Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Татьяна Турве

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Глава пятая. Мама

Понимание – всего лишь частный случай

непонимания.

(Козьма Прутков)

Кот, как полагается, встречал хозяйку у двери: танцевал на задних лапах, задушевно мяукал и вовсю размахивал хвостом. Соблюдая ежедневный приветственный ритуал, Яна подхватила его на руки:

– Гаврюха, привет!

Мама, судя по всему, давно ее караулила: выскочив из гостиной, даже не поздоровалась, а начала прямо с места в карьер:

– Почему ты не в художке?

– Я с аэробики. Я устала, – Янка с размаху плюхнулась на диван, не выпуская из рук кота, и по старой привычке подобрала ноги. "Значит, нормально переодеться не получится", – с каким-то вымученным олимпийским спокойствием заметила про себя. Только вот надолго ли его, спокойствия, хватит?..

Гаврюха ластился к ней по полной программе: игриво толкал ушастой головой, распушивал роскошный, похожий на трубу хвост, приглушенно мурлыкал и ворчал, напоминая по звучанию хорошо смазанный мотор. Явно выпрашивал свою колбасу. Как-то не укладывалось в голове, что всю эту богатейшую звуковую гамму издает один и – скажем прямо! – не таких уж гигантских габаритов кот. Вот голова у него большая, это да – широкая и лобастая, как у математического гения, этим он сильно отличается от остальных кошачьих сородичей. Но Янку это никогда не смущало, скорей наоборот, она еще с самого начала авторитетно всем заявила: "Широкий лоб – значит, умный, много мозгов."

И в самом деле, их Гаврюха по многим параметрам не вписывался в обычное определение "домашнего животного", аж никак! Уже не раз Яне казалось, что кот исподтишка за ними всеми наблюдает и складывает о каждом свое (причем далеко не всегда благосклонное!) мнение. Не зря ведь она пришла в неописуемый восторг от ловко подсунутой папой новой книжки, которая так и называлась: "Жизненная философия кота Мура". (Кажется, Гоффмана.) Книжный котяра там в строгом секрете от хозяина выучился читать и писать, чтоб на закате жизни накатать свои мемуары и издать их солидным тиражом. С тех пор Янку временами одолевали не очень умные мечты…

Гаврила появился у них прошлой осенью и с тех пор прочно влился в семейный быт (так бы ее мысль озвучила, наверное, мама). Подобрали его вместе с отцом в прямом смысле на помойке – впрочем, об этой пикантной подробности сразу же договорились перед мамой не упоминать. А то результат предвидеть несложно, угадываем с трех раз…

Дело было так: возвращались домой теплым безлунным вечером, над головой сгущались синие сумерки и ветер порывами доносил не слишком благовонное "амбрэ" из соседнего мусорного бака. И вдруг как раз из-за этой мусорки послышался отчаянный писк. Когда подошли поближе, прямо им под ноги выкатился крошечный котенок, больше похожий на комочек серого пуха, взъерошенный и перепуганный. (Яне показалось, что он еще и ходить не умеет, до того неуверенно покачивался на растопыренных для равновесия лапках. И еще стало страшно, что малышонка вот-вот подхватит встречный ураганистый ветер и унесет в неизвестном направлении, как девочку Элли из Канзаса…)

Недолго думая, Янка присела перед ним на корточки и котенок, должно быть, почувствовал, что сейчас решается его сиротская судьбина. С поразительной ловкостью вскарабкался по ней, как по дереву, оставляя следы затяжек на новом свитере, и крепко уселся на плече. Никакими силами не удавалось его отцепить, пищал обиженно с верхотуры, разевая крохотный рот с мелкими острыми зубками. А под конец перебрался на голову и пребольно вцепился в волосы, это вообще было что-то с чем-то!..

На Янкины отчаянные просьбы, не отличавшиеся особой оригинальностью – "Ну па-ап, ну давай заберем себе! Ну пожа-а-луйста!.." – отец не возражал. Только поставил одно-единственное условие, процитировал назидательным тоном из своей любимой "Агни-йоги": "Заводить домашнее животное можно лишь в том случае, если вы полностью уверены, что будете относиться к нему точно так же, как к любому другому члену семьи". Яна без раздумий согласилась: как показало время, это было совсем не трудно.

Зато мама, разумеется, закатила сцену – примерно такую же, как в "Простоквашино": "Ну что ж, выбирайте: или он, или я!" Хотя тогда им с папой было не до смеха: с огромным трудом пришли к мирному соглашению, что котенок останется пока что на неделю, вроде испытательного срока. Ну а там, как любят говорить у них в лицее, "будем посмотреть"… Особое подозрение у мамы вызывали Гаврюхины крупные уши, из-за них котофеус сильно смахивал на симпатичную летучую мышь. Но Янка и в этом усмотрела признак благородного происхождения (которого там и в помине не было, чего уж душой кривить! Как говорится, кот дворовый обыкновенный с элементами полосатости.).

В конце концов всё сложилось как нельзя лучше, даже мама со временем сильно к Гавриле привязалась, вот только звала его упорно Мурчиком. (У нее всегда так: сперва накричит, а потом накормит до отвала самым вкусным – видимо, для компенсации.) Однажды Яна застукала эту сладкую парочку на кухне: ее обычно такая практичная и рациональная мама скармливала Гаврюхе куски дорогущей сухой колбасы и горестно при том приговаривала: "Один ты меня понимаешь!.."

Но сегодня она находилась в менее добродушном расположении духа, Яна это сразу уловила по недовольно поджатому рту и чуть прищуренному оценивающему взгляду. Мама зачем-то поправила белоснежную кружевную салфетку на журнальном столике и смахнула невидимые невооруженным глазом пылинки:

– Конечно, она устала! Я же говорила: выбери что-то одно. Так нет, надо было всё сразу! В результате что? Гимнастику бросила, рисование бросила! Наплевала на всех!..

Яна схватила первый попавшийся журнал и уткнулась в него носом, но читать было невмоготу:

– Художку я не бросила! Просто у меня сейчас нет времени.

Мама ее недослушала, перебила на полуслове:

– С музыкалки столько раз звонили, даже домой приходили! "Пожалуйста, ей надо заниматься, у нее абсолютный слух!"

Янка с чертовски высокомерным видом обронила, по-прежнему не поднимая головы от своего журнала:

– В первый раз слышу!

Если б она только знала, как ее, Марину, раздражает этот презрительный тон!

– А гимнастика? Вот так и останешься… подающей большие надежды. А жизнь пройдет!

Впервые за весь разговор Яна посмотрела ей прямо в глаза и довольно ехидно, в своей обычной манере, спросила:

– Интересно, ты это про меня говоришь? (Янка почти все свои остроумные реплики начинает с этого "интересно", словечко-паразит.)

– А про кого еще? – настороженно прищурилась Марина.

Дочка вскочила на ноги и взволнованно зашагала по комнате, точно ей на одном месте в упор не сидится. Ужасно надоедливая привычка, и в кого она уродилась такая нервная?.. Янка тем временем что-то с жаром доказывала, отчаянно жестикулируя. Марина с трудом заставила себя прислушаться:

– Слушай, я не виновата, что у тебя не получилось стать гимнасткой! Это твоя мечта, а не моя! Мне это не надо.

Мама не ответила, только посмотрела на нее непонятным, до странного неуверенным взглядом. Еще никогда, кажется, Яна ее такой не видела – она ведь всегда и всё знает лучше других… Помолчав, мама вздохнула с видом невинной страдалицы и мирно поинтересовалась своим самым обыкновенным спокойным голосом, каким приглашают вечером к столу:

– А что тебе надо?

Янка заколебалась: давно они не разговаривали по-нормальному, она-то уже и забыла, как это делается… Мама доверительным, почти интимным тоном подбодрила:

– Ну давай, я слушаю!

"Рискнем!" – решилась Яна и осторожно, как на дымящемся вулкане, начала:

– Если тебе интересно… Я хочу… – она чуть-чуть помедлила, собираясь с мыслями: – Хочу быть обычным счастливым человеком, делать то, что мне нравится. Быть в гармонии с миром, с собой, чтоб внутри была тишина… – она приложила руку к груди и неожиданно точно плотину изнутри прорвало, слова полились страстным потоком: – Чтоб не надо было ни с кем соревноваться, я этого больше всего не люблю!.. Знаешь, какая у меня в детстве была мечта? Что когда-нибудь все люди будут жить в мире и согласии, все будут друзьями. Сколько людей на планете, столько и друзей. И каждый особенный, нету лучших или худших, каждый…

И осеклась, словно ледяной водой из-за угла окатили: мама иронично улыбалась прямо ей в лицо:

– Влияние твоего папы! Даже слова те же самые.

"В последний раз!.. – вспыхнув до кончиков ушей, с немым ожесточением снова и снова повторяла про себя Яна. – Больше так не попадусь!"

И молча вышла из гостиной, совершенно забыв про кота. Тот недоуменно-обиженно уставился ей вслед, затем мягко спрыгнул с дивана и преданно потрусил за хозяйкой, подергивая пушистым хвостом.

Янка укрылась в своей комнате, плотно прикрыв за собой дверь. Лицо нестерпимо горело, как после публичного унижения – желая унять это жар, она прижала ладони к щекам. (Что-что, а руки у нее круглый год холодные, сойдут вместо компресса…) Мелькнула молниеносная шальная мысль закрыться на замок, но в последнюю секунду передумала, решила не усугублять ситуацию. (Потому как ни для кого не секрет, что запертая дверь на маму действует, как красная матадорская тряпка на боевого быка родом из Кастилии. Была уже пара эксцессов!..) И обвинять во всем случившемся, по сути дела, некого, сама виновата: нашла перед кем душевный стриптиз устраивать! Прекрасно ведь знает, что люди не меняются – во всяком случае, не вот так по волшебству за один час…

Но мама, по всей видимости, с ней еще не закончила (все-таки Яна неплохо ее за эти годы изучила!). Войдя в комнату, мать по-дружески присела в скрипучее кресло напротив, как будто бы ничего особенного и не произошло минуту назад в гостиной:

– Про то, что ты говорила… Всё это очень красиво, но с такой философией далеко не уедешь.

Сил с нею пререкаться больше не было никаких, но Янка упрямо отчеканила, с независимым видом разглядывая потолок с висячей хрустальной люстрой:

– А я не хочу никуда ехать! Для меня это неважно.

– Что вообще для тебя важно?! – мама сорвалась на свой обычный крик. Тут бы собрать негустые остатки благоразумия и вовремя прикусить язык, но в Яну словно упрямый чертик вселился (или, по-простому да по-народному, неистребимый дух противоречия):

– Ты всё равно не понимаешь! Что тебе ни говори!..

Вот эту тему поднимать не следовало: мама завелась пожарной сиреной еще громче, чтобы все соседи в радиусе ста километров услышали:

– Конечно, мать ничего не понимает! Только она одна всё понимает!..

– Ты слышишь только себя!!! – закричала Яна изо всех сил, перекрыв на секунду мамин высокий пронзительный голос. И в отчаянии выпалила то, что за последние полгода сотню раз рвалось наружу, не решалась только озвучить: – Из-за тебя у меня даже детства нормального не было! Каждый день после школы или гимнастика, или музыкалка, или английский! А жить когда, спрашивается?.. Ну ничего, теперь я буду делать только то, что хочу!

Выдав без передышки эту тираду, Яна подхватила с пола свою лицейскую сумку и стремглав ринулась к двери, а вслед неслось до боли знакомое:

– Я на тебя всю свою жизнь потратила! Всё что угодно, лишь бы только Яночка занималась! Неблагодарная!..

…Как же всё могло так получиться? Жизнь, еще совсем недавно четкая и упорядоченная, летела «коту под хвост», как любит попрекать ее мама. Их Мастер Рейки сейчас бы, наверное, сказала: «Не проживайте жизнь за других людей.» Пускай даже эти другие – твои дети; какая, собственно, разница?! Но только вряд ли мама это поймет, к сожалению…

Что самое обидное, кое в чем она права – не во всем, конечно, но всё-таки… Раньше перед Яной стояли конкретные цели и задачи, жизнь была расписана лет на десять вперед. Правда, не ей самой, а понятное дело, кем: закончить лицей, поступить в универ на экономиста или бухгалтера. Получить диплом, удачно выйти замуж. Работать до пенсии… Ударно сыграть в ящик, просидев сиднем в одной и той же конторе пятьдесят лет, с восьми до пяти… Несчетное количество раз Янка слышала, как мама со вкусом расписывает ее, Янино, будущее (это у нее самая любимая фишка), и каждый раз прямо подташнивать начинало! То ли от громыхающего чем-то железным слова "экономика", то ли от этого "замуж"… В общем, хороший бы экономист получился! А про остальное и говорить нечего. Почему-то так тоскливо и страшно становилось после маминых восторженных монологов, хоть волком вой…

Всего месяц назад Яна начала задумываться, чего же на самом деле хочет она – не какой-то там дядя с улицы, а она сама. Получилась далеко не экономика, ну прямо типичное "не то"! Попробовала поговорить на эту тему с мамой, а та, похоже, перепугалась, как в том докторском сериале, который Янка иногда слушает краем уха: "Мы ее теряем!" И сразу начала давить нахрапом и криком, чтоб настоять на своем, да только со Скорпионами так нельзя, дохлый номер: тут же подмывает сделать все наоборот! Наверно, уже чисто из вредности.

На гимнастику мама ее привела в четыре года. Сначала отдала на спортивную, Янка даже какие-то соревнования умудрилась там выиграть (хоть и была, кажется, самой маленькой среди участников). Помнит лишь, как одним махом пробежала по чудовищно высокому бревну, а потом долго висела на брусьях, делая "уголок". Незнакомые взрослые со здоровенными секундомерами столпились вокруг и ждали, когда же девчушка не выдержит и упадет, но Яна держалась до последнего, хоть и нестерпимо, до судорог, болели и отнимались руки… В награду за свое невиданное мужество получила почетную грамоту (мама еще долго ей хвалилась перед всякими залетными знакомыми) и белобрысую куклу Сашку, похожую на Буратино, со складными руками и ногами. (Все подружки в детсаду обзавидовались, ходили следом хвостом и упрашивали дать "подержать". Особенно Галька канючила, она в этом деле спец… Вот ведь, на заре туманной юности – а настолько врезалось в память!)

Что и говорить, мама была полна самых радужных надежд, но всего через год Яну с этой спортивной гимнастики "поперли". Тренер заявила, что у девочки слишком хрупкие, тонкие в кости руки – а вдруг надломятся, когда будет делать стойку?.. "Я не хочу потом за нее отвечать!" – это Яна помнит превосходно, и еще ярче – впервые в жизни чувство предательства с миндально-горьким привкусом, как от раскушенной вишневой косточки. Совсем недавно все в один голос уверяли, что она такая многообещающая, везде ей прямая дорога, а теперь бац – и за бортом, никому не нужна…

Зато матушка, как всегда, не растерялась и определила ее на художественную гимнастику в том же самом спортивном клубе "Динамо", что неподалеку от дома. Там сразу пошло на лад, Янка была довольна, бегала почти каждый день после школы. (Разве что тренера слегонца побаивалась, дама попалась крутого характера: такой бы спецназовцев тренировать, а не субтильных девчонок!) Но только полгода назад всё самым неожиданным образом оборвалось, точно отрезало. Яна никому об этом не рассказывала, да и вряд ли бы кто понял… Покрутили бы пальцем у виска, как Галькин Андрэ: дескать, "лечиться, лечиться и лечиться!" Но что-то в тот раз произошло, ранней весной на городских соревнованиях, и поставило на маминых спортивных надеждах жирную окончательную точку.

Янка разминалась, пристроившись в углу в плотно забитом гимнастками маленьком зале. Вот-вот намечался ее выход: после долгих мучительных колебаний она решила все-таки выбрать упражнение с лентой. За номер без предметов была полностью спокойна (техника у нее вполне приличная, справится), а вот лента – это серьезней, здесь нужна полная концентрация… Только настроилась на рабочий лад, как подскочила та самая мужеподобная тренерша Лариса Павловна и принялась давать последние наставления – главное, что вовремя:

– Только смотри, не растягивай! В темпе, с выражением, с улыбкой… Запомни: нам надо первое место!

Сердясь, что ее отвлекают, Яна не удержалась, брякнула на автопилоте:

– А если не первое? Что тогда, застрелиться?

– Я не поняла, что это за настрой? Думаешь, я просто так тебя столько лет тренировала? Вот сегодня мы и посмотрим, на что ты способна! Серьезных противников здесь нет, одна мелочовка…

Лариса Павловна еще долго и упоенно о чем-то разлагольствовала – про момент истины или что-то в этом роде, – но Яна уже не слушала, настроение упало ниже абсолютного нуля: "Ей до меня никакого дела нет, главное – чтоб место заняла! А как я живу, что меня волнует – ей это всё до лампочки…"

Звучало, конечно, глупее некуда, Янка и сама отлично понимала: ну действительно, какое тренерше до нее дело? (Детей-то вместе не крестили, в разведку тем более не ходили – какие могут быть претензии?) А потому решила выложиться на полную, пускай даже просто для себя – да ну их всех с этим местом к соответствующей бабушке!

Начало прошло удачно: лента, казалось, была продолжением руки, сама взлетала и приземлялась точно там, куда ее мысленно посылали. Музыка тревожно зачастила, ускоряя темп, и Янин взгляд случайно упал на Ларису Павловну в дверях громадного полупустого зала: та делала непонятные судорожные движения руками, сжимая что-то в воздухе, словно невидимую гармошку. Пухлые ладони мелькали туда-сюда, как в сурдопереводе на канале новостей, затем короткий наманикюренный палец выразительно постучал по циферблату наручных часов. "Не растягивай!" – услышала Яна где-то внутри. Лента внезапно обрела независимость и упала совсем в другую сторону, а судьи всё смотрели и смотрели неумолимыми глазами, и время растянулось до бесконечности…

После соревнований Лариса Павловна к ней и близко не подошла, сделала вид, что не заметила. Стояла в десятке метров, презрительно развернувшись спиной, и поздравляла кого-то другого с первым местом… То и дело поводя богатырскими плечами, громогласно восклицала свое коронное, набившее оскомину еще с пяти лет: "Девочка должна быть изящная, как статуэточка!" Незнакомые девчонки по соседству украдкой хихикали, подталкивая друг дружку локтями, и то одна, то другая грациозно вытягивали ноги с натянутым носком, изображая "статуэточку". А Янка, сидя на позорной скамье и стаскивая с себя полу-чешки, с предельной ясностью поняла, что больше туда не вернется. Опять противный вкус миндаля во рту и тяжесть в груди в том самом месте, как в детстве на спортивной гимнастике… Что-то не складывается у нее со спортом, типичное не то. Да что за наваждение, и прицепилось же это "не то"!

Глава шестая. Дуб

Выйдя замуж, Царевна-Лягушка

сильно скучала по родному болоту.

(Козьма Прутков)

«Здравствуй, Дуб!»

"Здравствуй, Яночка! Давно тебя не было видно…"

"Извини, что не заходила. Я по тебе соскучилась."

"Я по тебе тоже", – он дружелюбно-приветственно зашелестел огромной кроной, девочка запрокинула голову и всё смотрела ввысь – туда, где сквозь зеленую листву пробивались тонкие лучики света. Тупая боль возле сердца успела поутихнуть, Янка всем телом ощущала исходящий от Дуба невидимый мощный поток, он струился через нее и напитывал каждую клеточку прозрачной светлой энергией. Краешком глаза Яна видела свою ауру, та разрасталась как на дрожжах. "Какая я большая…" – промелькнула зачарованная мысль и исчезла, внутри опять стало кристально чисто и спокойно.

"Вот теперь ты готова", – удовлетворенно прошелестел он.

"Я еще немножко посижу?" – с вопросительной интонацией подумала Яна и почувствовала, как Дуб вздохнул от смеха, по резной листве пробежал легкий ветерок.

"Никогда раньше не знала, что деревья умеют смеяться!"

"Никогда раньше не думал, что люди умеют слушать! – подхватил он. Немного помолчал в задумчивости и добавил: – С тобой хотят поговорить, ты разве не чувствуешь?"

"Где?" – она закрутила головой, но никого подходящего для разговора не обнаружила. Лишь две молодые мамы расположились неподалеку с летними колясками и обсуждали свои бесконечные однообразные проблемы, да малыши резвились у подножья дуба. Один белоголовый карапуз раскинул руки и с жужжанием закружил неподалеку от Яны – вероятно, изображая самолет. "Привет!" – мысленно окликнула она, малыш встрепенулся и с удивлением уставился на нее голубыми глазенками. И заулыбался, затем, похоже, застеснялся и спрятался за маму, а та всё рассказывала подруге свою историю без начала и конца:

– Вчера отец его наказал, поставил в угол, так он стоял-стоял, а потом и говорит: "А у тебя душа не болит… на меня смотреть?"

"Ух ты, – ошарашенно сообразила Янка, – вон оно что! Вот это мальчик…"

– Сколько это ему? – сочувственно покачала головой вторая женщина, постарше на вид, покачивая в коляске мирно спящего щекастого младенца.

– Три года. А что ж будет дальше, ты представляешь?..

Малыш опять закружил возле Яны, закидывая светлую головку и размахивая руками, постепенно подбираясь к ней ближе и ближе. Самой бы так повертеться, отвести душу!.. В какое-то мгновение головка ребенка мягко засветилась нежно-сиреневым, красивейшего оттенка цветом. В него вплетались яркими нитями фиолетовые сполохи, всё это сказочным образом мерцало и едва заметно переливалось… Аура была мощная и чересчур для такого крохи большая, раза в три шире, чем у взрослых.

Через несколько секунд сияние исчезло: мальчонка опять стал симпатичным карапузом, а Дуб – просто громадным трехсотлетним деревом. Янка в недоумении потрясла головой и на всякий случай потерла глаза, пытаясь сообразить: было это на самом деле или от всех треволнений померещилось?.. ("Шарики за ролики закатились", дурачились они с брательником в детстве.) С другой стороны, не зря ведь Мастер рассказывала, что фиолетовый цвет – самый высокий по вибрациям, цвет седьмой чакры. Как же она называется?.. Такое название смешное… Сахасрара, точно! Янка еще, помнится, весь семинар прохрюкала в кулак, тщетно стараясь удержать приступы неприличного смеха.

Малыш замер возле Яны, приподняв домиком светлые бровки, и с любопытством ее разглядывал своими круглыми глазенками. Мальчонкина мама его издали окликнула, словно приревновала:

– Егорка, пошли домой! – с поразительной прытью вскочила со скамейки, бесцеремонно схватила малыша за руку и потащила за собой, волоча свободной рукой коляску и что-то сердито сынишке вычитывая. "Наверно, из тех, кто коня на скаку остановит… ну и как там далее по тексту!" – неодобрительно заключила Яна. Мальчуган упирался изо всех сил и, кажется, собирался зареветь, вот уже и маленький ротик плаксиво скривил… Янка едва успела помахать рукой на прощанье.

– Ему девочка понравилась, – непонятно кому сообщила сердобольная подруга мальчонкиной мамаши, удаляясь за ними к выходу из парка.

– Пошли, Егор, завтра еще придем! – в последний раз донесся издали энергичный женский голос, прерываемый басовитым ревом, и аллея опустела.

Яна всё смотрела в задумчивости им вслед, погрузившись в свои мысли, забыв на минуту, где находится. И вдруг за спиной раздался незнакомый ломающийся голос, вырвал ее из оцепенения:

– А Вы знаете, что Вы неправильно сидите?

– Не знаю, – она подняла голову: над ней стояли двое парней в темно-синей форме курсантов мореходки, то бишь мореходного училища. Совсем еще мальчишки, первый или второй курс, вон даже лопоухие уши так смешно оттопыриваются, поддерживая бескозырки… Один с рыжими бровями и разудалыми веснушками по всему лицу по-свойски присел рядом на краешек скамейки (соблюдая, правда, кое-какую дистанцию):

– Все сидят лицом наружу, а Вы внутрь.

– А может, это они все неправильно сидят? – резонно возразила Яна.

Следует заметить, Дуб заслуженно считается любимым местом отдыха горожан. Под ним легче всего назначать свидания и деловые встречи, уж точно не разминешься:

"Где встречаемся?"

"У дуба."

"Лады!"

Еще с незапамятных времен Дуб опоясывает выкрашенная в веселый зеленый цвет скамейка, на ней добрая сотня человек разместится. Янка улыбнулась: однако, неплохой способ завязать разговор!.. ВИдение на этот раз по какой-то загадочной причине не включалось, ребята выглядели абсолютно нормально. (Ну и правильно: надо почаще давать ей передышку, а то и так временами опасается за свой здравый рассудок!) Пока суд да дело, рыжий парень, опять не слишком церемонясь, живо перекинул ноги в отутюженных форменных брюках на другую сторону скамьи и умостился уже поближе к ней:

– Ну, тогда и я тоже сяду. Раз такое дело… А как Вас зовут?

"А вот это уже зря!" – Яна вскочила на ноги и подобрала с травы свою побывавшую во многих переделках лицейскую сумку:

– Мне пора! К дому, родному дому.

Парень всё-таки изловчился, выкрикнул вслед (видать, из тех экстремалов, что любят ломиться на красный):

– А где Вы живете? Может, нам по пути!

Янка помахала им издали рукой:

– Счастливо!

И успела уловить прямо в свою спину обиженное:

– У девушки нет настроения…

"Если бы Галька это видела, я б сейчас выслушала… – закружились каруселью унылые мысли. – Ну нет у меня никакого желания знакомиться!"

И, скажем прямо, здесь даже не в рыжем пареньке дело, он-то как раз в полном порядке. (В прошлый раз на аэробике специально поднимали эту тему – ждали Иру, инструктора, надо ж было чем-то языки занять… И все девчонки дружно согласились, что рыжие – они самые классные. В смысле, самые веселые.) Просто каждый раз как бы цветной монитор в голове включается, и на нем послушно высвечивается исчерпывающая надпись: "Мое" или "Не мое". Но в основном почему-то "Не мое"…

Яна сокрушенно вздохнула еще в сто пятый раз: даже с Дубом забыла попрощаться, эх!..

В квартире было темно и по-нежилому тихо, только у Янкиной двери наискось лежала слабая полоска света. «Не спит, редиска!» – понял Володя и тихонько заглянул в комнату. Так и есть: малая, облаченная в светло-розовую пижаму, скрючилась у компьютера буквой «зю», не заметила даже, как он вошел. На экране мерцало что-то разноцветное и трехмерное, неожиданно красивое – шипастые шарики и звезды слепили глаза, переливаясь всеми цветами радуги. В полутьме зрелище завораживало… Володя с трудом отвел чуть осоловевший по ночному времени взгляд и легонько потянул дочку за кудрявый хвост:

– Почему не спишь?

– А сколько времени?

– Половина второго.

– Почему ты так поздно? – обращенная к нему дочкина спина выражала сильное неодобрение и больше того, самую настоящую обиду.

– С ребятами засиделись.

– Вам хорошо-о… – тоненько протянула Яна, по-прежнему упрямо не оборачиваясь.

"Что-то тут не так!" – недолго думая, Володя развернул ее вместе с вертящимся креслом к себе лицом. Так и есть, глаза краснющие – то ли от компьютера, то ли еще от чего…

– С мамой поругались? – отвечать она и не собиралась, независимо пожала плечом. – А ну, посмотри на меня! Глаза как у кролика. Давно так сидим?

Янка немного оживилась, крутнулась обратно к монитору:

– Это моя любимая игра. Смотри, вращаются в пространстве! Прямо гипнотизирует, а?..

Володя наугад пошарил мышью, настраивая таймер в углу экрана, и грозно рявкнул:

– Шесть часов за компьютером! Что ты с собой делаешь?! А ну, марш спать!

Безжалостно позакрывал все "окна" (насчитал их штук десять, не меньше) и выключил многострадальный компьютер – тот, казалось, благодарно заурчал от удовольствия. Янка протестующе воскликнула:

– Эй! А как закон свободной воли?

– Я его отменяю. В том, что касается здоровья, я деспот. Будешь так над собой издеваться – поставлю запрет на игру. Понятно излагаю? Вопросы есть?

Она ничего не ответила. Ну и чудеса, чтоб малая да вдруг смолчала, не ринулась в бой!.. У него мелькнула невероятная догадка, что дочура именно этого и ждала: что он рано или поздно вернется домой и прогонит ее спать, для того и сидела… Вот уже носом клюет, как курица, да и глаза слипаются, хоть спички вставляй, и всё равно не сдается, таращится в экран до последнего! Володя решительно подтолкнул Янку в спину, сгоняя с обжитого стула:

– Всё, спать! В темпе вальса. Левой, правой…

Малая поплелась в ванную, спотыкаясь обо что только можно, цепляясь за все углы и судорожно зевая во весь рот. И похвасталась громким шепотом, добредя до порога:

– Я у них все рекорды побила! У меня там такой рейтинг, закачаешься… Надо, чтоб сохранился. Ты ведь настройки сохранил?

– Я кому сказал: марш в кровать? – преувеличенно грозно осведомился Владимир. (Не сохранил ведь, как пить-дать. Завтра малая устроит плач Ярославны с заламыванием рук и патетическими возгласами: "Ну как ты мог?!") Блюдя отцовский авторитет, Володя сдвинул брови еще сильнее, Янка негодующе фыркнула и скрылась за дверью.

Теперь раньше двенадцати точно не встанет – хорошо еще, завтра суббота. Ему-то что – пускай хоть до вечера спит, раз выходной! – зато Марина может воспринять, как хороший повод поскандалить.

Но эти его пессимистические прогнозы не подтвердились. Еще задолго до полудня Янка уже читала в своем любимом кресле, уютно подобрав под себя ноги и пристроив книжку на особо не возражающего против подобного обращения кота. Компьютер (к Володиной вящей радости) мирно отдыхал, зато из магнитофона доносилось что-то красивое и протяжно-грустное, неизвестное Владимиру:

"Прощальных белых поцелуев след во мне,

Ты не вернешься.

Меня рисуют мелом на стене,

Ты не вернешься…"

"Нет, чтоб что-нибудь попроще, как все девчонки ее возраста: «Ля-ля, я сошла с ума!..» – усмехнулся он про себя. Звук все же не прикрутил, сдержался. (Если верить родительским рассказам, он и сам в юности был порядочным лоботрясом, врубал музыку так, что стены ходуном ходили. То Высоцкий с утра до вечера, то «Битлз» с их ранними альбомами. Как только мама с отцом все это вытерпели?.. Так что Янку теперь особенно и не помуштруешь, совесть не позволяет: яблочко от яблоньки, как известно…)

– Бонджорно, принчипесса! – поздоровался по-светски. – Голова болит?

– Не-а!

Ишь ты, свежая как огурчик, а колени-то в крупных синяках! Вот тебе и великовозрастная девица, почти на выданье…

– Откуда столько синяков?

Малая заметно ожила и принялась деловито перечислять, поочередно тыкая пальцем, словно ветеран в дорогие сердцу ордена с медалями на бархатной подушке:

– Это я об стол, это в двери не вписалась… А это от ожога.

– Ожога? – переспросил Володя с нажимом.

– Ну да, вытирала коленом сковородку. А она оказалась горячая. Я их тональным кремом замазываю, если на улицу надо выйти… – и подозрительно зыркнула глазищами: – Чего ты смеешься?! У меня по гороскопу предрасположенность, и вообще!..

– Что читаешь? – быстро перевел он тему, пока дочура не обиделась, и развернул книгу к себе лицом: – "Аштар"? Что-то новое…

На обложке величественно плыли космические корабли и взирали со строгостью звездные лики, иначе их и не назовешь… Не переболела еще. Это «патологическое», по словам Марины, увлечение фантастикой и фэнтэзи она переняла от него: вместе столько всего перелопатили! Сейчас уже и не верится. Начинали с Кира Булычева, историй про Алису, и Володиных любимых Стругацких – один «Понедельник начинается в субботу» чего стоит, шедевр! Перешерстив отечественную фантастику, потихоньку переключились на зарубежную: «Саргассы в космосе», «Заповедник гоблинов», «День триффидов» – да разве все упомнишь…