Текст книги "Подиум"

Автор книги: Татьяна Моспан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

ЧАСТЬ II
ФАКТОР "ИКС"

Глава 11

Дом моды «Подмосковье» гудел, как растревоженный улей. Шутка ли – ведущая манекенщица свела счеты с жизнью! Достоверные сведения об этом событии обрастали самыми невероятными слухами…

– Ты слыхала новость? – встретив утром Катерину, сразу спросила Тамара. (В ее темных глазах стояли слезы.) И, не дожидаясь ответа, добавила:

– Жалко Наташку. Чего ей не хватало? Говорят, сама себя из пистолета…

Катя непонимающе уставилась на нее. "Почему сама? Что ты несешь?" – хотела закричать она. Но вовремя прикусила язык.

– Тут такое творится! – продолжала Тамара. – Говорят, дня три назад она пристрелила своего любовника Линькова, а потом сама… Ну дела! – Лицо "царицы Тамары" горело от возбуждения. Всегда такая спокойная, сейчас она даже размахивала руками.

Дом моды «Подмосковье» лихорадило. Утром позвонили из прокуратуры и сообщили трагическую новость.

– Слышишь, как зашевелились? Нинок бегает – как чумовая! – Тамара больно сжала Катину руку и не выпускала ее. – Все теперь говорят, что предчувствовали неладное… Врут! Все врут! Жалеют ее теперь, плачут крокодиловыми слезами. Мертвых всегда жалеют. Знаешь почему? – Тамара презрительно прищурилась.

– Н-нет, – выдавила из себя Катя.

– Потому что мертвые никому не мешают. Ей же все завидовали. И я тоже. – Она опустила голову. – Только я могу это сказать, а они все… – Девушка пренебрежительно махнула рукой.

Кате очень хотелось спросить, откуда Тамаре извест-но про Линькова и про пистолет, но она не осмелилась.

На примерках у Царевой все валилось из рук, работа не спорилась. Катя еле двигалась. К тому же ее настораживала подозрительная предупредительность Зинки Кудрявцевой. "Слова никому не скажу! – думала, сжимая зубы, Царева. – Наташку с того света не вернешь…"

Она зря беспокоилась: похоже, ее мнение никого особенно не интересовало – все и так уже все знали. И каждый толковал обстоятельства трагического случая на свой лад.

– Я и говорю: такие подарки даром не делают!..

– Она его из ревности…

– Ну нет, он сам ее ревновал к каждому столбу…

– Неделю назад она мне и говорит…

"Бред! Что за чушь вы бормочете?!" – мысленно восклицала Катя.

Царева была единственным человеком, который знал правду, но она твердо решила молчать.

Сразу после обеда примчалась возбужденная Элла Борисовна Хрусталева:

– Нина Ивановна, что же это у вас творится? Я ушам своим не поверила, когда услышала.

– Я сама сначала не поверила, – хмуро сказала Пономарева. – Меня вызывают в прокуратуру завтра утром. Хочешь не хочешь, а поверишь.

– А про этого… Линькова – тоже правда? Что Богданова его пристрелила, а потом сама?..

– Не знаю, – еще больше нахмурилась Нина Ивановна. – Слухи разные ползут. Наш город хоть и большой, но все здесь на виду.

– А когда это случилось?

– Поздно вечером кто-то позвонил в милицию. Приехали, подняли с постели соседей. В этом доме одна из наших работниц живет. Она видела, как тело выносили. Мне сегодня утром из прокуратуры позвонили… Какой-то кошмар, а не жизнь!

Царева могла видеть, как начальственные дамы о чем-то шушукались. Потом к ним присоединилась Зинка.

– Ужасно, ужасно! – причитала Кудрявцева. – Такая красавица!

– Главное, ума не приложу, что теперь делать. Мозги враскорячку. Богданову мне, конечно, жалко, до сих пор поверить не могу, что ее нет. И кем ее теперь заменить? Такой успех после показа, и вдруг… Нет, не везет мне, не везет, – плакалась Пономарева.

Она и вправду пребывала в полной растерянности: всегда знала, что делать, а тут будто голову чем-то ей ушибли. И помыслить не могла Пономарева, что именно Богданова доставит ей такие неприятности… Кто угодно, только не она! Такой скандал вокруг ее Дома моды, такой скандал!

– А все любовники, любовники… – ханжески закатывая глаза, говорила Зинка.

Пономарева, недобро взглянув на нее, тем не менее ничего не сказала. Лишь со злобой подумала: "Молчала бы уж, мочалка старая!"

– Да, мужики до добра не доводят, – неожиданно поддержала Зинку Элла Хрусталева.

В отличие от Нины Ивановны Элла Борисовна мгновенно сориентировалась: девчонку, конечно, жаль, но живые о живом думают, и если бы она, главный редактор модного журнала, руководствовалась в жизни только эмоциями, где бы сейчас была Элла Хрусталева?

– А вы ее еще фотографировали для своего издания! – произнесла Зинка. – Теперь придется, наверное, снимать материал из номера. – В ее голосе слышалось сожаление.

– Зачем снимать?

– Ну как же? – удивилась Кудрявцева. – Такое чепэ…

На губах Эллы Борисовны появилась снисходительная улыбка… Да, означала эта улыбка, Нина Ивановна, видно, очень расторопная женщина, если с такими тупыми работничками ей удается добиваться хороших результатов!

– Дорогая моя… – Хрусталева покровительственно взяла Кудрявцеву под руку. – В издательском деле свои законы. Скандалы и сенсации собирают громадные тиражи. Я уже отдала распоряжение – полосный снимок с Богдановой поместить на обложку журнала…

Видавшая виды Нина Ивановна была ошарашена: вот это хватка! Как у волкодава. Она-то ловчит, выгадывает на мелочах, а тут сразу – бах и в дамки!

– Наша редакция – единственная, кто обладает эксклюзивными снимками, сделанными незадолго до смерти…

Тут и Кудрявцева приоткрыла рот от удивления… Пока она бестолково чешет языком, люди-то дела проворачивают! И зарабатывают деньги, которых ей всегда катастрофически не хватает.

– Мне уже три издания сегодня звонили и просили дать снимки, – откровенничала Хрусталева. – Журналисты пронюхали про смерть Линькова и самоубийство Богдановой, вот и засуетились. Дело обещает быть громким. Красавица манекенщица пристрелила своего любовника, а потом покончила счеты с жизнью. Говорят, оба выстрела произведены из одного пистолета – «ТТ», кажется. У нее все лицо было кровью залито.

Пономарева удивленно вскинула брови: этого даже она не знала. Да, с информацией у главной редакторши дело поставлено хорошо.

– Какой кошмар! – услышав про залитое кровью лицо, опять захныкала Зинка. – Жить бы да жить… Он ей недавно такой роскошный подарок сделал: шубку подарил и серьги. Мы все внимание обратили.

– Вот как? Подарок? – округлила глаза Элла Борисовна. – Это очень интересно.

– А как журналисты разузнали про… про все это? – спросила любопытная Зинка.

– Очень просто. Издания, пишущие на криминальные темы, поддерживают постоянные отношения с прокуратурой и милицией.

Зинка всплеснула руками:

– Да что вы?

Хрусталева пожала плечами:

– Это обычное дело. В правоохранительных органах всегда есть люди, готовые делиться информацией…

Элла Борисовна сказала, разумеется, не все. Она знала, что кое-кто из расторопных журналюг сумел даже раздобыть посмертный снимок Богдановой. Но Хрусталевой он был ни к чему: "Магия моды" – совсем другого рода издание… Зачем отпугивать респектабельного читателя страшилками? Ни к чему это. Пусть бульварные газетенки подобными вещами занимаются. У нее же иные планы. Вместе с тем публикации в желтой прессе сейчас будут играть ей на руку: создадут дополнительную – и бесплатную! – рекламу журналу "Магия моды".

Элла Борисовна после небольшой паузы строго посмотрела на молчавшую Пономареву:

– У меня к вам есть разговор, Нина Ивановна.

– Слушаю вас, – напряглась Пономарева.

– Я хотела бы в своем журнале дать очерк о Богдановой. Открою новую рубрику – типа: "Русский подиум".

– И что? – Пономарева уже догадывалась, куда клонит главная редакторша.

– Статья будет о последнем дне трагически ушедшей из жизни манекенщицы. Распишу про ваш Дом моды, про показ. Про изумительную коллекцию… – медленно выговаривала Хрусталева. – Но у меня к вам есть просьба. – Нина Ивановна подняла глаза на Эллу Борисовну. – Думаю, вы меня правильно поймете: я хочу, чтобы ваши сотрудницы не давали интервью другим изданиям. Иначе все будет смазано. Понимаете?

– Понимаю.

– Надо будет четко за этим проследить.

Нина Ивановна задумалась, что можно выторговать за такую услугу, оказанную пробивной даме.

– Я в долгу не останусь. Дом моды «Подмосковье» начинает набирать силу. Завоевывать современный рынок очень и очень нелегко – не мне вам об этом говорить…

Пономарева кивала, слушая сладкие речи Эллы Борисовны, а та невозмутимо продолжала:

– У нас наладился неплохой контакт. Думаю, он может стать еще более тесным. Я могу быть вам полезна по многим вопросам. – Хрусталева вопросительно посмотрела на главного художника-модельера. "Так как?" – можно было прочитать в ее глазах.

– Никто без моего ведома рта не откроет!

Зинка Кудрявцева с нескрываемой завистью слушала весь разговор. Ей здесь и малой крошки не достанется.

***

Похороны Богдановой вызвали большой общественный интерес и потому отличались многолюдно-стью. Всем хотелось посмотреть на рано почившую красавицу. И к тому же топ-модель. Люди, собравшись в группки, негромко перешептывались.

– Говорят, из-за любовника…

– Раньше самоубийц только за оградой кладбища хоронили, а теперь – всех под одну гребенку!.. – Пожилая женщина в коричневом платке, поджав губы, неодобрительно смотрела на стайку девчонок-подрост-ков, теснившихся возле гроба.

– Что ты несешь? – остановила ее другая женщина, помоложе. – Боишься, что тебе места не хватит? Не переживай! Земли много, два-то метра каждому намеряют, а там разберутся – кого куда.

– Актеров раньше тоже на церковном кладбище не хоронили… – подал голос мужчина в мягкой фетровой шляпе. Дул холодный ветер, мужчина ежился и головного убора не снимал.

Наташу хорошо загримировали. Отверстие от пули было почти не заметно.

Царева, затерявшись в толпе, смотрела на гроб, обитый чем-то розовым. "Нет, не верю, не верю!.." – твердила она про себя.

У Наташи застыло на лице такое же выражение, как в тот день, когда Катя обнаружила труп: чужое, отрешенное лицо. Персиковый цвет кожи исчез, округлый подбородок тоже куда-то пропал, зато резко выделились скулы. Сейчас, глядя на застывшее тело Богдановой, никто бы не смог себе представить, что это именно она слыла самой обаятельной и привлекательной манекенщицей Дома моды "Подмосковье".

– Вот жизнь, а? Если бы болела чем…

Катя вглядывалась в лицо мертвой подруги. Наташа, лежавшая в гробу, словно укоряла всех за что-то.

Катя обернулась, услышав всхлипывания. Плакала Наденька. Ее кукольное личико некрасиво морщилось.

– Смерть никого не красит, – бормотала она, вытирая кулачком слезы.

Притихшие модельки, сбившись в тесную стайку, молчали. Каждая переживала беду по-своему.

– Наташке за всех пришлось отдуваться. С каждой из нас могло такое случиться! – Эти слова произнесла Тамара.

На кладбище Катерина стояла рядом с ней. В отличие от других девушек Тамара не плакала. Она лишь все плотнее сжимала губы, болезненно переживая каждую услышанную реплику.

Тамара оглянулась назад и, подтолкнув Цареву локтем, указала ей на двух незнакомых молодых людей с камерами:

– Журналисты понаехали. Нина Ивановна запретила нашим с ними общаться.

– Почему?

– Чтобы не было конкуренции. Хрусталева в своем журнале "Магия моды" дает статью. Они с Нинкой заключили какую-то договоренность. Эксклюзивный материал это называется. Ко мне сегодня один журналистишка подъехал, так Зинка Кудрявцева его чуть не растерзала. И на меня наорала. Вот так. Живая Богданова на них работала, теперь еще и мертвая будет рекламу делать.

У Кати внутри все будто окаменело. Она очнулась, только когда услышала стук молотков: рабочие вколачивали гвозди в крышку гроба. От этого звука рвалось сердце. Притихли на время даже говорливые тетки, до того продолжавшие потихоньку обсуждать случившееся.

– Кто они? – спросила Катерина.

– Черт их знает! Какие-то дальние родственницы… Слышала, что Наташина маман отчудила?

– Нет.

– Скандал в прокуратуре закатила. Наташкину «девятку» опечатали – вроде как для следственных действий. Так мамаша такую бучу подняла! Какие, кричала, следственные действия, если человека уже нет? Грозила, что жаловаться будет. Такая расторопная тетка – быстро во всем сориентировалась; другая бы не знала, как рот открыть, а эта на все лапу наложила. И муженек у нее, Наташин отчим, тоже не промах…

Тамара еще что-то говорила, но Катя почти не слушала. Ей было уже наплевать на всю окружавшую суету.

После похорон Царева не пошла на поминки, потому что не могла больше слышать всяких пересудов и разговоров. "Почему Тимофея не было на кладбище? – вдруг подумала она. – Куда он подевался?"

Вечером к Кате пришла мать с Иринкой.

– Поесть тебе принесла… – Мать выгружала какие-то свертки, пакеты и что-то переставляла в холодильнике.

– Не хочу.

– Доченька, ну так же нельзя! Ты не виновата в том, что случилось.

"Виновата! – мучительно хотелось выкрикнуть Кате. – Я не убедила ее. Не смогла убедить…"

Мать скрылась в глубине кухни и загремела посудой.

– Кать! – Детская Иринкина рука осторожно до-тронулась до Катерины. – А теперь Наташа не повезет меня в зоопарк? Она обещала…

Катя вздрогнула. От простого детского вопроса у нее опять сжалось сердце.

– Я сама с тобой съезжу, только попозже, ладно?

Мария Александровна вошла в комнату:

– Может, к нам ночевать пойдешь?

Катя покачала головой:

– Здесь останусь.

Мать с Иринкой ушли, а она осталась неподвижно сидеть на диване… Как жить дальше? Она знала, что профессия манекенщицы связана со множеством соблазнов. Слыхала Катя и про молодцов на белых «Мерседесах» – девчонки говорили: на белых «меринах», – которые после показов поджидали красоток и забрасывали их визитками. Соблазнов много: не каждая равнодушно может пройти мимо богатого красавца. В Доме моды «Подмосковье» обстановка пока выглядела скромнее.

Катя не ставила перед собой цели стать манекенщицей – все получилось само собой. Долго ли сумеет она продержаться на этом месте?..

Царева не сразу услышала трели дверного звонка, доносившиеся из прихожей. Ничему не удивляясь, Катя прошла в прихожую и молча распахнула дверь.

На пороге стоял Кошелев. Один. Она не видела Алексея с тех самых пор, как встретила его прогуливавшимся под ручку с Юлечкой Иванченко.

– Можно? – Алексей нерешительно топтался на пороге.

– Заходи, – равнодушно сказала Катя.

Он прошел в комнату.

– Я слышал, у вас чепэ в Доме моды. Об этом весь город говорит.

– Да, – проговорила она тем же безжизненным голосом.

– Катюша! – Кошелев во все глаза смотрел на нее. – Ты знаешь, я в последнее время много думал… О тебе.

Катя не отвечала. Взгляд ее скользил мимо Алексея… Этот-то откуда на ее голову навязался?! Хотелось вскочить, наорать на него, но она так устала сегодня, что было лень лишний раз шевельнуться.

– Ты прости меня, а?

– О чем ты?

– Я себя вел тогда… как подонок! Пьяный был, а тут еще дружок подзуживал. Мне никто не нужен, кроме тебя!

– Давно понял?

– Давай помиримся, а? Эта Юлька такая стерва! Надоела она мне…

– Не понимаю – при чем здесь я?

– Нет, ну как… Нам ведь было хорошо с тобой, помнишь?

– Извини, нет.

– Катюша! – Алексей шагнул к ней. – Ну что ты?

Катя заставила себя взглянуть на Кошелева в упор: неужели этот парень когда-то так много значил в ее жизни? Казалось, все было очень давно. И вообще – не с ней…

– Ты простишь меня?

– Алексей… – Она будто споткнулась на слове. – Сейчас все это никому не нужно. Простила, не простила – какая разница? Я забыла обо всем.

– Конечно, у тебя сейчас другая жизнь, – с раздражением сказал он.

– Это ничего не меняет. Извини, но ты мне не нужен. Что у нас с тобой было-то? Переспали раз, и все… – Бессознательно она копировала сейчас чужую манеру вести разговор – Тамары или Наденьки или всех сразу. – Не было у нас ничего, а главное – не будет. Возвращайся к Юлечке, с ее папашей не пропадешь. А я уж как-нибудь обойдусь без тебя.

– Ты изменилась.

– Конечно. А теперь тебе надо уйти. Спать очень хочу…

Она произносила слова равнодушным, усталым голосом. Так говорят с чужим и к тому же надоевшим до смерти человеком, от которого хотят поскорее избавиться. Кошелев и был чужой.

– Не уйду! – зло бросил он.

В комнату через открытое окно донесся шум подъехавшего к дому автомобиля.

Спустя минуту в прихожей опять прозвенел звонок.

– Очень кстати, – насмешливо пробормотала Катя.

Она распахнула дверь – и увидела перед собой Сазонова.

– Тимофей! – Она бросилась к нему на шею. – Как хорошо, что ты приехал!

– Катенька, ну что ты!

– Наташка… – В первый раз за сегодняшний день она заплакала громко, навзрыд.

Тимофей крепко прижал ее к себе и практически так и внес в комнату.

– Я поругался с Нинкой, написал заявление на отпуск за свой счет. Уехал, а тут – звонок. На похороны не успел… – торопливо говорил он. И вдруг заметил незнакомого парня в комнате.

– Это Алексей, мой одноклассник, – безо всякого выражения сказала Катя и не думая отстраняться от Сазонова. – Познакомьтесь. Тимофей Сазонов, ведуший художник-модельер Дома моды "Подмосковье".

– Я не вовремя?.. – замялся Тимофей.

– Вовремя! – твердо произнесла Катя.

Она заметила, как при этом перекосилось лицо Кошелева… Ей плевать! Пусть думает что угодно. А главное – пусть убирается отсюда навсегда!

…Кошелев, выходя из подъезда, громко хлопнул дверью.

"Ну, стерва, погоди! Я еще тебе покажу… Променяла меня на какого-то фраера! Художник-модельер… Подумаешь, фигура! – Он с ненавистью посмотрел на припаркованную у подъезда машину. – Ишь, на иномарке прикатил, зараза. А у меня папаша на простой «жигуль» раскошелиться не хочет. Говорит, сначала на права сдай. А чего на них сдавать? Купить все можно… Все бабы – шалавы и подстилки! – продолжал злиться он. – Все, все до одной! Пальцем помани – прибежит! А я-то сегодня хорош: Катюша, Катюша! Примчался с распростертыми объятиями, а она… Тьфу!" – Кошелев грязно выругался, поднял воротник куртки, спасаясь от леденящего ветра, и зашагал прочь.

А Катя в это время сидела на диване рядом с Сазоновым и пристально смотрела на Тимофея. Она невольно сравнивала его с Кошелевым. Тот, выхоленный красавец, был для нее пустым местом, а Тимофей…

– Можно я тоже буду звать тебя Тимом, как Наташа?

– Конечно, Катюша.

– Мне было так плохо, так тяжело… – Взгляд ее громадных зеленых глаз не отрывался от его лица. – Я никому не могу ничего рассказать…

Тимофей обнимал Катю за плечи и гладил, нежно и бережно:

– Успокойся, успокойся…

– Никого не хочу видеть – только тебя.

Некоторое время они сидели молча.

– Тим! – Она заглянула в его серые глаза. – То, что говорят про Наташу, не правда. Она никого не убивала.

– Я знаю.

– Откуда? – встрепенулась Катерина. – Откуда знаешь? Она тебе что-то говорила?

– Нет.

– Тогда… Я не понимаю, – растерянно произнесла она.

– Наташа никого не могла убить, а уж тем более – Николая Линькова. Она его любила.

– Да, – согласно кивнула Катя. – Любила… Тим! – Она взяла его руку. – Я не могу сейчас ничего рассказывать. Лучше не надо. Потом когда-нибудь, ладно?

– Хорошо, Катюша, хорошо. Ты успокойся.

– Не могу, не хочу успокаиваться! Наташа была моей подругой. Единственной! У меня в школе не было друзей. Так получилось. А Наташка, она… – По щекам Кати бежали и бежали слезы, и она не вытирала их. – У меня никогда больше не будет такой подруги, никогда!.. – Катя прижалась к Тимофею, словно искала у него защиты.

– Ну, не надо, не плачь.

– Тимофей, как подумаю, что из-за каких-то негодяев… – Катя прикрыла ладошкой рот и испуганно умолкла. С тех пор как погибла Наташа, она еще никому ни о чем не проговаривалась.

Сазонов сделал вид, будто ничего не слышал. Он только гладил ее по голове, как маленькую. Еще совсем недавно Катерина точно так же гладила по голове Наташу.

– Столько цветов было! Гвоздики, розы, хризантемы… Она вся утопала в них. Сегодня, когда проходила мимо цветочного киоска, испугалась. Казалось, сейчас оттуда выглянет Наташино лицо… Ненавижу все эти цветы! Я сумасшедшая, да?

– Нет.

– Даже плакать не могла. Зинка Кудрявцева лила крокодиловы слезы, а сама каких только гадостей не говорила!

– Нашла на кого смотреть – на Зинку.

– На поминки я не пошла. Не могу слушать эти глупости. Лица у всех постные. Одна Тамара правду сказала: ей все завидовали…

– Про зависть – ей виднее. А вот на поминки зря не осталась. Надо бы помянуть Наташу.

– Тим, давай вдвоем ее помянем, а? Такая тяжесть на душе, такая тоска – хоть кричи.

Слезы у Кати высохли. Она вскочила с дивана:

– Сейчас гляну, что там в холодильнике есть. Мать сегодня что-то принесла.

Тимофей остановил ее:

– Сиди, я все сам сделаю. Надо спиртное купить.

– Наташа шампанское пила.

– Шампанским не поминают, – возразил Тимофей.

– Тогда водку, только очень хорошую. Подожди, я пойду с тобой. У нас тут, в подвальчике, работает ночной магазин, но ты один его не найдешь. Это совсем рядом…

Когда Катя и Тимофей выходили из подъезда, им навстречу попалась любопытная соседка. Она, не скрывая интереса, уставилась на Сазонова: сразу отметила его длинное кашемировое пальто, пушистый шарф, небрежно обернутый вокруг шеи. Женщина завистливо прищурила глаза, когда увидела, что Катин знакомый направился к иномарке.

– Садись! – Тимофей распахнул перед Катей дверцу.

– Тут недалеко, – возразила она.

– Ну и что? Не пешком же идти.

– Ты прямо как Наташа: шагу лишнего ступить не хочешь…

Катя уловила многозначительный взгляд соседки и передернула плечом: да пошла она куда подальше, дура старая! Только ее внученьку могут в два часа ночи на машине привозить и заносить в подъезд в бессознательном состоянии. Это считается в порядке вещей. Ее внучка, дескать, королева, а все остальные – быдло и ничтожество… Однако Катя заставила себя приветливо поздороваться с соседкой. В машину девушка садилась не торопясь, с достоинством.

– Бросаем вызов обществу? Умница. – Тим все заметил.

– Ну ее к черту, эту сплетницу, надоело!

Возвратились они через час. Водка в подвальчике показалась Сазонову подозрительной, и Тим ее за-браковал. Пришлось поколесить в поисках нормальной бутылки.

– Наверное, это чудовищно, – призналась Катя, – но я почему-то страшно проголодалась.

– Сколько времени ты уже не ела?

– Третий день пошел, кажется…

Они сидели за столом. Наполненная водкой рюмка отдельно стояла на столе, возле фотографии Наташи – одной из ее старых фотографий, подаренных в свое время Кате.

– Я помню этот снимок, – сказал Тимофей.

На фотографии Наталья улыбалась. Лицо, снятое вполоборота, светилось радостью. Широко распахнутые глаза смотрели на мир весело и дружелюбно. Казалось, ни у одного существа не может подняться рука на такую красоту. Но вот ведь поднялась.

– Как живая, – выдохнула Катя. – Такое впечатление, что Наташа сейчас с нами. Сидит рядом и слушает, о чем мы говорим.

Они выпили, не чокаясь.

– Из-за чего ты поцапался с Пономаревой?

Сазонов поморщился:

– Не хочу сейчас про это говорить.

– А все-таки?

– У нее психология, как у мелкой лавочницы. Если сегодня она вложила во что-то деньги, то уже завтра хочет иметь прибыль, а лучше – сегодня к вечеру. Она не любит рисковать. Не думал, что у нас так скоро возникнут разногласия. – Тимофей отложил вилку в сторону. – Не нагружайся моими проблемами. Сам разберусь.

Они продолжили застолье при свете мерцающей свечи. Катя забралась с ногами на диван и, обхватив колени, внимательно разглядывала Тимофея: как будто видела его впервые в жизни…

– У тебя немного отросли волосы. – Она дотронулась рукой до его прически. – Так гораздо лучше.

Он прижался щекой к ее пальцам.

– Хотел тебе понравиться.

– Правда? – Катя не отнимала руки. – Вокруг тебя столько девчонок крутится.

– Я их просто не замечаю.

– Это не правда.

– Правда, Катюша. До тебя я ни на одну из них не обращал внимания.

– А я ведь с осени в Доме моды работаю, мог бы и раньше меня заметить. Или ты только манекенщицей способен заинтересоваться?

– Ну вот такой я, значит, глупый. Пока нос к носу с тобой не столкнулся, не разглядел.

– Давай выпьем еще понемножку, – предложила Катя.

Тимофей послушно наполнил рюмки.

– Напьюсь и начну к тебе приставать, – пообещал он.

– Ну и что? Я, может, хочу, чтобы ты пристал ко мне!

– Не надо так шутить.

– Я не шучу.

– А как же красавчик, который только что был здесь?

Катя выпила свою рюмку.

– Как принято писать в журналах, – скривилась она то ли от водки, то ли от своих неутешительных мыслей, – Алексей Кошелев – мой отрицательный жизненный опыт. Больше этот парень здесь не появится.

Сазонов поперхнулся.

Катя вскочила и налила ему воды.

В обществе Тимофея она испытывала странное ощущение… Как сходила она прежде с ума по Алексею, как ее трясло от каждого его прикосновения! Обмирала, стоило лишь заглянуть ему в глаза – в наглые, насмешливые, лживые глаза. Теперь же все по-другому. Катя чувствовала себя просто и естественно. Хотелось сидеть рядом, гладить сильные, нервные пальцы Сазонова, которые чутко реагировали на каждое ее прикосновение. Она знала: не обидит, не обманет, не станет насмехаться… Отчего рождается подобная уверенность? Катя и сама не понимала.

– Катюша… – Тимофей обнял ее и усадил к себе на колени.

– Знаешь, наверное, я жутко испорченная, если в такой день думаю о… Ну, в общем, о…

***

Его волосы щекотали ей ухо. Она задыхалась от волнения…

…Они лежали в постели, отдыхая от ласк. Свечка еще не догорела. Взглянув на мигающий огонек, Катя удивилась: казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она очутилась в объятиях Тимофея.

Она откинула одеяло и, не стесняясь своей наготы, подошла к окну.

– Простынешь. – Тимофей следил за ней взглядом.

– Нет. – Катя обернулась.

После "неудачного опыта" с Кошелевым Катя не представляла себе, что сможет так быстро забыть об этом. И уж тем более что все произойдет в такой печальный день. Она где-то читала: люди в такой неординарной ситуации еще сильнее тянутся друг к другу, ищут близости; ощущения, которые они при этом испытывают, особенно остры. О последнем, из-за неудачного сексуального опыта, Катя с уверенностью судить не могла. Но поражало, насколько комфортно и спокойно ощущала себя с Тимофеем. Исчезла тягучая, изматывавшая душу тоска.

– Тебе… было хорошо? – Катя вернулась, села на постель и посмотрела ему прямо в глаза.

– Ты еще спрашиваешь! – Тимофей потянулся к ней.

Сазонов не был дамским угодником. Женщины, которые время от времени появлялись в его жизни, вскоре из нее исчезали, не оставив заметного следа. Проходило время – и он забывал об их существовании. Ни одна из них по-настоящему не «зацепила» его.

Тимофею вдруг пришло на ум откровенное, даже циничное высказывание одного его однокурсника, Витюши Парфенова. Тот по окончании института работал в театре дизайнером по костюмам. И к нему льнули девицы и дамы самых различных возрастов. Ровесник Сазонова, он, в отличие от своего приятеля, приобрел немалый опыт. Так вот Витюша говаривал так: "Не бойся женщины, которая держит тебя за… а бойся той, что держит за душу". Сейчас Тимофей понял: Катя – это не проходной эпизод в его жизни: она серьезно затронула его душу…

Сердце сладко сжалось. И тут же Сазонов ощутил внутри болезненный укол: а сумеет ли он удержать девушку возле себя?