Текст книги "Приют одинокого слона, или Чешские каникулы"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Оксана стояла и смотрела, как один за другим мужчины выходят из комнаты («Спокойной ночи!» – шепнул Вадим). Щелкнул замок, повернулся в нем ключ. Она повернулась и посмотрела на Лиду. Та сидела в постели, натянув одеяло до подбородка.

Ничего себе! Прическа, макияж – если, конечно, это безобразие можно назвать макияжем. Да и пижама – Оксана успела заметить – очень даже ничего, голубая, шелковая. Не из дешевых. Когда она уходила в бар, Лида как раз укладывалась в постель – с хвостиком и в дурацкой трикотажной ночнушке. Интересно, она что, ждала кого-то? Пока ее нет?

Оксана усмехнулась. Неделю назад подобное предположение показалось бы неудачной шуткой. Но теперь, после Генкиного дневника... И кого же она могла ждать? Мишку? Макса? А может, Вадима?

Что-то кольнуло – как мелкая колючка от кактуса, которая тонкой занозой сидит в пальце. Раньше, до этой противной истории с его клиенткой, она никогда не ревновала Вадима. Даже когда видела, как женщины строят ему глазки и всячески пытаются завоевать его расположение. Только улыбалась. Раньше... И вот готова ревновать его... к Лиде? Кошмар какой!

– Лид, ты серьезно думаешь, что это могла быть я? – спросила Оксана, сев на свою кровать и стягивая через голову свитер.

– Откуда я знаю! – Лида повернулась к ней спиной. – Почему бы и нет? Почему я, собственно, должна тебе верить? После всех твоих фокусов.

– Каких фокусов?

– Как дневник Генкин к тебе попал? Только не ври, что случайно!

Лида снова повернулась к Оксане и села рывком, глядя на нее сощуренными глазами. Голубые тени вокруг узких щелочек смотрелись достаточно странно.

– Дневник попал ко мне, разумеется, не случайно, – спокойно ответила Оксана, снимая брюки. Она натянула ночную рубашку, взяла щетку и стала расчесывать волосы, которые в тусклом свете ночника казались совсем темными. – Я его искала.

– Вот как?

– А тыв Праге ничего не искала?

– Откуда ты знаешь? – Лидин голос дрогнул и стал совсем другим, испуганным.

– Лорка шепнула. По секрету. Она вас видела. В окошко. Что, съела?

Но Лида уже взяла себя в руки:

– Ну и что? Теперь это уже ничего не меняет. Тебе спасибо! Ладно, допустим, я искала фотографии или кассету. Генка сказал, что снимал кое-какие моменты. А что искала ты? Нечто подобное?

– Не суди по себе! – Оксана выключила ночник, легла на спину и закинула руки за голову. – Ты еще скажи, что я тоже с Генкой трахалась. Нет. Он сказал, что здесь есть кое-что обо мне. Честно говоря, я даже не знала, что ищу. Наверно, скорее, аудиокассету. А вот о чем – тебя не касается.

– Конечно, ты же про вас с Вадиком странички не зря выдрала.

– Не зря.

– Послушай, – Лидин голос зазвенел от возмущения. – Я все понимаю. Я бы, наверно, тоже так сделала. Но скажи на милость, зачем ты положила дневник в бар? Чтобы его нашли и прочитали? Что за паскудство, а?

– Честно? – помолчав, спросила Оксана.

– Конечно!

– Это случайно вышло.

– Ой, да не ври ты!

– Не вру. Дневник лежал на столе. Под бумагами. Мне кажется, Генка писал, когда... Ну, сама понимаешь. Кто-то вошел, и он его спрятал. Даже фразу не закончил. Я его взяла и спрятала на лестнице. А потом, ночью, вытащила, прочитала. Надо было, конечно, целиком его спалить. Но я была в таком шоке, когда про саркому прочитала. А потом Вадим пришел... Ну, короче, в бар сунула, думала, вытащу, а потом придумаю, что с ним делать. И не вышло. Сначала Вадим бродил, потом Мишка. А потом я уснула. Утром просыпаюсь, смотрю: Вадим уже встал. А потом Макс в бар полез. Я ничего не успела сделать.

– Ладно, – хмыкнула Лида. – Сделаю вид, что поверила.

– Можешь не верить, дело твое.

– А как насчет слона? Что он под вашим окошком делал?

– Вот тут хоть убей – сама не понимаю. Было бы полным идиотством этим самым слоном дать Генке по башке, унести в свою комнату и выбросить из окна. Зная, что его там непременно найдут. Я бы на месте убийцы выбросила его в окно прямо из Генкиной комнаты. Поди поищи, кто это.

– А ты помнишь, что мне этот клоун сказал? Который Олег Попов? Вы, мол, дамочка, все придумали, чтобы от себя подозрения отвести. Может, и ты это все специально устроила? «Было бы полным идиотством дать слоном Генке по башке, унести в свою комнату и выбросить из окна», – передразнила Лида Оксану. – Ты с самого начала себя очень странно вела. Кто первый сказал, что Генку убили? Ты!

– Это что, странно? Странно было делать вид, будто ничего не заметили. А вот ты, милая моя...

– Что я? – Лида вскочила с кровати и подбежала к Оксане.

– Просто я слышала, как кто-то идет по коридору. По направлению к Генкиной комнате. Все остальные были внизу. Да и Лорка...

– Откуда ты знаешь? – быстро перебила Лида, присаживаясь на край Оксаниной кровати. – Любой мог подняться.

– Не морочь мне голову! – рассмеялась Оксана. – Давай начистоту. Мужиков нет. Нас никто не слушает. «Жучков», думаю, здесь тоже нет. Ты ведь ходила тогда к Генке? И Лорка об этом говорила, да? Это она имела в виду, когда вы подрались?

– Да с чего ты взяла? – рассмеялась в ответ Лида.

Только смех этот звучал слишком уж неестественно. Почему-то он напомнил Оксане тот звук, с которым проваливается в черную пасть мусоропровода пустая банка из-под зеленого горошка.

– Ладно, – Лида внезапно оборвала смех и нагнулась к Оксане. Ее глаза поймали отблеск уличного фонаря – словно кошка на секунду сверкнула глазами. Оксане почему-то стало страшно. – Черт с тобой. Я действительно пошла к нему. Только он меня выгнал. Даже разговаривать со мной не стал. Поэтому я и плакала. А про горы ляпнула... Какие уж там горы! Просто ничего другого в голову не пришло.

– Плакала из-за него? – уточнила Оксана, приподнявшись на локте. – Или из-за того, что он не отдал тебе фотографии – или что там? Кстати, у него их не было. Или очень хорошо запрятал. Я ничего такого не видела. Правда, он... – она запнулась, словно чуть было не сказала что-то лишнее.

– Что он?

– Да нет, ничего. Так из-за чего ты плакала?

– Из-за всего.

Лида встала, сделала несколько шагов к своей кровати и грузно упала на нее – так, что пружины жалобно звякнули.

– Лид! Лида! – позвала Оксана, но та молчала. – Скажи... Ты его любила? Ну хоть немножко? Или просто от скуки?

– Спокойной ночи, – ровно и спокойно ответила Лида.

                                                            * * *

                                                                           3 января 2000 года

– Они что, носки на завтрак сварили? – скорчила рожу Лида, войдя в столовую-ресторан. – Что за гадость?

Пахло действительно не лучшим образом.

– Ну и мерзкая же у них кухня! – продолжала разоряться она. – Кнедлики эти фиговы, капуста тухлая. А этот, как его, ну, блин картофельный! Брамборак!

– Да заткнись ты! – прошипел Миша, который шел сзади.

Лида затравленно оглянулась и замолчала. Села за стол и уткнулась в меню. На корявом английском попросила у подошедшей официантки омлет, булочку и кофе.

Миша, как и накануне, сел за другой стол.

– Слушай, ты чего так с ней? – вполголоса спросил, устраиваясь с ним рядом, Макс.

– А как с ней прикажешь? – исподлобья посмотрел на него Миша. – Тварь. Скукота ей, видите ли, со мной.

– Разведешься?

– А ты думал!

– А если это неправда? – осторожно предположил Макс.

– А про тебя правда?

Макс нахмурился и замолчал.

Мишка был прав. На все сто. С чего бы Генке выдумывать. Странно, но после того, как его постыдная тайна стала известна всем, ему стало как-то все равно. И абсолютно все равно, что же будет дальше.

Полицейские эти, похожие на персонажей занудного социалистического детектива. Консульский клерк, строящий из себя эдакого Коломбо. Гостиница – натуральный дом колхозника, слегка облагороженный заграницей. Показалось вдруг, что ничего уже больше не будет. Что уженичего нет. Ни России, ни Питера, ни... Лоры?

Спазм, как всхлип, перехватил горло. Прошло всего-то двое суток, как ее нет, а он словно уже смирился с этим. Как будто давно ждал этого. Как будто... хотел этого.

Нет, не надо об этом.

Он положил на половинку круглой булочки с тмином тонюсенький, как бумага, прямо просвечивающий кусочек кровяной колбасы. Красно-лиловые прожилки неприятно напомнили Лорино предплечье, когда она сидела и задумчиво разглядывала его: куда бы еще уколоть?..

Макс понял, что не сможет проглотить ни куска. Запоздалая реакция? Он залпом допил остывший кофе, встал из-за стола и вышел. Куда пойти, куда податься? Сидеть в комнате в компании Мишки и Вадима? Или вон в том кресле в холле – как старушка на лавочке, ожидая, не пройдет ли мимо хоть кто-нибудь, дабы осмотреть его с ног до головы, от нечего делать?

Да, ему было все равно, что будет дальше. Но выносить себя – как и остальных – он больше просто не мог. Физически не мог.

Что-то непонятное крикнул ему вслед портье, звякнул колокольчик на входной двери. Сочно и влажно хрустел под ногами снег. Искрилось в сосульках, плача от радости, солнце.

Взвизгнули тормоза – совсем рядом. Надо же, в такой деревне – и чуть не попасть под машину. Приступ судорожного хохота пробежал по всему телу, скрутил внутренности.

Это что, ругательства? Смешные какие-то. Вот что-то знакомое. «Круце писек!» Так Генка говорил. Так и не додумался спросить, что это значит. Попов, наверно, знает. Да не все ли равно?!

– Ты зачем остановился, мужик? – Макс с силой стукнул кулаком по капоту, даже не соображая, что говорит по-русски и что водитель вряд ли его понимает. – Ты зачем затормозил? Ехал бы себе и ехал. И я вместе с тобой. Макс уехал на машине, весь размазанный по шине. Нет, пожалел. Остановился! Добрый, мать твою, скажите, пожалуйста! Эх, мужик, мужик!..

Он повернулся и пошел дальше по улице, глядя себе под ноги. Пожилой краснолицый чех в зеленой фетровой шляпе покачал головой, сплюнул, сел в машину и поехал себе.

Вот бы глоточек! Все равно чего – водки, коньяка, виски. Чтобы обожгло, чтобы мир жарко качнулся, расплылся на мгновенье и снова придвинулся вплотную во всей своей непостижимой яркости. В последний раз...

Макс стоял на мосту и смотрел на зеленую пузырчатую воду. На белые гривы перекатов, на матовое стекло заводи у горбатого серого камня. Шевельнулся неловко, столкнул ногой вниз целый сугроб – и он поплыл, не тая. Мерный шум воды завораживал. Она тянула к себе, как тянет высота, как тянет блестящий нож электромясорубки: эй, рискни, попробуй, сунь палец, посмотри, что будет...

Не об этом ли говорила Лорка? Это ли испытывала, когда висела над оврагом, цепляясь за камень?

Об этом ли писал в своем дневнике Генка?

...Он сидел, покачиваясь на стуле, грыз ручку. Самую обыкновенную допотопную ручку – чернильную, с пипеткой. Такою Макс писал то ли в третьем, то ли в четвертом классе. На спине Одинокого Слона красовался носовой платок, испачканный чернилами и кровью. Увидев Макса, Генка демонстративно спрятал тетрадь в зеленой обложке под какие-то бумаги.

– What can I do for you 19 ? – насмешливо улыбнулся он.

– Мне нужна кассета.

– Нужна?! Скажите пожалуйста! А пивца холодного?

– Залей его себе в зад. Отдай кассету, или...

– Или что?

Генка все так же покачивался на стуле. Наверно, он делал это часто: Макс заметил на ковре под ножками стула да вытертых пятна. Или у прежнего хозяина тоже была такая манера?

– Или я тебя заставлю это сделать! – теряя остатки терпения, заорал Макс.

– Напугал ежа голым...  

– Послушай, я прошу тебя, давай договоримся по-хорошему, – последним усилием воли, он попытался взять себя в руки. – Скажи, чего ты хочешь? Денег?

– Господь с тобой, милачку. Это я тебе могу дать денег. На конфеты. Или на бутылочку.

– Тогда что тебе надо?

– Самую малость. То, чего у меня нет.

– Интересно, чего это у тебя такого нет, что есть у меня?

Генка смотрел сквозь него, и глаза его стали похожими на темное матовое стекло – совсем как эта вода между камнями.

– Этого я тебе не скажу. Пока не скажу, – медленно проговорил он. – Может быть, ты сам догадаешься. А не ты – так кто-нибудь другой.

– Едрить твою етита! – снова вскипел Макс. – Шутки шутишь? Загадочки загадываешь?

Он подошел к Генке вплотную и замахнулся.

Тот смотрел снизу вверх и продолжал улыбаться.

«Где тебе!» – словно говорил он...

Не отрывая взгляда от воды, Макс перелез через невысокое, всего-то по пояс, ограждение и встал на узеньком карнизе. Упала вниз и поплыла по течению еще одна снежная кучка. Вот здесь, у этих камней, глубоко, не видно дна. Вода вырыла настоящий омут. Впрочем, не все ли равно? Если не утонет, так сломает шею, ударившись о камни. Или утащит течение. И в любом случае холод прикончит его раньше, чем кто-нибудь попытается его вытащить. Даже снег вон плывет и не тает.

У него был верующий приятель, Пашка Сомов. Господь, говорил он, в этойжизни никого не наказывает. Он просто позволяет нам наказывать самих себя.

Он еще раз посмотрел вниз, закрыл глаза...

И тут чья-то рука крепко и больно ухватила его за плечо!

– Ты, кретин! – крикнул Вадим, пытаясь перетащить его через перила. – Что ты делаешь?

Макс рванулся, но Вадим держал его крепко.

– Живо лезь сюда, или я тебя вытащу, как репу. И репу же начищу!

Макс вдруг как-то весь обмяк и неловко, мешком, перевалился обратно на мост. Какие-то люди стояли поодаль и смотрели на них. Подошла пожилая женщина в яркой спортивной куртке, что-то сказала.

– Nerozumím 20, – словно прося прощения, ответил Вадим.

Макса не держали ноги, словно он выпил литр грузинской чачи. Да нет, от чачи голова обычно ясная, а перед ним все плыло.

– Можешь идти? – Вадим обхватил Макса за талию, нисколько не думая о том, что вид у них более чем двусмысленный. – Скажи на милость, какого дьявола ты туда полез? Жить надоело? Это что, клуб самоубийц? Сначала Генка...

– Генку убили! – возразил Макс.

– Перестань! Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Это самое настоящее самоубийство. Просто чужими руками. Сначала Генка, потом Лора...

– Лору тоже убили!

– Может, да, а может, и нет. Не хватало только тебя. Пошло и неоригинально.

– Оригинальнее сесть?

– Так это... ты? – Вадим остановился, словно наткнулся на что-то.

– Я так сказал?

– Тогда почему сесть?

– Ты видел, как на меня смотрел этот фигов клоун? Который из консульства. Он заранее уверен, что это я убил их обоих. И Генку, и Лору.

– Но он ведь не полицейский. Мало ли в чем он там уверен. Его дело переводить и оформлять бумажки.

– Не скажи! – горько усмехнулся Макс. – Им нужно поскорее спихнуть это дело. Но, насколько я понимаю, это не так просто. Прямых улик нет. Виновным может быть любой. И этот Попов сведет стрелки на меня. Потому что мы с Лорой жили вместе. И потому что я ему сразу не глянулся. А капитан с ним согласится, лишь бы отвязаться побыстрее.

– Чепуха! Это я тебе как адвокат говорю. Где доказательства, что это ты? То, что вы с Лоркой вместе жили, не довод. Правда, то, что ты хотел с моста спрыгнуть, не за тебя говорит. Но я не скажу никому.

– Спасибо. Дай-ка закурить!

Макс остановился, слегка дрожащими пальцами взял сигарету, прикурил, затянулся глубоко.

– Скажи, Вадик... Я не знаю, что там о тебе Генка написал, Ксанка страницы вырвала, а сам ты, наверно не скажешь... – он замолчал выжидательно, но Вадим не спешил с ответом, и Макс продолжил: – Вот то, что ты сделал... Тебя совесть не мучает?

– Ну почему же? – глядя в сторону, ответил Вадим.

– Вот и я... А вовсе не потому... Скажи, только честно, ты думаешь, это я?.. Ну, Генку?..

– Нет, не думаю, – Вадим не кривил душой. Потому что знал – кто.

Олег сидел в ресторане у окна и пил уже вторую чашку чая – с медом, лимоном и какими-то пахучими травками. В зале было пусто, все уже давно позавтракали и ушли. Официантка поглядывала на него с едва скрываемым нетерпением, но он не обращал внимания: клиент всегда прав, не так ли?

В очередной раз с отвращением оглядел оклеенные пленкой «под дерево» стены, неопределенного цвета плиточный пол и люстру из поддельного хрусталя.

Все было скверно. Как говорила Кристина, жизнь дала трещину и стала похожа на задницу.

Казалось бы, чего ему переживать-то? Он свое дело сделал, может в Прагу ехать спокойно. Мертвых запакуют и отправят, живые сами уедут. Кого-то одного спровадят особымгрузом. Приедут российские менты и заберут. Флаг им в руки.

Но вот что-то зацепило его и держало. То, что он знал когда-то Савченко?

Олег попытался вспомнить его – нет, не покойника с обтягивающей скулы желтовато-серой восковой кожей, с заострившимся носом и запекшейся черной кровью на виске. Он пытался вспомнить юркого невысокого паренька с румянцем во всю щеку и невероятно обаятельной улыбкой, от которой млели девчонки.

Дискотеки в фойе актового зала – скользкий «мраморный» пол, французские окна, выходящие во двор, наверху, на балконе, – диджей Лешка, музыкальный царь и бог, со своей аппаратурой. Он, Олег, исправно ходил на все дискотеки, топтался со всеми «кружком», украдкой выходил покурить, благо, закутков за сценой было немало. Только вот медленные танцы никогда не танцевал. Стоял у стеночки и смотрел, как мальчики лапают девочек, а девочки прижимаются к мальчикам. Смотрел и завидовал. Потому что его девчонки всерьез не воспринимали. Однажды он рискнул пригласить одну. Отнюдь не красавицу. Думал, уж ей-то выбирать не из кого. Как же! Бровки вскинула, нос сморщила. Я не танцую, говорит. И пошла приглашать Генку Савченко. Было у них такое – не ждали, когда белый танец объявят, сами шли. Правда, частенько с носом оставались. Но Савченко никогда никому не отказывал. Сам редко приглашал. Не успевал, наверно. Он был тогда в восьмом, но на него вполне обращали внимание десятиклассницы...

– Co mám dělat? 21– пробормотал Олег себе под нос, стукнув чашкой о блюдце.

– Mohu vám nějak pomoci? 22– изображая вежливость, шевельнулась официантка.

Олег покачал головой, положил под блюдце пару смятых бумажек и вышел. В холле он чуть не столкнулся с Садовским и Костиным, который шел, чуть покачиваясь, как пьяный, и держался за рукав Садовского. С утра уже успел нагрузиться? Ну и компания! Савченко был наркоманом, Бельская – тоже. Костин, похоже, алкоголик. И при этом все такие респектабельные, с ума сдохнуть. Только вот кто-то из этих респектабельных господ спровадил Гену Савченко на тот свет.

Он зашел в свой номер и упал на кровать, даже не сняв ботинок. Чего делать-то? Капитан просил быть в пределах досягаемости – на случай, если вдруг понадобится. А что, собственно, они могут? Ну, вскрытие сделают. Найдут наркоту. И что это даст?

Олег снова и снова вспоминал все показания. Благо, что на память никогда не жаловался. Что-то тут было не так.

Жесткая, комковатая подушка действовала на нервы. Он попытался подоткнуть ее под спину, но стало только хуже. Тогда Олег встал и начал расхаживать по номеру. Девять шагов от окна до двери, девять шагов обратно. От стены к стене меньше – кровать мешает. Солнце заливало комнату, пылинки взвивались, роились, сталкивались в его лучах. Похоже, потертый ковер пылесосят от случая к случаю.

Любопытство? Скука? Охотничий азарт? Что?

Не все ли равно!

Они врали. Все.

Он даже засмеялся, когда понял это. Они что-то скрывали. Им всем было, что скрывать. Каждый из них будет изображать херувима, возмущаться и – что характерно! – в меру своих возможностей искать убийцу. Хотя бы строить предположения.

Они все ему не нравились. Стоило ему вспомнить кого-то и подумать о нем пристальней, тут же казалось: это он. Или она.

Вадим Садовский. Высокомерный, словно взирающий из запредельного. Адвокат. Уж кто как не он знает, каким способом воду замутить.

Его женушка Оксана. Психолог. Тоже неплохо. Мелкая, тощая, остроносая. Предпочитает помалкивать. Тот самый пресловутый тихий омут.

Михаил Одинцов. Слесарь-секьюрити. Высокий, сутулый, не знает, куда руки девать. Типичный подкаблучник, который вдруг осерчал на свою женушку и сам испугался своей смелости, но пытается держать марку. Мог он убить? А почему бы и нет?

Лида Одинцова. Полный караул. Еще совсем молодая, но выглядит теткой, которая пытается строить из себя девочку-инженю. Разговаривает тоненьким голоском, присюсюкивая. Так и кажется, что сейчас опустит перед собой пухлые ручки ладонями вниз, глазки опустит и завертит попой из стороны в стороны, изображая крайнее смущение. Фальшивая и сладкая, как сахарная вата. Только посмотришь на нее – и уже задница склеивается. Вот только под сахарной оболочкой – редкостная стервозность. Эдакая какашка в малиновом сиропе.

Но самый большой кошмар – это Костин. Этот экземпляр вызывал у Олега не просто неприязнь, а самое настоящее отвращение. Если бы он мог выбирать, то несомненно ткнул бы пальцем в него.

Но увы, просто так выбрать того, кто ему нравится меньше всех, чтобы сказать «ага, это он!», он не мог.

Итак, они все врут. Как было дело? Да очень просто. Они все старые друзья, приехали на каникулы. Повидать, опять же, старого друга. Сначала были в Праге несколько дней, потом приехали в горы, в его, так сказать, загородную резиденцию. Отмечали Новый год. Погас свет. Все разошлись по углам. Потом, через какое-то время сошлись обратно. А Савченко... Царство ему небесное.

Ссорились? Ругались? Да что вы! Никогда! Все было хорошо. Просто замечательно.

Все было замечательно. И в результате – два трупа.

Ну, Бельская действительно могла покончить с собой. Почему? Не потому ли, что Савченко убила? Фу! Хотите сказать, совесть замучила? А кто ее знает!

Вся беда была в том, что пану капитану ничего об этой компании толком неизвестно. Кроме того, что они сами пожелали поведать. Что послужило мотивом, что поводом? Было ли это заранее спланированное, обдуманное убийство – или же спонтанный взрыв, пьяная ссора? Кто их разберет. То ли они действительно ничего не знают, то ли выгораживают кого-то. Кого-то? Кого-то одного? А может, они все в этом были замешаны? А что? Эдакое убийство в Восточном экспрессе.

Олег завелся так, что уже никак не мог остановиться. Сердце от возбуждения так и бухало, вообразив себя новым Царь-колоколом. Неправильно он выбрал профессию. Наверно, надо было стать юристом. Следователем, например.

Остынь, Олежек! Неужели неясно, что таким нехитрым способом ты пытаешься доказать себе собственную самодостаточность. Не нравится в тридцать четыре года бумажки с полки на полку перекладывать? Хочется большего, правда? Раскрыть эту леденящую кровь и вздыбливающую волосы тайну. Хотя бы только для того, чтобы не чувствовать себя полным ничтожеством, над которым не смеется только ленивый. Клоуном. А так – премудрый змий, гений частного сыска, утерший нос бравым полицейским.

Возбуждение улеглось, словно воздух из надувного матраса выпустили. Даже солнце светило уже не так ярко, и пылинки не вспыхивали в его лучах радужными искрами. Он подошел к шкафу, открыл дверцу и, поджав губы, начал пристально разглядывать себя в мутноватом зеркале, которое было вделано во внутреннюю сторону дверцы.

Вот вам, панове, портрет типичного неудачника. Дурацкая фамилия, дурацкая внешность, дурацкая работа, не менее дурацкая жена. И даже любовница, положа руку на сердце, – тоже дурацкая. Ну кто еще позарится на этого унылого мелкого снетка в квадратных очках и с лошадиными зубами. За тот год, который она проработала в Праге, ни один холостяк даже не глянул в ее сторону, не говоря уж про женатых. Только он, которому было просто невмоготу терпеть Зинку и который сделал эту попытку, будучи на сто процентов уверенным в успехе. А в противном случае и рисковать бы не стал.

Хотелось выть от тоски и разочарования. Интересно, это то, что называют кризисом среднего возраста? Или то, от чего господа аристократы бывалочи бесились и стрелялись?

Хоть бы скорее капитан объявился, что ли! Хоть бы скорее все это закончилось! Вот тогда можно будет и о будущем подумать.

– Чего тебе? – буркнул Миша, старательно разглядывая картинку в потрепанном журнале, оставленном в тумбочке кем-то из прежних постояльцев.

– Дай мне денег! – резким тоном потребовала Лида, вломившаяся в номер, как осадная башня. Всем своим видом она демонстрировала крайнее к нему презрение. Жирно подведенные глаза в слипшихся от туши ресницах, свисающие на глаза пряди волос, вишневые штаны в обтяжку – те самые, о которых писал Генка.

– Зачем? – прячась за журнал, спросил Миша.

– Пойду пройдусь.

– Нам же сказали быть здесь.

– Мы что, рабы? Или заключенные? – Лида смотрела на него с плохо скрываемой ненавистью. – Хочу и пойду. Дай денег!

– Довольна, сучка? – Миша вспомнил Генкину улыбку – наверно, его собственная сейчас была примерно такой же. – Что, теперь уже можно не притворяться? Легче стало?

– Заткнись! Хватит хрендеть!

Мише показалось, что Лида стала вдруг похожа на дурную кошку, которая шипит, зажмурившись, прижав уши и выставив клыки. А кошек он не переваривал с детства. Снова, как вчера, зашумело в голове, потемнело в глазах. Он вскочил и сделал шаг к Лиде.

– Не подходи! – Лида напружинилась, и ненависть в ее глазах стала такой ослепительной, что даже смотреть на нее было жутко. – Хочешь как вчера? А что, если я скажу всем, что это ты убил Генку?

– Что?! – оторопел Миша.

– А вот то! Доказывай потом, что ты не верблюд. Так и скажу: убил, мол, из ревности.

– Стерва!

– Ну и что? Так дашь ты мне денег или нет?

– Пошла на хрен! Иди и говори, что хочешь и кому хочешь.

– Я и сама возьму!

Прежде чем Миша успел что-то сказать или сделать, Лида ловко выхватила из внутреннего кармана его висящей на стуле куртки бумажник и выскочила из номера.

Миша без сил опустился на кровать и со стоном обхватил руками голову. Идиот! Думал, что страшнее Динки зверя нет. Что дважды снаряд в одну и ту же воронку не попадает. Ах, ах, Лидочка, неземная, воздушная! Ну, со странностями, но у кого их нет. Вот и получай, фашист, гранату. Бачилы очи, шо куповалы... Да куда там «бачилы»! Слепой был, как крот. Причем, по собственному желанию – ничего видеть не хотел.

Вот и вчера. Чуть было не растаял, кретин картонный!

Когда выходили из ресторана, Лидка догнала его и шепнула: «Приходи через полчаса, Оксана с Вадимом в бар пойдет. Мне с тобой поговорить надо».

Ей, видите ли, надо. Это ему надо было послать ее по вполне определенному адресу. Нет, пошел, идиот. А она сидит в постели, намазанная, как проститутка, и в пижаме такой же, проститутской. И ручонки тянет: ах, Миша!

Нет чтобы подумать, что грабли – это не роскошь, а средство для встряски мозгов. Дрогнул сначала. Подошел, сел рядом. А она, похоже, решила навести мосты. И для этого осчастливить его. Собою, драгоценной. Начала глазки закатывать, дышать, как паровая машина, и пуговицы ему расстегивать. Хоть бы раз что-нибудь подобное раньше устроила. Нет, изображала из себя бревно дубовое. Деву непорочную. Единственная эрогенная зона – кошелек. Это с ним. А с Генкой?

Вот тогда-то он и не выдержал. Как будто заволокло все красной пеленой с черными молниями. Схватил за шею и начал душить. Только ее визг привел его в чувство.

– Молчи! – бросил он ей сквозь зубы и спрятался за дверью туалета. А когда все толпой забежали в номер, вышел тихонько и присоединился к ним, никто и не заметил.

Честно-то говоря, он и не надеялся, что Лида промолчит. Но она посмотрела на него и рот захлопнула. Почему, интересно? А ее сегодняшняя угроза? Это как, всерьез? Что она задумала?

– Zavřeno 23, – неприветливо буркнула официантка, выглядывая из двери ресторана, и добавила по-английски: – The bar is closed 24.

Эта неопределенного возраста дама словно прибыла из начала 70-х: короткое синтетическое платье, обтягивающее пышные бедра, не менее пышная прическа, густо подведенные глаза.

– Really? 25– приподнял брови Макс.

Видимо, было в его голосе или лице что-то такое, что официантка стушевалась.

– Just a moment 26, – она заглянула в зал, посмотрела по сторонам, пару раз позвала некого Ярду, надо понимать, бармена, и сама вернулась к стойке, изображая крайнюю предупредительность: чего изволите?

Макс потребовал бутылку «Бехеровки», довольно крепкого пойла на травах. Они сели за столик в углу. В зале было темно: окна закрывали тяжелые темные шторы. Официантка включила маленькую настольную лампочку: беленький домик с красной черепичной крышей, из окошка которого лился свет. Впрочем, света этого было так мало, что они могли видеть, в лучшем случае, рюмки и бутылку, но никак не лица друг друга.

Вадим подумал, что сейчас спиртное вряд ли возьмет Макса, но того, видимо, уже отпустило, и он поплыл после первой же рюмки. А после третьей приблизил свое лицо с сумасшедшими глазами к самому лицу Вадима и лихорадочно зашептал, брызгая слюной:

– Я знаю, кто убил Генку. И Лорку тоже. Сказать?

– Откуда ты знаешь? – Вадим беспомощно оглянулся по сторонам, словно кто-то мог их подслушать. Ему хотелось хоть на несколько секунд оттянуть неизбежное.

– Знаю, – горько улыбнулся Макс. – Я ее видел. Видел, как она шла к Генке в комнату. И Лорка видела. Только онаЛорку видела, а меня нет.

Вадим вцепился ногтями в ладони и ничего не почувствовал. Макс молчал, словно предвкушая и растягивая удовольствие. Вадим налил золотистую жидкость в рюмку и залпом выпил. Вкуса не было – как и боли в поцарапанных ладонях.

– Это Лидка.

– Как?! – Вадим поперхнулся и натужно закашлялся.

– А вот так. Я спускался по лестнице и услышал наверху шаги. И свет увидел от свечки. Это могла быть либо Ксана, либо Лидка. Вы с Лоркой были еще внизу, а Мишка – на улице. Я пригнулся, она меня не увидела.

– Подожди-ка, – перебил Вадим. – Если она тебя не видела, то как ты мог ее видеть? Тем более в темноте. Что там света от свечки!

– Я милую узнаю по походке. Лида топает, как беременный бегемот. А потом я спустился в туалет. Моя свечка была там. Я ведь в туалет сначала пошел, а потом уже наверх поднялся.

– Подожди! А чего тебя наверх понесло, да еще без свечки? – насторожился Вадим. Что-то в этом рассказе ему не нравилось.

Макс молчал, покусывая губу. Потом он снова наполнил свою рюмку, выпил, поморщился.

– Вадим... – он рассматривал свои руки, которые в тусклом свете лампочки казались древесными корнями. – Понимаешь... Я не помню, зачем я поднимался наверх, да еще без свечки. Ты же знаешь, я был здорово пьяный. А в таком состоянии у меня из действительности выпадают куски. Я помню, что блевал внизу. Помню, что поднимался наверх. Помню, что спускался. А вот что было между – ну, хоть убей.

– Интересное кино! – возмутился Вадим. – А может, это ты Генку?.. И сам не помнишь.

– Не-ет! – хитро прищурился Макс. – Когда Лидка пошла к нему, он был еще жив. Я слышал его голос. Он сказал, чтобы она заходила. Так вот, когда я снова был в туалете... Помнишь, мы еще смеялись, что там зеркало на двери, ну, примета плохая? Так вот, я дверь не закрыл. Слышу, дверь из кухни тихонечко открылась. Смотрю в зеркало – Лора на цыпочках крадется. По лестнице поднялась. И что-то они там друг другу сказали.