Текст книги "Подиум"
Автор книги: Татьяна Моспан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
ПОДИУМ
Татьяна МОСПАН
ЧАСТЬ I
«ПОДМОСКОВЬЕ»
Глава 1
Катя Царева нервничала. Внешне девушка выглядела почти спокойной, но горевшие ярким румянцем щеки выдавали волнение. Еще бы! Сегодня она впервые участвовала в большом показе новой коллекции одежды «Весна – лето 2000». Все произошло так внезапно, что Катя до сих пор не могла опомниться. Дело решилось в один день…
Приятную новость Кате принесла позавчера поздно вечером подруга Царевой – Наташа Богданова, ведущая манекенщица Дома моды "Подмосковье".
– Все, вопрос, считай, решен! – выпалила она с порога и, не снимая шубки, кинулась тормошить Катерину.
Наташины пышные темно-каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам, распространяли едва уловимый аромат духов, который смешался с запахом свежего февральского морозца. Она встряхнула головой, но одна непослушная прядь упала на лоб, где блестели капельки от растаявших снежинок.
– Наташка! – только и смогла вначале выговорить ахнувшая Катя. И опустилась на диван.
– Мадам, – красивым жестом откинув непослушную прядь волос со лба (словно на нее были направлены объективы фотокамер), проговорила Богданова хорошо поставленным голосом, – у вас появилась возможность попытать счастья в супермодной профессии: топ-модель! Ступив на подиум, вы окажетесь в привлекательнейшем мире…
– Ой, даже не верится!
– Пожевать дай чего-нибудь, – попросила Наташа. – С утра маковой росинки во рту не было.
Потом она уминала бутерброды и, смахивая с одежды хлебные крошки, торопливо рассказывала:
– Через день – большой показ. Все как с ума посходили, просто на ушах стоят, а тут, представляешь, Эльвира Канева сцепилась с Пономаревой. Такой скандал был! Дуреха, нашла с кем связываться. Они с Ниной Ивановной шипели друг на друга, как змеи. Мне сегодня Зинка под большим секретом сказала: Эльвира, дескать, кричала, что выведет всех на чистую воду и ни минуты, мол, не останется в этом скотном дворе. И у кого собралась искать защиты, идиотка?! К директору побежала, а тот ей тоже всыпал, проявляя принципиальность. Последняя уборщица знает, что Чувашин здесь – свадебный генерал. И держится он на должности только потому, что Пономаревой так удобно.
Нина Ивановна Пономарева, главный художник-модельер, была очень значительной фигурой в Доме моды «Подмосковье». Немногие решались подать голос против этой властной и самоуверенной дамы. Бунтаря, который все-таки делал такую глупость, в ту же секунду вышвыривали вон. Никакие протесты и судебные иски о незаконном увольнении не помогали. Восстановить справедливость до сих пор не удавалось ни одному правдолюбцу. И хотя Дом моды не являлся частной собственностью (в свое время его преобразовали в акционерное общество, основной пакет акций которого принадлежал государству), главный художник-модельер чувствовала себя здесь настоящей хозяйкой. У нее в помощницах ходила Зинаида Кудрявцева, или Зинка, – "прислуга за все", как неуважительно ее здесь называли. Она была правой рукой Нины Ивановны и регулярно докладывала Пономаревой о том, что происходило в беспокойном хозяйстве.
– Я с Пономаревой о тебе поговорила. Она не против. Завтра с утра подойдешь к ней для беседы. Напишешь заявление.
– Как? Уже завтра?! – испугалась Катя.
– А когда? – Наташа перестала жевать. – Чего тянуть? У нас, конечно, не французский Дом моды и даже не престижный столичный Дом моды Эдуарда Кардашева… – Сейчас в ее голосе прозвучала легкая насмешка. – Но имей в виду: желающих полно – набегут, только свистни. Кто не успел, тот опоздал. Сто раз уже про это говорили. Не понимаю тебя, честное слово! – возмутилась она. – А может, ты раздумала и собираешься получить работу в более престижном месте? Ну, тогда…
– О чем ты говоришь, какой престиж? Просто все так неожиданно, в один день…
– Ну и что? Куй железо, пока не украли.
– А вдруг из бригады не отпустят? С тех пор как разряд получила, я меньше двух месяцев отработала.
– Отпустят, – уверенно сказала Наташа. – Нина Ивановна в курсе. Как скажет, так и будет. Учти, она баба крутая, с ней нелегко бывает, но ладить можно. Я тебя потом подробнее просвещу. И кстати, про наш скотный двор – тоже… Надо же! – вспомнив про Каневу, захохотала она. – Как Эльвира ей ввернула!
На следующий день утром Катя стояла перед Пономаревой. Та, едва глянув на нее, тут же вспомнила:
– А-а, знаю, знаю. Ты у кого в бригаде сидишь – у Лиды?
– Да, у Лидии Анатольевны Кургузиной, в первом цехе, во второй бригаде по пошиву легкого платья.
Нина Ивановна беззастенчиво ощупывал глазами Катину фигуру: грудь, талию, бедра – главный художник-модельер на взгляд с точностью до сантиметра определяла объемы окружности…
– Рост сто восемьдесят?
– Да, – подтвердила Катерина.
– В груди немного недобираешь… – с сожалением констатировала Пономарева.
У Кати упало сердце.
Но на стоявшую тут же Богданову эти слова не произвели никакого впечатления. По глазам Нины Ивановны она видела, что Царева той понравилась.
– Впрочем, все это в пределах допустимого, – после паузы добавила Пономарева. И подумала о том, что девчонка и впрямь смотрится неплохо.
При показе коллекции у публики порой создается впечатление, что у всех манекенщиц одинаковые фигуры. Однако это вовсе не так. Просто девушки для Домов моды подбираются таким образом, чтобы каждая могла демонстрировать любой из представленных данным Домом образцов модной одежды. Когда говорят: "фигура манекенщицы", – то имеют в виду все: размеры груди, талии, бедер, красивые ноги, рост, прямые плечи, длинную шею.
Царева соответствовала параметрам, по которым отбираются модели.
– С Лидой я поговорю. Бригаду без ручницы оставлять нельзя, но, думаю, бригадир найдет замену. Там Раиса Акулинина до сих пор индивидуально работает. Вот ее пусть и забирает.
Акулинина, бойкая тридцатилетняя мать-одиночка, трудилась индивидуально, то есть после раскроя сама выполняла все операции: бригадира, мотористки и ручницы. Несколько раз ее сажали в бригаду, но, как только появлялась возможность, Раиса опять возвращалась к индивидуальной деятельности. В бригаде – дисциплина, во многом зависишь от других, а она привыкла быть сама себе хозяйкой. Из-за острого язычка и вздорного характера с ней старались не связываться.
"Ну вот, нажила теперь врага, – подумала Катя, – Акулинина сразу дознается, по какой причине ее опять сунули в бригаду…"
– А ты, – обратилась Нина Ивановна к Наташе, – введешь Цареву в курс дела. Движения отработайте.
Богданова кивнула.
– Ну-ка, пройдись еще разок, – приказала Пономарева Кате. И стала наблюдать за девушкой. – А что – смотришься неплохо!
– Да она в балетной школе занималась, – вмешалась Наташа, желая помочь подруге. – Я вам говорила.
– Не в школе, а в студии, – поправила Богданову Катерина. – До конкурса в балетную школу при Большом театре меня не допустили.
– Ладно, балеты нам ни к чему. По подиуму ее погоняй. Важен ритм и слаженность движений. Я на тебя надеюсь, Наташенька, смотри не подведи! Сама знаешь, как важен завтрашний показ.
– Ручаюсь, Нина Ивановна: все будет в порядке.
– Катюша, почему ты, когда к нам, в Дом моды, устраивалась, сразу в манекенщицы не попросилась, у тебя же очень хорошие данные, а решила пойти в портнихи?
– Я только заикнулась, так меня кадровичка еле в ученицы оформила.
Нина Ивановна задумчиво рассматривала крупный сапфир в перстне на своей левой руке. Казалось, игра света на гранях камня целиком поглотила ее внимание. Но это было не так: главный художник-модельер ни на мгновение не теряла будущую манекенщицу из поля зрения.
– Подумай еще как следует. – Пономарева оторвала взгляд от перстня и прищурилась. – В бригаде зарплата более-менее стабильная, а здесь – как получится. Ты в курсе?
– Да, – тихо сказала Катя.
– Мы деньги лопатой не гребем, как думают некоторые. Только-только на ноги становимся… Пытаемся встать, – поправилась она. (Тема денег для главного художника-модельера была очень болезненной.) – По пятьсот рублей за показ, как в столичных Домах моды, я платить не могу. Сама забыла, когда в платежной ведомости расписывалась… А с балетной школой – что у тебя получилось? – вдруг спросила она.
Катя вздохнула.
– Все было прекрасно, а потом неожиданно я начала быстро расти. За полгода вытянулась. Дама в приемной комиссии не захотела рисковать. Пришлось уйти.
После разговора с Пономаревой Катерина получила работу манекенщицы в доме моды "Подмосковье"…
Сегодня на демонстрацию новой коллекции одежды "Весна – лето 2000" были приглашены пресса и представители крупных торговых центров. От результатов показа зависела дальнейшая судьба «Подмосковья», который до сих пор чудом держался на плаву.
История создание Дома моды в небольшом подмосковном городе имела свою предысторию.
Раньше к фасаду четырехэтажного типового здания, построенного в середине восьмидесятых годов, была намертво прикреплена вывеска – "Дом быта", – быстро почерневшая от дождей и наводящая своим видом уныние на местных обывателей.
Районное начальство, проявляя заботу о населении, задумало собрать под одной крышей все бытовые службы: по ремонту обуви, по починке одежды, по изготовлению ключей, поясов, пуговиц, по ремонту сумок, зонтов. Имелись здесь также служба проката, прачечная самообслуживания и химчистка. План – тогда еще существовал план – всем этим хозяйствам удавалось вытягивать с трудом; народ в Дом быта почему-то не шел, вернее, шел неохотно.
Попавший сюда впервые редкий посетитель, дико озираясь по сторонам и безрезультатно пытаясь разобраться в расположении служб, шарахался по просторным коридорам – между ремонтом обуви, прачечной самообслуживания и химчисткой, определяя по запаху, где какая служба находится. "Все для удобства населения!.." – чертыхался несчастный обыватель. И проклинал вслух те «умные» головы из районного начальства, которые заставили посетителей беспорядочно шататься по гулким безлюдным коридорам в поисках услуг.
План Дома быта горел, что называется, синим пламенем, пока сюда, ликвидировав прачечную самообслуживания, не заселили ателье мод с толковой заведующей. Она быстро разобралась в обстановке и, подмяв под себя все остальные службы, добилась расширения ателье, на деле доказав свою правоту: ателье теперь в основном и обеспечивало выполнение плана, и не считаться с этим было нельзя. Заведующая, у которой была забавная фамилия – Фуфлыгина, обшивала жену первого секретаря райкома, как и всех прочих нужных людей. По качеству изделий ателье пользовалось заслуженно высокой репутацией. Клиентура росла, люди простые, не вхожие в круг избранных, записывались в очередь, чтобы попасть к закройщице. Обшиваться в ателье номер пять у Серафимы Евграфовны Фуфлыгиной считалось хорошим тоном. Как уже говорилось, весь громадный план Дома быта по реализации вытягивало на себе одно ее ателье, пополняя, так сказать, государственную казну.
Сама Фуфлыгина на свое соседство с малорентабельными службами смотрела как на неизбежное зло. "Чирей на заднице", – отшучивалась она, делая все возможное, чтобы отхватить как можно больше помещений. Весь Дом быта возглавлял один общий директор, но по сравнению со всемогущей заведующей он являл собой настолько незначительное лицо, что с ним всерьез никто не считался.
Серафима Евграфовна была неравнодушна к почестям. Ее полная, но статная фигура постоянно украшала президиумы различных производственных совещаний. Держалась заведущая с достоинством, и никто не сомневался, что она по праву занимает свое кресло. Прекрасно одетая: неброско, строго и вместе с тем дорого, а главное – в соответствии с возрастом, она никогда не позволяла себе ни одной кричащей детали в костюме. При выборе фасона Серафима Евграфовна руководствовалась не только модой, но и собственным вкусом. Фуфлыгина внешне выгодно отличалась от прочих начальствовавших дам, а также от работниц, числящихся передовиками производства и замученных семьей и бытом.
Горбачевскую перестройку ателье пережило без потерь, продолжая выполнять заказы жен, детей, родственников нужных чиновников, а также заказы заведующих базами, складами и продовольственными магазинами. По-прежнему ни заведующая ателье, ни ее люди не знали нужды – и отоваривались во всех доступных им (благодаря знакомствам) местах. Таких мест стало со временем даже больше. Кроме закрытых распределителей, появились всевозможные распродажи, где можно было хапнуть все: французские духи, спортивные костюмы, белье, кожгалантерею, мясорубки, немецкие миксеры, английский трикотаж, жостовские подносы, золотые изделия, китайские байковые рубашки и т. д. и т. п.
Люди опустошали свои загашники и «схоронки», вытаскивали деньги, отложенные на тяжелые времена, и, получив на руки талончики, неслись отовариваться. В ателье тогда только и разговоров было, кто да что прикупил. Кто-то сбрасывал деньги легко, а кто-то скорбел над каждой копейкой, заработанной непосильным трудом. "Ох, не к добру все это", – вздыхали самые дальновидные. И довздыхались.
Тяжелые времена наступили при демократах. Исчез первый секретарь райкома, и авторитет Серафимы Евграфовны оказался подорванным. Она – дама в годах, идеально приспособившаяся к прежним условиям, – растерялась, не зная, куда прислониться. Дальше – хуже. Грянувшую затем приватизацию, когда никто не знал, что надо делать, Фуфлыгина не пережила: ушла на пенсию, кинув на произвол судьбы Дом быта, который продолжали сокрушать общественные катаклизмы.
В новых условиях не растерялась закройщица легкого платья Нина Ивановна Пономарева. Ателье, преобразившееся в акционерное общество, оказалось, по сути дела, в ее власти. Акционерами стали все работницы, но ей удалось получить самый значительный пакет акций. Она нашла подход к нужным людям, сумела их заинтересовать.
Дом быта переименовали в Дом моды. Проржавевшие, но крепко державшиеся буквы сбили – и на фасаде здания появилась новая нарядная надпись: "Дом моды «Подмосковье». Прожекты у Пономаревой были грандиозные: реконструкция цехов, замена изношенного оборудования на новое, открытие салона-магазина… Словом, "планов громадье", но мешали мелкие службы, занимавшие нужные ей помещения. Большинство из них удалось выжить. Оставшиеся ютились на задворках, и к ним теперь посетители могли попасть лишь с черного хода.
Пономарева заслуженно пользовалась репутацией напористой дамы, но завершить задуманное ей не удалось. Здание, находившееся на балансе района, по-прежнему имело своего директора. Дела с приватизацией постепенно запутывались, а вскоре зашли в такой тупик, что выбраться из него не представлялось возможным. Настал момент, когда встал вопрос о самом существовании Дома моды: он повис на волоске. Все валилось на глазах, и опускались руки. Но сломить Нину Ивановну оказалось не так-то просто.
Пономарева крутилась как белка в колесе. Работать приходилось в нелегких условиях. "Хорошо было Фуфлыгиной держать марку, – зло думала она. – Тогда все шло как по рельсам: в магазинах – шаром покати, чтобы попасть к модной закройщице, дамочки с ночи номера на заднице писали. А сейчас что? Все рынки тряпьем забиты, причем дешевым тряпьем. Кто будет заказывать костюм, если его по более дешевой цене – раза в три, в четыре примерно – можно купить на рынке?"
Дом моды должен был искать своего заказчика, выходить на рынок сбыта, и выходить с такими моделями, которые смотрелись бы не хуже, а лучше, чем в столичных салонах. И дешевле! На это решила делать упор Пономарева… Надо раздвигать плечами конкурентов на сложившемся рынке сбыта: протиснуться в него во что бы то ни стало и занять свою нишу. Москва – рядом. Если Дом моды раскрутить, то будет, будет у нее свой покупатель! Нужно только не сидеть сложа руки.
Для осуществления планов требовались деньги, деньги и еще раз деньги… А где их взять? Нина Ивановна нашла спонсоров, заинтересовала их, убедила. С кем только не приходилось иметь дело! С чиновниками, с полууголовными элементами, пожелавшими вложить деньги. Льстить, улыбаться, сулить прибыль, почести. Как ни странно, находились и такие, кто в эти тяжелые времена еще занимался благотворительностью. Проще иголку в стоге сена отыскать, чем таких мастодонтов. И ведь Нина Ивановна находила! Кто бы еще мог справиться с такой непосильной задачей? Она была средненькой закройщицей, но организатор из нее получился превосходный – с этим соглашались все.
Удалось доказать нынешним властям, что Дом моды – это не какое-то там нерентабельное акционерное общество, захиревшее заведение, дышащее на ладан: «Подмосковье» будет гордостью района, законодателем мод! Потом она добьется своего: дожмет вопрос с приватизацией. При ее хватке это только вопрос времени.
Придя к власти, Пономарева прежде всего выжила старенькую бухгалтершу – честную, старательную женщину, которая ни разу в жизни не поставила своей подписи под сомнительным документом, и посадила на ее место свою родную сестру Зою, даму хваткую и беспринципную. С ее помощью Пономарева могла решить любой финансовый вопрос.
Для своих пятидесяти трех лет и при довольно тучной фигуре Нина Ивановна очень легко передвигалась, причем обладала удивительной способностью неожиданно появляться там, где ее меньше всего ждали. Она словно возникала неизвестно откуда: ласковая, с доброжелательной улыбкой – и цепким взглядом впивалась в собеседника, от чего тому сразу делалось не по себе. Пономарева любила, демонстрируя свою демократичность, поболтать со старыми работницами. Ее доброжелательность и любезность никого не вводили в заблуждение. Недаром ей дали неприятное прозвище – Сова.
Фамилию «Пономарева» Нина Ивановна стала носить после очередного замужества. Прежде, когда работала закройщицей, она звалась Саватеевой. Именно тогда к ней намертво прилипла эта мерзкая кличка – Сова. Прозвище как нельзя лучше подходило Пономаревой… А ведь действительно похожа на Сову: глаза круглые, они могут долго смотреть на собеседника не мигая; взгляд настороженный, даже когда улыбается. Дорогая косметика, нанесенная умелой рукой, не скрывает, а скорее подчеркивает неприятное выражение лица.
Во второй бригаде по пошиву легкого женского платья работала ее двоюродная сестра, Марья Алексеевна, но между родственницами особой любви не замечалось. Нина Ивановна словно бы стеснялась своей неудачливой сестры: та всю жизнь проработала мастером – и даже на закройщицу не смогла выучиться! Главный бухгалтер Зоя к Марье Алексеевне относилась и вовсе пренебрежительно, между ними существовали давние разногласия.
Пономарева никогда ни на кого не повышала голос, но ее, даже когда она еще работала закройщицей, опасались. Человек, предъявлявший к ней претензии, неизбежно бывал наказан. Теперь, когда она набрала такую силу, многие прежние недоброжелатели ее просто боялись, предпочитая поскорее убраться с глаз долой.
Некоторые помнили Серафиму Евграфовну Фуфлыгину, сравнивали ее с Пономаревой. "Нинка – акула, любого схарчит, – шептались в цехах. – Скоро окончательно все в свои рученьки заберет. Мягко стелет, да жестко спать". Кто-то подхалимничал перед ней и открыто восхищался: молодец, дескать, баба – не теряется, не будь ее, давно разогнали бы всех, к едрене фене! Мастера высшей квалификации помнили лихие времена, когда им, чтобы выжить, приходилось выполнять заказы предприятий: шить типовые халаты, какие-то мешки и чехлы. Они, умевшие угождать вкусам самых капризных заказчиков, тупели от такой работы, теряли свои мастерские навыки.
И вот сегодня, высмотрев в зале трех фотокорреспондентов, парочку владельцев торговых центров и одного крупного предпринимателя, который заинтересовался ее идеями, Пономарева волновалась, как никогда. Подъехали, правда, не все, кого она надеялась увидеть, но вечер еще не начался. Она помнила одно: от нынешнего показа зависело будущее "Подмосковья".
Катерина не была знакома во всех тонкостях с теми трудностями, которые испытывал Дом моды (и лично его главный художник-модельер), но твердо знала: от результатов этого вечера зависела ее судьба. На сегодняшнем показе решался вопрос: годится она в манекенщицы или нет?
"Сидела бы, как прежде, в бригаде по пошиву легкой одежды, выполняя работу ручницы, – с тоской думала девушка, – и голова бы ни о чем не болела, а теперь…"
Катя ловила на себе настороженные взгляды женщин, находившихся сейчас в громадной примерочной, и еще больше терялась. Казалось, что все вокруг догадываются о ее состоянии и, искоса разглядывая новенькую, в недоумении пожимают плечами: ну какая из этой скованной барышни манекенщица? Стоит как неживая, в комок сжалась, такую выпусти на публику – с трех шагов споткнется! Разве это модель? Мордашка, и вправду сказать, миловидная, глазищи громадные, зеленые, в пол-лица, волосы – роскошная рыжая грива с золотистым отливом, такого тона никакими красками не добьешься, фигура тоже в порядке, но… Робкая она какая-то, пугливая, уверенности не хватает. Не умеет себя подать, сырой материал, с которым надо еще работать и работать. Да вот только стоит ли?.. Таких красоток, возомнивших о себе невесть что, хоть пруд пруди, но не каждая может на публике чувствовать себя как рыба в воде. А без этого незачем и затеваться. На иную глянешь без грима – душат слезы, а на подиуме – прямо королева! Выгодно преподнести себя – это особое искусство, которым овладевают немногие.
Катя еще раз посмотрела на часы и ругнула свою легкомысленную подружку – Наташу Богданову, которая втравила ее во все это, а сейчас безбожно опаздывала. Царева опять в подробностях припомнила вчерашний допрос, который учинила ей Пономарева, и поежилась.
Пять месяцев назад Катя устроилась в Дом моделей на работу в бригаду по пошиву легкого платья. Ее взяли ученицей ручницы. Три с половиной месяца она проходила обучение, старательно выполняя все, что ей поручали.
После экзамена, на который Царева представила выполненное от начала и до конца изделие, ей присвоили третий разряд мастера легкого платья. На комиссии, состоявшей из закройщиц и мастеров, особенно лютовала старая Татаринова. Сшитое Катей платье закройщица только что на зуб не пробовала – и недоверчиво крутила головой, рассматривая карман с клапаном. "Ну что ты тащишь во все стороны?! – не выдержала бригадир Лида. – Вырвешь листочку". – "У хорошего мастера карман не оборвешь, – возразила Татаринова. – Меня знаешь как мурыжили, когда на мастера шла? А в нонешнее время, я смотрю, раз, два – и в дамки… Здесь надо было с двумя обтачками карман делать, сложности больше. Да и не будет она у тебя в бригаде сидеть: эвон ноги какие – упорхнет! Учишь их учишь, да толку-то…"
Экзамен у Кати приняли, и она стала работать в бригаде ручницей. Но вышло так, что Татаринова оказалась права. Вчера Катя чувствовала себя крайне неудобно перед Лидой: получилось, что она ее подвела. Татаринова ехидно ухмылялась, но благоразумно помалкивала. Если сама Пономарева не против, так чего тогда пузыриться?
Трудный выдался день у Катерины…
Для Богдановой же никаких трудностей словно бы и не существовало. Кате казалось, что она буквально слышит рядом с собой уверенный голос подруги: "Ну что ты стонешь? Вернуться в цех всегда успеешь!" Но в том-то и дело, что рядом с ней сейчас никого из близких не было.
Ох, Наташка, Наташка!.. Явится ведь в последнюю минуту: яркая, блистательная, веселая и взбалмошная. Богданова могла позволить себе любую выходку, потому что она здесь – своя. Ее признавали за лидера даже те, кто ненавидел и завидовал. Двадцатилетнюю красавицу манекенщицу Наталью Богданову заслуженно считали лицом Дома моды «Подмосковье». В ней был некий особый, весьма редко встречающийся шарм.
Царева уныло посмотрела в окно: медленно кружащиеся снежинки лениво падали вниз. Лишившись, даже на короткое время поддержки подруги, Катерина особенно остро почувствовала, как многого ей не хватает. И главное – она здесь чужая. В цехе уже как-то привыкла к людям. Там кто-то был к ней доброжелателен, кто-то – равнодушен, а здесь другое: полное отчуждение и настороженность…
– О чем задумалась, девонька?
Катя, вздрогнув от неожиданности, обернулась. Рядом стояла Пономарева.
– Не трясись, перед первым показом все так. Держи себя в руках и ни на что не реагируй. – Теплая рука Нины Ивановны властно притянула Катю к себе. – Главное – с подиума не свалиться, прямо на почтенную публику. – Круглые глаза Пономаревой глядели насмешливо. – Иди, пора одеваться.
Она подтолкнула Катю к стайке девушек, весело щебетавших в стороне.
Катя вспомнила предостережение Наташи Богдановой: "Ты не смотри, что Нинок такая ласковая. Пономарева всех новеньких обхаживает: добренькая – сил нет"… Однако сейчас Катя плевать хотела на все предостережения. Она испытывала искреннюю благодарность Нине Ивановне за поддержку. А вот Наташка действительно повела себя по-свински. Подруга называется!
Пять молоденьких манекенщиц, как по команде, повернули головы, когда к ним приблизилась Царева.
– Это ты новенькая, да? – прищурилась на Катю крашеная девица. И шумно выдохнула, демонстрируя полное непонимание ситуации. В ее наивных голубых глазах не было теплоты. Она посмотрела на Катю как на неодушевленный предмет. Девица и сама внешне напоминала куклу, выставленную для продажи на прилавок. Волосы, выкрашенные в неестественный цвет, делали ее старше и вульгарнее.
Остальные модельки встретили новенькую молчанием.
– А это правда, что ты раньше в бригаде ручницей работала? – вдруг резким голосом спросила одна из них с длинными темными волосами. Ее лицо с подведенными черными глазами казалось высокомерным. Она была по-настоящему красива, и ее строгая красота резко контрастировала с кукольным личиком голубоглазой красотки.
– Да, – ответила Царева.
– И что, мало платили? Или дело не пошло? – Черные глаза впились в Катю.
Ответить Царева не успела – рядом вынырнула голова Нины Ивановны.
– Барышни, потом пообщаетесь. Время!
– Я только хотела спросить… Она что, вместо Эльвиры Каневой теперь будет?
– Почему тебя это интересует? – Пономарева развернулась к говорившей всем корпусом.
– Да я…
– Чтобы про эту мерзавку и скандалистку я больше не слышала! – прикрикнула на нее Нина Ивановна. – Болтаешь много! Прикуси язычок и займись делом… Или хочешь вылететь следом за этой правдолюбкой?
Девушки разом приумолкли.
– А ты… – Нина Ивановна почти вплотную приблизилась к голубоглазой красавице. – Много себе позволяешь! Мне надоели твои выкрутасы. Смотри! – угрожающе произнесла она. – На прошлой неделе вовремя не явилась, из-за тебя едва показ не сорвался. Повадилась опаздывать. Я такую расхлябанность долго терпеть не буду. Желающих полно. – Пономарева зло прищурилась. – И сотри с лица лишнюю краску. Размалевалась!.. Сейчас румянами никто не пользуется. А волосы? Что это за колер? Цвет ржавого гвоздя… Зачеши все наверх! – тоном, не терпящим возражений, приказала Нина Ивановна.
Она обернулась к остальным притихшим девицам, которые с интересом наблюдали за этой сценой.
– Сколько раз вам повторять: во всем должна быть мера!
– А вот в "Театре моды"… – негромко пискнула какая-то из моделек, но тут же испуганно замолчала под яростным взглядом Пономаревой.
– Вот и идите в свой "Театр моды", я никого не держу. Вы манекенщицы, а не клоуны. У нас в основном… В основном! – подчеркнула Нина Ивановна, – создается и демонстрируется одежда, которую сможет носить любая женщина. Я не хочу, чтобы при просмотре возникало ощущение карнавала. Это всех касается… Тому же, кто занят поиском нового яркого сценического образа, – издевательским голосом выговорила Пономарева, – есть смысл искать работу у дизайнеров-авангардистов.
Голубоглазая девушка прикусила губу и отвернулась. От наивного выражения не осталось и следа.
– У-у, Сова!.. – едва внятно произнесла она. И тут же метнула злобный взгляд в сторону Кати. – Доносить побежишь?
– Зачем? – пожала плечами Царева.
Публично отчитанная девушка яростно терла щеки, снимая излишек косметики. От унижения у нее дрожали руки.
– Как бледная поганка! – Она, посмотрев на себя в зеркальце, отшвырнула его в сторону.
До нее никому не было дела. Девица снова взяла зеркальце и попыталась опять нанести краску.
– Нет, не получится. – Она сморщила губы. – Из рук все сегодня валится.
– Давай помогу. – Катя вытащила свою косметичку. – Втяни щеки. – Девушка неожиданно послушалась. – Так, теперь подчеркиваем линию скул… – Катя уверенно наносила вместо румян компактную пудру темного тона. – Вдоль подбородка и слегка на лбу, у корней волос.
– Во дает! Прямо как визажист, – раздался сзади знакомый резкий голос.
Катя обернулась и увидела рядом с собой черноглазую девицу с длинными темными волосами.
– Меня Тамарой зовут, а эту, голубоглазую, на которую Сова окрысилась, – Надеждой.
В глубине примерочной раздался восторженный гул голосов. Это присутствовавшие приветствовали появление Наташи Богдановой.
– Ну хороша мадам!
В дверях примерочной стояла Наташа Богданова в распахнутой роскошной шубке. Ее, как манекен, вертели в разные стороны.
– Меха не иначе как от Ирины Крутиковой! – за-хлебывался от восторга чей-то голос. – Подбор какой! Не мех – кружево! Как выделано, как выделано – выдумают же такое! Наташка, признавайся: от Крутиковой? Сколько же стоит это чудо?!
Богданову снова тормошили, заставляли поднимать руки и вертеться, рассматривая со всех сторон переливающийся, искусно подобранный мех. По низу расклешенных рукавов и по подолу шла широкая отделка из меха, действительно напоминавшая затейливо переплетенное кружево.
– На такое чудо надо только любоваться: носить-то жалко!..
– А чего жалеть-то? Правильно, Наталья, носи, пока молодая…
Кто-то трогал мех на ощупь, разминая пальцами мездру, – прочно ли, не оборвется? Многие завистливо вздыхали: везет же, мол, некоторым!
– Барышни, барышни!.. – Голос Нины Ивановны заставил всех опомниться. – До показа осталось несколько минут.
Толпа отхлынула от манекенщицы. Все, продолжая ахать и вздыхать, разошлись по местам.
– Опаздываешь, Наташенька! – Нина Ивановна потрепала девушку по щеке. – А шубка и в самом деле прелесть, как и ты сама. И помни: Катя сегодня новичок, ее надо поддержать.
– Прелесть, – проворчала Надя, но так тихо, что услышать могла лишь Тамара. – Другим на минуту опоздать нельзя – зажрет, а тут… Видала ты, как она на меня окрысилась? В назидание другим… Зло срывает… Только Наталье все можно…
– Да не ворчи ты! – остановила Надежду Тамара. – Тебе и во сне такой шубки никто не подарит. Но не надо завидовать, а то цвет лица испортится. Как там наша Нинок сказала? – Тамара хихикнула. – Будет цвета ржавого гвоздя, никакая косметика не поможет.
