Текст книги "Кузя, Мишка, Верочка"

Автор книги: Татьяна Губина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Ну и, конечно, ей было теперь очень непросто с Кириллом. Она чувствовала, что он с каждым днем как будто все больше отдаляется от нее, от дома, от детей. Как будто все больше замыкается в себе. Аня не могла его осуждать. Она видела, что он по-своему старается. Придя домой, он читал девочкам книжку. Спрашивал, как у них дела, слушал их рассказы о том, что произошло за день. Проведя так некоторое время, он говорил, что очень устал, и уходил спать. Накануне они с Аней поговорили. Кирилл сказал грустные вещи.

Он сказал, что теперь он не может пообщаться со своей собственной дочкой. Потому что раньше он брал ее на колени, сажал на плечи, они возились и обнимались. Теперь он не может этого делать. Потому что обниматься только с одной девочкой – жестоко и несправедливо по отношению к другой. А обнимать другую, старшую Верочку, он не может, потому что не испытывает к ней никаких теплых чувств. Она для него чужой человек.

Аня его понимала. Она сама это чувствовала, когда брала на руки ту и другую девочку. Младшая, своя, родненькая, приникала к маме, сливалась с ней и сидела у нее на руках так, словно была приспособлена специально для этого. Ручки вокруг шеи, ножки вокруг талии, под попкой мамина рука – удобно и надежно. Старшая же, ухваченная под мышками, обвисала у Ани в руках всей тяжестью. «Ну, хватайся же», – подбадривала Аня, и руки девочки неуверенно ложились ей на плечи. Ноги продолжали неуклюже болтаться, пока Аня не подхватывала их, приспосабливая Верочку у себя на руках, как большую тряпичную куклу.

Аня сидела и думала о том, какой простой, понятной и незамысловатой была ее жизнь «до»…

У старшей Верочки никак не проходил кашель. Тянулся он еще с детского дома, был не сильный, никаких других признаков болезни не было. Врач из детского дома рекомендовала давать девочке на ночь микстурку и следить, чтобы не просквозило. На всякий случай Аня решила позвать своего, домашнего врача. С Ириной, хорошим детским доктором, они были знакомы давно. Была она вдумчивой, внимательной, к детям ласковой. Аня заранее ей сказала, что на этот раз пациенткой будет другая девочка, и вкратце описала ситуацию. Ирина, как всегда, провела тщательный осмотр, выписала все нужные лекарства, подробно объяснила, что к чему, и заверила, что ничего страшного нету. Старшая Верочка потихоньку одевалась. Неожиданно Ирина сказала: «Вам нужно обследовать ребенка, если вы хотите усыновлять. Это очень опасно – усыновлять без обследования. Мало ли что может выявиться. Нужно выбирать очень осторожно».

Аня потеряла дар речи. Она нервно оглянулась на Верочку. Та продолжала одеваться, глядя на Аню и как-то криво улыбаясь. Аня не понимала, что делать. Она знала, что такие случаи бывают, что иногда в присутствии ребенка начинают обсуждать, «имеет ли смысл его усыновлять», разговаривая при этом так, как будто ребенок глухой и слышать ничего не может. Но от Ирины она не ожидала ничего подобного! Да и никаких советов никто не спрашивал. Видимо, добрая докторша решила проявить рвение и помочь людям, к которым хорошо относилась.

Начав лепетать что-то про то, что «иногда люди берут ребенка, который болеет, потому что это не так важно, а важно помочь ребенку», Аня осеклась. Она же не собирается брать Верочку! Она почувствовала себя виноватой. Сухо сказала Ирине: «Верочка живет у нас в гостях». «Правильно, – одобрила доктор, истолковавшая Анины слова на свой лад, – сначала нужно попробовать, присмотреться, а потом уже решать. На вашем месте я бы сначала сделала ребенку энцефалограмму». Ане хотелось провалиться сквозь землю. А еще ей хотелось выставить Ирину за дверь. Хотя и понимала, что та не виновата, что она рассуждает так, как рассуждают сотни других людей, которые подходят к вопросу усыновления практически. Подумала, что все равно не сможет ничего объяснить.

Помогла одеться Верочке, быстренько проводила ее в другую комнату, велела девочкам не выходить. Вернулась к Ирине в надежде, что та сейчас уйдет. Но доктор неожиданно увлеклась темой и стала подробно рассказывать про каких-то своих знакомых, которые долго выбирали ребенка на усыновление, проводя тщательные медицинские обследования каждого «кандидата в дети». «Ну и как, выбрали?» – безнадежно спросила Аня. «Знаете, это, оказывается, так трудно, – доверительно говорила Ирина, не торопясь одеваться, – совсем нету здоровых детей, выбирать совершенно не из кого». «Да, выбирать не из кого», – буркнула Аня, вкладывая в свои слова совсем другой смысл. Проводила Ирину.

Чувствовала она себя распоследней сволочью. Размышляла о том, что вот скоро в детском доме появятся подготовленные семьи и они будут выбирать, годится им Верочка или нет. «А мой муж ее уже не выбрал, – думала Аня, – и я, получается, тоже ее не выбрала, раз с ним соглашаюсь. А еще ее не выбрали в доме ребенка, в котором она жила. Сколько же раз ее уже не выбрали?» Думала она о том, что ребенок, наверное, не осознает всего этого. Но ведь наверняка, на каком-то уровне, чувствует? Каково же ребенку жить в мире, который последовательно, раз за разом, с каждым новым человеком, его отвергает?

Весь вечер Аня не находила себе места. Девочки давно улеглись спать. Когда пришел Кирилл, рассказала ему о том, что произошло. Он слушал внимательно, хмыкнул что-то неодобрительно. «Слушай, давай ее оставим, – вдруг вырвалось у Ани, – жалко же ее!» Аня принялась пересказывать Кириллу свои недавние мысли о том, как плохо жить ребенку, которого никто не выбирает. Все говорила и говорила, понимая, что говорит зря, что пытается надавить на жалость и что если бы он хотел оставить Верочку, то сам бы давно сказал об этом. Аня и сама уже не понимала, чего она хочет, и хотелось по-настоящему только одного – чтобы не было этой душевной боли, усталости и непонимания, что же делать…

Нужно было жить дальше и делать лучшее, что можно сделать в такой ситуации. Аня поставила перед собой конкретные воспитательские задачи. Самой насущной задачей было научить старшую Верочку заниматься чем-то самостоятельно, а главное – сосредоточенно и последовательно. Раньше Аня воспринимала как должное, что ее трехлетний ребенок может сидеть и самостоятельно рисовать минут десять-пятнадцать. Или складывать мозаику. Теперь она поняла, что это «самостоятельно» возникло не само собой. Ребенок этому учился все три года своей жизни, с самых первых месяцев. Вот положила малышка кубик на кубик – «Ай, молодец, какую башенку сложила!» Кубик за кубиком, все выше и выше, она привыкала к тому, что сделать что-то самой – это хорошо. Сначала что-то делаешь, стараешься, а потом показываешь маме, и мама хвалит.

Старшую же никто никогда не учил достигать этих маленьких побед. Никто не радовался ее первым, неуклюжим и трогательным, результатам. Вот и не видит она никакого смысла в том, чтобы стараться. Не умеет настойчиво и планомерно воплощать в жизнь свои детские задумки. Да и задумок-то никаких у нее нету. Для задумок свободный полет фантазии нужен. А откуда ему взяться, свободному-то полету, когда только и ждешь, что вот сейчас окрикнут и запретят, а может, и отругают и накажут…

Нет, Верочка, конечно, могла занять себя сама. Например, швыряя игрушки из угла в угол. Или бегая из комнаты в комнату с дикими криками. А иногда бывало еще хуже. Она засовывала большой палец левой руки в рот, указательный палец правой руки – в ухо, и начинала раскачиваться. Лицо ее при этом ничего не выражало, глаза смотрели в никуда. Вывести ее из этого состояния было очень трудно, почти невозможно. Оставалось только ждать, когда она перестанет раскачиваться и уляжется на пол, по-прежнему держа один палец во рту, а другой – в ухе. Так она лежала, пока Аня не поднимала ее. Была Верочка после этого вялой, расслабленной, с трудом включалась в происходящее. «Ну вот, началось, на ближайшие пятнадцать минут я свободна», – думала Аня с горьким юмором, когда Верочка тянула большой палец в рот.

На самом деле никакого «свободного времени» из этого получиться не могло. Аня относилась к этим «выпадениям» Верочки как к болезни. А разве можно спокойно заниматься своими делами, когда у ребенка приступ? Поэтому Аня садилась поближе к Верочке, касалась ее рукой и терпеливо ждала. А когда Верочка укладывалась на пол, тихонько гладила ее по плечам, почесывала за ушком, перебирала ей волосы. Одновременно, все это время, она не выпускала из внимания маленькую Верочку. Та поначалу пугалась, даже плакала. Аня ей объяснила, что старшая Верочка немного нездорова и так проявляется ее нездоровье. Пугаться тут нечего, ничего же страшного не происходит – ну раскачивается девочка, ну и что такого. Нужно ей сострадать и потерпеть немножко, и все пройдет.

Все же был в Анином распоряжении еще один способ, как получить для себя свободное время. Можно было усадить девочек смотреть телевизор. Но Аня считала этот способ весьма вредным для детей, а потому недостойным. Особенно вредным он был для старшей Верочки. Аня однажды поддалась на уговоры и разрешила девочке «немножко посмотреть». Та схватила пульт, начала переключать каналы, нашла тот, на котором больше всего мелькало и гремело. Она сделала звук очень громким и принялась скакать по дивану, выкрикивая что-то, закидывая голову и хохоча. Глядя на нее, младшая тоже начала беситься. Терпеть эту какофонию Аня в любом случае не хотела. Телевизор был отменен. Младшая нисколько не расстроилась, она его и раньше не смотрела. Старшая возражать не рискнула, все же Аню она слушалась и одобрением «мамочки» очевидно дорожила.

Аня стала придумывать, как ей приучить Верочку самостоятельно заниматься. Начали с мозаики. Мозаики к этому времени уже было два комплекта, одинаковых. Это поначалу Аня планировала, что девочки будут играть вместе, ну или по очереди. Как же! Только одновременно, и в одинаковое. Маленькой Верочке достаточно было сказать: «Детка, сделай для мамы цветочек», – и малышка принималась старательно пыхтеть, выкладывая все, что полагается, – и стебелек, и лепестки, и серединочку. Со старшей пришлось начать с простого. «Верочка, давай сделаем рамочку!» Верочка безвольно сидела, покорно ждала, когда Аня начнет делать «вместе с ней» рамочку. «Вот видишь, желтенькие мозаинки. Выложи желтенький ряд – вот так, вот так, дальше – сама!» Верочка недоверчиво посмотрела на отошедшую Аню. Та улыбнулась, как будто это всегда так было, что Верочка дело делает, а Аня своими делами занимается.

Через минуту Аня вернулась. Верочка сидела, сложив руки. «Ну как?» Верочка молчала. Аня взглянула на досочку. В ряду прибавилось две мозаинки. «Верочка, какая ты молодец! – воскликнула Аня настолько радостно и поощрительно, насколько смогла, – ты посмотри, как красиво ты выкладываешь рамочку!» Аня помнила заповеди детских психологов – «если ваш приемный десятилетний ребенок не читал „Курочку Рябу“, начинайте с „Курочки Рябы“. Восстанавливать пропущенное нужно с самого начала!»

У Ани было странное чувство – она хвалит пятилетнюю девочку, как полуторагодовалого ребенка. «Не делаю ли я из нее идиотку?» – с беспокойством подумала Аня. Но взглянув на засиявшее Верочкино лицо, она успокоилась. Девочка уже тянулась к новым мозаинкам, и следующие четыре штуки выложила быстро и почти уверенно. Сама поднесла свое творение Ане: «Рамочка красивая?» «Очень красивая! Очень-очень! Ты молодец!» Девочка вприпрыжку побежала к столу и вдруг остановилась, замерла, взгляд заскользил вокруг. Аня забеспокоилась. Верочка обернулась: «А можно… а можно я вот здесь не желтенькими, а красненькими?» Аня ликовала. Еще бы, ведь это уже – творчество! Красненькими!

Потихоньку они стали рисовать. Человечков, цветочки. Человечки получались головоноги, и Аня понимала, что это не совсем хорошо для пятилетнего ребенка. Но она заставляла себя не расстраиваться. «Все придет, все получится», – говорила она себе. Главное, что Верочка с каждым разом чуть дольше могла делать что-то сама. Уже почти по десять минут. И она стала говорить: «Я нарисую маму, я нарисую Веру». Раньше она рисовала «что получится».

А еще они кричали. На улице. Первый раз это получилось случайно. Как-то, по дороге домой с прогулки, старшая Верочка заупрямилась. Теперь она упрямилась не так часто, и Аня начала понемножку расслабляться. Поэтому в сердцах повысила голос, когда Верочка вдруг остановилась и отказалась идти дальше. Верочка закричала. Так, как она иногда это делала, – открыв рот, тянула одну ноту. Аня затянула ей в тон. Маленькая Верочка, поглядев на них и что-то посоображав, открыла рот и тоже завопила. «Давайте громче», – воодушевилась Аня, которая вдруг почувствовала, как с криком уходит напряжение и рассасывается раздражение и как это вообще здорово – кричать посреди улицы, ловя возмущенные взгляды сердитых теток и одобрительные – понимающих дядек.

Теперь они каждый раз кричали специально. Останавливались в каком-нибудь месте, не очень людном, и вволю оттягивались. «Громче!» – требовала Аня. «Не хочу громче», – упрямилась старшая Верочка. «А ты через „не хочу“», – настаивала Аня. Верочка голосила все тише. Аня вдруг заметила, что дома крики практически прекратились.

Все же с гуляньем было тяжело справляться, в основном из-за мучительно долгих Верочкиных одеваний. Ане было жалко младшую, которая почти что лишилась всех связанных с зимними прогулками удовольствий. Санки были только одни, и тянуть сразу двух девочек у Ани не получалось. Как назло, мороз стоял сухой, и ни лепить снеговиков, ни играть в снежки было нельзя. Вообще-то в семье была няня. Маленькая Верочка в детский сад не ходила. Пока Аня работала, с ребенком сидела няня. Когда в доме поселилась старшая Верочка, няню временно отменили. Аня знала, что ей будет сложно объяснить постороннему человеку, почему ребенок так себя ведет. Ей не хотелось косых взглядов, вопросов о том, «все ли в порядке с девочкой?». Но теперь вроде бы старшая Верочка стала проявляться не так бурно. В любом случае, Аня решила попробовать.

К приходу няни Аня специально нарядила девочек в похожие платьица, повязала одинаковые банты. Они стояли рядом, похожие, как настоящие сестрички, и улыбались. Аня заранее поговорила с младшей, предупредила ее, чтобы та не кидалась к «любимой нянечке», не смущала старшую Верочку. Младшая сделала все как надо. Правда, все равно подбежала, но не полезла на руки, а взяла няню за руку, сказала: «Няня, познакомься, ее тоже зовут Верочка!» «Как же вас различать теперь?» – весело спросила няня, и день пошел своим чередом.

Младшая Верочка была счастлива. Еще бы, опять появился кто-то, кто занят целиком ею. Хотя няня и старалась исполнять свой долг, но все же было видно, что для нее старшая Верочка – ребенок номер два, своего рода «довесок» к «основной» воспитаннице. Старшая Верочка все чаще прибивалась к Ане, а той было совестно отсылать ребенка в детскую. Впрочем, придраться было не к чему, формально няня выполняла все свои обязанности по отношению к обеим девочкам. Но было что-то такое, во что «не ткнешь пальцем». Разный тон голоса, какие-то чуть заметные паузы. Почему-то так получалось, что в играх младшая Верочка постоянно оказывалась «в главной роли», а старшая – все больше «на побегушках». Аня шутливо спрашивала, что, мол, опять у нас младшая – прекрасная принцесса, а старшая – Баба-яга, но в ответ получала негодующий ответ – «она сама так захотела!»

«Ох, не нужно было няню звать», – думала Аня. Но теперь переиграть все назад было не так просто. Няня дала понять, что она хочет определенности, и пусть Аня решает, нужна она или нет, а то она будет искать другую работу. Получалось, что если няня уйдет, то на этот раз навсегда. А вдруг она все же понадобится? Найти хорошую няню нелегко. Да и младшая Верочка к ней привязана. Хотя последнее время эта привязанность стала какой-то почти демонстративной. Девочка как будто старалась наверстать недостаток внимания со стороны мамы и к няне проявляла самые пылкие чувства, постоянно подчеркивая, что «это моя няня». Старшая Верочка оставалась в стороне.

Ну и еще одной причиной сохранить няню было то, что Ане хотелось снова хотя бы иногда ходить куда-нибудь с Кириллом. Не столько для себя, сколько для него. Их образ жизни очень сильно изменился с тех пор, как в семье появилась старшая Верочка. Раньше они раз, а то и два раза в неделю выбирались куда-нибудь – то в кино, то в гости, то просто погулять вечерком. Дочку оставляли с няней, та ее укладывала спать и дожидалась возвращения родителей. С появлением старшей Верочки эти «выходы в свет» прекратились, Кирилл сидел у телевизора, и из их отношений стало исчезать что-то неуловимое, но очень важное. Ане очень не хотелось потерять это «что-то» навсегда. Поэтому няня была все-таки нужна.

Вот так и получалось теперь – младшая Верочка больше с няней, старшая Верочка больше с Аней. Это было удобно, ведь со старшей Верочкой заниматься должна была именно Аня. Но это было неправильно. У Ани было такое чувство, будто она предала своего ребенка, променяла свою Верочку на другую. Поэтому, когда младшая не шла на зов, или отворачивалась, или убегала от мамы, Аня не обижалась и не сердилась, а наоборот, испытывала чувство вины перед дочкой. «И поделом мне, – думала она, – ничего другого я и не заслужила». Да и с Кириллом они что-то все никак не могли никуда выбраться. Он стал гораздо позже приходить с работы и все жаловался на усталость. А у Ани не было сил его уговаривать, потому что она сама постоянно чувствовала себя усталой. Усталой, неправой и от этого несчастной.

Аня поехала на работу. Решилась оставить обеих девочек с няней на полдня. На работе ей сказали, что тренинг подготовки патронатных воспитателей заканчивается. И что в группе есть одна или две семьи, которые могли бы взять такую непростую девочку, как Верочка. Так что вот-вот, буквально через две недели, все должно решиться. Аня вышла из кабинета и заплакала.

«О чем ты плачешь?» – спросила ее коллега из Службы по устройству ребенка в семью. «Не знаю…» – Аня действительно не могла бы сказать, о чем она плачет. О том, что Верочка будет жить не с ними, а с другими людьми? Но если быть честной, то ведь, наверное, ей с этими другими людьми будет лучше… Они примут Верочку, и она станет для них подарком, долгожданным ребенком. А в Аниной семье к Верочке относились не так уж хорошо – младшая Верочка с ревностью и превосходством, Кирилл с отчуждением. У Ани все щемило сердце. Ей казалось, что никто не сможет понять Верочку так, как она.

Никто не сможет разглядеть в ней эту силу, нежность и тот потенциал, который видела в ней Аня.

Коллега из Службы по устройству присела рядом с Аней. «Понимаешь, – сказала она, – это ведь не твой ребенок». «Как это – не мой? – вскинулась Аня. – Почему ты так говоришь?» Ане было горько. Коллега говорила о том, что ребенок должен жить в семье, где все ему рады. Что никогда ничего хорошего не получалось, если муж не принимал ребенка, которого хотела жена. Они вспомнили случаи, когда в семьях случался конфликт – жена хотела растить приемного ребенка, а муж не хотел. Женщина делала выбор в пользу ребенка, с которым уже не могла расстаться, и от нее уходил муж. В практике детского дома было несколько таких случаев.

Готова ли была Аня расстаться с мужем из-за Верочки? Она попыталась себе представить – вот Кирилл уходит, и она остается с двумя девочками. Материально тяжело, и непонятно, как будет с работой. Но все это, в представлении Ани, были решаемые проблемы. Ей самой будет тяжело и плохо без Кирилла, ведь она его любила, и они прожили вместе много лет. Ане казалось, что она смогла бы это пережить. С трудом, но смогла бы. Но вот как разлучить младшую Верочку с папой?

Аня даже представить себе не могла, как она взяла бы на себя такую роль – разлучить ребенка с горячо любимым и любящим отцом… Самой Ане в детстве не очень повезло, родители развелись рано, и с отцом она практически не общалась. Возможно, поэтому она относилась к тому, что у ребенка есть любящий отец, как к огромному, драгоценному счастью, как к особому везению, которое не каждому достается. И как же можно взять и собственными руками разбить это счастье? Лишить собственного ребенка радости жить с родным любимым папой?

«В любом случае, – сказала коллега, – мы же не можем согласиться на постоянное помещение ребенка в семью, точно зная, что у вас с мужем разногласия. Это против всяких правил. И ты сама понимаешь, что это нехорошо для девочки». Аня понимала. Не понимала она другого – как же так получилось, что ее любимый муж, такой чуткий и заботливый, так и не смог полюбить маленькую девочку Верочку?

Аня какое-то время провела на работе. Пару раз к ней подходили коллеги, спрашивали, где Верочка.

– Дома, – машинально отвечала Аня.

– А с кем же она дома?

– С няней.

– А твоя где?

– И моя дома…

– И что они, не дерутся?

– Да почему они должны драться? – Аня наконец оторвалась от своей работы и попыталась вникнуть в смысл вопросов. Мысленным взором она видела картинку, ставшую уже привычной за последние недели, – две симпатичные девчушки играют, смотрят книжки, смеются, пьют чай. – А почему вы думаете, что они должны непременно драться?

– Ну все-таки Вера такой сложный ребенок…

Аня хотела было сказать, что если кто и начинал драки в их доме, так вовсе не старшая Верочка. Но побоялась. Решат еще, что детдомовского ребенка в семье «обижают», заберут раньше времени.

– Да что вы, у нас все просто чудесно, дети с няней, гуляют, играют, Верочка книжки читает…

– Ну-ну… Книжки читает…

Коллега отошла, недоверчиво покачивая головой. В самом деле, Верочка еще месяц назад с трудом выписывала корявые буквы и не всегда потом могла прочесть то, что сама же и написала. Предположить, что она вдруг заделалась «книгочеем», было сложно.

А с чтением книжек было все весьма интересно. Аня с некоторым изумлением наблюдала, как старшая Верочка вдруг потянулась к книгам. Семья у них была читающая, книги они с Кириллом любили с детства, и библиотека дома была большая. Некоторые стены в квартире сплошь были заняты книжными стеллажами. У младшей Верочки были свои полочки с детскими книжками, но она любила иногда брать и «взрослые» книги – энциклопедии с картинками, например. Или просто доставала какой-нибудь томик и с важным видом его листала – «как мама», «как папа».

Однажды Аня заметила, что старшая Верочка тоже потянулась к томику, не очень уверенно оглядываясь по сторонам – не заругают ли. Аня подошла к Верочке, ясно показав, что она видит ее манипуляции, но говорить ничего не стала. Ей хотелось дать понять ребенку – мол, это самая простая и обыденная вещь – брать книжку с полки. Каждый может взять книжку с полки. А спустя некоторое время как бы невзначай подсунула Верочке книжку, которую им недавно подарили, – с красивыми, большими, во весь лист, цветными рисунками старинных замков. «Это дома, в которых живут волшебные принцессы, – сказала она Верочке, – погляди эту книжку, выбери дом, в котором ты сама хотела бы жить».

Вот и получилось так, что время от времени можно было наблюдать картинку полной идиллии – две аккуратные девочки сидели в разных углах, и каждая листала свою книжку. Конечно, старшая Верочка пока не читала текст. Но Аня радовалась, что уже произошло что-то важное – книги стали для Верочки вещью нестрашной и не «учебной». «Сначала картинки смотрит. Потом ей захочется знать, что написано рядом с картинкой. Так и читать начала бы». Ане было мучительно думать, что столь успешно начатый «педагогический процесс» должен скоро оборваться.

Аня вернулась домой с работы. Девочки тихо играли в комнате. Няня одевалась и рассказывала Ане, как прошел день. Рассказывая что-то про старшую Верочку, няня несколько раз употребила выражение «такие дети». «Какие – такие?» – устало спросила Аня. Няня на секунду запнулась, но, не моргнув глазом, объяснила: «Ну, такие, с отклонениями». «Вы считаете, что Верочка – с отклонениями?»

Аня отдавала себе отчет в том, что она сама смотрит на Верочку любящим взором и видит в ней не только то, что есть на данный момент, но и то, что пока скрыто за нелепым порой поведением, за неадекватными реакциями. Аня как будто видела, как под той «коростой», которая «наросла» на ребенке за годы, проведенные в отвержении и несчастье, светится нежная тонкая «кожица» здоровья и красоты, сияет светлая детская душа, которой так хочется любви и признания. Только вот никто, кроме Ани, не видит почему-то этой красоты, этой нежности… Вот и няня – не видит.

Аня понимала, что разговор с няней – бесполезный. Бесполезно объяснять няне, как травмирует детскую душу пребывание в казенных стенах. Бесполезно втолковывать, что «отклонения» – это во многом следствия того, что ребенок был никому не нужен. Как передать няне свою боль и свою надежду? Все, что можно было объяснить и рассказать, Аня уже объясняла и рассказывала.

Няня честно старалась подстроиться. Няня терпела, сколько могла. Она была хорошая, опытная няня, давно работала в семьях и знала, что с родителями нужно ладить. Но старшая Верочка не была похожа ни на одного ребенка, с которым няне доводилось работать. Верочка не была «домашним» ребенком, пусть бы избалованным и капризным, но понятным, «своим». Верочка была чужаком, она была – «иная». Она пришла из чужого, непонятного и пугающего мира. Мира, в котором живут больные, запущенные, порой не по годам злые и не по годам же умудренные жизнью дети, и об этом совсем не хочется думать, пестуя своего ласкового, домашнего, смышленого и веселого «питомца». На няню все это обрушилось внезапно, и ей казалось это несправедливым. И она, конечно, не справлялась. Старшая Верочка мешала ей осуществлять «воспитательный процесс».

«Знаете, – в сердцах сказала няня, которая за день устала, – я вам вот что скажу. У меня такое чувство, что за эти дни разрушены результаты моей работы за последний год. Потому что старшая Вера дурно влияет на младшую». «Вот так вот, – подумала Аня, – у каждого свой критерий». «Потом все восстановится», – сказала она няне. «Наверно, – та не стала спорить, – но я вас честно хочу предупредить, что долго не выдержу». «Вот и няня уйдет, – думала Аня почти равнодушно, – неужели они все уйдут?» У нее было такое чувство, что весь мир против того, чтобы старшая Верочка осталась в их семье.

А старшая Верочка, между тем, довольно сильно изменилась за эти две-три недели. Исчезла гротескность движений. Она уже не размахивала руками так нелепо, не закидывала голову так далеко назад, когда смеялась, не загребала ногами так неловко. Только иногда, на каком-нибудь «вираже», вдруг мелькала эта нескладность, но все реже и реже. Речь Верочки стала понятнее и медленнее. Аня каждый раз мягко настаивала, чтобы Верочка повторяла все спокойно и разборчиво. Правда, парез лицевого нерва не исчезал, и нижняя губа все кривилась вниз. Но мускулы лица уже не напрягались так судорожно, и улыбка не превращалась в оскал. Голосок оставался гнусавым, из-за искривленной носовой перегородки. Аня водила Верочку к хирургу, и тот объяснил, что с возрастом это может пройти само, либо потом нужно будет сделать маленькую и совсем безопасную операцию.

И еще – у Верочки как будто прибавилось сил. Выходя на прогулку, она теперь бодро шагала до самой горки и с удовольствием съезжала на ледянке несколько раз подряд. Она по-прежнему порой плюхалась в снег и на дорогу и переставала реагировать на окружающее, но это случалось все реже и реже. «Успокоительные» таблетки Верочка не пила. Сначала Аня честно давала ей лекарство утром и вечером, потом стала забывать – и однажды спохватилась, что девочка несколько дней не пила таблеток. Спохватившись и испугавшись, Аня тут же обрадовалась – ведь ничего за эти дни не случилось. Напротив, Верочка стала как будто лучше соображать, быстрее реагировать, больше обращать внимания на разные мелочи, которые раньше просто выпадали из ее восприятия. Аня понимала, что она берет риск на себя, пристально следила, не появятся ли какие-нибудь настораживающие признаки, и готова была в любую минуту обратиться за консультацией к врачу. Но вроде все шло хорошо.

Было такое ощущение, как будто понемногу рассеивался тот «туман», что застилал прежде Верочке глаза и мозги. Глядя на окружающий мир незамутненным взором, Верочка находила много для себя интересного. А то, что интересно, не только привлекает, но и удерживает внимание. Верочка стала лучше концентрироваться на рисунках, на книгах, дольше могла разговаривать на одну и ту же тему. Она могла теперь какое-то время сидеть спокойно, просто разглядывая что-то и приговаривая себе что-то под нос, как обычный ребенок, который в любой безделушке черпает вдохновение для создания целого волшебного мира.

Особенно порадовало Аню, что старшая Верочка стала смотреть с ними диафильмы. Младшая давно уже поскуливала, уговаривая маму «посмотреть сказку». Аня сказала старшей Верочке:

– Верочка, мы с младшей хотим посмотреть диафильм. В прошлый раз он тебе не понравился. Поэтому давай договоримся так – мы пойдем посмотрим, а ты пока посидишь в другой комнате, поиграешь.

– А почему в другой комнате?

– Потому что в той мы выключим свет.

– Ну и что?

– Ну, во-первых, тебе будет нечем заняться в темной комнате. А во-вторых, ты можешь испугаться темноты. В прошлый раз тебе не понравилось.

– Я не испугаюсь. Можно, я посижу вместе с вами?

Поставили диапроектор, повесили экран. Старшая Верочка помогала. Аня все свои действия объясняла, рассказывала, что зачем нужно. Она сфокусировала луч проектора, отмотала первый кадр и только после этого выключила свет. На экране засияла цветная картинка, на которой три красавицы девицы сидели у окна. «Красиво, – подумала Аня, которая каждый раз как будто немножко возвращалась в свое детство, – и смотреть можно долго-долго». Внезапно раздался крик старшей Верочки:

– Смотрите, смотрите!

– Что, Верочка? – Аня немножко испугалась.

– Эти, вот! – Верочка тыкала пальцем в экран. – Вот, смотрите – принцессы сидят!

Верочка вскочила, подбежала к экрану и остановилась в недоумении. «Принцессы» исчезли – Верочкина тень загородила картинку. Аня взяла Верочку за руку, мягко усадила рядом с собой. Картинка снова появилась, и старшая Верочка смотрела на это чудо почти с благоговением. Как потом выяснилось, ее больше всего потрясло то, что это «волшебство» зависит от нее – есть картинка или нету картинки. Она испытала редкое и удивительное чувство всемогущества. А главное, она оценила преимущество диафильмов перед мультиками из телевизора – те никогда не исчезали, даже если подойти вплотную к экрану.