Текст книги "Менжинский"

Автор книги: Теодор Гладков

Соавторы: Михаил Смирнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

В тот же день в доме Соколовского по Покровской улице началась конференция организаций Северного комитета.

Конференция заслушала отчеты групп и обсудила вопрос о разделении Северного комитета на Костромской, Иваново-Вознесенский и Ярославский с Ростовом, Вологдой и Рыбинском. В обстановке нараставшего с неудержимой силой революционного движения летом 1905 года такое решение было совершенно правильным. Оно развязывало инициативу местных организаций, приближало руководство к массам, способствовало укреплению связей и непосредственных сношений с Центральным Комитетом.

Конференция пригласила комитеты Архангельский, Московский, Тверской, Нижегородский, Тульский, Воронежский, Ярославский, Костромской и Иваново-Вознесенский «собраться в ближайшее время на конференцию комитетов Северного района».

Основываясь на решениях III съезда РСДРП и ленинских положениях, конференция приняла резолюцию «Об организации аппарата для подготовки вооруженного восстания». В этой резолюции, в частности, говорилось:

«Конференция групп Северного комитета, исходя из резолюции III съезда о вооруженном восстании и общего настроения пролетариата в районе комитета, считает необходимым организовать при каждом комитете особую боевую группу, составленную из членов местной организации».

Конференция – и это очень важно – приняла специальную резолюцию «О работе среди войск», в которой предложила партийным комитетам организовать особые группы для работы среди войск и развернуть в войсках широкую агитацию.

Следует отметить, что ярославские большевики уже задолго до этой конференции вели устную и печатную пропаганду и агитацию среди солдат ярославского гарнизона и в эшелонах, следовавших на фронт. В листовке «К солдатам!» они призывали солдат перейти на сторону народа. В другой листовке «К товарищам новобранцам» большевики обращались к солдатам с призывом «помочь страдальцу-народу сбросить со своих плеч кровавого вампира – царское самодержавие», поднять вооруженное восстание.

Конференция успешно закончила свою работу, и делегаты разъехались на места. Они тогда не знали, конечно, что Эссен еще одной своей неосторожностью чуть-чуть не провалил конференцию. И если этого не произошло, то только по нерасторопности жандармов. Дело в том, что Эссен, приехав в Кострому 29 июня, в тот же день написал письмо в ЦК на лейпцигский адрес. В письме между строк Эссен поместил химический текст следующего содержания:

«Дорогие друзья. Пишу из Костромы, где должна состояться конференция групп Северного комитета… Будет до 20 человек». Далее в письме сообщался предполагаемый порядок дня.

Это письмо было перехвачено охранкой 1 июля в почтовом вагоне поезда Кострома – Москва. Оно попало в так называемый «черный кабинет», там было проявлено, расшифровано и направлено в департамент полиции.

Из охранного отделения немедленно последовала телеграмма в Кострому, начальнику губернского жандармского управления: «Костроме начале июля должна состояться конференция двадцати представителей десяти групп Северного комитета. Примите энергичные меры проверки, выяснения участников съезда и аресту таковых…»

Когда эта телеграмма прибыла в Кострому, там уже, как говорится, и след делегатов простыл. Но случилось так, что в это время в Костроме проходил съезд членов губернских земских управ, на котором присутствовали Мусин-Пушкин из Ярославля, князь Шаховской из Вологды, предводитель дворянства Грязовецкого уезда Во-лоцкой и другие. Генерал, начальник Костромского жандармского управления, решив, что это съезд социал-демократов, арестовал всех его участников и донес об цтош в Петербург. Но вместо благодарности из Петербурга получил нагоняй.

Ярославский комитет партии, в который вошли Голо-вополосов, Менжинский, Подвойский, Торопов и другие товарищи, после Костромской конференции развернул активную агитационно-пропагандистскую и организаторскую работу среди рабочих и солдат ярославского и ростовского гарнизонов.

Комитет продолжал и издание листовок. В июле 1905 года были напечатаны в подпольной типографии и распространены листовки: «Ждать нельзя», «Булыгин-ская дума», «Памяти павших», листовка ЦК «Земская депутация» и другие. Широко была распространена напечатанная в типографии комитета статья s Ленина «О Временном революционном правительстве». Для работы среди крестьян комитет использовал рабочих, связанных с деревней, и сельских учителей. Еще 22 мая на «частном» собрании учителей, съехавшихся со всех уездов губернии в Ярославль для выбора делегатов на Всероссийский съезд учителей, Менжинский выступил с речью, которую, как писал в своем докладе губернатору ярославский полицмейстер, закончил словами: «Долой царя! Долой самодержавие! Да здравствует республика!»

Все лето в Ярославле шли жаркие политические дискуссии большевиков с кадетами и эсерами. На первом же земском собрании Менжинский разоблачил пресмыкательство городской думы, ярославских кадетов перед царем, едко и остроумно высмеял земских деятелей-депутатов, «пугливо встретившихся с царем и не добившихся ничего вразумительного из своего посещения величайшей особы».

После речи Менжинского кадеты, по свидетельству современника, ходили как потерянные. На помощь им примчался глава кадетской партии П. Н. Милюков. По приезде в Ярославль он, как и другие лекторы из столиц, зашел в редакцию «Северного края», беседовал с сотрудниками редакции, кадетами и социал-демократами.

– Я удивляюсь тому, – говорил Милюков, – что здесь, в провинции, может существовать такая смелая газета, да еще при таком цензоре, как Рогович.

– Не только существуем, – отвечал ему Менжинский, – но и воюем.

– Воинственность социал-демократов мне известна. Ленин своей раскольнической тактикой срывает единство демократического фронта.

– Ленин не желает, участвовать в вашем приспособлении к подлости…

– А мне кажется, что социал-демократам надо запастись большей терпимостью, – язвительно проговорил Милюков.

– Терпимостью к чему, к самодержавному строю, который столь мил кадетскому сердцу? – парировал Менжинский.

– Я говорю о терпимости ко всем борющимся силам. Даже господин Плеханов обвиняет Ленина в бланкизме, заговорщичестве. Об этом я буду говорить завтра в своем реферате.

– Если не секрет, какова тема вашего реферата?

– Я буду читать о течениях среди русской социал-демократии и об отношении к ним нашей партии.

– Глава кадетов в роли мирового посредника, – резюмировал Менжинский.

Реферат Милюкова состоялся на следующий день.

На реферат собралась вся либерально-буржуазная интеллигенция Ярославля. Народу в тесный зал старинного особняка на волжском берегу набилось столько, что яблоку негде было упасть.

Чтение реферата Милюков начал не совсем уверенно. Может быть, сказалось отсутствие привычной университетской кафедры. Но постепенно разошелся, изложил историю возникновения и развития российской социал-демократии. Говоря о современных течениях среди социал-демократов, отдал предпочтение Плеханову. Большевиков же стремился всячески дискредитировать, ругал Ленина за его «раскольническую тактику, срывающую единство демократического фронта» в революции.

– Ошибаетесь, господин Милюков, – раздался в напряженной тишине зала спокойный голос Менжинского. – Разница между Плехановым и Лениным в том, что Ленин не идет и никогда не пойдет рядом, а тем более вместе с либеральной и монархической буржуазией, с их лидерами, какие бы сладенькие речи они ни говорили. А господин Плеханов уже сейчас готов идти и рядом и вместе с вами, господа кадеты.

Ленин и его последователи готовы в интересах революции идти рядом с революционной и республиканской демократией, не сливаясь с ней, против царизма. Но мы никогда не пойдем ни вместе, ни рядом с теми, кто продает интересы революции за чечевичную похлебку, будет ли это Милюков с Дружининым или Плеханов с Тан-Богоразом, который тоже, говорят, собирается приехать в Ярославль…

В зале поднялся шум. И лишь когда страсти улеглись, Милюков смог продолжать чтение реферата.

В качестве лектора-оппонента в Ярославль приезжал Н. А. Рожков. На лекцию Рожкова «О программе и тактике большевизма» ярославские большевики собрали много рабочих. На всех присутствующих, и интеллигентов и рабочих, лекция Рожкова произвела большое впечатление своим оптимизмом и верой в грядущую победу идеалов рабочего класса.

Ярославская встреча Менжинского и Рожкова положила начало их дружбе. Эта дружба продолжалась и после Октября. Дружны были с Рожковым и сестры Менжинские, с которыми он познакомился на учительском съезде в Петербурге летом 1905 года, перед поездкой в Ярославль.

В борьбе против кадетов ярославские большевики выступали в союзе с эсерами, вместе с ними они встречали Веру Фигнер, приехавшую в Ярославль после многолетнего заключения в Шлиссельбургской крепости. Идя на этот союз с эсерами, ярославские большевики руководствовались решением III съезда партии, который счел, что временные боевые соглашения социал-демократов с организациями эсеров в целях борьбы с самодержавием могут быть в некоторых случаях полезными.

«…Совместная встреча Веры Фигнер, – вспоминает Л. С. Федорченко, – закрепила наши редакционные взаимоотношения. И это сказалось на ближайших же общих редакционных собраниях, когда кадеты вновь попытались судить меня и Менжинского за то, что мы зажимаем рот кадетам и не даем им проявить себя во всей их классовой красоте.

Помню, на этот раз эсеры сильно поддержали нас… и опять кадеты оказались разбитыми…»

6 августа 1905 года были утверждены Манифест и положение о выборах в Булыгинскую думу. Через десять дней Менжинский публикует передовую статью по поводу Булыгинской думы, в которой говорит, что учреждение это бесполезно, так как в его компетенцию «не входит почти ничего». «Заранее можно предвидеть, – писал Менжинский, – участь законопроекта, принятого думой с ее совещательным голосом вопреки мнению доверенного министра. Бюрократия может по-прежнему править и даже законодательствовать, несмотря на думу, при думе и без думы».

Размах и революционная, марксистская направленность агитации и пропаганды вызвали переполох у ярославского охранного отделения и ярославского губернатора.

В донесении от 31 июля 1905 года в Министерство внутренних дел губернатор Рогович указывал, что «наблюдается напряженное состояние агитации среди рабочего населения фабричной Ярославской губернии». В начале сентября Рогович сообщал в Петербург, что «за последнее время вообще замечается стремление к усиленному распространению среди народа изданий… по рабочему вопросу, аграрным движениям, по популяризации социалистических учений, по истории революции».

Но ярославские большевики уже не ограничивались агитацией и пропагандой: при Ярославском комитете была создана боевая группа. В июле она занималась организацией боевых дружин, их вооружением и обучением, распространила листовки с описанием способа приготовления бомб. Боевая дружина была создана и в типографии «Северного края». Дружина была вооружена револьверами и карабинами. Удалось достать даже пулемет, который и установили в редакции «Северного края».

В сентябре 1905 года партийные группы появились (они тогда назывались кружками) даже в Фанагорий-ском полку, расквартированном в Ярославле, и в гарнизоне Ростова-Ярославского.

Между тем революция в стране нарастала. Восьмого октября телеграф принес в Ярославль весть о начале стачки на железных дорогах московского узла. К исходу M октября бастовало уже 14 железных дорог. К забастовке присоединились рабочие станции и депо Ярославль. Призыв московских товарищей нашел немедленный отклик у ярославских большевиков. 12 октября в помещении Демидовского лицея они организовали большой митинг. «Председателем митинга по предложению одного из студентов был избран товарищ Вячеслав; ораторами были местные социал-демократы, говорившие о необходимости вооруженного восстания», – доносил полицейский шпик. 13 октября началась стачка ярославских рабочих, она сопровождалась митингами и демонстрациями. На улицах происходили вооруженные столкновения рабочих с полицией и казаками. Был образован общегородской стачечный комитет, которым руководил Ярославский комитет РСДРП. 17 октября, в день, когда рабочий класс заставил царя издать «манифест», в Ярославль приехал Е. М. Ярославский. В целях конспирации ярославские большевики «устроили» Ярославского на жительство в монастырь.

На следующий день в актовом зале Демидовского лицея состоялся массовый митинг, в нем приняло участие свыше трех тысяч рабочих и студентов. Митинг охранялся боевой: дружиной. На митинге выступили с речами Менжинский и Ярославский. Они дали большевистскую оценку манифесту 17 октября и призывали рабочих «не останавливаться на полпути борьбы, не удовлетворяться добытыми свободами, а требовать дальнейшего». На митинге разгорелся жаркий спор большевиков и кадетов.

Схватка с кадетами – издателями «Северного края» продолжалась в редакции газеты. «У нас в редакции, – вспоминает Л. С. Федорченко, – все говорили об ожидавшемся грядущем революционном перевороте, о том, кто станет у власти: буржуазия в лице кадетов или же революционная демократия. И не без злорадства при этом кадетствующие кидали в нашу сторону такие фразы: вы или мы? Вы нас будете арестовывать или же мы вас? Конечно, все это говорилось со смешком, несерьезно, но в этом было много политического смысла.

Помню, В. Р. Менжинский у меня на квартире развивал дальше этот редакционный разговор и тоже говорил, что, пожалуй, кадеты и правы, мы их не помилуем, а в случае чего, пожалуй, будем прибегать к робеспьеровским мерам… Да, если не мы их, то они нас… Такова диалектика революции».

Диалектика революции проявилась уже на следующий день. 19 октября в Ярославле состоялись две демонстрации: рабочих, главным образом железнодорожников, с красным знаменем, возглавляемая Подвойским, и черносотенцев с портретом царя и хоругвями. Обе демонстрации столкнулись у типографии «Северного края». Рабочая дружина, охранявшая типографию, дала несколько выстрелов, и черносотенцы разбежались.

На перекрестке Духовской и Романовской улиц дорогу демонстрантам преградили полицмейстер с нарядом полиции и губернатор Рогович, написавший накануне министру внутренних дел А. Г. Булыгину прошение об отставке: «Мои убеждения не позволяют мне оставаться на службе при наступивших обстоятельствах».

Свои «убеждения» губернатор проявил при встрече с демонстрантами. Подняв руку и напрягая старческий голос, он кричал:

– Господа, прошу вас убрать знамя и разойтись по домам! Не устраивайте беспорядков!

Из колонны раздался чей-то насмешливый голос:

– Поезжай сам домой да почитай царский манифест.

Рогович вновь повторил свою просьбу, на сей раз прозвучавшую как приказ. К нему подошли студенты Данилов и Рихтер и стали доказывать, что манифест 17 октября гарантирует свободу собраний.

– Вот я сейчас прикажу арестовать вас, тогда узнаете свободу собраний, – раздраженно ответил Рогович.

– Вы не имеете на это права, теперь личность неприкосновенна, – отпарировал Данилов.

Взбешенный Рогович крикнул:

– Взять их!

Черносотенцы, чувствуя поддержку губернатора и казаков с полицией, набросились на студентов, а затем на Подвойского, потребовавшего от губернатора прекратить избиение. На улице завязалась схватка. Часть черносотенцев бросилась к типографии и редакции «Северного края». Но, увидев, что редакция охраняется вооруженными дружинниками, черносотенцы немедленно отсюда ретировались и начали громить еврейские магазины и типографию.

После 17 октября бастовали все фабрики Ярославля: Большая Ярославская мануфактура Корзинкиных, на которой работало 14 тысяч рабочих, фабрики Дунаева и Вахрамеева, Смоляковская белильная мануфактура, железнодорожники.

Черносотенцы, подстрекаемые губернатором, вновь начали угрожать, что разгромят и редакцию и типографию «Северного края». Тогда Менжинский выступил с решительным заявлением: «Рабочие будут активно защищать редакцию вплоть до устройства баррикад».

25 октября вышел 248-й номер «Северного края». Как и предыдущий, он вышел без предварительной цензуры и был насыщен боевыми большевистскими материалами. В номере было опубликовано изложение речей социал-демократов на митинге в Москве, «выяснивших отношение крайних партий к Манифесту 17 октября». Статья эта, написанная, видимо, Менжинским, так и называлась «Речи социал-демократов». В статье высказывалось недоверие к манифесту, к царской власти, разоблачалось трусливое поведение либеральной буржуазии.

«Один из ораторов, – писала газета, – высказал, что русский народ больше не может верить бюрократам, как бы ни были заманчивы их обещания. Отныне он верит только в свою силу, в свое победное шествие, которое в конечном итоге сметет с лица русской земли самовластие министров и установит разумную власть народа…

Русское освободительное движение показало, что бюрократия, как и наши славные полководцы на полях Маньчжурии, неизменно отступает «в полном пбрядке и с боем». Оставляемые ею позиции нам нужно занять, но не для успокоения, а для дальнейшего наступательного движения. Возвещение свободы собраний, союзов и слова мы должны осуществить фактически, чтобы нанести последний удар существующему режиму и установить на его развалинах демократическое государство».

Ссылаясь на слова московского оратора, газета разоблачала ложь либералов, приписывавших себе лавры победы в борьбе с самодержавием, и подчеркивала, что «все достигнутое в освободительном движении куплено ценою крови, обильно пролитой народом, ценою неимоверных народных страданий».

Получив свежий номер газеты, губернатор Рогович в тот же день, 25 октября, послал в Петербург министру, внутренних дел паническую телеграмму, требуя немедленного закрытия газеты, так как она «открыто провозглашает социалистическую программу и призывает к вооруженному восстанию». Ответ из Петербурга был краток: «Применение закона 28 мая считаю невозможным. Если есть признаки преступления – сообщите прокурору. Управляющий министерством П. Дурново».

Вице-губернатор Кисловский на основании этого указания Дурново 26 октября направил прокурору Ярославского окружного суда номера «Северного края», вышедшие 24 и 25 октября без предварительной цензуры, с просьбой возбудить уголовное дело за тенденциозный подбор статей, имеющих целью «возбудить в населении недоверие к высочайшему Манифесту 17 октября и озлобление против центральной власти, так и в особенности местной правительственной власти, полиции, войска и духовенства и тем самым вновь возбудить к беспорядкам низшие слои населения».

Поздно вечером, когда печатался очередной номер газеты, кадетско-буржуазные пайщики-издатели, не предупредив никого из социал-демократов, устроили тайное заседание, где постановили под предлогом тревожного положения в городе упразднить права редакционного комитета, в котором большевики были в большинстве, и установить в редакции единоличную власть редактора. Той же ночью редактор Михеев явился в типографию, куда, кстати сказать, ранее он почти никогда не заглядывал, и, обращаясь к выпускающему номер Федорченко и вызванному сюда же Менжинскому, заявил:

– Видите ли, собрание пайщиков передало мне все свои полномочия на единоличное ведение газеты… Поэтому ни одна строка в газете не может идти помимо меня.

И тут же попросил отложить статьи Менжинского и Федорченко.

Федорченко и Менжинский с этим предложением не согласились. Тогда Михеев, взяв газетный лист, начал вычеркивать из статей неугодные ему и его хозяевам места. Менжинский и Федорченко, не сказав ни слова редактору, покинули типографию.

Утром следующего дня Менжинский собрал сотруд-пиков-болыпевиков и рассказал им о сложившемся положении. На собрании, учитывая, что право на стороне пайщиков, было решено уйти из состава редакции, «отряхнуть прах от ног своих», как выразился Менжинский. Было также решено составить декларацию о выходе из редакции. Декларация под названием «Письмо в редакцию» была написана Менжинским при участии Федорченко. Это заявление было опубликовано в «Северном крае» 28 октября и позднее под заглавием «Открытое письмо» перепечатано в ленинской газете «Новая жизнь». Вот оно, это письмо.

«Письмо в редакцию господам членам хозяйственной комиссии и сотрудникам «Северного края» В. М. Михееву, В. Н. Эпштейну, В. Н. Ширяеву, П. А. Критскому, П. Я. Морозову и Н, П. Дружинину.

Мы бросаем газету из-за черной сотни.

О! Во время погромов мы не бросили редакции на произвол судьбы, не прятались по чужим квартирам, не ухаживали за вожаками громил, не отстаивали их участие в охране города. Нет! Между нашими товарищами есть раненые, в то время как они защищались с оружием в руках. Мы организовали защиту редакции и вооруженные ждали хулиганов. Они не пришли.

Зато пришли вы, господа хозяева, которые обегали редакцию, как чумное кладбище, пока была опасность, и заявили нам, что в погромах виноваты социал-демократы, с их неумеренными речами на митингах, повинна свобода революционного слова!

Мы не допустили позора, чтобы наряду с полицейскими призывами к успокоению организатора всероссийской бойни – Трепова и местных черносотенцев губернатора Роговича и казакиста Вахрамеева появилось продиктованное трусостью воззвание «Северного края».

Мы хотели обратиться ко всем гражданам и к пролетариату с призывом силой противостоять всяким попыткам контрреволюции. И не только социал-демократы, но всякий, не испуганный с рождения, мог ли он говорить теперь о чем-либо другом, кроме вооруженной борьбы с остатками самодержавия, видя то, что мы видели?

Что же делаете вы? Ваш председатель В. Н. Эпштейн заявляет, что он приостановит газету, которая резкостью тона может вызвать новый погром… литератор В. М. Михеев взял на себя постыдную цензорскую роль. Он не только задержал – на время – слишком боевые статьи социал-демократов (может быть, потом разрешу), он даже вычеркивал отдельные места, как заправский цензор времен Плеве. Правда, это были слова, что цензура упразднена «волею пролетариата». Волею пролетариата! Действительно, страшное (для него) слово!!

Там, где литераторы проводят еще не созданный правительством закон против социалистов, нам не место. Мы уходим, господа хозяева, но помните, что если легок пух, пущенный полицейскими громилами из перин еврейской бедноты, то тяжела ответственность тех, кто зажимает рот людям, которые хотят крикнуть: защищайтесь с оружием в руках.

Обращайте же «Северный край» в либеральную подворотню…

Для нас, пролетариев, интересы литературы – не интересы сундука.

Вот почему мы уходим.

Секретарь

Вячеслав Менжинский.

Заведующий областным отделом

Леонид Федорченко.

Заведующий городскою хроникою

Владимир Коньков».

Далее шли подписи сотрудников.

Через месяц после ухода социал-демократов из редакции «Северный край» объявил себя органом кадетской партии, но просуществовал всего лишь до января 1906 года.

После ухода из редакции «Северного края» Менжинский некоторое время продолжал революционную работу в массах, в частности – в войсках. Но вскоре, преследуемый жандармами, он вынужден был навсегда расстаться с уже ставшим ему родным Ярославлем и вернуться в Петербург.