Текст книги "Вдали от тебя (ЛП)"

Автор книги: Тесс Шарп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Мейси никогда не стучится. Говорит, что я не заслужила этого.

– Входи.

Пит держит в руке конверт.

– Тебе кое-что пришло.

– Я думала, тиранша сказала – никаких контактов с внешним миром.

– Тогда не выдавай меня.

– Ты серьезно? – Поверить не могу, что он отдаст его мне. Но парень все же кладет конверт в изножье кровати и, посвистывая, шагает к выходу из комнаты.

– Пит, – окликаю я. Он оборачивается и усмехается. Передние зубы у него слегка кривоваты, а на щеках следы от акне, но зеленые глаза большие и приветливые, и я внезапно понимаю, почему Мейси смотрит на него так, словно он лучшее, что она видела в своей жизни. – Спасибо.

– Понятия не имею, о чем ты, – говорит он, широко и невинно улыбаясь.

Опускаю взгляд на письмо. Под адресом Мейси фиолетовыми чернилами написано мое имя.

Округлым почерком Мины.

Открываю конверт, едва не разорвав в спешке письмо. Разворачиваю блокнотный лист, а сердце стучит так, словно я слишком долго держала позу. Слова написаны карандашом, что очень странно, потому что, сколько я себя помню, у нее всегда был запас фиолетовых ручек.

Софи...

Я знаю, ты до сих пор злишься. Не уверена, что ты даже прочтешь это письмо. Но все же...

Поправляйся, пожалуйста. Сделай это ради меня, если не можешь ради себя.

Мина.

Провожу пальцами по месту, где написано «меня», пытаясь прощупать слово, которое она стерла. Чувствую три буквы, затененные, едва заметные завитки Н, А и С, которые стерты не до конца: сделай это ради нас.

Когда тетя Мейси возвращается домой и без стука заглядывает в мою комнату, я все еще сижу с письмом на коленях.

– Софи?

Когда я не отвечаю, она заходит и садится рядом. Я держу глаза на письме. Я не настолько сильна, чтобы смотреть на нее сейчас.

– Ты права. Я наркоманка. Я признаю свою проблему.

Мейси протяжно выдыхает, почти беззвучное облегчение.

– Хорошо, – говорит она. – А теперь посмотри мне в глаза и повтори.

Когда я не повинуюсь, она берет меня за руку и крепко сжимает ее.

– Ты справишься.

Я поверила ей. Я старалась. Теперь я следовала правилам, разговаривала с терапевтом, начала ментальный календарь, превращая дни в недели, а после и в месяцы. Я взяла себя в руки, боролась и одержала победу.

Мне хотелось стать лучше. Ради Мины. Ради самой себя. Ради того, что может ждать меня по возвращении домой.

Но вот что стоит запомнить, когда выбираешься из дыры, в которую сама же себя и загнала: чем выше поднимешься, тем больнее падать.

17

СЕЙЧАС (ИЮНЬ)

На неделе я трижды звоню Треву, но он не берет трубку. После третьего неотвеченного звонка меняю тактику и еду в офис газеты «Харпер Бикон», где мне говорят, что куратора стажеров нет в городе.

Родители все так же пристально наблюдают за мной, поэтому дни я провожу в саду среди клумб из красного дерева, которые построил для меня Трев.

После аварии Мина настояла, что мне нужно хобби, и вручила список. Я выбрала садоводство, лишь бы она только отстала от меня, но ее, как обычно, бросило в крайность. Она заявилась на следующий день, а Трев в своем фургоне притащил пиломатериалы, молоток и гвозди, мешки с почвой, ящики с рассадой и пенопластовые наколенники, чтобы мне не было больно сидеть.

Мне нравится копаться в земле, ухаживать за нежными ростками. Нравится наблюдать, как они оживают, становятся крепче, зацветают, – и понимать, что все это сделано моими руками. Иногда больно опускаться и подниматься, но результат стоит всех усилий. Благодаря мне появляется что-то прекрасное.

Весь день я пропалываю, вытаскиваю камешки и убираю глиняную землю из заброшенных клумб, а после наполняю их новой, обогащенной компостом. К середине недели две клумбы в идеальном состоянии, чтобы подумать о посадке в них растений. Я провожу пальцами по потертому дереву, составляя в голове списки цветов, которые позже прорастут здесь.

Внешние стенки деревянных клумб Мина разрисовала сердечками и знаками бесконечности, добавив, когда уже сидела здесь со мной, свою любимую цитату, а вокруг нее звезды, двух держащихся за руки девочек и улетающие ввысь красные воздушные шары. Отряхиваю грязь с пальцев, чтобы коснуться того, чего касалась она.

– Софи.

Я поднимаю взгляд. На крыльце стоит папа, одетый в свою постоянную голубую рубашку и галстук. Галстук висит криво, и мне так и хочется потянуться и поправить его, но я не могу.

– Через час у тебя первая встреча с доктором Хьюзом, – говорит он. – Я перенес несколько пациентов на другое время, поэтому смогу отвезти тебя. Сходи переоденься.

Отрываюсь от дерева и следую за ним в дом.

Офис доктора Хьюза находится в одном из более старых районов города, в квартале, где большинство зданий теперь стали офисами. Папа паркуется у сине-белого знака с именем доктора Хьюза. Маленький одноэтажный домик окрашен в тот же цвет, что и знак, слишком радостный на фоне бледного неба.

Меня удивляет, что папа выходит из машины следом за мной.

– Ты зайдешь?

– Посижу в приемной.

– Я не сбегу с сеанса.

Он поджимает губы, отпускает ручку двери.

– Тогда заберу тебя через час.

Я почти дохожу до двери, когда его голос останавливает меня:

– Мы хотим, чтобы ты поправилась. Потому и отправили тебя в Центр. Ты же это понимаешь?

Я не смотрю на него. Не могу ответить так, как он этого хочет. Не могу, не солгав.

Я уже поправилась.

Офис полон удобной мебели и работами Нормана Роквелла² на стенах. Девушка на ресепшене поднимает глаза от бумаг и улыбается.

– Доброе утро.

– Здравствуйте. Я Софи Уинтерс. Записана на двенадцать.

– Пройдемте за мной.

Она проводит меня в просторную комнату со столом, мягким диваном и кожаными стульями. Я сажусь на диван, а она закрывает за мной дверь. Мои плечи утопают в мягкой обивке, да и сама я тону в ней.

Доктор Хьюз входит без стука. Им оказывается смуглый пожилой мужчина, с опрятной седой бородкой и в квадратных очках в черной оправе. Он невысокий – я и то выше, если встану, – и полный, круглый живот обтягивает уютный вязаный жилет.

– Здравствуй, Софи. – Он садится за свой стол и разворачивает стул, чтобы быть ко мне лицом. Очки скрывают его добрые глаза. Он излучает заботу. Как и должно быть с хорошим психотерапевтом.

Отчего ужасно хочется свалить отсюда.

– Здрасте. – Я поглубже усаживаюсь на диване, желая, чтобы он меня поглотил.

– Я доктор Хьюз, но ты можешь звать меня Дэвидом. Как твое самочувствие?

– Отлично.

– Я переговорил с доктором Чарльз насчет тебя, еще у меня есть ее записи и твоя медкарта. Так же я провел несколько сеансов с твоими родителями.

– Ага.

– Как проходит твоя адаптация?

– Нормально. Я в порядке. Все просто отлично.

Он, постукивая ручкой по блокноту, смотрит на меня.

– Доктор Чарльз предупреждала, что ты крепкий орешек.

Я сажусь прямее, словно бы защищаясь.

– И не собиралась им быть.

Дэвид откидывается на стуле назад, он прищуривает глаза и кривит губы.

– Но все же, думаю, так и есть, – говорит он. – А еще я думаю, что ты умная девушка, которая очень хорошо умеет хранить секреты.

– Решили так от нескольких заметок и чего – часового разговора с доктором Чарльз?

Он усмехается.

– Вот сейчас уже больше похоже. Доктор Чарльз превосходный специалист. Но когда ты перестала сопротивляться терапии в Центре, ты стала говорить ей именно то, что она хотела слышать – то, что она ожидала услышать от зависимой на грани рецидива.

– Я и есть зависимая.

– Хорошо, что ты это признаешь, – говорит Дэвид. – Это значительный шаг. Но сейчас я больше обеспокоен полученной тобою травмой. Из записей доктора Чарльз мне стало ясно, что ты обходишь тему Мины каждый раз, когда она ее поднимала.

– Нет, это не так.

– А не ты ли разбила кофейный столик, когда доктор Чарльз спросила о ночи, когда убили Мину?

– После аварии я стала жутко неуклюжей.

Дэвид скептически поднимает бровь. Не знаю, что такого он нашел в моей фразе, что решил законспектировать. И от этой неопределенности покалывает спину. Я не собираюсь подыгрывать ему, как доктору Чарльз.

– Почему ты не рассказываешь о Мине? – спрашивает он.

– А что вы хотите знать?

– Как вы познакомились?

– Мина переехала сюда после смерти отца. Во втором классе. Учительница посадила нас рядом.

– Вы много времени проводили вместе?

С ответом на этот вопрос я медлю.

– Софи? – мягко напоминает он.

– Мы были неразлучны, – говорю я. Спокойным голосом говорить не выходит. Он срывается от бурлящих внутри эмоций. Я отвожу взгляд от мужчины, впиваясь ногтями в джинсы. – Я не хочу говорить о Мине.

– Мы должны поговорить о Мине, – спокойно замечает Дэвид. – Софи, ты пережила серьезный стресс, и, не успев с ним разобраться, тебя заперли на реабилитацию. Хоть я и понимаю мотивы твоих родителей, возможно, это была не самая лучшая идея для исцеления твоего горя.

– Основная часть терапии в Центре была сосредоточена на твоих проблемах с зависимостью. Я сомневаюсь, что тебе давали возможность разобраться с тем, что произошло с вами в ночь убийства Мины. Но я могу помочь тебе с этим, если ты, конечно, позволишь.

Внутри вспыхивает гнев, в кровь ударяет паника. Мне хочется его стукнуть. Кинуть в него этими дурацкими диванными подушками с кисточками.

– По-вашему, я не старалась разобраться? – спрашиваю я вполголоса, изо всех сил стараясь сдержаться от крика. Слезы накапливаются где-то внутри, угрожая прорвать плотину. – Она умерла в страхе и боли, и я чувствовала это – когда она умирала, когда она умерла, я все чувствовала. И не смейте мне говорить, что я не пытаюсь с этим справиться. Я пытаюсь, каждый день пытаюсь.

– Хорошо, – говорит Дэвид. – Расскажи мне, как ты справляешься.

– Справляюсь, и все, – отвечаю ему. Я все еще тяжело дышу, но приказываю себе не плакать перед ним. – Потому что приходится.

– Почему приходится? Что тебя мотивирует?

– То, что мне нужно оставаться чистой.

Такой ответ мог бы сработать с доктором Чарльз, но не с этим парнем. Перед поездкой я быстренько прогуглила его и нашла четыре статьи о ПТСР и его влиянии на подростков. Мама с папой неплохо подготовились. Расправившись с моей зависимостью, они решили теперь вылечить меня полностью. Новая Улучшенная Софи. Целостная, без резких краев и острых углов. Которая не знает, как выглядит смерть.

– Не думаю, что ты говоришь мне всю правду, – замечает Дэвид.

– Вы что, детектор лжи в человеческом обличье?

– Софи, ты можешь мне довериться. – Дэвид наклоняется вперед, весь внимание. – Что бы ты ни сказала здесь, какой бы тайной ни поделилась, никто больше о ней не узнает, и от меня не будет никакого осуждения. Я на твоей стороне. Я могу тебе помочь.

Я пристально гляжу на него.

– Вы уже принуждали меня говорить о том, чего я не хочу. Не слишком-то это порождает доверие.

– Дать тебе возможность открыться – это не уловка. Лишь попытка найти верное русло для разговора. Тебе нужно с кем-то поделиться, иначе тебя разорвет.

– Таково ваше профессиональное мнение?

Он улыбается, беспристрастно, без жалости, без осуждения. И очень непривычно.

– Именно так, – с иронией отвечает он. По столу он придвигает ко мне коробку бумажных платочков. Я беру парочку, но вместо того, чтобы промокнуть глаза или высморкаться, я мну их в руках.

– Подобного больше не произойдет, – уверяю его. – И даже не начинайте надеяться.

– Как скажешь. – Он кивает и улыбается. Я отвожу взгляд.

18

ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД (ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ)

Утром моего шестнадцатого дня рождения я просыпаюсь с приклеенной ко лбу фиолетовой открыткой. Отрываю ее и думаю, как она, блин, умудрилась прилепить ее и не разбудить меня.

Поздравляшки! Сейчас 5:15 утра, тебе официально шестнадцать. Следующий шаг твоего сюрприза в шкафу.

– Мина

P.S. Да, тебе придется надеть то, что я выбрала. Без возражений. Если оставить выбор тебе, ты просто наденешь джинсы. Пожалуйста, хоть раз послушай меня. Цвет прекрасен.

Я выбираюсь из кровати и открываю шкаф. Она купила мне новый наряд. Не удивительно, учитывая ее постоянные жалобы на мое чувство вкуса. Я перебираю мягкую ткань платья. Да, его темно-красный цвет красив, но оно чересчур короткое.

Все же вытаскиваю его из шкафа и вижу следующую записку.

Без возражений!!!

Закатив глаза, я выбираю два топа, которые надеваю под платье, чтобы скрыть шрам на груди, леггинсы и сапоги до колен. Наношу последние штрихи макияжа, когда раздается стук в дверь.

– Проснулась, именинница?

– Доброе утро, пап. Входи.

Он толкает дверь с широкой улыбкой на лице.

– Красивое платье, – говорит он. – Новое?

– Мина, – объясняю я.

Папа усмехается.

– К слову о Мине... – Он вручает мне конверт. – Прокралась утром. Хотела, чтобы я отдал его тебе. У вас какие-то планы на сегодня?

Я киваю.

– Но вечером я вся ваша с мамой, – обещаю.

– Хорошо, – говорит папа. – Мне пора на работу. Маме пришлось уйти пораньше. Но внизу тебя ждет сюрприз. – Он ерошит мне волосы. – Шестнадцать. Поверить не могу.

Я жду, пока не слышу звуки отъезжающей машины, прежде чем принять утреннюю дозу Окси.

Уверена, в это он тоже не поверил бы.

Иди к мосту Олд Милл и жди на середине.

– M

Мина любит дни рождения. Мы с Тревом много лет пытались опередить ее, но всегда безуспешно. На мой тринадцатый день рождения она подговорила папу помочь ей в тщательно продуманной уловке, включающей спущенную шину, клоуна и каток, полный воздушных шаров в виде животных. Целый год она планировала восемнадцатилетие Трева. Я помогала ей украсить его парусную лодку, чтобы та стала похожа на жертву кораблекрушения. Мы всю ее заполнили подарками и поплыли к одному из небольших островков, наполняющих озеро. Мина позаботилась, чтобы Трев одолжил лодку у друга, и отправила ему координаты, побуждая на поиски сокровища, на каждом пункте остановки оставив шоколадную монету в фольге.

А теперь, похоже, главная роль в таком сюрпризе у меня.

Олд Милл закрыт за ненадобностью, потому что ниже по реке построен новенький мост. Я касаюсь пальцами покрытых мхом кирпичей, отыскивая то, что не принадлежит этому месту.

Вспышка яркого цвета привлекает мой взгляд – к одной из каменных колон привязан красный шар. Я подхожу и отвязываю его, но записки нет. Оглядываюсь, ожидая, что она сейчас выпрыгнет откуда-нибудь, вся такая восторженная, хитрая и с улыбкой на лице.

– Мина? – зову я. Осматриваю землю. Может, записка упала.

Но ничего не нахожу.

У меня звонит телефон.

– Ты что-то забыла? – спрашиваю в трубку.

– Лопни шарик, – говорит она, и в ее голосе слышна улыбка.

– Ты следишь за мной? – снова осматриваясь, спрашиваю я. Подхожу к краю и перегибаюсь через перила, пытаясь найти ее. Так приятно облокотиться на крепкий камень, хоть на секунду убрать вес с больной ноги.

– У меня бинокль и все такое, – говорит Мина, понизив голос в попытке звучать опасно, но проваливает ее, разразившись смехом.

– Сталкерша. Ты где?

– Мне нужно было убедиться, что никто не заберет шарик! Твой папа написал мне, когда ты проснулась.

– Могла бы просто показаться, – предлагаю ей. Смотрю вниз через ограждение и наконец нахожу ее на северной стороне, внизу, около берега. Она выделяется, ее ярко желтое платье контрастирует с серыми камнями.

– Лопни шарик, и потом я подойду, – обещает она.

Я откапываю свои ключи и тыкаю самым длинным в воздушный шар. Он лопается, и на землю, укатываясь, падает что-то маленькое и серебряное. Я тянусь, опираясь на здоровое колено, за этим чем-то, когда оно останавливается.

Долгое мгновение я молчу. В руке колечко, у уха – телефон.

– Софи? Ты нашла его? – спрашивает Мина.

– Да, – отвечаю я. – Да. Я... – Пальцем ощупываю надпись, выгравированную на кольце. – Оно прекрасно. Мне нравится.

– У меня такое же, – говорит Мина. – Они парные.

– Ага. Парные.

Провожу пальцем по слову, надавливаю на надпись, впечатывая себе в кожу.

Навсегда.

19

СЕЙЧАС (ИЮНЬ)

Папа подвозит меня до дома. Он не выходит, а остается в заведенной машине и ждет, пока я не окажусь в безопасности дома. Дожидаюсь, пока он уедет, сажусь в свою машину и направляюсь в городскую оранжерею.

Пытаюсь там отвлечься среди рядов грядок. Глубоко вдыхаю пропитанный ароматами земли и зелени воздух, тяжесть в груди отступает, впервые с той минуты, когда я ступила в кабинет Дэвида.

Оплатив маргаритки и органическую почву, я с улыбкой качаю головой девушке, поинтересовавшейся, нужна ли мне помощь. Тележка нагружена под завязку, но я упираюсь в нее всем весом, сжав зубы от нагрузки на мышцы.

К тому моменту, как я добираюсь до машины, нога болит до такой степени, что я сейчас не отказалась бы от помощи, предложи мне ее. Позади раздается гудок автомобиля, и я убираю с дороги тележку.

– Привет, Софи, неужели это ты? – Из окна своего пикапа в меня всматривается Адам Кларк. Как с многими другими людьми из школы, я знакома с ним почти всю свою жизнь. Около года он встречался с нашей подругой Эмбер, и она не замолкая все твердила, что он похож на кантри-версию диснеевского принца. Соедините потрепанную бейсболку, ковбойские сапоги и пристрастие к джинсам и футболкам с логотипом компании «Джон Дир» с его зелеными глазами, прямым носом и идеальной улыбкой и поймете, что слова Эмбер не лишены смысла.

– Привет, Адам.

Он смотрит на тележку у моих ног, и на его лице расползается понимание.

– Нужна помощь?

Когда мне наконец позволили вернуться в школу после аварии, каждому из нашей компании Мина дала задание убедиться, что мое возвращение проходит гладко. Явно выделила все на календаре цветными блоками с кодовыми именами. Эмбер помогала мне в туалете, потому что перерывы на обед у нас с Миной были в разное время. Коди отвечал за напоминание о приеме лекарств, потому что был самым пунктуальным. А Адам и Кайл, будучи самыми крупными в компании (и еще у нас совпадали уроки), носили мои вещи и не давали падать.

Поначалу меня нереально бесили эльфы Мины, но после тех четырех раз, когда я, еще будучи здоровой, кривой походкой выходила из туалета для людей с ограниченными возможностями, я понимала, что от помощи лучше не отказываться. И научилась быть благодарной Эмбер за то, что она захлопывала двери туалета перед всеми, кто пытался зайти.

– Не помешала бы. Спасибо, Адам.

Адам подъезжает к моей машине и выскакивает из своего фургона.

– Разбиваешь сад?

– Ага, надо же чем-то занять себя. – Открываю багажник, и парень укладывает в него первый мешок с почвой. – А ты что здесь делаешь?

– Миссис Джаспер покупает у нас с Мэттом оленину. Она делает джерки³ из нее.

– Хороший год?

Адам улыбается, поворачивая бейсболку козырьком назад, отчего на лоб спадают локоны темных волос.

– Да. И Мэтту становится лучше. Он восстанавливается. – Подняв следующий мешок на плечо, он сбрасывает его в багажник.

– Сам-то как? – спрашиваю я, совершенно не желая, чтобы разговор перешел на меня. – Так и идешь на футбольную стипендию?

– По крайне мере пытаюсь. – Он усмехается. – Кажется, это единственный способ свалить отсюда. Но дядя Роб считает, что у меня неплохие шансы. Не слезает с меня, от такого количества тренировок умереть хочется.

Я сочувственно вздрагиваю.

– Помню, с нами то же самое было. Мой папа считал, что мы еще слишком малы для таких темпов. Они часто спорили по этому поводу.

– Я и забыл, что ты тоже играла.

– Где-то сезон, после перешла в плавание. А потом сам знаешь что случилось. – Я пожимаю плечами.

Адам тянется и сжимает мою руку, а мне стоит больших усилий не отпрянуть. Если я не успеваю этого заметить, то, как правило, отпрыгиваю, когда люди прикасаются ко мне. Уверена, Дэвид многое сказал бы по этому поводу.

– Я знаю, как бывает тяжело. Но все станет лучше, – серьезно говорит он. – Тебе просто нужно оставаться чистой. Мой брат через это проходил, ты же знаешь. Он тоже сорвался. Наломал немало дров, украл у мамы деньги – она едва не потеряла наш дом из-за этого. Но дядя вывел его на верный путь. Мэтт признал свою вину и сейчас проходит очень хорошую программу. Восстанавливается, как я уже говорил. Они с мамой даже снова начали общаться. Поэтому я уверен, если ты всерьез за это возьмешься, не отвернешься от семьи, то ты справишься. Ты сильная, Соф. Просто подумай обо всем, через что тебе пришлось пройти.

– Очень мило, – отвечаю я. – Спасибо.

Адам улыбается.

– Знаешь, рад, что мы встретились. Кайл упоминал, что вы двое столкнулись на прошлой неделе.

– Он так и сказал? – с напускной легкостью спрашиваю его.

– Слушай, я понимаю, что у вас там какие-то свои проблемы. Но серьезно, Соф, та его ссора с Миной...

– Какая ссора?

– Я думал, вы поэтому... – Он резко замолкает, его щеки краснеют. – Наверное, мне не стоило...

– Нет, расскажи мне, – говорю я, и, видимо, слишком быстро, потому что он недоуменно сводит темные брови.

– Слушай, Кайл мой лучший друг... – начинает он.

– А Мина была моей лучшей подругой.

Адам вздыхает.

– Да это не важно, – говорит он. – Они просто... они поссорились накануне ее смерти. Кайл пришел ко мне в дерьмовом состоянии. Он не сказал бы, что случилось, но был он реально расстроен. Чувак даже плакал.

– Кайл плакал? – Не могу даже представить плачущим такого здоровяка, как Кайл.

– И это было очень странно, – признает Адам, качая головой.

– Он вообще ничего не говорил? Не говорил, из-за чего они поругались? – В тот день она не отвечала на его звонки. Что же стало причиной такой ссоры, что он поехал плакаться в жилетку своему лучшему другу? Достаточно ли этого было, чтобы он захотел убить ее?

– Он так набухался, что я и половины сказанного не понимал. Просто продолжал твердить, что она не выслушала бы его и что его жизнь кончена. Думаю, ему тяжело было это вспоминать, потому что, ну, знаешь, они поругались, и он не успел извиниться.

– Ага, – но я, сморщив лоб, уже перевариваю информацию.

– Зря я все растрепал, – говорит Адам, когда молчание слишком затягивается. Он хватает оставшиеся в тележке два мешка и переносит их в багажник, после отряхивает руки о джинсы. – Прости.

– Нет, все нормально. Спасибо, что рассказал. И спасибо, что помог мне с этой землей.

– Дома есть кто-нибудь, кто поможет ее выгрузить?

– Да, папа.

– Напиши мне как-нибудь, – кричит Адам, садясь в свой фургон. – Можем выбраться погулять.

Он отъезжает, а я машу ему вслед. Залезаю в машину и со всех сил давлю на газ, словно чем быстрее я еду, тем скорее оставлю все вопросы позади.

По приезду я оставляю мешки с почвой в машине и направляюсь прямиком в дом. Приняв душ, делаю то, чего так страшилась. Слишком долго я откладывала обыск комнаты Мины. Раз уж Трев не хочет отвечать на мои звонки, придется обмануть его. Но это значит, что нужно будет дождаться, пока папа приедет домой, чтобы воспользоваться его телефоном. Поэтому я заставляю себя взять картонную коробку и подняться наверх в свою комнату, чтобы наполнить ее вещами Мины. Только так я смогу попасть к ним домой.

За столько лет ее одежда и украшения перемешались с моими. У меня до сих пор остались папки с газетными вырезками и распечатками статей из интернета, которые она просматривала, пока мы лежали на моей кровати, слушая музыку. Книги, фильмы, серьги, косметика и духи, все они смешивались, пока становились не просто ее или моими. А нашими общими.

Куда бы я ни посмотрела, везде она. Мне не сбежать от нее, как ни пытайся.

Я тщательно выбираю, что сложить в коробку, знаю ведь, что Трев пролистает каждую книгу, каждую вырезку, словно в них заложен какой-то глубинный смысл, послание, чтобы утешить его. Украшения он переложит обратно в красную бархатную шкатулку у зеркала, а одежду – в шкаф, и никогда больше не достанет их.

Кладу последнюю книгу в коробку и слышу, как папа открывает входную дверь.

Выхожу на лестницу.

– Хороший день? – спрашиваю его.

Он улыбается.

– Да, солнышко, неплохой. А ты весь день дома была?

– Съездила в магазин за почвой. И ромашками.

– Рад, что ты все занимаешься садоводством, – говорит папа. – Тебе полезно бывать на солнце.

– Я собиралась позвонить маме и спросить, что она хочет на ужин, но мой телефон заряжается наверху. Можешь дать свой?

– Конечно. – Он подходит ко мне, по пути доставая телефон из кармана коричневых брюк.

– Спасибочки.

Я жду, пока он не исчезает в кухне, а после выхожу на крыльцо. Сначала я звоню маме, так что фактически я не лгала, но меня перебрасывает на голосовую почту. Наверное, она на совещании.

Жму на номер Трева.

– Это Софи, – быстро говорю я, когда он отвечает. – Пожалуйста, не клади трубку.

Пауза, потом вздох.

– Чего тебе?

– У меня остались ее вещи. Я подумала, может, ты хочешь их забрать. Я могу привезти их.

Снова долгая пауза.

– Давай попозже. Около шести?

– Приеду.

– Увидимся.

Только сбрасываю вызов, как меня охватывает беспокойство. Я не могу вернуться внутрь. Не могу просто сидеть наверху, рядом с тем, что от нее осталось, сложенным в коробку. Ухожу обратно в свой сад, потому что это единственное, чем меня можно теперь отвлечь от проблем.

Папа уже вытащил из машины мешки с землей и выстроил их у клумб. Машу ему со двора, и он машет мне в ответ с кухни, где моет посуду.

Неловкой кучей разваливаюсь на земле, тянусь к крайней клумбе и вытаскиваю из почвы камешки, откидывая их через плечо. Печет жаркое летнее солнце, и по спине стекает пот, пока я работаю. Согнутая под неудобным углом нога просто добивает меня, но я игнорирую боль.

Я разрываю мешок и приподнимаю его на край деревянной клумбы, засыпая туда свежую землю. Снова и снова зарываюсь руками во влажную почву, пропуская ее между пальцами, аромат влажной земли действует успокаивающе. Зарываясь руками все глубже, поднимаю нижнюю почву, перемешиваю старые и новые слои. Кончиком пальца задеваю что-то гладкое и металлическое, погребенное в глубине. Хватаю его и вытягиваю на поверхность потускневший кружочек серебра.

Удивившись, кладу кольцо на ладонь и стряхиваю грязь.

Ее кольцо. Я помню, как она думала, что потеряла его на берегу озера летом прошлого года. Мое лежит в шкатулке, запертое, потому что не стоит ничего без сочетающейся пары.

Так крепко сжимаю пальцы на кольце, что удивительно, как слово, выбитое на серебре, не отпечатывается на коже татуировкой.

20

ТРИ С ПОЛОВИНОЙ ГОДА НАЗАД (ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ)

– Вставай давай.

Я натягиваю на голову одеяло и мычу:

– Отвянь.

Уже неделя, как меня выписали из больницы, и за это время я ни разу не покинула своей комнаты. С трудом даже встаю с кровати, слишком все напоминает, какой отстойной стала моя жизнь. Я могу лишь смотреть телек и принимать коктейль из обезболивающих, которые доктора все продолжают мне выписывать, и от них я словно в тумане и не желаю ничего делать, вообще.

– Поднимайся. – Мина сдергивает с меня все одеяла, и одной рукой мне нечего ей противопоставить – вторая еще в гипсе.

– Злыдня, – говорю ей, осторожно перекатываясь на другую сторону, вместо ответа укладывая подушку на лицо. От усилий, потребовавшихся для поворота, у меня вырывается стон. Даже с таблетками все болит, неважно, двигаюсь я или нет.

Мина шлепается на кровать рядом со мной, совсем не потрудившись сделать это поизящнее. От ее веса матрас подпрыгивает, раскачивая меня. Я вздрагиваю.

– Прекрати!

– Тогда вылезай из постели, – говорит она.

– Не хочу.

– Очень жаль. Твоя мама говорит, ты не хочешь выходить из комнаты. А когда твоя мама начинает звать меня на помощь, я знаю, что это проблема. Так что – вставай! Ты воняешь. Тебе в душ уже надо.

– Нет, – стону я, уткнувшись лицом в подушку. Придется мыться на этом дебильном стуле для немощных стариков. Мама каждый раз крутится за дверью, накручивая себя волнением, упаду ли я. – Просто отстань от меня.

– Ага, да-да, это точно сработает со мной. – Мина закатывает глаза.

Я не вижу, как она встает, а чувствую это. Слышу звук включившейся воды. На секунду решаю, что она включила душ в ванной, но потом подушку, которую я держу, вырывают у меня из рук, а когда я открываю рот, чтобы возразить, Мина выливает на меня стакан холодной воды. Я воплю, слишком резко принимая вертикальное положение, и это больно, черт, как же больно. Я до сих пор не могу привыкнуть, что не в состоянии повернуться и двигаться как раньше. Но сейчас так зла на нее, что мне все равно. Упираюсь здоровой рукой о кровать, хватаю подушку и швыряю в нее.

Мина довольно хихикает, пританцовывая вперед-назад, дразня меня пустым стаканом.

– Сучка, – говорю я, убирая упавшие на глаза волосы.

– Пока будешь мыться, можешь называть меня как хочешь, вонючка, – заявляет Мина. – Идем, вставай.

Она протягивает руки, и не так, как кто угодно другой, кто становится моей временной тростью. Не как папа, который хочет всегда меня носить. Не как мама, которая хочет завернуть меня в мягкое одеяльце и никуда больше не выпускать. Не как Трев, который до отчаяния хочет излечить меня.

Она протягивает руки, а когда я не сразу их беру, щелкает пальцами, напористо, нетерпеливо.

Как обычно.

Я кладу свою руку на ее. Она тепло и нежно улыбается, и сколько же в этой улыбке облегчения.

21

СЕЙЧАС (ИЮНЬ)

У дома Бишопов розовые ставни и белая отделка, а яблоневое дерево на переднем дворе растет сколько я себя помню. Прижав к бедру коробку, я опираюсь на перила и осторожно поднимаюсь на крыльцо.

Не успеваю позвонить, как Трев открывает дверь, и на секунду мне кажется, что мой план провалится, что он не пригласит меня.

Но он отступает, и я вхожу внутрь.

Странно чувствовать себя нежеланным гостем. Я половину жизни провела в этом доме и знаю каждый закоулок: где хранятся разный ненужный хлам, где спрятаны «Орео», где найти чистые полотенца.

Знаю все тайники Мины.

– Ты в порядке? – Взгляд Трева задерживается на том, как я поглаживаю больную ногу. – Давай, – он забирает у меня коробку и на секунду забывается, когда хочет взять меня за руку.

Но в последний момент вспоминает и одергивается. Потирает рот рукой и оглядывается через плечо на гостиную.

– Не хочешь присесть? – спрашивает он, но в его голосе так и сквозит нежелание.

– Можно я сначала в туалет сбегаю?

– Конечно. Ты в курсе, где он.

Как и ожидалось, его внимание уже все на коробке с вещами Мины. Он исчезает в гостиной, а я иду по коридору. Останавливаюсь у двери ванной, открываю и закрываю ее, словно вошла внутрь, и на цыпочках двигаюсь через кухню к единственной спальне на первом этаже. Мине это нравилось. Она всегда была беспокойной по ночам, писáла до самого рассвета, пекла булочки до полуночи, в три утра бросала камни в мое окно, выманивая на поездку к озеру.

Дверь комнаты закрыта, и я не решаюсь из страха, что она издаст какой-нибудь звук. Но это мой единственный шанс, так что я берусь за ручку и медленно поворачиваю ее. Дверь открывается, и я проскальзываю в комнату.

Когда придумывала план, я боялась, что, проделав весь этот путь, окажется, что все ее вещи упаковали по коробкам или увезли.

Но реальность намного хуже: все по-прежнему. Начиная от лавандовых стен и заканчивая девчачьей кроватью с балдахином, которую она выпросила в двенадцать лет. Ее бутсы так же стоят у стола, один на другом, словно она только что их сняла.