Текст книги "Подиум"

Автор книги: Татьяна Моспан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава 12

Илья Садчиков от злобы так шарахнул дверью подъезда, что его любимый курцхаар по кличке Герцог, которого он вел на прогулку, присел от неожиданности.

– Сволочь! – негромко прошипел Илья. И, заметив недоуменный собачий взгляд, скривился. – Да не ты, Герцог, сволочь, а братец мой.

Он отстегнул поводок и приказал:

– Иди погуляй.

Герцог, отпущенный на свободу, радостно взлаял и помчался к скверу, где обычно хозяева выгуливали домашних питомцев.

В собачьей компании курцхаар пользовался дурной репутацией: мог покусать более слабого противника – маленькие собачки при его появлении с визгом бежали к хозяевам, надеясь там найти защиту. Каждая прогулка Герцога сопровождалась скандалом, он постоянно затевал склоки. Хитрый пес к мощным сторожевым кобелям не цеплялся, понимая, что те зададут ему хорошую трепку. Он преследовал сучек. Это был настоящий сексуальный маньяк.

Курцхаар – охотничья порода собак: среднего размера, гладкошерстная, коричневого окраса с седым крапом. Однако Садчиков, заведя Герцога, не собирался ни на кого охотиться. Собака оказалась у него случайно. Потом он привык к кобелю, чей нрав полностью соответствовал характеру хозяина.

Весь свой охотничий инстинкт пес вкладывал в любимое занятие – охоту на самок. Его домогательствам подвергались все собаки женского пола в окрестностях. Владельцы собак, оберегая своих любимиц от наглых посягательств, старались выгуливать собак в то время, когда Герцог сидел дома. Но полнос-тью избежать контактов было невозможно.

Вот и сейчас из глубины сквера раздался громкий собачий лай. Пожилая женщина вела на поводке двух небольших собак, кобеля и суку, которую сразу учуял Герцог, – и накинулся на нее с яростью, подобно пылкому любовнику.

Хозяйка собак растерялась и выпустила поводок. Кобелек, проявив храбрость, попытался вступиться за честь своей подруги, но тут же был отброшен в сторону более сильным и наглым ухажером.

Герцог без помех взгромоздился на сучку.

Увидев такую беспардонность и явное насилие, хозяйка опомнилась – и бросилась к ближайшим кустам, чтобы выломать прут: другого средства защиты у нее под рукой не оказалось… Голося во все горло, она со всей силы стегнула хама прутом по спине.

Герцог, не ожидавший отпора, соскочил с сучки и оскалил зубы.

– Да я тебя!.. – орала тетка, не собираясь отступать. – Тварь беспутная!

– Ну, ты полегче, полегче. – Подоспевший Илья грозно надвинулся на женщину.

– Видала я тебя!.. – Дама, по-мужски выругавшись, взмахнула прутом перед самым лицом Садчикова.

К ним уже спешили другие владельцы собак.

– Правильно! – раздался раздраженный мужской голос. – Этот кобелина вконец обнаглел. Житья никому не дает.

– Безобразие! Испохабили хорошую охотничью породу, совести ни на грамм нет, – поддержал выступившего другой гражданин. – Вон стоит, лыбится! Сам небось такой – и собаку изуродовал.

Страсти накалялись.

– Эти богатеи… Надо в милицию сообщить или в охотничий клуб – пусть заберут пса… Должна быть на таких подонков какая-то управа!..

Силы были неравные, и Садчиков отступил.

Герцог, видя, что хозяин струсил, тоже не торопился нападать на людей: дурак он, что ли?

– Пошли, Герцог!..

Они покидали сквер под громкие победные возгласы одержавшей на этот раз верх женщины – хозяйки двух собачек.

– Козлы! – выругался Илья, подходя к своему подъезду.

Последнее выражение, безусловно, относилось к публике в сквере.

Неудачный день выдался сегодня у Садчикова-старшего. А началось все с младшего братца, Виталика… Ну придумал, ну отчудил! И в кого этот красавец уродился такой сволочью? Непонятно.

Придя домой, Илья сразу же набрал определенный номер телефона.

– Приезжай! – бросил он в трубку.

На том конце провода ему попытались возражать, но Илья не стал ничего слушать.

– Не приедешь – пожалеешь! – пригрозил он.

Виталик примчался в квартиру брата через полчаса.

– В общем, так, – устав орать на кровного родственника, сказал Илья, – еще раз услышу про твои шашни с Идой – накажу! Я два раза повторять не намерен.

– Может, ты сам к ней клинья подбиваешь? – Виталик затравленно смотрел на братца, но продолжал огрызаться.

– Идиот! – завопил Илья. – На кой хрен она мне сдалась? Соображай, что говоришь!

– Я-то соображаю. Она сама сказала…

Договорить он не успел: в глазах Ильи вспыхнула такая ярость, что Виталик не на шутку испугался.

– Все! Понял-понял, – замахал он руками. – На пушечный выстрел к этой стерве не подойду.

– Иначе я найду верное средство воздействовать на тебя, братишка, – прошипел Илья.

После гибели отца братья решили выступать против мачехи единым фронтом. Только так можно было оттяпать кусок от папенькиного пирога. И вдруг Садчиков-старший узнал, что Виталик за его спиной начал вести переговоры с Идой… Кретин! (Речь шла о дележе акций торгового дома.) – Только вместе мы представляем какую-то силу, – внушал Илья брату. – Иначе она поодиночке нас обойдет. Понял? Специально поссорить хочет, вот и вертит хвостом, проститутка. Сейчас такой момент… Упустим – локти кусать будем. Эта сука кого хочешь вокруг пальца обведет. Ей не впервой. Папашу покойного вспомни.

– Да понял я, понял. Что ты заладил одно и то же, как дятел?..

Выпроводив братца, Илья тяжело вздохнул: пока дело не завершено, он глаз с этого придурка спускать не будет!

Торговый дом достался покойному Михаилу Ивановичу Садчикову, считай, задаром. К моменту начавшейся приватизации он был директором большого универмага, расположенного в центре города. Универмаг акционировали: пятьдесят один процент акций отошел государству, остальные акции распределили, как и положено, между акционерами. Основной куш ухватил, разумеется, директор. Потом, при начавшемся беспределе, акции сильно потеряли в цене, и, как результат, доля государства уменьшилась до четырнадцати процентов. "Оборот нулевой, я работаю себе в убыток!" – жаловался Михаил Иванович. И так, жалуясь и жалуясь, сумел постепенно стать единоличным хозяином.

Садчиков-старший умел обделывать свои дела. "Нужно научиться жить в кредит, – любил говорить он. – И жить с размахом!" До недавнего времени это у него неплохо получалось.

Незадолго до гибели бизнесмен взял в банке кредит – один миллион двести тысяч долларов, под залог тридцати процентов акций собственного торгового дома. При том что обычно залог составлял двадцать пять процентов. Михаил Иванович не торговался: когда срочно нужны деньги, раздумывать не приходится. Он надеялся быстро вернуть долг. На эту сумму Садчиков-старший заказал "товары народного потребления": он намерен был ввезти в страну шубы и итальянскую обувь. Партию товаров на четыреста тысяч долларов оборотистый бизнесмен собирался реализовать через свой торговый дом, остальное – через верных партнеров в регионах. В Тюмени у него сидел надежный человек, не раз имевший с Садчиковым-старшим общие дела. Товары Михаил Иванович благополучно отправил партнеру и уже ожидал получения денег, но… вышла осечка. Партнер исчез, не расплатившись.

Михаил Иванович рвал и метал. Время шло, надо было возвращать взятый в банке кредит. Наверняка матерый предприниматель сумел бы выкрутиться из создавшегося положения и наказать того, кто его кинул. Не раз случались в его жизни пиковые ситуации: ты обманешь, тебя обманут… Заниматься бизнесом в России – дело непростое. И опасное.

Однако пока Садчиков-старший метался в поисках выхода, он, по-видимому, утратил бдительность. Неизвестные взорвали машину Михаила Ивановича вместе с владельцем – прямо у подъезда его собственного дома. Его пришлось хоронить в закрытом гробу.

Хозяин погиб, но долг банку остался. Часть акций перешла в новые руки, часть осталась у вдовы покойного.

Илья Садчиков вел переговоры с представителем банка о том, чтобы погасить папенькин долг. Одновременно, пугая Иду последствиями, он пытался вырвать у нее пакет акций. У него имелись и свои возможности воздействовать на вдову.

Товары в торговый дом поступали не напрямую, а через некую специально созданную фирму – подобные фирмы в обиходе именовались «фонарями». Фирма-"фонарь" регистрировалась по утерянному кем-то паспорту, то есть на подставное лицо. Фуры с товарами из Италии шли именно туда. Последний раз фур было три: на четыреста тысяч долларов товаров в каждой. Одна предназначалась для садчиковского торгового дома, две другие сразу переадресовывались в Тюмень.

Покойный Садчиков умел ловко уходить от налогов… А как иначе деньги заработаешь? Если соблюдать закон, без порток останешься да еще должен государству будешь. На таможне у него имелся свой терминал, где за взятку сокращалась таможенная пошлина. Левая растаможка обходилась в пять тысяч баксов – с каждой фуры. А уж как получил «синяк» – колотуху, то есть печать в ГТД (грузовой таможенной декларации), можно крутиться дальше.

Илья был неплохо осведомлен о делах отца. Сейчас он грозил Иде налоговой инспекцией – обещался навести тех на фирму-"фонарь". Дело со скрипом двигалось. Ида дергалась и готова была уступить. Оставалось лишь немного дожать ее…

У Ильи от злости задергался глаз: все шло исключительно хорошо – так нет, этот кретин, Виталик, клюнул на бабские посулы! Идиот! Ничего не может сделать нормально, ничего. В какой бы заднице он сейчас сидел, если бы не Илья? Собственное имущество трижды перезаложил, скоро судебные исполнители домой нагрянут – доиграется! И ведь находятся же такие дураки, что еще верят ему!

Младший брат крепко сидел у старшего на крючке.

"Жаль, Линя пристрелили, – желчно улыбаясь, думал Илья. – Его парни быстро помогли бы этот вопрос уладить. И никаких бы не было хлопот".

Глава 13

– Катерина! – Голос Кудрявцевой прозвучал громко, начальственно. – Не в службу, а в дружбу. Сходи в кладовку, там сейчас у Варвары Зоя должна быть, главный бухгалтер. Попроси обеих срочно подняться к Нине Ивановне. А то я уже с ног сбилась – подошвы гудят…

Всем своим видом Зинаида выражала крайнюю занятость и переутомление. Она, дескать, работает с утра до ночи, а эти девицы… Не работа – удовольствие: ходят себе по подиуму, красуются, да еще и деньги за это получают.

– Хорошо, – согласилась, хоть и с удивлением, Катя. – Схожу.

У Кудрявцевой, подумала она, все вокруг дурака валяют, одна она за всех пашет.

– Только быстро, быстро! – прокричала ей вслед Зинка.

Варвара бессменно работала кладовщицей в Доме моды лет уже, наверное, двадцать – еще при Фуфлыгиной Серафиме Евграфовне начинала. Ее все побаивались и уважали…

Когда Катя сидела в бригаде, она слышала, как костерили Варвару мотористки, потому что именно они ходили получать нитки для шитья и прочий приклад.

– Ну сквалыга! – разорялась всякий раз горластая Валентина, швыряя на стол мешочки с нитками и тесьмой.

– Сквалыга – не то слово, – поддерживала ее тетя Наташа. Обе женщины, разные по характерам и постоянно выясняющие друг с другом отношения, здесь были солидарны. – Изэкономилась вся! Наверное, сходит в туалет, а потом смотрит: нельзя ли это еще как-нибудь использовать?..

И другие женщины, не стесняясь в выражениях, ругали Варвару на все лады. К примеру, вспыльчивая тетя Наташа выговаривала своему бригадиру:

– Нет, Муся, ты мне скажи, как я могу этот огрызок тесьмы к широкому низку пристрочить, а? – Она совала под нос ни в чем не повинной Мусе моток тесьмы. – Не хватает! Я что, должна бежать в магазин и на свои деньги покупать заказчику тесьму?

До этого дело не доходило, но возмущенные мотористки еще долго потом переговаривались между собой.

– Куда копит, кому? Живет одна, детей нет, – рассуждала Валентина.

– Не говори! – подхватывала тетя Наташа. – На тот свет с собой барахло не утащишь.

– А может, она два века прожить решила? – высказывала предположение бойкая мотористка.

– В следующий раз, Мусечка, сама пойдешь к Варваре. Чего ради я буду свои нервы мотать? – бурчала тетя Наташа.

– Ладно-ладно, – соглашалась бригадир.

Царева за все время работы один раз побывала в кладовке.

Сейчас, проходя по плохо освещенному коридору, Катя вспоминала эти разговоры.

Нина Ивановна Варвару жаловала. Та сидела на хозяйстве, как верный пес: лишней катушки ниток никому не передаст. Про ее патологическую прижимистость ходили легенды. Еще поговаривали, что кладовщица была падка на подарки.

Царева толкнула дверь в помещение кладовой.

На больших стеллажах тут хранились рулоны ткани. Пахло шерстью и еще чем-то, чем всегда пахнет во всех кладовках. Запах Катя помнила еще с тех времен, когда работала в КБ. И не любила его… Варвары и главного бухгалтера в помещении не оказалось. А из смежной комнаты вышел Борис Саватеев.

– Катюша! – приветливо сказал он. – Проходи…

– А где Зоя Ивановна и Варвара? – растерянно оглядываясь по сторонам, спросила Катерина.

– Сейчас подойдут. – Саватеев, улыбаясь, шел ей навстречу.

Она не успела опомниться, как он оказался у нее за спиной.

– Ты… что?!

Катя услышала, как повернулся ключ в замочной скважине. От этого звука ей стало нехорошо.

– Катюша… – Борис надвигался на нее, растопырив руки.

Пятясь назад, Катя уперлась спиной в стеллажи с тканью.

– Не бойся… – шептал он, не сводя глаз с ее лица. Улыбка словно приклеилась к лицу Саватеева.

Катерина увидела его расширенные неподвижные зрачки и по-настоящему испугалась.

Борис только и ждал этого момента: схватил ее за руки и ткнулся губами в щеку девушки.

– Отпусти! – Катя попыталась вырвать руки.

Саватеев не отвечал.

"Как же – отпусти… – думал он. – Нашла дурака!"

Как только Борис увидел эту девчонку на показе, сразу решил: она будет ему принадлежать, чего бы это ни стоило! Пока была жива Наташка Богданова, он и думать не мог о том, чтобы приблизиться к Царевой. Слышал про Линькова: с его мордоворотами связываться опасно. Саватеев заигрывал с девушкой и ждал случая.

На его ухаживания Катерина не отвечала, и это еще больше подзадоривало Бориса. С Надей он поругался, когда та закатила сцену ревности… Наташки больше нет, некому за Цареву заступиться. А Надька никуда не денется: только свистни – сразу прибежит. Орет, ругается, но все равно в постель к нему лезет. А стоит ей выпить лишнего или наркоты нюхнуть, так и вовсе как воск послушная делается. Не может без мужика! Не он, так другой – ей без разницы.

С Надькой и с такими, как она, все было ясно. С Царевой – дело другое. Борис чувствовал, что он для нее – ноль без палочки. И чем лучше это понимал, тем сильнее хотел ее.

Старший из братьев Садчиковых девчонку отметил, думал Саватеев, да и младший на нее таращился. Борис видел, какими глазами оба братца смотрели на нее во время презентации. Илья – кобелина хороший: ни одной юбки не пропустит, умеет с бабами обходиться, сами под него ложатся. Если Цареву заприметил, обязательно в койку потащит. Вон как хвост перед ней распушил: торговый дом, мол, то да се… Саватееву с ним тягаться сложно, у этого мужика денежки водятся, самостоятельный, а Борис целиком и полностью от маменьки зависит…

Внимание Ильи и Виталика к Кате и заставило Бориса проявить инициативу. Решил он попользоваться девочкой – а там пусть Садчиковы ее подбирают, хоть старший, хоть младший… Ему-то какое дело? Главное, успеть первому пенки снять.

– Катюш, послушай… – Он пытался найти губами ее губы.

Она отворачивала голову, с ужасом осознавая: они с Борисом здесь одни и, применив силу, он сможет сделать с ней все, что пожелает, – кричи не кричи, никто не услышит.

– Сейчас сюда кто-нибудь придет! – попробовала она пустить в ход последний довод.

– Не придет, – ухмыльнулся Борис и ослабил хватку. – Никто сюда не придет… Варвара мне сама ключик отдала. Вот – видишь? – Он повертел перед глазами Катерины ключом от кладовки.

– Так она знает? – изумилась девушка.

– Зачем ей знать? Сказал: помещение требуется… На время.

– Как же она тебе ключ доверила от своей драгоценной кладовки?

– Значит, доверила.

На самом деле Варвара согласилась на его предложение лишь после того, как он преподнес ей щедрый презент.

– А Зинка?

– Ну… – замялся Борис.

– Вот сука! – вырвалось у Кати.

Она сделала шаг в сторону, но тут же почувствовала на своих плечах хватку чужих цепких рук.

– Отпусти меня!

Саватеев не отвечал. Он все крепче и крепче сжимал девичьи плечи.

Катя, хоть и была напугана, еще до конца не верила, что Саватеев решился на прямое насилие.

– Боря… – Она старалась говорить ровно, спокойно, хотя внутри у нее все дрожало от негодования. – Я тебя очень прошу: выпусти меня отсюда.

– Ишь ты, ласковой какой стала! Как зовут, вспомнила…

– Выпусти!!! – истошно закричала она.

– И не подумаю. – Он жадно обшаривал взглядом фигуру сжавшейся у стеллажей Катерины.

Катя некстати оделась в коротенькую юбочку "под кожу". Она сама сшила ее из французской ткани.

***

Когда покупала материю на юбку в универмаге, две разодетые дамочки презрительно переглянулись.

– Что вы будете с этим делать? – беспардонно спросила одна.

– Юбку шить.

– Юбку? – удивилась другая. – По-моему, проще купить готовую, чем возиться с этим суррогатом. Надо носить натуральную кожу. А это что? – Она, фыркая, мяла пальцами ткань. – Уверяю вас, девушка, покупать дорогие вещи в конечном счете выгоднее, чем брать дешевые… – Она наклонилась к своей спутнице и что-то ей сказала на ухо.

– Дерматин! – донеслось до Кати.

Дамы удалились с надменным видом.

Катерина тогда здорово расстроилась. Неужели выбранная ею ткань выглядит такой дешевкой?

Она хоть и с неохотой, но взялась-таки за шитье. И, несмотря на прогнозы высокомерных дам, юбка получилась замечательная. Она красиво облегала точеную Катину фигурку. Боковой запах открывал стройные ножки. Сколько ни вертелась Катерина перед зеркалом, она не находила изъянов в выполненной модели. Но юбку все же носила редко, помня замечания богатых покупательниц про «дерматин» и «суррогат». Как-то Катя пересказала Тимофею разговор дамочек в магазине. Тот даже рассердился:

– Кого ты слушаешь? Разодетых телок? Друг перед другом нос дерут – считают: чем вещь дороже, тем престижнее. Что им впарят в фирменном магазине, то они и носят, красуются одна перед другой… Кстати, вещи из натуральной кожи не всегда актуальны. На десять процентов сносить не успеешь, как фасон выйдет из моды. А уж надоест-то вещь как!..

Тимофей с профессиональным интересом разглядывал Катину юбку.

– Ну-ка, крутанись еще разок, – попросил он. – Отлично! Строчка ровная, даже на утолщениях. Чем смазывала ткань при шитье – машинным маслом?

– Да.

– Кто подсказал?

– Сама догадалась. Помучилась сначала, пробовала жирный крем использовать, но это оказалось хуже.

– Экспериментатор! – засмеялся Тимофей.

Он долго мял в руке французскую материю.

– Хорошая ткань, добротная, на трикотажной основе. Зря переживала. Из нее как раз и следует шить. Во-первых, фасон модный, степень облегания большая – такой фасон из натуральной кожи выполнить сложно. Или это должна быть кожа такой выделки, что в большую копеечку обойдется. Не вижу смысла разоряться. Во-вторых, – продолжал Сазонов перечислять достоинства материи, – недорого: поносишь – и выбросить не жалко. Значит, не будешь забивать шкаф вышедшим из моды барахлом… Так что никогда не слушай самоуверенных дур, у которых величина самомнения зависит от толщины кошелька мужа!

Катя окончательно успокоилась. Мнение Тимофея для нее было решающим: дерматин?.. Сами они дуры дерматиновые! Она решила, что блузку с такой юбкой надо носить скромную, спокойную – простой английский воротничок, и больше ничего. Она так и сделала.

***

Теперь, оказавшись запертой в кладовке, как в ловушке, Царева с ужасом заметила, что взгляд Саватеева уперся в разрез юбки.

Катя попыталась рукой прижать соблазнительно расходившиеся полы запаха, но это было бесполезно. Она проклинала себя: вырядилась на свою голову, идиотка!

– Сексуальная на тебе юбчонка.

Катя сквозь тонкую шелковую ткань блузки спиной ощущала металлический холод стеллажа.

– Чего дрожишь? – медленно спросил Саватеев, чтобы отвлечь внимание девушки. И вдруг метким броском кинулся на нее.

Сильные мужские руки грубо и властно схватили Катю за бедра.

– Что… Что ты делаешь?

– Пока ничего.

Саватеев, чувствуя свое превосходство в силе, не торопился: зачем спешить и портить удовольствие? Все равно по его будет.

Катя выставила перед собой локти и попробовала отпихнуть Бориса.

– Не брыкайся. – Борис все сильнее и сильнее прижимал ее к себе. (Она слышала его шумное дыхание.) – Мне больно, пусти!

Борис пытался вновь найти своими губами ее губы.

"Совсем как Кошелев…" – мелькнула мысль у Кати. Это придало ей решимости, и она попыталась коленкой нанести ему удар в пах.

– Ах ты, сучка! – разозлился Саватеев. И со всего маху залепил ей пощечину.

– А-а-а! – слабо вскрикнула Катя.

Он залепил ей рот ладонью и потащил к столу.

– Не хочешь по-хорошему, пожалеешь!

Катя цеплялась руками за металлический стеллаж. Разъяренный Борис схватил ее за подол юбки. Раздался треск ткани. Распалившийся от Катиного сопротивления Саватеев рванул с нее и шелковую блузку. Пуговицы горошинами посыпались на пол и застучали по линолеуму.

– Ты!.. – Катя, прикрывая грудь руками, пыталась увернуться от Саватеева.

– Что – я? Нормальный мужик. А вот почему ты выпендриваешься, непонятно. Решила, наверное, в монахини записаться, так не ту профессию выбрала, цыпочка. Тебя плохо просветили. Надо исправить этот недостаток… Может, цену набиваешь? Так я тебя оценил. – Он уже начинал всерьез злиться.

– Я не проститутка и не подстилка!

– Да? – Борис скорее решил поиздеваться, чем удивился по-настоящему. – А тебе твои новые подружки не говорили, что они на каждом диване ноги раздвигают по первому же требованию?

Катя молчала.

– Не говорили, значит…

Царева стояла, скрестив руки на груди. В какой-то момент ей показалось, что сопротивление бесполезно: это и пытался внушить ей своим циничным тоном Борис… Не выбраться ей из кладовки! Хоть криком кричи, никто не услышит.

Саватеев молчание Катерины понял по-своему.

– Вот так-то лучше. – Он глумливо ухмыльнулся… Никто еще от него не уходил. Никто из тех, на кого он положил глаз. Строптивая девчонка, ну да ничего: не таких скручивал! Куда ей деться?

Привычным движением Саватеев расстегнул молнию на брюках. На Катю он не смотрел. И напрасно…

На стеллаже, возле большого рулона с подкладкой, лежали большие портновские ножницы. Варвара обычно отрезала ими куски ткани. Да так и оставила ножницы лежать на виду – кому они здесь могли понадобиться? Катя заметила их несколько секунд назад, потому и притихла. Пока Саватеев возился с брюками, она сделала почти незаметное движение – и ножницы оказались у нее в руках.

Когда Борис поднял взгляд, он увидел, что на него направлены два острых конца ножниц. Он поначалу просто не поверил своим глазам:

– Ты что, сдурела?

– А ты?

Катя, нарочито небрежно щелкая хорошо отточенными концами ножниц, тем не менее крепко держала их в руках. И выглядело это достаточно угрожающе: у Варвары все содержалось в идеальном порядке – это у кого-то ножницы могли с трудом открываться и зажевывать ткань; с кладовщицей такое не проходило, всю плешь точильщику проест, если всучит ей негодный инструмент…

– Ими же убить можно! Соображаешь, что делаешь?

– Соображаю.

Нижнее кольцо портновских ножниц, в которое можно было сразу продеть четыре пальца, было нацелено точно на Саватеева.

– Положи на место! – заорал он и сделал шаг в ее сторону.

– Подойдешь – пожалеешь! – Недобрый взгляд Кати уперся в Саватеева.

– Охренела девка… – Борис не знал, что теперь делать. Впервые он столкнулся с таким активным сопротивлением. – Ладно, пошутила, и будет.

– Открой дверь.

– Ну открою, открою, – заюлил он. – Только как в таком виде пойдешь? Посмотри на себя!

– Не твоя забота.

Борис сделал вид, что полез в карман за ключом. Катя не сводила с него глаз. Он медленно стал вытаскивать руку.

– Катюша… – начал он. И вдруг метнулся к ней.

Царева, словно только этого и ждала, взмахнула ножницами.

– А-а, сука! – заорал Борис.

От боли он волчком закрутился на месте и рухнул на пол: Катя тупым концом огромных портновских ножниц сильно ударила его по кисти.

– Ты руку мне сломала, гадина! – вопил он, продолжая корчиться на полу от боли.

Катя невозмутимо смотрела на него.

– Ключ давай! – потребовала она.

– На, подавись!

В этот момент в дверь постучали.

– Откройте, – раздался знакомый женский голос.

Катя, брезгливо обойдя Бориса, кинулась к двери.

Саватеев, лежа на полу, силился подняться, опираясь на неповрежденную руку.

– Сука! – Он время от времени осторожно трогал прямо на глазах разбухавшую ушибленную кисть. – Ты у меня попомнишь… Я тебя…

Катя справилась с тугим замком и распахнула дверь. На пороге стояла Мария Алексеевна, ручница второй бригады по пошиву легкого платья, в которой раньше работала Катя. Она приходилась двоюродной сестрой Нине Ивановне Пономаревой, а Борису Саватееву – двоюродной теткой.

– Что такое?

При виде растерзанной Кати и стонущего Бориса Мария Алексеевна остолбенела.

– Негодяй, ты что наделал! – Она, придя в себя, накинулась на племянника.

Тот с трудом поднялся с пола и попытался прошмыгнуть к выходу мимо тучной женщины.

– Пустите…

– Ах ты, мерзавец!.. – Мария Алексеевна сгребла парня за шиворот и залепила ему пощечину.

– Вы чего?! – заорал он и попытался вырваться.

– Ничего! – Она отшвырнула его в сторону. – Говнюк!

– Она руку мне сломала…

– Лучше бы она тебе яйца оторвала вместе со всем хозяйством!.. – И Мария Алексеевна грубо выругалась.

– Да-а, – заныл Саватеев, не на шутку испугавшись разъяренной тетки, – вы всегда меня ненавидели!

– А за что тебя любить-то? – изумилась женщина. – Такое дерьмо выросло. Говорила я Нинке…

Саватеев, как нашкодивший кот, придерживая ушибленную руку здоровой рукой, побежал по коридору.

– Он с тобой что-нибудь сделал? – резко спросила Мария Алексеевна.

– Нет, – покачала головой Катя. – Не смог.

Мария Алексеевна вздохнула.

– Вот что, девка… Я про все молчать буду – ни к чему это на люди выносить, он племянник мне все-таки. Нинке я сама все скажу, а ты думай, что тебе дальше делать. У Борьки характер – в отца, а его папаша пакостник был редкий, у них вся порода такая. Борька, если что задумал, будет своего добиваться… – Мария Алексеевна помолчала, а потом, многозначительно глядя на Катю, добавила:

– Думаю, уходить тебе отсюда надо. Борька проходу не даст. А ты уж сама решай… Нет, но что задумал, негодяй, что задумал! Позорищу не оберешься…

Мария Алексеевна из прикрепленной к руке подушечки (такие подушечки носили большинство мастеров и закройщиков в Доме моды) вытащила несколько английских булавок.

– На! – протянула она их Кате. – Сколи одежду. Так на люди не пойдешь.

Кое-как приведя себя в порядок, Царева поднялась из подвального этажа наверх. В холле она остановилась возле большого зеркала.

– Загубил юбку, сволочь! – сказала она вслух, рассматривая свое отражение.

Ей навстречу шла Кудрявцева. Увидев выражение Катиного лица, Зинка сперва смешалась.

– Была в кладовке? – как ни в чем не бывало спросила затем она.

– Да пошла ты!.. – грубо выругалась Царева.

Хватит с нее всего этого дерьма! Уйдет она отсюда, уйдет!.. Катя схватила пальто и, не обращая больше внимания на Кудрявцеву, кинулась к выходу.

– Подумаешь, цаца какая! – нашлась наконец Зинка. – Парень на нее внимание обратил, а она морду воротит. Королева нашлась! Дала бы ему разок, не убыло бы от тебя. Все через это проходят. Рано или поздно… Двустволка!

Зинка воспользовалась известным всем презрительным выражением из лексикона Таньки Татариновой. Та «двустволками» именовала всех баб: "Двустволка – а кто же еще? Два ствола – две ноги. Каждая баба спит и видит, чтобы их перед мужиком задрать".

Кудрявцева вздохнула. Вспомнила молодость и то, как ею в свое время «попользовался» в раскройном цехе мастер мужского платья – Егор Семенович Андреев. Юбку посулил раскроить – и завалил на стол. Она и пикнуть не успела… Эх, времена были, загрустила Зинка. А сейчас и рада бы кому дать, да никто не берет. Старики и те не больно-то на нее зарятся. Прошло ее времечко, кануло. Надо рвать свое, пока молодая, а рыжая дуреха Царева этого не понимает…

Кудрявцева в молодости своего счастья не упустила.

***

Зинаида Кудрявцева не всегда была такой, как сейчас: циничной, злобной, умеющей подслужиться к начальству – и, не морщась, подставить под удар любого, если это ей выгодно. Кого ей жалеть – этих молоденьких прошмандовок, что ли?

По окончании техникума легкой промышленности Зинаида Кудрявцева, молоденькая девушка со смазливой мордашкой, получила направление в ателье, где царствовала всевластная Серафима Евграфовна Фуфлыгина. Немногие из тех, кто работали сейчас в Доме моды «Подмосковье», помнили хорошенькую Зиночку, имевшую из имущества одно-единственное платьишко: она носила его, как говорится, и в пир, и в мир.

С месяц "молодой специалист" просидела в бригаде Татариновой. Этого времени Зине хватило вполне, чтобы окончательно убедиться: свой диплом она может засунуть в задницу.

Татьяна Татаринова, не церемонясь, так ей и влепила:

– Мучение, а не работа! Я лучше девку без диплома возьму, чем такого специалиcта.

Уже в те годы Танька Татаринова слыла горластой и злобной бабой. Она и без нужды могла обругать кого угодно, но сейчас закройщица была абсолютно права.

– Может, еще научится? – подзуживали ее другие, те, кому она немало попортила крови своим острым язычком.

– Вот к себе ее и возьмите, если такие жалостливые, – предлагала Танька.

В свою бригаду Кудрявцеву сажать никто не хотел.

– А-а, – взвилась Татаринова, – жалельщики! Хорошо быть добренькими за чужой счет. Думаете, если я бездипломная, так меня можно обмануть?..

У работников ателье сдельная оплата труда – и неопытный, медлительный мастер снижал заработки всем. Такие в бригаде не удерживались, искали себе новую работу.

– Вы, значит, заработать хотите, – продолжала разоряться Танька в закройном цехе, – а я должна биться с этой неумехой. Пойду к Евграфовне, пусть забирают от меня эту двустволку. Выдают диплом кому попало…

– Она, наверное, и закройщицей работать имеет право. Опыта поднаберется – займет твое место, – сказала Галина, степенная женщина средних лет.

Галина считалась неплохой закройщицей, но с ней как-то произошел конфуз, который едва не стоил ей места.

Татаринова задохнулась от ярости. Замечания от Галины она стерпеть не могла.

– Молчала бы уж! – заорала она. – Я за свое место не держусь. И без диплома не хуже прочих работаю. А вот ты!.. – наступала она на закройщицу. – Кто недавно из ткани заказчика себе блузку сшил? Кто, я тебя спрашиваю?

Галина уже не рада была, что связалась с Татариновой. Та, к сожалению, говорила чистую правду…