Текст книги "Седьмое правило волшебника, или Столпы Творения"

Автор книги: Терри Гудкайнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Дженнсен не знала, сколько Себастьян заплатил за лошадей и упряжь, да это и не волновало ее. Это были деньги убийц, и ей хотелось от них отделаться. Единственное, что имело для нее значение – быстрее уехать.

Хозяин конюшни придержал тяжелую дверь, и они выехали в холод ночи. Лошади, обрадованные возможностью поразмять–ся, несмотря на позднее время, энергично двинулись по улице. Повернув голову, Расти удостоверилась, что Бетти бодро трусит за ними по обочине.

Прошло немного времени, и они оставили позади последний городской дом. Редкие облака ползли по небу, то и дело загора–живая восходящий месяц, однако он светил достаточно ярко, чтобы превратить покрытую снегом дорогу в шелковую ленту, скользящую меж темных деревьев.

Неожиданно веревка натянулась. Дженнсен посмотрела че–рез плечо, ожидая увидеть, что коза пытается дотянуться до мо–лодой веточки. Но все оказалось по-другому: Бетти сопротивля–лась дальнейшему движению, упиралась, пританцовывая, ее ко–пытца оставляли в снегу глубокие рытвины.

– Бетти, – грубо прошептала Дженнсен, – ну же, вперед! Что такое? Вперед!

Что такое для лошади – вес козы? И Бетти потащилась по заснеженной дороге, несмотря на все свои протесты.

В тот момент, когда лошадь Себастьяна, переступив, чуть толкнула Расти, Дженнсен поняла, в чем дело. Они догоняли шедшего по дороге мужчину. Его темная одежда сливалась с те–нями деревьев, поэтому они и заметили его не сразу. Лошади не любят сюрпризов, и Дженнсен похлопала Расти по шее, дав по–нять, что мужчину не стоит бояться. Однако Бетти ничто не убеждало, и она постоянно меняла направление движения, на–сколько позволяла веревка.

Дженнсен, наконец, разглядела путника. Это был тот самый крупный блондин, с которым они столкнулись в таверне, пред–ложивший угостить их выпивкой. Проезжая мимо, Дженнсен остановила на мужчине свой взгляд. Как бы холодно сейчас ни было, ей почудилось, будто приоткрылась дверь в бесконечно стылую вечную ночь преисподней.

Незнакомец и Себастьян на ходу обменялись кратким при–ветствием. Поравнявшись с мужчиной, Бетти ринулась вперед, натянув веревку и стремясь как можно быстрее увеличить рас–стояние между ними.

Grushdeva du kalt misht.

Дженнсен прерывисто вздохнула, как после приступа уду–шья, и обернулась, глядя широко раскрытыми глазами на муж–чину. Ей показалось, будто эти слова произнес он. Но это было невозможно: странные слова звучали у нее в голове.

Себастьян ничего не заметил, а она не стала ему рассказы–вать, чтобы он не принял ее за сумасшедшую.

С полного согласия козы Дженнсен пришпорила лошадь.

Перед тем как скрыться за поворотом, она в последний раз обернулась. В лунном свете было видно, как странный мужчина, глядя на нее, ухмыляется.

Глава 13

Когда мать позвала его, Оба скиды–вал с сеновала охапки сена. – Оба! Где ты? Спускайся!

Оба скатился с лестницы и быстро стряхнул с одежды солому, приводя себя в порядок, прежде чем предстать перед сер–дитым взглядом.

–Что случилось, мама?

– Где мои лекарства? И твои тоже? – Ее свирепый взгляд скользнул по полу. – Я вижу, ты до сих пор все еще ковыряешься с сеном. Я не слышала, как ты пришел домой вчера вечером. Что тебя задержало? По–смотри на этот столб в ограде! Ты до сих пор его не закрепил? Что ты делал все это вре–мя? Неужели я должна напоминать тебе о каждой мелочи?

Оба не знал, на какой из вопросов ему следует отвечать в первую очередь. Мать всегда так поступала, сбивая его с толку, прежде чем он ответит ей. Если он говорил, запинаясь, она оскорбляла и высмеивала его. Но после всего случившегося прошлой ночью ему казалось, что при встрече с мате–рью он будет чувствовать себя более уве–ренно.

Однако при свете дня перед матерью, похожей на грозовую тучу, перед ее свире–пой атакой, он привычно ощущал себя униженным, маленьким и никчемным. Вернувшись домой, он по–чувствовал себя большим. Важным. А теперь как будто съежи–вался. Ее слова по капле убивали в нем силу.

– Знаешь, я был…

– Ты бездельничал! Вот что ты делал – бездельничал! Я жду здесь лекарство, у меня болят колени, а мой сын Оба-придурок пинает камни на дороге, забыв, зачем я его послала.

– Я не забыл…

– Тогда где мои лекарства? Где?!

– Мама, я не принес их…

– Я это знала! Я знала, что ты потратишь деньги, которые я тебе дала. Я работала, как лошадь, а ты потратил их на женщину! Ты распутничал, вот чем ты занимался, распутничал!

– Но, мама, я не тратил их на женщину.

– Тогда где мои лекарства? Почему ты не принес их, как я тебя просила!

– Я не смог, потому что…

– Ты говоришь, что не смог, придурок! Тебе только и нужно было сделать, что сходить к Латее…

– Латея мертва. Ну вот, он сказал это. Все было кончено, и к тому же при свете дня.

Мать широко раскрыла рот, но не смогла вымолвить ни сло–ва. Никогда раньше ему не приходилось видеть ее столь немно–гословной, столь потрясенной. Ее челюсть просто отвисла. Обе это понравилось.

Он достал из кармана монету, которую решил вернуть, что–бы мать видела: он не истратил ее деньги. Не нарушая столь ред–кое в этом доме молчание, он передал монету ей.

– Латея… мертва… – Мать уставилась на монету, лежащую на ладони. – Что значит мертва? Она заболела?

Оба покачал головой. В нем росла уверенность.

– Нет, мама, ее дом сгорел, а она погибла в огне.

– Ее дом сгорел… – Брови матери поползли навстречу друг другу. – Откуда ты знаешь, что она умерла? Латея не из тех, кого можно застать врасплох при пожаре. Она – колдунья.

Оба пожал плечами:

– Когда я пришел в город, услышал шум. Люди бежали к дому Латеи. Ее дом был охвачен пламенем. Вокруг собралась огромная толпа, но огонь был столь силен, что не было никакой возможности что-либо спасти.

Последнее было до некоторой степени правдой. Он вышел из города и направился домой, потому что посчитал: если до сих пор никто не обнаружил пожар, то, возможно, его не обна–ружат и до утра. Он не хотел быть тем, кто первым закричит «Пожар!». Исходя из случившегося, это могло показаться подо–зрительным, в особенности с точки зрения его матери. Она была чертовски подозрительной женщиной (одна из ее отвра–тительных черт!). И Оба собирался рассказать ей историю, ко–торая подойдет к любому пожару: пылающие руины, обгоре–лое тело…

Однако, возвращаясь домой – чуть позже того, как Дженн–сен и ее попутчик Себастьян обогнали его, – он услышал крики людей, возвещавших о пожаре в доме Латеи. Оба бежал по тем–ной дороге вместе с остальными. Так что причин подозревать его в чем-либо не было.

– Возможно, Латея избежала огня, – голос матери звучал так, будто она пыталась убедить скорее себя, чем его.

Оба покачал головой:

– Я остался, надеясь, как и ты, мама. Я знаю, ты бы хотела, чтобы я помог ей, если у нее беда. Я хотел сделать все от меня зависящее. Поэтому и опоздал домой.

Это, впрочем, тоже было правдой лишь частично: он стоял вместе с толпой, глядя на огонь, прислушиваясь к разговорам. Он жадно впитывал догадки, сплетни, предположения.

– Она – колдунья. Огонь не может застать врасплох такую женщину.

Мать высказала подозрение. Оба это заметил.

– Когда огонь горел уже не очень сильно, мужчины забро–сали его снегом и смогли пробраться через дымящиеся деревяш–ки. И нашли кости Латеи.

Оба вынул из кармана обгорелую кость, протянул матери. Она глядела на это безжалостное доказательство, но так и не взяла его. Удовлетворенный произведенным эффектом, Оба по–ложил свое сокровище обратно в карман.

– Она находилась в центре комнаты, одна рука поднята над головой, будто она пыталась пробраться к двери, но задохнулась от дыма. Люди говорят, что от дыма люди падают, и тогда огонь берется за дело. Видимо, это и произошло с Латеей. Ее свалил дым. И когда она лежала на полу, огонь спалил ее до конца.

Мать пристально смотрела на него, губы ее маленького под–лого рта были плотно сжаты. В первый раз ей было нечего ска–зать. Оба прочитал ее взгляд, в нем не было ничего хорошего. Он мог сказать, что у нее в мыслях. Вернее – кто… Ублюдок, сын Даркена Рала, почти королевских кровей.

Она пошла прочь, ее руки, зловеще сжатые в кулаки, мед–ленно скользнули вниз.

– Я должна идти прясть для господина Тачмана. А ты убери с пола весь этот бардак, слышишь меня?

– Хорошо, мама.

– И еще почини столб, прежде чем я вернусь и увижу, что ты целый день пробездельничал.

Несколько дней Оба потратил на то, чтобы отчистить с пола смерзшийся навоз, но мало продвинулся в своем деле. Холод сто–ял такой, что слой льда только нарастал. Казалось, от него никог–да не избавишься, это все равно что раскалывать гранитные глы–бы или не слушать монументальное распоряжение матери.

У Обы было много домашней работы, и он не мог ее не де–лать. Он поправил столб и починил петлю на двери хлева. Жи–вотным тоже следовало уделить внимание, а еще требовалось переделать сотню небольших дел.

Во время работы он обдумывал конструкцию камина. Его можно будет пристроить к стене между домом и сараем, раз она уже существует. Мысленно он уже подносил к ней камни, строя подобие очага. Он уже присмотрел большой камень, который можно использовать в качестве пода. И все это он тщательно посадит на известковый раствор. Когда Оба что-нибудь обдумы–вал, он вкладывал в это всего себя. И никогда не оставлял нача–тое на половине.

Внутренним зрением он рисовал, как будет удивлена и счаст–лива мать, когда увидит, что он построил. И тогда она поймет, что сын заслуживает уважения. Наконец-то она узнает, что он – стоящий человек. Но до постройки камина ему предстояло сде–лать еще много всего другого.

А пока перед ним маячила знакомая работа. Поверхность смерзшегося навоза напоминала поле битвы. Она была испещрена дырами, выбоинами, где он пытался обнаружить слабое ме–сто – воздушную пробку или вмерзшую солому, – чтобы отко–лоть хотя бы кусок. Когда раздавался треск и возникала трещи–на, его наполняла уверенность, что ему наконец удастся раско–лоть эту внушительную ледяную могилу, но каждый раз его по–стигало разочарование. Оба не ленился, хотя скалывать слой за слоем, понемногу, стальной лопатой, было очень долго.

Неожиданно ему пришло в голову, что человек такой значи–мости, как он, не должен терять время на столь грязную работу. С трудом можно представить, что уборка навоза может быть за–нятием человека, который в будущем станет кем-то вроде прин–ца. В конце концов, он знал, что является важной персоной. Че–ловеком, в жилах которого течет кровь Рала. Прямым потомком, сыном человека, управляющего Д’Харой – Даркена Рала. Во всей округе нет человека, который бы не слышал о Даркене Рале, отце Обы.

Так или иначе, он поставит свою мать перед фактом, кото–рый она от него тщательно скрывала. Но пока он не мог приду–мать, как провернуть это дельце, не открывая ей, что Латея бро–сила ему в лицо эти сведения перед тем, как он вышиб из нее дух.

Запыхавшись от очередной чрезвычайно мощной атаки на смерзшийся навоз, Оба отдыхал, положив запястья на рукоять лопаты. Несмотря на холод, по его спутанным светлым волосам тек пот.

– Оба! – В сарай зашла мать. – Стоишь, болван, бездель–ничаешь, ни о чем не думаешь… Что ты за человек? Оба, ты при–дурок?

Она остановилась. Ее узкий рот сморщился, а нос, казалось наполз на него.

– Мама, я всего лишь перевожу дыхание, – Оба показал на пол, усеянный обломками льда, доказательствами его напряжен–ных усилий. – Мама, я же работал, в самом деле.

Она не посмотрела на пол. Она пристально смотрела на него. Он ждал, уже зная, что ее занимает нечто большее, чем смерз–шийся навоз. Он всегда заранее знал, когда она собирается отыг–раться на нем, чтобы он почувствовал себя дерьмом – как то, на котором он стоял. Из темных щелей и скрытых нор вокруг ма–ленькими черными глазками глядели на них крысы.

Критически обведя его взором, мать достала монету. Она держала ее между большим и указательным пальцами, что долж–но было означать не стоимость, а значение этой монеты.

Оба был немного озадачен. Латея мертва. Поблизости больше нет ни одной колдуньи; никто из знакомых не мог приготовить лекарство для матери или для него. Он покорно протянул ладонь.

– Посмотри на нее, – скомандовала мать, бросив монету ему на руку.

Оба вынес монету на свет и тщательно ее изучил. Он знал: мать ждет, что он увидит нечто необычное, но ничего особенно–го не видел. Поворачивая монету, он время от времени посмат–ривал на мать. Потом также тщательно изучил и вторую сторону монеты, но так ничего и не заметил.

–Да, мама?

–Ничего необычного, Оба?

–Нет, мама.

–У нее нет царапины на ребре.

Оба на мгновение задумался, а потом снова осмотрел моне–ту, теперь уже более внимательно разглядывая ребро.

– Нет, мама.

– Это та монета, которую ты мне вернул. Оба кивнул головой. У него не было причин отрицать это.

– Да, мама. Это монета, которую ты мне дала для Латеи. Но я же сказал тебе, что Латея погибла в огне, и я не смог купить лекарство. Вот поэтому я и вернул тебе монету.

Раскаленный взгляд матери готов был испепелить его, но го–лос прозвучал поразительно холодно и спокойно.

–Это не та монета, Оба.

Оба ухмыльнулся:

–Да нет же, мама.

–У монеты, которую я тебе дала, на ребре была царапина. Вот здесь я ее пометила.

По мере того, как мысли проносились у Обы в голове, улыб–ка медленно сползала с его лица. Он пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы она поверила. Не мог же он ответить, что положил монету в карман, а потом достал и вернул другую – ведь у него никогда не было собственных денег. Мать прекрасно о том знала, она бы и не позволила ему иметь их. Она думала, что он, придурок, обязательно их потратит.

Но сейчас у него были деньги. Судьба так распорядилась, что он заполучил все деньги Латеи. Он вспомнил, как в спешке соби–рал монеты, выпавшие из карманов колдуньи, включая и ту, ко–торой только что с нею расплатился. А когда откладывал монету, чтобы вернуть матери, то и не подозревал, что она пометила ту, которую дала ему. И, к сожалению, вернул ей совсем другую.

– Мама, ты уверена? Может, ты всего лишь собиралась по–метить монету… Может, ты забыла.

Она медленно покачала головой:

– Нет, Оба. Я специально пометила ее. Так что если бы ты потратил ее на выпивку или женщин, я бы об этом узнала. По–шла бы, нашла ее и узнала все, что ты делал.

Пронырливая сука!.. Не верить собственному сыну!.. Что это за мать, в конце-то концов!.. Какие у нее могли быть доказатель–ства помимо исчезнувшей малюсенькой царапины на ребре мо–неты? Никаких!

– Но, мама, ты скорее всего ошибаешься. У меня нет денег, ты ведь знаешь. Откуда же у меня может быть другая монета?

– Вот это я и хотела бы знать, – ее глаза были пугающими.

Он с трудом переводил дыхание под ее пронзительным ис–пытующим взглядом. Однако голос ее по-прежнему оставался спокойным:

– На эти деньги я велела тебе купить лекарства.

– Но как я мог это сделать?! Латея умерла. И я вернул тебе монету.

Она стояла перед ним с такой уверенностью, будто это дух мщения прибыл из мира мертвых. Или дух Латеи вернулся, что–бы поговорить с убийцей. Но Оба не верил в такую возможность. Назойливая колдунья хотела убить его. А мать скорее всего пы–тается отнять у него недавно обретенное ощущение собствен–ной важности.

– Ты знаешь, почему я назвала тебя Обой?

– Нет, мама.

– Это древнее д’харианское имя. Ты знал об этом, Оба?

– Нет, мама. И что же оно значит?

– Оно имеет два смысла: слуга и король. Я назвала тебя Обой в надежде, что когда-нибудь ты станешь королем. Или же, в про–тивном случае, ты будешь хотя бы слугой Создателя. Придурки редко становятся королями. И ты никогда не будешь королем.

Это была просто глупая мечта новоиспеченной матери… Значит, остается слуга. Кому ты служишь, Оба?

Оба прекрасно знал, кому он служит. И потому он должен стать непобедимым.

–Где ты взял эту монету, Оба?

– Я же сказал тебе, мама… Я не мог купить тебе лекарство, потому что Латея погибла при пожаре в собственном доме. Воз–можно, твоя метка стерлась, пока монета лежала у меня в кар–мане.

Казалось, она обдумывала его слова: —Ты уверен, Оба?

Он кивнул в надежде, что ее мысли наконец-то уйдут от под–мены монеты.

– Конечно, мама. Латея умерла. Поэтому я и вернул тебе мо–нету. Я не смог купить лекарство.

Мать подняла бровь:

– Да, Оба?

Она медленно вытащила руку из кармана платья. Он не ви–дел, что у нее в руке, но почувствовал облегчение, думая, что наконец-то обвел ее вокруг пальца.

– Да, мама. Латея умерла, – ему понравилось, как он сказал это.

– И ты не смог купить лекарство… Ты ведь не должен врать своей маме, не так ли, Оба?

– Так, мама, – он выразительно кивнул головой.

– Тогда что это? – Она повернула руку и показала бутылку с лекарством, которую Латея дала ему прежде, чем он разделал–ся с нею. – Я нашла это в кармане твоей куртки, Оба.

Оба уставился на бутылку. Все-таки проклятая колдунья ото–мстила ему. Следовало убить ее сразу же, до того, как она дала ему эту предательскую бутылку с лекарством. Он совершенно забыл, что положил ее той ночью в карман куртки, намереваясь выбросить в лесу по дороге домой. Однако то новое и важное, что он тогда узнал, заставило его совершенно позабыть об этой чертовой бутылке.

– Думаю… Думаю, это должна быть старая бутылка…

– Старая бутылка? Да она же полная! – Голос матери напо–минал лезвие бритвы. – И как это тебе удалось заполучить бу–тылку с лекарством у женщины, которая умерла, и дом которой сгорел? Как, Оба? И каким образом ты вернул другую монету, а вовсе не ту, которую я тебе дала, чтобы расплатиться? Каким образом? – она шагнула к нему – Каким, Оба?

Оба отступил. Он глаз не мог отвести от этого проклятого зелья. И не мог встретить свирепый взгляд матери. Он знал, что под этим несущим смерть взором у него из глаз брызнут слезы.

– Ну, я…

– Что «ты», Оба? Что «ты», грязный развратный придурок? Ты – гнусное лживое ленивое ничтожество! Ты – жалкий под–лый ублюдок, Оба Шолк.

Оба поднял глаза. Он был прав – она пыталась заставить его наткнуться на ее смертоносный взгляд.

– Меня зовут Оба Рал, – ответил он. Она даже не вздрогнула. И Оба понял, что она специально приводила его в бешенство, чтобы он выдал себя. Это было час–тью ее плана. И имя «Рал» само по себе выдало, как Оба узнал его, рассказало матери обо всем. Оба похолодел. Мысли путано носились в голове, как крысы, которым наступили на хвост.

– Духи прокляли меня, – сказала мать, обдавая его дыхани–ем. – Я должна была сделать то, что Латея мне советовала. Я должна была освободить всех нас. Ты убил ее! Ты, отвратитель–ный ублюдок! Ты, презренный лжец…

Оба замахнулся лопатой, вложив в это движение всю свою силу и мощь. И сталь зазвенела, как колокол, ударившись о че–реп матери.

Та осела, как мешок с зерном, уроненный на землю.

Оба быстро отскочил, опасаясь, что она бросится вперед, бы–стро, как паук, и схватит его за лодыжку своим маленьким ртом. Он был уверен, что она в состоянии так поступить. Подлая сука!..

Как ужаленный, он ринулся вперед и стал наносить удары, один за другим, в этот ненавистный лоб, в этот ненавистный нос, в этот ненавистный рот… Одним ударом он выбил ей зубы, и она уже не могла по-паучьи схватить. Он часто представлял ее пау-чихой. Черной вдовой…

Звон стали повис в прозрачном воздухе сарая, медленно, очень медленно замирая. А потом тишина тяжелым покрывалом окутала все вокруг.

Оба спокойно стоял с поднятой к плечу лопатой, в любой мо–мент готовый нанести новый удар. И внимательно смотрел на мать. Чуть розоватые слезы вытекли из ее глаз, прямо на смерз–шийся навоз.

И тогда, в припадке безумия от ужаса и ярости, Оба прыгнул вперед и снова стал наносить удары. Раз за разом он поднимал лопату и опускал ей на голову матери. Лязгающие звуки ударов стали о кость эхом отдавались в сарае. Крысы, наблюдавшие за происходящим своими крошечными черными глазками, россы–пью бросились по своим норам.

Оба, шатаясь, повернулся, чтобы глотнуть недостающего воздуха. Тяжело дыша, он смотрел, как мать распласталась на куче смерзшегося навоза. Ее руки были широко раскинуты, как будто она молила об объятьях. Трусливая сучка!.. Будто к чему-то готовится. Или пытается что-то исправить. Словно этим мож–но загладить все его годы, проведенные в рабстве…

Теперь ее лицо было другим. На нем появилось странное вы–ражение. Крадучись, Оба подошел поближе, чтобы рассмотреть. Ее череп был раздроблен, как брошенная о землю спелая дыня.

Это было так странно, что Оба с трудом смог собрать свои мысли: мама… ее голова… разбитая дыня…

Для большей уверенности он ударил ее снова. Раз, другой, третий… Затем отступил на безопасное расстояние, держа наго–тове лопату. А вдруг вскочит и начнет опять кричать на него!.. Это будет в ее духе. Подлюга сумасшедшая!..

В сарае было тихо. Он увидел пар от собственного дыхания, расплывающийся в морозном воздухе. Пара от дыхания матери не было. И грудь ее не двигалась. Алая лужа вокруг ее головы медленно просачивалась сквозь навоз. Некоторые выбоины, над которыми он недавно усердно трудился, были полны жидким со–держимым этой странной головы, похожей на стукнутую об зем–лю дыню.

Поняв, что мать больше не будет говорить ему гадости, Оба почувствовал себя увереннее. Возможно, она, не будучи до–статочно умной, пошла на поводу у Латеи, которая внушала ей ненависть к собственному сыну. Две женщины правили его жизнью. Он был всего лишь беспомощным слугой этих двух гарпий.

К счастью, наконец он стал непобедимым и освободил себя от обеих.

– Ты хочешь знать, мама, кому я служу?.. Я служу голосу, сделавшему меня непобедимым. Голосу, который помог мне из–бавиться от тебя!

Матери было нечего сказать. Наконец-то, впервые за долгое время ей нечего было сказать!..

Оба усмехнулся.

Потом вытащил свой нож. Теперь он стал другим, новым че–ловеком. Человеком, преследующим интеллектуальные интере–сы. Конечно, когда они появляются… И сейчас он решил посмот–реть: что такое любопытное и необычное может оказаться внут–ри его сумасшедшей матери.

Обе нравилось узнавать новое.

Кушая замечательный завтрак – яичницу, поджаренную на очаге, который он начал строить для себя, – Оба услышал, как во двор въехал фургон. Это произошло спустя неделю после того, как его гнусная мамаша в последний раз открыла рот.

Оба подошел к двери, с треском распахнул ее и остановился, продолжая кушать и разглядывая задок только что подъехавше–го фургона. Оттуда слез мужчина.

Это был господин Тачман, обычно привозивший шерсть. Мать пряла, а господин Тачман ткал из этих ниток. Последнее время Обу занимало столько нового, что он совершенно забыл о нем. Оба взглянул в угол, чтобы проверить, сколько ниток было уже готово. Оказалось, что мало. С краю стояли тюки шерсти, ожидая своей очереди. Увы, с последнего привоза до печального конца мать успела слишком мало!..

Оба не знал, что делать. А господин Тачман уже стоял возле двери, заглядывая внутрь дома. Это был высокий мужчина, ху–дой, с большими ушами и крупным носом. Оба знал, что госпо–дин Тачман нравился его матери. Наверное, ему удавалось отсо–сать яду из ее зубов. И немного смягчить ее. Это была интерес–ная теория, о ней стоило впоследствии немного подумать.

– Доброе утро, Оба! – Глаза господина Тачмана, которые всегда казались Обе странно-водянистыми, обшаривали дом. – Где твоя мать?

Бегающие глазки гостя привели Обу в состояние тревоги. Он так и стоял с яичницей в руках, пытаясь сообразить, что же делать и что сказать. Взгляд господина Тачмана остановился на очаге.

Оба с трудом сохранял непринужденный вид, напоминая себе, что он уже не прежний Оба, что он – важный человек. Такие люди не бывают неуверенными. Важный человек ловит момент и доказывает собственное величие.

– Мама? – Оба поставил тарелку и взглянул на очаг. – Она куда-то вышла.

С каменным лицом господин Тачман задержал на Обе свой взгляд:

– Ты слышал о Латее? Что нашли у нее дома? В этот момент Оба размышлял о том, насколько рот гостя был похож на рот его матери. Такой же узкий, предательский…

– Латея? – Оба со свистом втянул в себя кусок яичницы, застрявший между зубами. – Она же умерла. Что там можно найти?

– Если точнее, то можно сказать, что не нашли. Денег. У Латеи были деньги, и все об этом знали. Но в доме их не нашли.

Оба пожал плечами:

– Может, они сгорели? Расплавились? Господин Тачман скептически крякнул:

– Может, да. А может, и нет. Ходят слухи, что они исчезли до пожара.

Оба почувствовал раздражение от того, что людям обязатель–но нужно лезть куда не следует. Неужели им больше не о чем думать? Почему им мало собственных проблем? Они должны радоваться тому, что ведьмы больше нет, и оставить все на своих местах, а не копаться в пепле. Как дятлы… Долбят и долбят. Как стадо гусей среди крупы… Проныры вонючие!

– Я скажу маме, что вы заходили.

– Мне нужны нитки, которые она спряла. И я привез ей еще шерсти. Я тороплюсь, меня люди ждут.

Целый отряд женщин трудился на этого мужчину. Интерес–но, давал ли он им когда-нибудь возможность перевести дух?

– Вы знаете, боюсь, что у мамы не было времени… Господин Тачман снова уставился на очаг, только на этот раз более пристально. Теперь его лицо выражало не любопытство, а гнев. Человек, привыкший управлять людьми, более энергич–ный, чем Оба, он чувствовал себя уверенно при любых обстоя–тельствах. Перешагнув через порог, он прошел на середину ком–наты, все еще глядя на очаг.

– Что это? – он показывал рукой на очаг. – Что это? О боже всемилостивый!..

Оба гордился своим новым очагом. Разглядывая другие оча–ги, он сообразил, как они устроены. Конечно, труба еще не была достроена, но он уже использовал ее. В ней он видел большую пользу…

Наконец Оба увидел, на что именно показывал господин Тачман.

На мамину челюстную кость…

Ну вот, случилась «поразительность». Оба не ждал посетите–лей, а тем более любопытных вонючих проныр. Неужели то, что люди прядут для этого типа пряжу, дает ему право совать нос в их дома?

Господин Тачман медленно пятился к двери. Оба знал, что он не станет молчать об увиденном. Ведь этот сплетник готов бол–тать с каждым, кто будет слушать о пропавших деньгах Латеи. А они, после всего случившегося, принадлежали Обе. Сколько лет он мучился! И вот положил этим страданиям конец! Да можно сказать, что он эти деньги заработал!..

Ясно, господин Тачман разболтает о том, что увидел в очаге, и обязательно возникнут вопросы. Каждый захочет сунуть свой нос и узнать, кому принадлежит кость. Сразу начнут беспоко–иться о его матери, примерно так же, как они бегали вокруг кол–дуньи.

Оба-новый, человек действия, не мог этого допустить. Оба стал важным человеком. В конце концов, в его жилах течет кровь Рала. Важный человек действует – решает возникшие пробле–мы сразу. Быстро. Эффективно. Твердо.

Оба схватил господина Тачмана за горло, не давая ему сбе–жать. Тот защищался решительно. Он был высокий и жилистый, но уступал Обе в силе и скорости.

Когда, сопя от усилий, Оба вонзил нож в живот гостя, госпо–дин Тачман широко открыл рот. Его глаза, обычно такие про–зрачные и любопытные, теперь были круглы и полны ужаса.

Потом Оба положил господина Тачмана на пол. Впереди его ждала тяжелая работа. Но Оба никогда не боялся работы. Сна–чала надо покончить с болтливым пронырой. Далее решить, что делать с фургоном. Скорее всего люди придут его искать. Жизнь Обы становилась все более «поразительной».

Господин Тачман принялся звать на помощь. Оба вонзил нож в мякоть под его подбородком. И нагнулся, наблюдая агонию.

На самом деле Оба ничего не имел против господина Тачма-на, пусть даже этот человек был грубым и вечно командовал. Просто все это касалось старой ведьмы. Она продолжала услож–нять Обе жизнь. Наверняка она передала послания с того света матери, а потом и господину Тачману. Сука!.. Потому мать и ви–дела все в черном свете. А теперь явился этот пронырливый бол–тун, господин Тачман. Они были, как стая саранчи, как чума. Оба знал: все происходит только из-за того, что он стал важной фи–гурой.

Очевидно, наступило время перемен. Ему нельзя было здесь оставаться, среди проныр, которые наверняка будут доставать его своими вопросами. Так или иначе, он слишком важен, чтобы оставаться в этой никчемной местности.

Господин Тачман все еще хрипел. Что ж, настало время не–счастному вдовцу встретиться с сумасшедшей матерью Обы и мерзкой колдуньей.

А Обе пришло время принять свою новую жизнь, жизнь важ–ного человека, и переехать в лучшие края.

И в этот момент он вдруг осознал, что никогда ему больше не придется ходить в сарай и глядеть на кучу замерзшего навоза, который он так и не смог вычистить совковой лопатой. Этому не помогла даже многословная настойчивость его сумасшедшей матери. И попытайся он сделать эту работу киркой, все получи–лось бы наверняка быстрее.

Вот и еще одна «поразительность»…