Текст книги "Чужая"
Автор книги: Татьяна Губина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Как только двери лифта закрылись за Татьяной, из светлых глаз Нины Фионовой тут же улетучилось жалобно-просительное выражение, взгляд стал жестким и холодным. Губы злобно сжались, а щека мелко-мелко дрожала. Так было у нее с детства. Когда-то она упала с велосипеда и здорово ударилась головой. После этого случая в минуты особого напряжения или злости левая ее щека мелко подрагивала.
Нина треснула по стене рукой: «Черт, сорвалось! Сама дура, не надо было пиво пить. Может, сообразила бы все из холодильника вытащить. Но кто же знал, что она проверять полезет. Тоже мне, интеллигенция вшивая. По чужим ящикам лазить, по полкам шарить. Должна была на слово поверить. Хорошо еще, Элька подыграла».
– Нинка, ну ты где, у меня трубы горят, пойдем треснем! – раздался капризный голос квартирантки.
– Потерпишь, не в первый раз, – проворчала Нина, поднимаясь по ступенькам к квартире. – Ну ты что, у клиента не могла телефон взять, предупредить о приходе? – Они уже прошли в кухню и уселись за шикарно накрытым столом, сервированным быстрой Элей.
– Да я еле ноги унесла, Нинка. Такой придурок оказался, – легко оправдывалась Эля, разливая водку по стопочкам, – да и тебе вроде я кстати пришлась. Это та самая Таня?
– Та самая, – хмуро ответила Нина, резко, отработанным движением опрокинув рюмку беленькой в рот.
Вера Семеновна, решив что дочь озабочена своими проблемами, медленно протянула руку к бутылке, цепко ухватилась за горлышко, и уже было собралась глотнуть вожделенной жидкости, как Нина мгновенно среагировав, отобрала бутылку у матери.
– Сидеть, не рыпаться! Ты свое уже получила! С кем сегодня гоношилась, пьянь подзаборная! – рыкнула на мать Нина. – Вот поверила тебе, оставила на свою голову, так нет, опять за старое принялась! Договорились же, что только дома пьешь!
– Что, доча, не получается в приличную семью втереться? – не осталась в долгу обиженная Вера Семеновна. – И не получится. Один раз свое упустила, так все – каюк, отвернулась от тебя удача. Теперь надо полагать, дочку с младенчества пристраивать решила? – хихикнула мать.
– Не твое дело! – заорала Нина. – Вечно ты мне все портишь. Единственный раз решила воспользоваться твоим пьянством, да и то все сорвалось! Пшла вон!
Вера Семеновна, поняв, что ей больше здесь не нальют, поджала сухие потрескавшиеся губы и, гордо подняв всклокоченную голову, ушла.
– Да ладно, тебе, Нин, – миролюбиво сказала Эля. – Хватит мать гнобить. Вроде все сошло. Эта твоя Таня от сочувствия к тебе вся согнулась. Да и ты тоже хороша, на кой ляд ее сюда вызвала?
– Да думала на жалость ее пробить, поговорить по душам.
– Так ты бы хоть холодильник и стиралку прикрыла, – принимая из рук подруги рюмку, поучала Эля. – А то строишь из себя сироту казанскую, а сама?
Нина хмыкнула и ничего не ответила. Они допили бутылку, убрали со стола и разошлись спать.
Нина улеглась под теплый бок дочери. Спать хотелось страшно, но спасительный сон не шел. Мешали стоны матери, которая забылась тревожным сном, и невеселые мысли, что пчелиным роем гудели в хмельной голове.
Она поднялась, заботливо укрыла Ксюшку и наклонилась к матери.
– Мам, – позвала ее Нина. – Ну, что, совсем плохо?
Но та не откликнулась, лишь повернулась на бок. Нина потянулась, чтобы погладить ее по голове, но отдернула руку. Как же давно она не гладила мать по когда-то роскошным пшеничным волосам…
Казалось, совсем недавно полная сил и жизненной энергии Вера Семеновна Кислова была лучшей портнихой города Воркуты. Она не то чтобы купалась в деньгах, но по советским временам была хорошо обеспечена. Могла одеть и накормить мужа, водителя автобуса, и маленькую дочку Нину. Но случилось горе – муж сгорел от неизлечимой болезни за полгода.
Вера Семеновна никак не могла прийти в себя. Тоска снедала душу, от горя хотелось выть не переставая. И только выпив на ночь полстакана горькой настойки, она могла заснуть. И, может быть, Вера Семеновна и взяла бы себя в руки, ведь маленькую Нину нужно было поставить на ноги, если бы к молодой тридцатилетней вдове не зачастил сосед Алексей Иванович.
Сначала он по-дружески заходил к соседке на огонек, жалел Веру, по вечерам пил чай с печеньем, дарил маленькой Ниночке незатейливые подарки.
Затем вместо железных банок хорошего чая стал приносить вино. Нина, хоть и мала была совсем, но страдала, уговаривала мамочку не пить с дядей Лешей. Его подарки она больше не брала, и как только видела в проеме входной двери высокую худую фигуру соседа, тут же уходила в комнату.
Вера клялась дочери, что легкая настойка не принесет ей вреда, а от разговоров с дядей Лешей ей становится немного легче. Дальше – больше.
Очень быстро бутылки настойки и вина сменились «беленькой», и с того момента жизнь Нины превратилась в ад. За полгода из квартиры исчезли сначала деньги, затем хрусталь, мебель и, как последний аккорд, швейная машинка «Веритас», которая кормила семью на протяжении долгих счастливых лет. Пожалуй, это был последний раз, когда Нина видела мать относительно трезвой.
Наутро, не найдя на полу своей кормилицы, Вера Семеновна проплакала два часа, а потом ушла из дома. Нина ждала мать сутки, а потом приехала сестра матери, и забрала племянницу к себе, в Нижний Новгород. Прожив относительно счастливо пять лет у тетки, Нина вынуждена была вернуться в Воркуту. Теткины дети подросли и стали претендовать на угол в маленькой двушке, который занимала двоюродная сестрица.
– Ты уж не обижайся, племяшка, – пряча глаза, лепетала тетка. – Вишь, мой Петька жениться надумал, да и Васька уже под потолок вымахал. А у Верки трешка в Воркуте. Может, за эти годы и оклемалась.
Нина молча кивнула, собрала свои скромные пожитки, и, зажав в руке купленный билет на поезд, покинула дом тетки. В свои двенадцать лет она понимала много больше, чем иные взрослые.
Мать жила все в той же квартире, правда, кроме рваного матраса на полу больше ничего не было. Она пила беспробудно, покупая пойло на те деньги, что выручала уборкой общественных сортиров на местном рынке да сдачей использованных бутылок. Как узнала Нина от соседей, дядя Леша помер пару лет назад, и Вера не могла его даже схоронить по-человечески. Так и сгнил ее верный собутыльник в братской могиле отказников.
Следующие пять лет до своего семнадцатилетия Нина с радостью бы вычеркнула из своей памяти. Она гнала от себя эти жуткие воспоминания, от которых мороз шел по коже и сводило судорогой желудок. Но никакая, даже сама сильная психологическая кодировка не смогла бы стереть из памяти состояние вечного голода и жгучей зависти. Зависти ко всему – к хорошей одежде, вкусной пище, счастливым улыбкам, удачной учебе однокашниц да и просто к любви и теплу. Ей было холодно, голодно и очень одиноко.
На следующий день после своего семнадцатилетия, благо она родилась в конце июня, и экзамены в школе уже закончились, Нина пришла домой, взяла паспорт, аттестат зрелости, сложила в школьную сумку запасные джинсы и майку и, заглянув на кухню, где гуляла веселая компания материных дружков, сказала:
– Я ухожу.
Мать подняла голову, с трудом сфокусировала взгляд и промямлила:
– Валяй!
– Мам, я не вернусь, – попыталась Нина переорать отборную матерщину мужиков. Но мать уже ее не слышала. Она уронила голову на руки и захрапела.
Нина захлопнула дверь. Но все же надо было кого-то поставить в известность, что она уезжает. Подумав секунду, она спустилась на первый этаж и нажала на старый обшарпанный звонок. Милая старушка Зоя Степановна часто пускала Нину ночевать, когда дома не было места даже на придверном коврике. Именно ей, старой одинокой женщине, Нина рассказывала о своих успехах или неудачах в школе, о своих первых симпатиях и о своей ненависти к матери. «Так нельзя, Нинуша, – ласково гладя девочку по голове, тихо говорила Зоя Степановна. – Какая бы ни была, она твоя мать. Ну что поделаешь – это болезнь. Страшная, разрушающая душу и личность болезнь».
– Ниночка! – радостно воскликнула соседка, распахнув дверь. – Давно не заходила. Проходи, попьем чайку.
– Некогда, Зоя Степановна. У меня поезд через час.
– Все-таки ты уезжаешь, – больше утвердительно, чем вопросительно сказала старушка. – Наверно, это правильно. Здесь нет будущего. За мать не волнуйся. Я буду присматривать за ней. Подожди минуточку. – Старушка медленно, подволакивая больную ногу, скрылась в комнате. Через несколько минут вернулась.
– Вот, милая, это все, что у меня есть. – Она протянула несколько розовых сторублевок. – Не Бог весть что, но хоть на первое время хватит.
Нина понимала, что это все, что старушка накопила за последние месяцы. Она очень хотела купить новый, самый маленький и дешевый телевизор. По большому счету, брать эти жалкие копейки нельзя было, но у Нины в кошельке лежал только билет на поезд и мятые пятьдесят рублей.
– Я обязательно верну, Зоя Степановна, – твердо сказала Нина и порывисто обняла старушку.
– Как устроишься, сразу напиши. Куда ты теперь?
– Попробую в Свердловск. Там проще в институт поступить.
– Ну, с Богом, – соседка перекрестила девочку. Нина, сдерживая слезы, повернулась и побежала по шатким ступеням вниз.
2
В Воркуту Нина больше никогда не ездила. Сначала не хотела, потом вышла замуж, затем родилась Ксюха. А когда Нина развелась с мужем, уже было не на что посещать родной край. Но куда бы ни закидывала ее судьба, она раз в полгода звонила Зое Степановне. Первые пять лет беззастенчиво врала, что учится в Питерском институте искусств. На самом деле она так и не поступила ни в одно учебное заведение. Ни в Киеве, ни в Свердловске, ни тем более в Питере.
По истечении этого срока, будучи уже в Москве, куда она приехала в поисках работы и мужа, Нина придумывала разные небылицы, только для того, чтобы Зоя Степановна растрезвонила по всей Воркуте, что Нинка Кислова в полном шоколаде. А когда путем неимоверных трудов и ухищрений она женила на себе тупого, грубого и мерзкого Димку Фионова, единственное достоинство которого заключалось в том, что он москвич, она с гордостью говорила соседке, что живет в роскошном особняке, стоит под долларовым дождем и скоро у нее родится ребенок. Зоя Степановна охала, ахала, радовалась за Нинушу и неизменно спрашивала, когда же девочка приедет погостить.
Нина, будто не слышала этих слов, продолжала витиевато врать. В конце этих разговоров она вскользь спрашивала о матери, да и то, только чтобы Зоя Степановна не обвинила ее в черствости.
Родилась Ксюха, а через полгода Нина развелась с мужем, отхватив двухкомнатную квартиру в сталинском доме на Добрынке. Что ей это стоило, не узнает никто и никогда. Тем не менее, она осталась одна в шикарной квартире и уже через неделю поняла, что значит тянуть жесткую лямку матери-одиночки. Надо было кормить себя и дочь, платить за квартиру, одеваться. Но на работу было не устроиться, так как Ксюшка часто болела да и маленькая совсем была, оставить было не с кем. Свекровь, несмотря на то, что изначально относилась к избраннице сына более чем прохладно, помогала, как могла. Да и бывший муж, под страхом, что Нина подкинет ему маленькую дочку, ссужал бывшую супругу некоторой суммой. Но денег катастрофически не хватало. Можно, конечно, ходить по ночам убирать соседний магазин, но Нина считала это ниже своего достоинства. Не для того она окручивала Фионова, выгрызала квартиру, чтобы стать в Москве поломойкой. У ее дочери есть отец и бабушка, вот пусть и помогают. Помощь была ничтожно мала, поэтому Нина сдавала большую комнату приезжим, сама ютилась с дочкой в маленькой.
Так и жила Нина, без друзей и добрых знакомых, без работы и без мужа.
Как-то она вспомнила, что уже давно не звонила любимой соседке и заказала разговор с Воркутой. Но вместо милой Зои Степановны, хмурый, надтреснутый голос незнакомого мужчины ответил ей, что уже год, как старая хозяйка умерла.
– Как год, – ужаснулась Нина. – Я ей полгода назад звонила!
– Видно у тебя, деваха, со временем проблема, – хохотнул мужик. – Аккурат под прошлую Пасху преставилась. Так что забудь этот номер и не беспокой.
Нина медленно положила трубку и, пройдя в комнату, открыла ящик секретера. Там она хранила счета за телефонные переговоры. Выхватив последнюю бумажку, она с ужасом поняла, что звонила старушке два года назад! Тогда Нина впервые напилась до беспамятства. Она плакала по Зое Степановне, как по единственному человеку, которому была не безразлична судьба маленькой соседской девочки. Она корила себя за то, что так и не вернула ей долг, не купила телевизора и не проводила ее в последний путь. И лишь под утро к ней пришла мысль, что связь с матерью оборвалась вместе с почившей соседкой. В душу закралась тревога: а вдруг и мать умерла? Какая ни есть, а все-таки мать. Тихий голос Зои Степановны прозвучал, словно она сидела рядом.
Нина взяла свою старую записную книжку и, отыскав номер своей школьной приятельницы, заказала разговор. Подруга отозвалась лишь вечером.
– Да жива твоя пьянь подзаборная! – с явным неудовольствием проворчала приятельница. – Ходит, побирается, стыдно смотреть. Весь вид города портит с такими же бомжами, как и она.
– Как с бомжами? У нее квартира, – неуверенно возразила Нина, уже предполагая худшее.
– Пропила она ваше гнездо, Кислова, – хмыкнула бывшая одноклассница. – Продала хату, купила комнату в бараке и гуляла неделю на вырученные деньги вместе со своей алкогольной братвой. В комнате не живет, сдает за триста рублей в месяц кому-то из беженцев. Вот так-то.
Нина ошарашенно молчала. Одноклассница сжалилась и сказала:
– Звонить мне не надо. Если помрет, позвоню сама. Телефон оставь.
Нина быстро продиктовала номер и уже хотела распрощаться, как услышала:
– Правду люди говорят, чем богаче, тем жаднее. Что ж ты мать-то бросила? Сама миллионами в Москве ворочаешь, а мамаша тут объедки по помойкам собирает. Ну, твое дело, – вздохнула приятельница и отключилась.
Нина тупо смотрела на пиликующую гудками отбоя трубку и никак не могла понять, о чем сейчас говорила подруга детства. Мозги плохо соображали, сказывалась бессонная ночь и выпитая бутылка ликера. Лишь через несколько минут до Нины дошло, какую страшную сослужили службу ее рассказы, когда она самозабвенно врала Зое Степановне по телефону на протяжении последних десяти лет.
– Не твое собачье дело! – крикнула в гневе Нина, зная, что подруга ее уже не услышит.
Шло время. Подруга не звонила, и хоть Нина и не любила одноклассницу, но знала, что она человек слова. Раз не звонит, значит, мать еще топчет землю. Мысль о том, чтобы самой съездить в родной город и забрать мать, не приходила ей в голову. Жива, и слава Богу.
Жизнь понемногу наладилась. Ксюшке было два года, когда вдруг неожиданно привалила удача в лице бывшей свекрови.
– Нин, пора Ксюшу устраивать в детсад, – ошарашила та.
– Так везде надо мзду давать, а вы знаете, у меня лишних денег нет. Да и просто в занюханный госсад я свою девочку отдавать не собираюсь. Вы что, хотите, чтобы ваша внучка общалась с детьми алкоголиков?
– Не хочу, – откликнулась свекровь. – Поэтому-то и предлагаю тебе пойти на работу.
И уже на следующий день Нина пошла в отдел кадров Большого театра. Там ее ждала должность курьера при бухгалтерии, небольшая, но стабильная зарплата, а также элитный детсад для сотрудников театра, бесплатный лагерь в Анапе на все лето, ежемесячные премии и еще много каких благ. «Повезло! – ликовала Нина. – Наконец-то! Ее дочь будет расти не просто среди приличных людей, а среди детей лучших оперных певцов России. Да и она сама приобщится к прекрасному!»
Она вышла на работу, устроила Ксюшку в садик. Появились кое-какие средства. Если сложить деньги за комнату, зарплату, премии и то, что подкидывал муж, получалось очень даже ничего. То есть можно было позволить себе мясо, фрукты и рыночную шмотку раз в месяц для Ксюхи и себя.
Три года пролетело в относительном благополучии. Но удача отвернулась от Нины после того, как в Большом прошла смена руководства. Премии исчезли, бесплатные путевки на юг тоже растворились. Остался голый оклад да обслуживание в поликлинике Большого театра. Бывший муж потерял работу, вдарился в религию и ушел в монастырь. Свекровь сникла, стала болеть, и тоже уже не могла помогать внучке и бывшей невестке.
Нина схватилась за голову. К хорошему быстро привыкаешь. И жить на пару тысяч в месяц уже было невозможно. Да к тому же ее постоянная жиличка закончила институт и съехала с квартиры Нины. Впору было идти мыть ненавистные полы в офисах, как тут она познакомилась с Эльвирой, которая предложила выход из создавшегося положения.
И в который раз за свои тридцать пять лет Нина Фионова круто изменила ход своей судьбы. Привычная жизнь вновь вернулась, и Нина даже смогла купить холодильник, приодеться и отправить Ксюшку перед школой на море.
Прошел еще год, Ксюша пошла в школу, и ничто не предвещало неприятностей, пока однажды не позвонила тетка, сестра матери. И рассказала просто удивительные вещи. Мать взялась за ум, даже вроде как бросила пить, устроилась на работу.
– Так что, жди, Нинка, мать в гости, – припечатала тетка в конце разговора.
– С какой стати? – взвилась племянница. – Нечего ей у меня делать. И не смей ей давать мой адрес.
– Да ты чо, Нинка, мать же родная, – ужаснулась тетка.
– Она мне всю жизнь испортила, дрянь.
– Это верно, – согласилась тетка. – Но внучку она увидеть должна.
Нина долго ссорилась с теткой. В довершение та обозвала племянницу «жестокой девкой» и бросила трубку.
И вот, месяц назад, вечером в прихожей раздался требовательный звонок. Нина широко распахнула дверь и замерла на пороге. Перед ней стояла Вера Семеновна, в свои пятьдесят лет она выглядела настоящей старухой.
– Ну, здравствуй, доча, – прошамкала мать. – Нашла я тебя. Вот, приехала навестить, с внучкой пообщаться.
Хоть и велико было у Нинки желание захлопнуть дверь перед носом матери, но все-таки она пустила ее в дом.
– А правду говорила сестра. Хорошо ты своего муженька пощипала. Вона какие хоромы тебе справил, – обнажая беззубый рот, сказала мать, осматривая квартиру.
Нина никак не прокомментировала это замечание. Через три дня, когда все приличия гостеприимства были соблюдены, Нина в лоб спросила, зачем мать явилась.
– Ты не злись, Ниночка, я не буду пить. Я ж понимаю, Москва, большой город. А ты одна без помощи. Я на работу устроюсь, тебе все деньги отдавать буду. Кроме тебя у меня никого нет на свете.
Так она долго жалилась, и Нина сдалась. Действительно, мать не притрагивалась к спиртному, устроилась мыть по ночам магазин, ходила гулять с Ксюхой, готовила нехитрые обеды и ужины, и что самое главное, не лезла в Нинины дела.
Но на вторую неделю московской жизни пропала. На третьи сутки Нине позвонили из вытрезвителя в районе Алтуфьева и потребовали забрать мать и привезти деньги за оказанные услуги.
Нина приволокла горе-родительницу домой, запихнула в ледяную ванну, и когда та оклемалась, бросила ей в лицо билет до Воркуты.
– Убирайся!
Вера Семеновна наклонилась, подобрала с пола железнодорожный билет и медленно порвала его на кусочки.
– Никуда не поеду, – улыбаясь сказала она. – А если гнать будешь, пойду к твоей Татьяне и расскажу, чем ты на самом деле занимаешься, и как к тебе денежки приплывают. Ты что ж, думаешь, я не понимаю, чем вы с Элькой занимаетесь? Я, может, и пьяница, но не умалишенная.
Нина задохнулась от возмущения и накинулась на мать с кулаками.
Неизвестно, чем бы кончилась эта драка, но пришла Эля и разняла беснующихся баб.
– Вы чо, совсем охренели! – заорала она. – Родные ведь люди! Давайте сядем и во всем разберемся.
Разбирались долго и мучительно. После выпитых на троих пары бутылок красного вина Вера Семеновна заплакала, просила прощенья у дочери, клялась, что она никогда не подведет ее, только бы доча не выставила ее вон.
– Ты пойми, Нинок, со зла я сказала. Я в твои дела не лезу, все понимаю, тяжело вам, молодым здоровым бабам, в Москве.
– Ладно, теть Вер, иди спать, – сказала Эля. Когда за матерью закрылась дверь, Эля повернулась к подруге. – А ты сначала думай, прежде чем мать из дома выставлять. Она хоть и пьющая, да с Ксюхой занимается. Да и ночью всегда прикроет, с девчонкой останется. А то, как выгодное предложение, ты в отказ. Так что, подруга, терять нам ее никак нельзя.
– Тошно, Элька, и страшно. А ну как нажрется при ребенке, а я… мы на работе?
– Значит с ней надо договориться, – настаивала Эльвира. – Когда с девчонкой, в рот не берет ни капли, как мы в простое – пей на здоровье, только дома. Да и не по-христиански это – мать гнать. Что у нее там в Воркуте? Комнатушка да мороз в пятьдесят градусов. А здесь все же под присмотром.
Нина понимала, что сермяжная правда в словах подруги есть. Когда мать приехала, ей стало намного проще. И по жизни, и по работе. Не надо было дергаться, не проснулась ли маленькая Ксюшка, не зовет ли ее, когда мамочки вдруг нет дома ночью. Было такое пару раз, да ничего хорошего из этого не вышло. Нина нервничала, не могла сосредоточиться, и, в конце концов, срывалась домой. А так бабушка всегда рядом. И покормит, и спать уложит, и сказку на ночь прочтет.
– Ладно, пусть пока остается, только договариваться будешь с ней сама, – сдалась Нина.
– Не вопрос, – согласилась подруга.
В это время Вера Семеновна лежала на узкой кровати и несмотря на винные пары, напряженно думала. «Вона как она испугалась, когда я про Татьяну сказала. Ясное дело, никто не захочет с ТАКОЙ дело иметь. А уж своих сыночков точно будут держать подальше от Ксюхи».
Вера Семеновна, прожив больше недели с дочерью, смекнула, что Нинка хочет завязать тесные отношения с родителями одноклассников Ксюхи.
– Да на кой надо-то, – пьяно спрашивала Эля, когда девки как-то вечером сидели за столом и разговаривали, а Вера Семеновна в это время припала ухом к плотно закрытой двери кухни. – Им по семь лет. Не рановато ли дочку пристраиваешь?
– Лучше рано, чем поздно, – отрезала Нина. – Они все очень обеспеченные люди. Это сейчас, а через десять лет вообще раскрутятся. Так что если все умно продумать заранее, Ксюха быстро выйдет замуж, и не надо ей будет мотаться по мужикам в поисках хорошего мужа. А так с самого детства рядышком. И в будни и по выходным.
Наутро после истории с вытрезвителем, Эля поговорила с Верой Семеновной, выставила свои условия. Та согласно кивала головой, клялась, что больше ни-ни за пределами родной квартиры, но не прошло и пары недель, как заявилась пьяная в дым и избитая, словно попала в молотобойку.
Конечно, никаких денег при ней не было, эту байку Нина придумала специально для Татьяны. И вставной челюсти Нина матери не заказывала. Да и не пригодилось это вранье. Задушевной беседы не получилось.
Все эти невеселые мысли промчались в голове Нины, пока она смотрела на мать. Вера Семеновна, почувствовав пристальный взгляд дочери, заворочалась. Нина тенью выскользнула из комнаты и прошла на кухню. Заварив себе крепкого чая, она присела за стол и закурила, при этом не переставая напряженно думать.
Разведясь с мужем, Нина поклялась себе, что такой печальной доли, как у нее, у Ксюхи не будет. Она жизнь свою положит, но у ее дочки будет все самое лучшее. Когда она совершенно случайно узнала про школу № 122, она тут же поехала к директору и записала девочку. Во-первых, музыкальное образование никогда не помешает, во-вторых, школа в самом центре, и как она узнала, очень престижная. Но самое главное, в каждом классе было очень мало девочек, соответственно, много мальчишек, при богатых предках. Нетрудно догадаться, что талантливые дети в основном рождаются в благополучных семьях. Этого Нине и надо было.
Важно пробраться в душевные подруги, закрепиться в компании и потом тихо-мирно ждать, когда ребята повзрослеют.
Но с самого начала все пошло не так, как рассчитывала Нина.
Самая перспективная семья с точки зрения Нины была, конечно, у Паши Большого. Но его мамаша, Людмила, невзлюбила Нину мгновенно. С сыном Яны Нина просчиталась. Там большими деньгами не пахнет, несмотря на то, что Янка хорошо одета и золотом обвешана. Небось, бывший муженек постарался. А вот в семью Пархоменко можно вполне пробраться. Там и машина, и дача и, главное, красавец муж.
При воспоминании о Нике Нина закрыла глаза. Когда она впервые увидела этого высокого плотного парня с удивительно добрыми глазами, ее, казалось, заледеневшее сердце, часто забилось. Нина Фионова уже давно перестала реагировать на мужчин, рассматривая их только как источник своего скромного дохода. Но Ник… Он вызывал в окостеневшей душе Нины уже давно забытое волнение.
У Нины созрел очень выгодный и для нее и для будущего ее дочери план. Мешали только Татьяна и Елена Гриф.
Нина с сожалением прищелкнула пальцами. Жаль, что не получилось с душевным разговором. Это был подготовительный этап для осуществления задуманного. Но сорвалось. И мать лишнего наговорила, и Элька от клиента рано пришла. Нина поежилась. Клиенты…
