того как ты уехал, не прошло много времени прежде чем я начала чувствовать себя уставшей, такой уставшей, что не могла вылезти с кровати.

Я замер. Она наконец расскажет мне. Расскажет, что произошло. Все расскажет.

– Мама отвела меня к доктору и в больнице мне сделали анализы. – Она покачала головой. – Честно говоря, все думали, я веду себя по-другому из-за твоего отъезда. – Я закрыл глаза и вдохнул. – Я тоже, – добавила она, крепче сжимая меня. – Первые несколько недель у меня получалось убеждать себя, что ты просто уехал в отпуск. Но проходили недели, и пустота во мне, оставшаяся после твоего отъезда, начала болеть все сильнее. Мое сердце было полностью разбито. И в придачу болели все мышцы. Я очень много спала, стала вялой.

Поппи замолчала, затем продолжила:

– В конце концов, мы поехали в Атланту сделать несколько тестов. Мы оставались у тети Диди, пока врачи разбирались что к чему.

Поппи подняла голову и, положив руку мне на щеку, приподняла мое лицо, чтобы смотреть мне в глаза.

– Я не рассказывала тебе, Рун. Продолжала притворяться, что я в порядке. Потому что я не могла сделать тебе еще больнее. Я видела, что ты не очень хорошо справляешься. Каждый раз по видео-чату я видела, что ты становишься все злее, находясь в Осло. Все, что ты говорил, было так не похоже на тебя.

– Так ты навещала тетю Диди, – прервал я, – потому что болела. Не просто погостить, как говорила мне?

Поппи кивнула, и я увидел чувство вины в ее взгляде.

– Я знаю тебя, Рун. И видела, как ты ускользал от меня. Твое мироощущение всегда было мрачным. В твоей сущности есть темнота. Но со мной ты не был таким. Я могла только представить, что моя болезнь сделает с тобой.

Поппи осторожно опустила голову мне на грудь.

– Не прошло много времени, прежде чем я узнала свой диагноз: прогрессирующая лимфома Ходжкина. Это покачнуло мою семью. Сначала меня. А как по-другому? – Я прижал ее ближе, но Поппи отстранилась. – Рун, я знаю, что никогда не смотрела на мир, как остальные. Я всегда проживала каждый день по полной. Знаю, что всегда принимала аспекты мира, которые не принимали другие люди. Думаю, в какой-то степени, это из-за того, что я понимала, у меня не будет времени изучать его, как у остальных. Думаю, где-то глубоко внутри, моя душа знала. Потому что когда доктор сказал, что у меня осталось всего пару лет, даже с лечением и медикаментами, я отнеслась к этому спокойно.

Глаза Поппи начали блестеть непролитыми слезами. Мои тоже.

– Мы остались в Атланте и жили у тети Диди. Ида и Саванна пошли в новую школу. Папа ездил на работу. Я была на домашнем обучении, либо обучалась в больнице. Мои мама и папа уповали на чудо, но я понимала – этого не случится. Я спокойно относилась к этому. Держала подбородок высоко вверх. Химиотерапия была тяжелой. Потерять волосы было трудно. – Поппи моргнула, очищая свое видение, затем доверилась мне: – Но отказаться от тебя почти убило меня. Это был мой выбор. Вина была на мне. Я просто хотела спасти тебя, Рун. Чтобы ты не видел меня в таком состоянии. Я видела, что происходит с моими родителями и сестрами. Но ты... я могла спасти тебя. Я могла дать тебе то, чего не было у моей семьи – жизнь. Свободу. Шанс идти по жизни без боли.

– Это не сработало, – умудрился сказать я.

Поппи опустила взгляд.

– Сейчас я понимаю. Но поверь мне, Рун, я думала о тебе каждый день. Я представляла тебя, молилась за тебя. Надеясь, что темнота, которая прорастала в тебе, поблекнет с моим отсутствием.

Поппи расположила свой подбородок на моей груди.

– Расскажи мне, Рун. Расскажи, что произошло с тобой.

Я сжал челюсти, не желая позволять себе чувствовать тогдашние эмоции. Но я никогда не мог отказать своей девочке. Это было невозможно.

– Я был зол, – сказал я, убирая волосы с ее красивенького личика. – Никто не говорил мне, где ты. Почему ты отказалась от меня. Родители не отставали от меня. Отец бесил меня двадцать четыре часа семь дней в неделю. Я винил его во всем, и сейчас виню.

Поппи открыла рот, заговорить, но я покачал головой.

– Нет, – выдохнул я. – Не надо.

Поппи закрыла рот. Я прикрыл глаза и сфокусировался на продолжении:

– Я ходил в школу, не прошло много времени, прежде чем я спутался с подростками такими же злыми на мир, как и я. Я начал ходить на вечеринки. Пить, курить – делать противоположное тому, что говорил мне отец.

– Рун, – единственное, что смогла сказать Поппи печально.

– Вот какой была моя жизнь. Я выбросил фотоаппарат. Затем собрал все, что напоминало мне о тебе. – Из меня вырвался смешок. – Я жалел, что не мог вырвать свое сердце и собрать его тоже. Потому что эта штуковина не позволяла мне забыть тебя, неважно как я пытался. И затем мы вернулись. Сюда. И я увидел тебя в школьном коридоре и весь гнев, который все еще протекал по моим венам, превратился в приливную волну.

Я перекатился на бок, открыл глаза и провел рукой по лицу Поппи.

– Потому что ты была такой красивой. Любое мое представление о том, как ты будешь выглядеть в семнадцать, было развеяно. В минуту, когда увидел эти каштановые волосы, большие зеленые глаза, вперившиеся в мои, я осознал, что любое мое за последние два года усилие оттолкнуть тебя, было разрушено. Одним взглядом. Стерто в порошок.

Я сглотнул.

– Затем, когда ты рассказала мне... – я затих, и Поппи покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Достаточно на сейчас. Ты сказал достаточно.

– А ты? – спросил я. – Почему ты вернулась?

– Потому что я закончила, – сказала Поппи с тяжелым вздохом. – Ничего не помогало. От каждого нового лечения не было разницы. Онколог сказал нам прямо: ничего не сработает. Этого хватило мне, чтобы принять решение. Я хотела вернуться домой. Прожить оставшиеся дни у себя дома на паллиативном лечении с теми, кого люблю больше всего.

Поппи прижалась ближе, целуя мою щеку, голову и наконец, мой рот.

– И теперь у меня есть ты. Как я теперь знаю и должно было быть. Именно здесь мы должны быть в этот конкретный момент времени – дома.

Слеза скатилась по моей щеке. Поппи быстро убрала ее своим большим пальцем. Она наклонилась надо мной и сказала:

– Вернувшись домой, я поняла, что смерть и болезнь не так уж трудно выдержать. В конце концов, боль для нас заканчивается, и мы уходим в лучшее место. Но для тех, кто остался позади, боль становится только хуже.

Поппи взяла мою руку и прижала к своей груди.

– Я действительно считаю, что истории о потери не всегда должны быть грустными и печальными. Я хочу, чтобы мою жизнь вспоминали, как величайшее приключение, какое у меня могло быть. Потому что, как мы смеем тратить впустую хоть один вдох? Как мы смеем тратить впустую что-то такое драгоценное? Вместо этого мы должны стремиться сделать как можно больше драгоценных вдохов в как можно больше драгоценных моментах, пока проживаем это короткое время на Земле. Я хочу оставить после себя это послание. Прекрасное наследие для тех, кого я люблю.

Если, как верила Поппи, мое сердцебиение пело песню, то прямо сейчас, в этот момент, мое сердце пело от гордости... в полнейшем восхищении моей любимой девушкой за то, как она смотрела на жизнь, за то, как пыталась заставить меня поверить – поверить, что есть жизнь после нее.

Я был уверен, что это не так, но мог видеть решительность Поппи. Эта решительность никогда не исчезала.

– Так теперь ты знаешь, – объявила Поппи, положив голову мне на грудь. – Теперь давай больше не будем об этом. У нас впереди будущее. Не будем рабами прошлого. – Я закрыл глаза, и она умоляла: – Обещаешь мне, Рун?

Обретя голос, я прошептал:

– Обещаю.

Я боролся с эмоциями, которые восставали во мне. Я бы не показал ей ни признака печали. Она увидит только радость во мне сегодня.

Дыхание Поппи стали размеренным, когда я гладил ее по волосам. Теплый ветерок обвевал нас, унося тяжесть, которая окружала нас.

Я позволил себе задремать, думая, что Поппи сделала то же самое, когда она пробормотала:

– Как ты думаешь, выглядит рай, Рун?

Я напрягся, но Поппи начала вырисовывать круги на моей груди, избавляя мое тело от тяжести ее вопроса.

– Не знаю, – сказал я. Поппи ничего не сказала, просто продолжала свое занятие. Немного поерзав, чтобы крепче обнять ее, я сказал: – Как что-то красивое. Умиротворенное. Как то место, в котором я снова увижу тебя.

Я ощущал улыбку Поппи у моей футболки.

– Я тоже так думаю, – согласилась она мягко и повернулась поцеловать мою грудь.

На этот раз я был уверен, что Поппи уснула. Я осмотрел песок вокруг и заметил, что пожилая пара села рядом с нами. Их руки были переплетены вместе. Прежде чем женщина села, мужчина расстелил покрывало на песке. Он поцеловал ее в щеку, прежде чем помог сесть.

Укол зависти пронзил меня, потому что у нас никогда не будет подобного.

Мы с Поппи никогда не состаримся вместе. У нас не будет детей. Свадьбы. Ничего из этого. Но когда я опустил взгляд на густые каштановые волосы Поппи и ее нежную ручку на моей груди, я позволил себе быть благодарным за то, что у нас, по крайней мере, есть здесь и сейчас. Я не знал, что ждет впереди. Но сейчас она была у меня.

Я принадлежал ей с тех пор, как мне было пять лет.

Сейчас я понимал, почему так сильно полюбил ее с малолетства, – чтобы у меня было все это время с ней. Поппи верила, что ее душа всегда знала, что она умрет молодой. Я начинал думать, что моя тоже могла это знать.

Прошел час, Поппи все еще спала. Я осторожно поднял ее со своей груди и сел. Солнце садилось, волны плескались о берег.

Ощутив жажду, я открыл корзину для пикника и вытащил одну из бутылок воды, упакованную Поппи. Когда я пил, мои глаза остановились на рюкзаке, который Поппи несла с грузовика.

Задумавшись, что внутри, я взял его и осторожно открыл молнию. Первым, что я увидел, была еще одна черная сумка. Это сумка была чем-то заполнена. Я вытащил ее, и мое сердце поскакало галопом, когда я осознал, что держал в руках.

Я вздохнул и закрыл глаза.

Опустил сумку на покрывало и потер глаза. Когда поднял голову, открыл глаза и сморгнул слезы. Я смотрел на лодки на расстоянии, слова Поппи заполнили мою голову...

«Я думаю, они оставляют все позади. Думаю, однажды они проснулись и решили, что жизнь есть за пределами всего этого. Думаю, они решили – влюбленная пара, парень и девушка, – что хотят исследовать мир. Они продали свое имущество и купили лодку. Она любит играть на музыкальных инструментах, а он запечатлеть мгновения на пленку».

Мои глаза переместились на чехол с фотоаппаратом, который я так хорошо знал. Я понимал, куда она вела со своей теорией о лодках.

«Он любит запечатлеть мгновения на пленку...»

Я пытался злиться на нее. Я отказался от фотографирования два года назад, я больше не был прежним. Это больше не было моей мечтой. Нью-Йорка не было в моих планах. Я не хотел возвращаться к фотографированию. Но мои пальцы начали дергаться и, несмотря на то, что был взбешен на себя, я поднял крышку чехла и заглянул внутрь.

Старый винтажный Canon в черно-хромированном исполнении, который я хранил как сокровище, был передо мной. Мое лицо побледнело, сердце качало кровь и ударялось о ребра. Я выбросил тот фотоаппарат. Я отказался от него и всего, что он значил.

Я понятия не имел, где Поппи достала его. Я задумался, могла ли она найти такой же и купить его. Я вытащил фотоаппарат из чехла и перевернул. На задней части было выцарапано мое имя. Я сделал это на свой тринадцатый день рождения, когда мама с папой подарили мне этот фотоаппарат.

Это был именно он.

Поппи нашла мой фотоаппарат.

Открыв заднюю крышку, я увидел новую пленку внутри. В чехле лежали линзы, которые я так хорошо знал. Несмотря на годы, я все еще инстинктивно знал, какая лучше подойдет для каждого конкретного снимка: пейзажа, портрета, ночной съемки, дневной, природы, в студии...

Услышав тихий шорох позади себя, я оглянулся через плечо. Поппи сидела, наблюдая за мной. Ее взгляд был прикован к фотоаппарату. Нервно подавшись вперед, она сказала:

– Я спросила у твоего папы о нем. Куда он делся. Он рассказал, что ты выбросил его. – Поппи наклонила голову набок. – Ты не знал, а он не рассказывал тебе. Твой отец нашел его. Он видел, как ты его выбросил. Он был разбит. Некоторые линзы треснули и еще по мелочи. – Я так сильно сжал челюсти, что было больно.

Поппи очертила пальцами тыльную строну моей ладони, которая лежала на покрывале.

– Он починил его и хранил последние несколько лет. Твой папа надеялся, что ты снова вернешься к фотографированию. Он знал, как сильно ты любил это. Он также обвинял себе в том, что ты отказался от любимого дела.

Моим инстинктом было открыть рот и зашипеть, что все это из-за него. Все. Но я так не сделал. По какой-то причине мой желудок скрутило, и я оставил рот закрытым.

Глаза Поппи заблестели.

– Видел бы ты его прошлым вечером, когда я спросила его об этом. Он был так эмоционален, Рун. Даже твоя мама не знала, что он сохранил фотоаппарат. Он даже поставил новую пленку на случай, если ты захочешь вернуться.

Я отвел взгляд от Поппи, сосредоточившись на фотоаппарате. Я не знал, что чувствовал по этому поводу. Но к моему удивлению, злости не было. По какой-то причине я не мог выкинуть из головы картинку того, как папа чистит фотоаппарат и чинит его сам.

– Он даже подготовил проявочную комнату в вашем доме. – Я закрыл глаза, когда Поппи добавила последнюю часть. Ответив тишиной. В моей голове мелькало так много мыслей, так много изображений. И во мне шло противостояние. Я поклялся больше не фотографировать.

Но клятва – это было одно. Держать объект своей зависимости в руках ставило под угрозу все, против чего я клялся бороться. Против чего восставал. То, что я выбросил, так же как мой папа поступил с моими чувствами, когда мы вернулись в Осло. В моем животе начало распространяться тепло. Я ожидал злости. Взрыв огня.

Я глубоко вдохнул, приветствуя темноту, которая поглощала меня, когда внезапно Поппи вскочила на ноги.

– Я к воде, – объявила она и прошла мимо меня, больше ничего не говоря. Я наблюдал, как она уходила. Как погружала ноги в мягкий песок, когда ветер развевал ее короткие волосы. Я стоял на месте, запоминая, когда она подошла к краю воды, позволяя прибою омыть ее ноги. Поппи подняла платье выше, чтобы не забрызгать.

Поппи откинула голову, чтобы ощущать солнце на своем лице. Затем она оглянулась на меня и рассмеялась. Свободно, непринужденно, как будто в мире не было никаких забот.

Я был заворожен, и еще больше, когда отражение солнечных лучей от воды отбросило золотой отблеск на ее лицо, в новом свете ее глаза засияли изумрудами.

Я затаил дыхание, на самом деле забыв, как дышать, от того, как ошеломительно она выглядела. Прежде чем смог сообразить, я схватил фотоаппарат. Я ощущал его вес в своей руке и закрыл глаза, позволяя сильному желанию победить.

Открыв глаза, я поднял фотоаппарат к глазу. Убрав крышку объектива, я нашел идеальный угол того, как моя девочка танцует в волнах.

И я нажал.

Я нажал кнопку на фотоаппарате, мое сердце останавливалось на каждом щелчке затвора, убеждаясь в том, что я захватываю Поппи в этот момент – счастливой.

Адреналин захлестнул меня, при мысли, как эти снимки будут выглядеть. Вот почему я использовал винтажную камеру. Предвкушение работы в проявочной, отложенное удовлетворение увидеть чудо, которое поймали на пленку. Было необходимо умение работать с фотоаппаратом, чтобы добиться идеального снимка.

Мгновение спокойствия.

Момент волшебства.

Поппи в своем собственном мире бежит вдоль берега, ее щеки сияют розовым оттенком тепла. Подняв руки в воздух, Поппи позволила подолу платья упасть и намочиться от всплеска воды.

Затем она повернулась лицом ко мне. Сделав это, она замерла, как и сердце в моей груди. Мой палец ждал, готовый нажать на кнопку, ожидая подходящего снимка. И затем все случилось. Выражение чистого счастья появилось у нее на лице. Ее глаза закрылись, голова была склонена набок, как будто в облегчении, как будто бесконечное счастье накрыло ее.

Я опустил фотоаппарат. Поппи протянула руку. Чувствуя кайф от восторга вернуться к своей страсти, я подскочил на ноги и пошел по песку.

Когда я взял Поппи за руку, она притянула меня ближе и прижала свои губы к моим. Я позволил ей вести. Позволил ей показать, как много это значит для нее. Это мгновение. И позволил себе также чувствовать это. На краткое мгновение позволил себе отодвинуть в сторону тяжесть, которую носил всегда как щит. Позволил себе потеряться в поцелуе, подняв фотоаппарат. Даже с закрытыми глазами и без направления, я был убежден, что запечатлел лучший кадр дня.

Поппи сделала шаг назад и молча повела меня обратно к покрывалу, усаживая и кладя голову мне на плечо. Я поднял руку на ее теплое, обласканное солнцем плечо, и притянул ее поближе к себе. Поппи наблюдала, как я медленно целовал ее макушку. Когда наши взгляды встретились, я вздохнул и прижал свой лоб к ее.

– Всегда пожалуйста, – прошептала она, когда отвела взгляд, чтобы взглянуть на небо.

Я не чувствовал этого так долго. Я не чувствовал подобный покой с моменты нашего расставания. И я был благодарен Поппи.

Больше чем благодарен.

Внезапно тихий, благоговейный вздох сорвался с губ Поппи.

– Посмотри, Рун, – сказала она, указывая вдаль. Я задумался, что же она хочет мне показать, затем она сказала: – Наши следы на песке. – Она подняла голову и на ее лице сияла улыбка. – Две пары ног. Четыре отпечатка. Как в притче.

Я свел брови в замешательстве. Поппи положила руку мне на колено. Ее голова была под прикрытием моей руки, и она объяснила:

– Моя любимая притча, Рун. И любимая притча моей бабушки.

– Что в ней говорится? – спросил я, улыбнувшись на крошечный размер следов Поппи по сравнению с моими.

– Она красивая. И религиозная, поэтому я не уверена, что ты о ней подумаешь, – Поппи послала мне игривый взгляд.

– Все равно расскажи мне, – настаивал я, чтобы услышать ее голос. Просто, чтобы услышать благоговение в ее голосе, когда она делится чем-то сокровенным.

– На самом деле это больше чем просто история. О ком-то, у кого есть мечта. В этой мечте человек на пляже, так же как мы сейчас. Но он идет рядом с Богом.

Я сощурил глаза, и Поппи закатила свои.

– Я предупреждала, что она религиозная! – сказала она, смеясь.

– Да, – ответил я и подтолкнул ее голову своим подбородком. – Продолжай.

Поппи вздохнула и рисовала узоры на песке своим пальцем. Мое сердце почти надломилось надвое, когда я увидел, что это еще один знак бесконечности.

– Когда человек шел по пляжу, в темном небе над ним проигрывалась его жизнь. С каждой показанной сценой, как в фильме, человек замечал два набора следов, которые оставлял на песке. И когда он продолжали идти, с каждой новой сценой появлялась дорожка следов.

Внимание Поппи было приковано к нашим следам на песке.

– Когда все сцены были проиграны, человек оглядывался на дорожку следов и замечал кое-что странное. Он замечал, что время самых грустных и отчаянных времен его жизни была только одна пара следов. А в счастливые времена две.

Я нахмурился, задумываясь, к чему ведет история. Поппи приподняла подбородок и моргнула в ярком свете солнца. Слезящимися глазами она посмотрела на меня и продолжила:

– Человек озадачился этим. Господь сказал, что когда человек посвящает свою жизнь Ему, он будет проходить с ним через все взлеты и падения. Человек спросил Господа: «Почему в худшие моменты жизни Он оставлял его? Почему Он покидал?»

Выражение глубокого спокойствия было нарисовано на лице Поппи.

– И что? – побуждал ее я говорить дальше. – Что сказал Бог?

Одинокая слеза скатилась по ее щеке.

– Он ответил, что прошел с ним через всю жизнь. Но, объяснил, что во времена, когда на песке оставалась одна пара шагов, Он не шел рядом с ним, Он нес его на руках.

Поппи зашевелилась и сказала:

– Мне все равно, религиозен ты или нет. Притча не только для верующих. У нас есть люди, кто проносят нас через худшие моменты жизни, печальные времена, в моменты, из которых, кажется, невозможно вырваться. В том или другом случае, будь то Господь или любимый человек, или оба, когда мы чувствуем, что больше не можем идти, кто-то подхватит нас... кто-то пронесет нас через это.

Поппи положила голову мне на грудь, я обернул свои протянутые руки вокруг нее.

Мое зрение было размыто, когда я смотрел на наши следы на песке. В этот момент я не понимал, кто кому помогал. Потому что, сколько бы Поппи не намекала, что это я помогаю ей пройти через последние месяцы, я начинал верить, что это она каким-то образом помогала мне.

Одинокие следы шагов в моей душе.

Поппи повернулась ко мне лицом, по нему текли слезы. Слезы счастья. Слезы благоговения... слезы Поппи.

– Разве это не прекрасно, Рун? Разве это не самое прекрасное, что ты когда-либо слышал?

Я просто кивнул. Сейчас было не время для слез. Я не мог конкурировать с тем, что она только что рассказала, так зачем пытаться?

Я рассеял свое внимание по пляжу. И задумался... Я задумался, есть ли кто-то еще, кто слышал что-то такое трогательное, что проникло в самую его суть? Я задавался вопросом, были ли для них люди, кого бы они любили больше всего на свете, так искренне и с такими сильными эмоциями?

– Рун? – сказала тихо Поппи рядом со мной.

– Да, малышка? – ответил я нежно. Она повернула свое хорошенькое личико ко мне и сверкнула улыбкой. – Все хорошо? – спросил я, изучая ее лицо.

– Я устала, – призналась она неохотно. Мое сердце надломилось надвое. За прошедшую неделю, я начал замечать, как усталость постепенно расползалась по ее лицу, когда она слишком много усердствовала.

И что хуже, я видел, как сильно она ненавидела это. Потому что это мешало ей наслаждаться приключениями в своей жизни.

– Нет ничего страшного в том, чтобы быть уставшей, Поппи. Это не слабость.

В глазах Поппи было поражение.

– Я просто ненавижу это. Я всегда считала, что сон – пустая трата времени.

Я рассмеялся, когда она мило надула губки. Поппи наблюдала за мной, ожидая, что я заговорю. Придя в себя, я сказал:

– Вот как я вижу это: если ты спишь, когда тебе это необходимо, то мы можем делать больше всего, когда ты сильная. – Я коснулся кончиком носа ее и сказал: – Наше приключение тогда будет еще более особенным. И ты знаешь, что я люблю, когда ты спишь в моих объятиях. Я чувствую себя в какой-то степени защитником.

Поппи вздохнула и, бросив последний взгляд на море, прошептала:

– Только ты, Рун Кристиансен. Только ты можешь сделать самую ненавистную для меня вещь такой прекрасной.

Поцеловав ее теплую щеку, я встал и собрал наши вещи. Когда все было упаковано, я посмотрел через плечо на пирс, затем снова на Поппи. Вытянув руку, я сказал:

– Пойдем, соня. Как в старые добрые времена?

Поппи взглянула на пирс, и безудержное хихиканье вырвалось из ее горла. Я потянул ее на ноги, и мы медленно пошли, держась за руки, под пирс. Там где мы стояли, раздавался гипнотизирующий звук волн, разбивающихся о старые деревянные балки.

Не тратя времени, я прижал Поппи спиной к деревянному столбу, обхватил ее щеки и слил наше дыхание воедино. Мои глаза были закрыты, когда теплая кожа ее щек нагревалась под моими ладонями. Моя грудь вздымалась, я затаил дыхание, пока наши губы соединились в поцелуе – медленном и глубоком, а холодный ветер развевал волосы Поппи.

Отстранившись, я провел языком по губам, смакуя вкус солнца и вишни.

Глаза Поппи распахнулись. Видя ее очевидную усталость, я прошептал:

– Поцелуй четыреста тридцать три. С Поппимин под пирсом. – Поппи робко улыбнулась, ожидая, что последует дальше. – Мое сердце почти взорвалось. – Ее улыбка была с намеком на зубы, она почти рассмеялась, и это было идеальное время добавит: – Потому что я люблю ее. Люблю больше, чем могу объяснить. Моя пара шагов на песке.

Прекрасные зеленые глаза Поппи смотрели на меня в замешательстве. Они мгновенно засверкали, и слезы покатились по ее щекам. Я пытался стереть их своими пальцами, когда мое сердце грохотало в груди. Поппи сжала мою руку, нежно прижимаясь щекой к моей ладони. Оставив мою руку на месте, она встретилась со мной взглядом и прошептала:

– Я тоже люблю тебя, Рун Кристиансен. Никогда не переставала. – Она встала на цыпочки и обхватила мое лицо, чтобы оно было напротив ее: – Моя родственная душа. Мое сердце...

Спокойствие и безмятежность охватили меня, когда я держал Поппи в своих объятиях, а ее легкое дыхание просачивалось через мою футболку.

Я держал ее. Прижал ее ближе, принимая новое чувство, пока Поппи не зевнула. Я приподнял ее голову к себе и сказал:

– Давай отвезем тебя домой, красавица.

Поппи кивнула и, прижавшись к моему боку, позволила мне отвести ее забрать наши вещи, а затем к машине.

Обхватив обеими руками ее талию, я поднял ее на сиденье, потянувшись, чтобы застегнуть ремень безопасности. Когда я отстранился, то нежно поцеловал Поппи в макушку. Она задержала дыхание на мое прикосновение. Я выпрямился, когда Поппи взяла меня за руку, слезы лились по ее щекам, когда она шептала:

– Извини меня, Рун. Извини.

– За что, малышка? – спросил я, мой голос надломился от того, как прозвучала ее фраза.

Я убрал волосы с ее лица, когда она сказала:

– За то, что отталкивала тебя.

Мой желудок ухнул вниз. Взгляд Поппи что-то искал в моем, перед тем как ее лицо исказилось от боли. Крупные слезы катились по ее лицу, и грудь задрожала, когда она пыталась успокоить свое внезапно участившееся дыхание.

– Эй, – сказал я, обхватив руками ее щеки.

Поппи посмотрела на меня.

– Мы могли бы проводить так время, если бы я не была такой глупой. Мы бы нашли способ вернуть тебя. Ты мог бы быть со мной все время. Со мной. Держа меня... любя. Ты любишь меня, и я так неистово люблю тебя. – Ее голос дрожал, но она смогла закончить. – Я – вор. Я украла наше драгоценное время – два наших года – ради ничего.

Мне казалось, что мое сердце физически разрывалось, когда Поппи плакала, хватаясь за мою руку так крепко, будто боясь, что я могу уйти. Как она все еще не поняла, что ничего не оттолкнёт меня от нее?

– Ш-ш-ш, – успокаивал я, располагая свою голову у ее. – Дыши, малышка, – сказал я нежно. Я положил руку Поппи на свое сердце, когда она встретилась со мной взглядами. – Дыши, – повторил я и улыбнулся, когда она последовала ритму моего сердца, чтобы успокоить свое.

Я вытер ее мокрые щеки руками, и почти растаял, когда она шмыгнула носом, ее грудь дергалась так часто от освободившихся рыданий. Увидев, что привлек ее внимание, я сказал:

– Я не принимаю извинений, потому что не за что извиняться. Ты сказала мне, что прошлое больше не имеет значения. Самые важные моменты происходят сейчас. – Я обуздал свои эмоции, проговорив: – Наше финальное приключение. Я подарю тебе поцелуи, от которых сердце будут готов взорваться, чтобы заполнить твою банку. А ты... ты просто будешь собой. Будешь любить меня. Я буду любить тебя. Навеки... – я затих.

Я пристально и терпеливо уставился в глаза Поппи, улыбнувшись, когда она сказала:

– Навечно и навсегда.

Я закрыл глаза, зная, что пробьюсь через ее боль. Когда снова открыл глаза, Поппи хрипло захихикала.

– Вот и она, – я прижался в поцелуе к одной из ямочек.

– Вот она я, – повторила Поппи, – так бесповоротно влюбленная в тебя.

Поппи подняла голову и поцеловала меня. Когда она легла на сиденье, ее глаза были закрыты, засыпая. Я наблюдал за ней мгновение, прежде чем закрыл дверь. Как только я это сделал, уловил, как Поппи прошептала:

– Поцелуй четыреста тридцать четыре, с моим Руном на пляже... когда его любовь вернулась домой.

Через окно я видел, что Поппи уже уснула. Ее щеки были красными, из-за того, что она плакала, уголки ее губ были приподняты вверх, изображая подобие улыбки.

Я не был уверен, как кто-то настолько идеальный, вообще мог существовать.

Обходя капот машины, я вытащил сигареты из заднего кармана и поджег одну зажигалкой. Я сделал столь необходимую затяжку. Закрыл глаза, когда попадание никотина в легкие успокоило меня.

Я открыл глаза и уставился на рассвет. Солнце садилось за горизонт, разметая вспышки оранжевого и розового на своем пути. Пляж был почти пустой, но пожилая пара, которую я видел прежде, осталась.