Текст книги "С первого взгляда (СИ)"

Автор книги: Татьяна Никандрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

С первого взгляда

Пролог

– Ты моя любовь, Анька. Я тебя с первого взгляда и до последнего вздоха, слышишь? – горячий шепот Матвея обжигает щеки.

– А ты моя, – отвечаю серьезно и тихо.

Тело сотрясается от неуемной дрожи, но я стараюсь игнорировать неприятные ощущения и фокусируюсь на его глазах. Больших орехово-карих глазах, в которых плещется злая решимость.

Я знаю, что Матвей не свернет с пути, и тоже намерена идти до конца. Какие бы испытания ни подкинула нам злодейка-судьба, мы непременно с ними справимся. Главное, чтобы вместе.

– Когда побежим, не оглядывайся назад, – он напряженно всматривается в мутное стекло. – Они нас не разлучат. Они нас не поймают.

– А если поймают? – в моем голосе проступают предательские слезы.

Потому что, невзирая на обещание быть сильной и храброй, я боюсь. Очень боюсь, что наш план рухнет и ничего не получится. Ведь разлука с Матвеем для меня хуже смерти.

– Тогда будем драться, – твердо произносит он. – До последнего. До крови. Поняла?

Я усиленно киваю. Потому что согласна. Потому что верю ему.

Матвей переводит на меня взгляд и обхватывает горячими шершавыми ладонями мое лицо. Его прикосновение успокаивает и немного усмиряет мурашки, рассыпанные вдоль позвоночника.

– Мы подготовились. Мы все продумали. Осечки исключены, – он продолжает методично вселять в меня уверенность.

– Да, – тихонько шмыгаю носом. – Все будет хорошо.

Я вжимаюсь в него всем телом и комкаю в ладонях край его джинсовой куртки. Глубоко вдыхаю аромат кожи, перемешанный с терпкими нотками табака и мятной жвачки.

Любимый мальчишка. Я никогда не забуду, как ты пахнешь.

– Поцелуй меня, – прошу, привстав на носочки. – Поцелуй меня, Мот. Пожалуйста.

Его твердые требовательные губы находят мои, мягкие и податливые, и вгрызаются в них пылким яростным поцелуем. Он тяжело дышит, выталкивая потоки горячего воздуха через нос, а я едва удерживаюсь от того, чтобы не разреветься.

Потому что в этот миг мое бедное, безумно колотящееся сердце натурально разрывается на куски. От любви, от боли, от оглушающего восторга…

– Пора, – Матвей разрывает поцелуй и снова всматривается в окно. – Сторож погасил свет.

Мы хватаем заранее приготовленные рюкзаки и водружаем их на плечи. Там все самое необходимое: теплая одежда, лекарства, немного денег и еда на первое время.

Беремся за руки и, еле дыша, устремляемся вдоль по темному пустынному коридору. Прогнившие половицы противно скрипят, так и норовя сдать нас с потрохами, но воспитательницы, к счастью, уже крепко спят. Поэтому наши ночные блуждания не привлекают ненужного внимания.

Медленно и аккуратного добираемся до запасного выхода. По наблюдениям Матвея, его редко запирают. Даже на ночь. Толкаем дверь, и она легко поддается. Распахивается, обдавая нас запахом дождя и вечерней прохладой.

– Пошли, – коротко бросает Мот, опасливо озираясь по сторонам. – Все тихо.

Мы продолжаем путь. Осторожно ступаем по растрескавшемся асфальту, огибая лужи, в которых, несмотря на грязь, отражаются мерцающие кристаллы звезд.

Ладонь Матвея крепко сжимает мою, и на миг меня пронзает ощущение радостного предвкушения.

Еще чуть-чуть. Еще немного. Стоит только перелезть через ворота, и свобода у нас в кармане. А дальше – абсолютное безоговорочное счастье!

– Я первый, – полушепотом произносит Матвей, когда мы приближаемся к высокой кованой калитке. – Залезу и помогу тебе подтянуться. Но будь осторожна – пики острые. Ими можно пораниться.

– Хорошо, – отвечаю я, судорожно сглатывая.

Мот ставит ногу на металлический выступ и забирается наверх. Двигается быстро и проворно, как кот. Наверняка он уже не раз проворачивал нечто подобное.

Оказавшись на вершине ворот, он наклоняется вниз и протягивает мне руку. Дескать, давай, я держу.

Хватаюсь за ладонь Матвея и пробую зашагнуть на тот же выступ, что и он. Но для меня это явно высоковато. При росте в сто шестьдесят сантиметров далеко не вскарабкаешься.

Изловчившись, снова повторяю попытку, и на этот раз Мот с силой тянет меня за руку. Фактически затаскивает наверх, приняв на себя большую часть моего веса.

Как ни странно, срабатывает. Пара-тройка ловких движений – и я тоже вот-вот окажусь на вершине.

Ловлю его ободряющую улыбку и цепляюсь пальцами за край ворот, когда внезапно позади раздается леденящий душу крик:

– Вот поганцы! Куда намылились?!

Осознание, что нас рассекретили, ядовитой стрелой прилетает в спину.

По конечностям разливается ватная слабость, и на миг мне кажется, что я неминуемо сорвусь вниз. Но в этот самый момент сильные руки Матвея сжимают мои плечи, помогая удержать пошатнувшееся равновесие.

Плюнув на осторожность, хватаюсь за острые пики, чтобы поскорее перемахнуть через ворота, но происходит ужасное: кто-то сзади яростно дергает меня за рюкзак...

– Стоять! – в громком гневном реве я узнаю голос дяди Васи, нашего сторожа. – Не пущу, сучата!

– Отвали! – огрызается Мот, пытаясь перетянуть меня к себе.

Но все тщетно. Дядя Вася стоит на земле, и его вес гораздо больше, чем у Матвея.

Лечу вниз. Заваливаюсь на грязно ругающегося сторожа и при этом больно ударяюсь локтем об асфальт. Но это все неважно. Важно то, что Матвей по-прежнему находится наверху. А я здесь, на земле.

Безжалостные руки дяди Васи сгребают меня в охапку и утягивают назад, обратно в здание детского дома. Сопротивляюсь как могу: кручусь, кусаюсь, лягаюсь, пытаюсь ударить его в живот.

Но для пятидесятилетнего коренастого мужика протест девочки-подростка все равно что гнев насекомого. Он не обращает внимания на мои потуги, упрямо уволакивая меня все дальше и дальше от почти сбывшейся мечты.

– Пусти ее! – неожиданно в поле моего зрения попадает Матвей.

Его лицо искажено злобой. Густые каштановые волосы непримиримо торчат в разные стороны, а взгляд полыхает огнем.

С грозным рыком он бросается прямо на дядю Васю и заряжает ему кулаком в челюсть. То ли от неожиданности, то ли от боли тот ослабляет стальную хватку, и, воспользовавшись моментом, я даю деру.

Мне почти удается добраться до ворот, когда слуха касается еще один запыхавшийся голос. На этот раз нашего физрука Антона Степановича.

Оборачиваюсь и с ужасом вижу, что двое мужчин скрутили бедного Мота. Он отбивается, брыкается, матерится, но все бесполезно: двое против одного – битва не на равных.

Я застываю в парализующей нерешительности, переводя взгляд, полный слез и отчаяния, с ворот на любимого мальчишку и обратно. Как же мне быть? Ведь бежать отсюда без него бессмысленно…

– Аня! – суровый оклик директрисы выводит меня из оцепенения.

Она торопливо семенит к нам по подъездной дорожке. Полы ее длинного серого плаща угрожающе развеваются на ветру, придавая ей сходство с летучей мышью.

– Сбежать надумали, глупые?! – приблизившись, она больно стискивает мое запястье. – Это просто верх безумия!

– Не трогайте! – очнувшись, я пытаюсь вырваться. – Пустите меня!

– Как ты не поймешь, дурочка, что впереди у тебя доброе и светлое будущее! – она настойчиво тянет меня за собой. – А таких мальчишек, как Горелов… Пф… Да их еще десятки будут! Сотни!

– Мне не нужны десятки и сотни! – реву я, пытаясь вырваться из ее захвата. – Мне только он нужен!

– Ах, превратности первой любви, – вздыхает она, а затем повышает голос и кричит куда-то во тьму. – Лева, заводи машину! Поехали!

– Что?! – ужасаюсь я. – Какую еще машину? Куда поехали?!

Свет вспыхнувших автомобильных фар прорезает ночь, будто нож масло, и невыносимо слепит глаза.

– Как куда? – усмехается директриса. – Навстречу прекрасному завтра! Твои новые родители тебя уже ждут.

– Нет! – взвизгиваю я, дергаясь с новой силой. – Отстаньте! Отпустите! Я никуда не поеду!

– Поедешь! – рявкает она. – Как миленькая поедешь! И не вздумай дурить!

Я наклоняюсь и кусаю директрису в пухлое плечо. Мне плевать, что это грубо. Во что бы то ни стало я должна остаться здесь, с Матвеем.

– Вот гадина! – вскрикивает директриса, заряжая мне звонкую пощечину. – Лева, иди-ка сюда! Помоги затащить девчонку в машину!

Перед нами возникает худощавый завхоз Лева и бесцеремонно хватает меня за вторую руку.

– Нет! Нет! Не трожь! – срывающимся голосом ору я.

Они буквально волочат меня коленями по асфальту, и с каждой новой секундой шанс на спасение становится все более призрачным и далеким…

– Анька! – душераздирающий вопль Матвея мучительным спазмом оседает где-то меж ребер.

Я оглядываюсь и тут же попадаю в омут родных карих глаз.

Господи… Как же сильно я его люблю!

Между нами метров двадцать, не больше. Но они ощущаются как непреодолимая бездонная пропасть. Как Марианская впадина, разделившая нашу жизнь на счастливое «до» и беспросветное «после».

Его намертво скрутили сторож с физруком, а меня держат Лева с директрисой. Как же нам быть? Как воспарить над жестоким материальным миром и соединиться душами, которые так отчаянно тянутся друг к другу?

– Нонна Игоревна, прошу, умоляю, не отправляйте ее туда! – вопит Матвей, захлебываясь кровью. – Я все, что угодно сделаю! Я на вас вовек бесплатно работать буду, только, пожалуйста, не отправляйте!

– Угомонись, Горелов! – директриса цокает языком. – Прямо Шекспировская драма, ей-богу!

Они заталкивают меня в машину. Лева садится за руль, Нонна Игоревна – рядом со мной. Опершись коленями в мягкую обивку сидения, я припадаю лицом к заднему стеклу и направляю мутный от слез взгляд в мглистую даль.

Матвей по-прежнему находится в силках, но уже не дерется и не сопротивляется. Просто стоит, свесив руки вдоль корпуса, и смотрит вслед медленно отъезжающей машине.

Меня душат горестные всхлипы.

Изо рта вырывается тоскливый вой.

Жизнь капля за каплей утекает из тела.

И последнее, что я запоминаю перед тем, как отключиться, – это мертвенно-бледное лицо любимого мальчишки, разлинованное блестящими влажными полосами…

Глава 1. Матвей

– Мот! А, Мот! – кричит Леха, спрыгивая с турника. – Ты мне сиги должен! Две пачки! Когда возвращать будешь?

– Как только, так сразу, – на ходу бросаю я.

– Да ты заколебал! А если на счетчик поставлю? – выдает запальчиво.

– А если я тебя? – притормаживаю и направляю на него прямой пристальный взгляд.

Дергает подбородком. Заминается. Понял, что хрень сморозил.

– Да ладно, пофиг на сиги. Я о другом побазарить хотел, – Пастухов закидывает руку мне на плечо и, подстраиваясь под темп моих шагов, доверительно понижает голос. – Новенькую из восьмой группы видел? Не девочка, а леденец. Так и хочется облизать.

Друг делает недвусмысленный жест языком, и я брезгливо скидываю с себя его руку.

Извращенец. Конченный.

– Из восьмой, говоришь? – плюхаюсь на прогнившие качели и принимаюсь легонько раскачиваться. – Так там же вроде одна мелкота.

– Ну да. Ей лет пятнадцать, кажется, – Леха чешет затылок. – Но все при ней.

Хмыкаю, задумчиво ковыряя пальцем облупившуюся краску.

Пятнадцать – это прям мало. Детский сад, штаны на лямках. Влюбится, как кошка. Потом хвостиком бегать начнет, мозги мурыжить. Знаем эту малолетнюю бабскую дичь. Проходили.

– Короче, мы это… С пацанами поспорили маленько, – заговорщическим тоном продолжает Леха. – Кто девочку первый завалит, того и общак. Ты как, с нами?

– Не-а, – мотаю головой. – Неохота.

– Не неохота, а слабо, – издевательски скалится Пастухов. – Так и скажи, что сдрейфил.

– Иди нахрен, – лениво отзываюсь я, гоняя во рту жвачку. – На понт кого-нибудь другого брать будешь.

– Ну а че ты сливаешься-то? – не унимается он. – Девочка правда зачетная. Чем-то на Настьку твою похожа.

– Так на кой мне вторая Настька, если у меня уже есть одна? – ржу я.

– Девки как деньги! Их много не бывает!

Все-таки Леха дурак, каких свет не видывал. И ведь не умнеет, зараза. Ни черта не умнеет. Как был балбесом в тринадцать лет, так в семнадцать им и остался.

– Здорово, пацаны! – шаркающей походкой к нам приближается Данила Лесков, мой сосед по комнате.

– Здрям! – Леха трясет ему руку.

Я ограничиваюсь кивком.

– Ну что, брат, ты в игре? – Лесков смотрит на меня.

– Ты о чем?

– О новенькой.

Да е-мое, и этот туда же. Что-то не припомню, чтобы прежде появление в детдоме очередной смазливой мордашки вызывало в пацанское среде такой ажиотаж.

– Нет, Мот проиграть боится, – за меня отвечает Пастухов. – Увидел мою бицуху – и спасовал.

Леха стягивает куртку с плеч и начинает театрально играть бицепсами, привлекая внимание стоящих неподалеку девчонок. Мы с Данилой переглядываемся, едва сдерживая улыбки.

– А серьезно? – Лесков присаживается на соседнюю качель. – Почему не участвуешь?

– Лень, – со вздохом поднимаю глаза к оранжевому закатному небу.

– А, может, из-за Насти?

– А, может, иди в пень?

– Понял. Молчу.

Данила нравится мне тем, что никогда не перегибает палку. И всегда знает, когда вовремя заткнуться.

– Девчонки! Ну как вам мои мышцы? – Пастухов входит в раж. – Скажите, хорош?

– Хорош, но для дела не гож! – насмешливо вставляет одна из них.

– Для какого еще дела?!

– Для того самого.

– Да я в этом деле гигант! – выпячивает грудь.

– Гуляй, Пастухов! Твоему гиганту еще расти и расти!

Девчонки заходятся визгливым хохотом, а Леха сникает.

– Дуры, – бросает ворчливо. – Ни черта не понимают!

– А, может, наоборот, понимают? – не удерживаюсь от подкола.

– А я на словах ничего доказывать не собираюсь, – Пастухов резко делается серьезным. – Вот заполучу новенькую, и вы, сволочи, выкусите! – он озирается по сторонам и вдруг присвистывает. – А вот, кстати, и она!

Мы с Данилой синхронно поворачиваем головы и перехватываем направление его взгляда.

У крыльца нарисовалась кучка девчонок. Как раз из восьмой. И среди них я сразу же вычисляю новенькую.

Не потому, что плетется в хвосте и ни с кем не разговаривает.

Не потому, что пугливо глядит перед собой.

И даже не потому, что в новых шмотках.

А потому, что другая. Не такая, как остальные девчонки из интерната.

Если честно, при первом взгляде на новенькую, у меня возникает идиотская мысль, что она похожа на куклу. На фарфоровую. С бледной кожей и мягкими шелковистыми волосами.

У нас, в детдоме, таких кукол никогда не было, но однажды я видел их на выставке. Пару лет назад воспиталка возила нас на экскурсию в другой город, и в числе прочих «увеселений» было посещение музея.

Удивительно, но из всей поездки я запомнил только этих кукол. Уж больно они были красивые. С огромными глазами в оправе темных длинных ресниц и маленькими розовыми ртами.

Новенькая выглядит точно так же. Глазищи на пол-лица. Серые. Глубокие. С влажным мерцанием. Из-за этого даже кажется, что она вот-вот расплачется.

Нос, наоборот, крошечный. Губы бантиком. Уголки слегка заломлены вниз, как у Пьеро из сказки про Буратино.

Очаровательная грустная кукла.

Еще никогда я не видел, чтобы кого-то так красила печаль.

– Скажи, соска? – довольно провозглашает Леха, заметив мой взгляд.

– Почему одета как домашняя? – проигнорировав его реплику, спрашиваю я.

– Потому что прямиком из дома пожаловала, – поясняет. – Мамка с папкой на тот свет отчалили, а она к нам.

– Как зовут? – продолжаю пожирать ее глазами.

– Аня, – докладывает друг. – Аня Краснова.

Пустухов с Данилой принимаются обсуждать выдающуюся внешность новенькой. Подмечают длинные ноги и не по годам развитый бюст, но почему-то ничего не говорят об ее глазах. О больших небесно-серых глазах, в которых, по ощущениям, утонула вечность…

– Я в деле, – рывком поднимаюсь с качели, прерывая кудахтанье друзей. – Через пару недель девчонка будет моей.

– О-о-о… – одобрительно тянут пацаны. – Это ставка?

Киваю и провожу пятерней по волосам, взлохмачивая их.

Пускай будет ставка.

А то в последнее время я и впрямь заскучал. Надо бы развлечься.

Глава 2. Аня

– Прикольный браслетик. Дашь погонять? – высокая девушка с длинными темными волосами смотрит на меня с вызовом.

Ее слова звучат как просьба, но отчего-то мне кажется, что на деле это совсем не так.

– Спасибо, – медленно заправляю волосы за ухо. – Как-нибудь в другой раз.

– Зажала? – ухмыляется она.

И вслед за ней едким смешком разражаются другие девочки.

– Нет. Просто я тебя совсем не знаю.

– Ну так давай исправим это, – он протягивает мне руку. – Я Даша.

В нерешительности кошусь на раскрытую ладонь. Чувствую какой-то скрытый подвох, но в итоге все же обхватываю кончики ее пальцев своими:

– Я Аня. Очень приятно.

Интуиция не подводит. Рукопожатие оборачивается обманом: стоит мне коснуться Дашиной ладони, как она хватает меня за запястье и цепко стягивает браслет с руки. Буквально за долю секунды.

Окружающие снова гогочут, а моя новая знакомая высокомерно заявляет:

– У нас здесь жадин не любят. Ты либо со всеми, либо против всех. А браслет я, пожалуй, оставлю себе, – она надевает его на руку и крутит ей, явно любуясь. – В воспитательных целях.

Сбившись в кучку, девочки устремляются ко входу в детдом, а я остаюсь стоять на месте. Напряженным взглядом провожаю их фигуры и изо всех сил стараюсь не расплакаться.

Только не сейчас. Не при всех. Если они учуют слабость, то насмерть закусают.

Этот браслет мне подарила бабушка. На день рождения. Помнится, он лежал в маленькой бирюзовой коробочке с бархатной подложкой. Перламутровые бусинки переливались на солнце как настоящие жемчужины, а маленькая подвеска в виде ключика делала украшение особенным. Такого ни у кого из моих одноклассниц не было. Увидев браслет, я тотчас влюбилась и решила, что буду носить его, не снимая.

Но прощаться с ним горько вовсе не потому, что он красивый. А потому что это единственная память, доставшаяся мне от бабушки.

Весенний ветер безжалостно треплет мои волосы, хлеща длинными прядями по лицу, и предательская слезинка все-таки прокатывается по щеке. Быстро утираю ее ладонью и тихо шмыгаю носом.

Никто не должен видеть, что я реву. Иначе мне здесь не выжить.

А что касается браслета, то я его непременно верну. Рано или поздно. Чего бы мне этого ни стоило.

Разворачиваюсь на пятках и шагаю по усыпанному окурками двору в неопределенном направлении. Сейчас у нас свободное время, а значит, у меня есть возможность немного побыть одной. Забиться в какой-нибудь укромный угол и выдохнуть. Подумать, повспоминать и погрустить…

Смотрю строго перед собой, постепенно погружаясь в мрачные мысли, когда внезапно громкий голос выдергивает меня обратно в реальность:

– Эй, новенькая! Классная задница!

Проталкиваю вниз по пищеводу тугой першащий ком и до боли в челюсти сжимаю зубы.

Не смотреть. Не отвечать. Не реагировать.

– Чего молчишь? Немая, что ли?

– Почему сразу немая? – вставляет кто-то. – Может, глухая.

А следом раздается дикий взрыв хохота, который ядовитым эхом оседает в закоулках сознания.

– Ну какова краля! Даже не глядит в нашу сторону!

– Новенькая, ау! Прием-прием!

Голоса становятся все ближе, а я лишь ускоряю шаг. Не хочу с ними пересекаться. Не хочу смотреть в их озлобленные лица. Не хочу слушать их оскорбительные шутки.

– Стоять! – кто-то бесцеремонно хватает меня за рукав кофты.

– Отстань! – огрызаюсь я, изо всех сил дергая рукой.

А затем невольно вскидываю взгляд на своих преследователей...

Передо мной компания из четырех парней. Они все старше меня. Лет семнадцать-восемнадцать, не меньше. Смотрят нахально и с издевкой. Я для них очередная игрушка. Девочка-одиночка, которую можно безнаказанно пошпынять.

– У-у-у… – присвистывает тот, кто дернул меня за рукав. Рыжий, веснушчатый, коренастый. – А новенькая-то с характером оказалась!

– Пастух, не пугай девчонку, – лузгая семечки, вмешивается его друг, высокий худощавый парень в кепке. Затем переводит внимание на меня и добавляет. – Ты не бойся, малая. Мы же просто познакомиться хотим.

– Да че ты с ней сюсюкаешься, Дан! – возмущается рыжий.

– Леха, цыц, – осаждает его третий, с некрасивым шрамом на щеке. – Пусть новенькая расскажет о себе. Сама.

Я пячусь, а все трое медленно, будто змеи, подступают ближе. И только четвертый держится чуть поодаль, словно ему нет до меня дела. Словно просто за компанию пришел.

Его волосы цвета молочного шоколада небрежно растрепаны, а на лице застыло выражение скуки. И только карий взгляд, в котором читаются едва уловимые отблески заинтересованности, говорит о том, что он хоть и не участвует в разговоре, но все же слушает его.

– Ну же, малая, не ссы, – подбадривает парень с шрамом, нехорошо и как-то плотоядно на меня поглядывая. – Солдат ребенка не обидит.

Коротко выдыхаю и в эту же секунду срываюсь на бег. Перебираю ногами так быстро, что, кажется, из-под ботинок вот-вот полетят искры. Грудь горит, в ушах гудит от ветра, но я не останавливаюсь. Бегу, надрывая свой физический предел, потому что очень боюсь, что меня догонят.

Они же отмороженные. Сразу видно.

Останавливаюсь только у крыльца. Тут много народу, поэтому появляется чувство относительной безопасности. Оглядываюсь назад и снова выдыхаю. На этот раз с облегчением, так как преследователей больше нет.

Миную ступеньки и, оказавшись в здании, захожу в ближайший туалет. Закрываюсь в кабинке, опускаю крышку унитаза и, сев на нее сверху, наконец даю волю слезам.

Каждый раз, когда я переживаю стресс, на меня накатывают воспоминания. Ядовитые, тоскливые, сыплющие соль на незаживающие душевные раны.

Перед мысленным взором снова горящий дом. Снова крики, вопли и тонны боли. Снова бессилие и истеричные мольбы, которые бог так и не услышал.

Вся моя семья сгорела при пожаре. Прямо на моих глазах.

Я стояла всего в десятке метров и ничего не могла поделать. Наблюдала за кровожадными языками пламени, пожирающими моих близких, и сама погибала заживо. Не физически, нет… Но морально точно.

В один вечер я лишилась всех, кого люблю.

У меня не стало мамы.

Не стало папы.

Не стало бабушки и дедушки.

Трагедия в одночасье сделала меня сиротой.

И вот теперь я здесь, в детском доме, где у каждого за плечами своя похожая история. Кого-то родители бросили. У кого-то, как и у меня, умерли. Ну а кого-то даже не было возможности узнать своих маму и папу.

Мы все тут объединены большим общим горем, но, к сожалению, это не делает нас едиными. В борьбе за выживание в суровом мире каждый сам за себя. Никто не будет тебя жалеть и относиться как-то по-особенному, потому что в детском доме особенных нет.

Тут все равны и все одинаково несчастны.

Разница лишь в том, что одним удается захватить власть и самоутвердиться, а другие вынуждены годами терпеть мучения и страдать.