Текст книги "Дженни Герхардт"

Автор книги: Теодор Драйзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Глава XXII

Настала роковая пятница, и Дженни оказалась перед лицом новых серьезных затруднений, осложнивших ее скромное существование. Выбора нет, думала она. Жизнь не удалась. К чему сопротивляться дальше? Если бы она могла сделать счастливыми всех своих близких, дать образование Весте, скрыть свое прошлое и самое существование Весты – быть может… быть может… ведь бывает же, что богатые люди женятся на бедных девушках, а Лестер такой добрый, и она, конечно, нравится ему. В семь утра она пошла к миссис Брейсбридж; в полдень попросила разрешения уйти под предлогом, что надо помочь матери, и направилась в отель.

Лестер уехал из Цинциннати на несколько дней раньше, чем рассчитывал, и потому не получил ответа Дженни; он явился в Кливленд хмурый и недовольный всем светом. У него еще теплилась надежда, что письмо Дженни ждет его в отеле, но там не было от нее ни строчки. Лестер был не из тех людей, которые легко отчаиваются, но сегодня он приуныл и, мрачный, поднялся в свою комнату, чтобы переодеться. После ужина он попытался развлечься игрой на бильярде и расстался с приятелями лишь после того, как выпил много больше обычного. На другое утро он поднялся со смутной мыслью махнуть рукой на это дело, но время шло, приближался назначенный час, и Лестер решил, что, пожалуй, надо бы подождать. А вдруг Дженни еще придет. Итак, за четверть часа до назначенного срока он спустился в гостиную. Какова же была его радость, когда он увидел Дженни, – она сидела и ждала, и это был знак, что она покорилась. Лестер быстро подошел к ней, довольный, радостный, улыбающийся.

– Все-таки пришла! – сказал он, глядя на нее как человек, который вновь обрел утраченное сокровище. – Почему же ты не написала мне? Ты так упорно молчала, я уж решил, что ты и знать меня не хочешь.

– Я писала, – ответила Дженни.

– Куда?

– По тому адресу, который вы мне дали. Я написала три дня назад.

– А, вот в чем дело: письмо меня уже не застало. Надо было написать раньше. Ну, как ты живешь?

– Хорошо, – ответила Дженни.

– Что-то не похоже. У тебя усталый вид. Что случилось, Дженни? Как дома, все в порядке?

Лестер задал этот вопрос совершенно случайно. Он сам не знал, почему спросил об этом. Но его вопрос помог Дженни заговорить о том, что больше всего ее волновало.

– Отец болен, – сказала она.

– А что с ним?

– Ему обожгло руки на фабрике. Мы ужасно перепугались. Наверно, он уже никогда не будет свободно владеть руками.

Дженни замолчала, и лицо ее выразило всю глубину ее отчаяния; Лестер понял, что она в безвыходном положении.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Право, жаль. Когда это случилось?

– Почти три недели назад.

– Да, плохо. А все-таки давай позавтракаем. Я хочу с тобой поговорить. С тех пор как я уехал, мне все хотелось узнать, как живет твоя семья.

Он повел Дженни в ресторан и выбрал там уединенный столик. Стараясь развлечь ее, он предложил ей заказать завтрак, но Дженни была слишком озабочена и застенчиво, и ему пришлось самому заняться меню. Покончив с этим, он весело повернулся к ней.

– Ну, Дженни, я хочу, чтоб ты рассказала мне все о своей семье. Я кое-что понял в прошлый раз, а теперь мне надо как следует во всем разобраться. Ты говоришь, твой отец стеклодув. Теперь ему придется бросить свою профессию, это ясно.

– Да, – сказала Дженни.

– Сколько в семье детей, кроме тебя?

– Пятеро.

– Ты старшая?

– Нет, старший Себастьян. Ему двадцать два года.

– Чем он занимается?

– Он продавец в табачном магазине.

– Не знаешь сколько он зарабатывает?

– Кажется, двенадцать долларов, – додумав, ответила Дженни.

– А другие дети?

– Марта и Вероника не работают, они еще маленькие. Джордж работает посыльным в магазине Уилсона. Он получает три с половиной доллара.

– А ты сколько получаешь?

– Я – четыре.

Лестер помолчал, подсчитал в уме, сколько же у них есть на жизнь.

– Сколько вы платите за квартиру? – спросил он.

– Двенадцать долларов.

– Мать, наверно, уже не молода?

– Ей скоро пятьдесят.

Он задумчиво вертел вилку.

– Сказать по правде, Дженни, я примерно так себе это и представлял, – произнес он наконец. – Я много думал о тебе. Теперь мне все ясно. У тебя есть только один выход, и он не так уж плох, если только ты доверишься мне.

Он помолчал, ожидая вопроса, но Дженни ни о чем не спросила. Она была поглощена своими заботами.

– Ты не хочешь знать, какой выход? – спросил он.

– Хочу, – машинально ответила она.

– Это я, – сказал Лестер. – Позволь мне помочь вам. Я хотел сделать это в прошлый раз. Но теперь ты должна принять мою помощь, слышишь?

– Я думала, что до этого не дойдет, – просто сказала Дженни.

– Я знаю, что ты думала, – возразил он. – Забудь об этом. Я позабочусь о твоей семье. И сделаю это сейчас же, не откладывая.

Он вытащил кошелек и достал несколько десяти – и двадцатидолларовых бумажек – всего двести пятьдесят долларов.

– Возьми, – сказал он. – Это только начало. Я буду заботиться о том, чтобы и впредь твоя семья была обеспечена. Дай-ка руку.

– Нет, нет! – воскликнула Дженни. – Не надо так много. Не давайте мне столько.

– Не спорь, – сказал Лестер. – Ну-ка, давай руку. Покоряясь его взгляду, Дженни протянула руку, он вложил в нее деньги и слегка сжал ее пальцы.

– Держи, детка. Я люблю тебя, моя прелесть. Я не желаю, чтобы ты нуждалась и твои родные тоже.

Дженни закусила губу и с немой благодарностью смотрела на Кейна.

– Не знаю, как вас благодарить, – наконец сказала она.

– И не надо, – ответил Лестер. – Поверь, это я должен благодарить тебя.

Он замолчал и посмотрел на нее, очарованный ее красотой. Она не поднимала глаз, ожидая, что же будет дальше.

– Почему бы тебе не бросить работу? – спросил Лестер. – Ты была бы весь день свободна.

– Я не могу, – ответила она. – Папа не разрешит. Он ведь знает, что я должна зарабатывать.

– Это, пожалуй, верно, – сказал Лестер. – Но что толку в твоей работе? Господи? Четыре доллара в неделю. Я с радостью давал бы тебе в пятьдесят раз больше, если б думал, что ты сумеешь воспользоваться этими деньгами.

Он рассеянно барабанил пальцами по столу.

– Не могу, – сказала Дженни. – Я и с этими-то деньгами не знаю, как быть. Мои догадаются. Придется все рассказать маме.

По тому, как она это сказала, Лестер заключил, что мать и дочь очень близки, раз Дженни может сделать матери такое признание. Он отнюдь не был черствым человеком, и это его тронуло. Но он вовсе не собирался отказаться от своих намерений.

– Насколько я понимаю, есть только один выход, – мягко продолжал он. – Тебе не пристало быть горничной. Это недостойно тебя. Я против этого. Брось все, и поедем со мной в Нью-Йорк; я о тебе позабочусь. Я люблю тебя и хочу, чтоб ты была моей. И тебе не придется больше тревожиться о родных. Ты сможешь купить им славный домик и обставить его по своему вкусу. Разве тебе этого не хочется?

Он замолчал, и Дженни сразу подумала о матери, о своей милой маме. Всю жизнь миссис Герхардт только и говорила об этом – о таком вот славном домике. Как она была бы счастлива, будь у них дом побольше, хорошая мебель, сад. В таком доме она будет избавлена от забот о квартирной плате, от неудобной ветхой мебели, от унизительной бедности, – она будет так счастлива! Пока Дженни раздумывала об этом, Лестер, зорко следивший за нею, понял, что задел в ней самую чувствительную струну. Это была удачная мысль – предложить ей купить приличный дом для родных. Он подождал еще несколько минут, потом сказал:

– Так ты разрешишь мне это сделать?

– Это было бы очень хорошо, – сказала Дженни. – Но сейчас это невозможно. Я не могу уехать из дому. Папа захочет точно знать, куда я еду. Что я ему скажу?

– Почему бы не сказать, что ты едешь в Нью-Йорк с миссис Брейсбридж? – предложил Лестер. – Против этого никто не может возразить, верно?

– Да, если дома не узнают правду, – удивленно глядя на него, сказала Дженни. – А вдруг узнают?

– Не узнают, – спокойно ответил Лестер. – Они не в курсе дел миссис Брейсбридж. Мало ли хозяек, уезжая надолго, берут с собой горничных. Просто скажи, что тебе предложили поехать, что ты должна ехать, – и мы уедем.

– Вы думаете, это можно? – спросила он.

– Конечно, – ответил Лестер. – А что тут такого?

Поразмыслив, Дженни решила, что это, пожалуй, выполнимо. А потом ей пришло в голову; вдруг близость с этим человеком снова кончится для нее материнством? Какая это трагедия – дать жизнь ребенку… Нет, она не может пойти на это снова, во всяком случае не так опрометчиво, как в первый раз. Она не могла заставить себя рассказать ему о Весте, но она должна сообщить ему об этом неодолимом препятствии.

– Я… – начала она и остановилась, не в силах продолжать.

– Ты?.. – повторил Лестер. – А дальше что?

– Я… – И Дженни снова умолкла.

Лестера восхищала ее застенчивость, ее нежные, робкие губы, не решавшиеся выговорить нужное слово.

– Ну что ж? – спросил он ободряюще. – Ты просто прелесть. Ты боишься мне сказать?

Рука Дженни лежала на столе. Лестер наклонился и положил на нее свою сильную смуглую руку.

– Мне никак нельзя иметь ребенка, – вымолвила наконец Дженни, опустив глаза.

Он пристально смотрел на нее и чувствовал, что ее подкупающая искренность, достоинство, которое она сохраняла даже в столь трудных, неестественных условиях, ее умение просто, непосредственно принимать важнейшие жизненные явления необычайно возвышают ее в его глазах.

– Ты необыкновенная девушка, Дженни, – сказал он. – Ты просто чудо. Но не беспокойся. Это можно уладить. Тебе незачем иметь ребенка, раз ты не хочешь, да и я тоже этого не хочу.

На смущенном, покрасневшем лице Дженни отразилось недоумение.

– Да, да, – сказал Лестер. – Ведь ты мне веришь? Я знаю, что говорю, понятно тебе?

– Д-да, – с запинкой ответила она.

– Ну вот. Во всяком случае я не допущу, чтобы с тобой произошло что-нибудь плохое. Я увезу тебя отсюда. И потом я вовсе не желаю никаких детей. Сейчас они мне не доставили бы ни малейшего удовольствия. Предпочитаю с этим подождать. Но ничего такого и не будет, пускай это тебя не тревожит.

– Хорошо, – чуть слышно ответила она.

Ни за что на свете не решилась бы она сейчас встретиться с ним взглядом.

– Послушай, Дженни, – сказал Лестер немного погодя. – Ведь ты меня любишь, верно? Неужели я стал бы тебя упрашивать, если бы не любил, как по-твоему? Я из-за тебя прямо голову потерял, это чистая правда. Просто пьян от тебя, как от вина. Ты должна уехать со мной. Должна, и поскорее. Я знаю, дело в твоих родных, но это можно уладить. Поедем со мной в Нью-Йорк. А после что-нибудь придумаем. Я познакомлюсь с твоими родными. Мы сделаем вид, что я ухаживаю за тобой, – все, что хочешь, только поедем не откладывая.

– Но ведь не сейчас же? – спросила Дженни почти с испугом.

– Если можно, завтра. На худой конец в понедельник. Ты это устроишь. Что тебя смущает? Ведь если бы миссис Брейсбридж предложила тебе поехать, тебе пришлось бы живо собраться, и никто бы слова не сказал. Разве нет?

– Да, – подумав, подтвердила она.

– Тогда за чем же дело стало?

– Всегда так трудно, когда приходится говорить неправду, – задумчиво сказала Дженни.

– Знаю, а все-таки ты можешь поехать. Верно?

– Может, вы немножко подождете? – попросила Дженни. – Это все так неожиданно. Я боюсь.

– Ни дня не стану ждать, детка. Разве ты не видишь, что я не в силах больше ждать? Посмотри мне в глаза. Поедем?

– Хорошо, – ответила она печально, и все же странное чувство нежности к этому человеку шевельнулось в ее душе. – Поедем.

Глава XXIII

С отъездом все уладилось гораздо легче, чем можно было ожидать. Дженни решила сказать матери всю правду, а отцу можно было сообщить только одно: миссис Брейсбридж уезжает и хочет, чтобы Дженни ее сопровождала. Отец, конечно, начнет расспрашивать, но едва ли у него возникнут какие-либо сомнения. В этот день по дороге домой Дженни зашла с Дестером в универсальный магазин, и Лестер купил ей сундук, немоден, дорожный костюм и шляпу. Он был очень горд своей победой.

– Когда приедем в Нью-Йорк, я куплю тебе что-нибудь получше, – сказал он. – Ты еще сама не знаешь себе цены, на тебя все станут оглядываться.

Он распорядился, чтобы покупки сложили в сундук и отправили к нему в отель. Затем уговорился с Дженни, что в понедельник перед отъездом она придет в отель и переоденется.

Вернувшись домой, Дженни застала мать в кухне, и та, как всегда, обрадовалась ей.

– У тебя был трудный день? – ласково спросила миссис Герхардт. – Ты, мне кажется, очень устала.

– Нет, – сказала Дженни, – я не устала. Не в этом дело. Просто я не совсем себя хорошо чувствую.

– Что-нибудь случилось?

– Ах, мамочка, я должна тебе сказать… Это так трудно…

Она замолчала, вопросительно глядя на мать, потом отвела глаза.

– Ну, что такое? – встревоженно спросила миссис Герхардт. Их уже постигло столько несчастий, что она все время жила в ожидании какой-нибудь новой беды. Ты потеряла место?

– Нет, – ответила Дженни, стараясь не выдать волнения, – но я собираюсь уйти.

– Да не может быть! – воскликнула мать. – Почему?

– Я уезжаю в Нью-Йорк.

Миссис Герхардт изумленно раскрыла глаза.

– Что вдруг? Когда ты решила?

– Сегодня.

– Ты это всерьез?

– Да, мамочка. Послушай. Я хочу кое-что тебе рассказать. Ты же знаешь, как нам трудно живется. Нам все равно никак не поправить наши дела. А сейчас нашелся такой человек, который хочет нам помочь. Он говорит, что любит меня, и хочет, чтоб я в понедельник уехала с ним в Нью-Йорк. Я решила ехать.

– Нет, Дженни, ни за что! – воскликнула мать. – Как же ты можешь опять пойти на такое! Подумай об отце!

– Я уже обо всем подумала, – твердо сказала Дженни. – Так будет лучше. Он хороший человек, я знаю. И у него много денег. Он хочет, чтоб я поехала с ним, и я поеду. А когда вернемся, он купит для нас новый дом и вообще станет помогать. Ты же сама знаешь, на мне никто не женится. Пускай будет так. Он меня любит. И я его люблю. Почему бы мне не поехать.

– А он знает про Весту? – осторожно спросила миссис Герхардт.

– Нет, виновато ответила Дженни. – Я думаю, лучше ему не говорить. Я постараюсь ее в это не вмешивать.

– Боюсь, ты наживешь себе беду, Дженни. Неужто ты думаешь, что это никогда не откроется?

– Я думала, может, она поживет здесь, с вами, пока ей не пора будет в школу, – сказала Дженни. – А потом я, наверно, смогу отправить ее куда-нибудь учиться.

– Так-то так, – согласилась мать. – Но, может быть, все-таки лучше сказать ему сразу? Он будет только лучшего мнения о тебе, если ты скажешь правду.

– Не в этом дело. Дело в Весте, – горячо сказала Дженни. – Я не хочу вмешивать ее во все это.

Миссис Герхардт покачала головой.

– Где ты с ним познакомилась? – спросила она.

– У миссис Брейсбридж.

– Давно?

– Да уже почти два месяца.

– И ты ни разу ни слова про него не сказала, – упрекнула ее миссис Герхардт.

– Я не знала, что он так ко мне относится, – виновато сказала Дженни.

– А может, обождешь? Почему бы ему сперва не зайти к нам? – спросила мать. Тогда все будет гораздо проще. Ведь все равно, если ты уедешь, отец узнает правду.

– Я хочу сказать, что уезжаю с миссис Брейсбридж. Тогда папа не станет возражать.

– Да, пожалуй, – в раздумье согласилась мать.

Они молча смотрели друг на друга. Миссис Герхардт пыталась нарисовать в своем воображении этого нового, удивительного человека, который вошел теперь в жизнь Дженни. Он богат. Он хочет увезти Дженни. И хочет купить им хороший дом. Прямо как в сказке!

– И вот что он мне дал, – прибавила Дженни, каким-то чутьем угадывавшая мысли матери.

Она достала двести пятьдесят долларов, которые были спрятаны у нее на груди, и вложила их в руки миссис Герхардт.

Та в изумлении уставилась на деньги. В этой пачке зеленых и желтых бумажек заключалось избавление от всех забот – о еде, одежде, угле, плате за квартиру. Если в доме будет много денег, Герхардту не придется так убиваться из-за того, что с обожженными руками он не может работать; Джорджу, Марте и Веронике можно будет накупить хороших вещей – им так этого хочется! Дженни приоденется. Веста получит образование.

– Ты думаешь, он когда-нибудь на тебе женится? – спросила наконец мать.

– Не знаю, – ответила Дженни. – Может быть. Я знаю только, что он меня любит.

– Что ж, – помолчав, сказала миссис Герхардт, – если ты думаешь сказать отцу, что уезжаешь, так не откладывай. Ему и без того это покажется очень странным.

Дженни поняла, что победа осталась за нею. Сила обстоятельств заставила мать примириться со случившимся. Она огорчена, но все-таки ей уже кажется, что может быть, это и к лучшему.

– Я помогу тебе, – со вздохом сказала она дочери.

Миссис Герхардт было нелегко солгать, но она солгала с таким непринужденным видом, что усыпила все подозрения мужа. Новость сообщили детям, все оживленно обсуждали ее, а когда затем и Дженни повторила эту выдумку отцу, все вышло довольно естественно.

– И надолго ты едешь? – осведомился он.

– Недели на две, на три, – ответила Дженни.

– Это приятное путешествие, – сказал Герхардт. – Я побывал в Нью-Йорке в тысяча восемьсот сорок четвертом году. Тогда это был совсем маленький городок, не то, что теперь.

В глубине души он был очень рад, что Дженни так повезло. Как видно, хозяйка ею довольна.

Настал понедельник; рано утром Дженни простилась с родными и пошла в отель «Дорнтон», где ее ждал Лестер.

– Вот и ты! – весело воскликнул он, встретив ее в дамской гостиной.

– Да, – просто ответила она.

– Ты – моя племянница, – продолжал Лестер. – Я заказал для тебя смежный номер. Сейчас я пошлю за ключом, и ты переоденешься. Когда будешь готова, я отправлю твой багаж на вокзал. Поезд отходит в час.

Дженни пошла переодеться, а Лестер, не зная, как убить время, читал, курил и наконец постучался к ней. Она уже успела переодеться и тотчас открыла ему.

– Ты очаровательна, – сказал он с улыбкой.

Она опустила глаза, на душе у нее было тяжело и неспокойно. Ей пришлось столько хитрить, лгать, волноваться, чтобы сыграть свою роль, – все это давалось нелегко. Лицо у нее было усталое, измученное.

– Неужели ты огорчена? – спросил Лестер, внимательно глядя на нее.

– Н-нет, – ответила Дженни.

– Ну-ну, детка, не надо так. Все будет хорошо.

Он обнял ее и поцеловал, и они сошли вниз. Он поразился, увидев как она хороша даже в этом скромном наряде – лучшем, какой ей когда-либо доводилось надевать.

Они быстро доехали до вокзала. Кейн заказал места заранее, чтобы приехать к самому отходу поезда. Они уселись в купе пульмановского вагона, и Лестера охватило чувство величайшего удовлетворения. Жизнь предстала перед ним в самом розовом свете. Дженни рядом. Он добился того, чего хотел. Хорошо, если бы всегда все так удавалось.

Поезд тронулся, и Дженни стала задумчиво смотреть в окно. За окном потянулись бесконечные поля, мокрые и побуревшие под холодным дождем; по осеннему голые леса; среди плоских равнин мелькали фермы – домики с невысокими крышами словно старались плотнее прижаться к земле. Поезд проносился мимо крохотных деревушек, – это были просто кучки белых, желтых, бурых лачуг, их кровли почернели от дождя и непогоды. Один домик напомнил Дженни старый дом Герхардтов в Колумбусе; она закрыла глаза платком и тихо заплакала.

– Ты плачешь, Дженни? – сказал вдруг Лестер, отрываясь от письма, которое он читал. – Полно, полно, – продолжал он, видя, что она вся дрожит. – Так не годится. Будь умницей. Что толку в слезах?

Она не отвечала, и Лестер невольно посочувствовал этому глубокому немому горю.

– Не плачь, – успокаивал он ее. – Я ведь сказал тебе, все будет хорошо. Не тревожься ни о чем.

Дженни с усилием взяла себя в руки и стала вытирать глаза.

– Не надо так расстраиваться, – продолжал Лестер. – От этого только хуже. Я понимаю, тебе тяжело уезжать из дому, но слезами тут не поможешь. И ведь ты не навсегда уезжаешь. Ты же скоро вернешься. И ты меня любишь, правда, детка? Я что-нибудь для тебя значу?

– Да, – ответила Дженни, силясь улыбнуться.

Лестер снова стал читать письма, а Дженни задумалась о Весте. Ей было не по себе от сознания, что у нее есть такая тайна от человека, который уже стал ей дорог. Она знала, что должна рассказать Лестеру о ребенке, но одна мысль об этом заставляла ее содрогаться. Быть может, когда-нибудь она найдет в себе достаточно мужества, чтобы ему признаться. «Я должна ему сказать, – с волнением думала она; на нее вдруг нахлынуло сознание всей серьезности этого долга. – Если я сразу не признаюсь и мы станем жить вместе, а потом он все узнает, он мне никогда не простит. Он может меня выгнать – а куда я пойду? У меня нет больше дома. Что мне тогда делать с Вестой?»

Она обернулась и посмотрела на Лестера, охваченная ужасным предчувствием, но перед нею был всего лишь солидный, холеный мужчина, погруженный в чтение писем, – ни в его свежевыбритом розовом лице, ни во всей фигуре, которая так и дышала довольством, не было ничего грозного, напоминающего разгневанную Немезиду. Едва Дженни успела отвести глаза, Лестер, в свою очередь, посмотрел на нее.

– Ну что, оплакала все свои грехи? – весело спросил он.

Она ответила слабой улыбкой. Намек нечаянно попал в цель.

– Надеюсь, – сказала она.

Он заговорил о другом, а Дженни смотрела в окно и думала, как хорошо бы сейчас сказать ему правду – и вот ничего не выходит. «Нельзя откладывать надолго», – подумала она, утешая себя мыслью, что, может быть, скоро соберется с духом и все ему расскажет.

На другой день они прибыли в Нью-Йорк, и перед Лестером встал серьезный вопрос: где остановиться? Нью-Йорк – большой город, маловероятно, чтобы он встретил здесь знакомых, но Лестер предпочитал не рисковать. Поэтому он велел кучеру отвезти их в один из самых изысканных отелей и снял номер из нескольких комнат, где им предстояло провести недели две-три.

Обстановка, в которую теперь попала Дженни, была столь необычна, столь ослепительна, что ей казалось, будто она перенеслась в какой-то иной мир. Кейн не любил дешевой, кричащей роскоши. Он всегда окружал себя простыми и изящными вещами. Он сразу понял, что нужно Дженни, и все выбирал для нее заботливо и со вкусом. И Дженни, истая женщина, от души радовалась красивым нарядам и прелестным безделушкам, которыми он ее осыпал. Неужели это Дженни Герхардт, дочь прачки, спрашивала она себя, видя в зеркале стройную фигуру в синем бархатном платье с золотистым французским кружевом у ворота и на рукавах. Неужели это ее ноги обуты в легкие изящные туфельки, стоящие десять долларов, ее руки в сверкающих драгоценных камнях? Просто чудо, что на нее свалилось такое богатство! И Лестер обещал, что и на долю ее матери тоже кое-что достанется. Слезы выступали на глазах Дженни, когда она думала об этом. Милая, дорогая мама!

Лестеру доставляло большое удовольствие наряжать ее так, чтобы она была по-настоящему достойна его. Он пустил в ход все свои способности – и результат превзошел его самые смелые ожидания. В коридорах, в ресторанах, на улице люди оборачивались и провожали его спутницу взглядом.

– Потрясающая женщина! – слышалось со всех сторон.

Несмотря на то, что положение Дженни так резко изменилось, это не вскружило ей голову и она не утратила здравого смысла. У нее было такое чувство, словно жизнь осыпала ее своими дарами лишь на время, а потом опять все отнимет. Ей не свойственно было мелкое тщеславие. Лестер убеждался в этом, наблюдая за нею.

– Ты замечательная женщина, – говорил он. – Ты еще будешь блистать. До сих пор жизнь не слишком баловала тебя.

Его заботила мысль о том, как объяснить эту новую связь родным, если они что-нибудь прослышат. Он уже подумывал снять дом в Чикаго или в Сент-Луисе, но удастся ли сохранить все в тайне? Да и хочется ли ему делать из этого тайну? Он был почти убежден, что по-настоящему, искренне любит Дженни.

Когда подошло время возвращаться, Лестер стал обсуждать с Дженни дальнейший план действий.

– Постарайся представить меня отцу как знакомого, – говорил он. – Так будет проще. Я зайду к вам. И потом, когда ты ему скажешь, что мы хотим пожениться, это его не удивит.

Дженни подумала о Весте и внутренне содрогнулась. Но, может быть, удастся уговорить отца молчать.

Лестер дал Дженни дельный совет; сберечь старое кливлендское платье, чтобы она могла вернуться в нем домой.

– Об остальных вещах не беспокойся, – сказал он. – Я их сохраню до тех пор, пока мы не устроимся по-настоящему.

Все уладилось очень легко и просто: Лестер был отличный стратег.

Пока они были в Нью-Йорке, Дженни почти каждый день писала домой и вкладывала в эти письма коротенькие записочки, которые предназначались только для матери. Однажды она сообщила, что Лестер хочет побывать у них, и просила миссис Герхардт подготовить к этому отца; рассказать ему, что она встретила человека, который ее полюбил. Она писала о трудностях, связанных с Вестой, и мать сразу стала строить планы, как заставить Герхардта держать язык за зубами. Надо, чтоб на этот раз все шло гладко. Надо дать Дженни возможность устроить свою судьбу. Наконец Дженни приехала, и все обрадовались ей. Разумеется, она не могла вернуться к прежней работе, но миссис Герхардт объяснила мужу, что миссис Брейсбридж заплатила Дженни за две недели вперед, чтобы она могла подыскать себе место получше, с более высоким жалованьем.