Текст книги "Дженни Герхардт"

Автор книги: Теодор Драйзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Глава XXXII

Веской постройка выставочных залов и складов была закончена, и Лестер перевел свою контору в новое здание. До сих пор его деловая жизнь протекала в отеле «Грэнд-Пасифик» и в клубе. Теперь он чувствовал, что прочно обосновался в Чикаго, что отныне ему предстоит жить здесь постоянно. На него ложились серьезные обязанности – руководство многочисленным штатом конторы и заключение крупных сделок. Зато он был освобожден от разъездов – их поручили мужу Эми, который действовал по указаниям Роберта. А Роберт всеми силами пробивался вперед, он пытался перетянуть на свою сторону сестер и уже предпринял реорганизацию фабрики. Нескольким служащим, которые пользовались личным расположением Лестера, грозило увольнение. Но Лестер об этом не знал, а старик Кейн был склонен предоставлять Роберту полную свободу действий, Годы брали свое. Он был доволен, что дело его останется в крепких, надежных руках. Лестер как будто не выражал недовольства. Видимо, их отношения с Робертом изменились к лучшему.

Возможно, что все шло бы гладко и дальше, но, к сожалению, личная жизнь Лестера не могла навсегда остаться тайной. Бывало, что, проезжая с Дженни по улицам в открытой коляске, он попадался на глаза светским или деловым знакомым. Это не смущало его, ведь он холостяк, а значит, волен проводить время с кем ему угодно. Почему не предположить, что Дженни – молодая женщина из почтенного семейства, за которой он ухаживает? Он ни с кем не собирался ее знакомить и раз навсегда велел кучеру ездить как можно быстрее, чтобы никто не пытался его окликнуть и заговорить с ним. А для тех, с кем он встречался в театре, Дженни, как уже упоминалось, была просто «мисс Герхардт».

На беду многие из знакомых Лестера отличались наблюдательностью. Они и не думали осуждать его поведение. Просто им помнилось, что в прежние годы в других городах они встречали его с этой же самой женщиной. Видимо, он поддерживает с ней незаконную связь. Ну и что же из этого? Богатство и молодость на многое дают право. Кое-какие слухи дошли до Роберта, но он не счел нужным делиться с кем-либо своими соображениями. Однако рано или поздно все должно было открыться.

Это случилось года через полтора после того, как Лестер и Дженни поселились на Северной стороне. Осенью, в гнилую погоду, Лестер заболел гриппом. Почувствовав первые признаки недомогания, он решил, что это пустяк и что горячая ванна и хорошая доза хинина сразу поставят его на ноги. Но болезнь оказалась серьезной: наутро он не мог встать с постели, у него был сильный жар и невыносимо болела голова.

За последнее время, постоянно живя с Дженни, он стал неосторожен. Ему следовало бы уехать к себе в гостиницу и болеть в одиночестве. Но ему гораздо больше улыбалось побыть дома, с Дженни. Он позвонил в контору и дал знать, что нездоров и несколько дней не появится; а потом блаженно отдался заботам своей терпеливой сиделки.

Дженни, разумеется, была только рада, что Лестер с ней, больной или здоровый. Она уговорила его вызвать врача и принимать лекарства. Она поила его горячим чаем с лимоном, без устали освежала холодной водой его лицо и руки. А когда он стал поправляться, варила ему вкусный бульон и кашу.

Во время этой болезни и произошла первая серьезная неприятность. Сестра Лестера, Луиза, гостившая у знакомых в Сент-Поле и предупредившая брата, что думает повидаться с ним на обратном пути, решила вернуться домой раньше, чем предполагала. Она оказалась в Чикаго в самый разгар болезни Лестера и, узнав по телефону в конторе, что его не будет еще несколько дней, осведомилась, как ей связаться с ним.

– Кажется, он живет в «Грэнд-Пасифик», – проговорилась неосторожная секретарша. – Он нездоров.

Луиза встревожилась и позвонила в «Грэнд-Пасифик», где узнала, что мистера Кейна не видели уже несколько дней и вообще он бывает у себя в номере не чаще одного-двух раз в неделю. Тогда, заинтригованная этим, она позвонила в его клуб.

К телефону, как нарочно, подошел мальчик-посыльный, который по поручению самого Лестера не раз бывал у него на квартире. Мальчик не знал, что адрес Лестера надлежит держать в тайне – до сих пор им никто не интересовался. Когда Луиза сказала, что она сестра Лестера и ей очень нужно его повидать, мальчик ответил:

– А он живет на площади Шиллера, дом девятнадцать.

– Чей это ты адрес даешь? – спросил оказавшийся около телефона портье.

– Мистера Кейна.

– Никаких адресов давать нельзя. Ты что, не знаешь разве?

Мальчик смутился и попросил прощения, но Луиза уже повесила трубку.

Через час Луиза, с изумлением обнаружившая, что у ее брата имеется еще и третий адрес, была на площади Шиллера. Остановившись перед двухквартирным домом, она прочла фамилию Кейн на дощечке у двери, ведущей во второй этаж, поднялась и позвонила. Дженни вышла на звонок и очень удивилась, увидев перед собой нарядную даму.

– Здесь живет мистер Кейн? – надменно спросила Луиза, заглядывая в прихожую через открытую дверь. Присутствие женщины немного удивило ее, но подозрения были еще смутны.

– Да, – ответила Дженни.

– Он, кажется, болен? Я его сестра. Можно войти?

Будь у Дженни время собраться с мыслями, она придумала бы какую-нибудь отговорку, но она и слова не успела сказать, как Луиза, избалованная своим положением и привыкшая поступать по-своему, уже проплыла мимо нее в комнаты. В гостиной, примыкавшей к спальне, где лежал Лестер, она огляделась. Веста, игравшая в углу, поднялась и с любопытством уставилась на гостью. Через отворенную дверь спальни Луиза увидела Лестера; он лежал в постели, закрыв глаза, освещенный слева лучом солнца, падавшим из окна.

– Так вот ты где! – воскликнула Луиза, быстро входя в спальню. – Что это с тобой?

При звуке ее голоса Лестер открыл глаза и мгновенно все понял. Он приподнялся на локте, но не мог произнести ни слова. Наконец он с трудом выдавил из себя:

– Здравствуй, Луиза. Откуда ты?

– Из Сент-Поля. Я уехала раньше, чем собиралась, – заговорила она быстро и с раздражением, почуяв неладное. – А я тебя еле разыскала. Что это у тебя за… – она хотела сказать «хорошенькая экономка», но, оглянувшись, увидела Дженни, которая с печальным, расстроенным лицом прибирала что-то в гостиной.

Лестер вместо ответа закашлялся.

Луиза внимательно оглядела комнату. От нее не ускользнула атмосфера семейного уюта, приятная, но наводящая на опасные мысли. На стуле лежало платье Дженни, при виде которого мисс Кейн брезгливо подобрала юбку. Она взглянула на брата и прочла в его глазах странное выражение, словно он был немного озадачен, но в то же время спокоен и готов к бою.

– Зря ты сюда пришла, – сказал Лестер, не дав Луизе времени задать вопрос, который так и вертелся у нее на языке.

– Почему же зря? – воскликнула она, возмущенная его дерзкой откровенностью. – Брат ты мне или нет? А если брат, я могу прийти к тебе куда угодно. Как вам это нравится? И ты говоришь мне такие вещи?

– Послушай, Луиза, – продолжал Лестер, выше приподнимаясь на локте. – Мы ведь не дети. Ссориться нам нет смысла. Я не знал, что ты приедешь, а то принял бы известные меры.

– Известные меры! – передразнила она злобно. – Ну, еще бы! Как же иначе!

Она чувствовала, что попала в ловушку, и негодовала за это на Лестера.

А Лестер даже покраснел от гнева.

– Напрасно ты задираешь нос, – заявил он решительно. – Я ни в чем не оправдываюсь перед тобой. Я говорю, что принял бы известные меры, но это вовсе не значит, что я прошу извинения. Если ты не желаешь разговаривать вежливо, воля твоя.

– Ну знаешь, Лестер! – вспыхнула она. – Этого я от тебя не ожидала. Я думала, ты постыдишься открыто жить с… – она замялась, не решаясь произнести страшное слово, – когда у нас в Чикаго полно знакомых. Это ужасно! Я думала, у тебя все же есть чувство приличия и уважения к мнению…

– К черту приличия! – возразил Лестер. – Пойми ты наконец, что я не прошу у тебя прощения. Если тебе здесь не нравится, ты отлично знаешь, что тебе делать.

– О боже! – воскликнула она. – И это говорит мой брат! И все из-за этой твари! Чей это ребенок? – спросила она вдруг с яростью, но и с любопытством.

– Можешь успокоиться, не мой. Впрочем, хоть бы и мой, тебе-то что? Прошу не вмешиваться в мою жизнь.

Дженни слышала все, включая оскорбительные замечания по своему адресу, и сердце ее сжалось от боли.

– Успокойся, больше я не буду вмешиваться в твою жизнь, – бушевала Луиза. – Скажу только, что от кого другого, а от тебя я этого не ожидала. Да еще с женщиной, которая настолько ниже тебя! Я сначала подумала, что она… – Луиза опять хотела сказать «твоя экономка», но Лестер, не помня себя от бешенства, грубо перебил ее:

– Мне все равно, что ты о ней подумала. Она лучше многих, кто воображает себя высшими существами. Знаю я, что ты думаешь. Это все ерунда. Я поступаю, как хочу, и твое мнение меня не интересует. Я сам за себя отвечаю и прошу обо мне не заботиться.

– И не буду, можешь быть уверен, – отпарировала Луиза. – Что семья для тебя ничего не значит, это мне теперь совершенно ясно. Но будь у тебя хоть капля совести, ты никогда бы не допустил, чтобы твоя сестра очутилась в таком месте. Мне просто противно, и другие, когда узнают, скажут то же самое, вот и все.

Она круто повернулась и вышла вон, по дороге бросив уничтожающий взгляд на Дженни, которая на беду оказалась в дверях гостиной. Весты в комнате не было. Дженни немного погодя вошла к Лестеру и закрыла за собой дверь. Сказать ей было нечего. Лестер, откинув густые волосы с высокого лба, лежал на подушке, усталый и хмурый. «Какая злая ирония судьбы! – думал он. – Теперь она приедет домой и всем все расскажет. Отец узнает, и мать, Роберт, Имоджин, Эми – все узнают. И отрицать невозможно: Луиза видела достаточно». Лестер в задумчивости устремил взгляд на стену.

Тем временем Дженни, занимаясь своими домашними делами, тоже предавалась размышлениям. Так вот какого мнения о ней другая женщине! Теперь понятно, что думает свет. До семьи Лестера ей так же далеко, как до другой планеты. Для его родителей, братьев и сестер она дурная женщина, неизмеримо ниже его по своему положению в обществе, неизмеримо ниже его морально и умственно, она уличная девка, тварь. А она-то надеялась со временем восстановить свою репутацию. Эта мысль была ей всего больнее, ранила как ножом. Да, она действительно дурная и низкая в глазах Луизы, в глазах света, а главное, в глазах Лестера. Может ли быть иначе? Она молчала и не жаловалась, но боль унижения и стыда не отпускала ее. Ах, если бы как-нибудь оправдаться во мнении всех этих людей; жить честно, стать порядочной женщиной! Как это сделать? Добиться этого необходимо, но как?

Глава XXXIII

Луиза, глубоко уязвленная в своей семейной гордости, тут же возвратилась в Цинциннати, где и рассказала про свое открытие, не скупясь на подробности. По ее словам, ей отворила дверь «совсем простая, глупая на вид женщина», которая, услышав, кто она, даже не пригласила ее войти, а застыла на месте «с самым, что ни на есть виноватым выражением лица». Лестер – тот вел себя бессовестно, так и выложил ей всю правду. Когда она спросила, чей это ребенок живет с ними, он отказался ответить. «Не мой», – вот и все, что он ей сказал.

– Ах, боже мой, боже мой! – вздыхала миссис Кейн, первой узнавшая новость. – Мой сын, мой Лестер! Как он мог?

– И такая низкая тварь! – не уставала восклицать Луиза, словно желая бесконечным повторением придать больше убедительности своим словам.

– Я пошла туда просто потому, что хотела ему помочь, – продолжала она. – Мне сказали, что он нездоров, я думала, может быть, он серьезно заболел. Разве могла я предположить?..

– Бедный Лестер! – воскликнула мать. – Подумать только, что он мог до этого дойти!

Миссис Кейн попыталась разобраться в трудной задаче, но, не зная, с какой меркой к ней подойти, вызвала по телефону мужа, который пришел с фабрики и выслушал рассказ молча, с застывшим лицом. Так, значит, Лестер открыто живет с женщиной, о которой они до сих пор даже не слышали. Что же им предпринять? Родительский авторитет не поможет. Лестер сам себе авторитет, это сильная натура, и на упреки он ответит равнодушием, а может быть, и даст отпор. Если попытаться на него воздействовать, нужно пустить в ход дипломатию.

Арчибалд Кейн возвратился на фабрику огорченный и негодующий, с твердым решением что-то предпринять. Вечером у него состоялась беседа с Робертом, который сознался, что до него уже доходили тревожные слухи, но он предпочитал молчать. Миссис Кейн подала мысль – не съездить ли Роберту в Чикаго поговорить с Лестером.

– Он обязан понять, что своим поведением наносит себе непоправимый вред, – сказал старик Кейн. – Такие вещи никому не сходят безнаказанно. Он должен либо жениться на этой женщине, либо порвать с нею. Так и передай ему от меня.

– Все это очень хорошо, – сказал Роберт, – но кто будет его убеждать? У меня, по правде сказать, нет желания этим заниматься.

– Я не теряю надежды, – сказал старик. – Ты поезжай, попробуй. Вреда от этого не будет. А может, он и одумается.

– Едва ли, – возразил Роберт – Он большой упрямец. Особой пользы я в таких разговорах не вижу Но раз ты просишь, я, конечно, съезжу. И маме этого хочется.

– Да, да, – сказал вконец расстроенный старик, – ты все-таки съезди.

И Роберт отправился в Чикаго. Не теша себя надеждой на успех своего предприятия, он, однако, находил удовлетворение в том, что нравственность и справедливость всецело на его стороне.

Прибыв в Чикаго на третье утро после посещения Луизы, Роберт позвонил на склад, но Лестера там не оказалось. Тогда он позвонил ему домой и деликатно предложил где-нибудь встретиться. Лестер еще не совсем поправился, но предпочел приехать в контору. Он приветствовал Роберта по обыкновению бодро, и некоторое время они говорили о делах. Затем наступило настороженное молчание.

Роберт начал издалека:

– Ты, вероятно, знаешь, зачем я сюда приехал?

– Догадываюсь, – отвечал Лестер.

– Дома все очень встревожились, узнав о твоей болезни, особенно мама. Ты совсем поправился?

– Кажется, да.

– Луиза рассказала, что застала тебя в несколько своеобразной домашней обстановке. Ты, конечно, не женат.

– Нет.

– Та женщина, которую видела Луиза, – это просто… – Роберт выразительно повел рукой по воздуху.

Лестер кивнул.

– Я не хочу допрашивать тебя, Лестер. Я не за тем приехал. Просто наши просили меня с тобой повидаться. Мама была в таком отчаянии, что я обязан был это сделать, хотя бы ради нее…

Он умолк, и Лестер, тронутый таким почтительным и справедливым замечанием, почувствовал, что наотрез отказаться от объяснений было бы просто неучтиво.

– Едва ли я могу сказать тебе что-нибудь утешительное, – начал он немедленно. – Мне, собственно, нечего сказать. Женщина эта существует, и я с ней живу, а нашим это не нравится. Хуже всего, пожалуй, то, что по несчастной случайности вы об этом узнали.

Он замолчал, предоставляя Роберту обдумать его трезвые рассуждения. Лестер, видимо, относился к своему положению спокойно. И слова его звучали, как всегда, здраво и убедительно.

– Ты не собираешься на ней жениться? – нерешительно спросил Роберт.

– Пока нет, – хладнокровно ответил Лестер.

Минуту они молча смотрели друг на друга, потом Роберт обратил взгляд на лежавший за окном город.

– Вероятно, нет смысла спрашивать тебя, любишь ли ты ее, – отважился он сказать.

– Право, не знаю, как я стал бы обсуждать с тобой это неземное чувство, – мрачно съязвил Лестер. – Мне не довелось его испытать. Я знаю только, что эта женщина вполне меня устраивает.

Роберт опять помолчал.

– Что ж, – сказал он наконец, – речь идет о твоем благополучии и о спокойствии семьи. Будем считать, что нравственность здесь ни при чем, во всяком случае, не нам с тобой обсуждать эту сторону дела. Твои чувства касаются одного тебя. Но вопрос о твоем будущем, как мне кажется, достаточно серьезен, чтобы о нем поговорить. О сохранении доброго имени и достоинства семьи тоже стоит подумать. Отец дорожит семейной честью больше, чем многие другие. Тебе это, разумеется, известно так же хорошо, как и мне.

– Я знаю, как смотрит на это отец, – отвечал Лестер. – Все мне так же ясно, как любому из вас, но сейчас я просто не мору ничего предложить. Такие отношения складываются не в один день, и покончить с ними сразу невозможно. Женщина эта существует. Отчасти я сам тут виной. В подробности вдаваться я не намерен, в таких делах многое всегда скрыто от постороннего наблюдателя.

– Я, конечно, понятия не имею о ваших отношениях, – сказал Роберт, – и не собираюсь тебя расспрашивать, но не кажется ли тебе, что ты поступаешь не вполне честно… если только ты не думаешь жениться на ней? – добавил он, чтобы прощупать почву.

Ответ брата озадачил его.

– Возможно, я пошел бы и на это, – сказал Лестер, – если бы видел в том какую-нибудь пользу. Самое главное, что женщина эта существует и всей семье это известно. Если тут и следует что-нибудь предпринять, то только мне. Действовать за меня никто не может.

Лестер умолк, а Роберт встал и зашагал взад и вперед по комнате. Потом он опять подошел к брату и сказал:

– Ты говоришь, что не собираешься на ней жениться или, вернее, что до этого еще не дошло. Не советую, Лестер. Мне кажется, это было бы роковой ошибкой. Я не хочу поучать тебя, но подумай сам, чем это грозит человеку в твоем положении; ты не вправе так рисковать. Не говоря уже о семье, ты слишком многое ставишь на карту. Ты просто губишь свою жизнь.

Он умолк, вытянув вперед правую руку – его обычный жест, когда он принимал что-нибудь особенно близко к сердцу, – и Лестер почувствовал простую искренность его слов. Роберт уже не выступал в роли судьи. Он взывал к его разуму, а это серьезно меняло дело.

Однако Лестер не откликнулся на этот призыв, и Роберт попробовал сыграть на другой струне. Он напомнил Лестеру, как его любит отец, как он надеялся, что Лестер женится в Цинциннати на богатой девушке, пусть даже не католичке, если ему захочется, но во всяком случае на девушке своего круга. И миссис Кейн всегда лелеяла эту надежду, да что говорить, Лестер и сам все знает.

– Да, я знаю, как они на это смотрят, – перебил его Лестер, – но, право, не вижу, что можно сейчас изменить.

– Ты хочешь сказать, что пока не считаешь целесообразным расставаться с нею?

– Я хочу сказать, что встретил с ее стороны исключительное отношение и как порядочный человек обязан сделать для нее все возможное. Что именно, я еще не знаю.

– Ты считаешь, что обязан жить с ней? – спросил Роберт холодно.

– Во всяком случае, не выбрасывать ее на улицу, когда она привыкла жить со мной, – ответил Лестер.

Роберт снова опустился в кресло, словно смирившись с тем, что его призыв остался без отклика.

– Разве осложнения в семье – недостаточная причина для того, чтобы договориться с нею по-хорошему и отпустить ее?

– Не раньше чем я до конца обдумаю этот вопрос.

– И ты даже не обещаешь мне покончить с этим в ближайшее время, чтобы я по приезде мог хоть немного успокоить родителей?

– Я бы с радостью облегчил их горе, но правда остается правдой, и в разговоре с тобой я не считаю нужным идти на уловки. Как я уже сказал, такие вещи нельзя обсуждать, – это просто недопустимо и по отношению ко мне и по отношению к этой женщине, Здесь и сами заинтересованные стороны иногда не знают, как поступить, не говоря уже о посторонних. Я был бы просто подлецом, если бы дал тебе сейчас слово предпринять что-то определенное.

Роберт опять походил по комнате.

– Так ты считаешь, что сейчас ничего нельзя сделать?

– Пока ничего.

– Ну, тогда я, пожалуй, пойду. Больше нам как будто говорить не о чем.

– Может быть, ты позавтракаешь со мной? Я сейчас свободен, проехали бы ко мне в гостиницу.

– Нет, благодарю, – сказал Роберт. – Я, кажется, поспею к часовому поезду на Цинциннати. Во всяком случае, попытаюсь.

Они стояли друг против друга, Лестер – бледный и немного обрюзгший, Роберт – смуглый, прямой, подтянутый, себе на уме, и было видно, как годы изменили и того и другого. Роберт всю жизнь действовал просто и решительно, Лестера вечно одолевали сомнения. В Роберте воплотились энергия и хватка дельца, в Лестере – самонадеянность удачливого богача с несколько скептическими взглядами на жизнь. Вместе они являли замечательную картину, независимо от того, какие мысли мелькали сейчас в их сознании.

– Что ж, – сказал старший брат после паузы, – добавить мне нечего. Я надеялся, что сумею внушить тебе нашу точку зрения, но ты, конечно, стоить на своем. Раз ты сам не понимаешь, что делаешь, мне тебя не вразумить. Одно скажу: по-моему, ты поступаешь неумно.

Лестер слушал молча, и лицо его выражало упрямую решимость.

Роберт взял шляпу, и они вместе направились к дверям.

– Я постараюсь представить им дело в самом лучшем свете, – сказал Роберт и вышел.