Текст книги "Главный врач"
Автор книги: Тихон Пантюшенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
– Я вспомнила, Семен Борисович: такие же источники есть в наших краях повсюду. Знаете: криничка в лесу и над нею небольшой крест с вышитым рушником. Думаю, не зря это. А потом и поддержка пришла. Вот, – Наталья развернула слегка пожелтевший номер "Звязды" и прочла: – "Гаючыя воды Парэцкай акругi". Там, оказывается, уже геологи постарались. Словом, для начала: небольшая водолечебница при нашей больнице. А в перспективе санаторий! Вполне реальные вещи.
– Вы могли бы подготовить серьезные обоснования для коллегии? Если ваш план окажется реальным, мы, думаю, поможем вам не только кадрами. И не делайте большие глаза. Борис Семенович не добрый волшебник, а всего лишь добросовестный чиновник. У нас шла речь об использовании лечебных вод вашего региона. Министр, знаете, тоже газеты читает. Так вот, все упиралось в энтузиаста, который поднял бы это дело. А энтузиасты – это по части кадров, наша епархия. Так что зря вы удивляетесь. И начинать с водолечебницы, поставить такой эксперимент – тоже стратегия. Пройдемте-ка со мной. Тут не обойтись без нашего финансиста – Вадима Демьяновича Деденовича.
По тому, как загорелись у Гордейчика глаза, как он оживился, Наталья поняла: дело на мази. Можно рассчитывать на серьезную поддержку.
Через несколько минут Гордейчик уже стучался в обитую черным дерматином дверь с табличкой: "Начальник планово-финансового отдела".
– Понимаешь, Вадим Демьянович, – подошел к начальнику отдела Деденовичу, – эта миловидная девушка пришла ко мне с настоятельной просьбой: чтобы я познакомил ее с тобой.
– Знаю я тебя, – был ответ. – Давай выкладывай, что нужно.
– Назначая Наталью Николаевну на должность главврача Поречской участковой больницы, я обещал ей помочь. Оказалось, что помочь ей можешь только ты.
– Какая нужна помощь?
– Об этом лучше расскажет тебе сама Наталья Николаевна.
Наталья не без волнения, несколько даже сбивчиво начала излагать свою просьбу. Деденович казался ей слишком строгим, хотя, судя по манере обращения к нему Гордейчика, для этого не было никаких оснований. Но одно дело, когда говорят между собою коллеги, товарищи, и совсем другое, когда о чем-то просит совсем незнакомый человек. К тому же очки с толстыми выпуклыми стеклами придавали лицу Деденовича выражение некоторой надменности.
– Да вы не волнуйтесь, Наталья Николаевна. Вадим Демьянович только кажется суровым. На деле он добрейший человек. Верно я говорю, Вадим Демьянович?
– Знаю я тебя, – повторил Деденович. Немного помолчав, сказал Наталье: – Дело это, сами понимаете, не такое простое, как кажется. Ваша больница не научно-исследовательский институт, хотя и для институтов есть свои ограничения. Надо посоветоваться с министром. Оставьте заявление с обоснованием вашей просьбы у нас. Через недельку, я думаю, получите официальный ответ.
– Но, Вадим Демьянович, – вновь вступил в разговор Гордейчик, министр – министром, а ты уж постарайся. От тебя зависит больше, чем от министра. Все будет так, как ты преподнесешь.
– Дело, вижу, на пользу, – значит, ему надо давать ход. Скажу это и министру. Хотя, откровенно говоря, он разберется и без меня.
В больницу Наталья приехала уже под вечер. Оксанка с деловым видом расчесывала Вере волосы. Вот так же она дома причесывала куклу. Проведет гребешком по волосам, пригладит их и скажет: "Мы тебя вылечим, мамочка, и ты приедешь домой". Вера посмотрит на Оксанку, прижмет ее головку к груди, а слезы: кап-кап-кап. "Не плачь, мамочка, – успокаивала ее Оксанка. – Мы с тетей Наташей тебя быстро поставим на ноги". Наталья наблюдала эту сценку и чувствовала, как у нее ком подкатывается к горлу. Видимо, Вера все же догадывается, что дела ее плохи.
– Ну, как мы здесь себя ведем?
– Да вроде бы ничего, – вытирая кончиком полотенца слезы и виновато улыбаясь, ответила Вера.
– Смотрела я снимки. Там намного лучше.
– Виктор Вениаминович тоже говорил, что лучше, – кивнула Вера. Похоже, что она верит в исцеление. Хотя вряд ли. Наталья вспомнила слова одного профессора про заговор молчания. Ни больной, ни врач уже не верят в чудо, но и тот и другой делают вид, что все идет хорошо. Под конец, когда Наталья собралась уходить, Вера ухватилась рукой за складки ее одежды, немного притянула к себе и сказала так, чтобы не слышала Оксанка:
– Наталья Николаевна, миленькая, вы одна у Оксанки... Возьмите ее к себе... А я...
Уткнулась лицом в подушку и зашлась в тихом судорожном плаче. Наталья была готова ко всему, только не к этому. Вот еще один минус больницы. До поступления сюда Вера, считай, ничего не знала о своей болезни. Но в окружении таких, как сама, начала "просвещаться". Среди больных женщин всегда найдется хоть одна, готовая поделиться своим "опытом". Наталья помнит случай из студенческой практики: одну такую "просветительницу" пришлось выписать, несмотря на то, что у нее у самой была опухоль. Ее уговаривали, предупреждали. Обещала исправиться. Но стоило поступить новой больной, она снова принималась за свое. Дело доходило до того, что, наслушавшись разных страхов, больные сбегали домой. Может быть, кто-то поделился своими "знаниями" и с Верой? Иначе откуда бы это: "Вы одна у Оксанки..." Однако выходить из положения как-то надо. Как разубедить Веру? Сочувственные слова могут только навредить. Если уже и врач начинает сочувствовать, значит, дела хуже некуда. Наталья присела на стул, стоявший рядом с кроватью, и недоуменно сказала:
– Ты что, Вера?
Вера слабо махнула рукой:
– Что тут говорить. Идите. Поздно уже.
– Нет, давай-ка по-порядку. Раньше спина у тебя болела?
– Ночи не спала.
– А теперь?
– Почти не болит.
– А сон?
– И сплю хорошо.
– Вот видишь.
– А почему тогда Виктор Вениаминович не разрешает ходить?
В такой ситуации важно не упустить инициативу, найти новый, еще более убедительный довод. Наталья вроде бы даже с досадой ответила:
– Как ты не понимаешь, Вера, таких простых вещей? Взять, к примеру, человека с переломом ноги. Ему накладывают гипс. И что, думаешь, сразу разрешают ходить? Как бы не так. Бывают случаи, что он месяцами не поднимается с постели.
– Мне бы только Оксанку поставить на ноги...
– И еще одно, Вера. Чтобы дела быстрее шли на поправку, нужен душевный покой. Нельзя раскисать так, как ты. Слышала: когда кормящая мать очень волнуется, у нее молоко перегорает?
– Как не слышать.
– И здесь то же самое. Так что давай условимся: поменьше всяких ненужных мыслей. До твоего возвращения Оксанка будет у меня. За нее ты можешь не беспокоиться. Девочка она хорошая. Ты хорошая девочка? – спросила Наталья стоявшую рядом Оксанку.
– Хорошая.
– Вот видишь, Вера, какая у тебя Оксанка. А мы таких в обиду не даем. Так что не волнуйся и поскорее поправляйся.
И снова у Веры повлажнели глаза, но теперь уже не от безысходной тоски, а от каких-то других мыслей. А Наталья с горечью подумала, что все-таки нет в языке слов, которые не просто успокаивали бы, а по-настоящему лечили.
11
Яков Матвеевич Ребеко собирался на работу. Проснулся он, как всегда, еще до восхода солнца. Побывал в своем небольшом садике, заглянул в один из двух пчелиных ульев. Да не просто заглянул, а перебрал все рамки, посрезал верхушки закрытых воском сот, в которых развивались личинки трутней, потрогал рукой маточник. Скоро, очень скоро выйдет из этой ячейки молодая матка. Она соберет вокруг себя молодежь, отделится от прежней семьи, полетает вокруг, пока не найдет подходящее для себя место. Ребеко любит возиться с пчелами, водит знакомство с другими любителями-пчеловодами. Закончив дела в саду, Яков Матвеевич позавтракал, надел свежую рубашку. Дарья Сидоровна выбрала и аккуратно завязала галстук. Это она всегда делала сама. Возражения Якова Матвеевича в расчет не принимались. "Со стороны виднее", – резонно замечала Дарья Сидоровна. Ребеко ходил на работу всегда пешком. Это вроде разминки. По дороге он встречается со знакомыми, перекидывается с ними словом-другим, узнает местные новости.
Так было и на этот раз. Ровно двадцать минут дороги – по часам. В больнице он справился с текущими делами, после чего неспешно направился в зал, где проходили собрания и разные, так называемые, "мероприятия".
В зале собрались сегодня главные специалисты, главные врачи сельских больниц и амбулаторий. Медицинский совет должен был обсудить важный вопрос: как улучшить службу крови. Перед этим комиссия во главе с Иваном Валерьяновичем Корзуном проверила отделение переливания крови и Поречскую больницу.
Яков Матвеевич открыл заседание совета и дал слово заведующему отделением переливания крови Юрию Петровичу Костеневичу. Полный, с округлившимся брюшком Юрий Петрович неторопливо поднялся на трибуну, отдышался. Смачивая время от времени палец слюной, он перелистывал записную книжку и украдкой посматривал на Ивана Валерьяновича Корзуна. Мол, я не знаю, что вы там написали в своей справке, но у меня все в порядке, моя служба действует строго по инструкциям. Нижняя губа у Юрия Петровича была настолько массивна, что, казалось, под собственной тяжестью свисала вниз, открывая пожелтевшие от курения зубы. Все хорошо знали, что район получил премию за рекордную сдачу крови. Несмотря на это, Костеневич начал именно с них, рекордов, и говорил почти половину отведенного ему времени. Под конец он обрушился с критикой на главврача Поречской больницы Титову. Костеневича поддержал в своем выступлении и Корзун. "Наталья Николаевна, – говорил он, тянет район вниз. У нее меньше всех доноров, самый низкий процент перелитой больным крови".
Ребеко в какой-то момент машинально потер рукою нос. Взглянув на сдержанно улыбавшихся врачей, тут же опомнился. Этот предательский нос! Почему улыбаются-то? Думают, что их главный врач страдает тайным пороком попивает, что называется, под подушкой. Дожил! Пока говорил Корзун, Ребеко молчал. Но когда на трибуну вышла Титова и стала в пух и прах разносить службу крови, он прямо оторопел. Не поверил своим ушам. И ладно бы Титова критиковала только порядки в отделении переливания крови, а то замахнулась на область. Да что на область – на министерство. И не республиканское, а союзное. Куда еще ни шло, если бы разговор касался только какой-нибудь частности. А то ведь – эк куда ее занесло! – сказала такое, что хоть падай в обморок. "Служба переливания крови у нас, как и по всей стране, – говорила Титова, – отстала от современной медицинской науки и практики на целые десятилетия".
– Вы отдаете себе отчет, что говорите? – не выдержал Ребеко.
– Полный, Яков Матвеевич.
– В чем наше отставание конкретно?
– Можно и конкретно. Мы любой ценой стараемся перекрыть план, чтобы бойко отрапортовать, получить премию. А потом ведрами выливаем бракованную донорскую кровь на помойку.
– Вы что, против переливания донорской консервированной крови?
– Категорически. Во-первых, нет нужды в таком количестве донорской крови, в каком мы ее получаем. Во-вторых, консервированная кровь, кроме вреда, ничего больному не дает.
В зале прокатился шум: "Как? Что она говорит?" У Костеневича совсем отвисла нижняя губа, настолько крамольным ему показалось заявление Титовой. Не находя подходящих слов, он повернулся всем своим туловищем к Ребеко и начал потрясать кипой бумажных листов:
– Яков Матвеевич, да что же это такое? Вот приказ министерства здравоохранения страны, в котором четко сказано, что первоочередной задачей является заготовка цельной донорской крови.
Ребеко теперь уже не тер, а буквально мял свой злополучный нос. Да, девку здорово занесло. Неровен час, вывалится из телеги. Говорил же первому секретарю, что рано ей в главврачи. Так оно и получается. Красное знамя – не по заслугам, премию впору вернуть тому, кто ее выдал. Нет, надо что-то делать.
– Какой еще вред от переливания консервированной донорской крови? – не то спросил, не то возмутился Ребеко.
– Мы считаем, – не уловив в словах Якова Матвеевича насмешки, ответила Титова, – что консервированная донорская кровь останавливает кровотечение. На самом же деле – наоборот. Считаем, что она питательна. В действительности же питательные свойства только в той ее составной части, которая называется альбумином. Думаем, что кровь стимулирует выработку своих запасов. Оказывается, что массивные переливания эту выработку тормозят. И еще. Нашему отделению переливания крови давно пора перейти на современные методы определения вируса сывороточной желтухи. При переливаниях мы многих заражаем этим вирусом, потому что старые методы в половине случаев выявить его не могут.
– Где вы набрались этой чепухи? – не выдержал Корзун.
– Это не чепуха, а многократно проверенные научные факты.
– Вы хотите быть умнее центрального института переливания крови. Там, между прочим, создают "голубую кровь", в которой нет ни вирусов, ни всех других несчастий, про которые вы нам рассказывали.
– Да не нужна нам эта "голубая кровь", – не выдержала и Титова. Давайте наладим как следует то, что у нас есть. Перейдем от ненужной консервированной донорской крови к заготовке составных ее частей. И переливать их станем не по принципу "капля за каплю", а по-другому – только от одного донора...
Ребеко много раз порывался остановить Титову, но какая-то сила удерживала его. Наконец хлопнул ладонью, как припечатал:
– Послушать вас, так все должны делать то, что вы считаете нужным. Но порядок все-таки есть порядок. Мы не допустим анархии. Есть приказ главного нашего штаба, и мы должны его выполнять. А за самодеятельность понесете наказание...
Уходила Наталья с заседания медицинского совета вконец расстроенной. Ну почему так получается? Она же болеет душой за дело, хочет, чтобы было лучше, чем есть. Не понимают? Или не хотят понимать? Корзун, чувствовала, вооружился до зубов. Будет преследовать ее, где только сможет. Ну с ним все ясно. Но Ребеко! Он же казался ей объективным и мудрым. Почему он за безнадежно устаревшую практику? Видно, сдает. Годы...
До отхода автобуса еще оставалось время. Наталья зашла в универмаг. Нужно купить для Оксанки большую куклу с закрывающимися глазами. Оксанка не просила. Но Наталья уже дважды замечала, с какой завистью смотрела она на кукол, с которыми играли соседские девочки. Этот взгляд говорил больше, чем любые просьбы. К просьбам детей, особенно настойчивым, мы часто относимся как к капризам, которые не следует поощрять. Другое дело – взгляд. Кажется, ребенок понимает, что нет возможности что-то ему купить. Он молчит, входит в твое положение. Разве можно перед этим устоять? Наталья выбрала самую большую и самую красивую куклу с голубыми глазами и длинными волосами. Марья Саввишна, наверное, не похвалит ее за такое расточительство. Скажет: разве можно воспитывать в ребенке тягу к дорогим вещам? Уж лучше бы потратила несколько часов и сделала куклу своими руками. Оксанка после этого стала бы и сама что-нибудь мастерить. Но тут ведь особый случай...
Приехала домой, когда на дворе были уже сумерки и в окнах горел свет. Марья Саввишна сидела у печки с Оксанкой на коленях и читала ей сказку. Увидев Наталью, девочка спрыгнула на пол, подбежала, обхватила руками ее колени.
– Тетя Наташа, вы уже вылечили сегодня больных?
Милая детская непосредственность. В представлении Оксанки больных можно вылечивать каждый день. Правда, это не относится к ее маме. Но скоро, очень скоро мама вернется домой, и тогда Оксанка заберет к себе бабушку Марью Саввишну и тетю Наташу. Все они будут жить вместе.
– А что это у вас в коробке? – спросила Оксанка.
– Это один добрый гном передал тебе подарок. Сказал, что Оксанка хорошая девочка и что за это ей полагается хорошая кукла. – Наталья подошла к дивану, положила на него коробку и начала развязывать тесьму. Украдкой поглядывала на Оксанку. Девочка, сгорая от нетерпения, уставилась на коробку.
Наконец тесьма развязана и крышка снята. Ох, какое чудо! У Оксанки, кажется, никогда еще так не загорались глаза. Она осторожно прикоснулась к белокурым волосам куклы, словно хотела убедиться, что это не сон, что это все наяву.
– Ну бери же, она твоя, – утирала глаза Наталья.
Оксанка извлекла куклу из коробки, посмотрела, как та открывает глаза, прижала ее к себе.
– И как же назовем твою дочку? – спросила Оксанку Марья Саввишна. Девочка обернулась, посмотрела на Наталью, молчаливо спрашивая у нее совета.
– Сама придумай.
– Таня, – нерешительно произнесла Оксанка.
– Ну что ж, Таня так Таня, – согласилась Наталья.
– Таня! – уже твердо и громко ответила Марье Саввишне Оксанка.
– Все это так, – обратилась Марья Саввишна к дочери. – Но зачем такие дорогие покупки?
– Это не покупки, а гномик подарил, – внесла ясность Оксанка.
– Ничего, мама, не обеднеем.
– Ну смотри, как знаешь. А там что совет насоветовал?
– Заклевали твою дочку, мама.
– А Яков Матвеевич куда же смотрел? А Иван Валерьянович?
– Иван Валерьянович будто с цепи сорвался.
– Обидела ты его, Наталка. Обидела, и крепко. А он как-никак тебя спас.
– Значит, по-твоему, мне надо было выходить за него замуж? Так надо тебя понимать?
– Я этого не говорила. Ты взрослая и сама должна решать.
Оксанка уже спала в своей кроватке в обнимку с куклой Таней. На личике блуждала радостная улыбка. Кто знает, может, этот вроде бы ничем не примечательный день запомнится ей на всю жизнь, останется в памяти как знак людской доброты. Потом, когда Оксанка станет взрослой, все это, может быть, отзовется в ее сердце...
12
Накануне Наталья Титова сообщила в районный отдел внутренних дел, что Юрия Андрица можно выписывать. Сказала об этом и самому Андрицу. Юрий, складывая вещи, напевал вполголоса: "Я уеду к северным оленям..."
– Как дальше, товарищ старший лейтенант?
– Знаешь же, чего спрашиваешь?
– Эх, товарищ старший лейтенант, если бы я знал...
– Не прикидывайся казанской сиротой. Знал, хорошо знал, что за такие шалости премии не выдают и почетными грамотами не награждают. Просто остановить было некому, когда пер на рожон. Как же не покрасоваться перед девушками, не выделиться среди дружков.
– А хотя бы и так? Быть не таким, как все, разве это плохо?
Алесь вприщур посмотрел на Юрия. Волосы торчком, как у ежа иголки. И характер ершистый. Сказал, не надеясь на согласие:
– Плохо быть хуже других.
– А если не получается? – неожиданно погрустнел Юрий.
– Значит, делать, что угодно, лишь бы о тебе говорили? Так, что ли? Нет, Юрий, это скверная философия. Ты слышал что-нибудь о римском императоре Нероне?
– Да вроде проходили в школе, – иронически ответил Юрий.
– Мало было ему устроенного им пожара, так надо было еще убить мать, брата, жену и своего воспитателя Сенеку. Видишь, чего натворил. Зато про эти его дела знает история. Ты такой славы хочешь?
– Тоже мне сравнение.
– А чем не сравнение? Масштабы, правда, не те. А так все в точку. Линия в жизни, Юрий, это большое дело.
Юрий немного помолчал, будто задумался. Не в гости к родичам ему ехать и не на один день. И все же ответил с вызовом:
– Моя линия уже наметилась – прямо на шестьдесят шестую параллель... И снова умолк. Непонятный человек этот старший лейтенант. Грамотный, кажется, во всем разбирается. А вот не замечает того, что видно даже постороннему. – Я вот о чем хотел вам сказать, товарищ старший лейтенант. Дерьмо ваша Нонка.
– Ты о чем? – удивился Алесь.
– О том самом. Знаю я вашу Нонку еще со школы.
– Ну и что?
– Месяц назад она приезжала к вам?
– Ну, приезжала.
– Тогда я вам не сказал, чтоб на лечение не повлияло. А теперь скажу. Учились мы с ней в одной школе. Знает же меня как облупленного. А когда увидела, сделала вид, будто не узнает. Ну, это мне до лампочки. Я увидел на ее лице страх.
– Какой страх? Чего ей бояться?
– Выходит, есть чего. Испугалась она, чтоб я чего не рассказал. Путалась она с кем попало. Один раз укатила с залетным типом. Полгода не показывалась. Приехала потом, как побитая собака.
– А ведь это не по мужски – говорить такое о женщине. – Алесь чувствовал, что Юрий не зря в последний день завел этот разговор.
– Так если бы это была женщина, а то ни дать ни взять, прости господи... По мне, как хотите. Только вас же жалко. Вы думаете, почему она уже месяц не показывается? Иду на спор, что уже нашла себе хахаля.
– Юрий, прекрати свою грязную болтовню.
– Эх, товарищ старший лейтенант. Еще раз говорю: мне все это до лампочки. Но если уж совсем на откровенность, то мне не так вас, как Наталью Николаевну жалко. Она ведь потянулась к вам. Хотите верьте, хотите нет, у меня на это глаз. Наталья Николаевна... вот кто правильный человек. Я бы за такую жизни не пожалел. Удивляюсь я мужикам. Да встреться она в моей жизни, я бы ради нее горы свернул.
Уходил Юрий из палаты, напевая все ту же переиначенную песенку: "Я уеду к северным оленям..." Болтун! Но все-таки почему Нонка за целый месяц так и не нашла времени навестить его, Алеся? Далеко? Верно, не близко. Но если тебе человек дорог, поедешь к нему и за тридевять земель. Не то что из райцентра в Поречье. Что этот пацан плел о Наталье Николаевне? Будто она тянется к нему, Алесю. Вряд ли. У нее, болтают, есть ухажер, тот самый Иван Валерьянович Корзун. Сильный мужик. Женщины таких любят. Правда, в последнее время он почему-то не показывается...
В палату вошла Марина Яворская. Положив на тумбочку таблетки, хмуро сказала:
– Там ваша сестра Нонна ждет в коридоре.
– Сестра? – удивленно переспросил Алесь.
– Сама так сказала. Она там со своим парнем.
– А почему вы решили, что это ее парень?
– Ну а с кем еще девушке целоваться, как не со своим парнем?
Вот оно что. Значит, сестра? И с поклонником, а он, Алесь, – на всякий случай. Расчетливая девица. А может, Марина ошибается? Ну кто станет в больничном коридоре целоваться? Здесь все-таки больные. Неужели так уж невмоготу?
– Целоваться, конечно, не грех, – пустился Алесь на хитрость. – Но в коридоре же больные.
– А перед вашей палатой закуточек. Туда почти никто не заходит.
– Марина, давай сделаем так: пригласи, пожалуйста, сестру в палату, а потом, немного погодя, зайдите с этим парнем.
– Хорошо. – Едва Марина вышла, как в палату вбежала Нонна:
– Здравствуй, дорогой!
В ее глазах светилась неподдельная радость. Щеки горели ярким румянцем. Господи, как долго она ждала этой минуты! Целый месяц! Думаешь, легко вырваться?
Нет, не верилось, чтобы эти глаза могли обманывать. Марина определенно что-то напутала.
– Ездили в Иваново, – рассказывала Нонна, – перенимали опыт у тамошних ткачих. Не могла дождаться, когда кончится этот семинар. Ты уже ходишь?
Тут-то и вошли Марина Яворская с незнакомым молодым человеком. Завидный парень. Спортивная фигура. Черные вьющиеся волосы, такая же, колечками, борода.
Нонна вспыхнула и, что-то пробормотав, выбежала в коридор.
Молодой человек, назвавшийся Эдиком, и Марина ничего не поняли.
– Чего это она? – спросил Эдик. Спросил так, как если бы только Алесь, "двоюродный брат" Нонны, мог знать, что случилось с его сестрой.
– Не обращайте внимания, – ответил Алесь. – Это у нее бывает.
– Нет, вы не подумайте, – начал объяснять Эдик. – Это у нас серьезно.
– Да не оправдывайтесь. Я охотно верю. Догоняйте Нонну.
– Но она же вернется?
– Нет, Эдик, она не вернется. Она поняла, что причинила мне слишком большую обиду.
– Какую обиду, если не секрет?
– В общем-то дело простое. Наследство не поделили, – сказал Алесь. Пусть разбираются сами. К нему, Алесю, Нонна, ясное дело, больше не придет и потом, в городе, будет избегать встреч. А вот Эдика попытается обвести. Наговорит всяких небылиц. Это она умеет. Удивительное дело: врет, а такое при этом у нее открытое выражение лица, такой правдивый тон. Редкий дар. Может, надо было открыть этому Эдику глаза? Нет, пускай сам хлебнет лиха, это ему на пользу. А сам он, Алесь, любил Нонну? Она ему нравилась. Но в последнее время все перевернулось вверх дном. Ему стало так хорошо. Даже то, что он прикован к постели, уже не казалось несчастьем. Алесь настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как вошла Наталья Николаевна.
– Александр Петрович, вы что-то загрустили. Что-нибудь случилось?
– Да нет, пустяки. Юрка вот ушел. Беспутный вроде парень, а выписался и как-то одиноко стало.
– Скоро и вас отпустим. Завтра снимем вытяжение, еще две-три недельки, и можно будет настраиваться на выписку. Забудете потом, что где-то есть такое Поречье.
Алесь уловил в словах Натальи Николаевны приглашение к разговору, касавшемуся их обоих. Когда Юрий, бывало, скажет, что-де Наталья Николаевна нравится старшему лейтенанту, она не сердилась, скорее – испытывала смущение. Шутки шутками, а Юрка-то, похоже, прав. Сказать ей об этом? Нет, надо сперва выяснить, какую роль отвела Наталья Николаевна Корзуну. Что тот подбивал к ней клинья, ни для кого не секрет. А приняла ли она его ухаживания? И Алесь не без задней мысли спросил:
– А кто будет снимать вытяжение? Приедет Иван Валерьянович?
– Он не приедет.
– По-моему, я ничем его не обидел.
– Не вы, а я его обидела.
Алесь тактично промолчал. Он понимал, что произнесенные Натальей Николаевной слова требуют продолжения, и ждал его.
– Почему вы не спросите, чем я его обидела?
– Неудобно.
– Деликатный вы, Александр Петрович. Но вам я все же скажу. Он предложил мне выйти за него замуж. Я отказалась.
Неужели это из-за него, Алеся? Такие вещи не рассказывают людям, к которым ты равнодушен. А раз так, почему бы не спросить у Натальи Николаевны и о другом. Начал издалека.
– Не понимаю я вас. Иван Валерьянович видный мужчина, занимает высокий пост.
У Натальи расширились глаза:
– Думаете одно, а говорите другое.
– Как это – говорить одно, а думать другое?
– Не притворяйтесь, Александр Петрович. Вас-то я узнала хорошо. При чем тут высокий пост?
– А разве такого не бывает?
– Бывает, конечно. И даже не так редко. Но мы же говорим не вообще, а конкретно, обо мне.
– Если конкретно, то я сдаюсь, – Алесь немного помолчал. Ему пришла в голову одна мысль, и он не мог решить, говорить об этом Наталье Николаевне или лучше промолчать. Решил все же поделиться.
– Вы знаете, что сказал о вас Андриц, когда выписывался?
– Если что-нибудь плохое, то не надо.
– Да нет, плохого о вас он сказать не мог.
– Но и хорошего от этого вертопраха тоже ждать не приходилось.
– Зря вы о нем так. "Наталья Николаевна, – сказал он, – вот кто правильный человек. Я бы за такую жизни не пожалел".
– Вот уж от кого не ожидала подобного, – немного смутилась Наталья. – А вы дипломат, Александр Петрович.
– Да какой из меня дипломат?
– Что дипломат, так это точно. Когда я сказала вам, чем обидела Ивана Валерьяновича, вы начали перечислять все его достоинства: и видный мужчина, и занимает высокий пост. Для чего вы все это делали? Чтобы убедить меня, что я сделала ошибку?
– Да нет.
– Нет. Тогда для чего?
Алесь молчал, как провинившийся школьник. Цель расписывания достоинств Корзуна была шита белыми нитками. По своей мужской наивности Калан считал, что Наталья Николаевна этого не заметит. Заметила. Притом сразу же.
– Молчите? – переспросила Наталья. – Тогда я вам скажу. Вы хотите узнать, почему я отказалась выйти замуж за Ивана Валерьяновича? Ведь так?
– Если честно, то да.
– А вот этого я вам не скажу. Вот так, дорогой Александр Петрович. Быстрее поправляйтесь, – сказала Наталья и, лукаво улыбнувшись, стремительно вышла из палаты.
Что все это значит? Что угодно, но только не равнодушие. Так равнодушные женщины не поступают. Эта лукавая улыбка, которую Наталья подарила Алесю, когда уходила из палаты. "Вот так, дорогой Александр Петрович", – звучали в ушах ее слова.
В глаза внезапно ударил яркий свет. Это, оказывается, пришла Марина Яворская.
– Вы что, уже спать улеглись?
– Да нет, рано еще, – ответил Алесь.
– Тогда примите лекарство.
– Зачем мне лекарство? В моем деле главное – время.
– Это вы скажите Наталье Николаевне. Назначения-то делает она, а не я.
– Попадись вам, – шутливо заметил Алесь, – так начнете пичкать разными снадобьями, что не знаешь, куда от них и деться.
– Ой, так уж и напичкали мы вас. К тому же вам назначаются почти одни витамины. Вы знаете, зачем они нужны человеку?
– В школе проходили, – ответил, стараясь казаться серьезным, Алесь.
– Разве что. А то я бы могла рассказать вам, что витамины участвуют в очень важных вопросах.
Алесь больше не мог держаться, рассмеялся. Наивная эта Марина, но добрая. Она готова рассказывать все и обо всем. Даже о витаминах, которые "участвуют в очень важных вопросах".
– Скучно небось в этой больнице? – решил отвлечься Алесь. – С дежурства на дежурство. Что-нибудь для себя, поди, и сделать некогда.
– Ой, что вы говорите? У нас такая сейчас интересная работа. А скоро... – Марина посмотрела на дверь и, немного понизив голос, заговорщицким тоном закончила: – Скоро у нас будет водолечебница.
– Что еще за водолечебница? – заинтересовался Алесь.
– Вы какую воду пьете?
– Ну какую? Обыкновенную.
– А вот и нет. Это живая вода. Наталья Николаевна из криницы вам приносит.
Алесь посмотрел на графин, стоявший на тумбочке. Вода как вода. Налил немного в стакан. Попробовал на вкус. Вроде бы с горчинкой, но приятная. Еще глоток. Что-то даже пощипывает.
– Ну как? – поинтересовалась Марина.
– Кажется, ничего.
– Кажется, – иронически повторила Марина. – Да этой воде, говорит Наталья Николаевна, цены нет. Она покойника может поставить на ноги.
Засыпал Алесь при открытом окне. Прохладный воздух приносил с собой слабый аромат пробуждавшейся весны. Вот только непонятно: откуда еще этот едва ощутимый аромат? То ли от садовых кустарников, то ли от криницы, из которой Наташа приносит Алесю живую воду.
13
Просматривая служебные бумаги, Корзун никак не мог сосредоточиться. Нет-нет да и застынет, как изваяние, уставится в одну точку и смотрит, пока кто-нибудь не постучится: "К вам можно, Иван Валерьянович?" – "Обождите немного", – ответит и примется за прерванную работу. А потом опять оторвется от бумаг и начнет разглядывать сто раз знакомую деталь обстановки.
"Черт-те что", – подумал Корзун, отодвигая в сторону бумаги. Долго он не мог понять причины своей рассеянности. Лишь когда мысленно начал перебирать в памяти события вчерашнего дня, собрание в Поречской больнице, сообразил, что все дело в новенькой медсестре Галине Чередович. Она, помнится, училась вместе с Мариной Яворской, но к работе приступила не сразу: что-то у нее там дома стряслось. Этот восторженный ее взгляд, полуоткрытые ярко-пунцовые уста и белые, как первый снег, зубы. "Недурна косуля, – подумал Корзун. – Но что было ей объявиться раньше!" Теперь его мысли были сосредоточены на одном: как подступиться к этой девчонке. Взять да и поехать в Поречье? Не годится: в нем еще отзывается болью каждая встреча с Натальей. Да и Инна Кузьминична не из тех, кого легко проведешь. Сразу догадается, в какую сторону начал косить глазами ее ненаглядный Ваня. Нет, тут нужен серьезный предлог. Не отдавая себе отчета, зачем он это делает, Корзун набрал номер Поречской больницы. "Дежурная медсестра Яворская слушает", – послышалось издалека. Не отвечая, Иван Валерьянович положил трубку. Походив по кабинету, направился в отдел кадров. "Отберите мне карточки сотрудников Поречской участковой больницы. Поступил сигнал, что у медсестры Чередович нет свидетельства об окончании училища". – "Этого не может быть, – возразил пожилой усач-кадровик. – При зачислении на работу я сам лично проверяю все документы. Посмотрите в карточку. Там указано все: номер удостоверения, дата выдачи". – "И все-таки проверьте, пожалуйста, еще раз. А лучше пригласите Чередович сюда – я сам с ней поговорю". – "Будет сделано, Иван Валерьянович".
