Текст книги "Тысяча незабываемых поцелуев (ЛП)"

Автор книги: Тилли Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Хотя я думала, она была права. Потому что моя бабушка не была такой старой, и она уходила молодая, по крайней мере, так сказал папа. Может, поэтому она так любила вишневые цветки. Потому что она была точно такой же.

– Поппимин?

Услышав голос Руна, я подняла голову.

– Я прав? Поцелуи твоего дедушки – любимые воспоминания твоей бабушки?

– Да, – ответила я, опуская лепесток, – из-за всех поцелуев, что она получала от него, ее сердце почти взрывалось. Бабушка сказала, что его поцелуи были самой лучшей вещью в мире. Потому что они означали, что он любит ее. Что он заботится о ней. И он любил ее за то, какой она была.

Рун сердито посмотрела на банку и фыркнул.

– Я все еще не понимаю.

Я рассмеялась, когда его губы надулись, а лицо сморщилось. У него были красивые губы, они были очень пухлые – губки бантиком. Я открыла банку и вытащила пустое розовое бумажное сердечко. Я вытянула его между собой и Руном.

– Это пустые поцелуи, – я указала на банку. – Бабушка дала мне тысячу таких, чтобы собрать за всю жизнь. – Я опустила сердце обратно в банку и взяла его за руку. – Новое приключение, Рун. Чтобы собрать тысячу незабываемых поцелуев от моей второй половинки, прежде чем я умру.

– Я... что... Поппи? Я в замешательстве! – сказал он, но я слышала злость в его голосе. Рун мог быть очень угрюмым, когда хотел.

Я вытащила ручку из кармана.

– Когда мальчик, которого я люблю, поцелует меня, когда это будет ощущаться так особенно, что мое сердце почти взорвется, – только сверхособенный поцелуй, – я напишу детали поцелуя на одном из сердечек. Это для тех времен, когда я буду старая и седая, и захочу рассказать своим внукам о самых особенных поцелуях в своей жизни. И о милом мальчике, что подарил мне их.

Я подскочила на ноги, волнение пробежало сквозь меня.

– Этого бабушка хотела от меня, Рун. Поэтому я должна скорее начать! Я хочу сделать это для нее.

Рун тоже подскочил на ноги. Именно в этот момент из-за порыва ветра лепестки с веток вишни пронеслись прямо там, где мы стояли, и я улыбнулась. Но Рун не улыбался. На самом деле он выглядел явно взбешенным.

– Ты собираешься целовать мальчика для своей банки? Особенного мальчика? Того, кого любишь? – спросил он.

Я кивнула.

– Тысяча поцелуев, Рун! Тысяча!

Рун покачал головой, его губы были поджаты.

– Нет! – зарычал он. Улыбка сошла с моего лица.

– Что? – спросила я.

Рун сделал шаг ближе, яростно качая головой.

– Нет! Я не хочу, чтобы ты целовала мальчика ради своей банки! Я не позволю этому произойти!

– Но... – я попыталась заговорить, но Рун взял мою руку в свою.

– Ты мой лучший друг, – сказал он и выпятил свою грудь, потянув мою руку. – Я не хочу, чтобы ты целовала мальчиков!

– Но я должна, – объяснила я, указывая на банку. – Я должна сделать это для своего приключения. Тысяча поцелуев – это много, Рун. Ты все еще будешь моим лучшим другом. Никто никогда не будет значить для меня больше, чем ты, глупенький.

Он сурово уставился на меня, затем на банку. В моей груди снова заболело, по выражению его лица я видела, что он несчастлив. Он снова был не в духе.

Я сделала шаг ближе к своему другу, и глаза Руна вперились в мои.

– Поппимин, – сказал он более глубоко, его голос был тверже и уверенней. – Поппимин! Это значит моя Поппи. Навечно и навсегда. Ты МОЯ Поппи!

Я открыла рот, чтобы крикнуть на него в ответ, сказать ему, что это приключение, которое я должна начать. Но когда я собралась сделать это, Рун наклонился вперед и внезапно прижал свои губы к моим.

Я замерла. Я не могла двинуть ни мускулом, когда чувствовала его губы на своих. Они были теплые. На вкус как корица. Из-за ветра его волосы щекотали мою щеку. Они начали щекотать мой нос.

Рун отстранился, но его лицо оставалось близко к моему. Я пыталась дышать, но в моей груди было забавное ощущение. Такое легкое и воздушное. И мое сердце билось так сильно. Так сильно, что я прижала руку к груди, чтобы почувствовать, как оно яростно бьется.

– Рун, – прошептала я. Я подняла руку, чтобы прижать пальцы к своим губам. Рун моргнул и затем снова моргнул, пока наблюдал за мной. Я вытянула руку и прижала свои пальцы к его губам.

– Ты поцеловал меня, – прошептала я ошеломленная. Рун поднял свою руку, чтобы взять мою. Он опустил наши соединенные руки к моему боку.

– Я подарю тебе тысячу поцелуев, Поппимин. Все их. Никто не будет целовать тебя, кроме меня.

Мои глаза расширились, но сердце не замедлилось.

– Это будет вечность, Рун. Никогда не целовать никого другого – это значит, что мы будем вместе вечность, и во веки веков!

Рун кивнул и затем улыбнулся. Он не часто улыбался. Обычно это была полуулыбка или ухмылка. Но он должен улыбаться. Он был очень красивым, когда это делал.

– Я понимаю. Потому что мы навечно и навсегда. Навеки, помнишь?

Я медленно кивнула головой и затем склонила ее в сторону.

– Ты подаришь мне все мои поцелуи? Достаточно, чтобы заполнить банку? – спросила я.

Рун еще раз улыбнулся мне.

– Все их. Мы заполним полную банку и больше. Мы соберем больше тысячи.

Я ахнула. Я внезапно вспомнила банку. Вытянула руку, чтобы достать свою ручку и открыть крышку. Вытащила пустое сердечко и села писать. Рун сел на колени передо мной и положил руку на мою, помешав мне писать.

Я подняла взгляд в замешательстве. Он сглотнул, заправил свои длинные волосы за ухо и спросил:

– Когда... я... целовал... тебя... твое сердце почти взорвалось? Это было сверхособенно? Ты сказала, только сверхособенные поцелуи могут попасть в банку. – Его щеки окрасились в ярко-красный, и он опустил глаза.

Не думая, я наклонилась вперед и обернула руку вокруг шеи моего лучшего друга. Я прижала свою щеку к его груди и прислушалась к биению его сердца.

Оно билось так же быстро, как и мое.

– Было, Рун. Это было так особенно, как только могло быть.

Я ощутила, что Рун улыбнулся у моей головы, затем я отстранилась. Скрестила ноги и положила бумажное сердце на крышку банки. Рун сел, тоже скрестив ноги.

– Что ты напишешь? – спросил он. Я постукивала ручкой по своим губам, упорно думая. Затем выпрямилась и наклонилась вперед, прижав ручку к бумаге.

Когда закончила писать, я опустила сердце в банку и закрыла крышку. Я подняла взгляд на Руна, который наблюдал за мной все время, и гордо объявила:

– Вот. Мой первый незабываемый поцелуй.

Рун кивнул головой, но его глаза опустились к моим губам.

– Поппимин?

– Да? – прошептала я. Рун потянулся к моей руке. Он начал вырисовывать узоры на тыльной стороне кончиком пальца.

– Могу я... могу я снова поцеловать тебя?

Я сглотнула, чувствуя бабочек в животе.

– Ты хочешь снова поцеловать меня... уже?

Рун кивнул.

– Я уже некоторое время хотел поцеловать тебя. И сейчас ты моя и мне нравится это. Мне понравилось целовать тебя. Ты на вкус как сахар.

– Я ела печенье на обед. С пекановым маслом. Бабушкино любимое, – объяснила я.

Рун сделал глубокий вдох и наклонился. Его волосы упали вперед.

– Я хочу сделать это снова.

– Ладно.

И Рун поцеловал меня.

Он целовал меня и целовал, и целовал.

К концу дня у меня было еще на четыре больше незабываемых поцелуев в банке.

Когда я пришла домой, мама сказала мне, что моя бабушка ушла на небеса. Я побежала в свою комнату так быстро, как могла. Я поторопилась лечь спать. Как и обещала, бабушка была в моем сне. Поэтому я рассказала ей о пяти поцелуях от моего Руна.

Моя бабушка широко улыбнулась и поцеловала меня в щеку.

Я знала, что это будет лучшее приключение моей жизни.

Рун

Два года назад

Пятнадцать лет

Зал погрузился в тишину, когда она вышла на сцену. Ну, не все было в тишине – кровь ревела в моих ушах, когда моя Поппи аккуратно села. Она выглядела прекрасно в своем черном платье без рукавов; ее длинные каштановые волосы были убраны в пучок, сверху которого был бант.

Подняв фотоаппарат, что всегда висел у меня на шее, я приблизил объектив, когда она расположила смычок у струн виолончели. Я всегда любил ловить ее в этот момент. В момент, когда она закрывала свои зеленые глаза. В момент, когда на ее лице было самое идеальное выражение – взгляд, который появлялся до начала музыки. Выражение чистой страсти к звукам, что должны последовать.

Я сделал снимок в идеальное время, и затем заиграла мелодия. Опустив фотоаппарат, я сосредоточился только на Поппи. Я не мог фотографировать, пока она играла. Я не мог допустить, что пропущу хоть часть того, как она выглядела на сцене.

На моих губах появилась маленькая улыбка, когда ее тело начало раскачиваться под музыку. Она любила эту симфонию, играла ее так долго, как я мог помнить. Ей не нужны были ноты для этого. «Зелёные рукава»¹ лились из ее души с помощью смычка.

Я не мог перестать пялиться, мое сердце билось как гребаный барабан, когда губы Поппи дернулись в улыбке. Ее глубокие ямочки исчезли, когда она концентрировалась на сложных местах. Ее глаза оставались закрытыми, но можно было сказать, какую часть музыки она обожала. Ее голова наклонялась в сторону, а улыбка растягивалась на губах.

Люди не понимали, что даже после всего этого времени, она по-прежнему была моей. Нам было всего по пятнадцать, но с тех пор как я поцеловал ее в вишневой роще в восемь лет, никогда не было никого другого. Я был слеп ко всем другим девушкам. Я видел только Поппи. В моем мире существовала только она.

И она отличалась от всех других девочек в нашем классе. Поппи была необычная, не популярная. Ее не беспокоило, что о ней думают другие – никогда. Она играла на виолончели, потому что любила ее. Она читала книги, училась ради удовольствия, просыпалась рано, только чтобы посмотреть рассвет.

Вот почему она была для меня всем. Моим навечно и навсегда. Потому что она была уникальной. Уникальной, в городе полном точных копий красивых дурочек. Она не хотела чьего-то одобрения, не хотела никого обводить вокруг пальца и не хотела бегать за парнями. Она знала, что у нее есть я, как и я знал, что у меня есть она.

Мы были всем, что нам было нужно.

Я поерзал на своем сиденье; звук виолончели стал тише, когда Поппи заканчивала музыкальную партию. Снова подняв свой фотоаппарат, сделал финальный снимок, когда Поппи убрала свой смычок от струн, с довольным выражением, которое украшало ее красивое лицо.

Услышав звук аплодисментов, я опустил фотоаппарат. Поппи убрала инструмент от груди и встала на ноги. Она сделала небольшой поклон, затем осмотрела зал. Ее глаза встретились с моими, она улыбнулась.

Я думал, что мое сердце выскочит из груди.

Я ухмыльнулся в ответ, убирая свои волосы от лица с помощью пальцев. Щечки Поппи покраснели, затем она покинула сцену; освещение зрительного зала заполнило помещение. Поппи была последней выступающей. Она всегда закрывала концерт. Она была лучшим музыкантом в районе в нашей возрастной группе. По моему мнению, она затмевала всех людей из последующих трех возрастных групп.

Один раз я спросил у нее, как у нее получается так играть. Она ответила мне просто: мелодия выливается из-под ее смычка так же легко, как она дышит. Я не мог представить себе, что означает иметь такой талант. Но это была Поппи – самая изумительная девушка в мире.

Когда аплодисменты стихли, люди начали покидать зал. Рука прижалась к моей. Миссис Личфилд вытирала свои слезы. Она всегда плакала, когда Поппи выступала.

– Рун, милый, нам нужно отвезти этих двоих домой. Ты встретишь Поппи?

– Да, мэм, – ответил я и тихо рассмеялся над Идой и Саванной. Сестренки Поппи, девяти и одиннадцати лет, спали на своих местах. Они не очень увлекались музыкой, не как Поппи.

Мистер Личфилд закатил глаза и слегка помахал, затем повернулся к девочкам, чтобы забрать их домой. Миссис Личфилд поцеловала меня в макушку, и затем они ушли.

Когда шел по проходу, я слышал шепот и хихиканья, доносящиеся справа. Посмотрев на те места, я заметил группу девятиклассниц, которые смотрели в мою сторону. Я опустил голову, игнорируя их взгляд.

Такое случалось часто. Я понятия не имел, почему так много девочек оказывало мне столько внимания. Я был с Поппи так долго, как себя помню. Я не хотел никого другого. Я желал, чтобы они перестали пытаться забрать меня у моей девочки – такого никогда не случится.

Я прошел через выход и направился к закулисной двери. Воздух был уплотненным и влажным, из-за чего моя черная рубашка липла к телу. Мои черные джинсы и черные ботинки, вероятно, были слишком теплыми для весенней погоды, но я одевался в таком стиле каждый день, независимо от погоды.

Видя, как выступающие начали выходить за дверь, я прислонился к стене зала, приставив ногу к окрашенной белым кирпичной стене. Я скрестил руки на груди, только раскрывая их, чтобы убрать волосы с глаз.

Я наблюдал, как выступающие обнимаются со своими семьями, затем заметил тех же самых девушек, что пялились на меня, и опустил глаза в пол. Я не хотел, чтобы они подходили. Мне было нечего им сказать.

Мой взгляд все еще был опущен, когда я услышал шаги рядом с собой. Я поднял голову как раз, когда Поппи бросилась ко мне, ее руки обернулись вокруг моей спины, сжимая меня крепко.

Я рассмеялся и обнял ее в ответ. Я был ростом уже почти сто восемьдесят три сантиметра, поэтому возвышался над ста пятьюдесятью двумя сантиметрами Поппи. Хотя мне нравилось, как она идеально мне подходила.

Глубоко вдохнув, я вобрал приторно-сладкий запах ее духов и прижал щеку к ее голове. После последнего сжатия, Поппи отстранилась и улыбнулась мне. Ее зеленые глаза сильнее выделялись из-за туши и легкого макияжа, ее губы розовые и пухлые от вишневого бальзама для губ.

Я провел руками по ее бокам и выше, остановившись, когда они обхватили ее мягкие щеки. Реснички Поппи затрепетали, отчего она выглядела очень мило.

Не в силах сопротивляться желанию почувствовать ее губы на своих, я медленно наклонился вперед, почти улыбаясь, услышав, как Поппи затаила дыхание, как она делала каждый раз, когда я целовал ее, в тот самый момент, прежде чем наши губы соприкасались.

Когда наши губы встретились, я выдохнул через нос. Поппи всегда была такой на вкус – вишневой, как ее бальзам для губ, который заполнил мой рот. И Поппи поцеловала меня в ответ, ее маленькие ручки все еще крепко сжимали мою черную рубашку.

Медленно и нежно я ласкал ее рот, пока, наконец, не отстранился, оставив три коротких легких поцелуя на ее опухших губах. Я сделал вдох и наблюдал, как ее глаза, затрепетав, открылись.

Ее зрачки были расширены. Она облизала свою нижнюю губу, прежде чем сверкнула яркой улыбкой.

– Поцелуй триста пятьдесят два. С моим Руном у стены зрительного зала. – Я задержал дыхание, ожидая, что она продолжит. Блеск в глазах Поппи сказал мне, что слова, которые я надеялся услышать следующими, слетят с ее губ. Наклонившись ближе, балансируя на цыпочках, она прошептала: – И мое сердце почти взорвалось. – Она записывала только сверхособенные поцелуи. Только те, что переполняли ее сердце. Каждый раз, когда мы целовались, я ждал этих слов.

Каждый раз, когда она произносила их, она восхищала меня своей улыбкой.

Поппи рассмеялась. Я не удержался и широко улыбнулся на звук счастья в ее голосе. Затем прижался в еще одном быстром поцелуе к ее губам и сделал шаг назад, закинув руку на ее плечо. Я прижал ее ближе и расположил щеку на макушке ее головы. Рука Поппи обвивала мою спину и живот, и я повел ее от стены. Когда я сделал это, Поппи замерла.

Я поднял голову и увидел, что девятиклассницы показывают на Поппи и шепчутся друг с другом. Их взгляды были сосредоточены на Поппи в моих руках. Мои челюсти сжались. Я ненавидел, что они относились к ней так из-за ревности. Большинство девушек никогда не давали Поппи и шанса, потому что хотели то, что было у нее. Поппи говорила, что ей все равно, но я видел, что все не так. Тот факт, что она застыла в моих руках, говорил о многом.

Переминаясь с ноги на ногу перед Поппи, я ждал, когда она поднимет голову. Как только она сделала это, я категорично заявил:

– Игнорируй их.

Мой желудок ухнул вниз, когда я наблюдал ее вымученную улыбку.

– Я игнорирую, Рун. Они не беспокоят меня.

Я наклонил голову в сторону и приподнял брови. Поппи покачала головой.

– Это правда. Я уверяю тебя, – попыталась солгать она. Поппи посмотрела мне через плечо и пожала плечами. Когда она встретилась глазами с моими, то сказала: – Но я понимаю это. Я хочу сказать, посмотри на себя, Рун. Ты великолепен. Высокий, загадочный, необычный... Норвежец! – Она рассмеялась и прижала ладонь к моей груди. – В тебе есть все признаки «плохиша». Девочки ничего не могут поделать, и хотят тебя. Ты – это ты. Ты совершенство.

Я сделал шаг ближе и наблюдал, как ее зеленые глаза расширились.

– И ты, – добавил я.

Напряжение спало с ее плеч.

Я положил свою руку на ее, что все еще была на моей груди.

– И я не загадочный, Поппимин. Ты знаешь обо мне все, нет никаких секретов и тайн.

– Для меня, – спорила она, еще раз встретившись со мной взглядом. – Ты не загадочный для меня, но ты такой для всех девочек в школе. Все они хотят тебя.

Я вздохнул, начиная злиться.

– А все, чего хочу я, – это ты. – Поппи смотрела на меня, как будто хотела что-то найти в моем выражении лица. Это только раздражало меня больше. Я переплел наши пальцы и прошептал:

– Навеки.

Искренняя улыбка растянулась на губах Поппи.

– Навечно и навсегда, – она, наконец, прошептала в ответ.

Я опустил голову, чтобы прижаться лбом к ее. Мои руки обхватили ее щеки, и я заверил ее:

– Я хочу тебя и только тебя. Я понял это, когда мне было пять лет, и ты пожала мою руку. Никакая другая девушка не изменит этого.

– Да? – спросила Поппи, но я мог слышать, что веселье вернулось в ее милый голосок.

– Ja, – я ответил на норвежском, услышав сладкий звук ее хихиканья в своих ушах. Она любила, когда я говорил на своем родном языке. Я поцеловал ее в лоб, затем сделал шаг назад, продолжая держать ее руки. – Твои мама и папа повезли девочек домой, они попросили меня передать тебе.

Она кивнула, а затем посмотрела на меня с беспокойством.

– Что ты думаешь насчет сегодня?

Я закатил глаза, сморщив нос.

– Как всегда ужасно, – сказал я сухо.

Поппи рассмеялась и ударила меня по руке.

– Рун Кристиансен! Не будь таким грубым! – отчитала она меня.

– Ладно, – сказал я, притворяясь раздраженным. Я прижал ее к своей груди, обернув руки вокруг спины, удерживая Поппи возле себя. Она завизжала, когда я начал целовать ее щеку вверх и вниз, держа ее руки прижатыми к бокам. Я опустил губы к ее шее, и она задержала дыхание, все смешки были забыты.

Я переместил рот выше и прикусил мочку ее уха.

– Ты была изумительна, – прошептал я тихо. – Как всегда. Ты была идеальна. Ты владеешь этой сценой. Владеешь всеми в этой комнате.

– Рун, – пробормотала она, я слышал счастливые нотки в ее голосе.

Я отстранился, все еще не расцепляя рук.

– Я горжусь тобой, когда вижу на этой сцене, – признался я.

Поппи покраснела.

– Рун, – сказала она застенчиво, но я наклонил голову, чтобы удержать контакт глаза в глаза, когда она пыталась увернуться. – «Карнеги-холл», помнишь. В один прекрасный день, я буду смотреть твое выступление в «Карнеги-холл».

Поппи удалось освободить одну руку, и она шлепнула меня по руке.

– Ты мне льстишь.

Я покачал головой.

– Никогда. Я говорю только правду.

Поппи прижала свои губы к моим, и я прочувствовал ее поцелуй до кончиков пальцев на ногах. Когда она отстранись, я отпустил и разжал наши пальцы.

– Мы пойдем на поле? – спросила она, когда я начал вести ее по парковке, держа ее как можно ближе, когда мы проходили мимо группы девятиклассниц.

– Я бы предпочел побыть вдвоем с тобой, – сказал я.

– Джори спросила, придем ли мы. Все будут там. – Поппи посмотрела на меня. По тому как дергались ее губы, я знал, что хмурюсь. – Сегодня вечер пятницы, Рун. Нам по пятнадцать, и ты проводишь большую часть вечеров, наблюдая, как я играю на виолончели. У нас осталось полтора часа до комендантского часа, мы, правда, должны увидеться с нашими друзьями как нормальные подростки.

– Ладно, – я сдался и обернул руку вокруг ее плеча. Наклонившись, я прижал рот к ее уху и сказал: – Но завтра ты будешь в моем распоряжении.

Поппи обняла меня за талию и крепко сжала.

– Обещаю.

Мы услышали, что девочки позади нас упомянули мое имя. Я раздраженно вздохнул, когда Поппи слегка напряглась.

– Это потому что ты другой, Рун, – сказала Поппи, не поднимая головы. – Ты любишь искусство, увлечен фотографией. Носишь темную одежду. – Она рассмеялась и покачала головой. Я убрал волосы со своего лица, и Поппи указала на это. – Но в основном из-за этого.

Я нахмурился.

– Из-за чего?

Она вытянула руку и потянула прядь моих длинных волос.

– Когда ты делаешь это. Когда откидываешь свои волосы назад. – Я приподнял бровь, озадаченный. Поппи пожала плечами. – Это в какой-то степени неотразимо.

– Ja? – сказал я, прежде чем остановился и встал перед Поппи, слишком демонстративно убирая волосы назад, пока она не засмеялась. – Неотразимо, ага? Так тоже?

Поппи захихикала и убрала мою руку от волос, чтобы обернуть вокруг своей. Когда мы были на пути к полю – части парка, где подростки с нашей школы зависали по вечерам – Поппи сказала:

– На самом деле меня не беспокоит, что другие девушки смотрят на тебя. Я знаю, что ты чувствуешь ко мне, потому что я чувствую к тебе то же самое. – Поппи закусила нижнюю губу. Я знал, что это из-за того, что она нервничала, но не знал почему, пока она не сказала: – Единственная девушка, которая беспокоит меня – это Эйвери. Потому что она так долго хочет тебя, и я уверена, что она сделает все, чтобы заполучить тебя.

Я покачал головой. Мне даже не нравилась Эйвери, но так как она была в нашей группе друзей, она всегда околачивалась поблизости. Всем моим друзьям нравилась она, они все думали, что Эйвери самая красивая в округе. Но я никогда не замечал этого, и я ненавидел, как она относилась ко мне. Ненавидел то, что из-за нее Поппи беспокоилась.

– Она ничего не значит, Поппимин, – успокоил я ее. – Ничего.

Поппи прижалась ближе к моей груди, и мы повернули направо к нашим друзьям. Я прижимал Поппи ближе с каждым нашим шагом. Эйвери выпрямилась, когда мы подошли.

Повернув голову к Поппи, я повторил:

– Ничего.

Поппи схватилась за мою рубашку, показывая мне, что слышала меня. Ее лучшая подруга Джори подпрыгнула на ноги.

– Поппи! – закричала Джори взволнованно, подойдя и притянув Поппи в объятия. Мне нравилась Джори. Она была легкомысленная, редко думала, прежде чем сказать, но любила Поппи, а Поппи любила ее. Она была одной из немногих в нашем маленьком городке, которая находила причудливость Поппи привлекательной, а не просто странной.

– Как ты, милая? – спросила Джори, делая шаг назад. Она осмотрела черное платье для выступления. – Ты выглядишь прекрасно! Так чертовски мило!

Поппи склонила голову в знак благодарности. Я снова взял ее за руку, повел нас вокруг небольшого костра, что они зажгли в костровой чаше, и мы сели. Я прислонился к длинной скамейке, потянув Поппи вниз – сесть между моих ног. Она сверкнула улыбкой, когда садилась со мной, прижав свою спину к моей груди, а голову к моей шее.

– Итак, Попс, как все прошло? – Джадсон, мой лучший друг, спросил через костер. Мой другой близкий друг, Дикон, сидел рядом со мной. Он кивнул подбородком в приветствии, его подруга Руби махнула нам тоже.

Поппи пожала плечами.

– Нормально, я полагаю.

Когда я обернул руку вокруг ее груди, держа ее крепко, я посмотрел на своего темноволосого друга и добавил:

– Звезда концерта. Как всегда.

– Это просто виолончель, Рун. Ничего слишком особенного, – тихо спорила Поппи.

Я покачал головой, протестуя.

– Она вызвала бурные овации.

Я увидел, что Джори улыбнулся мне. Я также заметил, что Эйвери пренебрежительно закатила глаза. Поппи проигнорировала Эйвери и начала болтать с Джори по поводу уроков.

– Да ладно, Попс. Я клянусь, что мистер Миллер гребаный злой пришелец. Или демон. Черт, он откуда-то за пределами того, что мы знаем. Вызван директором, чтобы мучить нас – слабых молодых землян слишком сложной алгеброй. Вот, как он получает жизненную силу, я уверена в этом. И я думаю, что он осведомлен обо мне также. Ну, тот факт, что он знает, что я понимаю его внеземное происхождение, потому что, Господи, этот человек продолжает опускать меня и посылать уничижительные взгляды.

– Джори! – Поппи рассмеялась так сильно, что все ее тело затряслось. Я улыбнулся на ее веселье, затем абстрагировался и наклонился дальше к скамейке, пока наши друзья болтали. Я лениво вырисовывал узоры на руках Поппи, ожидая нашего ухода. Я не возражал сидеть с нашими друзьями, но предпочитал быть с ней наедине. К ее компании я стремился, единственное место, где я хотел быть, – с ней.

Поппи захихикала на что-то, что еще сказала Джори. Ее смех был таким сильным, что она толкнула фотоаппарат вокруг моей шеи, в сторону. Поппи извиняющейся улыбнулась. Я наклонился, поднял ее подбородок своим пальцем и поцеловал ее в губы. Я хотел только быстрый и нежный поцелуй, но когда рука Поппи запуталась в моих волосах, притягивая меня ближе, он стал чем-то большим. Когда Поппи приоткрыла губы, я встретился своим языком с ее, потеряв свое дыхание.

Пальцы Поппи потянули мои волосы. Я обхватил ее щеку, чтобы продолжить поцелуй так долго, как это возможно. Если бы мне не нужно было дышать, полагаю, я бы никогда не переставал целовать ее.

Потерянные в поцелуе, мы разорвали его только тогда, когда кто-то прочистил горло на другой стороне костра. Я поднял голову и увидел ухмылку Джадсона. Когда опустил взгляд на Поппи, ее щеки горели. Наши друзья смеялись, а я крепче сжал Поппи. Я не был смущен тем, что целовал свою девочку.

Разговор снова возобновился, и я поднял фотоаппарат проверить, в порядке ли он. Мама с папой подарили мне его на тринадцатый день рождения, когда заметили, что фотографирование становится моей страстью. Это был винтажный Canon 1960 года. Я брал его с собой везде, делая тысячи фотографий. Я не знал почему, но ловить моменты – очаровывало меня. Возможно, потому что иногда всё, что у нас было – это моменты. Нет дублей… всё, что происходит в настоящий момент, определяет жизнь, возможно, это и есть сама жизнь. Но, если запечатлеть эти моменты на пленку, то они могут жить вечность. Для меня фотографии были магией.

Я мысленно прокрутил фотопленку. Фотографии дикой природы и вишневых деревьев из рощи крупным планом занимали большую часть пленки. Затем были сегодняшние фото Поппи. Ее красивое лицо, когда музыка завладевает ею. Еще я видел это выражение на ее лице только, когда она смотрела на меня. Для Поппи я был особенным, как и ее музыка.

В обоих случаях связь была нерушима.

Вытащив свой телефон, я поднял его перед нами, камера была направлена на нас. Поппи больше не принимала участие в разговоре вокруг нас. Она молча проводила пальцами по моей руке. Застав ее врасплох, я сделал фото как раз тогда, когда она посмотрела на меня. Я захихикал, когда ее глаза сощурились в раздражении. Хотя знал, что она не была зла, несмотря на усилие, которые она приложила, чтобы так выглядеть. Поппи любила все наши фото, даже если они были сделаны, когда она меньше всего этого ожидала.

Когда сфокусировался на своем телефоне, моё сердце сразу же начало учащенно биться. На фото, когда Поппи смотрела на меня, она выглядела прекрасно. Но меня сразило наповал выражение ее лица. Взгляд в ее зеленых глазах.

В этот момент, в этот единственный захваченный момент, попал тот самый взгляд. Тот, что она дарила мне так же охотно, как и своей музыке. Тот, что говорил мне, что я владею ею так же, как она мной. Тот, что гарантировал, что мы оставались вместе все эти годы. Тот, что говорил, что хоть мы и молоды, мы знали, что нашли свою вторую половинку друг в друге.

– Дашь мне посмотреть?

Тихий голос Поппи отвлек мое внимание от экрана. Она улыбалась мне, и я опустил телефон, чтобы она увидела.

Я смотрел на Поппи, не на фото, когда ее взгляд опустился на экран. Я видел, как ее взгляд смягчился, и намек на легкую улыбку коснулся ее губ.

– Рун, – прошептала она, когда потянулась, чтобы взять мою свободную руку.

Я сжал ее руку, и она сказала:

– Я хочу копию этой фотографии. Она идеальна. – Я кивнул и поцеловал ее в макушку.

Я думаю, поэтому-то я и любил фотографировать. С помощью этого можно было вытащить на поверхность чистые, настоящие эмоции за долю секунды.

Выключая камеру на своем телефоне, я увидел изображение на экране.

– Поппимин, – сказал я тихо, – нам нужно домой. Становится поздно.

Поппи кивнула. Я встал на ноги и потянул ее вверх.

– Вы уходите? – спросил Джадсон.

Я кивнул.

– Да. Увидимся в понедельник.

Я помахал им всем и взял Поппи за руку. Мы не говорили много по пути домой. Когда остановились у дверей Поппи, я притянул ее ближе к себе и расположил руку сбоку ее шеи. Поппи посмотрела на меня.

– Я так горжусь тобой, Поппимин. Нет никаких сомнений, что ты поступишь в «Джульярд». Твоя мечта сыграть в «Карнеги-холл» воплотится в жизнь.

Поппи ярко улыбнулась и потянула ремешок фотоаппарата вокруг моей шеи.

– А ты поступишь в школу искусств «Тиш» в Нью-Йорке. Мы поедим в НЙ вместе, как это всегда и должно было быть. Как мы всегда планировали.

Я кивнул и коснулся губами ее щеки.

– Тогда не будет больше никакого комендантского часа, – пробормотал я, поддразнивая. Поппи рассмеялась. Перемещаясь к ее рту, я прижался в нежном поцелуе к ее губам и отстранился.

Когда я выпустил ее руку, мистер Личфилд открыл дверь. Он увидел, как я отхожу от его дочери, и покачал головой, посмеиваясь. Он точно знал, что мы делали.

– Спокойной ночи, Рун, – сказал он сухо.

– Спокойной ночи, мистер Личфилд, – ответил я, видя, как Поппи покраснела, когда он жестом показал ей войти внутрь.

Я пошел по траве к своему дому. Открыл дверь, прошел через гостиную и увидел, что мои родители расположились на диване. Они оба сидели, подавшись вперед на своих местах, и казалось, были напряжены.

– Привет, – сказал я, и мама подняла голову.

– Привет, малыш, – сказала она.

Я нахмурился.

– Что не так? – спросил я, и мама стрельнула взглядом в отца.

Она покачала головой.

– Ничего, малыш. Поппи играла хорошо? Извини, что мы не смогли прийти.

Я уставился на своих родителей. Они что-то скрывали, я точно знал. Когда они не продолжили, я медленно кивнул, отвечая на их вопрос.

– Она была идеальна. Как всегда.

Я подумал, что заметил слезы в глазах мамы, но она быстро сморгнула их. Желая избежать неловкости, я поднял свой фотоаппарат.

– Я проявлю пленку и пойду спать.

Когда я повернулся уходить, мой папа сказал:

– Завтра мы собираемся семьей, Рун.

Я остановился как вкопанный.

– Я не могу пойти. Планировал провести день с Поппи.