Текст книги "Алитет уходит в горы"

Автор книги: Тихон Семушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Глава восьмая

Лось проснулся поздно. Приподняв одеяло, он в щелку следил за истопником и улыбался. Ковыляя по комнате, хромой Налек ступал неслышно, чтобы не разбудить хозяина. Налек очень ценил свою работу. На охоту ходить он не мог, а тут вдруг сделался почти богачом. За рубли – бумажки – Налек покупал в фактории все, что нужно человеку, будто он был настоящим охотником.

В дверь постучали. Налек подскочил к двери, чуть приоткрыл ее и замахал рукой, давая знать пришельцу, что Лось спит.

– Кто там? – спросил Лось.

– Учитель, – шепотом ответил Налек.

– Заходи, заходи, Скориков! – сказал Лось, поднявшись. – Ну, как дела на ниве просвещения?

– Хорошо, Никита Сергеевич! Школа работает полным ходом. Думаю ликбезпункт открывать. Уже есть желающие. Как вы смотрите на такое дело? спросил учитель, присаживаясь на подоконник.

– Добре! Мысль отличная. Вообще, Скориков, ты свою школу должен поставить так, чтобы она была показательной. Уездный центр! – подмигнул Лось.

– Я готов работать день и ночь, Никита Сергеевич.

– Добре!

– Добре, да не очень, Никита Сергеевич. Буза затевается из-за угля.

– Какая буза? – недовольно спросил Лось, расчесывая волосы.

– Утром в столовой разговорчики пошли: Лось, дескать, привык на морозе жить, ему что? Петька, секретарь, с начфином по-своему решают угольную проблему.

– Права нет у них решать! – резко сказал Лось.

– Боятся, что ты можешь отдать весь остаток угля в школу.

Лось, улыбнувшись, проговорил:

– А вот тут они правильно думают. Ты, Скориков, не беспокойся. Что-что, а школа будет обеспечена углем, это я тебе гарантирую.

– Я тоже хотел им вправить мозги, но куда там! Подняли такой галдеж, хоть святых выноси. Даже Ниловна, кухарка, и та начала их урезонивать.

Ниловна, пожилая женщина, работала на «Совете» судомойкой, но по просьбе Лося капитан списал ее на берег. Здесь в столовой ревкома она стала шеф-поваром и отлично готовила блюда из оленины и дичи. Эта расторопная женщина успевала делать все: и готовить, и накрывать на стол, и подавать.

Когда ревкомовцы пришли обедать и сели за стол, Лось сказал:

– Ниловна, ты подожди подавать. Присядь пока. – И, обращаясь ко всем, продолжал: – Плохо, товарищи, мы начинаем жить.

– Аль не нравится, как я готовлю? – тревожно спросила Ниловна.

– Нет, очень хорошо, Ниловна. О другом хочу сказать. Среди нас оказались нытики. Мне стало известно, что отдельные члены нашего коллектива начинают бузить. Они, заботясь больше о собственной шкуре, недовольны, что я отдал уголь. Будем говорить прямо: эту склоку затевает начфин Прыгунов. – И Лось пальцем показал на него. – Такое поведение недостойно советского человека. Стыдно, товарищ Прыгунов! Даже старик Ильич и тот сказал мне: «Ты хорошо поступил, Лось. Как настоящий охотник, поделился углем». – И, побагровев, Лось крикнул: – А ты что за разговоры затеял?! Боишься замерзнуть? Рыбья кровь у тебя? – И, передохнув, спокойно добавил: – Не бойся, не замерзнешь. Кончится уголь – замок на ревком, и все по ярангам. От этого будет только польза и народу, и всем вам. Вот все, и чтобы никогда больше не возникал этот вопрос. У нас есть более важные дела. Ниловна, давайте обедать.

В столовой стояла тишина, лишь слышались шаги удаляющейся в кухню Ниловны. Кто-то попросил слова.

– Никаких слов, никаких обсуждений. Все ясно, и все кончено, – твердо сказал Лось. – Меня больше беспокоит судьба милиционера и учителя Дворкина, чем вся эта пустая, никому не нужная болтовня. До сих пор мы не имеем о них никаких сведений. И я решил выехать в северную часть побережья. Нет слухов и о геологе. Я уеду, может быть, сегодня. А вы больше общайтесь с народом. Это поможет вам быстрее освоить язык и понять душу народа. А душа у него хорошая… Вернусь через полтора-два месяца, всех раскомандирую по стойбищам. К весне проведем первую конференцию. Поставим два вопроса. Первый вопрос: национальная политика Советской власти и работа родовых советов. Второй вопрос: морской зверобойный промысел. И сами подумайте над этими вопросами. Если я задержусь, тебе, Осипов, придется съездить в стойбище Лорен. Надо поглядеть, как там торгует Жохов. Всеми мерами укреплять положение Ярака как заведующего пушным складом! В своих письмах Жохов подбивает под него клин: свалить хочет. Жохов – чиновник, деляга. Дальше своего носа ни черта не хочет видеть. Красному Кресту, школе понадобится помощь – окажи. Поинтересуйся, работает ли Мэри медицинской сестрой. И – что особенно важно – обязательно добейся, чтобы Мэри рожала в Красном Кресте, а не по законам шамана. Понял? Поговори с врачами и с Яраком. Это тебе боевое задание.

– Подозрительно что-то, Никита Сергеевич, что вы так хлопочете о ней, – с улыбочкой сказал секретарь ревкома.

– Что?! – вспылив, крикнул Лось, но тут же спокойно сказал: Секретарю ревкома полагается быть немного умней. Направление твоих мыслишек – это начало сплетен… Так вот, Осипов, это очень важное дело. Вырвать роженицу у шамана нелегко. Врач пишет: не идут в больницу. Мэри должна положить начало этому. Так и скажи ей: Лось велел.

Ниловна принесла кастрюлю и проворно стала разливать суп.

– Я не хочу супа, Ниловна, дай мне сразу второе, – сказал Лось.

– Да что вы, Никита Сергеевич! Попробуйте. Вы такого супа во владивостокском ресторане не ели. Знаете, какой жирный олень попался?

– Разве попробовать? – улыбнувшись, сказал Лось.

– Обязательно, обязательно. А то я и от работы откажусь.

– Ну, тогда придется, раз такие крутые меры. – И Лось заставил себя есть суп.

После обеда он пошел в старый ревком, где разместилась радиостанция. Он шел по скрипучему снегу, мороз приятно пощипывал лицо. Лось дышал полной грудью.

Он вбежал на крыльцо, с шумом распахнул дверь и весело, ласково спросил:

– Ну как, Илюша, дела?

Молодцов снял наушники и с сияющим лицом ответил:

– Только что Петропавловск принял наши телеграммы в губревком. Теперь выясняю позывные Колымы на всякий случай.

– Хорошо, Илюша. Я тебя премирую медвежьей шкурой. Хочешь?

– За что, Никита Сергеевич? – смущенно спросил Молодцов. – Я еще ничего не сделал.

– Потом сделаешь, Илюша.

– Да, конечно, я буду стараться. Только зачем мне медвежья шкура? Пожалуй, государству она больше нужна.

– Правильно, Илюша. Но премировать тебя мне хочется.

Молодцов растаял в улыбке.

– Знаешь, чем я тебя премирую?.. Десятью тоннами угля.

– Вот это хорошо! А то я слышал: там у вас распределили уголь и по плану выделили мне тонну с четвертью. А ведь аппаратура у меня здесь. Надо ее содержать в нормальных условиях.

– Десять тонн получишь.

– Вот за это спасибо, Никита Сергеевич!

– Губревком запроси от моего имени: не знают ли там адрес Жукова, где он теперь?

К вечеру Лось один, без каюра, выехал в северную часть побережья.

Глава девятая

Как только пароход «Совет» ушел из Энмакая, Дворкин основательно принялся изучать словарный материал по тетрадям Лося. Произнося вслух чукотские слова в пустынном здании школы, он переписывал их в свою тетрадь и затем шел в ярангу, чтобы проверить и записать какое-нибудь новое словообразование.

Но, придя как-то в ярангу, он не мог добиться от людей ни одного слова. Никто, даже дети, не захотели разговаривать с ним. Учитель вначале не догадывался, что шаман Корауге запугал народ и запретил разговаривать с русским, поселившимся в их стойбище и живущим в деревянной яранге, от которой может случиться большое несчастье: вымрут все дети.

Учитель расспрашивал о Ваамчо, о Тыгрене. О них в свое время ему рассказывал Андрей Жуков. Но и о них узнать ничего не мог.

Дворкин оказался в полном одиночестве. Этот огромного роста человек даже растерялся. Было очень обидно, что люди, ради которых он приехал в этот отдаленный край и которым он стремился сделать что-то хорошее, не хотят с ним разговаривать.

И учитель ходил из конца в конец по коридору школьного здания. А когда он выходил на берег моря, где толпились ребятишки, они мгновенно разбегались по ярангам.

«Что же делать?» – думал Дворкин и не находил ответа.

Но главная беда заключалась в том, что пароход «Совет» вследствие неблагоприятной ледовой обстановки вынужден был сняться с якоря неожиданно и ушел, не успев выгрузить уголь. Стоял хороший дом с застекленными тройными рамами, а топить его было нечем. Как жить в нем зимой?

Учитель про себя решил, что рано или поздно, а народ заговорит. Не может же бесконечно продолжаться это тягостное молчание. Он уже сам начал догадываться, что все это, несомненно, шаманское влияние.

Но как учить детей в холодном помещении?

Однажды Дворкин сидел у окна и тоскливо посматривал на море. Он курил трубку, пускал струйки дыма, делал колечки, развлекая себя.

Дворкину вспомнилось, как он ехал сюда, как весело было на пароходе, как люди начали строить новый ревком и как приветливо встречали там русских. Здесь же как будто жили совсем другие люди. «Правильно говорил Лось: место нелегкое», – подумал Дворкин.

В окно учитель увидел приближавшуюся байдару и вышел на крыльцо.

Навстречу байдаре спешил шаман Корауге. Ему уже сообщили, что на корме сидит Алитет. Он шел торопливо, вприпрыжку, словно боясь, как бы его не опередил учитель. Но Дворкин не сошел с крыльца. Байдара подошла, и шаман скрылся в толпе.

Бывает, что человек, попав в опасное положение, находит в себе силы долго бороться за свою жизнь, но, как только опасность миновала, силы покидают, и человек становится совершенно беспомощным Так случилось и с Алитетом: он сошел на берег и упал.

Дворкин увидел, как повели под руки больного человека в изодранной одежде, ноги которого еле-еле переступали по земле.

«Кто это?» – подумал учитель.

Толпа прошла вдали от школы. Никто не взглянул на него. И только одна женщина посмотрела в сторону учителя и приветливо кивнула ему. Это была Тыгрена.

Люди прошли в ярангу Алитета и учитель догадался, что больной – это и есть сам Алитет, о котором рассказывал ему еще Жуков.

На следующий день в школу пришел Ваамчо. Он робко и смущенно переступил порог.

Дворкин очень обрадовался его приходу. Это был первый человек, который зашел в школу. Дворкин заботливо усадил Ваамчо за стол пить чай.

– Ты Ваамчо? – спрашивал учитель, вспоминая рекомендации Жукова.

Ваамчо утвердительно закивал головой.

С трудом учитель разговаривал с ним. Было пущено в ход все: пальцы, мимика, самые невероятные жесты. И странное дело: они понимали друг друга. После долгих объяснений и глазами и руками учителю удалось расположить в свою пользу гостя. Ваамчо согласился опять быть председателем и взял новую бумажку. Они договорились, что детей учитель будет учить в яранге Ваамчо. Ваамчо, изображая ртом пургу, рассказывал о наступающей зиме. Он так искусно все представлял, что Дворкин легко понимал, о чем идет речь. В заключение «беседы» Ваамчо, изобразив ярангу, приложил к уху руку и, тыча в грудь Дворкину, приглашал его переселиться на зиму к нему.

В этот день учитель записал много новых чукотских слов и лаже понятий.

Ваамчо вернулся домой поздно и, окрыленный встречей с русским учителем, рассказал жене Алек о своей беседе. Алек молчала. Ее пугало то, что радовало Ваамчо. Она стала упрашивать Ваамчо бросить вернувшуюся бумажку и не пускать учителя в ярангу.

Во время этого семейного разговора забежала Тыгрена.

– Я все время боялась Алитета, – возбужденно заговорила она. – Он лежал молча и только отъедался. Мне казалось, что он придумывает, какую жертву принести духам. Но теперь все стало хорошо. Я перестала бояться за Айвама. Алитет сменил себе имя. Он стал называться Чарли. Чарли зовут его теперь. Правда, лицо его все еще осталось злым. Ушел сейчас в камни один. Может шаманом хочет стать? Я следила за ним все время. Он все-таки побаивается этого русского.

– Тыгрена, его прислал к нам Лось, – сказал Ваамчо, – он помогать нам будет. Новую бумагу опять привез мне. Опять велит председателем стать.

– Становись, Ваамчо, председателем, – настойчиво сказала Тыгрена.

Алек разозлилась на Тыгрену и с ребенком на руках уползла в угол, сверкая злыми глазами. Она бормотала что-то непонятное и сердитое.

Ваамчо сидел, слушал Тыгрену и следил за Алек. Он оказался в очень затруднительном положении. Опять эти две женщины тянули его в разные стороны.

– Алек, – сказала Тыгрена, – Корауге тогда выдумал сам новость про бурого медведя. Бумажку на костре зря сожгли. Они свою жизнь делают на обмане. Я-то хорошо знаю, что верить им нельзя. Я думаю, Алек, надо остаться Ваамчо председателем. Может быть, они перестанут смеяться над ним. Когда Корауге вернулся с костра, я слышала, как он смеялся вместе с Алитетом. Над Ваамчо смеялись.

– Зачем, Тыгрена, зовешь ты его Алитетом? Он ведь имя сменил, серьезно спросил Ваамчо.

– Пусть. Я нарочно, чтобы духи услышали, как он путает следы. Становись, Ваамчо, председателем.

– Алек, ты слышишь, что говорит Тыгрена? Пожалуй, она правду говорит.

– Не знаю. Сам знаешь… Только за корешками растений я не пойду в тундру. Я не хочу, чтобы меня разодрал медведь, как твоего отца, – сердито ответила Алек.

– Ну что ж! Придется мне самому ходить, – недовольно сказал Ваамчо.

– Нет, Ваамчо, тебе нельзя ходить, – вмешалась Тыгрена. – Женскую работу станешь делать – люди смеяться будут. Лучше я сама вам натаскаю корешков, как только из стойбища уедет Алитет.

Ваамчо слушал, слушал и вдруг рассердился: недостойно охотника разговаривать о женской работе. Он встал и молча вышел из яранги. Его догнала Тыгрена.

– Ваамчо, подожди. Давай постоим вот здесь, чтобы не видно было нас.

– Я пойду, Тыгрена, схожу к русскому. Дворкин его зовут. Он и тебе велел приходить. А новости ты слышала, Тыгрена?

– Какие?

– Когда приходил сюда пароход, привез вот этот дом, был здесь и Айе.

– Айе? – взволнованно воскликнула Тыгрена. – Он был здесь? Зачем?

– Пароход его увез на Большую землю. К русским. Пропал теперь Айе! со вздохом сказал Ваамчо.

– Его увезли?.. Русские?.. – тревожно спросила она.

– Да, увезли… Грустный он был здесь. Все время печаль на лице. Алек мне рассказывала.

Тыгрена молча смотрела на Ваамчо широко открытыми глазами, часто и тяжело дыша.

Показывая на школьное здание, Ваамчо сказал:

– Тыгрена, пойдем к учителю. Мы что-нибудь узнаем от него о русской земле.

Тыгрена продолжала стоять молча. Глаза ее налились злостью.

– Я не пойду к нему, – сказала она. – Я никогда не пойду к этому русскому! И ты не ходи! Они и тебя увезут.

Глава десятая

Школу решено было открыть в яранге Ваамчо, так как в деревянный дом, в котором еще можно было до зимы заниматься, дети не захотели идти. Но они не пошли и в ярангу Ваамчо: родители не пустили.

И тогда учитель на байдаре Ваамчо вместе с женщинами-вдовами уехал на последнюю осеннюю моржовую охоту. С наступлением зимы моржи уходили из Ледовитого океана.

Учитель был сильный человек. Он без устали целыми днями сидел на веслах, и женщины стали привыкать к нему и даже шутили с ним. Они давно не смеялись, пожалуй, с тех пор как узнали, что их мужья утонули. Они решили, что этот русский человек приехал, чтобы помогать им охотиться. К тому же оказалось, что он и меткий стрелок – настоящий охотник.

Случилось так, что промысел на протяжении целой недели был удачным. Каждый день байдара привозила моржа. А когда есть в хозяйстве мясо, брюхо не враждует с человеком и сердце становится веселым. Запасы были уже достаточны, а учитель все звал и звал на охоту. Уакат – жена Туматуге никогда не имела столько мяса, хотя ее муж был лучшим охотником на вельботе Алитета. Уакат была счастлива. И хотя Туматуге утонул, еды хватит на всю зиму. Но удивительно, что этот русский свою долю мяса отдавал женщинам, не оставляя себе ни куска. При разгрузке байдары он таскал на берег самые тяжелые части моржа. Вся одежда учителя покрывалась кровью морского зверя. Женщины наскоро сшили учителю дождевик из моржовых кишок, и, когда Николай Дворкин обрядился в него, они хохотали до упаду.

Даже Алек, косо посматривавшая на учителя, стала привыкать к нему.

Дворкин за время охоты изучил анатомию моржа и сам отлично разделывал тушу, но он никак не мог научиться точить нож о булыжный камень. Каждая женщина наперебой бралась точить его нож и, посмеиваясь, кивала на учителя. Он вообще был похож на настоящего человека! Он смеялся и играл с ними, как хороший парень-весельчак.

– А вот на будущий год из ревкома пришлют нам вельбот с машиной, тогда будет охота! – рассказывал учитель, ловко свежуя моржовую тушу.

И все вдруг увидели, что учитель – совсем неплохой человек.

Незаметно создалась зверобойная артель.

В артели было весело. С какой радостью Тыгрена примкнула бы к этой артели! Но она не пойдет к ним, потому что среди них русский со светлыми, как небо в ясную погоду, глазами. Русские, такие же, как вот этот учитель, увезли Айе.

Алитет сажал своих жен в байдару и тоже запасал мясо – а то еще случится, что придется просить зимой у этих женщин из артели кусок мяса и жира!

Жизнь перевернулась для Алитета, и виноват в этом был только русский из деревянной яранги, как говорил шаман Корауге.

Но вот наступила зима, к берегу подошли льды, и моржовая охота прекратилась.

Учитель собрал женщин в холодном помещении школы и стал говорить о занятиях с детьми. Женщинам неудобно было отказывать учителю. Ведь с его помощью они запаслись мясом на весь год. Они согласились послать в ярангу Ваамчо только девочек: они все-таки побаивались шамана, а он теперь строго запретил отдавать в школу мальчиков.

Алек смирилась с пребыванием у себя в яранге учителя и делала свою домашнюю работу, не обращая внимания на учениц. Правда, их было только три. Распластавшись на животах, они рисовали какие-то крючки. Девочки с увлечением забавлялись этой новой для них «игрой».

Алек искоса посматривала на них, на учителя и думала:

«Трудно понять русских людей. Сам как ребенок этот огромный русский. Шел бы на тюленью охоту во льды. В стойбище мало мужчин, а он забавляется с детьми».

Полуголая, в одной набедренной повязке, Алек перешагивала через учениц. Она то подвешивала над жирником чайник, то вытаскивала мокрую кислую шкуру тюленя и тут же принималась ее скоблить. Часто голосил ребенок.

Дворкин тяжело вздыхал, но продолжал занятия. В пологе было жарко и душно. Учитель сам был без рубашки: она становилась влажной. Алек поглядывала на его мощные мускулы и жалела, что они пропадают зря.

Первые дни учителю казалось, что он не сможет выдержать всей этой обстановки, но выдержать было нужно. И Дворкин ко всему привык. Девочки настолько заинтересовались школьными занятиями, что в стойбище только и говорили о школе. Вскоре пришли еще новички: две девочки и один мальчик.

Алек удивлялась, что дети так пристрастились к школе. Наверное, это от недостатка разума.

Вечером в яранге Ваамчо состоялось первое заседание родового совета, в который недавно выбрали двух женщин. Учитель говорил, что нехорошо бросать дохлых собак около жилища. В стойбище валялись две собаки Алитета с распоротыми животами, и живые собаки растаскивали их кишки.

Родовой совет постановил не бросать дохлых собак в стойбище, а уносить их подальше в тундру.

На следующий день, рано утром, Ваамчо пошел к Алитету, Он вспомнил, как еще при жизни отца, старика Вааля, он ходил к Алитету за куском мяса и жира. Не хотелось тогда ему идти к Алитету, но жалко было замерзавшую в холодном пологе старуху мать. Ваамчо вспомнил бутылку с керосином, которым Алитет залил его приманку на песцов. Вспомнились слова отца: «Пожалуй, Алитет – совсем дурной человек, если он залил нашу приманку светильным жиром». И собаку Чегыта, которую он зарезал по приказанию шамана, и все, все зло Алитета вспомнил сразу Ваамчо.

Ободренный поддержкой учителя, теперь Ваамчо шел важно, набравшись решимости говорить с Алитетом смело – так, как учил Дворкин.

Войдя в полог Алитета и не дождавшись обычного приветствия хозяина, Ваамчо решительно проговорил заранее приготовленные слова:

– Убери дохлых собак из стойбища! Родовой совет постановил.

Алитет опешил от этого независимого тона Ваамчо, растерялся и долго смотрел на него молча.

– Нынче же убери собак! Чтобы они не валялись в стойбище, – строго повторил Ваамчо.

Алитет приподнялся, сел на шкуру, взялся руками за голые колени и, глядя в упор на Ваамчо, насмешливо, почти шепотом спросил:

– Ты из какого стойбища? Или ты в первый раз увидел дохлых собак в стойбище? А? Тебя как зовут?

– Председателем меня зовут, – вызывающе ответил Ваамчо и, развернув бумажку, добавил: – Вот она, бумажка-председатель! Опять вернулась.

– Откуда у тебя взялась смелость так разговаривать со мной? А?

– Она была у меня всегда. Только спрятана была, теперь вылезает наружу. Потому что ты перестал быть сильным. Ты всегда пугал и хвалился приятельством американа. Нет его теперь. Зато у меня развелось множество русских приятелей. – И, загибая пальцы, Ваамчо начал считать: – Лось приятель, Андрей – приятель, учитель – приятель, торгующий человек в русской фактории – тоже мой приятель. Видишь, сколько приятелей! Они посильней Чарли Красного Носа. Чарли дружил только с тобой, а эти дружат со всеми охотниками. Так говорит учитель. Теперь я не буду молчать, если ты опять зальешь приманку таньгинским светильным жиром… Убери дохлых собак! – требовательно сказал Ваамчо.

– Безумец, ты хочешь навлечь на стойбище злых духов?! – угрожающе сказал Алитет. – Собаки будут лежать, пока не сгниют.

– Нет, не будут. Новый закон не хочет на них смотреть, – раздраженно сказал Ваамчо и ушел из полога.

– Наплевал я на ваш закон, у меня свой закон! – крикнул Алитет ему вслед.

Тыгрена, слышавшая их разговор через меховую занавеску, с торжествующей улыбкой смотрела на уходящего Ваамчо. Она в первый раз видела его таким необычайно смелым. Он торопливо шел к выходной двери, не замечая Тыгрены.

Ваамчо направился прямо к учителю. Дворкин и Ваамчо пошли к дохлым собакам, и на ходу учитель сказал:

– Оттащим их, Ваамчо, в полынью.

– Не надо в полынью. Плохо будет. Можно прогневить злых духов. Морской зверь перестанет ходить к нашему берегу. В тундру их надо тащить.

Дворкин улыбнулся и согласился с Ваамчо. Они волоком за задние лапы потащили дохлых собак в тундру, подальше от берега.

Стоя в дверях яранги, Алитет следил за ними. От бессильной ярости он сжал кулаки, и его твердые, как китовые пластинки, ногти врезались в ладони.

В школе продолжались занятия.

И вот однажды в ярангу Ваамчо явился Алитет. Он был пьян. Щеки его уже наполнились, обросли мясом, раскраснелись от сильного мороза и спирта. Алитет, одетый в легкую нижнюю дубленую кухлянку, казалось, совсем не чувствовал холода. Глаза его с ненавистью остановились на учителе.

– Зачем ты приехал сюда? Ты вздумал портить наш народ! Народ не хочет, чтобы ты здесь жил. Поезжай к русским! – злобно сказал он.

Дворкин не все понял, что сказал Алитет, и, обращаясь к нему, проговорил:

– Не мешай нам, Алитет!

– Его здесь нет. Пришел Чарли. Я Чарли! – стуча себя в грудь, говорил Алитет.

Дворкин заглянул в тетрадку Лося и крикнул:

– Канто!

Глаза Алитета блеснули, как у хищника, он схватил учителя за ногу и поволок его из яранги.

– Брось! – крикнул учитель.

Но Алитет яростно тащил его. Уже на улице учитель лег на спину и сильным ударом правой ноги сбил руки Алитета. Дворкин вскочил и со всего размаха ударил Алитета по скуле. Алитет прыжком бросился на учителя. Дворкин отскочил и вторым сильным ударом свалил его на снег.

Дворкин с побагровевшим лицом, сурово глядя на Алитета, ждал, когда он встанет.

Но Алитет лежал на снегу и, оскалив зубы, улыбался Дворкину. Не вставая, он сказал:

– На этом берегу никто еще не сваливал меня.

Учитель погрозил ему кулаком и пошел продолжать занятия.

На другой день, во время классных занятий, в ярангу Ваамчо пришел мальчик Гой-Гой – сын Алитета.

– Меня послал учиться отец, – сказал он.

– Очень хорошо! – обрадовался Дворкин. – Раздевайся.